Ты же знаешь, как это все будет. Когда все закончится, я все равно буду плакать. И даже совсем не важно какого цвета будут слезы. Изумрудные, золотые, серебристые…лазурные ли, о боги, как все равно оставшемуся миру там за закрытыми дверьми! А тебе?
Пустота внутри, разрушение несет воспаленные нервы, заряды двигаются по ним, словно проводам не находя выхода наружу, все больше накаляясь, набирают разбег, врываются искрами желтых молний в глазах. Ты же сам все хорошо знаешь…
Все будет так просто, что мы даже не могли себе представить. Разбитые окна, обшарпанные стены, влажные полы, да гнилые доски, ночь убогая, луна недобрая…все это ты рисуешь своими руками, своими образами, отдаешь их мне, чтобы сохранить, словно у меня внутри камера хранения, а ты нашел от нее ключ. Заглянув внутрь, увидев там обычные просоленные, отдающее плесенью ошибок и неудач ничто, ты заботливо кладешь свои грехи, тайны и похотливые желания в меня. Думая, что так проще…нет, мне становится тяжело. В потайных карманах моей кожи, в моем пульсе есть то, что никому никогда не будет принадлежать полностью, то что не дарят и не продают. Маленький комочек счастья, утопленный в гари горящего сердце, комочек тепла и нежности выкупанный в крови и предательстве.
Что ж, ядерная война дойдет и до нас, мой огонь выжжет все вокруг и опалит стольких людей, что было бы проще… придумай, чтобы было все просто! Подари мне ластик, чтобы нервными холодными руками стереть тебя, твою жизнь навсегда.
Реальность настолько плавиться, что входя в пустой заброшенный дом вместо запустенья ты видишь красивые стены, огромный полоток винтажных узоров, вместо звука чьих-то шагов – музыку далекую и прекрасную, лепестки роз падают на твою голову и кружишься в танце ты, словно это последняя песня и последний выход на сцену. Протягиваешь руку в пустоту, но ее подхватывает другая рука, о которой столько мечталось во снах и грезилось наяву. И вы танцуете, ты идешь к свету, но на самом деле погружаешься во мрак и ладонь, что так мила твоему сердцу обращается в кость с рваной кожей покрытой гниением и нарывами. И нет никого рядом кто бы крикнул тебе, кто вывел из транса, кто снова привел тебя к печали.
- Ну вот как-то так, наверное… - задумчиво пробормотал Кнопкин, склонившись над телом.
- Ты гонишь Антон, - Палыч залпом выпил полстакана водочки, закусил огурчиком недельной давности и потрепал свою немытую уже месяцев несколько бороду. – Жалко ж девку, а?
- Кому жалко…кому нет, - Антон пожал плечами и хмыкнул, - сколько их еще таких идиоток по Москве ходит… короче завтра отдадим и все, хватит об этом…
Кнопкин отвернулся, посмотрел в окно, по стеклу стучал дождь словно просил чтобы впустили его капли, вдохнул и невольно стал думать о том, что все как-то неправильно в этом мире, куда только девочки смотрят. Содрогнулся, ведь у самого дочери было всего шесть лет. Тело, которое только что отправили в холодильник было прекрасно и лицом и телом, возможно и душой, но кто теперь узнает? Молодая женщина на вид не больше восемнадцати, а по документом около тридцати. Убита, на теле восемнадцать ножевых ранений, лицо порезано…вот и все пожалуй. Ну с кем не бывает? Наверное слишком со многими, особенно с теми кто шарахается по всяким заброшенным усадьбам.
Но больнее и противнее было из-за того, что Антон Сергеевич Кнопкин, ночной сторож морга, брошенный отец-одиночка стоящий на грани алкоголизма прекрасно знал ту, кого убили. И больше всего сейчас ему хотелось напиться, заорать и набить кому-нибудь рожу. Страшнее всего было именно то, что Антон Сергеевич прекрасно знал, почему она туда пошла, и кто ее порезал на аккуратные кожаные шнурочки. А еще Кнопкин знал, что мог бы вытащить ее из этого дерьма, но ему было…Кнопкин снова вздохнул…да, ему было все равно. Любопытство настолько захватило его, что он не понимал во что она ввязывается, словно мультик смотрел он и радовался как ребенок, собственно сеанс окончен. Теперь.
На утро, когда кончилась смена не протрезвевший Палыч застал Антона сидящим рядом с трупом, со слезами на глазах, он нежно теребил ее волосы.
Она жила этажом выше в его же доме. Кем работала, что делала Кнопкин не знал. Она ласково звала его Кнопочкин всегда помогала деньгами и с дочерью в те немногочисленные дни, которые она была рядом с отцом, а не у бабушки. У нее постоянно собирался народ, шумели, гуляли, слушали музыку, бегали по лестницам и вообще вели себя крайне… в общем просто крайне.
Она часто приходила к нему, они пили чай и болтали о разных вещах, но как правило все сводилось к каким-то мудреным потусторонним мирам, ее страхах, видениях и кошмарах. Антон помогал их убрать, учил с ними справляться, открыто идти в бой и не испытывать ужаса. Помогал, потому что знал, что с ней и как…но в последний раз он столкнулся с таким чего никогда не видел в своей жизни и не слышал. Ему стало так интересно, что происходит на самом деле, что он просто оставил ее, успокоил, что нет в этом ничего страшного. А она поверила. Она всегда ему верила. Ей стали снится сны, просто кого-то где-то там, про вечную любовь, про чьи-то теплые руки, про древнюю стену на которой нарисованы двое девочек близнецов.
В тот вечер она почему-то взломала ему замок и сидела ждала в его квартире.
- Позвонить значит совсем никак? – Кнопкин огалдело уставился на нее, сидевшую на кухне.
- Не пищи только… - отмахнулась она, - смотри вот, урод!
Она грохнула перед ним какую-то огромную замусоленную книгу.
- Это что за древние рукописи? Сперла небось?
- Ты алкаш, который окончательно выжил из ума! Ты мне что говорил? Мол все твои сны фигня, полный идиотизм, ты устала, деточка! Ты какого хрена решил от меня избавиться? – все это время она картинно корчила рожи, бегала по кухне и трясла руками.
- Я? Я…да я тебе!!! – Антон начал истерить, - я тебе не нянька, твою мать!
- Пошел к черту… - она внезапно обмякла, взяла книгу и пошла к выходу.
- Стой! Дай посмотрю, что ты там нашла…
- Читай просто… просто читай…
Жестокий бог леса был так одинок и ожесточен, что решил найти жену себе, но дабы не проводить время все с ней решился найти девицу из рода человеческого. А после наблюдать за своими отпрысками, направлять их на путь жестокости, да отчуждения.
А после в некотором селе пропала девка, а когда вернулась оказалась на сносях. Ушла в лес по грибы, да вернулась через трое суток, памяти нет, даже родных не узнала. Пожалели, да оставили при себе, но в дом не пускали, отправили в сарай. Пришло время родов и родились на свет две хорошенькие девочки одинаковых лиц. Только кожа у одной была белая словно белила, а у другой черная словно земля. И глаза у белой были черные – черные, а у черной белой словно бельма. Люди стали говорить, что мать их ведьма, старожили посовещались да решили – девку забить на смерть камнями, выродков ее четвертовать, а родных сжечь ночь в собственном же доме. Сказано, да исполнено. Выкинули обрубки, да трупы сжечь побоялись и долго еще на том месте слышали крики младенцев и да стоны женские. И страшно стало жить в селе, так постепенно люд весь и ушел в другие места. А то что осталось прокляли, да забыли…
Несколько лет пролетело. Тот мужик, что детей рубил первым из деревни ушел вместе с семьей, родилась у него внучка, было ей года три. Как-то пошли девки на реку купаться, да взяли маленькую с собой, не уследили и ушла она под воду. И тогда увидели они, как выхватило из воды девочку черное пятно, да положило на берег, откуда не возьмись появилось белое и спросило:
- Зачем ты спасаешь тех, кто жить нам не дал?
- Не хочу я быть такими же сестра…а дитя не виновато ни в чем…
И исчезли обе…ребенка спасли, а вот старик уже понял все да руки на себя наложил.
- И что это? – наконец изрек Кнопкин – что это за белиберда?
- Это то, что мне снится! Девочки просят помочь им, их кто-то держит…держит там, где было это поганое село. Кто-то нарисовал их на стене, тем самым стал их контролировать и мучить.
- И что? – он уже хватался за голову от этого сумасшествия.
- Не знаю…у этого кого-то красивые глаза и очень длинные острые ножи.
- Ты больная… тебя вечно какие-то твари окружают… фантазии свои утихомирь… - в сердцах он грохнул чайник о конфорку.
- Может и так…
- Как твоя любовь поживает? – настало время для ритуального ехидства.
- А никак…все как-то…ну как-то так…что ж я полезу… не знаю…
Кнопкин знал про эти женские хочу-не-магу-сдохну-скоро-дайте-мне-дайте…чушь это все. Она тоже знала, поэтому и сидела относительно спокойно. Да, есть какое-то чувство, но слишком много жизней ломалось в достижении призрачного счастья. Но все-таки что-то ему подсказывало, что именно это и нужно тем, кто приходит во снах.
- Да уж…связываться с женатым-то мужиком…
- Слушай, заткнись уже, а? Просто сделай одолжение.
- Тааак, что мы делаем с твоими бесами?
- Я хочу найти тот дом… - это было последним, что он от нее услышал.
А потом…потом вихрем кошмарной боли пролетающей по пальцам, рисовала она картинки на облаках и плакала. Проходила по безлюдным полям и рвала себе губы, кто-то вырвал ей глаза в темноте и она не увидела утра, но два голоса шепотом говорили ей: «Только настоящая любовь нас освободит…только верная дружба не предаст нас, только нежность позволит уйти нам в покой…»
Видения принесли знание, знание позволило найти стену, невидящие глаза не ожили, но видели. Руки чувствовали. Она искала что-то, в танце пока ее ладонь не пронзило лезвие, но это были любимые руки, это были его глаза…и почему-то захотелось умереть, просто чтобы ничего не заканчивалось и слезы текли и текли вместе с кровью и темнота уже раскрывала свои объятья.
- Жаль ее… - черная девочка потыкала в тело палкой.
- Дурочка, ты не понимаешь…мы всегда будем делать все, что попросит отец... – ответила белая девочка. – Теперь когда после стольких лет голода он отведал крови – он требует еще. Кто там говоришь, был фаворитом этой идиотки?