*Унылая пора очей очарованье…* как же я ненавижу все это… Нет, серьезно, мазохизм чистой воды – это любование чахоточным затуханием жизни… ежегодное соборование, оплакивание пока еще живой, но уже вот-вот готовой покинуть этот мир души. Будто кто-то каждый год подготавливает к мысли, что скоро все закончится и для тебя тоже…
Эти кленовые листья, мимоходом втоптанные в грязные, холодные лужи, словно многочисленные раскрытые ладони тянутся снизу в безмолвной мольбе. Иногда мне становится страшно, страшно наступить каблуком на чью-то ладонь с тонкими прожилками, просвечивающими через пергаментную кожу. Мне кажется… нет, я все жду с ужасом, с замиранием сердца, что вот сейчас, в тот самый момент, когда острая шпилька моего сапога проткнет этот чертов лист точно посередине, из него тонкой струйкой потечет алая, горячая, живая кровь… И тогда я думаю, сможет ли это живое тепло растопить маленькую льдинку, что занозой сидит в моем сердце?
Руки… ты только посмотри, во что превращаются осенью мои руки – тонкие, длинные пальцы с огромными, узловатыми суставами, обтянутые сухой кожей – точь-в-точь куриные лапки – суповой набор для бедных… холодные, цепкие и безжизненные. Как? Ответь мне, как можно удержать любовь такими руками? Да нет, что ты, я не жалуюсь… просто грустно… грустно понимать, что жизнь проходит. Ты извини, я сейчас банальные вещи говорю, сама не знаю, что со мной, а только когда тебе уже сорок, а на улице осень, а руки у тебя, что куриные лапки… то как-то сразу вся эта банальщина становится такой значительной…
Посмотри на них - молодые, безрассудные, беззаботные… как они прекрасны в своем неведении… А мне? Что прикажешь делать мне? Я ведь еще не старуха, мне всего сорок… а иногда кажется, что все сто сорок или триста сорок, не суть. Черепаха Тортилла, одним словом… И все мои уловки… ими ведь никого уже не обманешь. Я хочу сказать, что лет в двадцать пять – тридцать еще можно с достаточной долей достоверности сыграть девочку, а сейчас… сейчас это нереально. Есть какие-то такие мелкие детали, что и глазом-то не уловить сразу, а выдают на раз-два. Да знаю я, знаю… грех жаловаться, не каждой дано так сохраниться… *Сохраниться*… знаешь, в этом слове все и заложено… я словно древнее ископаемое, сохранившееся до наших дней… муха в янтаре.. экспонат музея палеонтологии…
А он был молод… очень молод – десять лет разницы между мужчиной и женщиной это жутко много, если женщина старше. Нет, когда старше мужчина, никто не удивляется, не вскидывает недоуменно бровь, не задается немым вопросом *что она в нем нашла?* Когда мужчина старше это нормально, так и должно быть. И вот уже тебя обменяли на какое-то более молодое тело безжалостно и цинично, словно машину или мобильный телефон. А что вы хотите, моральный и физический износ, от этого никто не застрахован. И все мы: и ты, и я, и вот эти пока еще веселые и беззаботные, каждая из нас рано или поздно поймет, что вышла в тираж, что сзади уже подпирают стройные ряды еще более молодых и еще более беззаботных… Но Боже мой, почему так рано?! И ты начинаешь жадно ловить каждый восхищенный взгляд, каждый комплимент и, словно величайшую ценность, бережно складывать в шкатулку, а потом тайком от всех примерять, ублажая свое самолюбие. Противно! До чего же противно… а все ж не оторваться. Тебе жизненно необходимы эти инъекции мужского внимания.
Не я это начала… я всего лишь не смогла это остановить… Ладно, без лукавства, я не захотела это останавливать… Ну не смотри ты так! Хорошо! Я хотела, чтоб это продолжалось. Довольна? Он, как снег на голову, свалился однажды, я даже опомниться не успела. Ну, знаешь, как бывает… скучаешь на работе, а тут вдруг в аське *Привет* от другого такого же скучающего и совсем-совсем незнакомого. И ты пишешь ему в ответ: *Привет.* А почему, собственного говоря, нет? Легкий флирт в сети, ни к чему не обязывающий флуд, просто для того, чтоб окончательно не мумифицироваться раньше времени.
День, другой, неделя… а потом неожиданно понимаешь, что уже не можешь представить себе жизни без этих разговоров ни о чем… и в выходные тебя ломает, как наркомана, не получившего в установленный час положенной дозы. Ты затравленно смотришь на домашний компьютер, как блокадник на пайку хлеба, и из последних сил сдерживаешь себя, чтоб не вышвырнуть вон свое чадо с его дурацкими игрушками. Душишь в себе раздражение, стыдливо прячешь глаза и предательски дрожащие руки… только бы не сорваться, только бы дожить до понедельника, ни словом, ни жестом не выдать себя… Самое сложное - пережить воскресный вечер, эту еженедельную пытку домашним уютом, когда внутри у тебя все свернулось, сжалось, перекрутилось, и кажется, достаточно легкого прикосновения, чтоб невидимая пружина распрямилась и запустила адскую машину, способную уничтожить любые преграды, вставшие на пути. Я задыхалась, места себе не находила, а и нужно-то было всего ничего – увидеть несколько теплых слов на экране монитора.
Так странно, это виртуальное *люблю*, когда все так зыбко и нереально, когда нет нужды смотреть в глаза и бояться услышать *нет*. Ты можешь позволить себе быть смелой и говорить о чувствах, просто потому, что знаешь, там, по ту сторону монитора, такой же игрок, как и ты. У каждого из вас в рукаве по джокеру, и если вдруг игра пойдет не так, как задумано, в любой момент вы можете все исправить, нарисовав магический знак – двоеточие, тире, скобка. Фальшивая улыбка в вирте кажется более искренней, чем в реале, а виртуальные слезы высыхают сразу после выключения компьютера. И только любовь не желает сдаваться…
Я все никак не могу понять, откуда взялось это чувство? Почему совершенно незнакомый человек стал вдруг родным? Возможно, заигравшись, мы не заметили, как растопили эти маленькие льдинки-занозы? Ошеломленные, мы могли лишь покориться бешенному потоку, уносящему нас все дальше и дальше от спокойных берегов обыденности. О, как удивительно легки и необыкновенно чувственны были наши разговоры, как волнительны паузы и взрывоопасны признания! Это был наш мир – мир прекрасных иллюзий, созданный нами и только для нас.
Нет, конечно, он знал о муже - детях, а я о жене, но это знание, оно каждый раз уходило куда-то на задний план, маячило вдалеке призрачным, нереальным фоном, а для нас было реально только здесь и сейчас. Смешно, а мой искусственный мир каждый день на время обретал основательность и реальность. Каждый день, по капле вытесняя настоящее, иллюзия грозила подменить собой реальную жизнь.
Впервые я по-настоящему испугалась, когда поняла, что ревную. Ревную по сути незнакомого мне мужчину к незнакомой женщине – его законной жене. Ночами бессильная ярость корежила меня, стоило лишь представить его в постели с этой женщиной… другой женщиной. И я самозабвенно бросалась в объятия мужа, словно эта детская уловка с лжеместью могла излечить мои раны от его лжеизмены. Но даже самая упоительно-сладкая месть не способна изничтожить жгучую горечь измены, что разливается ядом по венам, перемешивается с кровью и разъедает тебя изнутри.
Наша игра стала моей болезнью, самой желанной болезнью, от которой нет сил излечиться. Это стало наваждением - ежечастное испытание недоверием. Я безропотно позволяла ему безжалостно хлестать себя плеткой иллюзорной любви, читала его признания и захлебывалась упоительной болью лжи. Я не понимала, как можно быть таким циничным, чтоб после всего сказанного любить другую. О том, что и я поступаю не менее цинично, я не думала - вопли моего истерзанного сердца заглушали голос разума. Порой мне казалось, что от нас, как от брошенного в воду камня расходятся круги холодной лжи и недоверия. Мы, сами того не ведая, породили новую точку холода, заморозили сердца своих любимых. Ведь это всегда можно почувствовать, даже не зная наверняка, кожей, подушечками пальцев ощутить лед измены. Да что я тебе объясняю, тебе ли не знать…
Ты хочешь знать, встречались ли мы в реале? Нет? А я все ж скажу… я решила сегодня быть безжалостной, просто оттого, что в этой истории нет места для жалости. Да, мы виделись однажды… и это был самый волшебный вечер в моей жизни. А потом… потом он ушел… к тебе… но если он снова позовет, я соглашусь без раздумий и сомнений… ничего личного, я всего лишь устала жить с холодной занозой в сердце.