Секрет красоты. История любви...

Нора Майер и Светлана Блэк










Все события, о которых повествует настоящий роман, придуманы авторами. Роман представлен, как художественное произведение. Всякое совпадение имен, событий и географических названий является случайным.































Секрет красоты

Предисловие. Осень 2007 года.
Светлана.
       «Презрев всякую осторожность, мы, я и моя свекровь, Элеонора, третий день жаримся на солнце. Еще в пятницу в холодной мокрой октябрьской Москве нас обдували ледяные ветра, а в субботу мы уже купаемся в теплом море, подрумяниваем наши бледные тела, отдавая их во власть осенним, но все еще жгучим лучам, на берегу Средиземного моря, в чудном местечке Абрук близ Ираклиона. Дивно, экзотично, лениво и чуть-чуть скучно.
- Вы тоже здесь? - услышали мы женский голос с соседнего лежака.
- Бог мой, какими судьбами? – встрепенулась Элеонора.
- Так же, как и вы, отдыхать, загорать. Я за вами давно наблюдаю. Вы слишком много времени проводите на солнце. В вашем возрасте так нельзя.
- Соскучились по теплу, лето в Москве в этом году такое холодное и дождливое, – стала оправдываться Элеонора, но ее знакомая назидательно продолжила:
- У северных народов свой сложившийся генотип. Их организмы приспособлены к малому излучению солнца, а вот сильное излучение, тем более в неурочное время, отрицательно влияет на здоровье жителей холодных стран.
       Я морщилась, слушая ее высокопарные сентенции, но Элеонора похоже обрадовалась, что встретила кого-то, способного хоть немного развлечь нас.
 
       Приятельница моей свекрови, несмотря на первое впечатление, оказалась весьма коммуникабельным и веселым человеком. Она приехала сюда с мужем и дочерью, девочкой двенадцати лет, которые все время проводили у воды. Знакомая оказалась доктором по профессии, поэтому любила порассуждать на медицинскую тему, к счастью, немного. И мы, с ее легкой руки, все-таки уже «утомленные солнцем», стали больше времени проводить под тентом.
       Свободного времени было навалом, и мы вместе с новой приятельницей купались, загорали и проводили время в милой пустой болтовне.
       От безделья мы немного язвили, обсуждая народ на пляже.
       Как-то речь зашла о красоте. Красоток и идеальных красавцев в нашей будничной жизни встретишь не часто, да и на модном курорте тоже. Фигуры и физиономии отдыхающих, съехавшихся сюда с разных концов света, оставляли желать лучшего. Однако изредка попадались исключительные экземпляры.
       Однажды наше внимание привлекла молодая пара, сначала величаво спустившаяся в воду и чуть позже также неспешно с достоинством покинувшая голубую стихию.
       Морской прибой у берега шаловливо бугрился легкими пенными завитками. И мы издали любовались, как из морской пены появилась очаровательная Афродита, а следом за ней – столь же пленительный Аполлон. Народ на пляже косился в их сторону, но они были серьезны и сосредоточены, напоминая звезд на светском рауте, не замечающих направленных на них взглядов.

       Я в восхищении воскликнула:
- Вот это парочка! Откуда они здесь?
- Ты их знаешь? – поинтересовалась новая приятельница.
- Нет! Но какие красивые! Я завидую белой и черной завистью!
- Чему завидовать? Не понимаю! – вмешалась Элеонора.
- Но как же?! Все на них смотрят, они в центре внимания. Я тоже так хочу!
- Ты тоже красавица!
- Элеонора Валентиновна! Как вы не понимаете?!
- Не понимаю и никогда не соглашусь с тобой, - упрямилась Элеонора. – все хорошо в меру. Ничего не могу сказать о мужчинах, но я не знаю ни одной очень красивой женщины, судьба которой сложилась бы счастливо. Предполагаю, что мужчинам в этом отношении проще, а если взять женщин, все с точностью наоборот. Уверена, что данная им исключительная красота, безусловно, является испытанием Божиим.
- Причем здесь Бог?! – воскликнула я. - Вы всегда его приплетете к любому делу. Разве вы не хотели бы быть такой как эта девушка?
- Определенно нет! Хотя такой как сейчас, я тоже быть не хотела!
       Мы рассмеялись, но я не могла успокоиться.
- А вы? - обратилась я к доктору. - Разве вы не были бы счастливы, если бы вас обнимал такой широкоплечий мужик с лицом греческого бога?!
       Та неожиданно смутилась, пожала плечами, ничего не ответила, вдруг став печальной. Мне стало даже неудобно, что я спросила ее об этом. Я снова переключилась на свекровь.
- Элеонора Валентиновна, а вы? Мужика такого хотите … себе … бойфрендом иметь?
- Ха-ха! Иметь не иметь – вот в чем вопрос?! И вопрос трудный. Пожалуй, нет. Я почувствую себя страшно уродливой по сравнению с ним и жутко закомплексую. В конце концов, мне это быстро надоест, и я с ним расстанусь.
- Но почему? – снова обернулась я к другому лежаку.
       Доктор вздохнула и ответила:
- Как говорил один мой знакомый, пластический хирург, между прочим, в душу нужно смотреть, в душу. Красота - это случайное сочетание костных и мягких тканей. Уж он-то знал цену красоте! А душа, она бессмертна!
- Какие вы скучные! – возмутилась я. – Рассуждаете как монахини!
- Все на опыте познается, Светлана, - возразила доктор. – Я когда-то отчаянно спорила с этим хирургом, но постепенно прихожу к выводу, что он, возможно, был прав. Позиция Элеоноры Валентиновны мне довольно близка. Красота - большое испытание. И думаю, что как женщинам, так в равной степени и мужчинам, приходится несладко.
- Вот уж вы точно не правы!
- Поверьте мне, Светланочка, это так. Когда-то давно, я пропустила этот вопрос через себя.
- Как это?
- Я так заморачивалась по поводу неземной гармонии черт и членов, что минуты не проходило, чтобы я не желала открыть для себя магию и секрет красоты.
       Я взвизгнула:
- Расскажите. Я уверена, что это настоящая lave-story! Расскажите скорее, пожалуйста, не то я умру от любопытства! Пожалуйста!
       Она грустно покачала головой и вздохнула:
- Тяжело вспоминать! Хотя сейчас эту историю во всех подробностях, знаю, возможно, только я.
       Тон и выражение лица доктора ясно говорили, что ей нелегко ворошить прошлое, но вместе с тем очень хочется поведать нам обо всем. Тем не менее, она колебалась. Волнение, нервное покусывание губ говорили о том, что нам предстоит услышать рассказ о событиях вплотную повлиявших на жизнь нашей собеседницы.
- Элеонора Валентиновна, уговаривайте! – воскликнула я, боясь, что она передумает.
- В самом деле, - поддержал меня Элеонора, - нечестно, заинтриговать и оставить в неведении.
       Доктор нахмурилась, но потом взгляд ее затуманился и уплыл от нас за горизонт, и еще один тяжелый вздох вырвался из ее груди, прежде чем она начала свой рассказ.
- Дело прошлое, можно и рассказать. Не знаю только с чего начать.
- Начните с того, что первым приходит в голову!

Глава 1. Поездка в суд.

       Адвокат отлично вел машину, плавно, без рывков. Этот район он знал, как свои пять пальцев. Еще бы! Он здесь так часто бывал.
       По переулкам и дворам он лихо объехал пробки и заторы. Но пассажир не спешил, он был рад прокатиться по городу. Он давно уже никуда не выезжал. То лежал в больнице, то в санатории, а в последнее время почти все время находился дома. Он даже огорчился, когда меж высоких тополей показалось здание суда. Машина затормозила у сквера. Адвокат шустро выскочил из автомобиля и отворил пассажиру дверцу:
- Не спеши, - сказал он, - я сейчас тебе помогу.
- Ничего-ничего, - остановил его тот. - Я сам, как-нибудь. Я уже освоился более-менее, - и выставил сначала костыли, а потом выгрузил свое непослушное тело.
- Отлично, - подбодрил его адвокат и щелкнул пультом.
       Машина пискнула и заперлась.
- Сядь пока здесь, на лавочке, - велел адвокат. - Я пойду, узнаю, что там и как, а потом позову тебя.
       Он рысью рванул к серой металлической двери. Пассажир вслед кивнул головой. Он сам добрел до обшарпанной садовой скамейки, сел, руками поправил правую ногу. Она была практически неподвижна. К счастью, левая довольно быстро отошла после парализации.
       Мужчина закурил. Доктор запретил ему курить. Он слушался его, но для сегодняшнего дня он припас себе пачечку сигарет. Сегодня можно покурить, даже нужно. Сегодня ему необходим допинг. Он сильно нервничал. Не пить же перед судебным заседанием! Покурить это дело!
       Мужчина выпускал дым колечками и, смотря через них на серое насупившееся небо, никак не мог решить для себя один важный вопрос. Он приехал сегодня на суд, а настроение было такое, будто хотел отозвать исковое заявление. «Забрать – не забрать?!» - вертелось у него в голове. Ведь ответчиком по делу был его давний друг. Можно сказать, единственный друг.
       Несмотря на то, что ему подкатывало к сорока, мужчина еще верил в дружбу. Он подал с суд на друга, и его сердце разрывалось от противоречий. Он чувствовал себя предателем, хотя, похоже, изменял только самому себе.
       Сигарета дотлела. Мужчина затоптал окурок действующей ногой, и стал всерьез подумывать о том, чтобы забрать заявление, «к ч…вой матери», и прекратить этот отвратительный фарс, хотя адвокат считал, что дело верное, что они вытрясут из этой богатой фирмочки кругленькую сумму.
       Бедняга в отчаянии закрыл глаза и повторил фразу, постоянно вертевшуюся у него в голове: «Каждый имеет право на ошибку. Я сам ошибался не раз. А друзья помогали. Делились профессиональными секретами. Я и сам отличный хирург, … был. Но в этом деле можно учиться бесконечно. Это могло случиться со всяким, а случилось со мной! Вместо желаемого результата, я получил инвалидность. В хирургической практике все бывает. А кто виноват? Никто. Случай. Просто случай. Виноват я и мое невезение. Но как сейчас нужны деньги! Как нужны! В первую очередь необходимо рассчитаться с невропатологом. Да именно с ним в первую очередь! Да и отчим долгов нахватал! … Все, хватит об этом думать! Нужно только пережить, перетерпеть этот ужасный суд!»
       Мужчина уже продрог, а адвоката все не было. Он вытащил вторую сигарету и закурил. Из здания суда вывалилась толпа и стала шумно что-то обсуждать. Некоторые плакали, другие посмеивались и рассматривали какое-то объявление на двери. Мужчина вдруг ясно вспомнил такую же толпу много лет назад. Там тоже плакали и смеялись и толпились у списков. Только люди были помоложе и толпа побольше. И день был не такой промозглый и пасмурный, как сегодня.
       Его размышления прервал адвокат.
- Поднимайся потихонечку на третий этаж.
- Не х… себе! – выругался инвалид.
       Суд располагался в старом здании, без лифта. Адвокат развел руками. Мол, ничего не поделаешь. Его подопечный сплюнул горькую никотиновую слюну и направился преодолевать тяжелый подъем.
       

Глава 2. В деревне.

       В начале сентября 1986 года Иван Семенович Дугун, директор школы в селе Степановка Курской области, постучал в калитку белого низенького домика.
- Клавдия Матвеевна! Открой!
       Калитка скрипнула, и в проеме показалась женщина лет сорока в косо повязанном хлопчатобумажном платке, и галошах, надетых на шерстяной носок.
- Ой! Николай Семенович! А я все в огороде.
       Женщина вытерла руки концом своего замызганного серого фартука.
- Проходите, проходите! А я все в огороде, в огороде. Дома и убираться некогда. Настена за меня сегодня на ферме. Но не беспокойтесь, Иван Семенович, она как придет сразу за уроки. Все-все выучит! Я обещаю.
       Они прошли в комнату, наполовину занятую большой беленой печью. Из-за цветастой ситцевой занавески выглядывал неубранный топчан-лежанка, справа у входа - длинный самодельный стол и некрашеная скамья. На столе разложены кабачки, морковка, лук, чеснок прямо с корнями, с землей. Клавдия Матвеевна тряпочкой отодвинула мусор, насыпавшийся от овощей на клеенку.
- Заготавливаем на зиму, Настена придет домой, разберется! Мне не под силу!
- Славная девчушка у тебя выросла, работящая!
- Как же по другому? Больше некому. Не знаю, чтобы я без нее делала. Самогоночки выпьешь?
- Клава!
- Ой-ой-ой! Извини, Иван Семенович! Забыла, что ты непьющий!
- Все еще гонишь? Николая сгубила, а все гонишь. Сама пьешь?
- Что ты! Я больная, мне нельзя.
- Повезло тебе, а то бы давно с муженьком рядом лежала. А Настя?
- Ты что?! Господь с тобой! Девчонка еще! Но как же, как же не гнать? Тебе ли не знать? Мы без мужика. А кто огород вспашет? Комбикорма кто привезет, дрова наколет? Как без нее родимой? Водки не достать. Сухой закон. А то давай, маленькую налью?
       Клавдия не обращая на протесты гостя уже лила мутную жидкость в толстую граненую стопку.
- Вот упрямая! О деле пришел поговорить, а она с винищем лезет.
- Тем более как на сухую о деле говорить. Обидишь, Семеныч!
- Эх! Что с тобой делать?
       Директор резко выдохнул, опрокинул угощение в рот, и захрустел, услужливо протянутым малосольным огурцом:
- Я о Насте прошел поговорить.
- А что такое? – испугалась Клавдия Матвеевна. – Набедокурила чего?
- Не в этом дело!
- Она уроки выучит!
- Клава! Нужно девчонку освобождать от фермы, огорода и заготовок всяких! Учится она, конечно, отлично! У меня за все годы не было такой ученицы, но последний одиннадцатый класс очень трудный, нельзя пропускать. Я думаю ее на золотую медаль выводить!
- Но как же мы? Я все время болею.
- Ты не только о себе, ты о девчонке подумай! Ее учить надо, у нее талант редкий! В институт ее нужно посылать. В сельхозакадемию.
- В Курск?
- Пусть прямо в Москву едет!
- Эка хватил? Откудова средства брать? С огорода живем. Что на ферме-то получаем, то все на одежонку какую тратим. Девку одеть как следует не могу. Невеста уже.
- Буду перед председателем хлопотать, чтобы стипендию ей дали.
- Не нужно нам Москвы. Ей не вздумай сказать! Что я буду без нее делать?!
- Ты одна потихоньку справишься, соседи помогут, - настаивал директор. – А Насте нужно учиться. Жаль, если впустую загубим талант.
       На улице звякнул бидончик. Дверь распахнулась.
- Здравствуйте, Иван Семенович!
       На пороге стояла молоденькая девушка в синих джинсах и белой футболке.
- Входи, что растерялась?
       Девушка шагнула внутрь. В глазах метался страх.
- Иван Семенович! Я, я…
- Почему в школе тебя не было?
- Я …на … ферме сегодня! Мама! Объясни!
- Иди, садись, - велел директор.
       Девушка поставила бидон на стол и села на край скамьи.
- Хочешь учиться в Москве, Настя?
- Я…? В Москве?! А школа?
- Закончишь одиннадцатый класс и в Москву. На золотую медаль вытянешь?
       Настя посмотрела на мать.
- Нет, это невозможно, - отрезала та. – Это трудно и нам не нужно! Коровам крутить хвосты можно и без золотой медали!
- Мама! Мама!
- Что мама? Я разве не права?
- Я врачом хочу быть! Тебя вылечу. Изучу все и вылечу твою проклятую болезнь, чтобы и духу не было! Я хочу в Москву, чтобы врачом стать! Иван Семенович!
- А не круто ли берешь? – засомневался директор, несмотря на то, что только минуту назад превозносил Настины способности. – Туда, говорят, только по блату поступают.
- Не может быть! - воскликнула Настя. – А Советская власть на что?! Не может быть, что только по блату. Вот увидите, что поступлю!
       Директор задумался, пригладил седые волосы и сказал:
- Добро. Попробую помочь. Решайся, Клавдия!
- Боязно, мне ее одну туда отпускать. Вдруг забалуется, девчонка. Спутается с кем.
- Не волнуйся, она у тебя строгая и гордая. Ни на кого не смотрит.
- Мама не думай даже. Я как папку вспомню, так в дрожь бросает. Его пьяные дебоши до сих пор в голове стоят. Не нужен мне никто, одна буду жить!
- Все так-то так, но дело молодое, вдруг влюбишься? А он бросит тебя? Вот позор будет на всю Степановку, если в подоле принесешь. Сердце мое не выдержит, разорвется. А в городе народ, знаешь, какой? Жестокий!
- Хватит девку пугать! Об этом рано еще говорить, – остановил мать директор.
- Мама, я тебя не подведу!
- Как же я одна? Растила, растила дочь, а под старость одна!
- Вернется она, в нашем медпункте будет работать. Летом приедет, поможет по хозяйству. Неужели тебе не хочется, чтобы дочь человеком стала?!
       Клава утерла фартуком невидимые слезы.

       Этот разговор происходил осенью, а летом восемьдесят седьмого Настя уехала поступать в институт. Она таки получила золотую медаль. А директор, который пользовался большим авторитетом в районе, выхлопотал своей протеже не только стипендию от совхоза, но и ходатайство от райкома комсомола и местной администрации, и, кроме того, снабдил Анастасию личным письмом директора районной больницы о катастрофической нехватке квалифицированных кадров.

       Глава. Август. 1987 года.

       В тот знаменательный августовский день Славик был счастлив, горд собой и переполнен надеждами. Ему было семнадцать. Девчонки бросали на него заинтересованные взгляды. Но ему было не до них. Он никуда не спешил и выжидал, пока народ схлынет. Он уже знал, что зачислен в институт. Ему позвонил Арнольд. Наряду с работой в кардиоцентре, его дядя Арнольд преподавал на кафедре внутренних болезней. Славик мог бы не приезжать сегодня, но ему не терпелось самому найти себя в списках.
       Он встал и плечом как ледокол проложил себе путь к стенду. Просмотрел один столбец, другой, третий… Его фамилии не было! Его охватила паника. Он начал сначала. Наконец! «Фу! Проглядел! Все правильно. Точно! Это я, Красавин В.А. Красавин Вячеслав Альбертович!»
       Новоиспеченный студент выбрался из толпы. Кто-то окликнул его:
- Славик!
       На дорожке стоял Арнольд .
- Ты зачем приехал? Я же звонил тебе.
       Племянник уклончиво ответил:
- Делать было нечего, я решил прогуляться.
- Не близкая прогулка из Чертаново.
- Скоро каждый день буду ездить.
       Славик начал злиться на Арнольда. «Что он пристает ко мне? Куда хочу, туда и хожу. Я же – взрослый!»
- Смотрел? – дядя указал на списки.
- Да, - кивнул племянник.
       Арнольд улыбнулся:
- Хорошо, что ты приехал. Я на машине сегодня. Хочу показать тебе, где работаю.
- Но…?
- Тут я преподаю, а не работаю. Я говорю о кардиоцентре. Посмотришь, какое там оборудование установили. Первоклассное! Поехали, нужно привыкать.
       Они сели в новенькие Жигули и покатили по Москве.
       Недавно отстроенный кардиоцентр поражал своей величиной. Широкие коридоры, просторные холлы и палаты. Арнольд провел племянника в отделение кардиореанимации, показал блок интенсивной терапии. Вид расслабленных полуобнаженных тел и резкий больничный запах, являющий собой смесь запаха пота, не вынесенных суден и лекарств, неожиданно навел на Славика тоску. Он заторопился на улицу. там отдышался и хотел уже ринуться к воротам, но Арнольд потащил племянника к патологоанатомическому корпусу:
- Постой здесь, я сейчас вернусь, - сказал он и скрылся за одной из синих дверей. Через некоторое время он вернулся и махнул рукой:
- Хочешь посмотреть вскрытие? Иди сюда!
       В руках у Арнольда был голубой халат, шапочка и черные кожаные тапочки.
- Конечно, - бодро ответил племянник и шагнул в темный проем, в глубине души очень сомневаясь, что хочет идти туда.
       Натянув на себя халат, сунув ноги в тапочки, Славик пробурчал:
- Зачем это? Покойнику разве не все равно?
- Это тебе, дурачок, не все равно. Ты можешь заразиться.
- Я?! Он заразный?!
- Нет, но все равно покойник. Привыкай!
       Арнольд нахлобучил ему шапочку:
- Лохмы придется состричь. Не может быть врач неопрятным.
       Арнольд подозвал его к зеркалу. Действительно волосы племянника торчали из-под шапочки во все стороны. Славик посмотрел на себя и нервно рассмеялся.
- Никого не напоминает тебе это отражение? – спросил дядя.
- Не-а!
- А соломенного страшилу?
- Ты скажешь, Арнольд! Я эти волосы отращивал целый год! Я это.. того убирать буду.
       Славик стал запихивать вихры под шапочку.
- Ладно, пойдем. На сегодня сойдет. Покойного твой вид действительно не взволнует.
       У Славика екнуло внутри, но он все еще хорохорился.
- Не боишься? – подзадорил его дядя.
- Нет, - бодро ответил племянник.
       Они вошли в прохладное помещение без окон. На потолке горели все лампы. В ярком свете на длинном узком столе лежал мертвец с разрезанным животом. Над ним деловито орудовал скальпелем крупный мужчина, насвистывавший веселый мотив. Рукава его халата были завернуты выше локтя. Волосатые руки в зеленых перчатках ловко кроили мертвую плоть.
- Вот, Вася, мой сын, Славик. Сегодня в медицинский институт его зачислили. Студент теперь, - сказал Арнольд.
- Здорово, коллега!
- Здравствуйте.
- Зови меня Василий Игнатьевич.
       Славик не удивился, что Арнольд назвал его сыном. Он был дядей и одновременно отчимом и часто называл племянника сыном. Славику было по душе такое отношение. Он даже гордился этим. Он не знал, что за человек был его родной отец, но Арнольд представлялся ему отличным мужиком. Впрочем, Славик никогда не жалел, что отчим не был его настоящим отцом, потому что личность родного отца давно обросла легендами. Но Арнольда он уважал.
- Что топчешься у двери, Славик?
- Подходи ближе, покойники не кусаются, - позвал его Василий Игнатьевич.
- Славик мелкими шашками приблизился к анатомическому столу.
       Патологоанатом расправлял кишки и покряхтывал:
- Во как лопал! От заворота кишок помереть можно было, а умер он не поэтому.
       Славик заглянул во чрево несчастного и потерял сознание.

- Слава, Слава, очнись!
       Арнольд хлопал Славика по щекам.
- Вася, есть нашатырь?
- А как же.
       Резкий запах вернул Славику сознание. Он сел и огляделся. Он был на полу. Прямо к нему спускалась рука мертвеца.
- Пойдем отсюда, - попросил Славик Арнольда, отворачиваясь от руки.
- Ох, нежный какой у тебя парнишка, - посмеялся над ним патологоанатом. - Хорошо, что ты его подхватил, мог разбиться.
       Славик встал. Ноги дрожали.
- Пойдем, Арнольд.
- Нет, постоим еще немного. Я не хочу, чтобы ты в анатомичке каждый раз хлопался в обморок. Ничего, привыкнешь.
       Окровавленной перчаткой Василий Игнатьевич достал сигарету и закурил. Славик и Арнольд постояли еще немного. Дядя держал племянника под руку. Пепел с сигареты патологоанатома упал на кишки покойного. Вася дунул:
- Фу.
       Пепел рассеялся по разрезанным органам. Патологоанатом усмехнулся:
- Дезинфекция.
       Он докурил, затушил сигарету о металлический бортик стола, взялся за скальпель и снова стал вспарывать внутренности, напевая густым баском: «Он лунного света горит небосклон. О! Выйди, Нисетта. О, выйди, Нисетта, ко мне на балкон! От Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей, раздаются серенады, раздается звон мечей!»
- Отчего он умер? – вдруг спросил Славик
- Хороший вопрос. Видишь ли, не всегда скажешь отчего именно умер пациент, потому как при смертельной болезни причина и следствие рядом идут и умереть от обеих очень даже можно! - Патологоанатом шагнул к растерзанной грудной клетке и извлек нечто вроде грязной половой тряпки. - А вот это легкое у нас было, значит …, - из извлеченного органа закапала бледно красная жидкость и запузырилась пена. – Отек легких, стало быть…. Так смотрим сердце. Понятно. Тромб! Вот и гадай о причине летального исхода. Порочный круг, что же делать, Вячеслав?
       Славик растерянно округлил глаза. Василий Игнатьевич довольно усмехнулся и сказал:
- Очень просто запишем обе!







       Глава. Сентябрь. 1987 года.

       Настя поступила. Ей дали место в общежитии. После экзаменов она, счастливая и гордая, вернулась ненадолго домой. И вот сюрприз – мать снова прихватило!
       Первого сентября Настя была еще на селе и страшно переживала: «Вдруг отчислят?!» Клавдии стало хуже двадцать восьмого августа. У нее была ишемия и аневризма сердца. Она могла умереть каждую минуту. Ей нельзя было работать дояркой, но другой работы на селе не было.
       Дочь очень любила мать. Отец спился и умер три года назад. С тех пор они одни. Да оно и лучше. Тихо в доме, спокойно, чисто. Дочь старается помочь матери и дома, и в огороде, и на ферме. Свою корову они держать уже не могут. Но все равно работы хватает. Держат кур, поросенка. А молочка Клавдия с фермы приносит. Настя никогда не простила бы себе, если бы мать умерла без нее. Сельский врач выписал ей больничный лист по уходу. Директор созвонился с вузом, но все равно девушка безумно боялась, что ее отчислят.
       В Москве студентка оказалась только пятнадцатого сентября. Две недели было потеряно. Целую ночь она тряслась без сна в поезде, а утром прямо с вещами направилась в институт. Декан отругал ее за то, что она явилась к нему без халата, сунул больничный лист в стол и послал на какой-то семинар. Чемодан и пальто она оставила в гардеробе. Там же ей дали на один день халат, и она устремилась в загадочную аудиторию номер триста пятнадцать. У девушки не было даже тетради.
       Настя толкнула дверь, шагнула вперед и заморгала от света, ударившего в глаза.
- Явилась я! Но я уже не жрица, – услышала Настя мужской голос и смех, но беспомощно озиралась по сторонам, не сразу поняв, что и смех в зале, и голос относится именно к ней.
- Ну что, голубушка, что скажите? – обратился к ней симпатичный мужчина средних лет. - Разве вы не знаете, что я не пускаю на лекции опоздавших?
       Настя совсем растерялась и стала мямлить что-то про больничный лист, про поезд, про маму.
- Какой больничный? Какая мама? Ничего не пойму. Ладно, в качестве исключения, - лектор взглянул в зал и повысил голос: В качестве исключения! Пройдите и займите место в аудитории. Но еще раз опоздаете, не пущу!
       Настя отшатнулась от невысокого подиума, и двинулась направо, где наклонно вверх, поднимались ряды полукруглых столов. Как сомнамбула, она села на первое попавшееся свободное место.
- Павел, - услышала она шепот соседа и пожала протянутую руку.
- Как тебя зовут? – не унимался тот.
- Настя, - ответила она.
- Как?
- Настя, - повторила она чуть громче.
- Девушка, прошу вас! Девушка, я к вам обращаюсь!
       Кончик указки дотронулся до ее плеча. Настя подскочила:
- Что случилось?
- Это я у вас хочу спросить. Что случилось? Почему вы мешаете мне и вашим товарищам заниматься?
- Я?!
- Да, вы!
- Я …, - Настя задрожала и не могла вымолвить ни одного слова, кроме: Я, я, я …
- Раз вам хочется поговорить, прошу вас, пройдите сюда.
       Настя вышла к доске.
- Расскажите мне про os temporalis.
- Что это?! - растерялась Настя.
       Аудитория разразилась веселым хохотом.
- Результат, не требующий комментария! – воскликнул преподаватель. - Безобразие! Сначала опаздываем, являемся в институт в мятом халате, и как следствие ничего не знаем. Это товарищи наша первая двойка.
       Преподаватель открыл журнал.
- Как фамилия?
- Комарова, - обречено ответила девушка.
- А у вас, милочка, еще и сплошь пропуски! Немудрено, что знания нулевые. Садитесь. Печально, студентка Комарова!
       Настя села. Преподаватель снова обратился к залу: «Все запомните, запишите себе в каждой тетради: «В нашем вузе учиться кое-как нельзя!» Никто вам и не позволит! Жизнь и здоровье людей будут зависеть от вашей старательности. Двоечникам не место в медицине! Не место, мадемуазель! Так и знайте!»
       На глаза навернулись слезы.
- И нечего слезы лить. Больным не сочувствие ваше будет нужно, а квалифицированная помощь! – чуть смягчился преподаватель и вновь обратился к журналу. – Так. Кто у нас может толково ответить на этот вопрос? Красавин Вячеслав, прошу вас, спускайтесь с галерки!
       Ступеньки заскрипели. С дальних рядов сбежал парень и начал бойко отвечать.
       Настины слезы мгновенно высохли. Парень был очень хорош собой. Высокий, плечистый, статный, глаза - огонь, улыбка – пламя. Парень говорил, говорил, показывая что-то на плакатах, иногда гордо оглядываясь на слушателей. Когда он замолчал, лектор захлопал в ладоши.
- Поздравляю! Приятно ставить хорошие оценки.
       Он поднял ручку и, намериваясь занести оценку в журнал, взглянул на аудиторию:
- Все согласны, что он заслуживает «отлично»?
- Согласны, согласны …, - послышались разрозненные возгласы.
       Девушка тоже порадовалась за пленительного студента и даже улыбнулась ему, забыв о незаслуженной двойке.
       «Это не с лентяями и двоечниками учиться! – подумала она, успокаиваясь. - Придется поднажать, чтобы наверстать пропущенные уроки!»
       Парень устремился вверх по лестнице и, проходя мимо, подмигнул Насте, сидевшей с краю в первом ряду. Девушку словно окатили кипятком. До самого перерыва она находилась под впечатлением этого происшествия.

       В перерыве она познакомилась с некоторыми сокурсниками.
       Сосед повел ее в студенческую столовую. Там было столпотворение. Павел чудом пробрался вперед и взял два чая и четыре пирожка. Очередь возмущалась, но он, не обращая ни на кого внимания, притащил свой трофей к высокому круглому столику. Настя вынула из старенького лысого маминого кошелька рубль и протянула Павлу.
- Я угощаю, - сказал Павел. – За знакомство!
       Он поднял свой стакан и чуть не бросил, потому что жидкость выплеснулась на пальцы.
- … Горячий!
       Он поднес палец ко рту и облизал обожженное место.
- Надо же как! Ты обжегся? – посочувствовала ему новенькая.
- Ерунда! Начнем с пирожков! – бодро ответил тот.
- Возьми деньги. Я так не могу!
       К их столику подвалили студенты:
- Паша, подвинься, перемена заканчивается. Это с чем, пирожки?
- Спокойно! Сами добудьте сначала.
- Павел как всегда жмот. Зря вы с ним сели, девушка. Я – Анатолий, а это мой кореш, Константин.
- Эй, люди! Люба, Вася, Тарас, - обернулся Анатолий, - идите сюда. О! Вы тоже запаслись!
       На подносе у студентов высилась горка пирожков.
- Толик, не наглей! – одернул его Тарас, но Анатолий уже уцепил пирог и сунул его в рот.
- Пусть берет, - милостиво разрешил Вася, - я сегодня богат.
- Что я говорил?! А ты не бери, не бери! Ставьте-ка подносик сюда на стол, люди.
- Любаша, подходи ближе, - посторонился Тарас.
- Благодарю.
       Девушка, игриво зыркнув глазами, пробралась к столику.
- Берите все! Константин, не стесняйся! – предложил Вася.
- Только Паше не давайте! – бросила Люба.
- У нас свои есть.
- У нас?! О! Ты теперь с подружкой?
- Любовь, ты ревнуешь! – засмеялся Анатолий.
- Очень надо! У меня есть кавалер. Вася, ты - мой кавалер!
- Я тоже твой кавалер, - встрял Тарас. – Любаша, возьми меня в кавалеры.
- Вот и Тарас мой кавалер, - засмеялась Люба, откусывая пирожок. – Паша, а что же твоя подруга не кушает?
       Настя все еще стояла с протянутым рублем.
- Да уберите вы деньги. Он у нас богатый Буратино.
- Как вас зовут, очаровательница? – поинтересовался Анатолий.
       Люба хмыкнула. Новенькая явно не тянула на такую характеристику.
- Анастасия, - ответила та, не обращая внимания на Любин смешок, и решительно убрала деньги.
- А я Анатолий, это Костик и Тарас! А это наш Вася!
- Очень приятно!
       Настя взяла пирожок, откусила и осторожно отпила из стакана чай.
- Совсем не горячий, - сказала она, обращаясь к Павлу.
- Анастасия, - не унимался Анатолий, - роскошное имя!
       Люба опять хихикнула.
- Я вам несимпатична? – прямо спросила ее Настя.
       Люба смутилась:
- Нет, отчего же? Только зря ты с Пашей Домбровским связалась.
- Почему?
       Все взоры обратились к Любе. Та замялась, не зная, что сказать. Анатолий шутливо погрозил ей пальцем:
- Ой-ой-ой! Тут что-то кроется! Люба, ты влюблена в Пашу!
- Дурак, вот дурак! Я не влюблена в Пашу!
       Люба слегка хлопнула Анатолия по затылку.
- Но он тебе небезразличен? – продолжал допытываться Анатолий.
- Ерунда! Совершенно безразличен! Просто он сам сторонится нас, избегает. И он не джентльмен!
- Ого! – хором воскликнули ребята, - Паша, ты у нас не джентльмен! Так Любаша решила!
       Павел растерянно смотрел на гогочущих юнцов. Он действительно держался в стороне от шумной ватаги однокурсников. Он был лет на пять всех старше. У него жизнь за плечами, а они только из школы вылупились. Но он не понимал неприязни этой полноватой курносой девчонки.
       Павел не был красив, но неброское мужское обаяние, несомненно, было ему присуще! Несмотря на то, что не слишком ровные зубы, небольшие, глубоко посаженные глаза, нос с внушительной горбинкой были далеки от идеала, густые черные вихры и приятная улыбка спасали положение.
       Настя посмотрела на нового друга и заявила, перекрикивая смех:
- А мне он нравится!
       Павел с благодарностью посмотрел на новенькую.
- Спасибо, Настя, а то совсем заклевали.
- Паша, мы – нейтралитет! – сказал Вася и обратился к Любе: А ты должна помириться с ним.
- Мирись, мирись, - встрял Анатолий.
- А я и не ссорилась.
- Пожмите друг другу руки, - продолжил Вася примирительный процесс: Павел! Люба!
       Павел первым подал руку, Люба нехотя протянула ему свою и безапелляционно заявила:
- Только ты должен стать джентльменом в отношении девушек.
       Павел пожал плечами, но кинул головой.
- Все, инцидент исчерпан, - Вася широко улыбнулся. - Пойдемте, перерыв уже заканчивается.
- Еще покурить нужно успеть.
       Всей ватагой студенты заторопились в курилку. Настя пошла искать двести шестую аудиторию. Следующим предметом была биология.
       Двести шестая оказалась размером с обычный класс. Настя остановилась. Она привыкла, что все места в классе заранее распределены и решила ждать, пока студенты рассядутся.
       В сопровождении девчонок в аудиторию вошел парень, отличившийся на анатомии. Настя не запомнила его имени, а он взглянул на нее, сиротливо стоящую у стенки и сказал, улыбнувшись:
- Привет!
- Привет, - прошептала она и от неожиданности выронила ручку и тощую тетрадку, которую ей дал Павел.
       Парень наклонился, поднял и подал ей.
- Спасибо, - так же тихо поблагодарила девушка.
- Пожалуйста! – парень улыбнулся еще раз, и у нее затрепетало сердце. – Ты где была? Я тебя раньше не видел!
- Мама болела, я не могла раньше приехать.
- Ты бы так и сказала Арнольду.
- Какому Арнольду?! - Настя чуть не поперхнулась, произнося это имя.
- Арнольду Гавриловичу! Преподавателю, который тебе двойку поставил.
- А-а, - протянула она.
- Наплюй, он их карандашом ставит, а потом стирает, если студент хорошо отвечает на семинарах. Все равно зачет придется сдавать, а потом экзамен. Это не то, что в школе. Здесь правила другие, как покажешь себя на экзамене, то и в зачетку пойдет.
- Славик, ну, пойдем, - дернула его хорошенькая студентка в коротеньком халатике.
- Подожди, Вика.
       «Боже, какая красавица возле него!» - подумала Настя с сожалением. А Славик снова обратился к новенькой:
- Так и быть посодействую, чтобы Арнольд сразу двойку стер.
 
       Взяв Вику за руку, парень поспешил за парту. Настя смотрела ему вслед и повторяла про себя: «Славик, Слава, Вячеслав».
- Славик Красавин, - услышала она возле уха и вздрогнула.
       Рядом стоял Павел.
- Кстати, сын того препода, что вел анатомию. Такой воображала, обвешался девчонками. Выпендривается. Сейчас у него роман с Викой.
- Та, в коротком халатике?
- Ага! А ты что тут стоишь?
- Жду, когда все сядут. Не знаю, где есть свободное место.
- Садись ко мне в первый ряд.
- Ты снова на первой парте?
- Все слышно, все видно.
- А у тебя свободно?
- Естественно!
       Настя направилась к первой парте в середине.
- Нравится?
- Да. Я всегда на первой парте сидела в школе. Привыкла!
- Вот и хорошо! Со мной будешь теперь сидеть, а то я все один и один!
 
Глава 3. Из дневника Павла Домбровского.

       «Девчонка мне понравилась. Есть в ней что-то простое и бесхитростное. Девки в группе - все себе на уме. Такие щучки! На лицо многие очень даже ничего, и надо отдать должное есть и красотки! Но меня бесит, как они свысока относятся к некоторым мужикам из нашей группы, в частности ко мне. А иных чуть ли не облизывают. Да, я не смазливый женственный херувим, но, когда я смотрюсь в зеркало, то определенно замечаю в своем лице много воли достоинства. Но у наших девчонок кумиры – институтские баскетболисты. Я видел, как они, закатывая глаза, с придыханием произносили: «Он такой высокий!» Тьфу! Смешно даже! Разве рост – это главное? Главное светлая голова и талант! Дуры прямо какие-то: «Высокий…!» Пора бы знать, что рост в мужчине еще не все! Да, я не велик ростом, ну и что?! Одна умная барышня, будучи лет на десять меня старше, говорила, что невысокие коренастые мужики – то, что надо! Я с ней согласен. С той барышней я встречался сразу после армии, пока она не выскочила замуж. Я даже попереживал немного по этому поводу, но потом успокоился и решил, что все к лучшему! Я поступил в институт и учеба не оставляет времени на охи и ахи.
       Мне уже двадцать три. Может быть поэтому я не нахожу с сокурсниками общего языка. Малышня! И разговор, и поступки у них детские. По сравнению с ними я кажусь себе умудренным опытом стариком. Впрочем, девчонки на фоне ребят выглядят более разумными. Самой умной я считаю Настю. Еще мне нравится Тарас, он, как и я тоже отслужил армию. Мне нравится с ним беседовать иногда.
       В каждой аудитории я стараюсь попасть на первый ряд, чтобы никто не мешал заниматься. Учебный процесс для меня - самоцель. Я не собираюсь впустую просидеть здесь пять лет. А «мелким» хочется еще потусоваться, поболтать друг с другом и они часто забираются на галерку, подальше от кафедры. Молодежь сторонится меня. А мне смешно слышать их младенческие рассуждения.
       Обычно в перерывах между лекциями я один стою у окна в коридоре или маюсь в курилке. В общем, я одинок. Есть у меня один армейский дружок, Игорь, но он живет в Волгограде. Мы сначала переписывались, потом перестали. Один раз он приезжал ко мне в Москву. Мы пили два дня. На третий я с жуткой головной болью проводил его до поезда. На вокзале мы выпили еще по паре бутылок пива и расстались, по-видимому, надолго. Он звонил после раз или два. Тем для разговоров оставалось все меньше, и он пропал. Я был один, пока не сдружился с Настей. С нею Люба с Тарасом, Вася с Анатолием, и еще Константин. Тарас запал на Любу. Мне импонирует его спокойствие и важность. Эдакий добродушный спокойный богатырь. А с Любкой у нас иногда начинается такая перепалка, что хоть всех святых выноси! Тарас никогда не вмешивается. Мы с ним один на один любим перекинуться парой слов. В основном о спорте. Он болеет за «Спартак» и всегда сообщает мне результаты последних игр. Я глубокомысленно киваю головой, хотя мне, безусловно, наплевать на футбол и на весь спорт вместе взятый. Я считаю, что обычная утренняя зарядка может сделать для человечества больше, чем упорные тренировки профессионалов. Я поставил себе за правило каждое утро делать упражнения, отжиматься, подтягиваться, поднимать гирю. Но это только для себя, для здоровья! Я всегда считал, что профессиональный спорт не дает организму ничего, кроме быстрого изнашивания. В массы такой спорт не ходит. А на трибуне с пивом здоровья не добудешь. Но моего мнения никто не разделяет, и я помалкиваю, чтобы не дразнить свору. Может стать спортивным врачом?
       С Настей мы стали не разлей вода, но до близких отношений далеко. В частности из-за того, что я трушу переходить к более решительным действиям, но главным образом, потому что Настя пресекает все мои робкие посягательства. Я даже рад этому, считаю ее серьезной, честной девушкой. С такой без опасения можно связать свою судьбу. Возможно, я женился бы на Насте прямо сейчас, на первом курсе, если бы она твердо не заявила мне, что намерена закончить институт прежде, чем искать себе спутника жизни. Конечно, для меня это слишком долго, но Насте всего семнадцать! Так мы и дружим. Гуляем, бегаем в кино, готовимся к экзаменам у девчонок в общежитии, вместе встречали праздники. Скоро каникулы. Настя поедет к себе домой. Я много раз просил ее взять меня с собой, но она неизменно отвечала мне, что мать ее не может никого чужого видеть в доме. Я мирюсь с ее решением. А что делать?! Буду считать деньки до ее возвращения. Вот будет мука!
       Жизнь сконцентрировалась на моей девушке. И на учебе, конечно. Вначале я метался и не знал, какую специализацию мне выбрать, но потом, случайно, определился. Мне стало легче учиться. Сознание непроизвольно выхватывает из огромного количества разрозненных сведений необходимый именно мне материал.
       Неожиданно я подружился со Славиком Красавиным. Сыном Арнольда Красавина, нашего куратора. Многие завидуют и считают меня карьеристом. Пусть».

Глава 4. Настя в общежитии.

       По иронии судьбы соседкой Насти по общежитию оказалась та самая Люба Крылова, с которой она познакомилась на первой большой перемене. Сначала девушка огорчилась, предполагая, что им будет трудно ужиться, но Люба сменила гнев на милость, и они поладили.
       Вечерами у них засиживались допоздна Павел и Тарас. Тарас как-то незаметно приклеился к Любе. Они вчетвером занимались, вместе ходили в столовку, иногда на дискотеку. Позже стали гулять парами. Настя с Павлом, Люба с Тарасом.
       Пролетел первый курс, начался второй. Павлу шел уже двадцать пятый год, и он всерьез подумывал о женитьбе. Как-то он заговорил об этом, но Настя лишь рассмеялась, сообщив незадачливому ухажеру, что она непременно закончит учебу, а потом уже подумает о личной жизни. Она и в самом деле так решила, хотя сердце ее было не свободно. Но это чувство скрыто ото всех.
       Никто не знает, что по выходным она не находит себе места и часто повторяет про себя: «По воскресеньям одна пытка! Одно страдание! Я не вижу его! Воскресенье – потерянный день. День вне жизни! Пусть он никогда, никогда не узнает! Но я люблю его! Я люблю Вячеслава Красавина! Вожделенный понедельник приближается невероятно медленно!»
       Она застывает у зеркала: «Он не обратит на меня внимания. Никогда! Такой как он, красивый, неземной, не может обратить свой взор на меня, такую страшную! У! Какой ужасный длинный нос, какие огромные совиные глаза! Фу! А волосы?! Кошмар! Белобрысая! Безликая и несовременная! А одежда вообще ужас! Хорошо, что в институте ходят в халатах. Я была бы первым объектом насмешек!»




Глава 5. Настя впервые дома у Павла.

       Однажды Павел достал билеты на концерт Аллы Пугачевой. Его давали в Олимпийском.
       В Любиной розовой полупрозрачной кофточке Настя была особенно нарядна в тот вечер. Люба подвела ей глаза, накрасила ресницы, настояла на том, чтобы подруга распустила по плечам волосы, и отправила на концерт. Павел даже не понял, понравилось ли ему выступление, но был доволен, потому что была счастлива Настя.
       Возвращались с концерта поздно. Девушка все время смеялась и благодарно заглядывала кавалеру в глаза.
       Он уже стал испытывать затруднения в деньгах, но решил шикануть и взять такси, несмотря на то, что его скромные средства, отложенные про черный день, неумолимо таяли.
       В машине Павел попытался поцеловать ее первый раз. Настя со смехом оттолкнула его:
- Пашка, ты что? Мы же друзья! Мы договорились, что друзья, а ты целоваться лезешь!
- Моя девушка так прекрасна, что я не могу устоять, - в тон ей ответил Павел.
- Ладно, целуй в щеку, - смягчилась подружка.
       Он чмокнул ее в розовую щечку.
- А в губки, красавица моя?
- Ни-ни, этого нельзя!
- О, милостивая богиня, подари мне хоть один твой поцелуй, - не отступал влюбленный, все крепче сжимая девушку в объятьях.
- Паша! Павел! Пусти! – стала упираться Настя, уже по-настоящему сердясь. – Мы с тобой обсуждали этот вопрос. Шуры-муры и поцелуйчики всякие только после окончания института!
- Настя, ты не права, - пытался вразумить ее Павел. – Нельзя терять наши самые лучшие годы. Любовь – это наслаждение, а учеба – это необходимость, но одно другого не исключает!
       Он хотел сказать ей, что готов жениться, но она остановила его:
- Нет! Я сказала: «Нет». Моя мама против, у нее разорвется сердце, если я буду так поступать.
- Настя! У нас своя жизнь! Нельзя все время жить для родителей!
- Что ты говоришь, Павел?! Это наши родители!
- Да, наши! Но у них было все свое, и молодость, и любовь! Почему мы должны стариться вместе с ними? У нас еще будет своя старость!
- Моя мама не старая! Ей жить и жить!
- Пусть живет, конечно.
- Спасибо, что разрешил, - окончательно разозлилась Настя. - Я не хочу обсуждать это! Тема закрыта.
       Они замолчали. Праздничное настроение улетучилось. Вдобавок, когда они добрались до общежития, двери были наглухо закрыты. Павел постучал. Никто не отозвался. Такси еще поджидало клиента.
- Поедем ко мне – предложил Павел девушке.
- Нет, ни за что! - испугалась она. – Ты езжай, я поброжу здесь в сквере до утра. Общежитие рано открывают, в шесть.
- Одна?!
- Ничего страшного. Я не слышала, чтобы тут с кем-нибудь что-то случилось.
- Ты будешь первая.
- Пашка, перестань меня пугать.
- Я не пугаю, но ты замерзнешь!
- Я буду все время ходить, чтобы не замерзнуть.
- Это не дело, едем ко мне.
       Настя опять хотела возразить.
- Не бойся, у меня родители дома. Ты ляжешь в отдельной комнате и закроешься!
- Но что скажет твоя мама?! Она рассердится!
- Не рассердится, она добрая! – уговаривал ее Павел, хотя в душе сильно сомневался, что мать будет так уж рада незваной гостье далеко заполночь.
       Так поздно являться домой с девушкой, было не в традициях его семьи.
- Смотри, если она будет недовольна, я тебе не прощу этого, никогда! – пригрозила Настя, но ехать к нему домой согласилась, потому что сама боялась оставаться одна ночью на улице.
       Павел обрадовался, усадил ее обратно в машину и привез к себе домой. У него замерло сердце, когда они вошли в прихожую. Мама еще не спала. Зоя Константиновна всегда поджидала сына, если он задерживался допоздна. Она утверждала, что не может спать, когда ребенка нет дома.
       Мать, глянув на бледное лицо сына, казалось, все поняла. Напрасно он тревожился, что она встретит неприветливо его пассию. Зоя Константиновна улыбнулась девушке и сразу увлекла ее в свое царство – на кухню. Там она достала металлическую коробочку с дорогим импортным чаем, поставила на стол конфеты и вытащила из духовки свежеиспеченный пирог. Настя поначалу стеснялась, но Зоя Константиновна разговорила ее, и гостья постепенно освоилась, хотя в ее движениях осталась некоторая скованность.
       Павел сидел между ними, отхлебывая вкусный чай, и любовался дорогими ему женщинами. Он и не предполагал, что так отрадно будет видеть их вместе.
       Настю уложили в маленькой комнатке, где прежде жил старший брат Павла, Вацлав. Вацлав был военным и служил на Дальнем Востоке. Там же он и женился, и нарожал детей, и, получив квартиру во Владивостоке, возвращаться в Москву не захотел.

       Все стихло. Павел побрел к себе. Лег. Сон не приходил. Тело не могло найти себе удобного положения. Душа стремилась выпорхнуть наружу и сначала воспарить к небесам, а потом заглянуть в помещение, отделенное от него тонкой перегородкой. Павел постарался переключить внимание. Он подумал о круглой луне, заливающей комнату желтым светом, о березе, растущей под окном, о девушке почивающей в соседней комнате. Он повернулся на живот, накрыл голову подушкой, но стало еще хуже. Он подумал: «Что, если бы моя комната и комната, где сейчас спит Настя, были дальними изолированными пещерами? Я, не медля ни минуты, стал бы пробивать туда тоннель!» Наличие дверей мешало делу.
       Павел решил сходить в туалет. Сходил. Возвращаясь назад, решил проверить, открыта ли у Насти комната или девушка все-таки накинула крючок.
       Он тронул дверь. Она тихо отворилась. Он шагнул внутрь. Эта комната также как и его была полна лунным светом. Павел сделал несколько шагов. Под ним скрипнула половица. Он замер. Девушка не шевельнулась, но ему казалось, что она не спит, и ее глаза открыты. Это придало ему духу. Она не прогоняла его. Он двинулся вперед, дошел до кровати. Настя спала. В серебристых лучах переливались ее волосы, разбросанные по подушке. Белая рука поддерживала на груди одеяло. Из нежных губ струилось еле слышное дыхание. Ее удлиненные черты делали ее схожей с лунными красавицами из произведений фантастов двадцатого века. Павел стоял, завороженный ее неземной красотой. Он не мог тронуть это совершенство, эту чистоту. Он застонал и пристыженный своими непристойными помыслами и грязными намерениями вернулся в свою комнату, бросился на кровать и мгновенно уснул.

 Глава 6. Павел и Славик.

       Не завязывая серьезных отношений, Славик часто менял подружек. Вика, Соня. Катерина. Славик путал имена девушек и смеялся над собой, но не обращал внимания на обиды временных пассий.
       Павел только отмечал это про себя, но нового товарища не поучал. «Молодой еще – пусть перебесится!» - думал он.
       Павел и Славка не были всамделишными друзьями, как это бывает, когда двое парней или мальчишек неожиданно найдя родственную душу в играх или развлечениях или просто в сходстве характеров, становятся друзьями на век или на срок, пока судьба или обстоятельства не разлучат их.
       Павла и Славика подружили. И сделал это Арнольд Гаврилович Красавин. Ему не нравилось, что окруженный толпой девчонок, племянник держится в стороне от мужской половины группы.
       Славику было все по барабану. На первом курсе он расстался с Ирой, с которой дружил еще со школы. Она вышла замуж за парня, подхваченного ею где-то в метро. Она даже прислала Славику приглашение на свадьбу с дурацкой припиской: «Прости, любовь улетела, птицу счастья нам с тобой не вернуть». Его это задело. Он разозлился на нее. Приглашение выкинул, на свадьбу не пошел. Он вскоре забыл Иру, потому что хорошенькие девчонки так и старались попасться ему на глаза, писали записочки, а наиболее смелые объяснялись в любви. Но для Славика все они представлялись одним кружащим и жужжащим роем хорошеньких пчелок. Все словно на одно лицо. Возможно, этот рой и отделял его от других ребят в группе, у которых были свои пристрастия и неразделенные чувства к «пчелкам». И еще был Арнольд.
       Так сложилось, что у Славика по жизни не было товарищей. Были приятели, знакомые, но не друзья. По большей части их ему заменял Арнольд. Более того, он и был основной причиной, по которой их не было. В школе отчим советовал быть ему в стороне ото всех и не доверяться никому. О дворовых мальчишках даже не шла речь.
       Он говаривал:
- Зачем тебе друзья? Для баловства? Совершенно не нужно. В такую передрягу попадешь с этими двоечниками, что и не отмоешься. А для серьезного дела они не годятся. Заложат и продадут. Если нужно посоветоваться, скажи мне. Я дам самый лучший совет.
       Славик так и жил. Арнольд действительно всегда ему помогал и никогда его не ругал, с каким бы вопросом тот к нему не обратился.
       И жил Славик не скучно. С Арнольдом ходил он на детские утренники, на футбол, с ним же - на концерт и даже на дискотеку. Нередко Арнольд сам являлся инициатором интересных затей. Славик долго не ощущал дискомфорта из-за отсутствия рядом сверстников. Он бесконечно полагался на отчима, не представляя, что есть некоторые сферы человеческой жизни, которые можно доверить лишь другу. Только в институте Красавин-младший почувствовал себя в некоторой изоляции. И все оттого, что отчим стал более занят, чем прежде. Неожиданно, Арнольд сам посоветовал ему подружиться с Павлом Домбровским. Племянник согласился. Павел был на несколько лет старше Славика, что тоже привлекало. Славику казалось, раз он старше, то умнее и опытнее. На него всегда можно положиться.
       Арнольд был куратором их группы и вел у них сразу несколько дисциплин. Многие Славика недолюбливали, но помалкивали. А он этого не понимал. И был вроде бы в центре, но как бы один. На первом курсе его избрали старостой, несмотря на то, что большинство студентов считало, что он будет докладывать отцу о малейших нарушениях и разговорах. Арнольд даже не спрашивал Славика ни о чем, но все думали, что он доносчик и старались, чтобы Красавина-младшего не было на студенческих вечеринках и пирушках. Если он напрашивался, многие полагали, что вечер испорчен. На втором он постарался отвязаться от хлопотной должности. Сокурсники посмеивались – не справился.
       
       Между тем каждый шел своей дорогой. Кто-то уже на первом курсе женился. Кое-кто поддавал. Некоторые сачковали и прогуливали. Пять человек отчислили за неуспеваемость. Толик Поляков фарцевал, спекулируя американскими джинсами. В его джинсах ходило полгруппы, но он строго настрого предупреждал каждого покупателя, чтобы он не дай Бог не проговорился Красавину - младшему у кого купил.
       Павел налегал на учебу. За плечами была армия и работа в этом же институте, где он знал часть преподавателей и запросто здоровался с ними за руку. К тому же он оказался самым прилежным студентом в группе. Он уже покрутился в медицинской среде и понял, что только глубокие знания гарантируют относительную независимость и успех. Арнольд быстро разглядел в Домбровском того человека, который может стать положительным примером для его слегка легкомысленного племянника.
       Арнольд поговорил с Павлом и, обещав поддержку, предложил ему побольше общаться со Славиком. Он попросил внушить тому, что необходимо приложить максимум усилий, чтобы интенсивно заниматься. Арнольд не хотел, чтобы племянник, надеясь на поддержку дяди, бездельничал. Павел понял намерения могущественного преподавателя, и отказываться от дружбы с его племянником не стал. Не зря он почти два года протолкался в стенах этого института и понимал, как трудно пробиться в медицине. Арнольд сумел внушить Славику, что целесообразнее всего дружить с лучшим студентом на курсе, чем с кем-то из блатных недотеп и тайных алкоголиков.
       Арнольд стал давать им общие задания. Он приглашал Павла к себе домой и занимался с ними отдельно. Славик и Павел постепенно привыкли и находили в общении друг с другом удовольствие.
       Бывало, готовятся они вместе к экзаменам или пишут рефераты у Славика дома, а Анна Григорьевна, мать Славика, позовет на кухню и угостит чем-нибудь вкусным. Тут же и Арнольд подсядет к столу, расспросит их, посоветует, что да как. Павел все хватал на лету. Славик тянулся за ним. Арнольду нравилось, что племянник взрослел на глазах рядом со старшим товарищем. Единственно от чего отказался Славик, так это сидеть с Павлом в первом ряду, сославшись на дальнозоркость, которой у него и в помине не было. Павел был только рад такому решению, потому что с ним сидела его девчонка. Присутствие смазливого товарища ему было совсем не по душе. И в общежитие Павел Славика никогда не водил.

       Время от времени Арнольд организовывал совместную поездку на рыбалку. Павел рыбалки не любил, потому что ему было жаль бедных рыб, которых острым крючком выхватывали на берег за нежное розовое горлышко, а потом, также зверски выдрав этот крючок, бросали в ведерко, где они несчастные трепыхались и мучились, истекая бледной рыбьей кровью.
       Ему были памятны рассказы бабушки о том, что рыба должна уснуть, что ловить ее нужно сетью, что у всех потомков заядлого рыболова будет больное горло. Несмотря на такие жуткие чувства, Павел на рыбалку ездил. Правда, с удочкой он не сидел, а занимался с костерком на берегу, варил уху, резал хлеб и прочие продукты. Иногда с Арнольдом приезжали преподаватели или кое-кто из сотрудников клиники, где тот работал. Эти знакомства тоже интересовали Домбровского.
       Да и Славику было не так скучно среди «стариков». Такая была у них дружба. Без всплесков эмоций, без споров и обид, ровная, спокойная, с обоюдной выгодой.
       Внезапно их отношения стали сходить на нет. Славик почти перестал общаться с товарищем вне института. Он оставил даже своих девчонок. Досужие языки донесли, что Славик живет с одной старшекурсницей. Он то ли влюбился, то ли женился. Похоже, это было серьезно. Павел только диву давался, в его распоряжении были только догадки. Славик ничего ему не рассказывал. Впрочем, Павлу было все равно. Главное формально они продолжали поддерживать дружеские отношения, тем самым старательный студент не терял связи с преподавательской средой.
 
Глава 7. Маргарита.
 
       А в жизни Вячеслава Красавина появилась Марго, студентка с третьего курса. Он обратил на нее внимание, когда еще был на первом. И все обращали, поэтому Марго никогда не бывала одна - всегда окружена поклонниками.
       Нельзя было сказать, что девушка очаровательна и привлекательна. Она была дерзко вызывающе красива и вместе с тем спокойно грациозна, как бывают красивы, мягки и грациозны дикие животные семейства кошачьих.
       Славик мгновенно влюбился в сверкающие прямые волосы, длинные и густые, струящиеся по плечам тяжелым черным дождем. В темные, чуть лукавые раскосые глаза. В зубки, вспыхивающие белоснежным огнем. Он в единую секунду представил, как прикусит розовую пухлую губу, и тело его мучительно зазвенело. К характеру ее он присмотрелся позднее. Но с одного взгляда было понятно, что она держит себя крайне независимо и немного презирает своих обожателей. Беглая снисходительная полуулыбка то и дело вспыхивала на губах. Невозможно было понять восхищается она собеседником или наоборот держит за «придурка».
       В первый раз Славик увидел ее в институтском коридоре и, протиснувшись сквозь толпу студентов, протянув ей руку. Убежденный в своей неотразимости, он, взглянув на девушку эдак свысока, молвил: «Здрасте! Я - Вячеслав!»
       Та, коротко взглянув на него, спросила стоящего возле нее парня:
- Кто это?
       Парень пожал плечами. Красавица отвернулась от Славика. Его тут же оттеснили. Он стоял, обтекал и злился.
       Такое пренебрежение со стороны понравившейся девушки страшно завело его и подзадорило. Он очутился в непривычной для себя роли отвергнутого кавалера. Несмотря на неудачу, он не оставил попыток познакомиться с ней ближе. Всякий раз, завидев ее, Славик непременно старался находиться неподалеку в надежде, что она все-таки заметит, что он красивее и вообще значительно лучше окружавших ее ребят. Но его попытки долго оставались бесплодными.
       Как то раз, перед очередной сессией Славик вошел в комнату, расположенную прямо за кафедрой оперативной хирургии. Это была маленькая коморка, где обычно преподаватели в перерывах между лекциями пили чай с дежурными сушками или наскоро просматривали лекционный план. Комнату называли лаборантской, хотя лабораторией там и не пахло.
       Славик искал отчима. Тот обещал отвезти племянника домой на машине.
       В лаборантской Славик застал Маргариту и Арнольда, который что-то разъяснял девушке по учебнику.
       Славик вспыхнул и хотел уйти. Но Арнольд уже заметил его и позвал:
- Иди, иди сюда. Познакомься, Рита, это мой сын, Вячеслав, будущее светило медицины, а пока студент второго курса. Но это ничего! Прошу любить и жаловать.
       Славик думая, что Маргарита, как и прежде не станет с ним разговаривать, напрягся и собрался ретироваться. Но Марго встала и, внимательно посмотрев ему в глаза, будто никогда не видала прежде, произнесла негромко:
- Здравствуйте, я Маргарита. Друзья называют меня Марго.
       Загорелая ручка мягко легла в его ладонь. Славика заколотило.
- Я прошу тебя, отвези сегодня девушку домой, - улыбаясь, предложил Арнольд, бросая на стол ключи от машины.
       Племянник опешил. Он недавно получил права. Арнольд сделал ему доверенность, но доверял машину вести самостоятельно впервые.
- А ты как же? – спросил он, не веря своему счастью.
- Я - на метро. У меня дел море. Машина будет мне только мешать. У меня планы на вечер, - ответил Арнольд, показав при этом жест, означающий, что ему светит сегодня небольшая выпивка.
       Славик важно кивнул головою. Маргарита взглянула на преподавателя.
- Спасибо, Арнольд Гаврилович, но это совершенно ни к чему, я доеду на троллейбусе. Мне недалеко.
- Поезжайте, Маргариточка, поезжайте, он вас мигом доставит. Ему все равно по дороге.
- Арнольд Гаврилович! Вы сами обещали меня отвезти.
- Я? Я - в следующий раз.
 
Скользнув по Славику туманным взглядом, девушка двинулась к выходу.
       Славик потрусил за нею.
       
       Маргарита действительно жила неподалеку. Всего несколько остановок общественного транспорта отделяло ее жилище от учебного корпуса института. Всю дорогу они молчали. Когда Славик, нервничая и потея, доставил пассажирку к подъезду, она вдруг попросила, чтобы новый знакомый помог отпереть ей дверь. Замок, мол, трудно открывался.
       В лифте Славик совсем оробел. «А что если я опозорюсь и не смогу справиться с замком?» - думал он, отсчитывая этажи.
       Когда провожатый взял у хозяйки квартиры ключ, у него так затряслись руки, что он не сразу смог попасть в замочную скважину.
       Маргарита взяла его руку и помогла ему. Замок легко щелкнул.
- Ах! Какая удача. Замок вас испугался, Вячеслав! – воскликнула хозяйка, усмехаясь.
       Он так волновался, что не почувствовал подвоха и возвращая ключ хозяйке квартиры, сказал:
- Вот, нате. Я пошел
- Куда?! Я вас так не отпущу. Что мне скажет Арнольд Гаврилович? Он скажет, что я неблагодарная, даже чаем вас не напоила. Вы так устали за время пути.
Славику стало стыдно, что девушка заметила его излишнюю суету и волнение на дороге, и совсем смешался.
       Она подтолкнула гостя в спину, потому что тот стоял как истукан, терзаясь и одновременно злясь.
- Жду вас в кухне! Мойте руки, будущий профессор, - пошутила Марго и направила юношу в санузел, кося хитрым глазом.
       Когда он очутился на кухне, на плите уже грелся блестящий пузатый чайник. На столе аппетитной парочкой лежали батон белого хлеба и темный батончик копченой колбасы. Хозяйки не было. Славик сел и стал ждать. Вскипел чайник. Славик выключил газ и опять сел, прислушиваясь. В квартире стояла тишина. Колбаса и хлеб притягивали взор. Ужасно хотелось есть, но он не смел отрезать кусочек.
- Что сидим? О чем думаем? Скоренько режем колбасу, хлеб.
       Славик вздрогнул, подскочил, схватился за нож, проворно порубал батон и батончик. Маргарита заварила чай, достала из буфета чашки и села напротив гостя.
- Разливайте чай!
       Славик разлил чай и поставил одну чашку перед нею.
- А бутерброд?
       Он подал ей бутерброд. Марго придирчиво осмотрела его и сказала:
- А бутерброды делать, молодой человек, вам еще нужно учиться. Ровнее нужно резать, тоньше.
       Юноша растерялся и покраснев, захлопал глазами. Хозяйка усмехнулась: «Садись, на первый раз сойдет и так. Кушай».
       Славик откусил небольшой кусочек и поперхнулся, закашлявшись. Она встала, постучала ему по спине и погладила его пальцем по шее.
       Славик замер и заискивающе заглянул ей в глаза, но она тут же отдернула руку и снова села.
- Рассказывайте, Вячеслав.
- О чем? – не понял тот.
- Как живете, чем дышите?
- Учусь.
- Это ясно, а дома? У вас есть братья, сестры?
- Нет.
- Отца вашего я знаю, а мама? У вас есть мама?
- Есть.
- Расскажите о ней.
       Славик молчал.
- Ну же!
- Я не знаю, что рассказывать.
- Она тоже врач?
       Славик, угнувшись, мотнул головой. Почему-то он боялся смотреть Маргарите прямо в глаза.
- Кто она?
- Экономист.
- Тебе хорошо живется с родителями?
- Да, - отвечал он односложно, не понимая, чего она от него хочет.
- Ну, расскажите, еще что-нибудь. Как вы живете?
- Хорошо.
- Это понятно. У вас крепкая семья?
- Да. Арнольд безумно любит мать. Он добивался прекрасной Анны не один год!
- Так ее зовут Анна?
- Анна.
- Анна, - повторила Марго. – ты говоришь она красивая?
- Да! Очень, - гордо ответил Славик и улыбнулся. – Арнольд называет ее Нюсей.
- Нюсей?! Ха! Как-то по-деревенски.

       Славик застеснялся и замолчал. Маргарита взглянула на часы, встала и потянулась за его чашкой. Славик тоже поднялся.
- Пора, дитя большой любви. К сожалению, мне скоро нужно уходить, сообщила довольно сухо хозяйка.
- Так давайте я вас отвезу, - вызвался гость.
- Вам пора домой.
- Я никуда не спешу.
- Вячеслав! Вам пора!
       Славик стушевался и стал прощаться.
       
       Целую неделю он только и делал, что говорил дома про Маргариту, то с Арнольдом, то с матерью. Они посмеивались, но слушали. Через неделю мать спросила мужа:
- Ты знаешь эту Маргариту?
- Да, - с энтузиазмом подхватил Арнольд и чуть не захлебнулся от похвал. - Она у нас учится на четвертом курсе. Отличная девчонка! Красавица. А какая умница! Хорошая невеста для Славика.
       При этих словах мать положила руку на грудь.
- Ты серьезно?! Но мальчику еще рано жениться! Этого нельзя допустить! Ни в коем случае! Ему нужно учиться. Жениться всегда успеет!
       Арнольд поскучнел.
- Хорошая девчонка, - буркнул он. – Кто еще ему попадется! Наплачемся!
- Ноли! Что ты говоришь? - вскипела мать. - Она старше нашего Славика!
- Подумаешь! На два года всего!
       Славик слышал их разговор и удивлялся. Никогда мама не препятствовала его дружбе с девочками, даже в школе. Арнольд чаще предостерегал его. Впрочем, разговоры родителей и их планы уже ничего не могли изменить. Славик был по уши влюблен и пошел бы за этой девушкой куда угодно, позови она его. Но отношения их застыли на уровне вежливых улыбок и холодных приветствий. Неприступная прежде, Марго замечала его, здоровалась. Иногда она предупредительно спрашивала как дела, но едва он открывал рот, как взор ее потухал, и Маргарита стремилась корректно закончить разговор.
       Однажды, проходя мимо одной из аудиторий, Славик услышал голоса. Один из них принадлежал отчиму. Славик не успел дойти до двери, как оттуда вся красная выбежала Маргарита. Славик загородил ей дорогу. Она тяжело дышала.
- Что с тобой? Что случилось?
- А, это ты? – бросила она на ходу, оттолкнула его и помчалась дальше.
       На ее лице читалось отчаяние.
- Постой! Маргарита!
       Он догнал ее, схватил за руку и заставил остановиться.
- Марго, расскажи! В чем дело? Может быть, я смогу помочь? Доверься мне.
- Что?! Что тебе-то надо?! – выкрикнула она, пытаясь высвободиться.
- Я люблю тебя, - вырвалось у него неожиданно.
       Марго замерла, и печально взглянув на Славика, проговорила:
- Извини, Вячеслав, я пойду.
- Постой! Неуд поставил?
       Она не ответила.
- Он… он… он тебя оскорбил?
- Нет.
- Но я же слышал, он повысил голос! Почему?!
- Не бери в голову!
- Что же тогда? Почему ты так расстроена?!
       Марго поправила прическу и ответила:
- Кол получила.
- Не расстраивайся, пересдашь. Арнольд - он отходчивый. Он может даже пятерку поставить, если как следует подготовиться.
- Да, ладно, пустяки. Пойду я.
       Девушка сделала шаг в сторону. У Славика не было сил расстаться с нею.
- Я провожу тебя!
- Не надо!
- Я сейчас возьму у Арнольда машину!
- Нет!
- Но…
- Нет!
- Я не могу отпустить тебя в таком состоянии.
       Маргарита в упор посмотрела на Славика:
- Что ж, пойдем, если хочешь, но только не на его машине!
       
       В такси они начали целоваться, и Славик потерялся во времени и пространстве. То, что он с ней испытал в тот день, он не забывал никогда. Он точно с цепи сорвался. До Марго у него были хорошие девчонки, с которыми он жил прекрасной половой жизнью. Но острое чувство обладания желанной и бесконечно любимой женщиной было настолько всепоглощающим и неповторимым, что, откинувшись на Маргаритины пуховые подушки, Славик тогда же решил, что ничего лучшего в этом мире с ним уже случится не может.
       Маргарита тоже осталась, как будто, довольна. Она смеялась и немилосердно поносила Арнольда гадкими словами. Славику было неприятно, но он не возражал. Он был счастлив и ничто не могло испортить ему настроения.
       Красавин-младший стал жить по Маргаритиному времени. Он чувствовал себя верной дворовой собакой, которая безгранично привязана к своему хозяину. Это вначале Маргарита обращалась с ним как с принцем крови. Очень скоро она стала то «пинать» его, как шелудивого пса, то баловать, как любимую болонку. Он пережил насколько стадий влюбленности, все этапы ревности. Под влиянием минуты она могла прогнать его от себя, а потом, приблизить, милостиво разрешая угождать ей и любить ее. Из Вячеслава он быстро превратился опять в Славика, затем Славуню и даже Ваву. Ему это ужасно не нравилось, но вразумить любовницу не удавалось. Раз даже он пытался шантажировать ее, пригрозив, что расскажет Арнольду про гадости, которые она говорила про него. Но Марго просто изгнала его из своей квартиры. Вышвыривая вещи на лестницу, она бросала ему вдогонку:
- Катись к своему Арнольду! Рассказывай что хочешь!
       Несчастный Славик до утра просидел на лестнице, время от времени отчаянно нажимая на кнопку звонка, стуча и царапаясь в дверь.
       Только утром жестокосердная возлюбленная вышла из дома и, кинув ему ключи, приказала: «Уберешь постель, пропылесосишь и помоешь посуду».
       Славик, застонал от унижения, но, тем не менее, постарался выполнить все ее задания с отменным качеством. Вечером они помирились. Любовница, осыпая ласками, льнула к нему и мягко журила:
- Нехорошо так делать, мальчик. Так не поступают с любимыми женщинами. Учись быть взрослым. Держи язык за зубами. Старайся, иначе мы будем вынуждены расстаться. А как ты думаешь?! Не могу же я жить с предателем.
       Славик невнятно мычал, прижимаясь к ее груди, в сердце своем горячо соглашаясь с ней. Больше он не предпринимал попыток шантажа.

       Арнольд так и не узнал, как мерзко обзывала его Маргарита. И относился к ней по-прежнему благожелательно и иногда заводил о ней разговор со Славиком, когда тот бывал дома. Он так и не понял, как непросто живет его племянник. И Нюся не знала. Но ей Маргарита решительно не нравилась. Она даже предприняла попытку оторвать Славика от нее, но потерпела полное фиаско, потому что мощная сексуальная и психологическая привязанность стала для Славика мучительным наслаждением.
       Не догадывался ни о чем и Павел, хоть нередко Славика тянуло все рассказать другу, но страх что над ним посмеются, удерживал его от опасной откровенности.
       Он мирился со вздорным характером любовницы. Но было еще кое-что, о чем он не признался бы никому на свете. Марго запросто могла придти домой со знакомым студентом или аспирантом и приказать:
- Славик, давай, кати домой к маме, мы будем заниматься!
- Чем?!!!
- Тем! У меня курсовой на носу, мне нужно готовиться!
- А я что, вам мешаю?!
- Да!
- Чем же?!
- Одним этим примитивным вопросом ты меня раздражаешь.
- Я не уеду! - пробовал сопротивляться Славик.
       Маргарита сдвигала брови и кричала, при этом очень мало походя на нежную нимфу, которую все знали:
- Я долго буду повторять?!
       Славик вынужден был собираться, иногда на ночь глядя. Поначалу он, взбешенный, мысленно прощаясь с любовницей, ехал домой, где натыкался на испытующие взгляды матери. Он старался поскорее нырнуть в постель, но сон не шел. И утром ни свет, ни заря он уже дежурил у подъезда Маргаритиного дома, чтобы посмотреть, оставила ли она «хахаля» на ночь. Позже, чтобы не мотаться туда-сюда, Славик стал оставаться в подъезде, у ее двери. Иногда там его находила соседка, из квартиры напротив. Она милостиво ставила ему раскладушку в своей прихожей. Славик, услышав, как хлопнула на лестничной площадке дверь, приникал к глазку. Чуть свет он уже звонил у двери.
       Вскоре он смертельно надоел Маргарите. Она хотела выгнать его совсем, но он каждый раз так рыдал, так умолял ее сжалиться над ним, что та смягчалась. Но в качестве наказания она выпроваживала его домой, на время. При этом она назначала срок. День и час!

       Дома, на кухне Нюся участливо пытала сына:
- Поссорились?
       Славик мотал головой. Но Нюсю нельзя было остановить сразу и, она не унималась:
- Не горюй, помиритесь. Дело молодое!
- Мама! – Славик бросал ложку. – У нас все хорошо!
- Я вижу как хорошо! На тебе лица нет!
- Есть на мне лицо! И хватит об этом!
       Славик вскакивал и направлялся к себе. Накрыв голову подушкой, он горестно думал: «Если бы мы поссорились, как все нормальные люди! Но мы не поссорились. Ни она, ни я. Мы не можем поссориться, потому что игра идет только в одни ворота. Впрочем, нет игры! Только дурацкая тренировка, которую я никак не могу оставить. Я раб королевы! О какой ссоре может идти речь?! Мать права, нет у меня лица. Нет лица. Нет лица!»

       Просто удивительно как он умудрялся учиться в это время. Но надо отдать должное Маргарите, учеба была у нее на первом месте. Без ее настойчивости, весь в переживаниях, Славик вряд ли смог бы успевать в институте. Он справлялся с учебой, потому что Марго помимо регулярных занятий сексом, подготовки всяких работ со студентами и аспирантами, много занималась сама и усаживала милого дружка за книги. И спрашивала строго и гоняла по разным предметам не хуже преподавателя. Поощрение за хорошие оценки было одно - постель!
       Другие женщины для Славика просто перестали существовать, а Марго вела свободный образ жизни. Красавин-младший был при ней.

       В конце второго курса к Славику подошел комсорг и спросил:
- Красавин, ты записался на практику?
- Не-а, - ответил Славик.
- Ты что! Всех уже распределили!
- А я где?
- Иди, запишись, списки у старосты.
- Постой, забыл как ее зовут.
- Ты даешь! Манохина Иринка!
       Славик подошел к Манохиной.
- Ира, я по поводу картошки.
- Славик, - сделала глазки Иринка. - Где ты был? У нас отряды уже сформированы. Не знаю, куда тебя записать. Вот разве только на сенокос или на зерно.
- Это когда?
- Конец июля или начало августа. Куда тебя?
       Славик задумался и буркнул:
- Завтра скажу.
- Ты что! Я сегодня должна списки сдать! К тебе комсорг подходил?
- Подходил, две минуты назад.
- Ах, Вовик! Просила же я его неделю назад охватить неохваченных! Слава, жду ответ немедленно! Не то сама распределю!
- Ириша! Я прошу тебя, завтра?!
- Слав! Ты что не понимаешь? Сегодня!
       Славик встал и, ни слова не говоря, направился искать Маргариту. Он не имел права подходить к ней в институте. Это было табу. Она не желала видеть его возле себя там. Но сейчас был крайний случай! Заканчиваются экзамены, на носу каникулы, а он даже не представляет, как они их проведут. Его спрашивал Арнольд, Нюся его спрашивала, его спрашивал Павел, но он не знал, потому что Маргарита молчала. А на его робкие расспросы о планах на лето лишь загадочно усмехалась. Срочная сдача Иришкой Манохиной списков «добровольного» студенческого десанта была серьезным поводом, чтобы нарушить запрет.
       Он нашел Маргариту в библиотеке. Она сидела за столом в одиночестве и что-то писала. Славик тронул ее за плечо. Она, не глядя на него, спросила негромко:
- Что?
       Славик замялся.
- Я же просила - не таскайся за мной как хвост. Я этого не люблю. Достаточно того, что мы дома вместе.
       Славик подставил к ее столику стул.
- Не сердись. Срочное дело.
- Ну?
- Мне нужно записаться на практику, срочно! Сегодня списки сдают. Я должен решить, когда поеду.
- Решай.
- Но ты ничего мне не говоришь, Марго.
- А я тут при чем?!
- Маргоша!
- Ты же должен решить!
- Я и ты должны решить!
       Маргарита вздохнула и отложила ручку.
- Так, я слушаю. Твое мнение?
- Я не знаю. Я хочу согласовать с твоими планами.
- Хорошо, тогда расскажи мне про твои планы.
- Ну, … отдохнуть.
- Как?
- Поехать куда-нибудь…
- Куда?
- Н-на юг, например.
- На какие деньги?
- Арнольд даст!
- Нет, так не годится. Ты поедешь на деньги Арнольда – это понятно, а причем здесь я?
- Мы вместе. Я попрошу побольше!
- Нет.
       Славик затосковал. Он не понимал, чего от него хочет Маргарита.
- Давай на даче побудем.
- С твоей мамой? Мне кажется, она меня недолюбливает.
- Что ты! Она тебя любит!
       Маргарита усмехнулась.
- Извини, мне некогда, завтра экзамен.
- В какую же группу мне записаться?
- На август есть?
- Есть, - обрадовался он. - Как раз на август!
- Пишись на август.
- Понял.
       Он встал и хотел идти.
- В августе я еду с родителями в Коктебель.
       Славик снова сел:
- А я?!
- Ты двинешь в колхоз.
- Марго! Я не выдержу!
- Путевки уже оформлены. Тебя взять не можем.
- Марго, я могу поселиться поблизости. Мы купались бы, валялись бы вместе на пляже.
- Нет.
- Почему? Марго! Почему?
- Я должна отдохнуть от всего этого!
- От меня?!
- Тихо. Не шуми. От тебя.
- Марго!
- Только не вздумай становиться здесь на колени и плакать.
- Марго!
- Это не обсуждается!
- Марго, - голос его дрожал.
- Иди. Запишись на август. Месяц пройдет быстро. Иди. Хватит. Будь мужчиной. Иди. Не то…!
       Славик сдержался, оттого что страшился упрекать ее. Она могла рассердиться и прогнать его надолго, на все лето. Что еще хуже, он боялся, что Марго возьмет себе в любовники прыщавого аспиранта Сашку, который чаще других помогал ей писать рефераты. Он пробовал устраивать ей сцены ревности, но Маргарита сердилась на него еще больше, называла недотепой и малышом, и прогоняла надолго. Тогда Славик сидел вечерами у себя дома и дежурил у телефона в надежде, что она позвонит. Он злился, но долго быть без нее не мог. Он приползал к ней как побитый щенок и униженно просил прощения. Получалось еще хуже. Лучше уж он держал бы свою ревность в узде.
       Славик горестно вздохнул и понуро пошел к Ирочке.


Глава 8. Настя на практике.

       За день до отъезда на практику Настю охватило радостное возбуждение. Два дня назад она приехала из
деревни. Мать никак не хотела ее отпускать. Настя рекордными темпами прополола огород, окучила картошку, насолила огурцов и помидоров, чтобы поскорее вырваться в Москву. Мать была недовольна. А Настя, впервые наверное, совершенно не обращала на это внимание. Тем не менее, пришлось обещать, что она вернется в Степановку после практики и поможет выкопать картошку. С середины июня она не видела Славика, и теперь ее сердечко трепетало от предвкушения встречи с любимым. Она отчетливо понимала, что он, не замечает ее, но все равно ей непременно хотелось бесконечно любоваться на предмет своего обожания. Ей плохо спалось, ей плохо дышалось вдали от него. Ей чудилось, что не может быть в жизни никакого важного дела без него. В Степановке - скучно. В общежитие - пусто. Люба, видя, какой кавардак устроила подруга, только удивлялась.
- Что с тобой творится? – спрашивала она.
- А что?
- Зачем столько платьев берешь? Всего две недели в поле. Куда там наряжаться?
- Не все время мы будем пахать. А отдых? Не ходить же в рабочей одежде.
- Будь проще. Возьми джинсы, пару футболок и теплую кофту.
- Нет, - не согласилась Настя, разглядывая хорошенькое шелковое платьице.
- Это не бери, точно! Среди поросят и коров в шелковом платье?
- Ничего ты не понимаешь, в деревне люди тоже любят одеться нарядно.
- Только некуда!
       Люба была из небольшого городка под Тверью и считала себя горожанкой. Настя обиженно поджала губы и бросила платье в шкаф.
- Что брать-то? - расстроено спросила она.
- Я уже сказала.
- А платье?
- Возьми, если хочешь легкое открытое, простое, на случай жары.
- А речка там есть?
- Откуда я знаю? Но купальник надо захватить. Загорать будем.
- Да, правильно!
       Они одновременно полезли в шкаф и стукнулись лбами.
- Вау! – потирая ушибленное место, воскликнули девушки. - Хорошенькое начало!
- Причем тут начало. Из-за кого нам сталкиваться лбами? – спросила Люба
- Кто еще с нами едет?
- Вася, Толик.
- И все?
- Тарас и Красавин, вроде.
- Один?
- Что значит один?
- Как же он свою Маргошку-картошку покинет?
- Спроси лучше, неужели Славик поедет в колхоз?! – воскликнула Люба.
- Отрабатывать всем надо, даже Славику, - возразила Настя.
- Успокойся, Арнольд его где-нибудь в Москве пристроит.
       Сердце у Насти заныло. Вдруг действительно Славкина фамилия в списке только фикция. У нее испортилось настроение. Она подняла пальцем сарафан и проговорила:
- В самом деле, может не брать?

       Настя еще долго копалась, перебирая свой нехитрый гардероб. Больше всего на свете она желала походить на Маргариту Заварзину. Девушка представляла, что у нее такие же темные волосы, как у Марго, и подколоты они такой же сногсшибательной импортной заколкой со стразами, переливающимися всеми цветами радуги. А черные стрелки подведенных глаз поражают парней наповал. И на ней такой же белоснежный вязанный пуховой костюм, который был предметом зависти всей женской половины факультета. И она также горделиво вышагивает по коридорам института, что кажется небожительницей.
       Настя очнулась и даже застонала. Шансов у нее было немного. Ее кофта и юбка в складочку годились разве только для того, чтобы вытирать пыль у ног черноглазой феи. Настя еще некоторое время попечалилась, повздыхала, но потом ободрилась, решив, что Славик действительно вряд ли поедет с ними в колхоз.
       Утром на перроне все ее сомнения и тревоги испарились. У входа стояла троица. Толик Поляков, Вася Бачин и Славик Красавин. Толик помахал им рукой:
- Девчонки, мы здесь. Билеты у меня. Вася, ну помоги девочкам. У них наверно продуктов много, видишь, еле тащат сумки.
- Закатай губы, - отрезала Люба. - Это не для тебя. Тебя казенные харчи ждут!
- Любонька! Нельзя так жестоко. Я человек истерзанный общепитом.
       Толик прислонился к ее плечу.
- Но, но, спокойно! – Люба, наконец, засмеялась. – А вот и Тарас идет!
       Толик оглянулся и шутливо прикрыл голову руками. От здания вокзала надвигался Тарас, неторопливо передвигая свое крупное тело. Ребята засмеялась. Молчала одна Настя. Она ее внимание занимал Красавин, который курил, посмеивался и разглядывал поезда, читая названия городов на белых табличках вагонов.
       Настя даже не слышала, что сказал Толик. А тот продолжал прикалываться и нести чушь:
- Любаня, ты с нами выпьешь? Мы тут сообразили, взяли в дорогу.
- Пусть с тобой Вася пьет и Славик.
- Не-а, - тут же отозвался Славик, выпуская струю дыма. - Я не по этой части.
- Он бабник, - прокомментировал Вася.
       Все снова грохнули. Славик тоже засмеялся, но не стал отрицать. Девушкам было приятно. Толик обратил внимание на раскрасневшуюся Настю. Он хлопнул себя по лбу и сказал в том же тоне:
- Настена, а про тебя я забыл! Вот кто со мной выпьет!
- Отстань!
- Люблю женщину пьяную, молодую румяную …, - пропел Толик, подходя к девушке ближе.
       Настя отступила на шаг, обескураженная его неожиданной наглостью. От Анатолия повеяло спиртным.
- Толька! Ты уже набрался! – воскликнула она.
- Не набрался, а только зарядился, дорогая. Дорога длинная, да ночка лунная …, - снова затянул Толик.
- Отойди от нее, - встряла между ними Люба. – Иди, иди отсюда, пусть Вася с тобой пьет! … и Славик!
- Не-а! – сказал отрешенно Славик, - Я точно пить не буду.
- Обижаешь! Ну, коллектив! Ну и коллектив! Мрак! Не выпить, не пое….я!
- Совсем с катушек съехал! Пошли Настя! Это наш поезд? Тарас, бери сумки! Ничего не забудь!
       Студенты направились на поиски своего вагона. Позади всех, ворча, шел Толик:
- Пошутить нельзя. Будто в крематорий собираются. Настя возьми меня на поруки!
       Славик решил вмешаться:
- Слушай, Толь, заткнись, а?
       Насте было безумно приятно заступничество Красавина. Она сразу повеселела и решилась спросить:
- А речка там есть?
- Настя! - возмутилась Люба
- Я купальник взяла.
- Никого твой купальник не интересует!
- Стойте, стойте, - воскликнул Толик.
- В чем дело?
- Константина забыли!
- А он разве с нами?
- Да. Я на него билет брал. Он в списке вместо Домбровского!
- Все равно, давайте садиться в поезд. А то мы опоздаем.
       Настя только сейчас вспомнила, что с ними должен был ехать Павел.
- Что с ним случилось? - подумала она и тут же забыла, потому что Славик подал ей руку и помог забраться в вагон.
- Константин нас не найдет! – сказала Люба, заходя вслед за Настей. – Ты, Толя, назначен старшим, вот и будешь ждать его в тамбуре.
- Вот всегда так. Навалили все на бедного Толика!
       Костя Молчанов прибежал в последнюю минуту. Настя даже не спросила его, почему он едет вместо Павла.

       Дни в колхозе потянулись один за другим. Под предводительством местного комсорга студенты трудились на элеваторе. Они бросали зерно большими деревянными лопатами на конвейер. Конвейер поднимался над землей, и зерно ссыпалось в жерло большого подземного хранилища. Ребята гребли, гребли, а зерно все не кончалось, потому что бесконечная чреда грузовиков подъезжала и выгружала пшеницу прямо на бетонную стяжку двора и гора, казалось, только росла. К вечеру одежда покрывалась густой серой пылью. Все до одного стали кашлять.
       Кроме студентов на элеваторе трудились колхозники, местные жители, и прикомандированные рабочие.
       Студенты ночевали в одном бараке с прикомандированными. Им повезло, что у тех была штатная повариха, и студенты кормились из общего котла. Приятно было, что вечером в бараке их ждал ужин. Люба была права, когда говорила, что платья не понадобятся, потому что студенты уставали так, что валились с ног, и ни о каких вечерних прогулках, ни о веселых студенческих посиделках не могло быть и речи.
       Местные к ночи разъезжались по домам. Прикомандированные, в основном мужчины, пили, смачно ругались матом, иногда ссорились или пели под гармошку.
       Днем, на току, Настя старалась встать со Славиком рядом, но он то и дело перебегал с одного места на другое.
       Несмотря на свою худобу, Настя была более чем другие привычна к такой работе и изредка по вечерам выходила на улицу и бродила по разбитой грузовиками проселочной дороге до леса и обратно, собирая в сумерках полевые цветы. Любу на прогулку вытащить было невозможно.
       Толик пару раз приходил под окошко и вызывал Настю, но идти с ним ей совершенно не хотелось. Однажды она все же вышла к нему. Он позвал ее прогуляться, но только лишь они отошли немного от бараков, как он «облапил» ее и полез целоваться. Она еле вырвалась, залепила ему пощечину и убежала.
- Что ерепенишься? - прокричал вслед Толик. – На Красавина засматриваешься?! Дудки, не про вашу честь! С Ритулей Заварзиной тебе не потягаться!
       Настя остановилась и хотела ответить, что он все выдумывает, но Анатолий уже разошелся и добавил:
- Рожей не вышла!
       На глазах у Насти выступили слезы, она кинулась в барак. И тут же шепотом рассказала все Любе.
- Ты чего?! Всерьез что ли в Славика втюрилась?! – поинтересовалась Люба. - Оставь! Он всем нашим девкам нравится, мне тоже. Но я не строю себе воздушных замков, меня Тарас вполне устраивает. А у тебя есть Павел. Кончай дурить!
- Да, нет, Люба. Просто я не хочу целоваться с Толиком.
- Вот гад какой, этот Поляков! Я бы этого так не оставила! Домой приедем, сразу к комсоргу иди, доложи о безобразии. Вспомни, он даже на вокзал приперся выпивши. Пусть его разберут на комсомольском собрании. Посмотрим, что он тогда запоет!
- Бог с ним, Люба. Я так, просто! Устала!
- Потерпи, практика скоро закончится!
- Да, - прошептала Настя, горестно вздыхая.

       Практика действительно подходила к концу, а на Настином счету не было ни одного очка – ни одного особенного взгляда, ни обнадеживающего слова. Славик не видел Настю в упор, но она все равно любила его, безнадежно, горячо и наивно. Он казался ей умным, благородным, справедливым и безумно-безумно-безумно красивым!
       В последний четверг из барака вдруг съехали все командировочные. Наутро студенты как всегда явились на элеватор. Но не пришло ни одного грузовика. Было непривычно тихо и пустынно. Лишь один старый сторож вышел к ним и сообщил:
- Председатель звонил. Велел вам на месте до воскресенья быть. Машина за инвентарем придет, погрузить нужно. Документы вам в воскресенье выдадут.
       Они вернулись обратно. Образовалось свободное время. Никто не знал, как его заполнить. Настя и Люба завалились и проспали до сумерек. Вечером они достали запасенные консервы, съели в полном одиночестве, потом надели платья, накрасились, накрутили волосы и вышли на пустынный двор.
       Ребята тоже весь день бездельничали. Машина за инвентарем не пришла. Константин сбегал на элеватор и дозвонился комсоргу с село. Тот обещал прислать машину на следующий день. Славик тоже сходил на элеватор, ему хотелось проверить, не вернулась ли Маргарита. Но сторож звонить в Москву не разрешил.
       Славик вернулся злой. Он рассчитывал, что физическая работа отвлечет его и скрасит ожидание, пока Марго вернется, но с течением времени терзания его захлестывали все круче. Ему не давало покоя подозрение, что она уехала не с матерью, а с каким-нибудь симпатичным субъектом, мужского пола. Ведь проводить себя она не позволила. Покинутый влюбленный не мог даже тайно поехать на вокзал, потому что страшился узнать правду.
       Он лег, закрыл глаза, и перед его мысленным взором встала сожительница в объятьях волосатого небритого мужика. «Маргоша вытирает об меня ноги, - печально подумал он. - Она купается и загорает под жарким южным солнцем, а я, как идиот, торчу в забытом Богом совхозе, на этой гребаной практике. Блин! Какая практика может быть у студента медицинского института в совхозе? Райком комсомола решил, что медики должны уметь косить сено, вязать снопы, сгребать сено в стога, полоть морковь, свеклу, копать землю и собирать в мешки картошку и прочие корнеплоды. Хорошо хоть на ферму убирать навоз не посылают. Практики всего две недели, а сколько неудобств. Нужно жертвовать драгоценными каникулами».

Глава 9. Приезд брата нарушает планы Павла.
 
- Ваца! Ты в Москву? Здорово! Когда? В конце июля? Надолго? На пару недель? А я уж думал ты насовсем сюда хочешь перебраться! Ваца, я так соскучился! Я так соскучился! Будто на разных планетах живем! Я жду! Ваца, и своих привезешь? Ты молодец! Мне так много нужно тебе рассказать! Жду с нетерпением!
       Павел положил трубку.
- Мама! Папа! Вацик приезжает, с женой, с девочками.
       Зоя Константиновна всплеснула руками. На глаза навернулись слезы:
- Сыночек мой!
- Отставить слезы! Соленая вода должна быть в море, а не щеках, - остановил ее муж.
       Зоя Константиновна, сердито взглянула на него:
- А тебе все равно! С глаз долой, из сердца вон!
- Мам! Ну что ты?! – Павел взял мать за руку.
- Да, Паша, он всегда к Вацику был несправедлив. Не любил его!
- Зоя!
       Зоя Константиновна расплакалась. Андрей Леонидович махнул рукой и скрылся в своей комнате.
       Павел обнял мать за плечи.
- Пойдем, мам!
- Ну, его! Всегда все испортит.
       Поругав мужа, Зоя Константиновна успокоилась и заулыбалась.
- Только мы с тобой Павлуша будем ждать нашего мальчика. Ты так любишь братика.
- Все будем ждать, мама.
       Павел действительно очень обрадовался. Брат был старше его на целых десять лет, но, несмотря на большую разницу в летах, они были очень дружны.
- Ч..т! У меня же практика! – вдруг вспомнил Павел.
- Что? Какая практика?
- Я в совхоз должен ехать!
- Павлуша, ты должен отпроситься. Ты объясни им, что брат приезжает!
       Павел растерялся. Все его планы опять летели ко всем ч….. Он же надеялся провести пару восхитительных недель с любимой девушкой.
       Когда Павел узнал, что подруга уговорила Настю ехать на практику вместе с ней, он ужасно расстроился и как всегда злился на Любку. Он попытался заставить девушку поменять планы, но она уперлась как «баран». Делать было нечего, и он переписался на неудобное время - начало августа. И вот опять приходится все менять.
- Павлуша, - Зоя Константиновна подняла глаза вверх и стиснула руки, - Вацуша страшно расстроится, если с тобой не повидается!
- Мама! Я знаю! Но списки уже утверждены!
       Павел колебался.
- А не может он приехать недели на две попозже?!
       В дверях кухни снова показался отец и строго сказал: «Вацлав - человек военный! Это вам не трали-вали на гражданке, что хочу, то ворочу! Ему дали отпуск, так можно ехать куда хочешь, но непременно нужно к сроку вернуться назад. Дисциплина».
       Павел еле сдержался. Отец сел на своего любимого конька.
- Армия, Паша, - это тебе не расхлябанность.
       Павел встал:
- Извини отец, мне нужно идти.
- Бежишь! А стоило бы послушать. Это ты тут у матери под юбкой нежишься! А настоящие мужчины …
       Павел уже не слушал, что должны делать настоящие мужчины. Впрочем, он знал это с детства. Настоящие мужчины должны быть из камня и стали, и обязательно служить во флоте, и при необходимости с радостью идти на корм акулам и другим обитателям морских глубин. «Что за манера, - думал он, закрывшись в своей комнате, - просто талант испортить любое радостное событие!»
       Прежде он спорил с отцом, надеясь убедить его, что на свете существует не только лишь одно занятие – армейская служба. Но позже Павел понял, что все напрасно. Что Андрей Леонидович до последних дней будет гнуть свою линию. И перестал разговаривать на эту тему. Сейчас его интересовало лишь одно – как совместить встречу с братом и романтическую поездку с любимой на студенческую практику. На нее он возлагал особую надежду.
       «Настя сейчас, наверняка, у себя дома, в деревне, осталось слишком мало времени, чтобы известить ее. Впрочем, она может опять заупрямиться. И все Любка! Сбила ее с толку! А как все хорошо складывалось! - рассуждал Павел. – Отказаться от встречи с братом?! Нет уж, дудки! Настю он увидит, в крайнем случае, первого сентября, а Вацик вряд ли скоро снова вырвется в Москву. Необходимо срочно найти комсорга, чтобы попробовать переиграть все обратно! Где он сейчас?!»
       Комсорг оказался в Москве. Павел съездил к нему домой, объяснил ситуацию. Комсорг покочевряжился немного, но потом позвонил кое-кому и договорился насчет Павла.

Глава 10.Спор.

       Девчонок Славик действительно не замечал. Их не только нельзя было сравнить с Маргаритой, они были даже не в его вкусе, вернее (он был уверен) ни в чьем вкусе. Но за последний год он привык к активной половой жизни и к концу второй недели стал страдать из-за ее отсутствия.
       Невольно он пригляделся к дамам и отметил, что Настя была одна, без Павла, что казалось странным. В Москве это был ее бессменный кавалер.
       За более симпатичной, Любой, ухаживал Тарас. Но у Тараса на пятый день практики разболелся зуб, и разнесло всю щеку. Он уехал в город, да так и не вернулся. Люба осталась одна и временами бросала на Славика такие взгляды, что он подумывал: «Не затащить ли девчонку в ближайший стог? Надо же скоротать время до приезда в Москву. Тем более, неизвестно, чем сейчас занимается Маргоша!»
       С каждым днем эта идея казалась ему более и более разумной. Так, наверное, и случилось бы, но в эту последнюю пятницу ребята заскучали в своем сарайчике. Костя вдруг сказал:
- Худо, мы здесь живем. Баб нет. Выпивки нет.
- Беги за бутылкой. На станцию. Выпьем, - буркнул Вася.
       Всем вдруг нестерпимо захотелось водки.
- Я бы сбегал, да глупо как-то получается. Пять километров туда, пять - обратно. Через два дня уезжать, бить ноги неохота.
- А это вы видели?
       Поляков неожиданно достал заначку. Все повеселели.
- Где взял?
- У водителей еще на прошлой неделе разжился. Что бы вы без Толи делали? Припас для вас Толя бутылочку. Оставил на крайний случай. Подставляй тару!
       Прозрачная жидкость весело зажурчала в алюминиевые кружки.
- Вася, включи музон. Там в десять по Маяку отличную музыку передают.
       Бачин покрутил вертушку и под хруст пересохших галет, из старенького приемника выплеснулась музыка. Ребята постепенно хмелели, а голос Чилентано хрипло выводил….

- Толя, - друг, - сказал Василий, похлопав товарища по плечу.
- Я запишу, - отозвался Поляков.
- Куда? – удивился Бачин.
- Туда, на подкорку.
- Что запишешь?
- То, что у меня есть друг – Вася Бачин.
- А…а, - протянул Вася.
- Разливай. Друг не друг, а водка греется, - поторопил Славик.
       Поляков засмеялся.
- Давай, наливай.
- Наливаю. Но не знаю с кем пью. Вот Вася – друг. А Слава кто?
- Наливай, наливай, друг, - усмехнулся тот и неосторожно добавил: Пока в данной бутылке булькает оная жидкость.
- А кончится – не друг? Думаешь, твой папаша заменит тебе всех друзей? Зря ты задаешься, Красавин. Ну, кто у тебя еще есть? Мы, да и только. Учимся вместе, значит и по жизни должны идти вместе, поддерживать друг друга.
       Славик хмыкнул, потому что вспомнил, что Арнольд советовал держаться в стороне от подобных компаний. «Многие будут липнуть к тебе из-за меня», – говорил он.
       Славик не хотел подводить Арнольда, но оказаться свиньей перед своими же ребятами не мог и ответил уклончиво:
- Без друзей трудно.
       Вася повеселел.
«Простой парень этот Вася, -подумал Славик. - А Поляков себе на уме».
       Бутылка вскоре оказалась пуста. Ребята доели галеты. Славик задурел. Толик встал и выкинул пустую тару в открытое окно.
- Пошла родимая, - сопроводил он ее словами.
       Бутылка звякнула и разбилась о множество своих собратьев, еще раньше нашедших свое упокоение под окнами летнего барака. Дородный Вася взгрустнул. Поляков засмеялся:
- А Вася у нас остался трезвым. Концентрация алкоголя в крови обратно пропорциональна массе тела. Это несправедливо, мужики, по отношению к Васе. Мы пьяные, а он нет.
       Как волшебник Поляков достал еще одну бутылку. Славик сказал:
- Будет слишком.
       Вася потер руки:
- Толян, да ты лучший друг.
- А вы меня не цените.
       Славик отказался пить.
- Немножко, - настаивал Анатолий, - для компании!
- Ну, чуть-чуть, - дрогнул тот.
       Толя, конечно, перелил.
- Стоп, куда льешь?!
- Я, чтоб не обидеть!
       Славик выпил и вскоре обшарпанный барак показался весьма приличным помещением, а тоскливое пребывание здесь – не хуже всякого другого. Славик протянул стакан.
- Налей еще, душа просит.
       Вася обрадовался:
- Молодец, Славка. Я всегда знал, что ты нас стоящий мужик.
       Они выпили еще, понемногу.
- Жизнь налаживается, - сказал Константин. – Одна беда бабцов нет. Местные все как на подбор. Или после сорока или после пятидесяти. Других нет.
- Как, нет?! – забрызгал слюной Вася. - А эти?
- Кто?
- Эти…
- Кого ты имеешь ввиду?
- Наши, Люба и Настя. Отличные девки.
       Славик с Толиком захохотали.
- Слышал бы тебя Тарас! Навалял бы тумаков.
       Вася смутился.
- Не тушуйся, Васек! Варианты есть!
       Славик уже был уже изрядно пьян и шутливо заметил:
- Любка очень даже. Симпатичная мордашка.
- А мне Настя нравится больше, - заметил еле слышно Константин.
- Знаешь, Костик, Настя – это ханжа такая, - сказал Толик, - но она дохлый номер. Она всех отшивает. И ухажер у нее, с чудинкой, Паша.
       Толик покрутил пальцем у виска.
- Павел? Ты что?! Павел - умная голова! – заступился за друга Славик.
- Вот и я говорю, с чудинкой. Ты посмотри на меня нормальный мужик, а она меня послала. Я просто обнял за тальицу и даже не пощупал, а она мне пощечину залепила. За что спрашивается, стерва? Приласкать дурочку хотел. Вот тебе, Слава, может твоя девушка по щекам нахлестать?
       Славик вспомнил ссоры с Маргаритой и свои синяки в разных местах тела и решительно сказал: «Нет! Я бы ей….!» Он поднял кулак и медленно поставил на тумбочку, на которой разливали водку.
- Осторожно, прольешь!
       Поляков схватил недопитую поллитру.
- Я бы ей…, - повторил Славик, вспомнив разом все обиды, причиненные ему Маргаритой.
- А я так не могу. Ну не хочешь, не надо. Так и скажи. Не хочу, мол, а то хрясь по фейсу!
- Они все такие, - зло выдохнул Славик, - Вот если бы я взялся за дело, то она от меня не ушла.
       Поляков снова захохотал:
- Я тебя умоляю, уволь. Думаешь, Паша просто так возле нее крутился? А сюда приехала одна. Делаю вывод – Паша послал ее ко всем чертям, надоела.
- Правда?
- Точно! Я все понимаю. Толяна не проведешь. Она, конечно, с выпендрежем, эта Настюха. Мне, например, сегодня по щекам надавала, просто так, для затравки. Все они такие!
       Славик, вспомнив бушующую Маргариту, озлобился еще больше и снова опустил кулак на тумбочку, кружки опять звякнули, Толик снова подхватил бутылку.
- Тише Славик, разольешь же.
- Разольешь! – вскипел Славик, снова представивший смеющуюся любовницу. - Если бы мне надавали по щекам, я бы ее сделал. Я не стал бы как ты терпеть. Бабы все суки! Я бы ее сделал и бросил! Послал к чертовой матери! Как Паша!
       Славик почти кричал.
- Тихо, Слава, не кипятись. Даже ты вряд ли справишься с нею.
       Славик встал и залился гомерическим хохотом.
- Ты мне не веришь? Эти бабы вот они у меня где!
       Он сжал кулак.
- Ты мне не веришь?! Ты мне не веришь?!
       Он ухватил Полякова за грудки и поднял с кровати. Тот испугался:
- Верю, верю.
       Славик отпустил его. Анатолий рухнул вниз, стукнувшись головой о деревянную стену, отчего весь хлипкий домик застонал.
       Славик отвернулся и пошел, сам не зная куда.
- А вот ничего ты с ней не сделаешь, - закричал ему вслед рассерженный Анатолий, - Ничего! Даже с твоей холеной физиономией.
       Славик остановился и, не оборачиваясь, сказал:
- Мне - даст!
- Врешь, все!
- Я сказал, даст!
- Ерунда!
       Славик вернулся к Анатолию. Глаза его гневно сверкали.
- Спорим?! Вася разбей!
- Мужики, прекратите, - попытался остановить их Константин.
- Костя! Костя! Костя! Уйди! – крикнул Славик.
       Вася тяжелой рукой разбил ладони, чуть не оторвав им потные слипшиеся пальцы. Славик снова пошел к выходу, но у двери остановился и вернулся к тумбочке.
- Сдрейфил?
       Славик презрительно и пьяно взглянув на Полякова, подхватил свою алюминиевую кружку. У входа он зачерпнул из ведра холодной воды, отпил немного, а остальное вылил себе на голову. Вода привела его в чувство, немного, но не вернула разум, и Славик устремился к девичьему бараку.
       Он слышал шебуршание за спиной и чувствовал, что мужики идут за ним следом, чтобы быть свидетелями его триумфа!
       Красавин подошел к двери и постучал. На стук вышла Люба. Он буркнул:
- Позови Настю.
- Зачем? - кокетливо улыбнувшись, спросила Люба.
- Дело есть, - жестко ответил он.
- Я не могу помочь твоему делу? - не сдавалась девушка.
- Ты – нет! Позови Настю, - настаивал он, ни на минуту не забывая о споре.
       Люба фыркнула и крикнула:
- Настена! К тебе кавалер!
- Паша?!
       В дверях показалась Настя в пестром деревенском сарафане, с двумя смешными короткими косичками и лишенный смысла выражением лица. И была она бледная и костлявая. Против Марго совсем простая и некрасивая. Но Славик поморщился.
- Выйди!
- Что случилось? - изменилась в лице Настя. - С Павлом что-нибудь?
- Нет, - поспешил успокоить ее ночной посетитель. - С ним все в порядке. Мне нужно с тобой поговорить.
       Настя подошла ближе.
- Что?
- Люба, иди в дом.
- Не пойду, я тоже хочу слышать!
- Иди, это не для тебя.
- Я не уйду.
- Иди, это для Насти.
- С мамой что-то?! - испугалась та.
- Да, - соврал Славик.
- Что?! Что?! – в ее глазах он увидел неподдельный ужас и ему, свиненку, стало стыдно, но он помнил о споре.
- Пойдем.
- Куда?
- На элеватор, к телефону.
- Я с вами, - сказала Люба.
- Нет, - остановил Славик. - Будь дома. Я потом тебе все расскажу. Жди тут. Пожалуйста, Любаша.
- Ладно, - нехотя согласилась она, чуя всю серьезность ситуации и добавила: Только недолго, а то я вся изведусь.
       Славик кивнул головой.
- Пойдем, Настя.
       Настя шла, со страхом поглядывая на провожатого. Они отдалились от барака на порядочное расстояние, когда Славик обнял ее за плечи.
       
Глава 11. Ночь. Славик.

       «Я вдруг забыл о споре, о ребятах, прячущихся где-то за кустами. Я забыл даже о Маргарите, потому что ночь была восхитительна. Водка придала ей еще большее очарование. Из нашего временного стана и с элеватора не доносилось ни звука. Шелковистый ветерок целовал наши лица и волосы. Гулко щебетали цикады. Я вел свою женщину и не думал о том, красива она или безобразна. Я вел свою женщину в эту ночь к нашему любовному ложу. Этот вечер был мой, и моя женщина послушно шла со мною. На мгновение я заглянул ей в глаза – они блестели, отражая блеск звезд вселенной. Я почувствовал жгучее нетерпение. Мои плавки стали влажными. Я окинул горизонт и увидел не очень далеко могучий стог. Я обнял крепче мою подругу и повернул туда. Я вел ее по скошенной стерне, и вдруг она спросила:
- Мы куда идем, Слава?
- Туда, - ответил я, кивая на горизонт.
- Элеватор в другой стороне.
- Да.
- Что с моей мамой?
- Ничего.
       Она остановилась.
- Тогда зачем мы идем?
- Я хочу погулять с тобой, - сказал я, снова заглядывая ей в глаза.
       Вы не поверите, но в тот момент я любил ее, мою подругу, которая оказалась со мной тогда, когда была больше всего мне нужна. Я прошептал: «Настя», - и припал к ее губам.
       Она мне бурно ответила, крепко прижала к себе и, когда наши губы отлепились друг от друга, быстро проговорила:
- Я знала, я всегда знала, с первого мгновения, когда тебя увидела, что так будет. Я знала, а ты?
- Да, - ответил я, хотя совершенно не понял, о чем она говорила, и повторил: «Да» и добавил:
- Моя, Настя!
- Но ты пьян, - огорченно прошептала она.
- Да, я пьян! Я пьян любовью, - улыбнулся я и снова стал ее целовать.
       Потом мы оторвались друг от друга и молча направились к стогу, маячившему на горизонте.

       Утром на стареньком разбитом грузовике приехал местный комсорг и стыдил нас всячески. Но нам было не до него, тошнило, и ужасно болела голова. Кое-как мы погрузили инвентарь. Остался один день, но комсорг, глядя на нас, подписал нам справки о прохождении практики и отправил домой. Я обещал Насте, что найду ее в городе. Но события сложились таким образом, что Марго вернулась раньше времени. Я, закрутившись с ней, забыл о Насте.
       Иногда совесть меня немного мучила, но Марго с ее характером убьет любую совесть. Я забыл о Насте и даже позже в институте, я не видел ее, вернее старался не замечать. Я не мог разорваться между нею и Марго. А Настя снова гуляла с Павлом, что меня радовало, хотя и приводило в смущение. Павел же мой друг. Я думал они расстались.
 






 Глава 12. После практики.

       Две недели с Вацлавом, с его женой, Ниной, с их девчонками, Ядвигой и маленькой Зоськой пролетели быстро и весело.
       Только когда брат уехал, Павел выбрался в общежитие к Насте.
- Ее нет, - ответила ему Люба, стремясь закрыть перед носом дверь.
       Но Павел настаивал:
- Где она?
- Домой уехала, вернется только к началу занятий.
- Мне ничего не передавала? – поинтересовался он.
- Нет, - сердито покачала головой Люба и добавила: Эх! Ты! - и скрылась за дверью.
       Он не понял и снова постучал в дверь.
- Люб! Что случилось?
- Ничего, иди домой.
       У Павла после посещения общежития на душе остался неприятный осадок. Первого сентября он купил небольшой, но очаровательный букет и вручил его Насте. Она взглянула ему в глаза, и он снова почувствовал тяжесть на сердце, будто случилось несчастье. Но потом она улыбнулась, и он успокоился. И все стало по-прежнему.

Глава 13. Павел. 1989 год. Декабрь.

       «Дни бегут за днями. Вот уже зима в разгаре, скоро сессия. Я упорно занимаюсь. Настя тоже. Она ходит со мной из аудитории в аудиторию, как хвостик. Мы вместе зубрим, вместе проводим свободное время, но я порою замечаю у нее некую отрешенность. Сидит, бывало, над книгою, устремив взгляд в окно, и смотрит так долго-долго. А я разглядываю ее. Но она ласточка моя не замечает и думает о чем-то своем. Я предполагаю, что она тоскует по деревне. Кому хочется жить в общежитии, вдали от родных? В последнее время Настя округлилась, немного порозовела и похорошела. Мне не нравятся толстые барышни, но Насте с ее чудовищной худобой давно следовало немного поправиться. Я любил ее еще больше.
       Как-то мы сидели в читальном зале перед зачетом по физиологии. В голову уже ничего не лезло. Мы передыхали молча, думая каждый о своем. К нам вдруг подошел Славик Красавин и спросил, что читаем. Я перевернул страницы и показал ему обложку учебника».

Глава 14. Страшное открытие.

       Арнольд достал Славику редкий атлас по гистологии и сказал: «Не потеряй, дорогая вещь». Атлас был тяжелый, большого формата с красочными подробными картинками и помещался в папке на тесемках.
       Славик просмотрел его бегло, а потом целый день таскался с ним. Атлас ему до чертиков надоел. В этот день как назло он должен был провести диспут среди комсомольцев его потока на тему: «Любовь и дружба в социалистическом обществе». К этому заданию Красавин отнесся очень серьезно. Он заранее раздал ребятам темы для докладов и, чтобы обеспечить явку, предупредил сокурсников, что зачет по марксистско-ленинской философии они не получат, если не будут присутствовать на диспуте. Тем не менее, ребята собирались вяло и многие посмеивались над Славкиными стараниями. Надвигалась зимняя сессия, все спешили подтянуть хвосты и сдать зачеты.
       Славик бегал по институту и склонял студентов идти на диспут. Атлас на тесемках мотался из стороны в сторону и мучил его. Он все время боялся забыть его где-нибудь. Проходя мимо библиотеки, Славик заглянул туда и увидел Павла и Настю Комарову.
       Славик положил перед ними альбом размером в пол стола.
- Хотите посмотреть?
- А можно?
- Конечно. Смотрите, не жалко. Только, Паш, не потеряй. Оставляю его под твою ответственность.
- А ты куда?
- На диспут. Нужно организовать и выступить. Обеспечить явку.
- Какая тема?
- Любовь и дружба!
- Скукотища.
- Слушайте, в самом деле, давайте со мной, на диспут, поддержите однокурсника, - воскликнул Славик. - Вы и так все знаете!
- Нет, Слава, - возразил Павел, - мы пасс!
- А я хотела бы послушать, - встрепенулась Настя.
- Ты что? Ерунда! Давай лучше посмотрим атлас.
- Ребята выручайте. Я сегодня ответственный за диспут, а все по домам разбежались, я никого собрать не могу. Комсомольцы, поактивнее!
- Нашел время, когда диспуты устраивать! Сессия скоро!
- Это я разве? – развел тот руками, - Приказали, вот и приходится бегать!
- А ты разве не готовишься?
- Я сдам как-нибудь, - беспечно ответил Славик. – Мы быстро все провернем. Пару докладов, вопросы из зала и обмен мнениями.
       У Насти загорелись глаза. Она улыбнулась Красавину, сбросив с себя сонное состояние, в котором она находилась все последнее время.
- Я пойду, - сказала она.
- Нет, не пойдешь, я тебя не пущу, - заупрямился Павел. - Завтра зачет!
- Перестань мною командовать! Я хочу пойти на диспут!
- Но ты не готова к зачету.
- Сам ты не готов.
       Настя встала, но Павел схватил ее за руку:
- Значит, ты уже готова к зачету?
- Готова. Почти. Ты, как хочешь, я пойду!
       Павел рассердился:
- В кои-то веки попала в руки уникальная вещь, а она рвется на какой-то глупый диспут.
- Он не глупый!
- Я уже давно перерос подобные мероприятия.
- Правда?! А я – нет!
- Паш, пойдем, а то у нас народу маловато. Может, выступишь? Полемика и все такое? Поддержи лектора, - Славик похлопал по своей груди.
       
- Слава, я пойду на диспут. С этими занятиями спятить можно.
       Павел нехотя поднялся, дуясь.
- Паша, ты куда?
- С тобой.
- Нет. Ты сиди здесь и занимайся за нас обоих.
- Ты не хочешь, чтобы я с тобой шел?!
- Нет!
       Павел разозлился и сел.
- Посмотрим, что будет завтра!
       Он демонстративно открыл атлас.
- Настя, иди в конференц-зал, - сказал Славик. - Я еще пробегусь по институту. Попробую набрать добровольцев.
       Он махнул рукой и скрылся. Павел полистал атлас. Он разозлился не только на Настю, но и на Славика. Обычно он находил с ним общий язык. Многие недолюбливали Красавина, считая гордецом и махровым блотнягой, но Павел полагал, что они просто завидуют его успеху у женщин и тому, что тот был сыном преподавателя. Но Павел не видел в этом ничего криминального. Славка всегда сам честно зарабатывал свои пятерки. Он пахал как вол. Вот и сегодня все готовятся, а он бегает, диспут организует. Вероятно, все уже выучил.
       Настя собрала тетради и ручки в сумочку и направилась вслед за Красавиным.
 
       Прошло уже больше часа, а Павел не мог оторваться от альбома. Он очнулся, когда увидел возле себя Любу Крылову. Она была так ужасно взволнована, что Павел, еще не зная в чем дело, забеспокоился.
- Ты что, Люба?
- Пойдем скорее, там Настя!
- Что она?
       Люба наклонилась к самому уху и прошептала:
- Настя умирает.
       Тот посмотрел на нее как на безумную.
- Не понял. Так уж и умирает?
- Тише! Пошли, по дороге все расскажу. Я не знаю, что делать.
       
       Они пересекли сквер между институтом и общежитием. Павел тащил с собой громоздкий альбом. Он то и дело выскальзывал из рук. Они взбежали на пятый этаж и оказались в комнате девчонок.
       Павел увидел свою подружку и уронил шапку, альбом и портфель. Девушка лежала мертвенно бледная на кровати. По одеялу и полу пролегли красные полосы. Из свисающей руки сочилась кровь. Настя была без сознания.
- Что с ней? – ужаснулся Павел.
- Вены себе порезала.
- Любка, а еще врач! Будущий. Давай жгут, нужно руку перетянуть.
       Девушка закружилась по комнате в поисках жгута. Павел, не дожидаясь пока она что-нибудь найдет, выдернул ремень из брюк и стянул самоубийце руку повыше локтя. Кровь постепенно остановилась.
- Чем же она это сделала?
- Стеклом.
       Люба указала на обломки зеркала. Павел увидел, что шкаф для одежды, всегда встречавший посетителей маленькой комнаты своим же отражением, теперь будто ослеп.
- Как же она так неосторожно? – посетовал Павел.
- Похоже, она нарочно это сделала.
       Люба пнула казенный стул на металлических ножках. Он валялся на полу, усыпанном стеклом.
- Сама?! Но почему?! - вскричал Павел. - Почему она это сделала?!
       Люба пожала плечами.
- С матерью что-то случилось? - предположил он.
       Люба печально покачала головой:
- Не думаю. Тут другое.
       Павлу стало дурно от ее слов.
- В чем дело? Что вы от меня скрываете?!
- У нее спроси!
- Она без сознания.
- Спроси у нее, когда очнется. Я не знаю. Она ничего не говорит, но я же вижу, что с ней не все в порядке.
       Домбровский со страхом взглянул на Любу, потом на Настю и сказал:
- С вами с ума сойти можно! Ты скорую вызывала?
- Нет, и не собираюсь.
- Почему?! Нужно скорее вызвать неотложку.
- Нельзя, суицид. Уложат в психиатричку! Мало того, что обколют уколами, память потеряет, проваляется там не знаю сколько, так еще из института выпрут, это точно.
- Суицид?! - Павел схватился за голову. - Но почему? Все было хорошо! Дурдом!
- Я вижу, от тебя дела не дождешься! Что делать-то?!
- Отправляйся к доктору Торопову на кафедру травматологии. Зови его сюда, скажи, что я прошу придти. Он поможет. Я побуду с ней.
       Люба убежала искать Торопова. Павел поднял стул, взял веник, смел осколки зеркала под кровать. Настя застонала, Павел кинулся к ней.
- Душа моя, зачем ты это сделала?
       Настя молчала, пытаясь развязать узел на руке.
- Перестань, умрешь! Не трогай, сейчас придет доктор.
       Павел отвел ее руку.
- Зачем вы хотите спасти меня?! - прошептала добровольно пострадавшая. - Я хочу умереть.
- Настя, милая, я не могу понять. Что за бред ты несешь?! Ты мне нужна! Я тебя не отпущу на тот свет!
- Паша, я знаю, ты меня любишь, но я недостойна тебя.
- Глупенькая, я уверен, если ты все мне расскажешь, я смогу тебе помочь!
- Я, я, - еле выговорила Настя, - я была с другим…
- И ты с ним…?!
- Да, - прошептала Настя.
       Павлу будто вогнали гвоздь в затылок! Он застонал, а сердце его закричало: «Шлюха! Шлюха! Шлюха! Моя чистая, моя прекрасная девочка - шлюха!»
       Ему захотелось кинуть ей все это в лицо, но, глядя на ее серую обескровленную кожу, только поинтересовался брезгливо:
- Кто он?
       Она не ответила.
- Кто он? - повторил Павел свой вопрос с напором.
- Он не виноват, я сама.
- Кто он?
- Нет, я не скажу, иначе ты …
- Ничего я ему не сделаю.
- Обещаешь?
- Ну, кто?
- Красавин.
- Слава?! Не может быть! Но как же? Ты с ним?! Почему не со мной, тогда?! Ты со мной всегда дружила!
- Я влюблена в него с первого курса.
- Но он же с Маргаритой Заварзиной живет.
- Я знала, но все равно его люблю. Я ничего не могу с собой поделать. Прости.
- И когда же?
- Летом еще, на практике.
       Павел прошелся по комнате, под ногами затрещали осколки.
- Как он мог?! Он знал, что я с тобой, что ты моя! Я уважал его, даже дружил! Ненавижу!
- Он был пьян.
- Ты воспользовалась его состоянием?
- Да.
       Сумасшедшая мысль пришла ему в голову: «Я боготворил ее, относился к ней как кумиру, а она элементарная похотливая сучка пошла с другим. Она не оценила моего отношения. И Красавин скотина! Что его потянуло на Настю?! Неужели Марго не хватает?! Сволочь! Еще считал его классным мужиком. Правильно ребята говорят, дерьмо он! Должно быть, посмеивается втихоря. И остальные. Кто еще знает? Как она могла так поступить со мной? Если бы я захотел, то давно бы уложил ее, но думал, что она не такая. Настя, Настя! Зачем ты все разрушила?»
       Внутри все холодело и стремилось к точке замерзания гелия. Павел пристально посмотрел на изменницу и вдруг понял, что она правильно сделала, перерезав себе вены. Она не может жить запятнанной. Она была так чиста и наивна. Здесь лежит не она. Ее душа уже покинула тело.
       «Сейчас я подойду к ней и развяжу ремень. Я, конечно, не смогу жить больше без нее, но сначала помогу ей перейти в иной мир, туда, где нет ее тленного грязного тела. Затем убью его, чтобы он тоже образумился и посмотрел на свой поступок оттуда, где нет лжи и подлости. Потом сам отправлюсь к ним, чтобы выпросить у них прощения. Они поймут, что у меня не было другого выхода, и простят меня».
       Он еще не все выяснил для себя и спросил:
- А я? Ты подумала обо мне?
- Ты верный надежный …друг.
       Павел сел на стул и обхватил голову руками и застонал:
- Не друг. Я не друг! Я люблю тебя, давно люблю. Я надеялся. Как же ты говорила, что до окончания института ни с кем не будешь связываться? Как же твои планы?
- Мои планы разбились вместе с этим зеркалом, - прошептала девушка и снова потеряла сознание.
       Павел встал и приблизился к ней. Синенькая тонкая шейка была совершенно беззащитна. Он представил себе, как он накинет ремень на шею и одним движением задушит ее. Настя вдруг снова открыла глаза:
- Я же беременна. Моя мама не выдержит такого удара, она умрет от позора!
       Павел затрясся всем телом, сел на стул и зарыдал.
- Ну, что же ты?! - простонала Настя. - Пожалуйста, Павлуша, не надо! Я знаю, что ты самый лучший.
- Но почему он?! – снова вскричал бедняга.
- Он такой красивый.
- Красивый?! Что за секрет красоты такой, из-за которой я должен быть несчастен?! Зачем она нужна?!
 
       В комнату вбежал Торопов:
- В сознании? Это хорошо!
       Он глянул на порезы, кровь уже почти свернулась.
- Ничего страшного, но нужно сшить вены. Вызывайте скорую.
- Нет! – хором воскликнула Люба и Павел, и объяснили преподавателю их опасения.
- Несчастная любовь?! – в упор он спросил Настю.
       Она, кусая губы, промолчала.
- Ясно, - заключил Торопов. - Это не дело. Несчастный случай! Вот как это надо квалифицировать! Спросят тебя, скажи - случайно! Поняла?!
       Торопов поправил жгут, посмотрел белки глаз.
- Поняла?!
       Настя кивнула головой и заплакала.

Глава 14. Павел после суицида Насти.

       Настю увезла скорая. С нею отправилась Люба. Павел не поехал, сославшись на то, что нужно снять остатки стекла, подмести пол, вынести мусор на помойку. Торопов положил ему руку на плечо и сказал:
- Ничего, все обойдется.
       Павел почувствовал себя обманутым мужем, у которого выросли ветвистые рога. Он как во сне сбил остатки зеркала, собрал все в коробку и вынес на помойку. Один из осколков отлетел и уколол Павла в палец. Из ранки выступила капля крови. Он растер ее, затем слизнул и сплюнул. Потом выбрал осколок стекла поострее, завернул его в газету и сунул в карман. Вернувшись в комнату, он взял атлас, вышел улицу и бегом побежал к троллейбусу.
       Маргарита жила неподалеку. Через десять минут он был возле ее дома. Павел не знал номера квартиры, но надеялся разыскать на месте. Первая встреченная им старушка подсказала, где найти Марго. Шагая через ступеньку, Павел шептал: «Пришел грозный трудный час! Не позволю за спиной ухмыляться. Не посрамлю имени Домбровских!»
       Спрятав осколок за спину, он позвонил. Долго не открывали, потом послышался скрип половиц, шаги замерли на минуту. Казалось, человек внутри каким-то образом узнал о его намерениях. Павел с отчаянием нажал на кнопку звонка и не отпускал ее. Ему не открывали. Он ударил ногой. Неожиданно дверь распахнулась и на пороге появилась Маргарита, одетая в китайский шелковый халат.
- Славка, придурок! Ты что долбишься как сумасшедший?! Я же сказала тебе … Ты кто?
- Пусти!
       Павел попытался проскользнуть внутрь.
- Куда?!
       Маргарита выставила живот, ухватилась за косяк и за ручку двери, и оттолкнула непрошеного гостя.
       Павел готов был ударить ее осколком, лишь бы провраться в квартиру. Маргарита стремилась захлопнуть дверь, но Павел, обхватив ее за талию, препятствовал. Маргарита заверещала:
- Что надо, что тебе надо?! Я милицию вызову! Спасите!
- Не ори, я к Славику!
- Нет, его нет!
       Одной рукой Павлу трудно было с ней сладить, а в другой он держал осколок и атлас. Неожиданно Марго ударила его ногой, стукнула под локоть, стекло выпало, зазвенело и разбилось на мелкие кусочки о ступени лестницы. Марго закричала:
- Убивают!
       Павел отшатнулся. Маргарите удалось, наконец, закрыть дверь. В это время он ясно различил мужской голос, доносящийся из квартиры, и снова нажал кнопку звонка.
       Дверь распахнулась. На пороге оказался мужчина. Это был не Славик.
- В чем дело? Зачем шумишь? – спросил мужчина с акцентом.
- Ты кто?!
- А ты кто?
- А где Славик?
- Нет его. Он тебе зачем?
- Я атлас отдать.
       Павел показал внушительный альбом. Мужчина подхватил атлас за тесемки, легонько оттолкнул Павла и со словами «Больше не звони» затворил дверь.
       Павел немного постоял на лестничной площадке и спустился вниз, решив подождать своего соперника у подъезда. Та же старушка, которая подсказала ему номер квартиры, поинтересовалась, почему посетитель так быстро ушел.
- Я Славу искал, - ответил он. - А его нет дома.
- Конечно, нет. Ты бы меня сразу спросил. Маргарита его еще ночью выпроводила. Как заявился этот, то ли Ика, то ли Кока, так и отправила его бедолагу до дому. А Славик до утра у меня ховался. Я же соседка ихняя. Жалею его. Он у меня иногда ночует.
- Она что делает с этим…, с этим…, с парнем?
- «Блудует».
- Что?! - не понял Павел.
- «Блудует», живет с ним.
       Павел изумился:
- И Славик знает?!
- Знает, как же ему горемычному не знать. Она Славке говорит, что экзамен готовит, он дурачок верит, но я то знаю, каким экзаменом тут пахнет!
- Но почему он ее не бросит? Ему надо сказать, чтобы бросил.
- Да, я сто раз говорила ему. Но скрутила ему уши любовь кренделем. Ничего не хочет слышать. Люблю, говорит, тетя Маруся, и все тут.
       Павел встал и пошел, даже не поблагодарив разговорчивую старушку. Его мысли смешались: «Оказывается я не один такой, с рогами. Кто бы мог подумать?! Славик!»
       Рога Славика показались Павлу более позорными, чем собственные. Ему стало хуже, оттого что он вдруг прозрел. Увидев на одном из домов вывеску с надписью «Вино», он не раздумывая, он направился туда.
       В небольшую стеклянную дверь вгрызалась длинная очередь. Павел обошел магазин со двора. Через дверцу черного хода выпусками покупателей со звенящей тарой, наполненной прозрачной жидкостью.
       Он сразу заметил лихого старичка у расчищенной от снега скамейки:
- Сколько?
- Десять.
- Почему так дорого?
- У меня с закуской.
       Старик показал огурцы, завернутые по одиночке в куски газеты.
- Возьми за пять, ноль тридцать три.
- А стакан?
- Из горла выпьешь.
       Павел вытащил пятерку, взял огурец, бутылку и тут же отпил примерно треть. Во рту стало нестерпимо горько. Он взял снегу с ветки дерева и закусил, потом попробовал огурец. Тот был очень соленым и остро пах деревянной бочкой. Через некоторое время Павлу полегчало. Он не заметил, как допил бутылку, но не ушел. сидел и смотрел на город. Ужасный город «блудующих» женщин и рогатых мужчин.
- Мил человек, - обратился к нему старик, - ты уже все выпил, иди себе, не мешай. Ты мне клиентов отпугиваешь.
- Дед, тебе жена изменяет?
- Жена? А кой ч…т ее знает! Баба она и есть баба! Надежи нет, слабоваты они на передок, паря.
- А я смотрю, кругом настоящих женщин не осталось!
- Да уж! Настоящих теперь днем с огнем не сыщешь! Все они ведьмы, милок. И молодые и старые. Все ведьмы.
- Спасибо, дед, - запинаясь, проговорил клиент.
       Он встал и побрел неверной походкой по обледенелой тропинке на улицу, всматриваясь в лица встречных мужчин. Ему представилось, что все они скрывают туже тайну. Он пригляделся и понял, что сквозь шапки пробиваются рога. Рогатые мужчины шли по улицам, рогатые мужчины курили на балконах, рогатые мужчины ехали в троллейбусах и машинах.
       Павел подошел к киоску, чтобы купить сигарет, и девушка, продавщица с ярко накрашенными губами, плотоядно улыбнулась ему и зевнула. Он увидел черную звериную пасть и огромные клыки. Павел с трепетом взял пачку и поспешил прочь.
       Навстречу ему попалась группа молодых ребят и девчонок. Они громко разговаривали между собой и смеялись.
       Павел резко развернулся и пошел за ними, стараясь разглядеть их лица. Они показались ему безобразны. Непонятно как, но он снова оказался у винного магазина, и решительно свернул прямо к парадному входу, в кармане еще оставались деньги. Толпа зашумела. Нарушителя порядка в магазин не пустили. Мужик у самой двери набычился, и своими острыми рожками отогнал его, преграждая путь внутрь. Павел увидел на его руках черные скрюченные ногти.
- Мне надо срочно купить водки! - попытался он образумить людей.
- Видишь, очередь стоит, и водку только по талонам дают! У тебя есть талоны?
       У него не было талонов, но Павел все равно хотел пройти внутрь. Мужик нагнул голову, схватил нарушителя за грудки и оторвал ему воротник куртки.
- Я уже два часа стою на морозе, а ты хочешь без очереди?! - крикнул ему он.
       Мужчина был немолод и Павел, не желая связываться со стариком, отошел, но ядовито крикнул обидчику: «Если я сейчас своими ветвистыми рогами подцеплю тебя, то ты, мужик, улетишь у меня на луну».
- Больной что ли! – послышался женский голос из толпы.
       Павел повернулся и весомо сообщил всей женской половине очереди:
- А вы все ведьмы! - и добавил глядя в упор бабульке, выпучившей на него глаза: А ты, а ты …, ты – вампирша!
- Ой! – ойкнула старушка, и обращась к мужчине у входа, сказала: Да пропустите вы его. Видите он не в себе!
- Я – в себе, это вы все тут не в себе.
- Пусть, пусть идет, - зашумела очередь, вопреки всякой логике.
- А мне не надо! - гордо заявил Павел. – Жрите сами свою водяру!

       Провожаемый нелестными эпитетами, он довольный произведенным впечатлением, снова побрел во двор, на ходу заправляя оторванный воротник под рубашку. Старика не было. Пришлось идти к черной двери. Он подошел туда и сквозь щель в двери протянул немолодой ведьме десятку. Она вытащила из ступы поллитру и протянула ему. Он на ходу откупорил ее и стал отпивать небольшими глотками, не закусывая. Вскоре ему стало еще лучше. Он более-менее освоился в мире, который только что для себя открыл.
       Он улыбался ведьмочкам и вампиршам, снующим туда и сюда. И вскоре нашел себе подружку. Он предложил ей водки, и она с радостью согласилась и тоже выпила немного из горла. Потом она на свои деньги купила два плавленых сырка, и они закусили. Павел ненавидел плавленый сыр, но тут он ему показался великолепен. На улице потеплело, но подружка все-таки затащила его в подъезд, чтобы погреться. Он боялся немного, что она укусит его, и он превратиться в вампира, но все-таки пошел за ней. Спрятавшись под лестницей в стороне от лифтов, они уселись на какую-то приступочку.
       Он подстелил газету и стал разговаривать с подружкой за жизнь и пить водку. У ведьмочки в сумке оказалась бутылка пива и тощая маленькая вобла. Они пили водку, запивали пивом и, отрывая от воблочки мелкие волоконца, закусывали ими горечь. Подружка что-то там рассказывала ему из своей пакостной жизни. Павел тоже рассказал ей свою историю и расплакался. Она утешала его и одновременно корила:
- Как тебе не стыдно! Простую неопытную девушку всякий может ввести в заблуждение. Она не виновата. Ей нужно помочь, а не наказывать.
- Но она сама, она сама мне сказала, что пошла по своей воле, - доказывал Павел.
- Она обманулась. Да, он оказался негодяем, а ты чем лучше? Хотел тут же убить.
- Она бы очистилась, - пробурчал он, утирая рукой сопли.
- Ничего подобного! Она ушла бы с этим грехом туда. Очиститься можно только здесь! Здесь чистилище! Ты должен был помочь ей подняться. Протяни ей руку помощи! Столкнуть в яму страданий может всякий. Но если ты лучше своего дружка, предстань пред ней, как спаситель. Она всю жизнь будет тебе благодарна! Она будет боготворить тебя!
- Но ребенок! – воскликнул Павел - Что делать с ним?!
- Воспитывать! От этого она будет только больше тебе обязана.
       От ее слов в полном мраке его сознания забрезжил свет. Он увидел путь, по которому должен идти. Ему захотелось отблагодарить чем-то свою собеседницу, несмотря на ее вампирскую внешность. Он с чувством поцеловал ее, она тоже кинулась целовать его. Он почувствовал, как ее рука расстегивает ширинку. Он был не против. Ему надо было придти в себя, чтобы сбросить с себя напряжение.
       Там в пыли, в темном углу под лестницей он как мог отблагодарил душевную ведьмочку. Она целовала его и немного прикусила шею. Потом они допили водку.
       Как он добрался домой, где потерял подругу, он не помнил. Знал только, что это конец, что жить ему осталось недолго, потому что не позже, чем в полночь, он превратится в вампира. Он все время тер шею, ощупывая воображаемую ранку. У него не отложилось в памяти, как его встретили родители, но всю ночь стонал и бредил.

       Наутро он проснулся разбитый, с жуткой головной болью, со звоном в ушах и отвратительной тошнотой. Было около двух, когда в его комнату вошла мама.
- Как ты, Павлуша?
- Плохо.
- На выпей, - протянула она таблетку и стакан воды.
- Мам, покажи зубы, - попросил он.
- Что это тебе пришло в голову? На стоматолога решил переучиваться?
- Ну, покажи.
       Она открыла рот. Никаких клыков у нее не было.
- Слава Богу. Спасибо.
       Она горестно покачала головой.
- Не ругай меня, ма, - попросил он.
- Ладно, - согласилась Зоя Константиновна, - но отец! Он очень встревожен.
       Павел подошел к зеркалу, ощупал лоб, внимательно осмотрел шею и голову. Никаких рогов, страшных вампирских клыков и ран у него не было. Он вздохнул свободнее и, добравшись до кровати, зарылся в подушки.
       - В институт пойдешь? – спросила мать.
- Нет, - вяло ответил страдалец.
       Он вспомнил, что в девять нужно сдавать зачет, к которому он так готовился.
- Почему? – испугалась Зоя Константиновна.
       За все время учебы Павел ни разу не пропустил занятий.
- Не хочу, - буркнул сын, - Плохо мне.
       В комнату заглянул отец. Он слышал его последние слова.
- Павел, не дело это. Завязывай с пьянством, алкоголиком станешь.
       Сын рассмеялся. Во-первых, потому, что рогов у отца тоже не было, во-вторых, он понял, что бред похоже закончился, в-третьих, оттого, что они так страшно перепугались.
- Что смеешься?! – обиделся отец. - Спиться легко. Сколько ребят положило свои жизни на престол зеленому дьяволу!
- Я знаю пап, я помню, ты мне говорил уже не раз.
- Не поддавайся, сынок. Возьми себя в руки, иди в институт.
       Отец помедлил и исчез. Мать подсела к нему на кровать. Его вчерашнее состояние не давало ей покоя.
- Павка, давай начистоту, что произошло?
       Сын потянулся в постели, радуясь, что решил сегодня никуда не идти.
- А все-таки? Ты знаешь, я не успокоюсь, пока не узнаю, что случилось.
       Он не отвечал. Он еще сам не знал, что отвечать.
- Не томи, - толкнула она его в бок.
- Ой, ой! Не толкайся! Бедная моя голова! - застонал бедняга.
- Пить надо меньше. Давай, рассказывай.
- Ладно, уж, скажу, - согласился сын, поняв, что она не отстанет, и проговорил сквозь зубы: Но не знаю, понравится ли тебе это.
       У матери округлились глаза. Сын продолжал:
- Настя беременна…от меня.
       У него самого внутри все замерло от этих слов, он потерял дыхание и закашлялся.
- Маленький мой сыночек! У вас и до этого дошло? Как же это? – прошептала мать.
       Он сел. В голове больно звякнуло.
- Ну, какой я маленький? Мне двадцать четыре. Насте девятнадцать. Самое время нам пожениться.
- И когда вы решили свадьбу играть? – обречено поинтересовалась мать.
- Не знаю еще, с тобой хочу посоветоваться.
- Спасибо на этом. Нежданно и негаданно. А как же институт?!
- Мы обязательно его закончим, не волнуйся.
- Когда ей родить?
- Так, - он стал отсчитывать: Сентябрь, октябрь …. В середине мая где-то.
- На лето родится, хорошо. Так, когда же свадьба?
- Может, на зимние каникулы устроим?
- Можно, - в глазах у матери блеснули слезы.
- Мам, ну ты что?!
- Все-таки иногороднюю хочешь брать. Я так и знала!
- Мам, она хорошая.
- Ты ухо держи востро, смотри, как бы эта хорошая у тебя квартиру не оттяпала.
- Мама!
       Несмотря на головную боль, ему вдруг стало весело. Даже ядовитое замечание матери, не испортило его настроения.
       Часа в четыре позвонил Тарас и спросил, почему его не было в институте. Павел сослался на болезнь. Трубку перехватила Люба:
- Ты к Насте пойдешь?
- Как она?
- Ничего, рану зашили, успокоительное вкололи. Спит целый день. Дня два еще продержат и выпишут.
- Ты не знаешь, почему она так поступила? – спросил он с опаской.
- Ума не приложу.
- Шифровальщица! Где она лежит?
- Записывай! …Посещение с четырех до семи.
       Он нашел ручку, листок бумаги и записал адрес.

Глава 15. Настя в больнице.

       В четыре с букетом, в новом костюме, при галстуке Павел появился в палате. Настя лежала, отвернувшись к стене. Ее волосы были спутаны на макушке и торчали в разные стороны. Он остановился в нерешительности.
- Она не спит, - сказала ее соседка: Анастасия, к тебе гость.
       Настя резко повернулась. В ее глазах он увидел разочарование и ужас. Не отрешенность, выражающую бессмысленность земного существования, не радость долгожданной встречи, а страх, настоящий страх. Натянув одеяло до самого подбородка, она прижалась спиной к стене. Сегодня она хотела жить, несмотря на все ее несчастья.
       Павел порадовался этому, понял ее состояние, и простил, потому что со вчерашнего дня сам сделался другим человеком.
       Он сказал:
- Не бойся, Настя.
- Зачем ты пришел?! – спросила она, дрогнувшим голосом. – Уходи, уходи отсюда.
- Настя, я наоборот, я напротив хотел…
- Ты хочешь меня доконать!
- Нет, что ты!
- Пожалуйста, - прошептала она, когда он подошел совсем близко, – оставь меня. Я знаю, что я очень виновата перед тобой. Я уеду. Я уеду к маме, в деревню, и ты меня никогда не увидишь. Ты найдешь себе другую, хорошую, честную. Не такую, как я.
- Настя!
       Соседка по палате, прислушиваясь к разговору, вдруг вмешалась:
- Уходи отсюда, молодой человек, подобру-поздорову! Мы девочку в обиду не дадим. Ты уже и так ей жизнь испортил. До чего довел!
- А вы не знаете в чем дело, так и не лезьте! – одернул посетитель старушку.
       Он боялся, что незнакомая женщина нарушит его планы. И его благородный жест не будет в должной степени оценен. Он сейчас был рад, что вчера сдержался и не наговорил Насте гадостей в запале.
- Доктор, доктор, - завопила соседка, - позовите охрану!
- Да, замолчите же вы!
       Но старушка не унималась. Павел растерянно посмотрел на Настю. Она вдруг улыбнулась и сказала:
- Прасковья Андреевна, не надо, не зовите никого. Он ничего. Все будет нормально.
- Нормально? – старушка пытливо переводила взгляд с одного лица на другое. – Напугали прямо! Но ты Настя не бойся, если что я …
- Спасибо, Прасковья Андреевна.
       Настя села. Бесформенная больничная рубаха надулась пузырем. Она поискала голыми ногами под кроватью тапочки, надела халат на тесемках из бинта, рукой чуть пригладила волосы и позвала:
- Пойдем, поговорим.
       Они ушли в холл. Устроившись на продавленном дерматиновом диванчике, Настя приготовилась слушать, но Павел мялся, переступая с ноги на ногу.
- Зачем пришел?
- Я хотел …, то есть…, в общем могу выручить. Я могу …. помочь.
- Ты?!
- Я … то есть… в принципе … если захочешь … мне не трудно … то есть не то что не трудно, просто ничего особенного, но если у тебя будут трудности … в смысле проблем ….
- Что-то я не пойму, ты о чем?
- Я? Нет, я ничего.
- А. Тогда понятно.
- Н-да.
- Спасибо, что пришел. Я думала, что не придешь.
- Как же? Как я мог?
- Спасибо.
- Я пойду.
- Иди. Спасибо, что пришел. Я думала, что не придешь.
- Я пришел. Я знал, что тебе сейчас трудно.
- Спасибо. У меня уже все хорошо, то есть нормально.
- Да?
- Да, нормально.
- А твоя мама?
- Настя пожала плечами: Не знаю. Там посмотрим. Прощай. Не сердись на меня.
- Ерунда, я не сержусь.
- Спасибо, что пришел.
- Ерунда. Выходи за меня. Фу!
- В смысле?
- Замуж. Держи букет.

       Настя усмехнулась, но букет не взяла:
- Так вот зачем ты сюда явился при полном параде! Я думала добить меня хочешь!
- Ты что?! Как ты могла подумать?!
- Но вчера ведь хотел! Я видела, что хотел!
- Тебе бы сказали такое, неизвестно, что ты еще захотела! - взорвался Павел и бросил букет на пол.
- А ты не подумал, что попадешь в тюрьму? Что институту конец, карьере конец!
       Павел сел рядом. Принца с букетом алых роз не получалось:
- Где твоя голова была?
- А твоя? А ты думала, когда с ним кувыркалась, что институту конец, карьере конец!
- Не-а! Совершенно не думала, - засмеялась Настя громко.
- Что ты смеешься. Вот что ты смеешься?!
- А что?
- Ты же беременна!
- Доля бабья такая, как говорит Прасковья Андреевна. К матери на родину поеду, там рожу и буду растить ребенка.
- А профессия?
- В доярки пойду. Я отлично умею доить коров!
- Это не дело. Ты же умная девчонка.
- Была девчонка, да вся вышла!
- Рад, что ты так оптимистично смотришь на ситуацию, но я уже родителям сказал, что в конце января свадьба.
- Дурачок, - она погладила его по набриолиненной голове. - Зачем тебе беременная баба с чужим ребенком? Ты вон какой хороший да пригожий. За тебя любая пойдет.
       Павел смотрел в пол.
- Да уж пригожий! А тебе не нужен. В Славика влюбилась. Небось, если бы он замуж позвал, с радостью побежала.
- Два дня назад, может быть, а теперь нет.
- Что так? Из-за чего тогда вены резала?
- Я на диспут пошла, хотела с ним поговорить.
       Настя запнулась.
- Ну и …
- Он сказал: «Извини подруга ч…т попутал. Ты знаешь, я Марго люблю». Я хотела сказать про ребенка, но слова застряли в горле. Пока отдышалась, он уже убежал. Ненавижу!!! Нельзя же так!
- Он не знает! - обрадовался Павел.
- А ты чего радуешься? – Настя подозрительно посмотрела на него.
- Я прошу, не говори никому, я тебя прошу. Я, я, я - отец. Я и маме сказал, что ты от меня ждешь ребеночка.
- Ты даешь, Пашка!
- Люблю я тебя! Как же ты не понимаешь?! Выходи за меня замуж!
       Настя задумалась, потом наклонилась, подняла букет и вздохнула:
- Цветы хорошие. Мне никогда никто таких не дарил. Огромный букетище!
- Настя! Ну как?
- Я боюсь. Ребенка моего ты будешь обижать.
- Не буду, клянусь тебе.
       Он обнял ее, как бы утешая. Она не оттолкнула его как всегда.
- Какую хочешь клятву с меня возьми. Не обижу я его.
- Обещаешь?
- Клянусь, чем хочешь. Только не говори никому, что он не мой. Ни маме, ни подругам.
       Настя обняла его и поцеловала в губы. Мир перевернулся, и Павел от поцелуя одурел не меньше, чем вчера от водки.
- Настя, Настенька. Так ты согласна? – еще не веря в произошедшее, прошептал он.
- Да, - твердо ответила она, снова обняла Павла и тихо сказала в ухо: Ты лучше всех.
       Павел не ожидал такого и не поверил ей и отстранился и спросил:
- А его?
       В глубине ее глаз вспыхнул мрачный огонь, и она выдохнула:
- Терпеть не могу!
       Он не поверил.

Глава 16. Свадьба Насти и Павла.

       В феврале они поженились. Их свадьба для всей группы чуть не прошла незамеченной. Однако Люба Крылова решила, что несправедливо не слупить с них угощение.
       Настя и Павел не хотели никого оповещать о свадьбе, но все равно это вышло наружу, и их заставили проставиться.
       Вопреки ожиданиям праздник в общежитии получился радостным и шумным: с пивом, креветками, бутербродами, веселыми тостами и песнями. Крепкие напитки приносить им категорически запретили, но нашлись смельчаки, которые прихватили водку в качестве подарка, а потом облевали на этаже все туалеты. Утром Настя и Люба отмывали их с хлоркой, чтобы умерить пыл, возмущенных комендантши и уборщицы.

       За неделю до этого в московской квартире Домбровских был устроен тихий семейный праздник, в корне отличавшийся от безудержного студенческого веселья в общежитии. Из друзей там были только Люба с Тарасом. Из родственников - Зоя Константиновна и Андрей Леонидович, да Клавдия Матвеевна, мать Насти. Она приехала из Степановки с салом, яйцами, курицей, двумя парными утками и бидончиком деревенского пахучего меда. Вацлав не смог приехать. Из Владивостока путь неблизкий и недешевый. Он поздравил брата по телефону.
       Настя хотела, чтобы все было как можно проще. Будущему свекру это понравилось. Ему импонировало, что невеста сына тихая, скромная, и главное не транжира. Зое Константиновне тоже. Она всю жизнь прожила с капитаном первого ранга, у которого каждая копейка была на учете, не в силу жадности, а просто потому, что он во всем любил порядок. И в быту он требовал флотской чистоты и минимализма. Каждая вещь в доме несла четко определенную функцию. В квартире Домбровских было все просто, без излишеств.
       По молодости Зоя Константиновна хотела приукрасить их общее жилище, но при первой попытке муж жестко раскритиковал ее. Стены были украшены только грамотами и похвальными листами.
       Это теперь, когда супруги постарели и попритерлись, Зоя могла поворчать на мужа, пожурить его. А тогда с детьми на руках, без работы, без образования, она полностью оставила строптивость и подчинилась вкусам Андрея. Всего один раз между ними пробежала кошка, и они поспорили по поводу устройства жилья – это когда Андрей Леонидович хотел всю мебель дома прикрутить шурупами к полу, даже стулья. Его очень раздражало, что стул в любой момент мог оказаться не на своем месте. Но тут жена решительно встала на защиту более свободного образа жизни, чем принято на военном корабле.
       Андрей Леонидович впервые понял и поразился, что его Зоське не нравится такой порядок. Он вынужден был уступить. Тем более, что большую часть года жена жила одна, а он плавал и слал телеграммы и письма из разных портов мира. Как она управлялась без него, можно было только догадываться. Но зато в его короткие отпуска все крутилось и вертелось по его сценарию. Кроме стульев, прикрученных к полу.
       От сыновей он требовал железной дисциплины. Особенно от старшего – Вацлава. Тот боготворил отца и воспринимал такое руководство как должное. Не представляя себе другого жизненного пути, кроме как продолжить дело отца, старший сын ушел служить на флот.
       Андрей Леонидович был шокирован, узнав, что младший сын категорически против военной службы. Обвинив Зою Константиновну в чрезмерной избалованности младшенького, отец применил все имеющиеся в его арсенале средства, вплоть до отлучения от своей персоны, не говоря о лишении средств к существованию, но сын был не приклонен. Павел нашел работу курьером на полдня и подал документы в медицинский. И провалился. Ему грозил призыв в армию прямо в ту же осень. Летом ему исполнилось восемнадцать лет. Но повестку все не присылали. Павел надеялся, что о нем забудут хотя бы на год. Но отец, не выдержав, сам посетил военкомат. Капитана уважили, и сразу же выдали повестку для сына на черноморский флот, на три года.
       Вечером Павла ждал сюрприз - маленький желтый листочек, который менял все его планы.
       И самый младший Домбровский отслужил три года день в день, качаясь на волнах, любуясь бескрайними просторами, чайками и белой пеной, убегающей вдаль. Там он научился драить палубу, чистить до блеска кучу всякого «железа», петь «Одессу» и танцевать «Яблочко» так, что стал исполнять этот бессмертный танец в составе бригадной группы матросов-танцоров в больших и малых приморских городах.
       После окончания службы Павел вернулся домой. Отец встретил его с распростертыми объятьями, как взрослого, как мужчину. Вацлав, женился и переехал жить к своей жене во Владивосток, насовсем. Родители остались в просторной трехкомнатной квартире одни, им было скучновато, но отец, в отличие от матери, все равно надеялся, что Павел за три года успел полюбить море, военную службу и не будет более противиться его воле и прямиком помчится сдавать документы в военно-морское училище. Тем горше было его удивление и растерянность, когда сын заявил, что провел три года впустую. Зоя была рада, что сын остается дома.
       Павел устроился младшим лаборантом на одну из кафедр в тот самый институт, куда безуспешно поступал перед армией. Летом следующего года он опять сдавал туда экзамены и снова не прошел по конкурсу. Отец молчал, но по глазам было видно, что он укоряет сына за непослушание. Но тот решил, во что бы то не стало добиться своего. В августе восемьдесят седьмого ему не хватало двух месяцев, чтобы сдавать экзамены в составе тех абитуриентов, которые отработали два года в медицине и получили рекомендации от своих организаций для поступления в профильный институт. И он снова, минуя льготников, сдал документы на общих основаниях, почти не надеясь на успех. Видимо кто-то очень могущественный на небе смилостивился над ним, и Домбровский прошел по конкурсу. Многие преподаватели института успели узнать работящего безотказного паренька и поздравляли его. Отец тоже был рад, потому что для себя неожиданно сделал заключение, что ребенку суждено стать судовым врачом. Андрей Леонидович успокоился на время и тут новая напасть. Сын решил жениться.
       Зная упрямый характер младшенького, Андрей Леонидович поразмышлял и постановил, что, несмотря на то, что сын учится только на третьем курсе, ему самая пора жениться, чтобы не забаловаться. Родители до сих пор представляли себе Павлушу не целованным мальчиком. Пока Павлуша не привел в дом Настю, Зоя Константиновна не раз просила мужа поговорить с сыном про это, но Андрей Леонидович отнекивался. С женитьбой щекотливый вопрос улаживался сам собой. Невеста им нравилась. Светленькая, приятная на лицо, но главное тихая и робкая. Зоя Константиновна, всегда мечтавшая о дочери, с радостью приняла Анастасию в свой дом, несмотря на то, что у той не было московской прописки. Свекровь разумно рассудила, что не следует с будущей невесткой обострять отношения, потому что это именно тот человек, который, возможно, будет ухаживать за ней в старости. Одно огорчало – Павел собрался искать работу, чтобы прокормить семью. Родители забеспокоились, сможет ли сын выдюжить и работу и учебу. Андрей Леонидович был уже несколько лет в отставке. Он получал военную пенсию, но, кроме того, работал в Москве, в фирме, занимавшейся речными грузоперевозками. Андрей Леонидович решил, что сам прокормит сына и его жену.
       Стипендию, которую Настя получала от совхоза, решили оставлять молодым на мелкие расходы и разъезды. Правда, девушке предстояло вернуться в колхоз, отрабатывать свою стипендию, но это случиться еще не скоро. Зоя Константиновна была рада женитьбе сына, в надежде, что сын будет крепче привязан к дому. Она совсем не разделяла намерения мужа разогнать детей по дальним городам и океанам и сидеть вечерами вдвоем, бестолково уставившись в «ящик».
       Невеста в прениях не участвовала. Она сидела на краешке стула, потупив глазки, ожидая решения своей судьбы.

 Глава 17. Первая брачная ночь.

       Павел снял пиджак, брюки. Затем повертел костюм, осматривая со всех сторон. Потом слегка отряхнул его и убрал в шкаф.
       Настя собиралась с духом. Одно дело, под влиянием сильного чувства, неожиданно броситься в объятья своего кумира, и другое, планомерно в течение нескольких недель и особенно последних часов ожидать, что ей предстоит лечь в постель с парнем, который не особенно ей нравился. И не только лечь, но и выполнить супружеские обязанности. И продолжать выполнять их день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Невеста тяжело вздохнула. Со Славиком она толком не поняла, что значит секс лично для нее. Это произошло быстро и ошеломляюще. В воспоминаниях все смешалось, звезды, небо, колючее сено, легкая боль, тяжелое мужское тело, навалившееся на нее и запах перегара. Но она была в эйфории! В голове все кружилось, и само внезапное ее грехопадение воспринималось, как некая победа над обстоятельствами.
       Павел снял рубашку и тоже повесил в шкаф, потом снял носки, майку и развесил их на стульчике, как пионер в лагере – носочки на нижнюю перекладину, причем мысочки смотрели в одну сторону, а маечку на спинку, расправив все складочки. Ей казалось, что она смотрит мультфильм. Эти кропотливые приготовления совсем не походили на прелюдию к первой брачной страстной ночи. Настя не понимала, почему у Павла, которого она знала уже больше двух лет, сейчас такое сосредоточенное и даже жестокое выражение лица! За столом он улыбался, шутил, ухаживал за тещей, ласково смотрел на невесту и целовал-целовал. За сегодняшний день она привыкла с ним целоваться. Но, войдя в спальню, жених вдруг помрачнел, лицо его вытянулось, ласковые слова и поцелуи остались за дверью. Не выключив света, не сказав ни слова, он начал раздеваться. Ей было неприятно. Она безумно устала.
       Прическа, платье, ЗАГС, экскурс по Москве, застолье привело ее в состояние крайнего переутомления и это в ее положении. Но счастливые глаза матери, весь день сопровождавшие дочь, с лихвой окупали жертву. Ей бы сейчас кинуться на перинку и проспать часов двенадцать или больше!
А ведь она не собиралась выходить замуж никогда! Никогда не мечтала иметь детей, намериваясь посвятить жизнь матери. И часто говорила об этом. И вот ей только девятнадцать, а она уже замужем и ждет ребенка. Мама ничего не знает о ребенке, но рада, что дочь выходит замуж. И это только благодаря человеку методично, не спеша, стряхивающего пылинки со своих брюк в первую брачную ночь.
       Молодой жене совершенно не нужно никакого секса, но она не собирается ничем огорчать своего отважного жениха. Она хочет обнять его, сказать слова благодарности, но его неприступный сумрачный вид заставляет все больше и больше вжиматься в угол.
       Еще за столом, Павел все время думал, как поступить с невестой в первую брачную ночь. И решил не меркантильничать. Позволила же она Славке, не раздумывая, покуситься на святая святых. Павел был возмущен, когда Настя забилась в угол, делая вид, что очень боится. По его понятиям она должна была скинуть это простенькое белое платьице, которое и одевать-то не имела права, и броситься к нему на шею и умолять его, благородного мужа, о любви. А она сидит и теребит снятую с головы куцую фату, всем своим видом показывая нерешительность и страх.
       «Актриса!» Нет уж дудки! Его теперь на скромность не возьмешь! Не обманешь! О! Если бы она, как прежде была невинна, то он сейчас бы ползал перед нею на коленях, умоляя о любви! Он целовал бы край платья. Не такого как сейчас, а роскошного пушистого белоснежного. Он читал бы ей стихи и пел песни. Он устроил бы шикарную свадьбу со множеством гостей, а не этот вшивый вечерок с постными лицами Любы и Тараса.
       А молодая жена, глядя на расправляющего носочки мужа, пыталась представить, что было бы, если на месте Домбровского сейчас был Красавин. Она была сейчас уже нагишом? Настя улыбнулась своим мыслям. Павел заметил ее улыбку и вспыхнул. Ему показалось, что она смеется над ним, стоящим в одних трусах. Он инстинктивно почувствовал, что его сравнивают с соперником, и ультимативно снял плавки. Настя глянула, обмерла и закрыла глаза! Нет, она не хотела этого видеть, не хотела. Как не желала и самого мужчину, стоящего во всей красе перед нею.
- Открой глаза! – приказал он, в этот момент, копируя Андрея Леонидовича, который любил выдавать четкие безапелляционные указания жене и детям.
       Настя послушалась.
- Не нравлюсь?
       Настя проглотила слюну и срывающимся голосом заговорила:
- Может быть не сейчас?! Не сегодня?! Я устала. Давай в другой раз.
       Демонстрируя свою готовность, она стала вытаскивать шпильки из прически. Большой накрученный пучок распустился, плотная прядь рухнула на плечо. Ему захотелось схватить ее за волосы и бросить на диван. Пусть сопротивляется, пусть кричит. Она решила выйти за него замуж, так пусть воспринимает его таким, каков он есть! Пусть знает, что она должна делать все, когда и где ему заблагорассудится! Это же он, Павел Домбровский подставил ей свое плечо, а не Славка Красавин, который как последняя скотина поступил с ней и с ним.
       «Она устала! – думал он. – А тогда после целого трудового дня она не устала и побежала с пьяным мужиком в сене кувыркаться?»
       Девушка затравленно улыбнулась. Он ожидал, что, войдя в их, теперь общую, спальню, жена кинется ему на шею и уже больше не отпустит. А она уселась в углу, усмехается и смотрит на него как на стриптизера. Он желал бы крикнуть ей: «Не ломайся, шлюха! Покажи, что ты умеешь?!» Но лишь сказал сухо:
- Раздевайся. Сегодня нужно пройти через это.
       Он отступил, чтобы сдержаться и нырнул в белоснежную нарядную постель, которую сегодня с любовью и старательностью готовила его мама.
       Настя встала, она больше не улыбалась. Ей захотелось уйти из этой комнаты навсегда! Но, вспомнив, что там за дверью находится ее счастливая мать, она стала стаскивать с себя платье. Павел, не шевелясь, наблюдал за выражением ее, непривычно накрашенного лица. Оно было печальным и слегка подрагивало.
       Он обошелся с ней грубовато, без всяких ласк и никак не мог насытиться. Она беззвучно плакала потом в подушку и кусала губы.
       Кроме слез и разочарования она ничего не получила в эту ночь. И в последующие тоже.
       Пытаясь уменьшить свою душевную боль и ревность, муж целую неделю методично издевался над ней, но не понимал этого, искренне считая, что только так он сможет приучить ее к себе и стереть в ее памяти все воспоминания о той трагической для него ночи, когда у него вероломно украли любимую.
       В конце недели уехала новоиспеченная теща. Дочь, как было принято повозила мать по магазинам, постояла с ней в очередях, терпеливо слушая ее рассказы о деревне. Перед отъездом уже на перроне, Клавдия Матвеевна посоветовала дочери:
- Ты смотри, Настюха, не залети по глупости. А то раздобрела ты в последнее время на московских харчах. Тебе институт еще окончить нужно, а после и о детях подумаете.
       Дочь промолчала, так и не сказав матери о своей беременности. Она со слезами на глазах долго махала рукой, а душа ее стремилась вдаль за уходящим на родину поездом.

       После отъезда Клавдии Матвеевны новобрачный еще больше оборзел. Он почувствовал себя единоличным начальником своей женщины. Днем при родителях он порою бывал очень внимателен и даже услужлив. Но после диковатой ночи, Насте становилось противно.
       Он ее не оскорблял, не бил и даже не насиловал, но обращался с ней как с вещью: положил - поимел, надоела – отвернулся. Она пробовала сама его целовать, гладить, а он тут же ощетинивался и бросал глухо: «Отстань». Она называла его разными ласковыми словами, а он говорил: «Прекрати нести чушь!»
       Ему нравились эти слова, но он не верил ей, и не желал серьезно воспринимать ее намерение наладить отношения.
       Спустя пару недель, после отъезда матери, Настя попробовала переломить ситуацию. Она предприняла отчаянную попытку. Вечером сама первая разделась до гола, легла в постель и стала звать:
- Зайчик мой, сладкий, иди ко мне. Не хмурься, не сердись. Ты же хороший мальчик.
       Она откинула одеяло и лукаво улыбалась, прикусив нижнюю губку.
       Он посмотрел на нее и сказал:
- Я не мальчик. А ты как … проститутка, право.
       Она спала с лица. Потом вскочила, быстро натянула на себя одежду и затолкала свои вещи в пакеты.
- Куда ты собираешься? – спросил он сухо. – К нему?
       Она взглянула на него, как на дурака:
- К кому?
       Он понял, что перегнул палку, и хотел пошутить:
- Я тебя никуда не пущу. Ты моя пленница.
       Но то ли Настя была уже неспособна воспринимать шутки, то ли голос его был слишком напряжен и хрипл, но жена, сверкнув глазами, одним движением открыла балкон и выбросила свои вещи в снег через железный парапет. Потом она глянула вниз и, оценив величину сугроба, и небольшое расстояние хотела сама отправиться вслед за пакетами. Он ухватил ее за рукав и притащил обратно в комнату. Она вырвалась и шмыгнула в дверь. В коридоре девушка наткнулась на встревоженных свекра и свекровь, но, не обратив на них внимания, защелкала вертушками замков. Павел бросился было за нею, но, встретив суровый взгляд отца, отступил. Без слов он понял его немой укор: «Мужчине не пристойно гоняться за вздорной бабой». Мать тоже перехватила их безмолвный диалог и сказала: «Андрюша, ступай, принеси мне шаль из нашей комнаты».
       Павел повернулся, ушел к себе, злясь и ругаясь про себя.
       Настя, боясь, что ее догонят и вернут, не собирая пакетов, побежала к остановке. В ее кармане было немного денег. Ледяной ветер охватил ее с ног до головы. Шерстяная кофта почти не согревала. Девушка надеялась успеть на ближайший автобус, а там добраться до метро.
       Автобус мелькнул красными огнями и исчез. Она села на обледеневшую скамью и заплакала, одна в темноте. Здесь ее нашла Зоя Константиновна.
- Настенька! Застудишься, вставай скорее.
       Девушка отвернулась. Зоя скинула с головы теплую пуховую шаль, обмотала ею невестку и заставила встать.
- Пойдем, голубушка, мороз на дворе. Пошли домой.
       Если бы это был Павел, она и разговаривать не стала, но милая, всегда приветливая Зоя Константиновна вызывала в ней только добрые чувства.
- Я поеду в общежитие, - буркнула невестка.
- Завтра поедешь! Утром встанешь и поедешь.
       Зоя Константиновна обняла ее за плечи и хотела своим теплом согреть трясущееся девичье тельце.
       Настя, оттого ли, что мама была далеко, оттого ли, что она была одна в этом большом заснеженном городе, горько расплакалась на груди у свекрови и рассказала ей, что Павел бывает груб, властен, не понимает ее совсем и не любит совершенно. Она рассказала, что измучилась, что не высыпается, что ее тошнит по утрам, что она перестала соображать что-либо на лекциях.
- Я ведь беременна …- сказала она в заключение.
       Слово «от другого» застряло у нее в горле. А ведь это был ее главный аргумент, почему она хотела уйти.
       Зоя Константиновна перебила:
- И Слава Богу! Я знаю, мне Павлик говорил, пойдем скорее домой. Давно в нашем доме не было маленьких. У Вацика двое детей. Но с ними его теща возится. А это будет мой внук.
       Настя подумала, что это будет совсем не внук этой доброй женщины, но та уже тащила ее в подъезд.
- У меня вещи в снегу валяются, - кивнула Настя на сугроб.
- Ничего, муж подберет. Не следует тебе полураздетой в твоем положении по снегу лазать!
- Я не пойду, - воспротивилась вдруг Настя в подъезде.
- Не бойся, пойдем. А я уж Паше задам! Сегодня я постелю тебе на диване в гостиной, чтобы знал…!
       Свекровь привела замерзшую Настю домой. В прихожую высунулись две головы. Зоя повернулась к мужу и сказала строго: «Ты Андрюша, больше не смей обижать Настю».
       Андрей Леонидович изумленно поднял брови. Он с невесткой не сказал и десятка слов, но считал своим долгом поддерживать сына в трудном деле воспитания молодой жены. Он внушал ему: «Не скрутишь сразу в бараний рог, сядет на шею, тогда все пойдет наперекосяк». Выпад супруги его обескуражил, и он не нашелся что сказать. Зоя повернулась к сыну:
- Павел, быстро вниз, собери пакеты на снегу.

       Зоя Константиновна напоила Настю горячим чаем с медом и постелила ей в гостиной на диване. Андрей Леонидович качал головой, видя эти приготовления. Жена зыркнула на него глазами и проговорила, взбивая подушку:
- Из-за тебя Ваця сбежал на другой конец света, теперь хочешь Павлика прогнать, не позволю! Ступай спать себе.
       Андрей Леонидович возмутился в душе, но ушел. Павел, видя эти приготовления, спросил мать:
- А я как же?
- А ты иди на кухню и жди меня. Я хочу с тобой побеседовать.
       О чем говорила Зоя Константиновна с сыном в ту морозную ночь Настя так и не узнала. Но в результате жизнь молодоженов понемногу наладилась. Павел стал сдержаннее и мягче. Настя старалась ничем его не раздражать. Одно доподлинно известно, что Павел так и не решился сказать матери, что Настя ждет ребенка от другого.
       Единственно чего добился молодой муж своими выходками в медовый месяц – это стойкое непреодолимое отвращение жены к интимной жизни. Но под влиянием Зои Константиновны она стала воспринимать эту сторону семейного сосуществования как неизбежное зло. И четко уяснила, почему ее называют супружеской обязанностью. Тяжело, трудно, но раз обязанность, то нужно выполнять!
       Теперь каждую ночь Настя лежала и считала: «Раз, два, три, четыре …» Если Павел управлялся до ста, она говорила себе: «Сегодня хороший вечерок!» Если – до двести, то оценка была «удовлетворительно». Если доходило до трехсот, то это была верная «двойка». Самой приятной в этот момент была фраза: «Ты все?» «Все-все», – радостно шептала она, и пытка заканчивалась.
       До «пятерки» дошло только один раз, когда у Павла разболелись зубы, и он сказал ей: «Я сегодня не в форме».
       Потом она придумала бессмысленные считалочки, вроде: «Один – всем господин, два – идет игра, три – немного потерпи, четыре - тишина в эфире, пять – недолго мне играть, шесть – скорей бы тебе слезть, семь – не совсем, восемь – есть еще вопросы» и так далее. Слова в считалочке бесконечно менялись и путались. Она начинала сначала и иногда не замечала, как мысли переходили в шепот.
- Что? – спрашивал Павел. - Не слышу.
- Я люблю тебя, - отвечала Настя.
- И я люблю тебя, - повторял Павел и налегал еще яростнее.
       Иногда она представляла на месте мужа Красавина, на несколько мгновений забывая свою глупую считалочку, вдруг оживала, отдаваясь внезапно вспыхнувшей чувственности.
       
       Пока все звуки в доме не затихали, спать Зоя Константиновна не ложилась. Андрей Леонидович говорил ей: «Перестань держать над детьми свечку». «Ничего ты не понимаешь, - парировала жена, - детям нужно помочь наладить жизнь. Павлик, мальчик мягкий, не то, что ты! Тебе только матросами командовать!»
       В чрезвычайной мягкости Павла Андреевича, она, безусловно, ошибалась, но он был ее сын, которого она помнила еще маленьким и беспомощным. Может быть, как и другие матери, безумно опекающим свое чадо, она выпестовала бы в себе неприязнь к невестке, но этому помешало одно обстоятельство.
       У Зои Константиновны не было другой жизни, кроме ее семьи и она ловила легчайшие нюансы настроения домашних. Еще при самой первой встрече с будущей снохой Зоя поняла, что сын чрезвычайно влюблен в нее, и бессонными ночами представляла, как будет страдать ее мальчик, если Настя бросит Павлика.
       То, что жизнь у них не заладилась, свекровь поняла сразу после свадьбы и решила, во что бы то ни стало, удержать невестку. Она потакала ей, когда Настя устраивая себе выходной, спала в гостиной, объясняя сыну, что девочка беременна, плохо себя чувствует и ей не хватает в маленькой спаленке воздуха.
       Павел не противился, но терпеть не мог этих дней. Мало того, что он спал один, его убивала нескрываемая радость жены. Павел прекрасно понимал, что глаза жены сияют оттого, что его сегодня не будет рядом. Что он один, как холостяк, будет маяться в холодной постели.
       Однажды нечаянно проснувшись, Настя увидела его у изголовья и негромко охнула, прижав одеяло к груди. Он молча протянул руку, она отчаянно закрутила головой и в ужасе прошептала: «Нет!»

       Так молодые и жили. Открыто не ссорились, не спорили, ничего не выясняли, но держались на расстоянии. И стоило одному протянуть руку, другой тут же отталкивал ее, полный своих амбиций и обид.
       Напрасно Павел ревновал жену. Жизнь в своей семье Анастасия перенесла как проекцию на остальной мир. Павлу можно было не опасаться измены. Сильная половина человечества слилась для нее в единую серую толпу, не имеющую к ней никакого отношения.
       В какой-то степени молодой муж добился своей цели. Жену перестали интересовать другие мужчины. Но в полной ли мере удовлетворил его результат? Настя никогда не проявляла инициативы в интимных отношениях. Никакие «зайки», «котики» и «слоники» не тревожили его слух.
       Затаенная мечта о другой счастливой жизни, где царствует любовь и страсть, осталась и у нее и у него нереализованной.
       
       Но одно исключение у Насти все-таки было. Славик Красавин! Он оставался в поле ее внимания не оттого, что она надеялась на продолжение их безрассудного одновечернего романа, а только лишь потому, что ощущения, связанные с ним, были еще достаточно остры. Малыш, растущий у нее внутри, оставался той тонкой, но прочной ниточкой, тем нервом, который болел и не давал окончательно выкинуть из памяти летнее происшествие.
       Настя никогда в упор не смотрела на Славика, не искала его глазами, не подходила к нему и ничего не спрашивала. Но она чувствовала, когда он был рядом. Она боковым зрением выделяла его из толпы студентов. Она отмечала про себя его слова и ответы на семинарах. Но это происходило как бы вскользь, между прочим, на уровне подсознания.
       Но, безусловно, основной заботой для нее сейчас был Павел, потому что это была реальная совместная жизнь.

 Глава 18. Рождение мальчика.

       Ближе к родам Настя перестала спать в гостиной. Муж, ужасавшийся величине живота его худенькой жены, перестал ее домогаться. На последнем месяце Настиной беременности в гостиную перебрался Павел. Жена блаженствовала одна на широком мягком матраце. Но в мае все навалилось как снежный ком – роды, экзамены, пеленки, распашонки, детская кухня и прочее, прочее. И снова муж.
       Настя родила мальчика. Ее увезли в роддом прямо с занятий, а через неделю она уже сдавала зачеты. Потом пошли экзамены.
       Павел принял ребенка в роддоме из рук нянечки, поцеловал жену и, взглянув на сморщенное личико новорожденного, дал себе слово вырастить из него стоящего человека.
       Зоя Константиновна, которая ждала девочку, огорчилась немного, но лишь сказала Насте:
- Одних мужиков мне приходится нянчить! Давай назовем Максимкой!
       Андрей Леонидович напротив был очень рад внуку. Он сказал жене: «Зоська! У Домбровских не должно быть бракоделов!»
       В летние каникулы, пока Максим был совсем крошечный и подолгу дрых, Настя старалась выспаться днем, компенсируя недостаток ночного сна.
       Павел в первое время после рождения Максима так и спал в гостиной на диване и даже привык. Как-то раз ночью, уже ближе к сентябрю он проснулся от легкого прикосновения. Настя в коротенькой ночной рубашке звала его к себе. Он не поверил глазам, представив, что это все ему пригрезилось. Она наклонилась и поцеловала в висок. Ее волосы мягкой шелковой волной прошлись по его плечу. Он встрепенулся, встал и пошел за ней.
       Максим, тихо посапывая, спал в своей кроватке. Дверь балкона была приоткрыта, прохладный и чуть сырой воздух проникал в помещение, создавая иллюзию чистоты и свежести.
       Настя скинула рубашку и повернулась к нему. Он помедлил, проглотил слюну и обнял ее, повторяя про себя: «Это сон, это всего лишь сон».
       
       Они целовались долго, и притом несколько раз так, как это часто он делал в мечтах. Он спрашивал: «Ты любишь меня? Ты любишь меня?» и она отвечала: «Да, я люблю тебя!». А он спрашивал: «Ты хочешь меня?» И она твердо отвечала: «Да!» «Милая, любимая, ненаглядная моя».
       Павел мял ее груди, из которых текло молоко, и был наверху блаженства. Ему представилось, что теперь, когда Максим существовал сам по себе, и в ней не было больше этого плода другого мужчины, она снова была почти также чиста и прекрасна как прежде.
       Потом они спали крепко обнявшись. Когда захныкал Максимка, Павел впервые сам перепеленал малыша, найдя в этом непривычном занятии некое очарование. Но жена я все равно проснулась и, сквозь ресницы тревожно наблюдая за мужем, сдерживала крик, глядя, как он неумело держит малыша. Сухой, перепеленатый, Максим снова запищал. Павел стал, покачивая мальчика, напевать: «А-а-а, а-а-а».
- Он есть хочет, - не выдержала Настя, - клади его сюда, ко мне.
       Он осторожно положил младенца рядом с матерью и стал смотреть с тревогой и нежностью, как она сует ему в ротик свой сосок. Он восхитился этой изумительной картиной, как восхищались миллионы мужчин до него, видя впервые, как молодая мать кормит своего ребенка.

       После этой ночи он в свободное время стал подходить к кроватке маленького. Но вырастить из мальчика стоящего человека, оказалось для новоиспеченного отца не так-то просто. Он видел, как сияют глаза его жены при взгляде на ребенка. Он слышал, какой нежный у нее становится голосок, когда она баюкает его. Павел завидовал ласковым словам, которыми она называла сына. Он забыл, что сам отказался от них. Он бесконечно жалел, что это не его ребенок.
       Иногда он подолгу вглядывался в лицо младенца, находя все больше и больше Красавинских черт. На душе от этого становилось гадко. Он подходил к колыбельке, чтобы полюбоваться на подрастающего малыша, а его сверлила лишь одна мысль: «Вот еще один Красавин, который разрушит мое счастье». И Павел ломал себя, ломал, убеждая: «Забудь, это мой сын и точка!»
       Но забыть было невозможно. Можно было лишь не думать. И смириться. Одно только его утешало – никто не знал их тайны, никто не мог за его спиной издеваться над ним.
       Приемный отец постепенно привык к мальчику, но не любил. Но Максим жил не тужил – бабушка и дедушка в нем души не чаяли. И мать не могла на него наглядеться. Она обожала сына, во-первых, потому, что так намучилась во время беременности. Это был ее выстраданный ребенок. Во-вторых, потому что он действительно был похож на того, с кем ей хотелось бы жить и воспитывать малыша. В третьих, она считала, что мальчика нужно любить сильно-сильно, потому что только ей одной он по-настоящему нужен, и никто не будет его любить так, как она.
       Но она ошибалась. Зоя Константиновна, давно созрев до состояния бабушки, боготворила внука. Ей не пришлось понянчить девчонок Вацлава, и она свое сердце безраздельно отдала мальчику. Свекровь часто говорила про детей старшего сына, будто о чужих «их дети», а Максима называла «наш малыш». Именно Зоя настояла, чтобы Настя не брала академического отпуска. Бабушка сама взялась ухаживать за Максимкой не оттого, что невестка пропустит год учебы, а главным образом, потому что ей хотелось, чтобы ребенок все долгие дневные часы занятий родителей в институте, принадлежал только ей.
       Кончилось тем, что из-за больших перерывов между кормлениями у Насти перегорело молоко, и Максима перевели на искусственное вскармливание. Зоя Константиновна перетащила кроватку маленького к себе в комнату. Студенты душевно отсыпались, а бабушка, презрев покой мужа, баюкала ночами внука.
       Зоя Константиновна и Андрей Леонидович так и не знали, что внук неродной. А Павел не собирался никому ничего рассказывать. После рождения «сына» он принимал поздравления с чувством собственного достоинства. Славик купил ему (на деньги Арнольда) большой детский манеж. Павел с благодарностью принял подарок, но по дороге выкинул в помойку. Староста группы, Иришка Манохина, собрав деньги с однокурсников, ребят вручила ему детский комбинезон. Только Толик Поляков подошел к нему как-то в курилке и сказал, попыхивая сигаретой:
- Я все понимаю, Паша. Ты молодец! Благородно поступил.
       Павел молча взял его за грудки.
- Ты чего, Пашка, сдурел? Я же к тебе с сочувствием. Я все понимаю.
- Прекрати разводить сплетни, - прохрипел молодой отец.
       Толик не на шутку испугался, когда ткань его халата затрещала.
- Ну ладно, ладно. Хорошо, прости, старик. Погорячился я. Отпусти. Был не прав.
       Павел распрямил замлевшие пальцы. На полочках Поляковского халата остались круглые дырки.
       Больше разговоров никаких не было. После окончания института Поляков уехал к себе на родину то ли в Мурманск, то ли в Архангельск. В году девяносто восьмом прошли слухи, что он погиб, разбившись на вертолете скорой помощи. Но никто не знал, правда ли это.
       
       А Настя постепенно вжилась в новую семью, стараясь угодить всем: и Павлу, и Зое Константиновне, и Андрею Леонидовичу, но всегда была настороже, ежеминутно ожидая замечания или подвоха.
       От этого остальные члены семьи были для нее в тайной оппозиции. Оттого, что это ощущение приходилось прятать глубоко в сердце, Настя неизменно была в состоянии небольшой депрессии. В результате она, улыбаясь всем без разбору, часто бывая на пределе.
 
Глава 19. Уход Насти из семьи.

       Как-то, после занятий, когда Максиму был уже год, Настя зашла в общежитие. Ее место было все еще за ней. Там, сидя один на один с Любашей, она неожиданно выложила ей всю правду. И про ужасное поведение Павла и про ребенка и про Красавина. И про себя, безмозглую дуру, прозевавшую срок, когда еще можно было сделать аборт. Люба была возмущена до крайности. Она порывалась сразу рассказать Славику про ребенка, но не сделала этого только потому, что подруга Богом молила ее молчать, потому что все, что она сейчас делает, она делает для мамы, а ее собственная жизнь, все равно уж погублена. Проявив слабость и комсомольскую несознательность, Люба клятвенно обещала подруге молчать обо всем, что она только что узнала. Она еще раз убедилась, что Павел не тот парень, с которым ей хотелось дружить. Она непритворно жалела Настю и готова была ее защищать.
       Видя такое глубокое сопереживание, Настя поведала ей, что муж все знает. Но он любит ее, потому и женился. А она чувствует себя глубоко несчастной, потому что не в состоянии сделать его счастливым. А Паша все не может успокоиться, мучая ее. И у нее все болит, а ему все надо и надо. А она исстрадалась, но вынуждена уступать ему, потому что в его руках ее тайна, а, следовательно, жизнь матери.
       Люба даже сначала растерялась, услышав исповедь, а потом воскликнула:
- Дура, ой, дура, ты, Настька! Зачем ты это сделала? Он теперь изведет тебя ревностью. Страшные все такие, чувствуют свою ущербность, вот и лютуют.
- Паша не страшный, - возмутилась Настя. - Он очень даже симпатичный!
- Ален Делон! – усмехнулась Люба. – Зачем? Зачем, ты это делаешь? Брось его немедленно!
- Я из-за мамы. Она не переживет позора.
- А ты переживешь?!
- Что я?! – грустно сказала Настя, - Я виновата, мне и отвечать.
- Но ведь аборт можно было сделать.
- Я пропустила все сроки.
- Но почему ты раньше не хватилась?
       Настя развела руками.
- Брось все, оставайся прямо здесь сейчас в общежитии. Мне давно твой Павел не нравится.
- Почему?
- Странный он какой-то! Со Славиком дружит. Разговаривает с ним, шутит, а тебя вишь мучает. Козлы они все мужики-то! А Пашка, на мой взгляд, просто карьерист. Через Славку к Арнольду подвалил и фортуны ждет. Остаешься?
- Он же муж, - испугалась Настя.
- Муж? Но не рабовладелец же. Он не должен заставлять тебя насильно жить с ним.
       Настя округлила глаза и спросила с надеждой в голосе:
- А как же Максим?
- Свекровь пока о нем позаботится, а там к матери отвезешь в деревню. Он уже большой!
- Тоже мне скажешь, большой! Один годик всего!
- Таких уже в ясли отдают! На худой конец, до лета с Максимом в общежитие поживете, а на лето сама с ним в деревню махнешь. А там дальше видно будет…
- А, правда! Может мне остаться? – неожиданно воскликнула Настя и пожаловалась: Не могу больше!
- Оставайся и не раздумывай!
- Неудобно.
- Кому?
- Там Зоя Константиновна, Андрей Леонидович.
- И что?! Мучиться теперь всю жизнь из-за чужих людей?
- Павел моей маме расскажет, как я со Славиком…
- Пусть только попробует! Я его на весь курс ославлю. Дорога везде будет закрыта!
- Что ты! Не надо! – Настя вскочила и стала складывать свои вещи и вдруг снова села и заплакала.
- Все! Хватит! Раздевайся, ложись спать. Ты никакая. Тебе выспаться нужно. Ложись! Ну, почему ты скрывала? Я думала, что Максимочка от Домбровского. Почему ты мне не рассказала всю правду?
- Люба, все знают, что тебе нельзя доверить ни одного пустякового секрета. Прости.
- Да, я люблю правду! Я комсомолка, в конце концов! – парировала Люба, но в душе обиделась. – Ничего хорошего от вранья не бывает.
- Любушка, - взмолилась Настя, - я тебя умоляю! Я тоже как глупая растрепалась. Не говори никому.
- Ладно, - обещала уязвленная Люба, – будь по-твоему. Я очень даже умею хранить тайны. Обещаю, от меня никто не узнает ни единого словечка.
- Спасибо, Любочка, дорогая моя!
- А теперь не раздумывай, должна же ты отдохнуть, в конце концов.
- Он сюда приедет за мной, - обречено сказала Настя.
- Я тебя в обиду не дам.

       И Настя сдалась. Ей так хотелось отдохнуть.
       Люба помогла подруге раздеться, уложила ее в постель, и через несколько минут та уже спала глубоким и беззаботным сном. Люба укрыла ее потеплее, и, глядя на опухшие веки и белесые потеки слез на щеках и носу, сказала себе: «Странные дела творятся в мире! Как же ты так лопухнулась со Славиком - то, подруга? Славка и Настя! Невероятно, но факт! Почему он выбрал тебя? Я же в сто раз лучше! От меня бы он не отвертелся, так просто. Я бы этого Красавина уженила! И никакая Маргарита бы не спасла! Эх! Настька, глупышка!»

       На улице стемнело, а Насти все не было. Павел тревожно прислушивался к стонам и скрипам большого дома. Время от времени хлопали двери, гудел лифт, но жены все не было. Пару раз он спускался вниз к остановке. Автобусы шли все реже. Павел жалел, что сам не поехал с ней. Все вещи ее давно перевезли к Павлу на квартиру, осталась какая-то мелочь. Она обещала заглянуть туда и быстро вернуться.
       Не дожидаясь окончания занятий, Павел, поспешил домой, потому что днем привезли новый, более просторный шкаф. Нужно было собрать и поставить его к Настиному приезду.
       Шкаф собрали, старый переставили в прихожую. Зоя Константиновна перемыла полы, вытерла полки, переложила и перевесила в идеальном порядке белье и одежду, а невестки все не было.
       Мать поглядывала на сына, но молчала. В начале одиннадцатого она спросила:
- А разве Настя сегодня не придет?
- Придет, - твердо и сердито ответил сын.
       Зоя Константиновна замолчала. Не нравилась ей семейная жизнь сына. Он ухаживал за женой, но как-то нехотя, будто насильно. Постоянно делал ей замечания по поводу железного порядка в доме. Свекровь видит, что сноха уже дергается от замечаний своего мужа. Правда и Андрей Леонидович был на этот счет суров и именно поэтому не разрешил жене ни дня работать. Зоя привыкла. Привыкнет ли Настя? Она учится на врача и, по-видимому, не собирается всю жизнь стирать пыль со шкафов и полок. А сегодня вдруг не пришла.
       Павел позвонил в общежитие около полуночи. Он попросил сонную вахтершу позвать ему Настю и услышал: «Она здесь больше не живет. Замуж выскочила. У мужа ищите».
       Он позвонил еще раз и начал с того, что он и есть муж, и просит уважаемую Марию Ивановну посмотреть, не там ли его жена.
- Не успели пожениться, а уже ссоритесь! Нехорошо, молодой человек!
       Павел подавил раздражение и сказал:
- Пожалуйста, тетя Маруся! Я отблагодарю …
       Вахтерша нехотя ушла смотреть, а когда вернулась, сказала громко в трубку: «Здесь твоя, не волнуйся. У Любы Крыловой спит, третий сон видит».
- А нельзя ли разбудить, позвать? – голос у Павла стал умоляющим.
- Нельзя, - отрезала тетя Маруся, - Любка не велит. Говорит, достал ты ее совсем, кобель!
       Громкий щелчок и вахтерша отключилась. Павел в недоумении сел на стул.
- Ну, что?! – испуганно спросила Зоя Константиновна.
- Достал, - ошеломленно повторил слова вахтерши Павел.
       Зоя с ужасом посмотрела на сына.
- Зоя! Оставь мальчика в покое. Это его проблемы, - приказал Андрей Леонидович. – Пусть сам разбирается!
- Да помолчи, ты! - огрызнулась жена.
       Дети была ее епархия. Пока он плавал, она одна их воспитывала, а теперь вмешивается.
- Где Настя?! – спросила она Павла.
- Спит в общежитии.
- Почему там?!
- Иди, мама, иди! Я ничего не знаю!
- Она тебя бросила?
       Павел непонимающе посмотрел на мать.
- Мать! – грозно рыкнул на нее Андрей Леонидович.
- На своих матросов рычи, - ответила Зоя Константиновна, будто у него были еще свои матросы, и снова обратилась к Павлу. - Сынок, иди спать. Утро вечера мудренее.
       Павел молча встал и ушел к себе. Возмущенный Андрей Леонидович тоже отправился спать, а взбудораженная Зоя Константиновна долго еще сидела на кухне, раскидывая пасьянс на Павлика, на Настю, на себя с Андреем Леонидовичем.
       Павел не сомкнул глаз всю ночь. Утром он чуть ли не первым был в институте. Настя вошла в аудиторию и не глядя на него направилась вместе с Любой на дальние ряды. Павел решил выдержать характер. Не ему же, в самом деле, идти к ней на поклон. «Она ушла, пусть теперь и объясняется, если хочет вернуться назад. Я ей не мямля! Баб много! А ей деваться некуда!» – решил он.
       Настя была рада, что Павел ничего у нее не спрашивает. После занятий он собрал тетради и исчез. Она облегченно вздохнула: «Ну не задалась семейная жизнь. Бывает!»
       Прошла неделя. Настя не делала никаких попыток к примирению. Она отоспалась и от этого посвежела и повеселела. Когда в коридоре Павел услышал ее смех, то не выдержал и подошел.
- Ты домой возвращаться собираешься? – холодно спросил он.
       Он презирал себя за то, что подошел первым. Если бы не мать, подталкивавшая его и если бы ни отец, перед которым было стыдно, что жена его не слушается, он смог бы выдержать. Она бы одумалась и умоляла его простить ее. Дома остался ее ребенок, который соскучился по матери.
       Настя, глядя в пол, мотнула головой:
- Не приспособлена я для семейной жизни, Паша!
       Павлу будто ударили поддых. Он хотел выдержать свою позицию, но вдруг залепетал:
- Настя, так нельзя. Мама все время спрашивает, а я не знаю что отвечать. Ты ушла, ничего не объяснила. Максим плачет. Я теряюсь в догадках. Ты легко наносишь мне удар. Разве я заслужил? Почему? Объясни мне? Что с тобой случилось?
- Я не могу больше так жить!
- Что тебя не устраивает? Мать носится с тобой как с писаной торбой.
- Причем тут Зоя Константиновна? Она у тебя славная. Попроси у нее прощения за меня.
       Он не на шутку разозлился:
- Сама попроси!
       Он хотел упрекнуть ее ребеночком и тем, что она использовала его, чтобы прикрыть свой грех, но язык не повернулся. Он соскучился по ней. Он хотел, чтобы она опять была рядом.
- Почему ты ушла? Я не понимаю.
- Мне трудно. Мы совершенно разные люди. Я не в состоянии достичь того идеала, который тебе хочется видеть возле себя.
- Вернись, - глухо попросил он, - я не заслужил, я очень соскучился по тебе.
- Вот этого я и боюсь.
- Не хочешь меня?
       Она покачала головой. Он взорвался:
- А его хочешь?!
- Кого его?
       Он мотнул головой не в силах вымолвить имя соперника.
- Его тоже не хочу. Не понимаешь? Я же его ненавижу за то, как он поступил со мной!
       Павлу сразу стало радостнее на душе. Он схватил ее за руку и быстро заговорил:
- Я отомщу за тебя. Я убью его! От него мокрого места не останется!
- Что ты, что ты, с ума сошел? Пусть себе живет! – испугалась она и уже сама удерживала его руку, боясь отпустить и утратить эту физическую связующую нить, способную передать негодующий протест. Его рука горела.
- Настя, вернись, я не заслужил, я старался сделать, как лучше.
       Насте стало стыдно. Павел вытащил ее из дерьма, а она повела себя, как трусливый заяц - ничего не объяснила и сбежала.
- Я не могу без тебя, – повторял он без остановки.
- Павлуш, - ласково сказала она, и его сердце затрепетало, – я …, - она не могла найти правильного слова и, наконец, найдя его, торжественно произнесла то, что казалось ей наиболее верным: Я просто умираю. Я только-только прихожу в себя и снова назад. Я не выдержу!
- Я же старался, ты должна была привыкнуть, - изумленно, будто ничего не понимая, возразил он.
- К такому …, - она хотела сказать «ужасу», но запнулась и продолжила: невозможно привыкнуть. Ты груб, ты…совершенно не считаешься с моими желаниями, ни ласкового слова, ни жалости ко мне, в конце концов! Используешь меня как содержанку!
       Ему хотелось сказать, что она такая и есть, раз полезла под пьяного Славика, но он вынужден был молчать.
- И я поняла главное.
       Он сосредоточился.
- Главное - ты меня не любишь!
       Он отвернулся и буркнул:
- Ты меня тоже.
- Зачем тогда мучиться вместе?
- Я прошу, - говорил он, удивляясь, как он дошел до жизни такой, – вернись ко мне. Я люблю тебя. Вот увидишь, я все сделаю, чтобы ты была счастлива.
- Павел! Вот ей-богу, я тебя больше любила, когда ты за мной ухаживал. Почему ты так резко изменился? Ну, противно тебе со мной жить, плюнь, лучше найдешь. Ты ведь обходился без меня до свадьбы.
       Павел вспомнил свою бывшую любовницу, о которой он подумывал только сегодня утром, и нечего не ответил, а только вздохнул. Настя приняла этот тяжелый вздох за признание того, что кроме нее у него никого не было. Ей стало безумно жаль его, и она неожиданно для себя, забыв все свои намерения, вдруг сказала:
- Ладно, пошли. Попробуем еще раз.
       Так и не вытребовав себе ни единого условия, она вернулась в дом к Домбровским. Андрей Леонидович дулся некоторое время, не понимая столь недостойного поведения невестки. Даже Зоя Константиновна с трудом прятала свою обиду за сына, но по возможности приветливо встретила беглянку ради Павла.
       Настю снова водворили в маленькую спальню подле мужа. Павел постарался ограничить свой пыл, и каждый вечер робко интересовался у жены: «Как сегодня?» Настя отрицательно качала головой, как можно оттягивая то время, когда необходимо будет сказать «да».

Глава 20. Девяносто первый.

       И грянул девяносто первый! И девяносто второй и девяносто третий! Переворот, ГКЧП, Белый дом, разгром Народного собрания.
       Все смешалось, ветер перемен переворошил устоявшиеся понятия о жизни и о себе, и о своей роли в ней, о комсомоле и об упустившей власть, дотоле могущественной партии. Изменение коснулось даже извечных понятий – любви, дружбы, порядочности. На первый план вышло, выпятилось, вернее, навалилось на всех одно понятие – деньги и дикие рыночные отношения, смешав все остальное в кучку ненужного хлама. Страна превратилась в один большой азиатский базар.
       В девяносто втором жуткая инфляция схватила всех за горло. Накопления на вкладе Андрея Леонидовича превратились в копейки. Насте перестали платить стипендию, потому что колхоз прекратил свое существование.
       Когда-то Домбровские на свадьбе посмеивались над Настиной матерью, которая намеривалась помогать молодым с огорода. Теперь натуральный продукт оказался самым надежным. Павел ездил на каникулах к теще, чтобы запастись съестным. Андрей Леонидович потерял работу. Ребятам во что бы то ни стало, нужно было помочь закончить вуз. Максима отдали в садик, а Зоя Константиновна стала торговать сигаретами у метро и даже пристрастилась к этому делу. Андрей Леонидович служил у нее своеобразной крышей. Он со всей прямотой военного договорился с местной милицией и навел порядок в буйном соперничестве ретивых сигаретниц и даже подвозил им на своем «Москвиче» коробки с товаром. Он отыскивал новые точки закупок, отстегивал рэкетирам и практически вывел семью из кризиса. Чуть позже он открыл несколько недорогих киосков, к которым по утрам тянулись очереди. Позже он снял помещение обанкротившейся бани и стал заниматься оптовыми закупками, подключив к работе, сослуживцев, ушедших, как и он, на пенсию, а также бывших коллег, которые еще работали в разных портах бывшего Советского союза и плавали на торговых кораблях. Он организовал бесперебойные поставки продукции из-за границы и наладил сбыт. Семья забогатела. Слегка. Андрей Леонидович даже подумывал, не привлечь ли к своему бизнесу Павлика и Настю, заставив бросить малодоходную профессию врача, но поостерегся и правильно. Нежданно-негаданно его бизнес рухнул. Вмешались более могущественные силы, сформировавшиеся в Москве к этому времени. У Андрея Леонидовича была слабая поддержка у местных чиновников. Он еще не плохо отделался, потому что его не убили, не разорили, а заставили продать дешево бизнес и оставили в покое. Он выплатил последнюю зарплату подчиненным, и у него еще остались деньги на черный день. Он вложил их в акции разных компаний, часть из которых прогорела, а часть приносила маленький нестабильный доход. Он решил избавиться от них и продал, купив себе на вырученные деньги однокомнатную квартиру в соседнем доме, куда и переехал вместе с Зоей Константиновной.
       Он отошел от дел и маялся дома. В это время он пристрастился к прогулкам с внуком. Мальчик был послушный, прилежный, любил слушать рассказы деда про прежние времена, про морские походы, про то, как дед неожиданно стал бизнесменом и как рухнула его затея. Несмотря на свой юный возраст Максим задавал точные и правильные вопросы. Андрей Леонидович восхищался ребенком и предсказывал ему большое будущее.
       Чуть он подрос, Настя стала на все лето отправлять ребенка к матери в деревню. Андрей Леонидович скучал без внука.
       Для Павла же каникулы были небольшой передышкой. Он все больше тяготился ролью любящего и заботливого отца.
       К вящей радости Зои Константиновны, ни сын, ни Настя больше не ночевали в гостиной. Павел не перечил жене ночью. Как она хотела, так и было. Но стал отыгрываться днем. Тут уж она старалась угодить ему во всем, чем тешила амбиции Андрея Леонидовича. Вообщем дома царил покой и счастье. Настя действительно полюбила мужа нежной тихой любовью, без страсти и всплесков эмоций.

       Глава 21. Вячеслав и Маргарита.

       В июне девяносто первого, на исходе Советской власти, когда Россия дружно выбирала Ельцина, для Вячеслава Красавина наступили тревожные дни. Но волновался он не за будущее Матери Родины. Его ненаглядная Марго сдавала госэкзамены. Славик жил у себя дома. Его подружка усиленно занималась и лишь изредка разговаривала с ним по телефону. Славик боялся, что она, уйдя из института, окончательно порвет с ним. Жалкая мерзкая мыслишка все время крутилась у него в голове: «Она уйдет от меня, как только перестанет зависеть от Арнольда и его друзей-коллег». Но этого не случилось.
       После сессии Славик благополучно возвратился в ее однокомнатную квартиру на Гоголевском бульваре.
       Они прожили полгода, но тише спокойнее, чем раньше. Отчим позаботился о Заварзиной и устроил ее в прекрасную клинику на стажировку.

 Глава 22. Славик. Июнь 1992 года.

       «Сегодня лучший день в моей жизни! Марго объявила мне, что мы скоро поженимся. Я и не надеялся на такое. Я все время боялся ее потерять. Какое счастье! Такой подарок от любимой женщины!
       Вначале я безумно обрадовался, потом, почувствовав себя хозяином положения, обнаглел и выдвинул Маргарите несколько условий.
       Во-первых, я настаивал, чтобы она порвала все свои прежние связи. Во-вторых, я хотел, чтобы она перестала относиться ко мне как к последнему дерьму.
       Марго, варившая утренний кофе, при этих моих словах села, внимательно посмотрела на меня и закурила. Кофе вскипел, заливая конфорку, а она не обратила на это внимания. Я подбежал, выключил газ и продолжил с пафосом излагать перед Марго свои требования.
- В-третьих. В-третьих, ты должна любить меня и больше никого. В-четвертых, ты обязана будешь вовремя приходить с работы. Я дам, конечно, тебе немного времени на непредвиденные задержки, плюс-минус пятнадцать минут, но не больше!
- Это все? – спокойно спросила она.
       В ее голосе я почувствовал некоторую холодность, но не обратил на это внимания. Она встала. Я испугался, что она уйдет, не дослушав меня, и воскликнул:
- Нет! Ты должна слушаться меня во всем.
- Ты распоясался, Вава, - усмехнулась Марго, выдувая мне дым в лицо.
       Я вскипел.
- И никогда не называй меня Вавой!
- Как же тебя называть?
- Зови меня Вячеслав Альбертович.
- Вячеслав Альбертович? Почему Альбертович? Ты же сын Арнольда.
       Я любил Арнольда, в институте я всегда называл себя его сыном. Но в этот момент мне захотелось откреститься от него в пику Маргарите.
- Ты думаешь Арнольд мой отец? Ничего подобного! Ты никогда не интересовалась мною. Ты же ничего не знаешь обо мне. Мой отец и Арнольд – братья близнецы. Когда отец погиб, Арнольд очень переживал и чтобы поддержать вдову, женился на ней. Он помогал ей воспитывать меня.
       Марго стала удивительно серьезной и сказала:
- Странно.
- Ничего странного. Ты же знаешь, как близнецы друг к другу привязаны.
       Марго затушила сигарету и сказала:
- Я согласна на твои условия.
       Я победоносно улыбнулся и хотел ее поцеловать за сговорчивость, но она отстранилась.
- В ЗАГСе нацелуемся.
       Я пожалел, что не выговорил себе условие целовать ее, когда захочу».

Глава 23. Свадьба Марго и Славика. 1992 год. 25 сентября.

       Бракосочетание состоялась двадцать пятого сентября. Арнольд договорился, чтобы свадьбу гуляли в кафе при доме культуры. После падения власти коммунистов, Арнольд пошел в гору. В кардиоцентре, он получил должность завотделением, и еще подрабатывал выездным консультантом в двух коммерческих клиниках. У Арнольда стали водиться нешуточные бабки. Свадьбу играли на широкую ногу.
       Гостей было хоть отбавляй: коллеги Арнольда, преподаватели из института, аспиранты и аспиранточки, студенты из группы Славика, друзья и родственники Маргариты. На свадьбе Славик впервые увидел мать своей суженой, удивительно похожую на дочь, только в толстом варианте. Свидетельницей на свадьбу Марго пригласила свою школьную подругу, а свидетелем Славик позвал в ЗАГС Павла Домбровского. Арнольд одобрил его выбор. Павел пришел один. Его жена приболела.
       Все гости были разодеты, кто во что горазд. Это было время, когда на смену Горбачевскому обестовариванию рынка, пришел Ельцинский вал ширпотреба.
       Иностранные фирмы сбрасывали залежалый товар в страны бывшего СССР миллионами тонн. В то время, когда новоявленные олигархи судорожно расхватывали крупную союзную собственность, толпы диких торговцев и бесчисленные стада покупателей заполнили центральные улицы Москвы и других городов. Жители России, изголодавшиеся по тряпью, сметали товар с лотков. Полчища челноков с внушительными тележками перевозили полосатые мешки и пластиковые клетчатые сумки в метро, отвоевав пространство у простых пассажиров. Разнообразные одеяния на улицах перестали обращать на себя внимание.
       Глядя на роскошные туалеты женщин, Славик поначалу испугался, что они затмят Маргариту.
       Но вот она появилась - в воздушном белом платье, с белыми цветами в черных волосах, в сверкающем колье, и с букетом белых роз в руках. Он обалдел. Маргарита в любом платье была очень хороша, но то, что гости увидели в тот день было так необыкновенно, что Славик понял, что никогда не лицезрел ничего подобного.
       Невеста была торжественна и чуть печальна, ее чистый прекрасный лик напоминал мадонну. Будущий муж почувствовал себя свиненком, недостойным такого чуда. И у него почему-то сжалось сердце в то время, когда он окидывал взором ранних гостей, пытаясь разглядеть в их глазах зависть.
       Славик с утра был навеселе. Он не хотел пить, но так волновался, что в последний момент все сорвется, что Арнольд откупорил бутылку коньяку и налил ему грамм пятьдесят или немного больше, чтобы тот смог справиться с собой. В течение дня Славик постоянно добавлял себе немного алкоголя. Затем пил шампанское в ЗАГСе. Потом была выпивка за столом. Тостам не было конца. И жених пьянел и пьянел.
       Анна Григорьевна была против этого союза. В самый последний вечер перед свадьбой, она со слезами на глазах уговаривала сына отказаться от этой безумной затеи. Она даже не хотела идти на торжество. Павел взялся уговорить ее и справился с этой задачей. Славик не представлял, как ему это удалось. И сейчас мать сидела между Арнольдом и Павлом. Дальше за ними, справа от молодого, расположились коллеги Арнольда Гавриловича, а потом студенты. Слева от Маргариты - свидетельница, потом Маргаритина мать и ее родственники, друзья и Бог знает еще кто.
       Все наелись, напились, натанцевались. Праздник достиг апогея, когда под томные переборы аккордеона, обессилившие гости затянули песни.
       Уже спели и «Свадьбу», и «Не могу я тебе в день рождения…», и «Последнюю электричку», когда аккордеонист Вася подошел к Маргарите и спросил тихонько: «Маргоша, что для тебя сыграть?» Славик не слышал, что она ему ответила, да и ему было все равно, он устал и был хорошо пьян. Он даже не обратил бы на это внимания, если бы мог представить себе поющую Маргариту. Он даже усмехнулся. А Вася пробежался быстрыми пальцами по клавишам и кнопкам, и Марго запела сильным звонким голосом:
       «Плачет девочка в автомате
       Кутаясь в зябкое пальтецо
       Вся в слезах и губной помаде перепачкано лицо…»
       Гости нестройно подхватили. Славик тупо глядел на разоренный стол. Анна Григорьевна встала. Арнольд сказал ей негромко, но резко: «Сядь». Славик встрепенулся. Мать выдернула руку из кулака Арнольда и все-таки вышла из-за стола. Марго продолжала петь. Арнольд не двинулся в места. Славик посмотрел на Павла. Тот, кивнув головой, пошел вслед за Анной Григорьевной и скрылся в дверях. Позже Славик узнал, что верный друг поймал для его матери такси и отвез домой.
       Новобрачный дошел до кондиции. Хорошенькое личико жены уже раздваивалось в его глазах. Он плохо помнил, как целовал руку теще и громогласно признавался ей в любви. Как он добрался до брачного ложа, осталось для него загадкой.

Глава 24. Братья.
       
       В отличие от племянника Арнольд вернулся домой почти трезвый и уже дома достал из шкафа недопитую бутылку коньяку и не спеша, в одиночестве, выпил ее.

       Альберт и Арнольд родились в сорок шестом. Сразу после войны. Отец их вернулся с фронта инвалидом. У него не было руки. Он возвратился в сорок третьем, но дети родились только в сорок шестом, будто дожидались окончания войны. Будто знали - теперь самое время жить.
       Этому поколению послевоенных детей выпало неплохое время. Это были дети Победы. Они не пережили голода, холода, бомбежек, не видели оккупантов на улицах своих городов. Они не испытали смертельного страха, заглядывая в глаза матерей. Их отцами стали те, кто выжил и победил в смертельной схватке с врагом. Дети были слишком малы, чтобы помнить первые, самые трудные годы восстановительного периода. Несмотря на разруху, страна неуклонно набирала силу. Миру явилось замечательное поколение романтиков и оптимистов. Пожалуй, такого еще не было за всю историю человечества. Сейчас, когда на страну навалились денежно-рыночные отношения, одним махом опустив народ на колени, трудно себе представить, что эти люди спорили о физиках и лириках, и предпочитали молчать о торговцах, которых они презирали. Они мчались за «туманом» на север, на комсомольские стройки. Те, кто может именовать себя детьми Победы, долго сохраняли в душе эмоциональный подъем, которым жила страна в годы их детства и юности. Они ждали всеобщего мира во всем мире и надеялись, что коммунизм скоро наступит везде, что деньги отменят за ненужностью, что все люди навсегда станут братьями. Они были чисты и наивны. Они встречали иностранцев, как родных. Им казалось, что нужно только показать, какие мы хорошие и весь мир будет у нас в закадычных друзьях. Западные кинозвезды каким-то чудом оказавшиеся в Союзе принимались наравне с национальными героями. Иногда случались неурядицы. Так однажды заезжий искатель приключений, встреченный в России со своей любовницей, как родной, помахал в Париже теплыми женскими панталонами, смеясь и издеваясь над русскими дамами. А дамы так и не поняли, как он мог так поступить? Слепец! Он ничего не увидел, кроме панталон?! Дамы были горды за свою страну, в которой из-за холодного климата теплые штанишки совсем нелишние. Дамы не поняли, но фильмы с участием этого артиста перестали пользоваться успехом. Но это так, ерунда. Более масштабное отрезвление произошло позже, в афганскую. Всем стало ясно - всеобщий мир равенства и справедливости наступит нескоро! На улицах вновь появились молодые покалеченные парни. Матери стали получать похоронки. Но дети Победы к этому времени уже благополучно миновав призывной возраст, обзавелись семьями, детьми. И все еще верили, надеялись.
       В середине восьмидесятых воодушевились перестройкой. Но повальный дефицит, многочасовое стояние в очередях дискредитировали идею. В результате, в девяносто первом они практически единодушно ратовали за победу демократии и рыночных отношений, плохо представляя, что это такое. Вследствие резкого изменения государственного строя, большинство из них изменилось до неузнаваемости. Но все же некоторые представители этого обласканного судьбой поколения так и остались неисправимыми бессребрениками и мечтателями, независимо к кому они себя когда-то причисляли - к физикам или же к лирикам. В девяносто первом им было по сорок-сорок пять лет.
       Арнольд шел в ногу со временем и в девяносто третьем был уже не тот, что раньше, старался крутиться, чтобы заработать деньжат. Государственная медицина разваливалась усиленными темпами, зато росли как грибы всякие частные медицинские центры и кабинеты. Они еще только с трудом раскручиваются, но уже ясно, что задумывались они как высококлассные лечебные учреждения (небольшая часть из которых действительно такими и была), но оказались, прежде всего, слаженными механизмами выколачивания из клиента (больного человека) денег. Тем более что сюда шли самые отчаявшиеся. Арнольда пугала непомерная алчность некоторых коллег. Он, как никто другой понимал, что коммерческая медицина никоим образом не заинтересована в скорейшем и полнейшем излечении больных. И, невзирая на уговоры, он отклонил несколько выгодных предложений. Его имя уже кое-что значило в отечественной кардиохирургии. Но, тем не менее, вследствие нищенской оплаты своего труда в государственной клинике, чтобы прокормить семью, он был вынужден подрабатывать у коллег консультантом.
       
       Мать близнецов, Альберта и Арнольда, была простой женщиной. Ее считали везучей – у нее возвратился с войны муж, хоть и без руки. Отец ловко научился писать левой рукой и несмотря не физический недостаток, служил в московском гарнизоне учетчиком. Во время войны ему полагался паек на себя и жену, а после войны дополнительные продуктовые карточки. Мужик он был старательный, аккуратный и не пьющий. В качестве поощрения часто получал от командования билеты в театр и кино. Тогда после войны крутили одну за другой западные трофейные киноленты. Трепетная беременная Маруся, проливая слезы над судьбой чужеземных киногероев, прониклась такой любовью к иностранным именам, что когда родились сыновья-близнецы, она назвала одного Альбертом, а другого Арнольдом. Муж не спорил. Он любил Марусю. А она любила все нежное ласковое. И вскоре Альберт превратился в Бертика, а Арнольд - в Нолика.
       Бертик прекрасно чувствовал себя с этим именем, а Нолик переживал с детства, едва поняв, что по-русски его имя значило просто «ноль». Это угнетало его страшно. Дразнили его нещадно и мальчишки, и девчонки, и даже учителя.
       Бертик получал двойку и ничего. Ему просто говорили: «Садись Бертик, плохо». Но стоило Нолику получить такую же оценку, как он с трепетом открывал дневник. Там перед размашистой подписью рядом с заковыристой лебединой двойкой в скобках стояло не прозаическое «плохо», а четко выведенное «ноль». Учитель так и говорил Нолик есть «ноль». «Ноль знаний!» Над ним покатывался весь класс!
       И Арнольд, скрепя зубами, старался изо всех сил никогда не получать плохих оценок.
       Они росли разными, эти братья – близнецы. С годами их отличить друг от друга стало еще проще. Даже в школе они не могли меняться местами и сдавать друг за друга экзамены. Их выдавало выражение лица. У Бертика – суровое, упрямое, у Нолика наивное и простецкое. Нолик учился на пятерки, а Бертик плевал на учебу и мог получить сегодня пять, а завтра два или кол. И ему было все равно. Он не радовался ни одной оценке, ни огорчался из-за другой. У него всегда находились более важные дела, чем учеба.
       То с ребятами ему нужно было играть в войну, то выискивать что-то на свалке металлолома, то разбирать и собирать велосипеды, мопеды, потом мотоциклы. Мотоциклы стали его настоящей страстью. Нолик же ничего не смыслил в мототехнике. И ему были противны эти буйные мальчишечьи игры. Когда братья были еще маленькими, мать требовала, чтобы они обязательно гуляли вместе. И Нолик играл в войну, обычно просиживая день напролет в укромном закутке, изображая военнопленного, в то время, когда Бертик носился, как угорелый, ловя врагов и шпионов.
       Нолик таскался с братом по свалкам, уныло взирая на кучи ржавого железа. Иногда он поднимал что-нибудь и спрашивал: «Бертик, это нужно?» Брат ругал часто его: «Ноли, какой ты бестолковый! Неужели не видишь, что это совсем не то?!»
       Позже, когда ужас перед увлечением Бертика техникой достиг апогея, Нолик наотрез отказался заниматься этой «ерундой». Бертик обиделся и пригрозил брату, что никогда не даст ему покататься на своем собранном своими руками мотоцикле. Нолик набрался наглости и заявил, что не станет заложником этой дурацкой машины. Бертик слыша, как порочат его любимое детище, не мог стерпеть такого отношения и врезал предателю. Нолик ответил. Завязалась потасовка. Потом мать долго им внушала, что братья, тем более близнецы, должны дружить. Они помирились, но больше не дружили. Даже в школе они расселись по разным партам.
       Для Нолика началось благодатное время. Он запоем читал, он собрал довольно приличный гербарий, потом увлекся анатомией, посещая анатомический кружок при музее.
       Бертик только скептически посмеивался. Он так и не простил брату презрение к его делу, которое он называл: «Скорость, машина – скорость». Бертик всегда считал Нолика хлюпиком, а теперь его уверенность только возросла.
       Но неожиданно Нолик поступил в медицинский институт, а Бертик, полный пренебрежения к учебе, пошел работать в автомастерскую.
       Мать была счастлива и очень гордилась Ноликом, а Бертика впервые назвала шалопаем. Это был удар по самолюбию Бертика.
       Вскоре он ушел в армию. А когда вернулся, то женился на самой красивой девочке во дворе, Анюте. Жених тоже был ей подстать. Оба брата выросли замечательными красавцами. И не мудрено. По роду уж так шло. И фамилия у них была Красавины.
       Нюта с радостью пошла за лихого Бертика. Но в нее давно и безответно был влюблен Нолик. Все время, пока брат был в армии, Нолик искал подходы к очаровательной соседке. Он ухаживал за нею трепетно и нежно. А Нюсе хотелось напора и страсти. Она встречала его с прохладцей. Нюсе хотелось напора и страсти. Шумный стремительный Бертик, недавно скинувший солдатскую форму и заново отремонтировавший свой знаменитый мотоцикл, предложил ей покататься, она согласилась. Он лихо прокатил ее до ближайшего леска и там уговорил Нюсю уступить ему.
       Накануне свадьбы к невесте пришел совершенно несчастный Нолик и спросил:
- Почему не за меня?
       Нюта, скрыв от всех, что уже беременна от Бертика, шутя ответила:
- Не могу же я выйти замуж за ноль!
       Арнольд поругался в этот вечер с матерью. И велел, чтобы она его никогда - никогда не звала Ноликом, а только лишь полным именем – Арнольд или на худой конец «Арни». Она обещала. Но куда там! Все так привыкли. И Нолик так и остался для всех Ноликом.
       У Нютика и Бертика родился сын Вячеслав, которого по семейной традиции стали звать Славик.
       Бертик, в силу своего ветреного характера, помогать Нюсе заниматься воспитанием сына совершенно не собирался. Только тогда она поняла, какую серьезную ошибку совершила, отказав мягкому преданному Нолику, но было уже поздно. Нолик никогда бы не пошел против брата в таком деле.
       Но вмешалась судьба. Бертика подвело его опасное хобби. Он до одури любил мотоциклы и был готов все деньги семьи потратить на какую-нибудь развалину, восстановить ее и гонять на предельной скорости. Однажды, не справившись с управлением, он погиб в одну секунду. Нолик долго не мог придти в себя после его смерти. Его поддержала вдова брата. Она прямо на кладбище с рыданиями бросилась к нему на шею и так и осталась на ней. Нюта убедила Нолика, что они должны придти друг другу на помощь.
       Они поженились спустя год. Нолик к тому времени закончил институт и уже стажировался. Нюта зажила спокойно, будучи в душе уверена, что Бог прибрал непутевого Бертика, чтобы они со Славиком были счастливы. Нюся убедила мужа, что другие дети им не нужны.
       Вскоре после смерти сына скончалась Маруся. Отец умер еще в шестьдесят первом. После кончины матери молодые остались втроем. Нолик обожал племянника и конечно мечтал приобщить к своей замечательной профессии. Славик не сопротивлялся. Его будущее было предопределено.

Глава 25. Павел у Славика и Марго сразу после свадьбы.

       На следующий день после свадьбы, часа в два к молодым заявился Павел. Славик был рад его видеть, потому что тот притащил с собой несколько бутылок пива и на всякий случай таблетки против похмелья.
       Новобрачный с утра страдал и когда, еле дотащившись до дверей, увидел перед собой Домбровского с пивом, то вскричал:
- Друг мой Пашка, проходи! Как я счастлив, что ты не забыл о нас в этот трудный день. Марюня, смотри, кто к нам пожаловал!
       Марго не отзывалась. Она валялась в кровати, лохматая, сбросив с себя свой ангельский лик. Волосы, крепко залаченные с вечера, теперь свалялись в плотное мышиное гнездо. Тушь размазалась по лицу и по подушке. Помаду она вытерла простынею.
- Марго!
       Она, наконец, отозвалась.
- Какой х… посмел нарушить уединение молодоженов?
- Марго, ты даешь! Это же Пашка!
- Я по мне х… собачий!
- Не сердись! Он нам пивка принес, позаботился о нас.
       Марго подняла голову.
- Давай сюда.
       Славик с размаху откупорил бутылку о комод. Марго выпростала голую руку из-под одеяла и, взяв пиво, процедила:
- Придурок, сколько раз я говорила, чтобы ты не портил мебель! Не смей больше так открывать бутылки.
- Я сейчас принесу открывалку, - сказал Павел и ушел в кухню.
Там он быстро откупорил все бутылки и вернулся.
       Высосав, примерно половину, Маргарита поставила пиво на пол, сказала: «Хорошо!» и потянулась. При этом у нее открылась верхняя часть тела. Соски вздыбились вверх. Славик залюбовался, несмотря на головную боль, и сказал Павлу, подмигивая:
- Что? Какова?
- Нет слов.
       Маргарита усмехнулась и стала медленно спускать простыню дальше. Славик цыкнул на нее:
- Закройся!
- А что? Пусть друг полюбуется и оценит.
- Закройся!
       Но Маргарита продолжала свое мерзкое дело. Славик бросился на нее и стал насильно прикрывать. Она захохотала, пытаясь выпростать то одну часть тела, то другую. Славик краем глаза заметив, что деликатный Павел скрылся, уже не мог остановиться. Софа скрипела и стонала под ними, а закадычный друг неслышно открыл дверь и ушел домой, чтобы дать возможность новобрачным побыть одним. Он знал их тайну и, несмотря ни на что, жалел Славку.
       Чуть позже Славик с женой допивал пиво на кухне, и думал о том, как ему повезло с другом. И не к месту он вспомнил, что тот женат на Насте, с которой у него случился казус, по пьянке. Он снова порадовался, что все обошлось, и девчонка оказалась очень разумной. Она все поняла и выбрала Домбровского.

 Глава 26. Окончание института.

       С июля девяносто третьего у Павла наступило более спокойное время. Институт был позади. Началась стажировка, потом была аспирантура. В семейный бюджет потекли хоть небольшие, но стабильные деньги. Спустя полгода, Настю по обмену молодыми специалистами отправили на три месяца в Англию за казенный счет. Это была большая удача. Павел тоже неплохо пристроился в одной из только открывшихся косметологических клиник.
       В это время они опять сдружились с Любой и Тарасом. Те на последнем курсе отыграли шумную веселую свадьбу и жили, душа в душу. Тарас устроился работать в подмосковный санаторий и там кормился в столовой, что явилось существенным подкреплением его мощному телосложению в трудные годы беспрецедентной дороговизны продуктов. В начале девяносто четвертого у них родилась дочь, Катерина.
       Павла тоже не покидала мысль о своем, родном ребенке. Много раз ставя ультиматум жене, он, наконец, добился своего. В конце девяносто четвертого Настя уже ходила с брюшком.
       Теперь она была практически изолирована от Красавина. Сам Павел общался с ним редко, да и то по телефону. Славика опять пристроили в теплое местечко под боком у Арнольда в кардиоцентре.

Глава 27. 1994 год. Конец декабря.

       За несколько дней до Нового, 1995 года, настроение у Вячеслава Красавина было препаршивое. Он собирался на симпозиум в Питер. Коллеги завидовали. Многие из них хотели бы вырваться из дома на 31 декабря, чтобы отметить там Новый год. Встречи, заседания, бесплатная гостиница, бесплатный «хавчик», концерт, развлечения. Вообщем неплохо. Коллегам было невдомек, что Славик мечтал провести праздник дома, с женой. Он долго упирался. Но Арнольд был непреклонен. Он натолкал ему столько всякой ерунды, что племянник, исчерпав все аргументы против, был вынужден оправиться на десять дней в Питер на встречу молодых хирургов на международный симпозиум по проблемам хирургии в современном мире.
       Предполагалось, что он встретит там Новый в изысканной и пьяной компании коллег. Поэтому случаю, спонсоры организовывали грандиозный фуршет. Обстановка должна быть самая непринужденная. Но Славику было наплевать на фуршет. Он хорошо помнил, что мать всегда настаивала на том, чтобы в новогоднюю ночь все, кто живет в доме, должны быть вместе, иначе отсутствующего покинет удача и наваляться неприятности.
       В Питере Славик крепился, но не разделял радужного настроения медицинской, а по большей части околомедицинской публики. Здесь у него пропал сон. Он хотел добраться домой, рухнуть в свою постель, и, обняв жену, спать, спать, спать.
       Вступая в брак, Вячеслав не надеялся ни на что хорошее, но как ни странно Маргарита переменилась. Это не значило, что она стала выполнять все его бредовые желания, но все-таки их жизнь до свадьбы и после нее, нельзя было сравнить. Марго стала более домашней, оставила свое пристрастие к ярким вычурным халатам, готовила обеды и ужины. Она даже перестала называть его Вавой. А главное Маргарита заботилась только о нем и никого не приводила в дом. Славик ходил кум королю, сват министру, но инстинктивно чувствовал, что такое счастье не может продолжаться бесконечно, хотя эту трусливую мыслишку он и загонял в самые дальние тайники подсознания.
       Иногда Славик даже зарывался, позволял себе быть недовольным, брюзжал на жену не в силу характера, а испытывая супругу. В силу этих соображений, он старался, как можно больше времени проводить с женой.
       В это время Арнольд, как назло, без конца посылал его в командировки в другие города на конгрессы, симпозиумы, коллоквиумы и прочие бесполезные собрания. Он давил на племянника, убеждая, что в молодые годы нужно, пока есть возможность, набирать рейтинг. И набирать его не только руками, но и головой. Он убеждал, что именно такие встречи позволяют быть в курсе новейших достижений медицины. Завтрашнюю победу необходимо наработать сегодня, а так же приобрести нужные знания и знакомства. Славик был просто обязан смотреть далеко в будущее, чтобы добиться успеха.




Глава 28. Люба вызывает Славку из Питера.

       В то время, как в Питербурге в гостиничном номере маялся Славик, Москва жила обычной предновогодней суетой. Москвичи осваивали недавно открывшиеся торговые комплексы. Вереницы машин устремились на огромные автостоянки перед новомодными магазинами «МЕТРО», «АШАН», «IKEA» и им подобными.
       Люба с Тарасом уже битый час бродили между полками, набитыми различными товарами. Они уже наполняли вторую тележку, но еще не дошли до середины зала. Замученный Тарас все порывался встать в конец огромной очереди, но Люба каждый раз тащила его дальше. Вскоре Тарасу удалось вырваться и пристроиться в длиннющий хвост. Люба раздумывала, не взять ли к новогоднему столу еще и семги, но вдруг услышала знакомый голос. Впереди Тараса, с большой тележкой стоял их бывший преподаватель Арнольд Гаврилович Красавин и его невестка, Маргарита Заварзина.
       Люба не удивилась. Не было ничего странного в том, что невестка и свекор вместе закупают продукты перед Новым годом. Ей только показалось необычным, что Арнольд ласково, по-хозяйски, приобнимал невестку за талию. Занятые оживленным разговором, они не обращали внимания на обступающих их со всех сторон покупателей.
       Наконец Люба и Тарас миновали заветную кассу и покатили тележки к машине. Когда продукты уже загрузили в багажник, Люба вспомнила, что забыла купить сыр и побежала обратно.
       Пока она отсутствовала, Тарас сумел поправить бампер, проверить масло, подкачать колеса, прочитать от корки до корки газету. Увидев жену, он вздохнул и спросил: «Что так долго?»
       Люба не стала оправдываться, а скомандовала:
- Выгружай тележку. Сидишь тут, млеешь, а я снова в очереди стояла!
       Тарас стал укладывать продукты в багажник, приговаривая:
- Вот набрала, ну набрала, опять столько же набрала! Куда столько?!
- Загружай! Ты это съешь быстрее, чем пакеты перекладываешь!
- Не ворчи. Вперед садись, машину побереги.
- Я сяду сзади. Я боюсь с тобой ехать на переднем сиденье. Трогайся, что стоим?!
       Грузный Тарас сел за руль старого Жигуленка и повернул ключ зажигания. Машина фыркнула, плюнулась и, наконец, дернувшись, загрохотала.
       «Вот увалень, что за увалень! Отец отдал ему свой автомобиль, а он никак не приведет его в порядок. Обо всем нужно самой беспокоиться!», - думала Люба, поглядывая по сторонам.
       В морозной темнеющей дымке она снова увидела Арнольда и Маргариту. Он вез тележку, а она шла рядом в сероватой, непонятного меха шубке. Он что-то говорил, а она смеялась.
       «Полная идиллия в семье», - подумала Люба и усмехнулась. Представить себя со своим свекром в такой же ситуации она не могла.
       Вдруг Маргарита поскользнулась и чуть не упала. Арнольд подхватил девушку и поцеловал в нос, а потом в губы.
       Машина Тараса повернула за колонну, которая скрыла от изумленной женщины странную пару. Люба приподнялась, вытянула шею, пытаясь еще несколько секунд лицезреть их.
- Садись, мне в зеркало не видно. Что ты там увидела?
- Ничего, - изумленно ответила жена.
       Дома, полная распиравшей ее тайной, она набрала телефон Насти.
- Привет! Твой дома? Дай на минутку.
- Зачем?
- Спросить хочу.
- Что?
- Надо, по работе, - соврала Люба.
- Сейчас позову. Павел, тебя Люба к телефону.
- Здравствуй, Крылова.
- Привет, Домбровский. Не рад слышать?
- Надо сказать не очень. Что надо?
- Не лезь в бутылку. Скажи мне, а Красавин сейчас в Москве?
- Нет, а что?
- А где?
- А тебе какое дело?
- По работе нужно.
- Почему сама ему не позвонишь?
- Не хочу. Там эта Маргарита. Не люблю я ее. Скажи, где он?
- В Питере. На конференцию молодых кардиологов улетел.
- А когда вернется?
- После Нового года, наверное. А что надо-то? Моя, не сможет тебе помочь?
- Не-а, трудный случай.
- А ты все-таки спроси у Насти.
- Нет, мне Слава нужен. Не знаешь, в какой он гостинице обретается?
- Подождать что ли не можешь?
- Все-таки, где?
- Точно не знаю. Он мне говорил, но я без внимания. Мне кажется «Русь» или «Дружба».
- Спасибо, Паша, век не забуду! Салют!

       Любе была вся на нервах! Ей казалось вопиющей несправедливостью заполучить такого мужика и его же обманывать! Она решила, что пострадавший, во что бы то ни стало должен узнать правду.
       Она не хотела ничего говорить ему про Маргариту конкретно, но считала должным намекнуть, пусть сам проверит.
       Вячеслава она нашла в «Руси».
- Слав, не узнаешь? Это Люба Крылова.
- Люба?! Здравствуй, какими судьбами? Что у тебя стряслось?
- Я хочу узнать, когда ты вернешься?
- Не знаю…
- Ехал бы ты в Москву.
- Что за срочность? - удивился Славик.
- Так, надо.
- Тебе надо?
- И мне тоже.
- Я не пойму, ты о чем?
       Славик был в замешательстве. Любу Крылову он не видел уже несколько лет.
- Приезжай, я все расскажу.
- Скажи по телефону.
- Не могу, трудный случай. Позвони когда вернешься.
- Ты можешь к Арнольду обратиться. Я ему позвоню, попрошу помочь.
- Нет – нет, я хочу с тобой поговорить. Позвони мне, как приедешь в Москву.
- Хорошо, только я номер твоего телефона забыл.
- Записывай. 244 ….
       Славка недоуменно пожал плечами. Он ничего не понял и конечно не поехал, выбросив из головы Любин звонок. Но тридцать первого, с самого утра, он не находил себе места и звонил жене каждый час. Она уговаривала его ни о чем не беспокоиться и зря не транжирить деньги на телефонные разговоры, потому что для нее расстояние не препятствие, чтобы чувствовать себя с ним рядом. Это успокаивало минут на пятнадцать – двадцать, а потом все начиналось сначала.
       В половине восьмого Славик решительно собрал сумку, сдал ключи от номера и умчался в аэропорт и почти сразу улетел. Из Шереметьева он позвонил Маргарите. Трубку никто не снял. Славик позвонил домой, у Арнольда была срочная операция, мать встречала Новый год в одиночестве. Она просила, чтобы он с Маргаритой прямо с утра приехали к ней, для того, чтобы хотя бы вдогонку всем вместе отметить наступление Нового года. Славик не хотел давать такого обещания, потому что с удовольствием провел бы весь следующий день с женой. Но мать заставила его пообещать навестить ее первого, с утра. Славик обещал. Повесив трубку, он укорил себя за слабодушие.
       Потом он набрал номер матери Маргариты. Оказалось, что она давно спит. Теща страшно возмутилась его позднему звонку и выговорила зятю, что Новый год не является причиной, чтобы тревожить людей по ночам. Славик еле добился у нее ответа на вопрос, нет ли у нее дочери. Маргариты там не было. Он еле нашел такси и по дороге придумывал разные варианты, которые могли бы оправдать отсутствие жены дома.
       «Дрыхнет», - решил он и представил себе, как потихоньку открывает дверь, бесшумно раздевается, проходит в комнату и ныряет ее теплые объятья. Он так и сделал.
       Действительность была ужасна! Второй час ночи, за окнами грохочут петарды, а Славик стоит в полутемной комнате и не может осознать происшедшее. Он застал их! В теплой пастели на его месте лежал другой мужчина. Это был Арнольд!

Глава 29. Вячеслав Красавин. 1995 год, 1 января. Ночь.

       «Сегодня я понял, что такое черный день.
       Два обнаженных тела, едва прикрытых простынею, предстали предо мною. Я ужаснулся, когда увидел свою жену, мирно почивающую в объятьях другого мужика. Я не узнал его сначала. Но потом предательство, как дамоклов меч обрушилось на меня. Я так рвался домой к Маргарите и нарвался! От нее я ожидал чего угодно, только не связи с моим отчимом.
       Не могу сказать, что на сто процентов я был уверен в своей своенравной супруге. В глубине души я всегда ждал от нее чего-нибудь такого. Но то, что я увидел сегодня, меня сразило наповал. Пол заходил подо мной ходуном, когда я понял, кто ее партнер. В сумеречном свете лампы, свисавшей с потолка нашего маленького коридорчика, я различил лицо друга всей моей жизни. Ему я доверял как себе и даже больше, чем себе! Каждый свой шаг я сверял с ним. Я шел за ним, как щенок на поводке. Он был мне примером во всем. Я часто противоречил матери, чтобы угодить ему. Едва он открывал рот, я уже предугадывал его желание.
       Мои ноги приросли к полу. Я все никак не мог оторваться от мрачной картины. Маргарита блаженно раскинулась на кровати и как всегда чуть улыбалась во сне. Рядом с ней, положив седеющую голову ей на плечо, обхватив корявыми пальцами ее упругую грудь, прижавшись к ней всем своим телом, лежал Арнольд. Арнольд! Мой Арнольд! Мой дядя! Мой отчим! Мой отец, в конце концов!
       «Боже мой! Боже мой!» – металось у меня в голове.
       Я смотрел на двух дорогих мне людей и не понимал, как я выпал из сферы их интересов. Я же любил их! А они оказывается любят друг друга! И это перечеркивает мою любовь к ним раз и навсегда!
       Я не знал, что делать дальше и стоял как истукан. Вдруг Маргарита зашевелилась, повернулась на бок, но Арнольд властным движением снова прижал ее к себе. Простыня поползла и соскользнула на пол.
       Час назад я в тревоге искал такси, чтобы, не дожидаясь открытия метро, уехать из аэропорта. А теперь стоял, не зная, что мне делать!
       Я вспомнил, что привез Марго подарок. Небольшую картину Тропарева-Сокольского «Вид Петергофа с моря». Она любила живопись. И современную и старинную, и русскую и западную. Она часто таскала меня в музеи и могла подолгу бродить по полупустым залам, рассматривая то одно полотно, то другое. Я не понимал этого ее увлечения. По мне хорошая фотография начисто исключала всякое малеванье. Когда Маргарита переходила от картины к картине, я садился на скамеечку и терпеливо ждал, когда она решит перейти в другой зал. Там я снова искал, куда приземлиться. Иногда она мне разрешала посидеть в буфете до ее возвращения. Я брал пиво и неспешно отпивал по глоточку из бутылки. Я был рад, что у нее есть столь безобидное увлечение и иногда даже покупал какую-нибудь мазню, чтобы ее побаловать. Сегодня я готовил сюрприз, но в этот день сюрприз был приготовлен для меня. И какой! Я потихоньку вышел из комнаты, взял свой кейс, но оставил картину в коридоре, чтобы они увидели, что я был здесь и знаю их тайну. Не объясняться же мне с ними! Итак все ясно, как Божий день! Я вышел на мороз и растерялся. Куда мне идти? К матери завалиться среди ночи и заложить Арнольда? И нанести ей может быть смертельный удар? Нет, так нельзя делать. Для нее это должно остаться тайной. Я разведусь с Маргаритой, а мать пусть так и не узнает причины. Я скажу Марго, чтобы молчала. И Арнольду … тоже скажу! Сниму себе на некоторое время квартиру или комнату, а там видно будет. Куда же теперь? Выбора у меня нет. В Москве существует только одно место, где меня могут приютить в любое время дня и ночи. Это дом Павла. Я давно не видел его, закрутился со своими делами.
       Я поймал бомбиста и вскоре был у друга. Пашка, верный мудрый Пашка! Что бы я делал без него? Он нашел для меня слова и протянул руку помощи. Мы пили с ним питерский коньяк и разговаривали. Я рассказал ему все, совершенно ничего не утаивая. К утру там меня нашла мать. Позже я узнал, что ей позвонила Маргарита, чтоб ей было пусто! Так что тайны не получилось. Я был вынужден ехать домой к матери, потому что представил в каком она сейчас состоянии. Павел побоялся отпускать меня одного и проводил, потому что я еле держался на ногах. Мама встретила меня на пороге. Мы кинулись друг другу в объятья. Она страдала из-за меня, а я переживал за нее.
       Я поселился дома. Арнольд зашел к нам один раз забрать свои вещи.
       Почему я тогда сразу не растерзал любовников? Не знаю. Помню, у меня даже не возникало такой мысли. Напротив я почувствовал необыкновенную всеобъемлющую любовь к ним обоим. Чувство страшной потери пришло позже. Но ни в тот трагический момент, ни после я не желал их смерти».

Глава 30. Новый, 1995 год в доме Домбровских.
 
       Счастливого Максима с подарками уложили спать. Настя тоже прилегла. Она была снова беременна. После окончания института Павел настоял, чтобы она родила ему ребенка. Она была на пятом месяце.
       Андрей Леонидович, Зоя Константиновна и Павел еще сидели за столом. В половине третьего раздался звонок в дверь. Хозяева никого не ждали и слегка напугались.
- Кто там? - спросил Павел настороженно.
- Я, - донесся из-за двери знакомый голос.
       Павел распахнул дверь.
- Вячеслав?! Какой сюрприз! Заходи, мы еще гуляем! – воскликнул Домбровский, но тут же осекся. - Что случилось?
       Славик был страшно бледен, лицо измазано потеками слез.
- Кто-то умер? – спросил Павел шепотом и сразу подумал на Арнольда.
- Я умер, - пролепетал Славка и заплакал.
       Видеть плачущим всегда веселого ироничного Славика было жутко.
- Да заходи же, раздевайся. Пойдем в гостиную. У нас стол накрыт. Выпьем.
- Я не могу в гостиную, - пролепетал Славик. - Если можно, пойдем на кухню.
- Хорошо, проходи.
       В дверях показался Андрей Леонидович.
- Слава, здравствуй.
- Здравствуйте, - сказал Славик, пряча глаза в пол.
- Паша, веди гостя за стол.
- Папа! Нам нужно поговорить. Мы будем на кухне.
 
       Андрей Леонидович недовольно кашлянул и побрел обратно. Павел щелкнул защелкой своей комнаты и повел Славика на кухню. Там не было стола. Его унесли на время встречи Нового года в комнату поближе к елке. Друзья устроились у подоконника на табуретках. На праздничном столе стояла недопитая бутылка водки, но Павел открыл холодильник и достал из морозилки еще одну, целую, отвинтил пробку и разлил по стаканам ледяную жидкость.
       Славик выпил и молча посмотрел в ночную улицу, где нестройно в разброд трещал и вспыхивал разноцветными искрами доморощенный салют. Павел молчал некоторое время, потом не выдержал и сказал:
- Рассказывай!
       Вместо ответа Красавин ударил кулаком по подоконнику и налитыми кровью глазами обратился к Павлу:
- Ты знал?!
- О чем ты говоришь?! – вскричал Павел.
       Ему представилось, что правда про Настю и Максима каким - то образом выплыла наружу.
- Ты знал, что Маргарита и Арнольд наставляют мне рога?!
       Павел обмяк и даже развеселился.
- Тебе смешно?!
       Славик схватил Павла за рубашку у горла. Павел резким движением оторвал Славку от себя. Верхняя пуговица отлетела и звонко поскакала по полу.
- Очнись! Я видел их пару раз вместе, но не мог и предположить такого.
       Красавин сел, сам налил себе еще водки и выпил.
- Представляешь, я их застал!
- Как же так?!
       Славика пронизала жуткая злость.
- Я был в Ленинграде. А они тут забавлялись! Арнольд, гад на тусовку загнал! Паша, у тебя есть пистолет?
- Нет. А зачем тебе?
- Убью обоих! Не знаешь где купить?!
- Не знаю. И не советую из-за шалой бабы весь век на нарах париться.
- Я не смогу жить с таким грузом.
- Сможешь! – сказал Павел и подумал: «Я же смог!»
- Мне таксист, как то предлагал пушку, а я не купил дурак. Но ничего я найду!
- Пистолет может оказаться паленым. Тебе всех собак навешают. Все нераскрытые убийства.
- Что же делать?! – Славик вскочил и заходил по кухне. – Она …., она…., она последняя … Я застал их в постели! Меня отправили, а сами в койку. Как подло, как зло!
       Славика трясло.
- Сядь! Расскажи все по порядку! Как все случилось?
       Славик трагически посмотрел на друга, кусая губы. Но ему необходимо было выговориться до конца. Он был как ребенок в этот момент. Ему казалось, если он расскажет, то от этого его беда станет меньше. Умный старший товарищ уверит, что его проблема это ерунда, пустяк.
- Ты мой единственный друг, - начал он.
       Павел сделал жест, означающий: «Я буду молчать».
       И Славик продолжил:
- Арнольд послал меня на неделю в Питер на симпозиум! Я не хотел ехать! Видит Бог, я так мечтал остаться дома! Но он настоял. Там была скукотища, я еле выдержал чтения и прения. На банкет не стал оставаться, дернул в Москву, чтобы с женой Новый год встретить. Открыл дверь, а они там лежат, голые, обнявшись. Спят.
- И что ты?! – испугался Павел.
- Я ничего!
       Славик горестно развел руками.
- Я тряпка, слабак! Нужно было убить их на месте!
- Ну и…?
- Я ушел. Они наверно даже не слышали.
- Ты был без вещей?
       Славик оглянулся вокруг себя:
- Я оставил им черную метку.
- Ты говоришь загадками.
- Так ерунда, картина.
- Значит, поймут, что ты был.
       Славик снова заплакал. Павлу стало противно, но он преодолел себя и погладил по его еще мокрым от снега волосам.
- Успокойся, не плачь, нужно думать, как жить дальше.
- Я не могу жить. Я не переживу.
       Славик резко встал и пошел в коридор. Павел испугался, что он сейчас уйдет. Он не хотел отпускать его в таком состоянии.
- Постой, ты куда?
- Я сейчас!
       Славик открыл свой портфель и извлек оттуда бутылку коньяку.
- Вот, прихватил марочного. Отличный коньяк. Давай выпьем. Арнольду вез.
       Проснулась Настя. Она застучала в дверь.
- Павка, открой. Зачем ты меня запер?
- Побудь пока там.
- Что ты задумал?
- Ничего, просто побудь у себя в комнате.
- Что случилось?
- Ничего, спи!
       Настя пошла на хитрость и стала канючить.
- Павличек, открой, я очень хочу в туалет. Для маленького вредно терпеть.
       «Почуяла с…а, что кобель рядом», - подумал супруг, но все-таки открыл, потому что в дверях гостиной показалась Зоя Константиновна.
- Здравствуйте, Зоя Константиновна, - запинаясь, сказал Славик.
       Водка уже забирала его, и он приходил в себя.
- Здравствуй Слава. Что тут происходит? Что вы прячетесь? – спросила она удивленно.
- Все в порядке, мама, все в порядке.
       Вышла Настя.
- Слава?! Здравствуй.
       Славик посмотрел на заспанную женщину в полосатой пижаме с оборочками.
- Настя?!
- Да.
- Привет. Давно не видел.
- Иди, надень халат, - недовольно пробурчал Павел. – И причешись!
       Павлу не понравилось, что Настя вышла из своей комнаты, но его немного успокаивало, что она беременна. Сознание женщины, у которой двое детей подсказывает ей разумные решения. Она всегда держит себе на уме, как она будет воспитывать свое потомство: одна в нищете и нужде или в обеспеченной семье с заботливым мужем, не пьющим и не гулящим. Настя оделась, и Павел рискнул впустить ее в кухню.
- Ты сходила куда хотела?
       Настя нахмурилась и пошла в туалет.
- Туалет направо, - подсказал он ей.
       Она дернула круглую ручку и оторвала ее.
- Паша!
- Что еще?
- Она оторвалась!
- Все не слава Богу! Подожди, Слав, я сейчас открою дверь жене.
Он ухватился за штырь и дернул. Дверь открылась.
- Иди.
       Павел возвратился на кухню. Славка уже распечатал коньяк, налил себе, Павлу и Насте. Павел взял Настину рюмку и разлил ее по двум другим.
- Она не будет пить, она беременна, - на всякий случай предупредил он.
       Славка кивнул и распухшими красными губами стал отхлебывать коньяк, как чай. Павел тоже отпил глоточек. Во рту стало противно горько-сладко. На кухне появилась Настя. Вид у нее был такой, словно она говорила, что ее не выгонишь теперь ни за какие коврижки. «Вот зараза!»
- Слава? Что произошло?
       Тот тут же откликнулся на нежный Настин голосок. Глядя трагически ей в глаза, он произнес с пафосом:
- Я развожусь с Маргаритой!
- Почему?!
- Она мне изменила!
- Кто тебе сказал? Может быть это только наговоры!
       Славик засмеялся пьяным смехом.
- Какие наговоры, Настенька! Я сам своими глазами видел ее и Арнольда. Ой! Проговорился, пьяный дурак! Пусть! Ерунда! Все равно все узнают, теперь.
       Настя испуганно замолчала и с жалостью посмотрела на гостя. Павел наблюдал за нею и радовался, что ему вовремя пришла идея завести второго ребенка.

Глава 31. Славик и Марго.

       Славик пасовал перед разводом. Честно говоря, он откровенно трусил. Его пугала эта тягостная процедура и необходимость выставлять перед совершенно незнакомыми людьми свою беду, свой позор, перетряхивать сокровенное перед равнодушными и правильными чужими людьми, выворачивать свою жизнь наизнанку.
       Павел до последнего дня уговаривал его простить Маргошу. Он не знал, что мнение Славика никого не интересовало. Никто не звонил, не каялся, не просил прощения.
       Славик не ожидал такого наглого молчания и ничего сам не предпринимал. Чувствовал он себя скверно, вдобавок сильно простудился. Накануне дня подачи заявления у него поднялась высокая температура. Анна Григорьевна разволновалась, и это отвлекло ее от их общих переживаний. Она испугалась, видя тяжелое состояние сына, и даже уговаривала его плюнуть на все и не ходить разводиться.
       Но вечером перед назначенным днем позвонила его «бывшая», и он уперся. Он не хотел, чтобы Марго думала, что ему все еще дороги их отношения, что он переживает и не хочет развода. Они договорились на три часа.
       Мать загрустила. Она считала, что вслед за Славиком наступит ее очередь, и Арнольд тоже потребует развод.
       С утра, Славик лежал на диване в гостиной и делал вид, что спит.
       Анна Григорьевна тихо плакала. Славик даже не пытался ее успокоить. Но она тронула его пылающие руки и воскликнула:
- Ты весь горишь! Ставь градусник.
       Температура подкатывала под сорок.
- Нужно вызвать скорую, - сказала мать.
       Славик стал отнекиваться на том основании, что он сам врач, но она не слушала и тут же набрала ноль три. Они занялись спасением его жизни и немного отвлеклись от горя, обрушившегося на их невинные головы. Мать настаивала на переносе времени похода в ЗАГС, но Славик все равно поехал, потому что желал быть сильным и решительным.
       Все оказалось проще, чем он ожидал. Детей у них не было, они просто написали заявление и разбежались.
       Тупо вписывая свои данные в бланк, выданный ему сотрудником ЗАГСА, Славик не смотрел на Марго, чтобы не искать на ее лице признаки раскаяния.
       Он сразу заполнил все правильно, а Маргарите пришлось переписывать. В это время Славик бродил по маленькой приемной и рассматривал плакаты.
       Один из них со зверским лицом бактерии гласил: «Спид не дремлет!».
       Славик поразился сообразительности сотрудников данного учреждения. Плакату они нашли самое подходящее место. Люди, теряющие спутника жизни, часто пускаются во все тяжкие.
       Едва приняли заявления, супруги вышли из теплого здания в стужу и метель и, не сговариваясь, пошли в разные стороны.
       Через минуту Славик не удержался и оглянулся. Марго не было. Плотный косой снег скрыл ее.
       Славик получил осложнение и свалился с тяжелым воспалением легких. Он болел почти до дня, когда должен был получать свидетельство о разводе.
       Восьмого апреля Маргариту и Вячеслава развели раз и навсегда. Он не жалел ни о чем. Ни о том, что встретил Маргариту, ни о том, что ушел от нее. Как они там жили с Арнольдом, ему было совершенно неизвестно. Анна Григорьевна осунулась и постарела. Ее поддерживало только то, что сбежавший муж не требовал у нее развода. Сын знал, хотя они об этом никогда не говорили, что мать надеется на возвращение мужа. Анна разрешила беглецу взять из квартиры все, что он захочет. Арнольд покидал в баул немного своей одежды и ушел. Он даже не стал копаться в гардеробе. Его пиджаки и рубашки так и болтались на вешалках, а на его полке царил идеальный порядок.
       Во время болезни Красавина-младшего Павел не раз навещал его. Славик попросил друга отвезти заявление об уходе из кардиоцентра и, главное, подписать у Арнольда.
       Пришлось, правда, самому ехать туда, чтобы забрать трудовую книжку. Но в свое отделение Славик не поднимался и с сотрудниками не встречался.
       Некоторое время он сидел без дела. Летом его приняли на работу в районную клиническую больницу.
       Врачей не хватало. Его сразу взяли в оборот. В кардиоцентре он больше был на подхвате, а здесь работы было навалом. Славик набил, что называется руку. Он даже был доволен, что ушел от Арнольда. Он почувствовал свободу и мог действовать без оглядки на отчима. По крайней мере, никто не смотрел на него как на блатного. Что касается денег, то их катастрофически не хватало. Славка вечно ходил с пустыми карманами.

Глава 32. Из дневника Павла Домбровского. Леночка. 1995 год, 27 июня.

       «Когда мне было лет восемнадцать – двадцать, я ужасно боялся, что любовница вдруг скажет, что беременна от меня. Я даже представлял, как я в ответ на ее претензии строго произнесу: «Аборт, только аборт. Никаких детей!»
       Я решительно не хотел иметь их! Пеленки, распашонки, зависимость от маленького слабого существа. Я не желал иметь детей и точка! Карьера, собственные удовольствия для меня были понятны и желанны, а жить ради кого-то, для меня тогда было неприемлемо. И вот сегодня у меня родилась дочь. Я думал, что сойду с ума от счастья!
       Пару дней назад, я увидел мою жену в окне роддома. Моя Настя, мое сокровище машет мне рукой из окна. Я готов был взлететь на третий этаж, чтобы обнять ее. Ее и малышку, мою крошечную доченьку. Ничего подобного я не ощущал, когда родился Максим. Тогда все было буднично и немного трагично: бесконечные крики ребенка и Настя, выбивающаяся из сил от недосыпания, и моя мама, наматывающая в темноте по квартире километры, надрывая руки от тяжести чужого внука.
       Мне было жаль маму, но я не мог открыть ей тайны. Теперь все по-другому. Скоро выпишут из роддома моих девчонок. Мою Настю и мою ненаглядную доченьку.
       Малышку я назову Елена. Так звали мою бабушку, которая была мамина мама. Другого имени я не могу и представить себе для моей дочери.
       Как я счастлив, что у меня родилась именно дочь! Я не понимаю мужчин, которые жаждут удовлетворить свои амбиции и кричат на всех углах: «У меня сын, у меня сын!»
       Неужели они не хотят изо дня в день наблюдать, как нежное женственное чудо, постепенно из крохи превращается в удивительную грациозную девушку, бросающуюся к вам, едва вы показываетесь на горизонте, целующую вас по случаю и без случая своими восхитительными губками, обнимающую вас своими нежными ручками.
       «Девочка, моя, девочка моя, - распевал я за рулем подержанного форда, направляясь с узелком к роддому возле станции метро «Волжская». - Твоя жизнь – моя жизнь, твое счастье – мое счастье!»

Глава 33. Настя выписывается из роддома.

       Первого июля приехала теща. Павел встретил ее на вокзале. Он не видел ее несколько лет. Обычная деревенская баба. «Как она могла родить такое чудо как Настя?» - задавал он себе вопрос.
       Зять старался показать, что относится к Клавдее Матвеевне с уважением. Настя так любит мать, что если возникнет необходимость выбирать между ним и матерью, то Павел не был уверен, что она предпочтет его.
       В 1995-ом в Москве было уже полно разнообразных товаров, а теща привезла из деревни картошку, несколько банок прошлогодних консервированных огурцов и помидоров, забитого гуся и еще что-то. Зять был возмущен, что опять приходилось тащить ее сумки до машины, сгибаясь под тяжестью груза, потому что теща сказала, что брать носильщика это расточительство. Павел хотел заплатить сам, но она воспротивилась, хотя мяла в кулачке свою тысячу. Павел сердился, про себя, но не ударил лицом в грязь и транспортировал всю эту груду, как она говорила, гостинцев. А по его мнению всякой дряни.
       Тем больше зять был поражен, наблюдая, с каким удовольствием Зоя Константиновна разбирала сумки и раскладывала пакеты по полкам холодильника.
       Но даже приезд тещи не мог испортить его настроения!

       Глава 34. Павел едет в роддом.

       «Настя и Лена! Лена и Настя!» Их имена звучат в душе моей сладкозвучнейшим сплетением витиеватых виршей. Узелок моей малышки, собранный бабушками приветливо качается на переднем сиденье.
       Настя, похудевшая и обескровленная, наконец, вышла ко мне. Я сразу поцеловал ее, долго-долго. Медсестра получила отступное и отдала мне мое сокровище.
       «Иди ко мне моя крошка! - сказал я и тут же представил, что она станет взрослой и может выйти замуж.
       Сердце мое болезненно сжалось от чудовищной и глупой мысли: «Я не позволю, чтобы моя кровиночка, мое счастье, моя радуга небесная досталась какому-то болвану!»
       Я чуть не заплакал от мысли, что придется отдать ее кому-то в жены. Я еще не видел лица ребенка, но уже страдал за него.
       Как мне передать свои чувства? Слова не в состоянии этого сделать! Я лишь скажу, что я просыпался на каждый «ох» и «ах» моей малышки. Я провел немало бессонных ночей у ее постели. Я не позволял никому ее лечить, когда она болела. Я забросил практику и прочитал не одну тонну литературы по педиатрии. Я сам прописывал таблетки и делал уколы. И прежде, чем применить то или иное средство, я проверял его на соответствие сертификатам в нашей лаборатории. В общем две женщины царили у меня в душе: мой малюсенький Ленок и моя мама Зоя. Мы парили в облаках, а Настя была внизу. На земле! Но моя!»

Глава 35. Славик после развода с Марго.

       Несмотря на рану, нанесенную ему женой и отчимом, Славик очень скучал по ним обоим. Он корил весь мир, так отвратительно устроенный, потому что иногда ему ужасно хотелось взглянуть на них хоть одним глазком.
       Каждый раз, проезжая мимо остановки, где когда-то они вместе с Маргаритой, спеша в институт, поджидали общественный транспорт, он бросал взгляд на потенциальных пассажиров, но так ни разу и не заметил среди них знакомых лиц.
       Арнольда он как-то встретил в своей больнице. Тот прошаркал по треснувшим плиткам холла, не заметив племянника. В нахлобученной на глаза шапке, замотанный чуть не до глаз желтым кашне, отчим показался Славику дряхлым стариком.
       Вечером того же дня Славик торопился на стадион. Доктор футбольной команды просил посмотреть молодежь.
       Время от времени Красавин соглашался на его просьбы послушать сердца и посмотреть кардиограммы, потому что взамен получал контрамарки на стадион на лучшие матчи. Он брал с собой Пашу. На несколько часов друзья становились отчаянными болельщиками.
       И в этот раз он шел зарабатывать контрамарки, пробираясь по расчищенным дорожкам парка к крытому футбольному корпусу, еще недавно полному всяких лавчонок на радость администрации.
       «Торговцев выгнали из храма, - говаривал доктор Мартынов, потирая руки, шутливо прибавляя: Все, все возвращается на круги своя!»
       Славик спешил, потому что не смог выбраться пораньше с работы. Чтобы сократить путь он решил пройти в боковую калитку и срезать путь через залитое льдом футбольное поле.
       Каток встретил его музыкой, разноцветными огнями и молодежью, не боявшейся мороза. Снегу в этом году выпало огромное количество. Дворники намели по обеим сторонам дорожки сугробы по два метра. «Удивительно, как только они смогли забросить снег на такую высоту?» – думал Вячеслав, скользя меж снежных стен. Мороз крепчал.
       Он вышел на тропинку, пролегающую вдоль ледяной дорожки, и вдруг увидел на льду их! Марго и Арнольда!
       Он, стройный, подтянутый, молодой, в красивом дорогом свитере и джинсах в облипочку, важно скользил по кругу. За ним следовала Марго, с развевающимися волосами, перехваченными пушистой белой повязкой, в мягком спортивном костюме, хорошенькая раскрасневшаяся. Он вез ее за руку. Они катились довольно быстро, но как-то через чур размеренно, по-семейному.
       Славик поразился ее покорному преданному взгляду, который она ни на миг не отрывала от его лица.
       Вдруг Арнольд оставил свою подругу и сделал несколько замысловатых прыжков. Марго подъехала к нему и поцеловала в губы. Он схватил ее и закружил. Они чуть не упали. Потом опять под плавную музыку заскользили по кругу.
       Славик стоял, разинув рот. Он неожиданно понял, что его собственная молодость в этом случае никакое не достоинство! Оказывается, они не только спят вместе! Вот как!
       Он любил их обоих и обоих ревновал! А они отрезали его от себя и им хорошо! Он не был им нужен, когда они вместе!
       Зрелище стало настолько нестерпимым и горьким, что во рту у него запершило и сдавило горло.

       Славик заторопился прочь от огней, флажков, музыки. Он поспешил подальше от счастливчиков, забился в тень и там, на одной из аллей, нервно рассмеявшись, прижал к лицу горсти снега, охлаждая огонь, внезапно вспыхнувший в крови.
       После этого случая Вячеслав больше не ездил по улице, где прежде жил с Маргаритой и не искал в толпе знакомые лица.
       Он больше не корил себя за то, что не уговорил вернуться к нему Маргариту. Когда-то он был слеп, а она любила другого и нагло, бессовестно обманывала его! Любила другого! Это до сих пор, как ни странно, не укладывалось в его голове. До этого случая ему почему-то казалось, что случилось досадное недоразумение. Он никогда по настоящему не верил в ее измены! Даже в ту страшную Новогоднюю ночь, он был уверен, что, мотаясь по городам и весям, по долгу оставлял ее одну, а она просто нечаянно сбилась с пути, а, в самом деле, она любит только его одного, чудного и бесподобного Славика Красавина!

Глава 36. Из дневника Павла Домбровского. 1998 год.
 
       «Настя опять по приглашению ездила в Лондон. Я не могу сказать, что ее не видел все это время. Я ездил к ней один раз. Очень дорого вышло, но было занятно взглянуть на страну, на город, на клинику, оборудованную по последнему слову техники, но больше всего меня интересовало, что за сотрудники работают рядом с моей женой.
       Жила она в гостинице вместе с новой подружкой, которую звали Долли. Непосредственным руководителем я тоже остался доволен, профессор Петерсон оказался солидным седовласым мужчиной, около семидесяти лет. Но некоторые из его подчиненных были весьма молоды. Придирчиво прикидывая, кто из них подходит на роль любовника моей жены, я решительно отмел двух темнокожих врачей и китайца, и странный угрюмый англичанин тоже был не в счет. Я остановился на одном поляке, светловолосом, голубоглазом, симпатичном. Обеспокоенный этим обстоятельством, я поставил Насте ультиматум. Я хотел, чтобы она немедленно прервала свою практику и вернулась срочно домой. Настя с возмущением отвергла мой приказ. Я пытался укорить ее тем, что она бросила на произвол судьбы дом, семью.
       Но жена неожиданно взбеленилась:
- Семью я не бросила, а оставила на тебя, мой дорогой. Значит, ты без меня не справляешься? Это ново! Нужно где-нибудь записать! Три месяца не продержался!
       Я возмутился:
- Я справляюсь не хуже, чем ты. Но я же работаю! Ты должна поклониться в ножки моей матери, что она тянет твоих детей!
- И твоих!
- И моих! Но…
- Приеду и поклонюсь! Не сомневайся. И передавай ей мою благодарность. Ничего милый справишься. Ты же мужчина! Или ты слабоват?
       Мне такой поворот разговора совсем не понравился, и я решил уступить:
- Я нормальный. И хочу иметь нормальную жену.
- Видимо под словом нормальная ты подразумеваешь какую-то другую особенную женщину. Возможно, я тебе не подхожу.
- Не переворачивай все с ног на голову.
- Погоди! Мы с тобой согласовали срок возвращения, так о чем ты теперь твердишь?
       Я решил ее припугнуть:
- Смотри, Настена, я могу и найти себе кого-нибудь, пока ты тут прохлаждаешься.
- У тебя кто-то есть? – спросила Настя просто, между прочим.
       Я не заметил волнения на ее лице. Мне стало нехорошо, и я подумал, что она действительно найдет здесь себе дружка и бросит меня с двумя детьми. Вернее с одним ребенком. Пацана она непременно заберет с собой.
- А у тебя? - мой голос предательски дрогнул.
- У меня – нет! А у тебя?
       Я покачал головой.
- Я просто соскучился.
- Тогда не порти нам встречу.
       Я колебался. С одной стороны был рад, что она так далеко от Красавина, но с другой – нахождение возле нее симпатичного блондина внушало некоторые опасения.
       И вот она, наконец, вернулась. И все стало на свои места!»

Глава 37. На кладбище. 1999 год. Ноябрь.

       Славик идет под руку с матерью по льду, едва запорошенному сухим снежком. На кладбище печально и пустынно. Только движутся через ворота траурные процессии одна за другой. Холодное небо посылает на землю редкие снежинки. Они медленно оседают на могилах и на дорожках между ними. Снег на могилах, как на живых тает, а на дорожках застывает и накапливается. Эта ужасная, невероятная метаморфоза делает кладбище пятнистым и еще более страшным.
       Экскаватор не успевает выкапывать ямы. Медленно двигаются каталки,. сопровождаемые процессиями людей, рассчитывающим на то, что те вскоре сбросят страшный груз в рыжие мокрые ямы, и в тепле и уюте можно будет пить водку. Продрогшие музыканты, в надежде снискать хлеба насущного, шныряют от одной группы к другой, предлагают свои услуги. Родственники, чтобы сократить печальное ожидание, заказывают музыку. Медные трубы то и дело выбрасывают в сумрачное пространство тяжелый дух, литавры вскрикивают металлом, барабан надрывно вздыхает: «Бом. Бом».
       Славик морщится, глядя на оркестр. Ему не нравятся подобные развлечения близких на похоронах. Славику кажется, что он равнодушен к сегодняшней церемонии. Он заставил себя забыть, что у него была красавица-жена Маргарита. Он не видел ее много лет и сейчас в гробу не узнал. Там лежит темная морщинистая старуха с желтой пергаментной кожей.
       Славик повидал много покойников, но сейчас недоумевает, то ли болезнь так изменила бывшую жену, то ли просто он не видит блеска ее вострых глаз.
       Только по странной насмешливой улыбке, что прилипла намертво к лицу покойницы, он понял, что это она. Он вспомнил эту улыбку, когда видел ее в последний раз после получения свидетельства о разводе.
       Прощаясь с ним, Марго крикнула:
- Прощай! Вава! Будь здоров, - и хохотнула.
       Ему показалось, что и сегодня из гроба она надсмехается над ним. Славику захотелось послать церемонию ко всем чертям и смыться с кладбища, но он заставил себя подойти ближе к могиле.
       Сжимая в руках бежевую обивку гроба, еле держась на толстых ногах, стояла мать Марго. По щекам у нее текли слезы. Лицо ее было удивительно похоже на лицо дочери, расплывшееся по смертной подушечке.
       Славик подошел вплотную, по спине у него пробежал холод. Черные волосы бывшей жены были уложены на прямой пробор. Славик вспомнил, как восхищался ее волосами. Какие они были у нее длинные, блестящие, густые. Как ему нравилось зарываться в них. Как он любил взять прядку и накрутить ей на нос. Иногда по вечерам Марго разрешала расчесывать свои волосы, и он заплетал их в толстую пышную косу, которую ночью частенько сам же и расплетал.
       На лице его бывшей возлюбленной и на синих закостеневших руках, сжимавших все время гаснущую свечку, лежала печать смерти.
       Славик вдруг понял, что до этого последнего безвозвратного момента он еще на что-то надеялся. Он питал надежду на ее возвращение, пока она была жива! А теперь все! Теперь конец! Прошлая жизнь, любовь, безумства сейчас лягут в эту яму, в эту глиняную обитель вечного упокоения.
       Славик всхлипнул и отошел за толпу родственников. Их была целая куча. Он не представлял, что у Марго столько родственников. Некоторых, правда, Славик узнал. Сто лет тому назад они были на его свадьбе.
       Арнольд стоял отдельно в сторонке, молча, будто случайный любопытный прохожий остановился поглазеть на чужие похороны. Он никакой. Постаревший, больной, хотя ему только недавно исполнился полтинник.
       Еще дальше на старых могилах по другую сторону разделительной дорожки сидит на скамеечке Анна Григорьевна. Она побоялась отпускать сына одного, полагая, что на кладбище может возникнуть конфликт между ним и Арнольдом. Но она зря опасалась, потому что яблоко раздора лежало в гробу, хладное и безмолвное.
       Маргариту опустили в яму под звук какого-то гимна, родственники бросили по горстке земли, могильщики быстро забросали бренные останки. Могильщик взял из рук Славика большой венок, полный красных живых гвоздик и поставил их на свежий холм умирать.
       Славик неожиданно пожалел цветы: «Отчего же такие нежные и прекрасные должны гибнуть с кем-то безвременно ушедшим от нас?»
       Провожающие понемногу потянулись к выходу. Мать Маргариты подошла к Арнольду и, тыкнув ему в грудь пальцем, громко сказала:
- Сегодня же выметайся из нашей квартиры. Чтобы я тебя больше там не видела!
       Арнольд дернулся и бледными губами произнес что-то невразумительное. Мать Маргариты подхватили родственники и потащили к выходу с кладбища.
       Славик подошел к Анне Григорьевне, взял ее под руку и направился следом. Они отошли уже довольно далеко, когда мать обернулась. У разноцветного холма остался один Арнольд. Его тонкий осенний плащ трепетал на ветру.
- Простудится, - прошелестела мать еле слышно.
       Когда они вышли на площадь, траурный автобус, заказанный Арнольдом, чтобы отвезти всех домой, исчез вместе с родственниками Маргариты.
       Славик направился к своему автомобилю, усадил мать, завел мотор, включил печку, протер стекла. Арнольд вышел из кладбищенских ворот и остановился на краю тротуара, беспомощно озираясь. Славик устроился за рулем, включил радио и посмотрел в зеркало заднего вида. Арнольд сидел на бетонном блоке, закрыв лицо руками.
       Машина тронулась. Анна Григорьевна положила руку на рычаг переключения передач. Машина заглохла. Ни слова не говоря, Славик вышел из машины. Ледяной мокрый снег частил и больно стегал по лицу. Он подошел к отчиму, взял его под руку и повел к своей машине.

       После смерти Марго, Славик перебрался в ее квартиру. Арнольд не в силах был отражать нападки беснующихся родственников покойной, неожиданно узнавших, что профессор является законным владельцем их собственности. Маргарита уже во время болезни оформила продажу квартиры Арнольду. Она не хотела, чтобы он возвращался к Анне. Родственники не сразу отстали и долго судились. Когда все утряслось, квартиру хотели сдать. Но Славик не мог жить бок о бок с Арнольдом, который плотно осел возле Нюси. В отвоеванную квартиру спровадили Славика.
       В первое время он водил в Маргаритину квартиру своих любовниц и занимался с ними сексом на их диване. Это доставляло ему мучительное наслаждение. Позже, когда боль притупилась, он сменил мебель, сделал ремонт. Выкинул диван. Отношения с Арнольдом постепенно наладились, хотя не было прежней теплоты и доверия.
 
Глава 38. Люба и Настя. 2001 год.

       Звонок.
- Любань, привет! Я тебя не разбудила? Дай, думаю, позвоню. Где ты пропала? Целую неделю ни слуху, ни духу.
- Насть, ты? А я звонила, Павел брал трубку.
- Надо же! А мне ничего не говорил.
- Он такой у тебя. Не любит, когда ты говоришь по телефону.
- Конечно, мы с тобой заладимся часа на два болтать! Ему надоедает.
- Мог бы потерпеть.
- Ну, знаешь, он устает, а мы с тобой трындим и трындим.
- Спасибо, дорогая. Тогда не звони.
- Постой не бросай трубку. Не обижайся. Его сейчас нет. Он поздно сегодня будет. Давай поговорим.
- Я, честно говоря, в данную минуту занята.
- Чем?!
- Секрет!
- Давай колись! Имей в виду, я сгорю от любопытства!
- Не-ет. Лучше приезжайте ко мне в субботу всей семьей, тогда узнаешь.
- Павел не поедет, он опять к Славке на дачу налаживается.
- Я удивляюсь, что его туда тянет? Что за дружба такая, интересная? Не пеняет тебе он, Славкой-то?
- Что ты! Он забыл давно. Максимочку обожает. А со Славкой они друзья еще с института.
- Так уж и забыл? Не верю.
- Ты Люб, честно говоря, не обижайся только, к Павлику несправедлива. Неприязненно к нему всю жизнь относишься.
- Я?! Ничего подобного. Мне наплевать на него. Мне тебя жалко.
- Меня?!
- Естественно. Вижу, как он с тобой обращается! Ни во что не ставит.
- Ты не права! Он меня спас. Кому я еще нужна такая?! А он обо мне заботится. Обо мне и о детях! Тебе не понять. Ты такая хорошенькая, а я …
- Прекрати, ты не хуже других! Он у тебя тоже не красавец!
- Люба! Ты не знаешь, а на него бабы в клинике, заглядываются! Он очень даже интересный мужчина.
- Деньги у него интересные!
       Настя рассмеялась:
- И деньги тоже!
- Весело тебе! Не боишься, что уведут из-за денег?
- Он меня любит. Он столько сделал для меня и Максимки!
- Держит он тебя Максимкой как уздой. Да ты и сама ему слишком много воли даешь. Царек местный он у вас!
- И что?! Он для семьи старается!
- Для себя он старается, правит вами, как тиран и наслаждается своей властью. Вот скажи, хоть раз в жизни он сделал что-то по-твоему?
- Конечно! В Лондон меня отпустил. Его мама помогала. Лена совсем маленькая была!
- Я не об этом. Я помню, он ужасно рад был, когда появилась такая возможность. Сам как мог тебя толкал. А вот было что-нибудь такое, чтобы ты захотела, а он нет? Он хоть раз тебе уступил?
- Я не вспомню сразу. Наверно, было. Но Павлуша такой предусмотрительный, ничего не забывает.
- А тебя одеть, как следует, он не забывает? А Максима?
- А что мне надо, Люб?! У меня все есть. Меня ведь как не одень, все равно лучше не стану. Я до больницы добегу, там - в халат влезу на целый день. Зачем мне дорогая одежда? А Максим? На него не напасешься! Я джинсы не успеваю чинить.
- Тебя не переубедишь!
- В чем ты хочешь меня переубедить? Что Павел плох?! Никогда я с этим не соглашусь!
- Хорош, твой Павел! – с иронией подтвердила Люба. - Он домостроевец. Ты у него под пятой.
- Ну и что, Люба?! Должен кто-то в семье руководить, а другой подчиняться. Ради мира и спокойствия.
- Все не так! Для мира и спокойствия супруги должны быть как магнит. Северный полюс и южный. Тогда равновесие. Иначе спокоен только он, а в тебе накапливается неудовлетворенность и злость!
- Не накапливается, поверь! У меня не накапливается.
- Я бы так не смогла. Все, я больше не могу разговаривать!
- Люба, а секрет?
- Приезжай ко мне в субботу, одна без Павла, с ребятами! До встречи!
- До свиданья.
Настя повесила трубку.

Глава 39. Павел едет на дачу с Максимом.

       Забора в одном месте не было, и эта дырка давно служила воротами. Павел загнал машину прямо в густую некошеную траву, заглушил мотор. Из-за домика донеслась музыка и смех.
       «Может быть, у соседей гуляют? – с надеждой подумал Павел, с досадой хлопнув дверкой автомобиля: «Обещал же! Я Макса прихватил! Вот бабник! Без юбки ни дня прожить не может!»
- Пап, приехали?
- Приехали! Вылезай.
- Это дача дяди Славы? – разочарованно протянул мальчик, глядя на маленькую покосившуюся избушку.
- Да, а ты что ожидал увидеть, дворец?
       Максим не ответил.
- Чего испугался? Спартанские условия. А как же ты будешь матросом? Разве дедушка тебе не рассказывал, как порою нелегко приходится морякам? Не тушуйся. Загородом главное – природа и чистый воздух. Помогай!
       Большая спортивная сумка легла на плечи ребенка. Павел вытащил из багажника ведерко с шашлыком и авоську со снедью, и они пошли по протоптанной дорожке, плавно огибающей домик. Музыка стала громче. У крыльца под навесом на старой скамье сидели две молодые симпатичные девчонки и пили пиво из черных бутылок.
- Здравствуйте, - сказал Павел. – Я – Павел, а это мой сын, Максим.
- Здравствуйте, мальчики!
- А где Вячеслав?
       Девчонки засмеялись:
- Кто это?
- Я говорю о хозяине виллы.
- Так его Вячеслав зовут?
- Где он?
- Хозяин виллы используется по назначению! – ответила одна из девчонок.
- Как?! – нахмурился Павел.
- Нельзя?
       Девчонки опять залились смехом.
- Вячеслав где? – решил добиться правды Павел.
- Слава! – хором крикнули девчонки. – Иди сюда.
       Дверь домика хрюкнула и отворилась.
- Девоньки! Я здесь! – раздался Славкин голос.
       Вслед за голосом, появился кривой журнальный столик, за ним выкатился хозяин и спросил:
- Что шумим? Разве пиво уже кончилось?
- Пиво не кончилось, вот тут товарищ интересуется. Документы может будет проверять! Имей в виду, паспортов у нас нет, сютя отобрал.
- Кто?
- Ты что не догоняешь? Сутенер отобрал.
- Ах, сутенер! Понятно. Не беспокойтесь, мой друг проверять документы не будет. Ему ваши паспорта ни к чему. Привет Паша! А я тут барышень прихватил, чтобы не скучно было. Подвиньтесь девочки, я стол поставлю. Удобнее будет пиво пить.
- Нам и так хорошо! Было бы пиво!
       Девушки отодвинулись, и тут только Павел увидел ящик полный пивных бутылок и поморщился.
- Паша, извини, тут дамы и все такое. А это кто?! Неужели Максимка?! Большой вырос! Ну, здравствуй, парнище! - Славик похлопал мальчика по плечу и обратился к Павлу: Чего такой мрачный? Улыбнись! Все прекрасно! Идите, переодевайтесь и мы вас ждем.
- Слав! Но мы же договорились, сегодня никаких баб! - тихо сказал Домбровский.
- Паша, не грузи! Так получилось!
- Пойдем, Макс, – махнул рукой Павел.
       Он был расстроен появлением на даче незнакомых женщин, но он еще больше разочаровался слабым впечатлением, произведенным появлением на даче Максима. Он считал, что астральное родственное чувство подскажет Славику, что перед ним его сын. Но Славик, похоже, уже принял на грудь и был полностью поглощен девчонками.
       Когда, облаченные в новенькие спортивные костюмы, гости снова вышли на улицу, девушки с бутылками уже загорали на траве в нижнем белье. Славик старательно вытаптывал вокруг них полянку.
       Из местного магазина вернулся Арнольд с сумкой, полной продуктов.
- Паша! Здорово! Рад, что ты приехал.
- Здравствуйте, Арнольд Гаврилович! Как ваше ничего?
- Помаленьку, помаленьку, скриплю еще! А это кто с тобой?!
       Арнольд радостно переводил взгляд с Павла на Максима.
- Вот, сына привез показать! - воскликнул Павел, гордо взглянув на мальчика.
- И правильно! Такой большой парень, а мы его еще не видели!
       Арнольд протянул руку ребенку.
- Здравствуй, Максим! Меня зовут Арнольд Гаврилович. Я учил твоего папу уму разуму.
       Мальчик робко подал ручку. Арнольд крепко пожал ее.
- Максим – это профессор Красавин! – пояснил Павел. - Вырастешь и еще попадешь к нему на курс.
- Да, да, - подтвердил Арнольд. – Мы тебя еще выучим. Будешь врачом!
       Максим не задумывался, кем он станет, но возразил:
- Я буду как дедушка моряком, а потом - капитаном.
- Тоже неплохо! – согласился Арнольд и вновь посмотрел на Павла: А мой все гуляет. Жена внуков ждет, а ему и дела мало. Завидую тебе. Какой парень у тебя вырос! На тебя похож!
       Павел смутился:
- Он в жену мою пошел.
- Не скажи! Кстати, как Настя? Отчего ты никогда ее не привезешь сюда на выходные. Я думал, сегодня вы все вместе приедете.
       Павел сглотнул слюну и ответил:
- У нее своя программа. Она сегодня с дочкой к подруге поехала. Вы может, помните Крылова Любаня, с нами училась?
- Крылова? Крылова? Нет, не помню.
- В первой градской работает.
- Понятно. А ты все-таки привези когда-нибудь женушку. Буду рад повидать ее.
- А помните, как вы ей на первом курсе двойку влепили? Она первый раз появилась в институте, а вы ей двойку сразу?!
- Я?! Не может быть!
       Арнольд и Павел захохотали:
- Все-таки привези.
- Как тут привезешь? - Павел кивнул головой на девчонок и весело прыгающего вокруг них Славика.
- Да, - вздохнул Арнольд и добавил: Что поделаешь? Одинокий мужик!
- А откуда он их взял?
- Не знаю. Только приехал, меня сразу в магазин заслали.
       Арнольд вспомнил про сумки, кинулся к ним и предложил:
- Может сейчас по маленькой?
- Нет, - отказался Павел. - Лучше вечерком, когда жара спадет. Девицы кажется закаленные, а на вид такие молоденькие. Я разберу, Арнольд Гаврилович!
       Павел подхватил авоськи и потащил в дом.
- Водку нужно в морозилку, а курицу размораживай сразу. Пожарим вечером на костре, - крикнул ему вслед Арнольд.
- Я шашлык привез, - бросил Павел, закрывая дверь.
- Шашлык это хорошо! – потер руки Арнольд и обратился к Максиму: Нужно углей к вечеру нажечь. Поможешь мне дрова принести?
- Помогу, - с готовностью ответил мальчик.
       Они направились к сараю за дровами.

       Павел еще не успел разложить продукты, как в комнату влетел Славик:
- Водка где?!
- В морозилке.
- В морозилке? Ага! Есть!
       Славик выдернул бутылку и слегка ее потряс. Стекло уже успело покрыться изморозью. Отвинтив крышку, он слегка стукнул по донышку и вонючая прозрачная жидкость дрожащей змейкой полилась в алюминиевые кружки.
       Павел недоумевал:
- Ты кому наливаешь?
- Девочки взопрели, теперь хотят холодненькой водочки, - засмеялся Славик.
- Ты где таких нашел?
- Девчонок?! По дороге подхватил.
- Мы же договаривались сегодня мальчишник устроить.
- Прости друг, так получилось. Смотрю, стоят две крошки, голосуют, я не удержался. Но ты не огорчайся, какой мальчишник без телочек? Вот попозже мы с ними такой междусобойчик устроим, закачаешься!
- Слав, ты в своем уме? Я же Максима привез!
- А на кой черт ты его притащил?
- Парень в Москве мается, все ребята разъехались, решил, пусть отдохнет. Думал, у нас тут все чинно благородно будет. А теперь он все матери доложит. Я, наверно, домой поеду.
- Не-не-не! Я тебя не отпущу! Что-нибудь придумаем!
- Что тут придумаешь?
- Погоди, - Славик взъерошил волосы. - Слушай, давай для начала сами дерябним, а потом думать будем. Ща, достану квашенную капустку, закусим!
- Ты девушкам налил!
- Барышни подождут. Будешь?
       Павел кивнул. Он уже созрел для выпивки. Они чокнулись. Славик глотнул содержимое кружки, поморщился, двумя пальцами отправил в рот шмоток капусты и захрустел.
- Когда ты кружки сменишь? – спросил Павел. - Можно бокалы купить. Совсем недорого.
- Ты что?! Раритет. Это мой дед с войны принес. Видишь, тут на донышке звезда выбита, а на ручке с внутренней стороны написано «Костюшко». Это его друг, который на войне погиб, ему кружку оставил. А вторая его, личная. Смотри, написано: «Красавин. Г.И.» Живая история!
       С улицы долетел дружный крик «Вячесла-ав!» Славик схватил бутылку, быстро нацедил водку в кружки, подхватил и понес девушкам.
- Стой! А закуска?
- Они не просили.
       После водки, настроение Павла улучшилось. Проблема показалась не столько уж неразрешимой. «Ч…т с ними, - решил он. – В конце концов, скажу Максу, чтобы молчал. Мужик же он! Может и для меня сделать что-то в этой жизни!»
       Павел вышел из дому. Арнольд и Максим притулились на скамейке, где прежде пили пиво девушки. Максим раскрыв рот слушал Арнольда.
- Присяду я к вам, – сказал Павел.
       Максим подвинулся.
- Садись, пап.
- Я ему рассказываю, - пояснил Арнольд, - как мы рыбу ловили на Истре зимой. Ты был с нами?
- Зимой я ни разу не ездил на рыбалку.
- Так вот, сидим в тулупах, снег сыплет. Не видно, где свои, где чужие, рыбаков жуть. На середину выезжает здоровущий джип. И вдруг лед зашевелился. Все повскакивали…
       Музыка мешала говорить, и Арнольд выключил приемник. Славик тут же взбух:
- Арнольд, наши гостьи хотят музыку слушать.
- Надоел этот шум, - сказал Арнольд, но приемник все-таки включил.
       Славик поманил Павла:
- Ты чего там сидишь? Иди к нам.
       Павел взглянул на Арнольда.
- Иди уж, мы тут с Максимом потолкуем.
       Павел присел на траву возле девчонок. Они были на взводе, но не слишком пьяные. Выдули по паре пива, запили водкой и хоть бы хны!
- О, какой вьюноша к нам пришел! - воскликнула одна, пытаясь устроиться у него на коленях.
       Но Павел не позволил ей этого сделать и пересел подальше в тень от яблони.
- Куда бежишь, иди ко мне, - потребовала одна.
- Позагорай с нами, товарищ! – не поворачиваясь хрюкнула вторая.
       Павел не ответил.
- Да он бука! – сказала первая.
- Нет, девчонки, я не по этой части, - постарался успокоить их Павел.
- А по какой ты части? Водка, наркотики?
- Нет.
- И по слабому полу нет?
- Нет.
- Не стоит, что ли? Бедолага! А чем же ты тогда занимаешься?
       Павел смутился, но, стараясь сохранить спокойствие, ответил:
- Я в основном кожу режу.
- Сумки режет. Карманник.
       Павел охнул и развеселился:
- Я – хирург. Физиономии перекраиваю.
- Круто! Жаль, подруга, что нам с тобой перекроить нечего, такой случай подвернулся.
       Павел присмотрелся к ним. Девчонки были весьма милы. Одна из них нахмурилась и села:
- Стой, как нечего?! А запятая?
- Где?
- Вот тут.
       Девушка подставила щеку. На чистой коже, ближе к уху, Павел разглядел еле заметный малюсенький шрамик в виде запятой. Доктор усмехнулся.
- Не следует трогать. Шрам почти не видно.
- Как вы страшно говорите «шрам»! Его видно, доктор, видно, еще как видно!
       Девушка незаметно перешла на «вы».
- Вы не представляете, как он портит мне жизнь!
- Если только это портит вам жизнь, то вы очень счастливый человек!
- Вот так всегда с вами, с врачами! - воскликнула девица. – К вам с бедой, а вы отфутболиваете. Я же не просто так, я же за деньги.
       Подошел Славик. Он принес спички, намереваясь разжечь костер.
- Что тут у вас? – поинтересовался он.
- Убеждаю девушку, что трогать такую прекрасную кожу без особой нужды нельзя, а она обижается. Ладно, посоветую вам одну процедуру, но она очень дорогая.
       Девушка оживилась и снова рассмеялась:
- Это не страшно! Мы заработаем!
- Тогда позвоните мне на неделе, я все скажу. Как вас зовут, кстати?
       Девушка хитро прищурилась, и ответила:
- Виола!
- А вашу подругу?
- Слушай, я забыла, как тебя сейчас зовут?
- Этель! – отозвалась подруга, лениво переворачиваясь на живот.
- Забито! – сказала Виола и подвинулась ближе к подруге, подставляя свое молодое тело солнцу.
       Славик обратил внимание на Арнольда. Тот отчаянно жестикулировал.
- О чем они там?
- О рыбалке, - пояснил Павел.
- Тогда понятно, - хохотнул Славик. – Сел на своего конька. Рад, что кто-то его слушает! Стоп, идея!
       Славик направился к отчиму.
- Почему вы не загораете? - снова спросила Павла девушка, которой не давала покоя запятая.
- Я загораю, Виола. Загорать в тени под деревом значительно полезнее и безопаснее, чем на солнце, тем более после приема алкоголя.
       Виола села и хлопнула себя по колену.
- Вот, нечисть-то! Жара, а мошки вьются и кусают заразы! Все! Пережарилась, голова дурная.
       Девушка перебралась поближе к Павлу, и слегка прислонилась к нему плечом. Павел взглянул на Максима.
- Это ваш сын? - перехватила его взгляд Виола.
- Да, - ответил Павел.
- Симпатичный. А мама есть?
- Есть и мама.
- Она кто? Домохозяйка?
- Она тоже хирург!
- Ого, опасно с вами связываться. Чуть что не по ней, скальпелем полоснет по горлу, и нет бедной Виолетты.
       Павел засмеялся
- Она не такая.
- А какая?
       Павел затруднился ответить.
- Красивая?
- Да, - мечтательно ответил собеседник.
- Почему она с вами не приехала?
- Не любит дачу, - соврал он.
- А ваш друг женат?
- Он сам вам расскажет.
- Скрываете?
       На полянку вернулся Славик.
- Договорился. Арнольд с Максимом пойдет порыбачить на наше озеро, а мы пока здесь подготовим шашлыки-машлыки.
- Вячеслав, а пиво в холодильнике? – поинтересовалась Виолетта.
- Не-а.
- Тогда принеси водки.
- Нет, - воспротивился Павел, - водка на вечер. Под шашлык выпьем. Сейчас добьем пиво.
       Славик дернулся, но Павел его остановил:
- Им хватит. Мы с тобой допьем.
- Жарко, - пропищала девушка.
- Лучше водой охладись. Слав, включи воду.
- Ищи шланг. Он травой давно зарос.
       Павел пошарил по траве и нашел узенькую вертлявую трубку. Славик побежал к вентилю.
- Включай, - крикнул Павел.
       Вода хлынула с хорошим напором и сразу залила сандалии и штаны.
- Ч…т!
       Виола хохотнула, перехватила шланг и направила струю на свою подружку.
- Дура, что ты делаешь? - крикнула та и выразила свое крайнее возмущение потоком изысканных браных слов.
       Виола повернула шланг к Павлу:
- Хватит, холодная же! – вскричал тот.
       Девушка откинула шланг и расхохоталась хирургу в лицо, показывая свои чудесные зубы. Павел стянул футболку, шорты, бросил их на яблоню, нашел шланг и облил проказницу.
- Правильно, так ее, так, - подзадорила Этель.
- Славка, выключай! - крикнул Павел.
       Но тот видимо не слышал, и вода продолжала хлестать, грозя залить кострище. Пытаясь продолжить баловство, Виола вознамерилась отнять пластиковую кишку у Павла. Но он изловчился и схватил девушку в охапку, пресекая хулиганство. Заливаясь веселым смехом, баловница вырывалась. Павел был вынужден все крепче сжимать руки, чтобы удержать девушку. Мимо них прошел Максим с лопатой. Павел поймал его изумленный взгляд и отпустил Виолу. Шланг дернулся, еще раз окатив Этель («Б…ь!»), сник, снова затерявшись в траве, потому что Славик все-таки закрыл вентиль.
       Павел пошел переодеваться. В комнате он достал телефон, набрал номер Насти и сказал:
- Я сегодня ночевать не вернусь, останусь у Славика. Приехал Арнольд, мы немного выпили, боюсь садиться за руль.

       Как только рыбаки ушли, Этель встала, подала руку Славику и бросила низким грудным прокуренным голосом: «Пошли, что ли». Славик живо откликнувшись на зов, обнял девицу за талию и поспешил укрыться с ней в домике.
- Пойдем и мы что ли, - сказала Виола и тронула Павла за плечо.
       Тот вздрогнул.
- Все бока отлежала, - продолжала Виолетта, потягиваясь, - пойдем, попьем пивка в тенечке.
       Они уселись на скамье. Пиво действительно нагрелось. Павел рванулся было поставить его в холодильник, но девушка его остановила: «Постой, не ходи, пусть спокойно пое….я! А то им всю е… испортишь!»
       Мат так естественно слетал с ее розовых губ, слова произносились легко, без нажима, что казались и не матерными.
- Не надо мата, - все-таки попросил Павел.
- А что? С телеэкрана запросто звучит мат. А телевидение – это официальный законодатель культуры! - возразила девушка. – Четвертая власть в стране! А над душами людей – первая!
- Самой думать надо. Мало ли кто что скажет! Всех слушать, голова не выдержит!
       Виола отпила глоток и улыбнулась:
- Это знаешь, как говорят про известную всем передачу: «И в доме том царит разврат и с нежных уст слетает мат!»
- Там заглушают плохие слова деликатным писком.
- Никакое «пи» никого не введет в заблуждение. Все понимают, что именно они говорят в действительности!
- Бог с ними, не надо тебе ругаться, ни к чему опускаться до уровня телевидения. Средства массовой информации не только идеальный информатор, но и непревзойденный мистификатор!
- Во как?! Ты правда доктор или так, для понта сказал?
- Правда.
- Трудно быть доктором?
- Не очень. Учиться было трудно, а работать интересно.
- Фу, - содрогнулась девушка. - Кровь, открытые раны.
- Я привык. А ты кто?
- Я проститутка!
- Такая хорошенькая и проститутка? Что, работы другой нет?
- Стоящей нет. Ты не бойся, я чистая. Недавно приехала. Дома работы нет не фига, полная ж…а! Хочу здесь подзаработать.
- А что дальше?
- Не знаю.
- Тебе замуж надо.
- Возьми, пойду.
- Я не могу, у меня семья.
- Вот то-то же!
- Значит, вас Славка сегодня за деньги снял?
- Нет, мы просто так, за хавчик и выпивку, отдохнуть решили.
       Из домика донесся равномерный еле слышный скрип.
- О, сейчас кончат! - определила Виолетта по одному ей известному признаку.
       Действительно, вскоре из домика выползли Славик и Этель и сразу взяли себе по бутылке.
       Павел глянул в ящик и сказал:
- Такими темпами пить, пива до вечера не хватит.
- Там еще водка есть, - беспечно ответил Славик. – Ну что? Топчан свободен!
- Ты что?!
- Ложе разврата пустует, непорядок, - прокомментировала Этель.
- Пошли, - позвала Виола.
       Павел, не раздумывая более, открыл дверь, и, пропустив девушку вперед, нырнул вслед за нею в прохладную глубину хижины.

Глава 40. Настя в гостях у Любы.

- Открываю, - крикнула Люба, заглянув в глазок. – Кто там? Настя?!
- Я, я! Открывай! - кивнул неясный образ из-за двери.
- Входите, входите. Леночка, как ты выросла! А где Максимка?
- С Павлом поехал.
- Гляди-ка. С чего это он?
- Не знаю. Сам захотел.
- Разувайтесь.
       Настя стала рыться в пакете.
- Ясно, ты как всегда свои тапочки привезла, молодец! Катя, выходи, Леночка приехала! Встречай свою гостью.
       Из комнаты выглянула хорошенькая темноволосая девочка.
- Лен, иди сюда, мне железную дорогу купили. Пока мама будет хвалиться перед тетей Настей, поиграем!
       Люба засмеялась:
- Болтушка! Ничего не утаишь! Идите уж!
       Лена быстро натянула тапочки, подставленные ей под ножки заботливой мамой, и скрылась в комнате Кати. Настя тоже переобулась и протянула еще один пакет подруге:
- Этот давай сразу на стол!
       Люба заглянула внутрь.
- Ого! Ветчина, рыба. Не плохо! Павлуша раскошелился?
- Я у него не спрашивала.
- Откуда же у тебя деньги? Ты же ему все до копеечки отдаешь по расчетному листочку?!
- Как понимаешь, теперь не все отдаю. Благодарность больных иногда выражается в денежном эквиваленте.
- Взятки?
- Благодарность! Я же ничего с них не требую! Сами суют. Я не брала, не брала, а тут один нерусский умудрился деньги в запечатанную коробку конфет засунуть. Я не сразу нашла. Чуть не выкинула. И напрасно ты думаешь, что я совершенно без денег.
- Твой же у тебя сумки, карманы и кошелек проверяет.
- У нас нет друг от друга тайн. Я тоже могу к нему в кейс залезть.
- Залезть ты можешь, а взять ничего там не можешь!
- Ну, да – вынуждена была признать справедливость подруги Настя. – Я на работе, в сейфе небольшой денежный запас сделала.
- Молодец! Хоть на это ума хватило. Пошли в кухню.
- Ой! Любочка! Красота какая! Я тоже такую хочу! Сногсшибательная кухня! А сколько шкафчиков! Вытяжка! Посудомоечная машина! Мечта! А дизайн, упоительный!
- Дизайнера нанимала!
- Боже ты мой! Круглый стол со скатертью! Стулья с высокими спинками! Вау! И какие салфетки! Как изыскано. Всю жизнь хотела на кухне стол со скатертью. А люстра? Чудо! Я даже не видела таких. Как нарядно!
- Италия. Стоит недешево. Садись.
- Невероятно, стул мягкий! А мне так надоели табуреты!
- Это те, с советских времен?
- Естественно. У нас и кухонные шкафы в отличном состоянии. Павел ни за что не станет ничего менять! Кухню еще Андрей Леонидович из-за границы привез. Она хорошая, но так устарела. А окно у тебя пластик? А тюль какой! Я сейчас в обмарок упаду. Ты и чайник поменяла?! Держите меня! Вау! И посуду?!
- Да! Под общий интерьер.
- А это откуда?
- Из ИКЕА.
- ИКЕА? Ни разу не была.
- Съезди. По-моему вся Москва уже там побывала, кроме тебя!
- Какая ты счастливая! А здесь что?
- Посудомоечная машина!
- Обалдеть! Любка ты капиталистка!
- Я, ха-ха ха!
- Тарас у тебя, молодец!
- Тарас?! Это я молодец! Он из своего санатория не вылезает. Ему все равно, что на кухне дома творится!
- Где он, кстати?
- С утра опять на работу подался. Трудоголик, честное слово! Знаешь, посмотрел, когда рабочие все закончили монтировать, и бросил через плечо: «Нормально». Я его чуть не убила! Все отлично, все здорово, а он «Нормально!» Не понимаю мужиков. Ведь понравилось ему. Я по глазам видела, а сказал, вроде ему дела нет. «Нормально». Ну, Бог с ним! Уехал и лучше. Мы с тобой от души наговоримся. Ставь тарелки на стол, у меня все готово. Салатик, закуска. И еще кое-что!
       Люба хитро улыбнулась, доставая из холодильника бутылку, запечатанную сургучом.
- Кахетинское, натуральное. Пациент привез в подарок. Выпьем с тобой. Вчера еле спасла одну бутылку, Тарас покушался. Выпьем, а девчонок поесть после позовем.
- Моя не завтракала, - встревожилась Настя.
- Моя тоже. Ничего живы будут. Похудеют немножко. Давно хотела сказать тебе, зачем ты Ленку так откармливаешь? Сама худая и не знаешь, как трудно живется толстухам!
- Это не я. Это Зоя Константиновна все! И Павел постоянно ей пихает сладкое!
- Чудненько! А потом сам же будет иглой жир у дочери откачивать! Умен!
- Люба!!!
- Молчу! Молчу! Выпьем!
- Мне половиночку. Зачем полный фужер налила? Я не осилю!
- Пробуй! Отличное вино. Легкое. Вкусное.
- Не отравимся?
- Тарас пил, не отравился.
- Извини, Люба, твой Тарас еще и не то выпьет! И будет здоров!
       Люба захохотала.
- Это правда. Крепок.
       В Настиной сумке завозился, задрожал телефон. Увидев номер на определителе, Настя обречено вздохнула:
- Павел! Сейчас потребует срочно домой отправляться.
- Выпей, потом отвечай, - посоветовала Люба.
       Настя от огорчения с размаху опустошила весь фужер.
- Алло, я… У Любы… С Леной… Приехала новую кухню посмотреть. Со мной Лена, со мной. Нет, не у мамы. Она со мной. Люба, позови Леночку.
       Настя убрала под стол бутылку.
- Катя, Лена, идите сюда!
- Лена поговори с папой.
- Папа! Папа! Кате купили железную дорогу, я тоже хочу. Я тоже хочу такую!
       Леночка захныкала.
- … обещаешь? Ура!
       Лена сунула трубку матери.
- Бежим, Катя.
       Девочки скрылись.
- Алло! Что Павлуша? … Едим торт. Какой? Люба какой это торт?
       Люба – шепотом: «Мечта».
- Мечта… Да, так торт называется… Вкусный! Как там Максим? Смотри, чтобы ноги не промочил. В речку не пускай. Холодно сегодня. Мы…? Наверно посидим часок и домой. Вы не приедете сегодня? Как же так? А когда вернетесь? Завтра к вечеру? Он не голодный? …Поняла…. Пока.
       Настя отключила телефон.
- Что? – заинтересованно спросила Люба.
- Я свободна сегодня, словно ветер в поле! Наливай! Я просто молодчина, что вырвалась сегодня к тебе!
- Правильно. Небольшая доза хорошего вина поднимает самооценку.
- Павлу упрекнуть меня не в чем.
- Я знаю, ты безупречна и… почти всегда грустишь.
- Тебе скучно со мной?
- Мне нет, а мужики от твоей постной физиономии засыпают.
- Мне никто не нужен, у меня есть Павел.
- Тоска твой Павел. Я бы с удовольствием нашла себе какого-нибудь «мачо» для поддержания тонуса.
- Тебе нравятся «мачо»? Они сейчас еще в моде?
- Мачо всегда будут в моде!
- Ну, нет! Мачо я не выдержу!
- Ах, Настасья! Ничего ты не понимаешь! Мне бы сейчас справного такого мачо!
- А Тарас? Он…? Вдруг он что-нибудь заподозрит? Будет переживать.
- Мой Тарас?! Я тебя умоляю. Куда он денется! Для него трагедия, если телевизор сломается или диван провалится.
       Они рассмеялись.
- Ешь. На пустой желудок быстро захмелеешь. Я и то ем, хотя только от вида этой обжираловки, чувствую, что у меня прибавляются лишние килограммы. Постой я забыла показать тебе какую я сумку купила!
       Люба сбегала в прихожую:
- Вот, смотри!
- Какая яркая!
- Этим летом монохромные темные цвета не в моде!
- Осень уже скоро.
- Правильно. На улице сыро и слякотно, каждое яркое пятно радует глаз и поднимает настроение!
- Большая.
- Вместительная. У меня сюда и карты, и истории болезни умещаются. Я часть из них дома заполняю. Смотри сюда. С одной стороны цветочный принт, а с другой - тисненная кожа. Подожди!
       Люба снова убежала и вскоре вернулась в новых босоножках.
- Хорошо!
- К сумке подходят. Я еще успею поносить их этим летом.
- Красота! Мне бы такие!
- Нужно обмыть!
- Наливай! За сумку и босоножки! Чтобы долго носились!
- Хочу быть яркой, чувственной, женственной. Слушай, давай закатимся к Славке на дачу. Проверим их. Чем они там голубчики занимаются?!
- Я не поеду. Да у меня и адреса нет.
- Как! Ты даже не знаешь, где твой муж и сын?
- Нет, - смутилась Настя. – Я Паше доверяю.
- Жаль. А то я надела бы новые босоножки, взяла сумку и вместе с тобой заявилась туда. А они там с бабами!
- Ты что!
- Ха-ха-ха!
- Перестань. Этого не может быть.
- О Славке говорят, что он женщин меняет каждую неделю.
- Никогда не поверю столь нелепым слухам. Сплетни все.
- Не знаю. Твой Домбровский мотается к нему частенько, - выразительно расширив глаза, заявила Люба.
       Настя возмутилась:
- Павел превыше всего на свете ставит семью!
- Ой-ой-ой! Сама невинность. … Не сердись. Дай, я тебя поцелую. Доверчивая ты моя! Не спорю, может это и досужие сплетни, выдумки. Съешь огурчик, на, попей соку, вытри слезки. Цел будет твой муженек. Все, успокоилась? Добро. Давай еще понемножку. Да тут немного и осталось. Разольем и дело с концом. За нас! За женскую дружбу!
- Давай!
       Они чокнулись и выпили.
- Нужно девчонок звать.
       Пустая бутылка полетела в ведро.
- От меня будет пахнуть, - вздохнула Настя. – Леночка учует, папе скажет.
- Катя, Лена! За стол!
       Женщины убрали фужеры, поставили чистые тарелки и усадили дочерей.
- Катя, угощай гостью. Я Лену на тебя оставляю.
       Настя остановилась в нерешительности:
- Может мне ее покормить?
- Я тебя умоляю! Большая девчонка. Сама поест.
- Мама, я сама, - подтвердила Лена.
- Мы сами, тетя Настя, - поддержала ее Катя.
       Люба и Настя ушли в гостиную.
- На, душись, - протянула Люба подруге духи.
- Чудо, какое! Дорогие?!
- Да. Хорошие духи должны стоить дорого!
- Очень хорошие духи.
- Брызгай еще. Не экономь! Неделю будут пахнуть! Твой Павел понюхает и с ума сойдет.
- Я тоже такие хочу.
- Купи.
- Павел будет ругаться. Люба! Я куплю и скажу - ты подарила. Или лучше куплю и отдам тебе – сама завези! Он может подумать, мужик подарил. Тогда пиши пропало, выкинет.
- Ладно. Так и быть.
       Люба взглянула на себя в зеркало.
- Как тебе удается быть такой стройной? Я терзаю себя диетами, все бесполезно. Стрелка весов почти не сдвигается.
- А ты спрячь весы в кладовку. И худей без них. У нас такой метод, девчонки в отделении практикуют, ориентируются по одежде, говорят, помогает.
- Не верю.
- Попробуй!
- Легко тебе говорить.
- Ты зря к себе так относишься. У тебя отличная фигура. И попа есть и талия, и с бюстом все нормально. Поверь, мужикам это нравится больше, чем худосочные кишкообразные глисты.
- Ха-ха-ха! Это ты про себя?
- Не совсем. У меня хотя бы грудь не подкачала. У нас в отделении есть сестрички худые, угловатые, практически не груди ни бедер. Ты думаешь у них мужиков навалом? Как бы не так! Некоторым четвертый десяток, а на горизонте никого. Я думаю, естественные идеалы красоты возвращаются.
- Ха, так они и возвратились!
- Любка! Тебе грех жаловаться. У тебя личико хорошенькое. Я счастлива была бы, если у меня было такое. И кожа розовая, здоровая.
- Это макияж и крем хороший. Ты каким пользуешься?
- Никаким.
- Пора уже о завтрашнем дне думать, впрочем, ты и не красишься.
- Некогда, Любаш. Как белка в колесе.
- Надо находить время для себя. Дай я реснички тебе подкрашу, садись перед зеркалом.
- Может не надо, а? Павел не любит, когда…
- Прекрати. Умоешься после. Погоди, я еще бигуди поставлю, накрутим тебя.
- Люба!
- Молчи. Я сейчас покажу, как тебе нужно выглядеть каждый день!

       В следующий час Любина комната превратилась в косметический салон.
- Скоро?
- Подожди немного, будешь как кинозвезда!
- Павел скажет, что я как прости господи.
- Он так подмял тебя, в постели что ль хорош? – поинтересовалась Люба, - Впрочем, тебе не с чем сравнивать!
- У меня был один сексуальный опыт, с Красавиным, ты помнишь? – засмеялась Настя.
- Я никогда не спрашивала тебя, как он?
- В смысле секса?
- Именно.
- Я не помню. Все было прекрасно, теплая ночь, запах сена, объятья, но что касается секса – не помню. Больно было, … немного. Что я тогда понимала? Я все ноги о стерню исколола, и самогонкой от него тогда очень воняло.
- Как же ты с ним пошла?!
- Сдурела в тот миг. Помнишь, все девчонки с нашего факультета сходили по нему с ума, а он вдруг ко мне. Я не удержалась.
- Не думала, что можешь залететь?
- Совсем не думала. Оплошала немного.
       Люба улыбнулась:
- Маленькая оплошность и вот бегает маленький человек Максимка!
- Я ни о чем не жалею! Максим замечательный парень!
- Кто спорит? Не три глаза, тушь смажешь.
- У меня все хорошо, - повторила Настя, чуть тише и с растяжкой. - Отличный муж, хорошие дети, чудесная верная подруга.
- Хватит подлизываться. Все готово, смотри!
- Здорово!
- Вот так! Прямо девочка. И глаза видны и волосы заиграли и губы проявились. Все хорошо, вот только нос тебе укоротить, и будешь совсем красавица. В самом деле, отчего твой Павел не сделает тебе операции? Он вероятно не меньше сотни носов обрезал.
       Настя озадачилась.
- Я его никогда не просила. Мне Долли из Hospital clinic of saint Alexis тоже советовала. Но это слишком сложная операция.
- Ты просто боишься, что твой обожаемый Павлуша скажет тебе нет.
       Настя возмутилась:
- Если я захочу по-настоящему, он не сможет мне отказать. Но я не хочу!
- С вами все понятно, - махнула рукой Люба. - Ну, если у тебя был опыт, то поделись, каков твой любезный Павлуша?
       Настя неопределенно покрутила рукой.
- Что?
- Я считаю.
- Как?
- Так. Раз, два, три …
- Ничего себе! – удивилась Люба. - И долго ты так считать будешь?
- Я раньше считала, - поправилась Настя, - Сейчас уже почти не считаю, привыкла.
- Он тебе противен?!
       Настя загадочно улыбнулась:
- Нет, не противен. Он у меня славный. Это я такая.
- Неужели никаких эмоций у тебя этот процесс не вызывает?
       Настя пожала плечами:
- Я, наверно, фригидная!
- Брось выдумывать! Заведи себе любовника хорошего, чтобы растормошил тебя до страсти, до умопомрачения. А то будешь всю жизнь считать. Посмотри, какая ты хорошенькая!
       Настя поднялась, встала у зеркала и долго поворачивалась то одним боком, то другим. Наконец, оставшись довольной осмотром, произнесла:
- Где такого найдешь?! Такой как Красавин мне не светит, а шило на мыло я менять не хочу.
- Ты все о Славке вздыхаешь! Давно похоронить нужно эту историю. И на своего Пашу наплюй с высокой колокольни. А, правда, Насть, давай я познакомлю тебя с одним мужичком. У нас работает. Симпатяга!
- Не-ет, - неуверенно произнесла Настя. – Я стесняюсь. Ты сама говоришь, что нос у меня нехорош?! Скажет, длинноносая!
- Ой! Придумала! Ему не нос твой нужен.
- А все-таки!
- Тогда сделай операцию. Сразу станешь красотка!
- Денег нет.
- Если у вас нет, то у кого же тогда есть?! – возмутилась Люба.
- Деньги у Павла. Он не даст!
- Потребуй! С какого перепугу ты ему все деньги отдаешь?!
- Так повелось. У Пашиных родителей деньги тоже все у отца.
- Что ты сравниваешь?! Зоя в своей жизни ни дня не работала. Андрей Леонидович за нее отдувался. А ты вкалываешь не меньше своего муженька.
- Все равно, львиная доля его.
- Возьми хотя бы свою долю!
- Скандал буде-ет!
- И что? Будет, так значит надо!
- Не люблю я этих скандалов.
- Ты попробуй хоть раз настоять на своем. Хочу, мол новый нос, и баста! Пусть сам операцию сделает, если денег жалко.
- Нет, Люб, нет. Я не решусь.
- Ну, Бог с ним, пойдем теперь посмотрим, что там девчонки делают.
       Они возвратились на кухню. Девочек не было, на столе красовалась грязная посуда, новенькая белоснежная скатерть была вся в жирных пятнах. Настя взглянула на тарелки.
- Совсем не поели.
- А скатерть уделали!
- Ты мне ее заверни перед уходом. Я отстираю.
- Еще что придумала!
- Все по тарелкам размазали.
- Ничего, значит, не голодны! А мы с тобой сейчас чаю попьем.
       Люба собрала посуду и поставила ее в посудомоечную машину.
- Постой, покажи, как она включается.
- Просто кладу таблетку и жму на кнопку.
- Здорово. И через сколько времени можно вынимать?
- Минут через сорок.
- Да я эту посуду за две минуты вымою! - возмутилась Настя.
- Привыкай к цивилизации. Руки свои беречь нужно!
- Ты считаешь?
- Конечно.
- Я скажу Павлу, что Зое Константиновне трудно, он тогда тоже купит!
- Вот, уже голова у тебя заработала! Молодец!
       Когда в новые чашки хлынул душистый чай, и торт стал исчезать с маленьких тарелочек, беседа опять коснулась мужчин.
- А я не утерпела бы, съездила как-нибудь к Славке на дачу.
- Честное слово Люба, неудобно. Паша подумает, что я ему не доверяю. Притом там с ними Арнольд Гаврилович.
- Арнольд? Так Славка с ним окончательно помирился?
- Давно. После смерти Маргариты.
- Тяжелая история! Надо же, родной дядя и …
- А Маргарита? Как она могла?! Мне она никогда не нравилась!
- Что о ней говорить. Ее давно земля прибрала.
- Кто мог подумать! Такая красавица была.
- Так уж и красавица! Не плохая, это точно, но чтоб красавица, увольте. Глаз у нее был нехороший.
- Не финти, Люба, конечно, красавица, поэтому они из-за нее и передрались.
- Хочется на Славку взглянуть, - пропела Люба. - Каков он сейчас?
- Не знаю. Я с ним по телефону иногда разговариваю, когда он Павлу звонит.
- Неужели не видела?
- Видела, когда он за Павлом на машине заезжал пару раз. Я с балкона смотрела, но плохо было видно. У нас береза прямо под окном растет, весь обзор загораживает.
- А я встретила его раз…
       В комнату влетела Лена.
- Мама, мне Катя играть не дает!
- Уже поссорились?
- Она не дает мне играть, - повторила Лена.
- Катя, - строго позвала дочь Люба. - В чем дело?
       В дверях показалась мрачная Катя и сказала:
- Она в вагончиках дверцы ломает и колбасу туда запихивает.
- Я только одну дверцу сломала, мама, я только одну. Попробовала, крепко ли она держится.
- А вещь испортила! - крикнула Катя. – Она знаешь сколько стоит? Тысячу!
- Тихо, Катюша, папа починит, - попыталась остановить назревающий скандал Люба.
- Ее не починишь, - возразила Катя и заревела навзрыд, протягивая на ладошке изуродованный вагон.
- Не плач, Катенька. Я тебе куплю новый вагон, - попыталась успокоить девочку Настя.
- Слышала, Катька, моя мама тебе новый вагон купит, попросит денег у папы и новый вагон купит!
- Лена помолчи, - одернула девочку Настя.
- А мой папа больше твоего денег зарабатывает! – не унималась девочка.
- Лена!
       Девочка показала язык подружке и объявила: «Она рева!» Настя шлепнула ее по упитанному заду. Дочь заревела:
- Я все папе скажу, что ты меня бьешь. Он тебя накажет. Он целую неделю с тобой разговаривать не станет! И денег не даст! Будешь копейки свои считать!
       Настя прикусила нижнюю губу и покраснела. Люба хлопнула в ладоши:
- Тишина. Все за стол. Торт вас заждался.
       Рев тут же прекратился.
- Ладно, Катька, давай мириться. Где твой мизинец? Мирись, мирись, мирись и больше не дерись.
- Но смотри, не забывай, что ты мне вагон должна! Или два!
- Почему два?!
- Потому! Нечего было ломать!
- Фигу! Я даже одного не куплю.
- Цыц! Замолчали, обе, немедленно!
       Подружки надулись, пили чай молча, но потом сорвались и убежали снова играть.
- Ну, рассказывай, не томи, - потребовала Настя.
- О чем? О Красавине? Ого! Глазки загорелись. Признайся, до сих пор по нем страдаешь?
       Люба пристально посмотрела на подругу. Настя стала отмахиваться.
- Что ты! Бог с тобой! Столько лет прошло.
- Но Максим всегда перед глазами. Живая копия!
- Можешь ничего не рассказывать, - обиделась Настя.
- В больницу нашу приезжал. Поговорили так хорошо, ребят из группы вспомнили. Я приглашала его к нам с Тарасом заехать, но он даже адреса не спросил. Еле свой телефон ему втюхала.
- Звонил?
       Люба покачала головой.
- Нет, пока. Возможно, еще позвонит. Может быть.
- Люба, ты тоже покраснела! – засмеялась Настя.
- Смешно! Жарко тут на кухне!
       Люба поднялась, подошла к окну и открыла фрамугу. Настя приблизилась к подруге, обняла, положила голову ей на плечо, и сказала:
- Высота у тебя тут ужасающая!
- А я привыкла! Двадцать второй этаж и ничего, не страшно.
- Ты смелая.
- Ты тоже. В своем роде. Я бы так не смогла.
- Ты все о Красавине? Будто не со мной все было.

Глава 41. Арнольд и Максим на рыбалке.

       Вечер багряным закатом наплывал на дачный поселок. Арнольд спешил к реке, чтобы успеть до сумерек посидеть у воды и поймать несколько рыбешек. Максимка не поспевал за ним. Он тащил маленькое ведерко и удочку, все время цеплявшуюся за песчаную дорожку. Арнольд остановился.
- Удочку на плечо! И мне ведро сюда дай.
- Я сам понесу, - неуверенно протянул Максим.
       В ведерке стояла банка с червями, крышка была дрянная, и мальчик на ходу запихивал червей пальцем обратно в банку.
- Давай!
       Максим подал ведро. Испуганные глаза блеснули виной.
- Что такое? – спросил Арнольд.
- Черви разбегаются, - ответил мальчик.
- Эге! Непорядок.
       Арнольд поставил на землю свой рыболовный рундук.
- Подержи мою удочку. Полезайте, баловники, обратно.
       Профессор ловко затолкал червей в банку и с силой закрыл крышку.
- Теперь не вылезут.
       Он увидел, как потеплел взгляд ребенка и подумал: «Эх! Павлуха! Совсем задергал парня. Нужно сказать ему, чтобы был помягче».
       Арнольду понравился Пашин парнишка. Как Настя светловолосый, сероглазый, не шумный.
       Профессор взлохматил рукой аккуратно уложенные волосы Максима. Тот тут же пригладил их ладошкой.
- Пойдем, сынок, а то рыбу прозеваем. Спать ляжет.
 
       Он повел мальчика в сторону лесной поляны, возле которой плескался ручей, наполнявший собой небольшую котловину, служившую дачникам пожарным водоемом.
       Арнольд любил посидеть здесь с удочкой ближе к вечеру. Тихо, прохладно, ни грибников, ни купальщиков. Водную гладь рассекают лишь жуки-плавунцы. В такое время рыба, стремясь покушать на ночь, прекрасно идет на контакт с наживкой. Кроме того, если придешь с товарищем, можно спокойно болтать о том, о сем. Рыба вообще не боится разговоров. Она видит колебание тени на воде и пугается. Обычно, когда человек разговаривает, то начинает помогать себе руками, телом, головой, поэтому лучше, когда рыбак сидит молча и неподвижно. Но Арнольд, хорошо изучивший повадки речных обитателей, знал, что когда солнце заходит за высокие ели на противоположном берегу, то в воде наступают легкие сумерки. Тени людей, находящихся на этом берегу, не ложатся на воду, поэтому можно разговаривать и жестикулировать сколько угодно.
       Арнольд помог начинающему рыболову забросить удочку, а сам сел неподалеку. Он улыбнулся, поглядев на парнишку. В черной курточке, в спортивных штанах, он был чем-то похож на маленького Славика. Только более послушного, молчаливого, более аккуратного и приглаженного, похожего чем-то на манекен с витрины детского магазина. Эх! Давно ли он ходил на рыбалку вместе со Славиком?
       Арнольд любил детей. Любил шумную неугомонную молодежь в институте, ему даже нравились ребячий визг и крики на спортивной площадке под окном. Своих детей у профессора так и не случилось.
       Арнольд вздохнул, вспомнив, как когда-то заставил Маргариту сделать аборт. А потом она умерла. Не от аборта, а от страшной неизлечимой болезни. Но в организме все так взаимосвязано. Сгорела за несколько месяцев.
       
«Поздняя любовь уходит тихо, плавно,
словно опадает желтая листва.
Нам не оставляя время на прощанье,
……»
       Арнольд забыл последнюю строчку и повторил несколько раз начало четверостишья, но, так и не вспомнив, закончил невпопад: «Зачем-зачем ушла так рано, зачем покинула меня!»
       Вода, с трудом преодолевая запруду, тихонько журчала на стоке. Вдалеке кукушка вела свой бессмысленный счет. Мысли текли вяло вязко, напоминали корявый белый стих, который будто продолжал полюбившееся четверостишье: «Маргаритка моя несравненная. Девчонки Славкины в подметки не годятся моей Венере! О! Небожительница! Знаю, зачем Господь призвал тебя к себе! Истосковался он и вот вернул обратно на небеса, меня оставив здесь страдать. Но счастью есть и Нюсик. Сошел бы я с ума, когда бы не она! Но страсти нет! Она не Маргарита! Все клетки тела моего молчат! Спокойно? Да! Надежно? Да! Но сердце не горит, душа от нежности не тает! Со Славкой помирился. Я виноват пред ним! И для чего тогда их только свел? Их! Славку и Марго! Ответа нет! Желал, чтоб были вместе все! Я, Нюся, Славик и Марго! Надеялся, смогу я видеть часто ее! Глядеть и не хотеть! Наивный! Себе не веря, желая привязать ее к своей семье, женил племянника! Чтобы рукой подать до ней было возможно! Но отказаться от любви не смог. Остались лишь шальные взгляды, до края полные огня и страсти, кричащие, что друг без друга не жить нам! Так и случилось. Она ушла, а я остался ни живой, ни мертвый! Я суечусь, гружу себя делами, а жизни нет!»

«Поздняя любовь уходит тихо, плавно,
 Словно опадает желтая листва.
 Нам не оставляя время на прощанье,
…… Веры и любви и дат календаря!»

       Арнольд вздохнул, в который раз придя к выводу, что недостоин был такой женщины, как Маргарита. Что спутала она его с кем-то другим. А он трус и всегда таким был. И погубил ее! Она любила его жестко, безоглядно. Вот уж кто ничего не боялся, так это Маргарита! Ей надоело ждать, пока он сделает хотя бы шаг навстречу.
       Многие удивляются, что влюбляются в урода, старика. Арнольду всегда казались эти мысли бредовыми. Человек - это всегда симбиоз внешности, характера, привычек, положения в обществе, наличия материальных средств и так далее. Впрочем, он совсем еще не старик. Это тогда он так считал. Сколько тогда ему было? Сорок? Сорок пять? Мальчишка! Самый расцвет. Он и сейчас еще даже не пенсионер, а ведь прошло столько лет.
       Арнольд подавил вздох. Он многого достиг, но много и потерял. Мать, отца, брата, Маргариту. Еще одна потеря и он не выдержит. Он подумал о Нюсе. Она прибаливала в последнее время. «Интересно кем бы сейчас был Бертик, если бы был жив? А Марго? Она так успешно начала карьеру. Что было бы, если она родила того ребенка? От кого он все-таки был? Занятно, кто родился бы, мальчик или девочка? Примерно одного возраста с Максимом. Или чуть меньше? Запутался! Какая теперь разница! Почему не разрешил ей оставить ребенка?»
       Со всей обреченностью невозвратного, Арнольд ответил себе: «Я боялся, что из-за ребенка она вернется к Славику. Я же всегда был трусом! Я боялся ездить на мотоциклах, боялся сторожа на свалке, боялся потерять Маргариту, я всю жизнь доказывал, что я чего-то стою, но знал, что это не так!»
       Он вспомнил ее взгляд полный растерянности и муки, когда она шла на аборт. «Вместо того, чтобы одуматься и остановить ее, я сказал как дурак: «Так надо!» «Балбес! Вершитель судеб! Кому сделал лучше?!»
       
       Славик еще учился в школе.
       Первокурсницы! Такие молоденькие и веселые девчонки, что с ними совершенно не хочется быть грозным преподавателем. Одно желание превалирует над всеми другими - нырнуть в эту беззаботную толпу и затеряться в качестве зеленого студента, чтобы в перерывах между лекциями строить глазки, приглянувшейся красотке, а на семинарах пытаться нечаянно тронуть руку, колено. А он, умудренный опытом и обремененный должностью, должен хмурить брови и сурово спрашивать этих нимф, созданных для любви о том, о чем спрашивать их совершенно бессмысленно.
       Среди прекрасных дев выделялась она. Ее нельзя было не заметить, пройти мимо. Он влюбился. Время потекло от случайной встречи до лекции, зачета или экзамена, где должна быть она! Он сразу же стал ее ревновать ко всем подряд. Его захватило абсолютно незнакомое ему чувство собственника.
       Последующие два года прошли в любви и терзаниях. Идея благородно завлечь ее с помощью Славика в свои сети появилась значительно позже. С самого начала он имел больше прав на нее, чем племянник. И все-таки он трус! Он вспомнил поцелуй, их поцелуй у фойе небольшого ресторанчика, снятого выпускниками на последний вечер. Кто-то из них пригласил первокурсницу Маргариту Заварзину.
       Все уже хорошо набрались. Преподаватель тоже был в основательном подпитии. Эти студенты были уже не студенты, и ему не нужно было следить за порядком и быть трезвее других. Присутствие Марго распаляло его. Он выпил довольно много шампанского. Голова уже шла кругом, когда он отправился покурить на улицу. В узком переулке, куда выходили двери ресторана, было темно, но в небе еще теплился летний голубой закат. Арнольд вдруг почувствовал, что она рядом, и обернулся. Маргарита была особенно красива в тот вечер. Он не помнит, какое на ней было платье, но память ясно воспроизводит что-то сверкающее мельчайшими блестками. Он помнит черные расширенные зрачки и губы! Он чуть не потерял сознание, когда эти губы потянулись к нему. Он не смог отказаться от них в тот момент. Как глупо было после того поцелуя вернуться к пьяной беснующейся толпе выпускников. Ему бы увезти ее …! Он не представлял куда! И чего-то боялся. Не ко времени вспомнил Нюсю. А Маргарита была такая юная, такая неземная! Эх! Если бы знать, что случится потом, то его страхи показались бы мелкими и пустыми! А он, дурак, стал сторониться ее и однажды незаслуженно обидел, указав, что таким молоденьким девчонкам не следует бегать за маститыми учеными. Он так и сказал «маститыми учеными».
       Самодовольный тип! Нашел что сказать! Даже сейчас он не может себе присвоить звание «маститый ученый». Но как же! Тогда его распирали амбиции!
       Она не подходила к нему года полтора. На его лекциях сидела в последнем ряду. А потом простила и сама пришла к нему в аудиторию, когда он был один и призналась в любви. А он второй раз оттолкнул ее от себя, не поверив, что это серьезно, и все боялся чего-то. И подставил Славку, решив любить ее тайно, платонически. Любоваться ею, не сближаясь.
       После свадьбы, много времени спустя, она позвонила ему, когда Славик был в отъезде, и попросила помочь переставить холодильник. Он примчался на такси. Он хотел позвонить, но дверь оказалась приоткрытой. Он вошел. Никто его не встретил. Как сейчас он помнит прихожую с низким кованым фонарем посередине, который всегда цеплял головой. Он снял пальто, ботинки, сунул ноги в Славкины шлепанцы и позвал негромко: «Маргарита Сергеевна!».
       И тут появилась она. Он остолбенел. Она была голая! Раскосые глаза смотрели совсем не вызывающе, а лишь слегка удивленно. Лицо было серьезно до трагичности. Блестящие волосы струились по груди. Он опустил взгляд, и его прошибло с ног до головы. Она не звала его в свои объятья, она просто стояла, голая.
       Прошли годы, а это воспоминание все еще тревожило профессора. Он встал, поправил рундук и снова закинул удочку.
       Нюся любила его спокойно, без истерик. Он любил Нюсю, но потом встретил Марго. Ему казалось, что жена отпустит его легко, как всегда посмеиваясь над неординарной ситуацией. И впервые увидев, как она плачет, он не придал этому значения. Она могла плакать и из-за Славика. Потом, она несколько раз звонила ему и умоляла вернуться, но он был глух. В это время для него никого не существовало, кроме Маргариты. Даже Славика! Впрочем, Славик молодец. Гордый парень. Он не попрекал Арнольда, хотя страдал, наверное. И в ту квартиру племянник не приезжал до самой смерти бывшей жены. Славик оставил там вещи, деньги и никогда не спросил о них. Он тоже любил Маргариту.
       Арнольд снова вспомнил ту полутемную прихожую.
       Когда он увидел обнаженную невестку, то сразу подумал, что ему лучше уйти. Он слегка качнул головой в сторону вешалки. Она уловила это движение. Тревожные желтые лучики забились в ее зрачках. Она откинула волосы назад, будто еще больше открываясь перед ним. Потом двумя ладонями она дотронулась до грудей и слегка помассировала их, соски призывно затопорщились. Арнольд, полный доселе не ведомых ему противоречий, отвернулся и перевел взгляд на свои мокрые ботинки. Марго шумно вздохнула и обернулась к нему спиной, перекинув волосы на грудь, чтобы, словно восточная гурия показать ему свой круглый зад. Он смотрел и не смотрел на нее. Глупо, но он вел себя как подросток, смущался и робел. Ему следовало одернуть, отчитать невестку, но он не мог! Сколько раз его воображение рисовало ему этот зад, когда синие джинсы мелькали у него перед глазами в аудитории или дома. Сколько лет тогда ему было? Сорок один? Сорок три?
       Молодость. А казался себе стариком! А ей? Двадцать пять? Пожалуй. Красавица, умница.

Глава 42. Шашлык.

       Славик достал замусоленные шампуры и устроил кирпичный импровизированный мангал. Павел долго мыл шампуры и оттирал песком. Потом помощью Виолы он насадил мясо, помидоры и лук. Он не отходил от девушки. Ему было хорошо с ней и спокойно, потому что не было недомолвок, обязательств. Не было печального совместного прошлого. Все только начиналось. Павел покручивал мясо над углями. Виолетта без умолку болтала. Этель со Славиком покуривали, поджидая еду. Темнело. Отдыхающие уже оделись и, отмахиваясь от комаров, сидели на разновеликих еловых чурбачках. Красные угли беспечно потрескивали, стекающий с шашлыка жир шипел и разлетался в стороны.

Глава 43. Улов.

       Остроконечные тени елей подкрадывались к рыбакам. На прудик потянулся туман. Последние отблески зари метались в воде, словно свет от того фонаря в прихожей, который Арнольд опять зацепил головой. Маргарита стояла и ждала от него действий, но он всегда был тормоз. Если бы на его месте был Альберт, то он бы уж не церемонился! Он быстро затащил бы бесстыдницу в спальню или грубо отшлепал ее по заднице за безобразие. А Арнольд страдал и что-то мямлил невнятно, не в силах оторвать от нее взгляда. Она не была худа, но потрясающе, просто невероятно сексапильна. Наконец, Арнольд собрался с силами и отрицательно покачал головой. Тогда она шагнула к нему, взяла за руку, и он пошел за ней как телок, противно по-стариковски шаркая тапочками. В комнате она подвела его к разложенному дивану. Он хотел сесть и обстоятельно объяснить этой притягательной женщине, что так делать нехорошо. Но она толкнула его, и он упал навзничь на гору из одеял и подушек.
       Когда Арнольд пришел в себя, было уже поздно рассуждать. Маргарита лежала рядом. Тень от листьев трепыхалась на ее щеках. Ресницы чуть переливались в свете уличных фонарей. В расширенных зрачках плавала нега и удовлетворение. Арнольд откинулся на подушки и неожиданно для себя спросил:
- Зачем?
- Я люблю тебя, Арни.
       У него перехватило дыхание. Она назвала его именно так, как он всегда мечтал. В тишине прозвучало прекрасное короткое имя «Арни», а ни какой-то бессмысленный и безликий «Нолик».
- Ты тоже любишь меня, - продолжила нимфа. – Мы хотели друг друга очень давно.
- Мы нехорошо поступили со Славиком, - выдавил он из себя.
- Я устала быть несчастливой. Славке тоже плохо со мной. Я не люблю его. Этим все равно должно было кончиться. Почему не сегодня?
       Он удивился ее логике, согласился, обнял, зарылся в ее волосах и прошептал:
- Я не хочу, чтобы эта ночь кончалась.
- Она никогда не кончится! – ответила богиня.
       Он поверил.
- Дядя Арнольд, у вас клюет?!
       Профессор вздрогнул. Вопрос мальчика вывел его из раздумий.
- Нет, не клюет, - ответил он и встал, поведя затекшими плечами.
       Максим то и дело хлопал себя по лицу.
- Мы с тобой антикомарином забыли побрызгаться.
       Арнольд достал пузырек.
- Зажмурься.
       Из спрея вылетело облачко ядовитой смеси. Максим чихнул, обрызгав Арнольда слюной.
- Извините! – воскликнул мальчик. – Я не специально!
       Арнольд засмеялся, утер лицо и, положив руку ему на плечо, сказал:
- Давай пересядем. Здесь сегодня нет рыбы.
       Они прошли немного по берегу. Парнишка улыбался.
- Чему ты улыбаешься? – спросил Арнольд дружелюбно.
- Я чихнул прямо на вас, я думал, вы меня убьете, а вы ничего.
- Что за глупости, такая ерунда. Стой-ка! Вот в этом ложку мы с тобой и порыбачим.
       Они снова разложили свое добро, закинули удочки и сели наблюдать за поплавками. Арнольд хотел поговорить с Максимом, но его вновь захлестнули воспоминания.
       «Зачем я заставил сделать ее аборт? Сейчас у нас был бы такой парнишка, и Марго, может быть, была жива. Почему я не поверил, что ребенок от меня? Я боялся, что он может разлучить нас! Я не верил, что такая женщина может быть верна».
       Он вспомнил, как она неуловимо изменилась потом. Однажды Маргарита сказала ему, незадолго до того как у нее обнаружили ту страшную болезнь: «Хочу сняться у одного фотографа. Он делает портфолио. Кроме того, он может хорошо заплатить за снимки другого рода».
       Арнольд вскипел:
- За порно, что ли?
- Нет, просто красивые. На обложку журнала может пойти.
- Обнаженка?! - бросил он.
- Не совсем.
- Что значит не совсем?!
- Плечо, например, голое или юбка короткая. Мне хочется. Я скоро состарюсь, а ты не будешь помнить, какая я была красивая.
- Я буду помнить, - сурово сказал Арнольд.
- Арни! Пожалуйста! - попросила она, обнимая.
       Она уговорила его. А потом он увидел эти снимки. Фотограф действительно был от Бога. Он умело выхватывал красивый поворот головы, искрящийся взгляд, блеск губ, чувственность носа. Он сумел подчеркнуть нежный овал и сияние девичьей кожи. Растрепанные волосы казались изысканной прической.
       Впрочем, он не видел его других работ, и решил, что его Маргарита была и так удивительно хороша. Тем не менее, перебирая фотографии, он изумлялся тому, что именно он обладает таким сокровищем. И она его любит! Это было чудо из чудес!
       Все фото были очень пристойными, кроме одной. Арнольд уставился на него и чуть не описался. Девушка на снимке весьма отдаленно напоминала Маргариту, и, тем не менее, это была она. Она смотрела прямо на зрителя. Водянистый приглушенный блеск глаз, казалось, вбирает в себя вселенную. Взгляд устремлен в себя. Девушка на фото знает будущее, и оно не радует ее. Будто она уже знает о своей роковой болезни и скорой кончине.
       Брови у девушки на фотографии тщательно расчесаны. Они чуть выцвели на солнце и золотятся на загорелой коже. Идеальной формы нос, прямой и в меру мягкий. А губы?! О, эти губы! Ему показалось, что он не знал эти губы до этой фотографии. Пожалуй, их нельзя было сравнить с лепестками роз. Это розы должны были гордиться, что отдаленно напоминают ее губы. Ему захотелось поцеловать фотографию. Он знал, что его любимая прекрасна, но чтоб настолько, не представлял.
       И все было бы замечательно, если бы…! Если бы Марго на снимке была одна! Но с ней был мужчина! Красивый, молодой! Вероятно какой-то натурщик или вроде того, но Арнольд был уничтожен! Парень стоял спиной к зрителю. На снимке видна была лишь часть волос, ухо, шея. Несмотря на это, было ясно, что парень чудовищно, просто невероятно молод. Лет двадцать, не более. Волосы молодых людей искусно растрепаны, будто после постели, и чуть перепутаны между собой. А у Марго обнажено только плечо, вернее на снимке не было видно никакой одежды, потому что уместились только две головы и ее голое плечо, перекинутое через его голое плечо. Чувствовалось, что стоять в таком положении девушке неудобно. Лицо – анфас, а тело повернуто градусов на девяносто. Вероятно, фотограф говорил ей: «Круче поворачивай голову, сильнее ближе прижимайся к мужчине», и она прижималась. Сколько времени продолжались эти съемки? Похоже достаточно долго, потому что на теле Маргариты можно разглядеть мурашки. Арнольд застонал. Он хотел разорвать этот снимок, но как всегда не посмел, не решился, потому что отчетливо понял, что снимок снимком, а если Марго ему изменила, то сделанного не вернешь, не разорвешь как бумагу. Бертик на его месте немедленно сжег бы все фотографии, побил бы изменницу и бросился искать соперника. Но на его месте был не он, а Нолик, обыкновенный трусливый Ноль. И поэтому дело было не в этом парне и даже не в Рите. Дело было в том, что Арнольд слишком стар для нее. Если бы он был молод, как Славка, она позвала его, чтобы сделать такую фотографию!
       Арнольд дрожащими руками положил снимок на стол и спросил, причем губы его будто онемели:
- Ты его любишь?
       Она улыбнулась:
- Нет.
- Ты спала с ним? – воодушевился он.
- Нет, - ответила она. – Это просто снимок и ничего больше. Снимок для тебя.
- Зачем мне снимок с чужим мужиком?
- Будешь смотреть и вспоминать обо мне.
- Вспоминать? Ты уходишь к другому?
- К другому? Нет! К другому – нет!
       Арнольда отпустило. Он почувствовал, что Маргарита не врет. Он не разорвал ту фотографию, а бережно вставил ее в альбом, на самую последнюю страницу.
       Он безумно любил ее в тот вечер. Он зарядился энергией этих фотографий. А она потом в ночи ворковала возле него: «Ты самый красивый, самый умный, самый любимый». Арнольд пускал слюни.
       Все прошло, и было так давно. Теперь он был рад, что не уничтожил ту фотографию. Часто он рассматривал именно ее. Любовался! Такое фото действительно можно печатать на первой странице обложки любого престижного журнала. Снимок был бы испорчен, если рядом с ней, такой яркой, такой неповторимой, торчал какой-то стареющий тип. Арнольд смотрел на фотографию и теперь понимал, почему ему так нестерпимо больно видеть этого парня возле его женщины. Теперь это стало ясно как день. Они были как бы единым целым и вместе сказочно прекрасны!
       «Маргарита! Моя ненаглядная Маргарита, почему ты не наплевала на старого самовлюбленного ревнивого козла и не родила того ребенка?»
       Со щеки неожиданно скатилась слеза. Арнольд смахнул ее и оглянулся.
- У нас сегодня не слишком удачный день, - сказал он мальчику. – Совсем не клюет.
- Я видел, у вас несколько раз поплавок дергался.
- Да?
       Арнольд вытянул леску из воды. Червяка не было и в помине.
- Точно, слопали. Я и не заметил!
       Он насадил еще одного червяка, снова забросил удочку и, воткнув ее в землю, подошел к мальчику.
- Что у тебя?
       Максим не успел ответить, как поплавок окунулся и круто пошел в сторону.
- Дядя Арнольд! – прошептал Максим. – Что делать?!
- Постой, постой, пусть заглотнет поглубже.
       Поплавок снова дернулся и поплыл в другую сторону.
- Подсекай! – скомандовал Арнольд и сам вместе с Максимом выдернул на берег сверкающее чешуей чудо.
       Максим держал удило, а Арнольд ухватил рыбину, высвободил крючок и бросил в пустое ведерко.
- Наливай воду!
       Максим схватил банку, чуть не упав в пруд, зачерпнул воду и залил ею бьющуюся в предсмертных судорогах рыбу.
- Еще! - скомандовал Арнольд. – Дай мне руку, а то упадешь.
       Они заполнили ведро, чтобы рыбе было повольготнее. Ребенок, вне себя от восторга, спросил:
- Это я поймал?!
- Конечно ты, - улыбаясь, ответил Арнольд.
- Это правда?!
- Да, безусловно, ты!
- Вы папе скажете, что это я поймал?!
- Обязательно скажу!
       Максим облегченно вздохнул, присел возле ведра и, любовно глядя на улов, спросил?
- Это кто?
- Карп серебристый!
- Какой большой! Какой красивый!
- Замечательный экземпляр! В прошлом году по весне здесь запускали мальков. Теперь они выросли. Но такого как ты еще никто не доставал.
- Правда?!
- Точно!
       Максим погладил карпа по скользкой спинке и сказал, восхищенно:
- Вы не представляете себе, как я счастлив сегодня! Как никогда в жизни! - и вдруг опечалился: Мы его будем варить?
- Не сейчас. Собирайся. Уже темнеет. Уху будем варить в другой раз. Ты же еще приедешь к нам сюда?
- Как папа решит.
- Я попрошу, что бы он привез тебя.
       Максим повеселел.
- Куда червяков деть?
- В воду кинь, пусть рыба полакомится.
- Можно я сам понесу ведро?
- Неси, не тяжело будет? Давай отольем немного воды.
       Арнольд собрал удочки, подхватил рундук и, лукаво взглянув на Максима, сказал:
- Вот твой отец и дядя Славик удивятся и пожалеют, что не пошли с нами. А теперь поторопимся. Нас шашлык ждет. Можно я тоже за дужку возьмусь? Мне тоже хочется такого карпа понести!
       Радостно переглядываясь и обсуждая удачную рыбалку, они пустились в обратный путь.

Глава 44. У костра.

- Шашлык давно готов, подсаживайтесь сюда, - воскликнул Славик, протянув рыбакам по шампуру.
- Подождите, мы сначала руки мыть и переодеваться, а потом и за шашлык примемся, - запротестовал Арнольд, останавливая руку Славика. - Пойдем Максим.
       Мальчик не хотел уходить. Он стоял с ведерком, глядя на отца. Ему хотелось показать рыбу, но он стеснялся хвастаться. Он надеялся, что отец сам спросит, удачная ли была рыбалка. Кроме того, парнишку смущала непривычно глупая пьяная улыбка и эта незнакомая женщина, так беззастенчиво прислонявшаяся к его отцу.
       Арнольд взял у Максима ведро, поставил его неподалеку, подмигнул и шепнул: «Пошли, мы им еще устроим сюрприз».
- Твой сын удивился, что ты меня обнимаешь, - сказала Виола, когда Арнольд с Максимом скрылись в домике.
- А! – сказал Павел, который незаметно под шашлык успел надраться и здорово захмелел. Нехотя сняв руку с Виолеттиного плеча, он процедил:
- Ерунда!
       Виолетта выглядела значительно трезвее Павла.
       Арнольд и Максим вернулись к костру. Профессор пропустил пару рюмочек и с аппетитом закусил шашлыком. Максим ел плохо. Ему давало покоя ведро с рыбой.
- Что это у тебя в ведерке? - спросила Виола Максима, с интересом наблюдавшая за парнем.
       Тот встрепенулся и выпалил: «Эту рыбу поймал я!» - и оглянулся на Арнольда, не опровергнет ли тот его слова, не посмеется ли над ним. Но профессор благодушно улыбнулся:
- Я жду, хоть кто-нибудь спросит об улове?!
- Что-нибудь поймали? – заинтересовался Славик.
- Поймали!
       Рыба, словно почувствовав, что речь идет о ней, заплескалась.
- Покажите! - воскликнула Виола. - Вот это да! Какая огромная! - и обернулась к Павлу: Похвали ребенка!
       Павел тоже нагнулся к ведру и, нехотя проговорил:
- Хорошо.
- Настоящий рыбак! - подсказала Виола.
- Настоящий рыбак, - повторил Павел.
       Все сгрудились возле рыбы, наперебой выражая свое восхищение.
- Молодец, Максим! Не ожидал! – сказал Славик.
       Максим был вознагражден. Павел тоже. Ему было приятно, что парня, наконец, оценил Славик. Ему понравилось, что его сына похвалила Виола, но этим вечером хотелось быть молодым, холостым, без проблем и детей. Впрочем, он не жалел, что взял с собой Максима. Тот составил неплохую компанию Арнольду.
       Этель встала, косо взглянула на рыбу и, обратившись к Арнольду, процедила сквозь зубы, кивнув головой на избушку:
- Пойдем, дедушка, твоя очередь.


       В следующий выходной Павел опять был у Славика. Арнольд не приехал. Настя работала. Максима Павел с собой в этот раз не взял, надеясь на свободе провести пару дней с Виолеттой. Но вместо Этель и Виолы друг притащил двух других барышень, Клару и Анжелу.
       Павел немного огорчился, но потом утешился с Анжелой, а затем с Кларой. Барышни не стали оставаться на ночь. Сделали свое дело, получили деньги и умотали. Павел поинтересовался у Славика, куда делись Этель и Виола. Тот ответил, что они пропали куда-то. По телефону, который они оставили, отвечали посторонние люди.
       В третье воскресенье мужики совсем оборзели. Они прокатились по трассе и сняли себе подруг. Те не захотели никуда ехать и обслужили клиентов в машине. Вышло дешевле, но на даче было скучновато.
       Лето подходило к концу. С неба полились бесконечные дожди. Дачная эпопея заканчивалась. Последний раз друзья выбрались загород уже в сентябре на исходе бабьего лета. Девок сняли у сутенера, на развале. Дорого, но быстро. Платил Павел.
       Дня через три Славик позвонил Домбровскому на работу и робко поинтересовался, все ли у того в порядке. У Павла екнуло под ложечкой. Еще утром в туалете ему показалось, что имеются некоторые признаки известного заболевания, но он отмел от себя эти неприятные подозрения.
- У тебя есть признаки?!
- У меня – есть. А у тебя?
- У меня, похоже, тоже есть. Мать моя! Это все ты! Давай возьмем на развале, так проще! Вот тебе и проще! Зачем только я с тобой связался?! У меня жена есть!
- Ты ее тоже заразил? – спокойно поинтересовался Славик.
- Я? Её? Стоп, дай подумаю.
       Павла прошиб холодный пот. «Настя, Настя… так… когда мы с ней…фу ч…т, повезло!»
- Нет! Славка! Нет!
- Что ты кричишь?! Тихо! Нет и славу Богу! Удивительно, как тебя пронесло! Счастливчик!
       Павлу, в самом деле, просто повезло. У Насти в это время наступили «критические дни», которые еще с давних пор были у жены под строгим «табу». Иначе скрыть факт измены было бы проблематично.

Глава 45. Арнольд устраивает Павла на работу.

       И начались трудные дни лечения. Сколько времени и денег друзья извели на частного венеролога, не поддается подсчету.
       Настя, видя холодность мужа, сначала радовалась, затем стала подозревать, что у того появилась любовница. Она ходила, как в воду опущенная, и иногда тайно плакала. Павел не мог ничего объяснить и тоже молча переживал.
       Беда не приходит одна. В ноябре 2002–го Павел потерял работу в ООО «Российские медики». Фирму перекупили новые хозяева. Многих прежних работников уволили в одночасье без выходного пособия. Славик как мог успокоил друга и обещал поговорить с Арнольдом.
       Профессор принял затруднения Павла как свои собственные. Он тут же обзвонил знакомых и коллег и нашел ему место в хорошо зарекомендовавшей себя фирме ЗАО «Новая внешность».
       Арнольду всегда нравился этот упертый мужик, Павел Домбровский. Он сразу его заприметил среди студенческой толпы умный взгляд, твердые руки, напористость и исключительное трудолюбие. Он был рад, что может что-то сделать для него. Арнольд уговорил хозяина фирмы, профессора Глеба Борисовича Добронравова взять Домбровского к себе.
       Добронравов был не только прекрасным специалистом, но и удачливым бизнесменом. Когда Арнольд протирал штаны на кафедре и вкалывал как проклятый в кардиоцентре, Олег Добронравов в начале девяностых организовал собственную клинику. Нашел спонсоров, развернулся и встал на ноги.
       
 Глава 46. Максим.

       Глеб внял просьбе Арнольда и взял его протеже под свое крепкое крыло. Павел остался доволен, потому что даже то, что он зарабатывал в ООО «Российские медики» теперь представилось ему мелочью. Почти сразу он купил новую иномарку. Правда, часть денег ему дал в долг Добронравов, потому что ездить на Жигулях сотрудникам клиники считалось просто неприличным. Настя не могла нарадоваться на мужа, молча снося его диктат. Даже супружеские обязанности выполняла четко по расписанию, по-деловому и даже без счета. Иногда в ней просыпалась женщина, и она старательно отвечала на его ласки. Павел давно оставил грубость в интимных отношениях. После венерической болезни он перестал ходить «налево». Все было у них хорошо, как вдруг однажды спокойствие нарушил тихий неприметный Максим.
       В ту пятницу Настя поздно вернулась с работы. Она дежурила до вечера, подменяя коллегу. Прямо в коридоре ее встретила испуганная Зоя Константиновна.
- Это ты?! – разочарованно протянула она.
- Я, Зоя Константиновна. Вы сегодня у нас ночуете? Вот, хорошо!
       Настя прекрасно относилась к своей свекрови, но, вечером дома, ей хотелось поесть Зоиных котлет, попить в тишине чаю, растянуться на диване и ни о чем не думать.
- Настенька, - заплакала свекровь.
- Что случилось, Зоя Константиновна?! Андрей Леонидович …?!
- Нет, Настя, Максим!
       Настя побледнела:
- Что с ним?!
- Мы не знаем! Его нет дома!
- До сих пор?!
- Да?!
- Морги обзвонили?! Больницы?!
- Нет, мы все еще его ждали.
- Где Павел?
- Пошел его искать. Может, с мальчишками заигрался?
- С какими мальчишками, мама! У него друзей никаких нет. Впрочем, действительно вероятно у Сережи Кузмина на компьютере играет. Он говорил вчера что-то про новый Сережин компьютер. Нужно позвонить!
       Настя сбросила плащ на руки свекрови, скинула туфли, достала из сумочки мобильный.
- Почему сразу не позвонили мне?
- Не хотели волновать. Всё Максимочку поджидали.
       Настя полистала телефонную книгу:
- Вот. Кузнецов. Хорошо, что записала. Алло! Здравствуйте, извините, пожалуйста, за поздний звонок. Это мама Максима Домбровского. Случайно моего сына у вас нет? Нет?! И не было?! А Сережа дома? Давно? Я вас умоляю, спросите его, не знает ли он где Максим? Не знает? Что?! Дискотека? Где? В клубе? Нет, Максим не мог туда пойти. Он такой домашний мальчик. А где этот клуб? Алло, Сережа? Скажи мне адрес клуба. Он туда пошел? Как называется? «Ромашка»? С ума сойти! А ты, почему не пошел? Наркоманы? Ты думаешь, Максим туда пошел? Спасибо. До свиданья, Сережа.
- Что там? – спросила Зоя Константиновна, не переставая утирать слезы.
- Его у Сережи не было, - ответила невестка.
       Кнопки телефона снова защелкали под нервными пальцами Насти.
- Алло, Павел! Ты где? Ага, ясно! Давай срочно иди на Фортунатовскую, там клуб «Ромашка». Он может быть там! Звони нам сразу.
       Настя отключилась.
- Дискотека! С ума сойти! Не мог он пойти на дискотеку. Он еще маленький! Сережа сказал, что там наркоманы одни! Где справочник?
       Зоя принесла толстую телефонную книгу.
- Алло, бюро несчастных случаев? Пропал мальчик, двенадцать лет, Максим Домбровский. Во что одет? Во что одет, мама?
- В синюю куртку, синие джинсы…
- В синюю куртку, синие джинсы. Волосы русые. Светло русые. Нет, не блондин. Не было такого? Спасибо.
       Женщины встретились друг с другом испуганными глазами.
- Звони в милицию.
- Алло, пропал мальчик. Район? Какая разница? Тимирязевский!
- Что?!
- Переключают на районное отделение.
       Шелк.
- Товарищ дежурный, у нас пропал мальчик, 12 лет, Максим Домбровский. Я, мама. Одет в синюю куртку и джинсы. Я - мать. Сегодня не вернулся из школы.
- Что?!
- Смотрит сводку по городу. … Не было такого!
       Женщины вместе выдохнули и снова посмотрели друг на друга, боясь остаться один на один со своими ужасающими предположениями. Телефон успел чуть звякнуть, как Настя снова схватила трубку.
- Алло Павел? Ну, что?! Да, я дома, мама все сказала. Что? Нет в «Ромашке»? Невозможно ничего понять. Что там так сильно гремит? Музыка? Ужас! Ладно, иди домой, его определенно там нет! Я звонила в милицию и в бюро несчастных случаев. По больницам? Могут не зарегистрировать? Все! Звоню! Если что, отзвонись мне немедленно по сотовому.
- Зоя Константиновна, будем обзванивать больницы. Берите карандаш, отмечайте галочками.
       Они по списку стали связываться с больницами. Справочная отвечала далеко не всегда. Они нервничали, хотя даже одна неснятая трубка была шансом, что ребенок жив, что с ним случилось непредвиденное, и он лежит в больнице, и врачи борются за его жизнь. Воображение рисовало им самые мрачные картины, но они надеялись, что какая-нибудь добрая душа поможет мальчику.
- Позвони учительнице, - вдруг сказала Зоя, нажав на рычаг телефона.
       Длинные бесконечные гудки в трубке прекратились.
- Да, как я не подумала?!
       Настя снова схватила мобильный и набрала номер телефона классной руководительницы.
- Елена Алексеевна! У нас Максим пропал. Вы не знаете, куда он мог деться? Уже двенадцать, а его нет дома.
- Что?!
       Настя покачала головой, показывая Зое Константиновне, что учительница ничего не знает.
- Он тоже пошел домой? Вместе со всеми? Во сколько? В два часа дня? Боже мой! Я не могу быть спокойна. Спасибо, до свиданья.
- Что?!
- Она будет обзванивать учеников.
- Звони снова в милицию.
- Зачем?
- Пусть возьмут на заметку.
- Нужно заявление писать.
- Ты позвони, там видно будет.
- Здравствуйте, товарищ дежурный. Это опять я. Мы не нашли мальчика. Его нужно объявить в розыск. Он не мог загулять. Нет, он не потребляет наркотики и не пьет. И не курит! Я знаю своего ребенка! Да, сейчас я не знаю, где он!!! По подвалам? Н-нет! Не искали. Наряд? Пожалуйста, если можно. Я буду ждать у подъезда. Записывайте адрес:...
       Настя повесила трубку.
- Что сказали?
- Наряд пришлют. По подвалам вместе со мной пройдутся.
- Вдруг Павел позвонит? Дай телефон, я узнаю, что у него. Алло, Паша, как у тебя? Нет?!
       Зоя горестно закрыла лицо рукой. Капли просочились сквозь пальцы и потекли вниз. Настя кинулась обнимать старушку и зарыдала вместе с ней.
- Тут Павел на проводе, - прошептала свекровь.
       Настя выхватила телефон у нее из рук.
- Павел, возвращайся к подъезду. Я сейчас тоже выйду. Приедет наряд милиции, будет вместе с нами искать.
       Свекровь, всхлипывая, толкнула ее в плечо:
- Одевайся, милиция быстро едет.
- А вы как же тут одна?
- Что я?! Беги, спасай нашего мальчика!
       Настя накинула пальто и вышла на лестничную клетку.
- Если что с Максимом случится, я не выдержу и Андрюша тоже, - прошептала Зоя Леонидовна ей вслед.

       Милиционеры в сопровождении родителей пропавшего мальчика добросовестно облазили соседние подвалы. Нашли кучку наркоманов, потревожили бомжей, но Максима среди них не было!
Павел дал стражам порядка денег и отпустил.
- Заявление только через три дня примут, - сказал лейтенант, пожимая Домбровскому руку, но я поспособствую, разошлем приметы сегодня же. Я позвоню, если объявится парнишка.
       Милицейский УАЗик скрылся за поворотом. Удрученные родители потоптались у подъезда еще немного, оглядывая пустынную территорию двора. Павел открыл дверь, пропустил жену. Они стали медленно подниматься по лестнице. Павел устал, намаялся в бесплотных поисках и бросил в сердцах:
- Разбаловала своего любимчика.
- А ты и рад, что он пропал! Ты мечтаешь, чтобы его нашли в морге! Слышишь, я ни дня с тобой жить не буду, если с ним что случится! – сказала Настя, убежденно и зло.
- Ты живешь со мной только из-за него?! Потому что я прикрыл твой грех?! - возмутился Павел.
- Мой грех?! Мой грех?! Ты что до меня баб не имел?! Мне после свадьбы одна телефон долго обрывала, все рассказывала, как ей с тобой было распрекрасно! Сам в дерьме по самые уши!
       Павел не унимался, он не мог перестать и продолжал бросать горькие наболевшие слова жене:
- Не знаю, что ты там выдумала! Спуталась с Красавиным, теперь расхлебывай!
- Это ты путаешься с Красавиным, вернее с обоими! Разве из той кучи баб, которыми он окружен, тебе не доставались лакомые кусочки?! То-то вы с ним все в мальчишники играете!
       Настя ничего такого не думала и говорила в расстройстве, наобум, лишь бы зацепить его чем-нибудь, лишь бы он перестал быть всегда правым, а она виноватой во всех неурядицах. Удар достиг цели:
- Тебе Максим наговорил?! – вскричал Павел.
- Что наговорил?!
       Они остановились у своей двери, и он воровато отвел глаза. Он понял, что попался. Но Настя думала только о сыне и вдруг, помертвев, сказала:
- Ты его убил.
       Она схватила мужа за грудки и затрясла с силой, повторяя:
- Это ты!!! Это ты! Это ты! Ты! Ты всегда его ненавидел! Ты всегда мечтал от него избавиться! Это ты сделал! Ты ненавидел его с самого рождения! Убей теперь меня! Слышишь, убей меня! Потому что, если я буду жива, то ты пожалеешь, что на свет родился! Я отомщу! Я уйду сегодня же! Сейчас же! Я заберу Лену и уйду!
       Павел ошалело смотрел на прежде тихую и послушную жену, терпеливо сносившую все попреки. В том, что говорила она, была доля правды, и это обстоятельство сковывало его. Он не мог найти нужных слов. Безусловно, он не убивал Максима и вовсе не ненавидел, находя в его облике много Настиных черт. Он ценил мальчика за его покладистый характер. Он по-своему даже любил его, но всегда-всегда помнил, что это не его ребенок. Он вдруг осознал, что если с парнем в самом деле что-то случилось, то его могут обвинить, запросто! С помощью Насти! Эта жуткая мысль холодком пробежала по спине, и он очнулся.
- Сбрендила! Совсем с катушек съехала! Я весь вечер бегаю по дворам, разыскивая его!
       Павел с трудом оторвал руки жены от своего пальто и держал их за запястья.
- Следы заметаешь! Говори где он!
- Пойми, я люблю его, потому что я его вырастил! Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что он не от меня! Это воздвигнет стену между нами! Я давно забыл ту историю. Я простил тебя. Ты была молода! По глупости, по неопытности так у тебя получилось!
- Простил он! – зло выпалила Настя, пытаясь высвободить руки. - Зачем тогда попрекаешь меня без конца?!
- Прости! Разволновался очень!
- А я не волнуюсь?!
       Настя заплакала.
- Не плачь.
       Он обнял ее.
- Я счастлив иметь такого сына как Максим! Я горжусь им! Я не хочу больше слышать от тебя, что он не мой! Он мой! И точка! И Лена и Максим мои любимые дети. И тебя я люблю.
       Настя спрятала лицо у него на груди и зарыдала навзрыд.
- Не плачь, ну не плачь же, он найдется, обязательно найдется. Ты разве все больницы обзвонила?
- Нет, - хлюпая, отозвалась жена.
- Пойдем, пойдем домой. Вдруг нам уже сообщили, а там мама одна?
- Да, пойдем, пойдем скорее!
       Внучка, несмотря на поздний час, все никак не засыпала. Возле нее сидела бабушка. Она с надеждой встрепенулась, но, увидев серые лица родителей внука, только спросила:
- Что?!
- Пока не нашли.
- Мама, ложись спать вместе с Леной.
- Я не смогу заснуть.
- Я тебе укол сделаю успокоительный. Ложись. Как там папа?
- Я ему ничего не говорила, ему нельзя волноваться. Сердце у него плохое. Сказала просто, что буду ночевать у вас. Третий сон видно уже досматривает!
- Хорошо, правильно сделала. Укладывайся.
       Павел наполнил шприц и сделал матери укол.
- Закрывай глаза, родная. Тебе тоже нельзя волноваться.
       
       Андрей Леонидович не спал. Ему было одиноко и неуютно одному. Всю жизнь он провел в большом коллективе. Дома - дети, жена. Ему трудно было одному. Когда изредка Зоська оставалась ночевать у сына, Андрей Леонидович проводил самые тяжелые бессонные ночи. Раскладывая на столе свою коллекцию морских значков, он вспоминал былое и вздыхал. Сегодня он тоже не мог спать. Было уже поздно, он подходил к окну и смотрел, когда в квартире сына погаснет свет. А он все горел и горел. Капитан видел, как приезжал милицейский УАЗик, как люди бродили по двору. В робком мерцании подъездного светильника, он не мог разобрать, кто вместе с милиционерами обыскивает двор, и гадал, к кому это приехала милиция. В третьем часу ночи, когда он снова глянул в окно и, увидев, что свет в комнатах напротив погашен, а на кухне все горит, не на шутку обеспокоился.
- Забыли, что ли погасить? – подумал он и взял морской бинокль.
       Шторы были задернуты. В бинокль он рассмотрел, едва различимые шевелящиеся тени. В квартире не спали! Капитан больше не мог ждать. Он быстро оделся и спустился на первый этаж. На последних ступенях его внимание привлекла маленькая фигурка, приникшая боком к грязной тележке мусорщицы.
«Наркоман, - подумал Андрей Леонидович, глядя на тонкие ноги подростка и вздохнул: Что творится! Что творится! При Советской власти не знали даже, что такое наркотики!»
       Он хотел пройти мимо, но сердце вдруг бухнуло и захолонуло. Андрей Леонидович подошел к тележке и потихоньку потрепал ребенка. Тот вздрогнул и сел, очумело глядя на мужчину.
- Максим?! Ты почему здесь?!
       Внук сглотнул слюну, облизал губы и мотнул головой.
- Фу! От тебя водкой воняет! Ты пил?!
       Максим опустил голову, черная шапочка сползла и упала на пол. Дед поднял.
- Где набрался?!
- Я на дискотеке был.
- Где деньги на водку взял?
- Меня угостили.
- Это тебя милиция искала?
- Милиция? - испугался было мальчик, но тут же сплюнул на пол: Ну и пусть! Я теперь скоро вообще бомжом стану.
       Дед не понял. Он приготовился отчитать внука, но при этих словах замер.
- Дома отругали?! Почему ко мне не пришел?!
       Максим хмуро глядел в темный угол под лестницей и не отвечал.
- Деду не доверяешь? - закипятился Андрей Леонидович.
       Максиму ужасно захотелось рассказать ему все, но он спохватился. Неизвестно, как дед отреагирует, узнав его страшную тайну. Мальчик только отрицательно потряс головой.
- Вставай! Я отведу тебя домой, - твердо сказал Андрей Леонидович.
- Домой не пойду, - буркнул Максим.
- Тогда ко мне!
- Нет.
- Вот упрямец! Что же ты на этой вонючей телеге будешь жить?
       Максим тяжело вздохнул.
- Поднимайся. Ты же не трус! Среди Домбровских еще не было трусов!
       Максим не двинулся с места.
- Мужчина не должен трусить. Конечно, все боятся, но знаешь, парень, есть такое слово «мужество». Это внутренняя сила, которая дает возможность человеку преодолевать свой страх. Думаешь, мне легко в жизни пришлось? Я рос без отца, без матери. Из родных – одна старая бабушка. Она меня и растила. Перед самой смертью, царство ей небесное, определила меня в Нахимовское училище. Плакал я по ней, ты не представляешь как! Вот это было горе! Добрая она была старушка. Думаешь, я сдался? Раскис? Нет, я еще крепче судьбу свою схватил за хвост. И карабкался. Поэтому у меня все хорошо. И жену Бог дал мне хорошую, и сыновей. И внуку не позволю на грязных тележках в пьяном виде по подъездам ошиваться!
       Дед ругал его так, как бывало наставлял молодых матросов. Слова лились гладко, привычно, веско. Максим выдержать такого уже не мог. Он не в состоянии был и дальше обманывать доброго старика.
- Дедушка, - прошептал он, - а я ведь не твой внук.
- Не мой внук? Как не мой? Чей же ты внук?
- Не знаю.
- Да с чего ты взял?!
- Я слышал, как мама с тетей Любой говорили, что я неродной сын своего папы. И Катя мне так сказала.
- Верь больше бабам, наговорят невесть что!
       В глазах мальчика затеплилась надежда, но дед добавил:
- А если и так? Что с того? Тебя бьют? Голодом морят? Голый ходишь? Обделяют чем?
- Нет, - тихо не глядя деду в глаза, ответил Максим.
- Значит, любят тебя. Значит, ты еще больше должен быть им благодарен, что они тебя неродного растят и лелеют. Ой!
       Андрей Леонидович схватился за сердце.
- Что дедушка?
       Андрей Леонидович только что осознал то, о чем поведал ему внук, и испугался, что Павлуша, возможно, тоже не в курсе!
- Погоди.
       Андрей Леонидович опустился на тележку рядом Максимом.
- Достань-ка мне таблетки из внутреннего кармана.
- Эти?
       Андрей Леонидович кивнул и привалился к стене.
- Положи мне одну в рот.
       Некоторое время они сидели молча. Наконец, лицо у Андрея Леонидовича порозовело, глаза просветлели. Максим, следивший за выражением его лица, сочувственно спросил:
- Расстроился? Ты тоже не знал?
       Дед ничего не ответил.
- Меня в детдом теперь наверно отдадут.
- Еще что придумал! Отдадут его! За меня будь спокоен, ты для меня всегда будешь самым дорогим внуком.
       Андрей Леонидович поднялся и потянул ребенка за руку.
- Вставай, пошли домой. Что-то я замерз.
       Максим еще упирался.
- Я тебе совет дам, - продолжал дед. - Помалкивай пока о том, что слышал, что знаешь. Зачем они скрывают? Любят тебя, не хотят травмировать детскую психику, но ты же уже взрослый. Знаешь и знай про себя, да помалкивай. Тоже побереги их, не огорчай понапрасну. Отец расстроится. Если давно не сказал, значит хочет, чтобы ты его родным отцом считал. Тут дело в том, что любит он тебя, и твою мать очень любит, поэтому и тебя принял как родного. Он может, любит тебя больше чем родного.
- Да?!
- Конечно!
- Нет, Ленку он больше любит!
- Пойдем домой.
- Боюсь, отлупят.
- Крепись. Все равно идти нужно. Отлупят. Потерпишь! За дело, не обидно! Дома-то верно переполох, слезы.
       Дед обнял внука за худенькие плечи и фыркнул:
- Фу, не пей больше никогда! Противно. И не думай! Глупости все это, бабьи заморочки.
       Надев на него шапку, он повел мальчика через двор в подъезд напротив, где еще недавно суетилась милиция. Вспоминая свое сиротское детство, Андрей Леонидович бодро подталкивал мальчика в спину. Но тайна, вернее разочарование, уже жгло стариковское сердце. Вначале четвертого, они позвонили в дверь. Она тут же распахнулась, на пороге показались Павел, Настя и Лена.
       Максим, сиротливо озираясь, будто не к себе, ступил в прихожую. Он встал посередине в небольшом ярком кружке света.
- Максим вернулся! – радостно кинулась к нему первой Лена.
- Вот привел вам бомжа, принимайте, - сказал Андрей Леонидович, невольно вглядываясь в лицо Павла.
       Настя молча выдернула ремень из своих джинсов и замахнулась. Павел на лету остановил ее руку. После сегодняшней вспышки ему хотелось доказать ей, что он находится в большей лояльности к ребенку, чем она сама. Он грозно взглянул на жену и сказал:
- Бить не дам! Где ты нашел его, па?
- В нашем подъезде. Где мать-то?
- Спит.
- Ребенок пропал, а она спит! Вот те на!
- Я ввел ей сильное лекарство. Оставайся у нас.
- Не, я пойду.
- Пап, оставайся, места много. Ты у нас давно не был.
       Андрею Леонидовичу очень хотелось остаться. Ему было приятно, что его уговаривают. Он никак не мог привыкнуть к той маленькой однокомнатной норой, где сейчас обретался. Он сросся душой с этой квартирой в старом сталинском доме. Сколько всего пережито здесь! Эту жилплощадь он получил еще тогда, когда Павла и в помине не было. Был только маленький Ваца и тесть с тещей. Потом родился Павел. Потом один за другим ушли из жизни Зоины родители. Остались они вчетвером.
       Андрей Леонидович любил возвращаться сюда после долгой разлуки. Здесь всегда было чисто и уютно и пахло вкусной едой и отдыхом.
       Кроме того, ему необходимо было получить ответ на мучивший его вопрос: «Почему Максим думает, что он неродной?» Андрей Леонидович крякнул и стал раздеваться.
       Настя все еще пребывала в ступоре. Вдруг она почувствовала запах алкоголя и взвизгнула:
- Ты пьян! О, ужас! Ты где был?! Почему домой не пришел вовремя?!
       Максим, несмотря на ее крики, смотрел только на Павла и ждал расправы. Сердечко его бешено колотилось.
- Настя, - сказал Павел, снова принимая на себя роль благородного отца семейства. – Иди, постели отцу в комнате Максима. Я сам поговорю с сыном.
       Дед вскинулся. Он обещал защитить мальчика.
- Не беспокойся, па, все будет хорошо.
- Паш, ты не очень…
- Я понял. У нас есть о чем поговорить. Да, Максим?
       Настя нахмурила брови и сурово взглянула на мужа. Но он снова строго сказал:
- Прошу тебя, иди и уложи отца на кровати Максима, а он поспит на диванчике, - и уже мягче продолжил: Снимай, курточку.
       Мальчик разделся, снял обувь. Его качнуло, Павел удержал. Максим сунул ноги в тапочки, невольно упиваясь теплом и уютом, несмотря на предстоящее наказание.
       Настя подозрительно взглянула на мужа, но послушалась и повела свекра укладываться спать.
- Сначала умойся, - подтолкнул Павел сына к ванной. - Я буду на кухне.
       Теплая вода и розовое мыло привело беглеца в экстаз. Он вымыл лицо и руки с особой тщательностью и уткнулся носом в мягкое махровое полотенце, пахнущее чудесным порошком. Ему хотелось остаться в этом маленьком раю навсегда. Он посидел на краешке ванной, снова умылся и только после того решился идти.
       Отец был один. На столе стояла тарелка с бутербродами и призывно парила большая чашка чая.
- Сядь.
       Максим опустился на табурет, боясь даже глядеть на тарелку. Ему было неудобно брать бутерброды, будто он пришел в чужой дом. Но ему ужасно хотелось есть.
- Ешь. Пей чай, бери бутерброды. Извини, в такой поздний, вернее ранний час у нас нет ничего другого. Бабушка не готовила. Мы искали тебя.
       Весь вечер и ночь Павлу хотелось наговорить Максиму грубых слов, отлупить его как сидорову козу, обвинить его в безалаберности, накричать на него также как Настя, но сейчас он не мог себе этого позволить. Иначе он навсегда потеряет почтение к себе, как во всем превосходящему жену индивидууму, обладающему не свойственной женщине выдержкой, умом и рассудительностью. Павел убеждал себя: «Парень задурил, с кем не бывает?! Переходный возраст все-таки начинается. Нужно держаться».
- Ешь, не робей! Сколько тебе ложек?
       Павел держал чайную ложку полную сахарного песку. Это было так ново, что Максим с трудом выговорил:
- Одну.
- Почему так мало?
- Можно … три.
- Три, так три.
       Павел насыпал сахар в чашку и помешал, чего не делал, даже когда Максим был совсем маленьким. Обычно отец сам ждал, когда ему подадут сладкий чай, да еще любил поворчать, что пересластили или не доложили сахару в чашку.
       Максим, сбитый с толку, откусил бутерброд и стал уписывать его за обе щеки.
       Павел подождал, пока ребенок насытится, и только тогда велел:
- Рассказывай!
- Что? – вздрогнул мальчик и чуть не подавился.
       Он уже надеялся, что гроза прошла.
- Как что?! Где был? Что пил? Почему ты нас решил так напугать? И маму и бабушку? Я сбился с ног, разыскивая тебя. Что произошло?
       Максим отложил последний бутерброд. Он думал, что, придя домой, выложит им всю правду, но предостережение деда глубоко запало ему в душу. Он молчал, потупив глаза.
- Не хочешь говорить?
- Я на дискотеке был.
- Почему бабушке не сказал? Почему не позвонил?
- Мишка не дал трубку.
- Трубку?
- Да. Мобильный телефон. У меня же нет. Я у девчонок спросил, они тоже не дали.
       Павел, глядя на него, вдруг вспомнил, как он сам в пятом или в четвертом классе влюбился в девочку, сидевшую с ним на одной парте и всерьез подумывал написать предсмертную записку о своей вечной любви и покончить собой. И не дай Бог, чтобы в это вмешались родители. Он сгорел бы от стыда. Ему было проще умереть, чем стать предметом их насмешек. Потом все прошло. Ему понравилась другая девочка, потом третья. Успехом у них он не пользовался, поэтому мог менять свои пристрастия сколько угодно. Ему представилось, что у Максима та же болезнь, и он решил помочь парню.
- Я понял, - сказал он.
       Максим побледнел, у него задрожали губы.
- Безответная любовь? - спросил Павел, стараясь сохранить серьезное выражение лица.
       Максим молчал.
       Павел погладил ребенка по спутанным волосам. Максим мотнул головой. Павла немного покоробило это, но он решил подбодрить парня:
- Да брось! Мы в обиду тебя не дадим. А девчонок у тебя будет как звезд на небе. Вон ты у нас какой красивый, держись слабый пол. Ну что? Поел? Пошли спать. Утро вечера мудренее.
       Он повел Максима в комнату, где без сна лежал отец, дождался, пока ребенок разденется, укрыл его одеялом и поцеловал в лоб, чего раньше никогда не делал. Максим поймал его руку и прижался к ней щекой. Павла потрясла эта неожиданная ласка. Голос у него неожиданно охрип:
- Спи, спи, сынок, все хорошо.

       Павел нырнул к Насте под одеяло.
- Как он там? – мучимая тревогой и подозрением, спросила жена.
- Все нормально. Мальчик влюбился, переживает. Это пройдет. Я с ним поговорил. Он все понял.
       Настя благодарно прильнула к мужу.
 
       В доме все замерло. Максим беззвучно плакал под одеялом от умиления. Он упивался тем, что лежит в теплой чистой постели, что его искали, что о нем беспокоились. Сердце его истекало жаркой сладкой любовью к родным. Он упивался сознанием того, что его любит мама, которая хотела сгоряча побить, любит дед и бабушка Зоя, любит неродной отец, который искал его всю ночь и даже поцеловал на ночь. Ребенок подумал об этом еще немножко и уснул и спал до самого полудня и никто его не будил. Он не заметил, как подходила утром бабушка, и, утирая радостную слезу, крестила его, вздыхая. Не видел, как проснулся на рассвете дед, проспав всего пару часов и поправляя сползшее одеяло внука, всматривался в его лицо. Не ощутил, как присела к нему на постель мать и сидела довольно долго. Не знал, что отец не велел будить его, чтобы он выспался, несмотря на то, что был будний день, и ему нужно было в школу. Его разбудила Лена:
- Максим! Максим! Да просыпайся же! Что ты все спишь?! Я устала ждать, пока ты проснешься! Ну, ты даешь! Мы вчера все так переволновались. Ты где был?
- На дискотеке.
       У Лены загорелись глаза.
- Правда?! Расскажи! Там хорошо?!
- Нет, - он покачал головой. - Темно, душно и музыка бьет по ушам.
- Там все танцуют?
- Вроде того. Дергаются, как попало. Это и танцами назвать нельзя.
- Ты пойдешь еще?
- Нет!
- А я бы сходила, - мечтательно закатила глаза девочка.
- Ты что, Ленка, туда только плохие девочки ходят.
- А я все равно пошла бы!
- Папа накажет.
- А я все равно бы пошла.
- Маленькая ты, Ленка. Ничего не понимаешь!
       Лена засмеялась и стащила с Максима одеяло.
       
Глава 47. Павел перед операцией Насти.

       Черный день наступил! Павел не знал что предпринять. Настя вдруг заявила, что непременно хочет сделать пластическую операцию.
       Павел обозлился: «Какой гад посоветовал ей пойти на этот шаг? Наверно, Любка! Хоть бы ее ч… побрал! Это что же, я должен хвалиться своим сокровищем, как глупый Славка, показывавший мне титьки своей жены? Я не хочу, чтобы кто-то отнял у меня мое сокровище. Да тот же Славка, сразу свой наглый глаз положит на мою лапушку. Никогда до этого у Насти не было подобных мыслей. И вдруг нате вам, пожалуйста, нос ей нужно укоротить! Очнулась! Это в тридцать-то лет. У меня, конечно, были пациентки и постарше. Но Насте зачем? Для меня? Враки! Я и так знаю, как она хороша, потому что всегда вижу в ней созданный когда-то в мечтах идеальный образ. Глупо выставлять напоказ содержимое своего ларца».
       Домбровский твердо был уверен, что должен всеми силами противиться этой опасной затее. Беда только в том, что он никак не мог сбить жену с этой дурацкой мысли.
       Она сообщила ему, что обязательно сделает операцию, даже без его согласия. «Интересно где она возьмет деньги?»
       Он вспылил вчера, привел массу доводов и все напрасно! Жена надулась и заявила, что изымет средства из семейного бюджета. К счастью, деньгами он всегда распоряжался сам. До сих пор она ему доверяла и отдавала всю свою зарплату. Обратно она не получит ни копейки!
       Сегодня Павел вернулся с работы, очень устал, супруги не было. Максим сказал, что мама не приходила. Сотовый телефон не отвечал. Павел позвонил ей в больницу. Она давно ушла. Кроме как у «ненаглядной подруги» ей быть негде.
       «Ах, эта Любка! Тарас распустил ее. Немудрено! Сидит себе в санатории, занимается процедурами. Тихо, спокойно. Больные к нему попадают подлеченные, а то и вовсе здоровые. Никаких острых случаев. Разве иногда, но это не в счет. Он же врач. Должен же он чем-то заниматься, чтобы не потерять квалификацию. Раздобрел на казенных харчах. Плотный стал, внушительный, хотя и раньше особой худобой не отличался. Но он нормальный мужик. А Любка взбалмошная. Она дурно влияет на Настю. Но я ничего не могу поделать с ними. Подруги! Настя постоянно звонит ей и разговаривает по часу, по два. Я всегда жене выговариваю, что у нее есть я, для разговоров. Настя ничего не отвечает. Дома все больше молчит. Если нечего сказать мужу, то о чем можно часами болтать с подругой? Я слушаю время от времени их разговоры. Даже смешно! Все пустяки какие-то перемалывают. Льют из пустого в порожнее. Умора! Телефон, ладно. Но она чуть - что летит к ней, только лишь та ее позовет. И, конечно же, сегодня умчалась туда снова!»
       Павел позвонил матери, чтобы она пришла присмотреть за детьми, и бросился к Крыловой. По дороге он долго прикидывал, что посулить Насте, чтобы она не артачилась: шубу или ограничиться костюмом?
       Крылова приоткрыла дверь и, не поздоровавшись, в упор с удовлетворением выпалила: «Настя не желает тебя видеть».
       «Новости! Шубой здесь не отделаешься! Машину что ли ей покупать?! Так у нас есть машина, моя!»
       Едва Павел попытался войти, Люба оттолкнула его и захлопнула дверь. Павел звонил до тех пор, пока ему снова не открыли.
- Ты что хулиганишь?! Иди отсюда! Я тебя не приглашала! - набросилась на него Люба.
- Пусти!
- Не пущу! Это частная собственность!
- Позови Настю!
- Она не желает тебя видеть!
- Любка! Зараза! Перестань нарываться!
- А что ты сделаешь?! – спросила она, подбоченясь.
- Увидишь, да поздно будет.
- Всегда знала, что ты придурок, но не представляла до какой степени!
       Она опять попыталась вытолкнуть Павла, но он уже был на стороже и подставил ногу, не давая ей притворить дверь. Некоторое время они боролись. Хорошо, что Тараса не было дома, иначе Павлу было с ней не совладать. Наконец, Люба поняла, что он не уйдет, и впустила незваного гостя.
       Оказавшись в коридорчике, он сразу снял с вешалки Настино пальтишко и прошел в комнату. Люба увела оттуда свою дочь. Катя не удержалась и показала напрошенному гостю язык. «Маленькая бестия! Копия матери!» - разозлился Павел.
       Настя неприязненно взглянула на мужа. Ему это не понравилось, он бросил ей пальто:
- Одевайся и побыстрее! Дети дома одни! – солгал он.
       Настя не знала, что муж вызвал свою мать, чтобы не оставлять детей одних, но не двинулась с места. Павел поднял упавшее на пол пальто, для виду отряхнул, аккуратно положил на спинку стула, а сам сел рядом с женой на диван.
- Настена! Ну что за демонстрации такие? Жили тихо, мирно, нет, нужно скандалить. Ну, в чем дело? Почему ты не хочешь домой идти?
       Настя молчала, глядя в пол. Он взял ее руку. Она не отняла.
- Вставай, не артачься. Объясни хоть, что случилось?
- Ты знаешь, - бросила она коротко.
- Что я знаю? Я ничего не знаю!
- Знаешь, - повторила она, упрямо.
       Он погладил ее ладошку и поцеловал. Потом недоуменно посмотрел на нее.
- Ты из-за операции что ли? Но посуди, для кого ты хочешь быть красавицей? Для меня ты и так хороша. Зачем тебе это? Операция – это ведь целое дело. Тебе ли этого не знать!
       Он стал ей показывать, какие нужно сделать надрезы, как снять часть кости на переносице и подрезать хрящ, чтобы выпустить перемычку, а потом слой за слоем подшить ткани.
- Для чего эти страдания? Нос будет мерзнуть. На холоде проявятся синие рубцы. Ты же, как никто понимаешь все сложности этого дела. Настюша, давай оставим эту глупую затею. Я понимаю, ты устала, много работаешь.
       Видя, что ее взгляд не теплеет, он начал прямо с шубы, одновременно прикидывая, сколько будет стоить недорогая, но приличная иномарка.
- Давай развеемся, съездим куда-нибудь. Вот давно шубу тебе хотел купить, чтобы ты моя лапушка не мерзла зимой. Да ты у меня красивее всех красавиц будешь. И костюм давай купим. И сапожки на каблучке. Н-н?
- Не надо мне шубы, хочу новый нос!
- Что ты говоришь, кошечка моя? Тебе не нужна красивая норковая шубка? – продолжал соблазнять ее он, сам пугаясь своих обещаний.
       Жаба в груди ожила и зацарапалась. Но он снова поцеловал руку жены и попытался обнять, но она отстранилась и пересела на стул.
- Настя! Не дури! Детский сад, ей-богу!
- Я хочу нос!
- Ладно, шубу не хочешь, а серебристая девяточка тебя устроит?
- Что за девяточка?! – удивилась жена, незнакомая с автомобильным сленгом.
- Глупенькая, Жигули, девятая модель.
- А-а!
- Нравится?
- Нет. Хочу нос. Неужели он будет стоить дороже, чем, как ты говоришь, девяточка?
- Нет, конечно, нет, не дороже, но подумай трезво, стоит ли нос того, чтобы тратить здоровье?
- Стоит. Неужели ты не понимаешь, что я хочу быть красивой! Мне надоело быть дурнушкой. Всякая симпатичная санитарка смотрит на меня свысока.
- Настена, ты комплексуешь! Это в твоем-то возрасте! Стыдно! Благополучная во всех отношениях дама и вдруг юношеские комплексы. И потом, ты очень даже симпатичная.
- Это только тебе так кажется! Больше никто так не думает!
- Неправда! Спроси хоть у кого? Все скажут, что моя жена очень даже…! Я все время боюсь, что ее у меня уведет какой-нибудь повеса.
- Даже очень ничего … хорошего!
       Настя угрюмо глядела в сторону, а он, пытаясь ее подбодрить, неосторожно брякнул:
- Если тебе немного поправить нос, так ты будешь такой красавицей, что бедный Паша будет локти себе кусать потом.
- Я так и знала! – вскричала она. - Ты не хочешь делать операцию только из-за себя! И Люба говорит, что ты эгоист!
       Он вскипел:
- Нашла, кого слушать! Я тебе запрещаю с ней общаться!
- Что?! Ты мне запрещаешь?! По какому праву ты можешь что-нибудь мне запрещать?!
- По праву твоего мужа!
- А у меня, как у твоей жены, прав никаких нет? Это что за домострой такой?! Деньги отобрал!
- Ты сама отдавала. Тебе проще жить без забот.
- Я, как дура последняя, доверяла тебе! Думала что ты лучше всех на свете!
       «А я и есть лучше всех! Кто бы еще взял тебя с пузом?!» – подумал он и так разволновался, что стал говорить что попало:
- Ты несправедлива. Я так много для тебя сделал! Как ты можешь говорить так со мной?! Вытащил тебя из деревни, прописал в Москве, усыновил Максима! Обхаживаю ее, как могу, а она мне ультиматумы выставляет! Я хотел тебе машину купить! И готов был продолжать торг!
- Торг?! – у Насти округлились глаза.
Павел, не обращая на это внимания, в запале крикнул:
- Не хочешь жить, как я велю, убирайся в свою Степановку, коров доить! И своего щенка забирай! Мне плевать на пригульного мальчишку, но моего ангела, Аленушку, я не отдам.
       При последних словах Настя совсем переменилась в лице и сказала тихо:
- В Степановке давно нет ни одной коровы.
       Павла осекся, его вдруг обдало жаром: «Зачем только я это сказал? Нельзя так забываться. Осел! И Любка все слышала! Да ч.. т с ней!»
       Оглушенный своими же словами, Павел растерялся, недоумевая, нужно ли сразу бухаться на колени и просить помилования у жены, или подождать пока она сама будет умолять его о прощении. Но пока он раздумывал, Настя вдруг встала, надела пальто и пошла к выходу. «Может, пронесло? – обрадовался он. - Может, не фига с ней без конца сюсюкаться?!»
       Люба кинулась к подруге:
- Уходишь?
- Да, - ответила Настя.
- Вы договорились?
       Настя отрицательно покачала головой.
- Договорились, договорились, - отодвинул Павел Любу, - Крылова, как человека тебя прошу, не лезь в мою семью!
- Домбровский! Очнись! Это ты ворвался ко мне домой. А что касается Насти, то она моя подруга. И не смей ее трогать и терроризировать!
       Павел вскипел и решил поучить наглую дамочку уму-разуму:
- Мало тебе Тарасик внушает, как должна вести себя добрая жена. Тебе нужно иногда вкладывать.
       Он сжал кулак и хлопнул по своей ладони.
- Слишком много на себя берешь, Домбровский. Не смей ее пальцем тронуть! В следующий раз мы свяжем тебя и отлупим ремнем. Правда, Настя?!
       Настя криво улыбнулась.

       Спустя неделю Павел лежал без сна, перебирая в памяти события последних дней. Он был на грани срыва. Бессонница доконала его. Почти неделю он спал по два-три часа в сутки. Оказывается, он был не в состоянии жить с Настей в ссоре. Сейчас она лежит, повернувшись к нему спиной, и спит, посапывая, как ребенок. А он бодрствует! Дома стало невозможно находиться! Павел стал нервным и раздражительным. В доме тревожно и нехорошо. Настя почти не разговаривает с ним. Она без конца возится со своим баловнем, Максимкой. Леночка ревнует, а мать совершенно не обращает на это внимания. Ну, почему он должен соглашаться на все ее причуды?! Он любил ее не за красивые глаза. Операция ведь такое дело, все может случиться. Вероятность того, что все пройдет нормально, далеко не стопроцентная. Зачем подвергать себя бессмысленному риску? И главное для чего? Какую цель она преследует? Кто опять вмешался в их размеренную спокойную семейную жизнь? Может быть, кто-то из ее заграничных друзей? Бабы напели. Эта Долли из Hospital clinic of saint Alexis и Любка Крылова – безмозглые дуры! Лезут, куда их не просят! Что теперь делать?!
       Несколько раз он пытался успокоить супругу давно проверенным способом. Но она не повелась на это. Он даже хотел применить силу, когда никого не было дома, но вовремя одумался, увидев ее полные ненависти глаза. Павел уверил ее, что она неправильно его поняла, но ему показалось, что она не поверила, но не стала с ним спорить. Ему даже почудилось, что она сильно испугалась и как-то странно на него посмотрела. Павел не придал этому значения тогда, но сейчас этот особенный взгляд то и дело возникал в темноте перед его внутренним взором.
       Он попытался отогнать видение и уснуть, потому что утром его снова атакуют, жаждущие красоты пациенты, снова будут операции, перевязки, летучка, прием новых больных. Он закрыл глаза и стал думать о предстоящих делах: «Утреннюю операцию придется отменить. У девушки обнаружилось редкое заболевание, которое необходимо сначала лечить, а потом только думать об операции на груди. Чем занять утро? Что я загадывал сделать при первой возможности?»
       Он встал, в потемках пробрался в коридор, там включил свет, достал из портфеля ежедневник. Полистал его. И вдруг спасительная мысль пришла ему в голову.
       «Я разбужу Настасью пораньше и предложу сделать ей операцию прямо сегодня! Она конечно откажется без анализов, без обследования. Она же врач! А пока обследуется, можно будет найти у нее какие-нибудь противопоказания. А то я своей прямолинейностью разрушу семью. Да. Правильно! Только так! Нормальные герои всегда идут в обход! Иногда надо отступить, а потом умно и ловко добраться до цели!»
Павел повеселел и спокойно уснул.

Глава 48. Павел перед операцией Насти.

       «Караул! Что я наделал?! Бедная моя головушка! Настя согласилась на операцию. Сегодня, немедленно! Поймала меня на слове. Придумал, блин! Какой я болван! Она тут же согласилась, едва я заикнулся».
       Павел стал ее снова отговаривать и пугать. Сказал, что пошутил.
- Все, хватит. Я не игрушка! – резко ответила жена. - Не хочешь делать сам, я сделаю у другого врача и деньги найду. Возьми мои деньги себе, засунь их в ж… и спи спокойно. Если тебя в моем решении что-то не устраивает, то могу сегодня же, сейчас же уйти с детьми из твоего дома с вещами и даже без вещей!
       Он перепугался, неожиданно поняв, что это всерьез, что это навсегда! Он ничего никогда не добьется от нее потом. Она уйдет и не вернется. И ничто ее не удержит. Нельзя позволить ей переступить порог. Он всегда считал ее слабохарактерным человеком, но также внезапно осознал, что такие натуры нельзя доводить до предела, до края. Они слишком жертвенны, чтобы поберечь себя в решающий момент. Они слишком ранимы. Они постоянно жертвуют собой для своих любимых и родных, но когда они на краю, то в силу привычки с легкостью жертвуют своей любовью, семьей и благополучием. Нельзя чтобы они видели край пропасти. Иначе безвозвратная глубина поманит их своей бездонностью и кратким, но вольным полетом, и бесконечным облегчением, оттого что все прошлое позади, что все связи и обязательства оборваны раз и навсегда, что мучительные неразрешенные вопросы разрешатся прямо сейчас, в один миг. Один шаг и все! И ее не вернешь! Потому что она вновь почувствует давно утерянную независимость, напьется наркотического дурмана свободы и никогда, и ни за что не согласится вновь опутать себя липкой паутиной прошлого.
- Настя! – прошептал Павел. – Ты что задумала?
       Она взглянула пристально ему в глаза и жестко, он сказал бы грубо, выдала:
- Ты думаешь, что я снова буду резать себе вены?!
       Она засмеялась, громко, нахально. Павел никогда не слышал, чтобы она так смеялась. «Будто б… !» Он испугался еще больше. Она стала одеваться. Тепло, не по погоде.
- Куда ты собираешься?
- Пока на работу.
- А потом?!
- Потом? Потом, я зайду за Максом в школу и сразу на вокзал.
- Зачем?!
- Я уезжаю в Степановку.
- Но как же ты там?! Одна, без средств, без работы.
- Ничего страшного, живут люди. Мама сообщала, что в районной больнице требуется хирург.
- Ты потеряешь Московскую прописку.
- Да Бог с ней!
- А как же Леночка?
- Могу взять ее с собой, если она тебе не нужна.
- Но ты же мать!
- А ты отец! Ты очень хороший отец, уверена, что справишься! Зоя Константиновна прекрасная бабушка, она вас не бросит. Если позволишь, я буду приезжать иногда. Редко. Раз в год. Повидаться с ребенком. Если она тебе надоест, привози. Я возьму.
       Жена четко, без запинки выговаривала каждую фразу, будто давно задумала этот уход. Словно проговорила все уже не раз про себя.
- Настя! Как ты можешь?!
- Что?
- Как ты можешь вот так просто из-за ерунды бросить дом, мужа!
- Из-за ерунды не могу, а не из-за ерунды могу.
- Твое легкомыслие пугает! Да в своем ли ты уме?! Ты же моя жена, мать семейства!
- Я?!! Я жена, мать?! С чего это ты вдруг вспомнил? Да какая я к ч…у жена и мать семейства? Кто здесь со мной считается? Я здесь даже не хозяйка, чуть-чуть наложница, но никак не мать семейства. Я на своей кухне не могу залезть в холодильник без разрешения Зои Константиновны. Даже дочь меня не слушается. Я никто, я серая мышка, снующая между вами, и отрабатывающая Бог знает какую повинность. Я не могу шага сделать без ведома вашей замечательной сплоченной семьи!
- Так и должно быть! Жена с мужем должны советоваться.
- А муж с женой?
- А я всегда советуюсь с тобой.
- И все решаешь сам! Просто я молча соглашаюсь.
- А ты возрази!
- Мне нечего возразить. Ты все делаешь очень правильно. Ты совершаешь очень правильные поступки.
- Вот видишь! Сама говоришь, что я прав!
- Ты прав! Но меня тошнит от твоей правильности! Нельзя быть всегда правильным! Это ненормально!
       Настя кричала.
- Так что же ты жила со мной столько лет?
- Я тешила себя надеждой, что когда я чего-нибудь сильно пожелаю, то ты поймешь и сделаешь, как я хочу! Просто, чтобы сделать мне приятное! Просто для того, чтобы я почувствовала, что я что-то значу в этом доме! Просто, чтобы я поняла, наконец, что я не приживалка здесь, в этой твоей московской квартире, а жена и мать семейства! Хватит, я больше так не могу! Не волнуйся, у меня будет все нормально. В самом деле, у меня есть варианты, кроме Степановки. Так что можешь быть спокоен за мое будущее.
       Схватив ее за плечи, Павел взревел:
- Кто?! Признавайся кто этот м...к? Признавайся!
       На пороге спальни показались дети. Они с ужасом взирали на родителей. Павел ослабил хватку.
- Что произошло? – спросила Леночка, картавя.
       Настя вывернулась, бросилась к дочери, подхватила ее на руки и прижала к себе.
- Кто он?! - не унимался Павел.
- Не рычи, детей напугал!
- Мама! - зарыдала Леночка.
       Настя стала утирать ей слезы, приговаривая:
- Ничего не случилось, моя маленькая, все в порядке. Просто мама уезжает в командировку и будет скучать по своей малышке.
- Мам, ты опять уезжаешь заграницу? – спросил Максим.
- Нет, я не надолго, к бабушке в деревню. Ты поедешь со мной.
- Я? А как же школа?
- Доучишься в деревне.
       Глаза мальчика расширились еще больше.
- А я, мама, а я? – Лена настроилась опять захныкать.
- Ты пока побудешь с папой и бабушкой Зоей.
       Настя взглянула на мужа. Он стоял белый.
- Павел, очнись! Я не останусь в Степановке. Я буду работать в Лондоне, на кафедре профессора Ройзмана. Он приглашал практиковать у них в следующем году. Я намеривалась отказаться, но теперь наверно соглашусь. Операцию сделаю ближе к Рождеству. К весне все подживет. В Англию поеду уже с новым лицом. Петерсон готов подписать контракт на год или два.
       Павел потихоньку приходил в себя. Настя, между тем, опустила дочь на пол, открыла шкаф, где хранились документы, достала свидетельство о рождении Максима, свои кое-какие бумаги. Неожиданно из одного конверта выпали доллары. Она собрала их и положила перед Павлом на журнальный столик.
- Пересчитай, чтобы ты не думал, что я у тебя что-то украла.
- Настя! Как ты можешь? Ты и впрямь с ума сошла!
- Нет. Это я двенадцать лет сходила с ума. Сейчас я, наконец, вошла в ум. Хватит! Спасибо господин Домбровский за все, что вы для меня сделали. Больше не буду обременять вас своим присутствием.
- Не ерничай!
- Я не ерничаю, я прощаюсь!
- Мама, а мне что делать? – встрял Максим.
       Павел обозлился. Он столько времени копил в себе злость на этого мальчишку, что сейчас ему захотелось, все высказать ему и его матери.
- Ты, ты…, - повторял он, глядя на Максима, не зная, что сказать. Все, что ему приходило в голову, было слишком гадким.
- Павел, - остановила его Настя. – Надеюсь, ты не в претензии? Смею думать, что мое вознаграждение за работу с лихвой покрывало все расходы по нашему содержанию? За помощь спасибо!
       Павел снова не успел ответить.
- Мамочка, любименькая, - запричитала Лена, прижавшись к матери, - не бросай нас с папой. Мы не сможем жить без тебя. Почему ты уходишь?!
       Каким-то необъяснимым женским чутьем девочка поняла значение сцены, происходящей на ее глазах.
- Ты же не хочешь меня слушаться, - сказала Настя. - А мамам трудно, если дочери их не слушаются.
       Лена обхватила мать ручками и опять затараторила:
- Я буду слушаться. Я очень-очень буду тебя слушаться! Я буду только тебя слушаться, а папку, и бабку Зойку – нет!
- Лена, - одернул дочь Павел, – так нельзя говорить!
- А зачем ты прогоняешь маму?! Плохой папка!
- Мама никуда не уходит. Она просто ложится в больницу. Ей нужно полечить носик. Да, Настя! Нужно немедленно ехать! И нечего тут сцены устраивать! Лена, Максим! Собирайтесь быстрее, я отведу вас к бабушке, мы уже опаздываем!

Глава 49. Павел. Операция Насти.

       «Настя лежит на операционном столе. Капельница неспешно роняет прозрачные капли, стекающие по трубке в локтевую вену, где они смешиваются с током темной венозной крови.
       Я мою руки и чувствую, что они дрожат, будто я в первый раз собираюсь прикоснуться к скальпелю. Ко мне подошла ассистентка Лида:
- Павел Андреевич, у нее нет ни одного анализа.
- Карточка на столе в ординаторской. Я сделал ей экспресс анализ крови. Показатели в норме.
- Но что за спешка?!
- Она уезжает заграницу!
- А со старым лицом, она ехать туда не может?!
- Может, но не хочет! Она подписала отказ от всех претензий. Операция обычная, ничего экстраординарного быть не должно.
- Кто она? Блатная?
- Можно сказать так. Это моя жена.
- Ваша жена?! И вы решаетесь?!
- Я уже получил разрешение от главврача».

       Павел не лгал. Глеб Борисович и вправду дал добро, но прибавил: «Под твою ответственность! Если что пойдет не так, я ничего не знал! Ты самовольно завладел операционной, чтобы сделать бесплатную операцию своей жене».
- Удивительно! – бросила ассистентка.
       Павел недружелюбно посмотрел ей вслед. Он подошел к столу. Настя лежала как всегда тихая и беззащитная … и очень красивая! Ему захотелось поцеловать ее в носик. Она всегда нравилась Павлу. А за годы работы над многочисленными носами ему и впрямь ужасно надоели такие названия, как греческий нос, римский нос и прочее. Стандарт, к которому все стремились, стал его угнетать.
       Бледная прядь выбилась из-под защитной косынки. Он указал на нее Лиде, и она заправила пациентке волосы.
       Хирург молча постоял перед носом, будто перед гробом, затем взял скальпель и решительно сделал надрез по давно уже намеченному месту. В это мгновение он, к счастью, забыл, что перед ним его жена. На операционном столе была очередная пациентка. И только когда, последний шов был завершен, он чуть отстранился и сказал себе: «Я все сделал правильно. Все как хотел. Так и не иначе», - и вздохнул с облегчением.

Глава 50. Следующий день.

       Утренний обход. Хирург Павел Андреевич Домбровский не спеша ведет осмотр больных. За ним неотступно следует медсестра, она держит в руках блокнот.
       Слева от Насти уже сутки стонет девушка Катя. За ночь ей сделали несколько уколов, но она все равно скулит и проклинает тот день, когда решила увеличить грудь.
       Настроение в послеоперационной палате удручающее, тем более, что женщина, лежащая напротив без умолку болтает. Ее губы, распухшие, как две поролоновые мочалки, заклеены, но она умудряется говорить и говорить, не обращая внимания на стоны Кати.
       У окна лежит турчанка. Она совершенно не говорит по-русски, медперсонал ее не понимает. Ночью она рыдала, а сейчас лежит без движения, тупо уставив в потолок свои огромные черные глаза, опухшие от слез. Ей откачивали жир с бедер. Бинты на ногах в желтых и красных пятнах. По простыне протянулись кровавые полосы.
       Настя прижала ладони к ушам, но все равно все слышно. Особенно донимает говорунья. О чем она пытается поведать, на что жалуется, Насте не понятно. Ей тоже плохо. Первые сутки отходил наркоз. Дышать через рот было мучительно, потому что, гортань вся опухла и опустилась. Боль не отпускала ни на минуту. Казалось, что ей порезали всю голову разом. Ночью она просила сделать сильный обезболивающий укол, но ей дали только таблетку. Настя совсем не спала. Утром она с нетерпением ждет обхода, чтобы потребовать от мужа применения всех средств, имеющихся в арсенале современной медицины для облегчения ее состояния.
       Увидев Павла, она невольно подалась к нему, но он начинает обход с ее соседки, которая увеличила грудь:
- Ну, как самочувствие, Катенька?
- Ужасно, Павел Андреевич, просто ужасно! Если бы я знала, что это так болезненно, то никогда не пошла бы на операцию.
- В самом деле? А муж, которого кто-то хотел порадовать, когда тот вернется из командировки?
- Муж?! Пусть он сам попробует вытерпеть такую боль! Пусть себе что-нибудь увеличит, не помешает! Доктор, сделайте все как было! Я больше не могу терпеть!
       Из глаз Катеньки выплывают крупные слезы.
- Что за паника? Что за всемирный потоп?
       Настя забывает о своей боли и с любопытством наблюдает, как муж ведет осмотр. Его не узнать. Настя думает: «Будто иное существо в параллельном мире. Здесь ему хорошо, покойно и радостно. Он знает законы этого мира, и они ему нравятся!»
       Павлу Андреевичу удивительно подходит роль надежного доброго доктора. Ему к лицу белая накрахмаленная шапочка и приятная покровительственная улыбка. Он внимательно и проникновенно смотрит пациентам в глаза и беседует с ними, будто с маленькими капризными детьми. Бывало и дома он переходил с женой на этот тон. Она обижалась! А он просто привык! Он вынужден каждый день выслушивать жалобы богатых избалованных клиентов.
       В Настину больницу поступали люди попроще, в основном старики, едва сводящие концы с концами, радующиеся, что могут месяц пролежать в больнице, чтобы сэкономить на еде. С ними все и легче и сложнее, потому что здоровья у них уже не осталось, и денег не было, часто не было и родни.
- Давай вытрем глазки, - Павел достал из кармана стерильную разовую салфетку, снял упаковку и осторожно промокнул сырость на лице Катеньки. Вот так. Теперь поговорим серьезно. Ты хочешь быть красивой?
- Хочу.
- Тогда ничего не поделаешь, нужно терпеть. Красота просто так не дается, нужно ее заработать! Но признайся, сегодня с утра тебе уже лучше?
- Лучше, но совсем чуть-чуть.
- Хорошо! А завтра будет еще лучше.
- Я хочу сегодня совсем лучше!
- Хочешь сегодня?! Тогда вставай! Да, да, поднимайся.
- Я боюсь! У меня слабость. Мне плохо!
- Ничего не бойся. Я же здесь! Я с тобой! Я не позволю, чтобы тебе было плохо! Давай ручку.
       Катенька подает дрожащие пальчики и, ухватившись за руку доктора, потихоньку постанывая, поднимается.
- Снимай рубашку.
- Мне руки больно поднять.
- Я тебе помогу.
       Катенька остается в трусиках. Ее грудь от живота до подмышек плотно затянута бинтом.
- Давай посмотрим что получилось.
- Уже, прямо сейчас?!
- Да, ты против?
- Нет.
       Павел ловко распеленал грудь девушки.
- Теперь пойдем к зеркалу. Взгляни!
- Ах! Боже ты мой! – вскрикнула пораженная Катенька и радостно засмеялась. - Какая у меня красивая грудь! Вовка вернется и не узнает меня!
- Нравится?
- Очень! Доктор, вы - чудо!
- Давай теперь пройдемся по палате, покажем всем, что получилось. Обратите внимание девочки, какая у Катеньки грудь. Мечта каждой женщины!
       Забыв свою головную боль, Настя отмечает, что операция Катеньки действительно сделана отлично.
- Как сейчас? Сильно болит? Или вернуть то, что было?
- Нет, доктор, мне лучше. Я потерплю. А завтра станет лучше?
- Конечно! А теперь позволь я взгляну, правильно ли лег имплантант.
       Доктор ставит девушку перед собой и аккуратно пальпирует грудь, сантиметр за сантиметром. Девушка охает, но улыбается.
       Настя видит, как ее муж нежно прикасается к чужой идеальной груди, и впервые за много лет ревнует.
       Павел заканчивает осматривать Катеньку. Настя готовится к осмотру, но доктор подходит к турчанке. Та откидывает одеяло, испуганно уставившись на него. Павел сдвигает брови на секунду и тут же снова улыбается. Девушка показывает пальцем на кровавые пятна. Павел трогает ногу в том месте, где кончается бинт. Девушка вздрагивает.
- All rite! All rite! Не надо беспокоиться. Лида, каталку сюда. Я ее в перевязочной посмотрю.
       Медсестра быстро исчезает. Павел подходит к говорливой больной, которая замолчала при появлении врача.
- Ирина Петровна, как ваши дела? Надеюсь, вы выполняете мои предписания? Вам нельзя сейчас разговаривать. Швы совсем свежие, легко могут разойтись. Тогда прощай ваши чудесные губки.
- Я молчу доктор, - шепчет Ирина Петровна.
- А чей это звонкий голос, с самого утра доносится из вашей палаты?
- Не знаю. Не мой, - опять шелестит Ирина Петровна.
- А как вы себя чувствуете?
- Хорошо.
       Павел трогает подбородок, щеки.
- Не больно?
- Нет.
- А здесь?
- Чуть-чуть.
- Хорошо.
- Павел Андреевич, а когда мне нормально говорить можно будет? – опять еле слышно спрашивает пациентка.
- Когда спадет опухоль. Не раньше, чем через три недели.
- Так долго? – взвизгивает Ирина Петровна. – Я пожалуюсь на вас главврачу! Он мне обещал, что все пройдет быстро. Я не могу так долго молчать! Я – актриса! Мне нужно работать! Внешность и голос мои главные орудия производства! У меня контракт, в конце концов, съемки. Я через суд потребую возместить мне убытки.
- Тихо, тихо, - попытается успокоить пациентку Павел, улыбаясь. – Вам нельзя волноваться и шевелить губами. Я назначу вам оперативный курс.
- Опять операция? Ну, нет!
- Ничего подобного, просто придется поделать уколы.
- Я же предупреждала, что не переношу никаких уколов, - снова взвилась Ирина Петровна и категорично заявила: – Я могу пить таблетки!
- Согласен, тогда три недели пьем таблетки.
- Доктор!
- Или уколы – неделю, и немного таблеток для ускорения заживления.
       Ирина Петровна возмущенно закрутила глазами и согласилась:
- Но только самой тоненькой иглой.
- Вам не будет больно.
- Вы запишите в карту.
- Непременно, очаровательная Ирина Петровна!
- Я на вас надеюсь Павел Андреевич!
- Я вас не подведу. И побольше молчать! Так, пойдем дальше.
       Настя напряглась, вспоминая, что она хотела сказать мужу, но двое дюжих молодцов привозят в палату каталку, ловко грузят на нее турчанку. Доктор уходит вслед за ней, будто не заметив жену.
       Настя оглядывается на свою соседку. Та чему-то мечтательно улыбается.
       Настя, как прежде Катенька стонет.
Кошмар, - вскрикивает актриса, ни минуты отдохнуть нельзя. Сколько можно стонать?

       Ближе к обеду Настя все-таки уснула и проспала до четырех, а, очнувшись, поняла, что Павел так и не пришел ее осмотреть. Санитарка принесла полдник – какао, сладкий творог в фабричной упаковке и маленькую мягкую булочку.
       Насте захотелось поесть. Ей казалось, что она не сможет проглотить не кусочка, но все же вскрыла баночку с творогом и весь съела. Потом попробовала попить и выпила все какао. Ей стало немного веселее.
       Павел появился около шести. Он сразу подошел к жене и спросил:
- Как ты?
- Нормально, - глухо выдавила она. - Повязку снимать будешь?
- Не сейчас! В понедельник будет перевязка, там и посмотрю, заодно швы сниму.
       Он потрогал синяки под глазами.
- Больно?
- Немного.
- Молодец. В субботу и воскресенье меня не будет, а в понедельник я приду во второй половине дня. Тебе нужно быть в шестнадцать тридцать в пятом кабинете. Там будет стоять небольшая очередь. Тебя приму в самом конце.
- Это почему это?
- Так надо. Все, до понедельника.
- Павел?!
- Счастливо оставаться!
       Муж ушел. Настя откинулась на подушки и злилась пока не уснула.

       В половине пятого в понедельник она стояла у перевязочной, пропуская всех пациентов, подходивших после нее.
- Ой, больно, женщина! - ответила на вопрос Насти молодая девушка, вышедшая из кабинета без бинтов. Швы под носом ее были залеплены пластырем.
       У Насти защемило под ложечкой. Она робко вошла в перевязочную и села на кушетку, укрытую зеленой тканью.
- Ложись, - сказал Павел, не оборачиваясь.
       Он что-то писал, сидя на маленьком вертящемся табурете, склонившись над столом. Хорошенькая медсестра колдовала у стеклянного столика с инструментами.
- Ложись, - повторил он.
- Паш, а больно будет? – срывающимся голосом спросила Настя, забыв все заранее заготовленные упреки.
       Павел повернулся к ней всем телом и с интересом взглянул на нее, будто впервые видел.
- Больно? Да, будет больно!
- Ты поаккуратнее. Может анестезию сделаешь?
       Он ехидно и очень довольно улыбнулся, во весь рот:
- Какую тебе анестезию? Если только - общую? Наркоз дать? Что ты как маленькая?
- Нет, я прошу только об укольчике.
- Укольчик, ей! Никакой укольчик твой шов сейчас не возьмет. Циркуляция нарушена и все равно будет больно. Одно можно сделать, мозг отключить.
- Как мозг?
- Ты как маленькая, ей-богу! Могу спиртику для храбрости налить! Выпьешь?
       Он явно издевался над ней. Она недовольно хмыкнула.
- Ложись, укольчик! Раньше нужно было думать! А теперь поздно. Такую операцию перенесла, а немножко потерпеть боишься. В самом деле, мне тебя что ли, как Катеньку уговаривать? Хотела быть красивой? Мучайся! Только ойкнешь, сразу верну старый нос, я части в холодильнике заморозил.
- Сказал бы что-нибудь поумнее!
       Павел засмеялся. Настя прикусила губу. Павел ловко разрезал бинты, потом нитки и один за другим выдернул стежки.
- Ой! Ой! Ой!
- Терпи, немного осталось.
- Больно, - пожаловалась она.
- Хорошо, значит ткань жива. Слушай, ты как будто не медик.
- Ага, самой терпеть, это совсем другое дело!
       Павел смазал швы защитным клеем и сказал:
- Лида, я закончил, наложи повязку.
       Медсестра ловко намотала бинты на Настину голову. Павел потрогал повязку, чуть поправил:
- Вставай, хватит спать.
       Настя поднялась.
- Я не сплю. Мне, в самом деле, было больно. Постой, ты даже не показал, как получилось. Мне очень хочется посмотреть!
- Нечего смотреть. Все хорошо получилось, но показывать тебе еще рано.
- Но все без повязки выходили отсюда!
- А тебе не положено.
- Пашка, ты изверг! Покажи сейчас же! А то я тебя знаю! Сделал мне нос еще длиннее!
       Павел всплеснул руками!
- Что же ты так поздно сказала о своих опасениях? А я глупый не догадался воспользоваться ситуацией и сделать тебя сестрой Сирано де Бержерака!
- Ну, покажи.
- Рано! Отек еще достаточно большой. Я назначу тебе препараты. Будешь таблетки принимать и уколы поделаем.
- А когда я увижу?
- Фу, какая нетерпеливая! Я думал, что только пациентки такие. Оказывается даже моя жена такая же зануда.
- Паша! Отвечай сейчас же! Когда?!
- Дня через три-четыре.
- Так долго?! Я не выдержу!
- Раньше нельзя. Другим я показываю на второй день, после того как снимаю швы. А тебе покажу на пятый. Хочу помучить немножко.
       Настя не выдержала и оттолкнула его, но Павел ухватил ее за талию, прижал к себе и зашептал на ухо:
- Ты же меня мучила. Уходить собиралась. Так тебе понадобился новый нос! Спрашивается зачем? Любовника завела? Кто он? Признавайся.
       Павел говорил шутливым тоном, но Настя, вспомнив, как он ее упрекал, сочла нужным обидеться.
- Ты тоже хорош! Прописал он меня и Макса! А куда тебе было деваться? Сам хотел жениться на нас. Я арканом тебя в ЗАГС не тянула.
       Медсестра кашлянула:
- Павел Андреевич, я могу идти?
- Иди, Лида. Завтра меня не будет.
- А как же Гамаюнов?
- Сама перевяжешь, швы ему я сегодня снял.
- А Анастасия Николаевна?
       Павел посмотрел на жену:
- Анастасия Николаевна потерпит.
       Лида поджала губы, собрала карты, бросила на Павла выразительный взгляд и скрылась за дверью. Настя усмехнулась про себя. Лидочка явно была не равнодушна к своему доктору!
       Павел потрогал бинты у уха.
- Не жмет?
- Нет, все хорошо.
- Взбодрись!
- Я надеялась, что сегодня увижу себя.
- Не горюй, еще насмотришься. Ты знаешь, что нос у тебя был кривой? – весело спросил Павел.
       Она вздохнула, поправила халат и уныло уточнила:
- В самом деле?
- Я его выровнял. Столько лет ходила с кривым носом!
- Преступник! – внезапно снова взволновавшись, бросила она ему обвинение.
- Я?! Ничего себе заявочка!
- Ты знал, что он кривой, а операцию не хотел делать!
- Это никому не было заметно, кроме меня. Я профессионал. Я на глаз определяю соотношение параметров лица. Каждый день у меня перед глазами лица, лица, лица, носы, уши подбородки и прочее. Лицо по своей изначальной природе асимметрично. Только дилетанту кажется, что две половинки одинаковы как отражение в зеркале. Впрочем, что я говорю?! Это все знают. А вот что зеркальное отражение не является точной копией того, что стоит перед ним, это для многих тайна. В зеркале лучи, преломляясь несколько раз, искажаются. Плюс покрытие зеркал несовершенно. Поэтому себя самого человек, в сущности, не может увидеть никогда.
- Кошмар! Целая лекция. Ты столько всего знаешь, а дома из тебя слова не выжмешь! Стоп! А посмертная маска? Лицо, в самом деле, становиться идеально симметричным?
- Ерунда. Впрочем, небольшое выравнивание за счет полного расслабления мышц происходит. Отсюда и легенда.
- Теперь буду красивая, и ты станешь мной любоваться.
- Я и так любовался. Ты всегда была красивая.
- Но ты мне этого не говорил.
- Говорил, ты забыла.
- Когда?
- Мы еще с тобой женаты не были.
- Давненько!
- Что же тебе каждый день повторять? Задаваться начнешь!
- Это так у тебя называется?!
       Настя отвернулась, кусая губы.
- И краситься не разрешал, - вспомнила она еще одну свою обиду.
- Глупо естественную красоту портить.
- Ничего ты не понимаешь. Красоту нужно подчеркивать! А так никто красоту не видит!
- А кто должен видеть? Я ведь знаю, что ты красавица … была.
- Как была?! – растерялась Настя.
- А так! Открою тайну, хоть я сегодня и не собирался тебе говорить. Я сделал тебе такой нос, монстр позавидует! - серьезно произнес Павел и добавил: Чтобы не занималась глупостями. Операцию ей нужно!
       Настя с ужасом взглянула на мужа. Ее кулак непроизвольно взлетел и опустился на его скулу.
- Изверг! Деспот! Ухожу от тебя немедленно! Сейчас же! О, ужас! О, кошмар!
       Она подлетела к зеркалу и стала сдирать бинты. Он ухватил ее за руки, но она вырывалась, как обезумевшая.
- Стоять смирно! – гаркнул он.
       Она не слушала, продолжая выдергивать руки и отбиваться ногами.
- Прекрати! Я пошутил, дурочка!
- Тебя убить мало, - бросила она, слабея. – Сам красивый, а меня держишь за дурнушку.
- Ты так считаешь?
- Конечно.
       Павел отпустил ее руки. Она отвернулась к стене. Слезы покатились по бинтам.
- Любой радостный день испортишь!
       Павлу стало жаль ее. Что-то надломилось в нем, какой-то спазм, сжимавший многие годы сердце, вдруг отпустил его. «Жена считала его красивым!» Это было для него новостью. Это открытие забурлило, забилось в нем, застонало в груди и ударило в голову. Он убрал волосы со лба и, вспомнив еще и Лидочку, горделиво решил: «Все-таки я нравлюсь женщинам!»
       Настя не кривила душой, она и впрямь так думала. С годами Павел приосанился, раздался в плечах, лицо его приобрело значительное выражение, которое порой дороже смазливой физиономии. Что касается ее восхищения Красавиным, то это было так давно, что почти и забылось.
       Павел обнял ее и поцеловал в шею. Он всегда хотел так подкрадываться к ней сзади, внезапно обнимать и нежно целовать в шею, волосы, но не мог себя пересилить. Ему казалось, она от неожиданности не сможет скрыть своего отвращения и содрогнется в ужасе, что ее целует страшилище, которого она терпит только из-за своего ребенка, и оттолкнет его. Он представлял себе, как это будет унизительно!
       Сейчас он прижимал ее все крепче. И Настя вдруг разомлела и махнула рукой по направлению к кушетке.
- Зачем? Слонов считать хочешь?
- Нет! – буркнула жена и улыбнулась.
       В этот Настя момент почувствовала, что ее отношения с мужем изменились координальным образом. Изменились и никогда уже не будут прежними. И изменились они в лучшую сторону. Будто они плутали по лесу и вдруг нашли нужное направление.
       «Она считает меня красивым, - бухало его сердце. – Она не стыдится меня и не презирает. Она живет со мной не только из-за Максима!» Ему оставалось спросить ее: «Ты меня любишь?» Этот вопрос рвался из его уст, но он так и не задал его, потому что было невероятно жутко услышать сухое короткое ничего не выражающее «да». Ему хотелось, чтобы она кинулась к нему и зашептала полная страсти: «Я люблю тебя, люблю тебя сильно-сильно!» и по интонации и горящим глазам он понял бы, что нужен ей как воздух, как сама жизнь!
       Павел промолчал, но потянул отворот халата, расстегнул ей пуговицу, а она сказала «ах!», потянулась к нему, боясь потерять то новое, что родилось между ними сейчас в перевязочной. И он был ей благодарен за это движение и за это «ах». Она взглянула на него и … расхохоталась.
       Павел обернулся к зеркалу. Под глазом и по щеке разливался, краснея и синея, здоровенный синяк. Пострадавший покачал головой, потрогал гематому и тоже засмеялся.

       В дверь постучали.

- Павел Андреевич!
- Что, Ксения Петровна?
- Я, Павел Андреевич, ключи принесла. Я ухожу уже. Сами закроете дверь процедурной. Не забудьте только! Здесь оборудование на мне числится. И инструмент.
- Голубушка, не беспокойтесь. Закрою, непременно.
       Дверь захлопнулась. Павел хитро улыбнулся. Ему все не давала покоя мысль: «Может ли быть, что необычное упорство Насти снова связано с появлением на горизонте Красавина?»
       «Кто угодно, но только не он!» – говорил Павел себе. Он ревновал жену к любому мужчине, но к Красавину особенно. Только предположение об их связи приводило его в состояние неуправляемого бешенства. И в этот момент жар снова стал заволакивать сознание.
       Безликая Настя стояла у двери. Муж стал серьезен:
- Тебе не интересно как дети? Ты ничего не спрашиваешь.
- Я звоню каждый день, Зое Константиновне. О детях я все знаю.
- Ну хорошо, хорошо, сдаюсь.
- Паш, а на долго я здесь?
- Если все будет нормально, к пятнице выпишу. Мама уже устала. В выходные ты ее сменишь.
- А ты где будешь?
- К Славке поеду.
- Опять? Медом там что ли намазано?
- Я давно у него не был. Он дом новый строит, хочу взглянуть, что у него там получается. Набрал бригаду каких-то гастробайтеров. Боюсь такая экономия боком ему выйдет.
- А тебе какая забота? Пускай сам разбирается.
- Настена, на тебя это не похоже. Какая черствость! Мы же со Славкой друзья.
- Несмотря ни на что?
- Вот именно!
- Он до сих пор один? – осторожно поинтересовалась Настя.
       Она не поощряла их странной дружбы, но все-таки была рада, что старая история быльем поросла. Хотя муж регулярно ездил к Красавину, она, чтобы не травмировать его, никогда ни о чем не расспрашивала. Но сейчас она была в радостном возбуждении и любила всех. Ей казалось, что мир повернулся к ней своей самой радужной стороной, и потеряла бдительность.
- А что? – осторожно спросил Павел. - Интересуешься?
- Думаю, что он Маргариту любил и до сих пор забыть ее не может.
- Он с барышней, у которой двое детей, сейчас живет, остепенился.
- Остепенился? В смысле?
- Именно в таком смысле, - Павел положил руки жене на плечи, - Наивная ты моя. Если бы ты знала, сколько у него баб было?! Тьма! Ни одной юбки не пропускал. А ты говоришь, Маргарита!
- Неужели?!
       Павел увлекся и с упоением, глядя в ясные голубые глаза, блестящие среди белых бинтов, сказал:
- Ты не представляешь, он даже заразился нехорошей болезнью.
- Боже ты мой!
- Правда, вполне излечимой, в настоящее время.
- Сифилис?!
- Нет, полегче.
- Все равно ужасно!
- Денег уйму вложил, посещая частного венеролога, долго лечился. Поэтому и остепенился.
- Вот значит как.
       Павлу стало не по себе оттого, что он проговорился о том заболевании, вспомнив, что в этой истории с плохой болезнью он играл роль Славкиного компаньона. И не дай Бог, правда выйдет наружу!
- Ну, ладно, мне нужно поработать. Бумаг море. Иди в палату. Только это между нами! Не проговорись Крыловой! А то я знаю тебя!
- Подожди! А я на днях видела твоего Славку. Между прочим, он встретил меня на улице и даже не узнал, прошел мимо! Взглянул и отвернулся, даже не поздоровался.
- А когда он тебя видел в последний раз до этого?
- Не помню. В последний … раз…, в последний раз я махала вам с балкона, когда он заезжал за тобой на машине, года два или три назад. Неужели я так изменилась?
- А ты обиделась? – довольно улыбнулся Павел.
- Нет! Но мог хотя бы «здрасте» сказать. Я ему все-таки мужа отдаю, периодически, сама одна дома сижу в выходные. Что тебе вздумалось дружить с ним столько лет?! Знаешь, как мне неприятно!
- Ты никогда не говорила об этом раньше.
- Раньше, я только об одном думала, как бы отомстить ему, чтобы он страдал, так же как и я.
       Павел оживился:
- Правда?
- Точно! Ночами лежала и думала, чтобы такого сделать ему такого плохого. Но ничего так и не придумала.
       В дверь заглянула медсестра:
- Павел Андреевич, там в приемном покое Гельфельд вас дожидается.
- Я сейчас подойду. Пожалуйста, Вероника, попроси его подождать.
       Дверь захлопнулась.
- Ты говоришь, отомстить хотела?
       Глаза Павла загорелись.
- Что ты? Что ты так заинтересовался?! Ничего я не хотела. Глупости все это. Я за тебя волновалась! Ой! Больно смеяться.
- А целоваться? Ну-ка где твои губки? Сколько бинтов Лида тебе накрутила! Не поскупилась.
- Осторожно, швы разойдутся.
- Ничего не случится, сладкая моя! А теперь ты как к нему относишься?
- Ревную!
- Ревнуешь?!
- Ревную тебя к нему!
- Фу! Напугала! Постой, дай еще в шейку поцелую.
- Щекотно!
- Тебе не угодишь!
- Угодишь, угодишь!
- Значит, отомстить хотела?
- Просто с ума сходила. Дура была, молодая! Впрочем, что Славку винить? Сама виновата по самое некуда. Зато с тобой мне повезло. Судьба компенсировала урон.
       В двери снова показалась Вероника:
- Павел Андреевич!
- Иду!
- Ладно, у меня действительно много работы.
 
       Он еще раз крепко обнял жену, она ойкнула и выскочила за дверь. На душе было легко и весело.
       «Какая же я счастливая!» – повторяла она, скользя новыми кожаными тапочками по чисто вымытому линолеуму.

Глава 51. Настя в гостях у Любы.

- Знаешь, Люб, мне достаточно своей красоты. И почему у красивых мужиков такое глупое выражение лица?
- Ой ли? Давно ты так считаешь?
- Недавно стала замечать.
- Кстати. Не обольщайся. У женщин тоже.
- Да?!
       Настя подошла к зеркалу и огорченно сказала:
- Ты, кажется, права. Но про женщин все ясно.
- Что ясно?
- Мужчинам нравятся, как бы охарактеризовать …? …детские лица. Они боятся суровых женщин. Им кажется, что кукольное личико и наивные глазки-пуговки являются гарантией беззащитности, доверчивости и некой недалекости ума. Поэтому так и считают – хорошенькая, то есть похожая на ребенка, значит глупышка. Она не опасна, открыта, проста.
- Смотрю у тебя теории пошли. Раньше ты так не рассуждала. Вот у меня лицо всю жизнь круглое, можно сказать кукольное, но мужикам спуску не даю.
- Так и я о том. Лицо - это маска, обман. Впрочем, ты, Любаш, исключение.
- А у меня насчет мужиков другая теория. У всех поголовно, у красивых и некрасивых, не глупость, а самонадеянность и наглость ото всюду прет.
- Это точно. Жизнь кажется малиной.
       Подруги рассмеялись, радуясь, что удалось поругать сильный пол. Настя продолжала крутиться у зеркала.
- А фигурка у меня действительно неплохая! Даже после Ленки сохранилась. Но от Павла никогда не дождешься, чтобы похвалил. В больнице промелькнуло что-то такое, - она пошевелила пальцами. – Но потом все.
- Я тебе одну тайну скажу, о которой все знают, но делают вид, это не так: «В жизни везет толстым и страшным, то есть далеко не идеальным!»
- Ты хочешь сказать, что я зря укоротила себе нос?
       Настя засмеялась громко, раскатисто, так, что в гостиную даже заглянули Катя, Лена, а за ними Максим.
- Мам, - спросила Катя, - что тут у вас?
- Идите, играйте, все в порядке. Тетя Настя думает, что я ей анекдот рассказала.
- А нам?
- Вы еще малы.
- Вы, тетя Люба, еще не знаете, какие нам Борька в детском саду анекдоты рассказывает! – вставила Лена.
- Вот как? – удивилась Настя. - Я выясню и скажу Бориной маме, чтобы она его выпорола.
- Она не станет, - скривила губы Лена. - Она сюсюкается со своим Боренькой. Сю-сю-сю. А потом, - Лена заговорила басом, - как сама матом начнет его поливать. Но не бьет. А он тоже ей отвечает также.
- Лена! Это нехорошо. А у вас, Катя, мальчишки в школе анекдоты рассказывают?
- Нет. У нас учительница не разрешает.
- Правильно! У Максима я уже не спрашиваю! На лице все написано! Все, девочки, идите в детскую, не мешайте.
- А мы уже не маленькие! – возмутилась Катя.
       Люба улыбнулась.
- Вот так, Настена, только на ноги встанешь, а тут уже молодежь на пятки наступает. Анекдоты им подавай.
- Мам, можно я домой поеду? – прервал приятельницу матери Максим.
- Снова здорово! – рассердилась Настя. – Мы же договаривались. Поиграй с девочками.
- Мне с ними скучно!
- Ничего не поделаешь.
- Сейчас я тебе диски вытащу, выбирай, - вмешалась Люба. - Поставить сумеешь? Сиди здесь, смотри телевизор, а мы с мамой на кухню переберемся.
       Максим остался в гостиной, а женщины перебазировались на кухню.
- Так что ты говорила про некрасивых и страшных?
- Мне один больной поведал свою теорию, с которой я склонна согласиться.
- Теорию? По поводу толстых и некрасивых?
- Да. Там у него несколько постулатов, я всех не скажу, но некоторые мне хорошо запомнились.
- Не томи, рассказывай.
- Во-первых, наша земля, наша вселенная, вообщем наш мир не идеален по сути. Иначе бы мы застыли в некой постоянной субстанции, и время остановилось.
- Интересно!
- Во-вторых, вопреки бытующему мнению, вселенная летит по спирали не вверх, а вниз, втягиваясь в огромную конусообразную воронку-яму. Все города, которые построены по радиально-кольцевому принципу являются своеобразными коридорами в вечность. Представляешь, кольцевые дороги становятся все шире, потоки на них все более насыщеннее. Они так и выглядят как множество нулей, один в другом Время, мой философ, определяет как радиус-вектор перехода из состояния полнейшего хаоса к состоянию четкого упорядочения. Время – это период перехода от нестабильности к стабильности! Этот вектор, суммируя отрицательные величины хаотичного распределения энергий и положительные величины, упорядочения, занимает некое среднее положение. В результате люди средние или, как говорят, посредственные занимают с вектором вселенной одно направление. Они находятся в русле, им комфортно. Но, как ни странно, не им везет больше всего. Они редко падают, как говориться, в бездну, но и звезд с неба не хватают. Что касается людей с выдающимися способностями, их вектор направлен более круто по отношению к вектору вселенной. Он ближе к идеалу, но как вихрем притягиваемый вектором общего развития событий во вселенной, в частности на Земле, вынужден падать, будто катится с крутой горы. Нередко гении пропускают момент, когда они пересекают общий вектор и по инерции продолжают катиться вниз по наклонной. Ты же знаешь, что люди выдающиеся, например, композиторы, писатели, поэты, в творчестве которых гармония выражена особенно сильно, нередко ищут равновесия в непотребном образе жизни. Народные любимцы и очень богатые люди, как в омут с головой бросаются в загул. Звезды наперебой пьют, потребляют наркотики, имеют множество женщин. И все им кажется мало. Неосознанно, они сжигают себя в этом водовороте и все ради того, чтобы их выдающиеся качества вместе с отрицательными получали усредненный вектор, совпадающий с основным вектором вселенной. Потому что, несмотря на желанную славу, многие чувствуют себя одинокими и, уничижая себя, находят тот комфорт, называемый ими ощущением времени и себя в нем. И это правда! Они вливаются в русло. К сожалению, их вектор чаще всего приобретает мощный отрицательный посыл. Из вышесказанного ясно, что чем больше, чем необъятнее талант или богатство, тем труднее достичь желаемого результата. Нечто похожее происходит и с очень красивыми людьми. Необыкновенная красота - это выдающееся качество, своего рода талант. Красавицы и красавцы, выделяясь из толпы, вызывают недоумение у средних людей, которые делают вывод, что красота такая не от мира сего. Она вызывает внутреннее беспокойство и зависть. Но с красавицами несколько по-другому. Каждая женщина, даже будучи Бог знает какой раскрасавицей, всегда найдет в себе массу недостатков. Они нередко становятся жертвами людей алчных и завистливых. Те в свою очередь рады завладеть такой диковинкой, но амбиции переполняют их и они совсем не хотят чувствовать себя хуже, чем их избранницы. Поэтому всячески гнобят их, издеваясь над своими жертвами, дожимая до своего уровня.
- И не бывает исключений?
- Почему же? Бывают. Но только в том случае, когда талант активно поддерживается второй составляющей. А именно деньгами. Тогда раскрасавица и дочка богатого папаши, и любимая жена олигарха бывают очень счастливы. И даже плохонький талант раскрывается во всей красе, ощущая мощную материальную поддержку.
- Люба, ты им завидуешь!
- Немного да, но это естественно, потому что они хотят, чтобы им завидовали. Для чего тогда все это им? Чтобы завидовали!
- А богатство – это не талант?
- Это сгусток энергии, но! Но! Если изучить историю многих известнейших богатых родов, прослеживается стойкая тенденция. Талант вспыхнул, человек разбогател, потомки кто медленно, кто быстро проживают деньги. Не потому что они такие безалаберные, их затягивает все тот же общий вектор развития вселенной. В другом месте вспыхивает другой талант, и снова растворяется во времени.
- Люба, ты философ! Не ожидала от тебя.
- Я что ли глупее философов?
- Не глупее, но я не представляла, что ты думаешь о вселенной.
Настя улыбнулась. Она махала руками, чтобы подсушить ногти, только что покрытые лаком.
- А у наших мужиков есть таланты?
- У твоего Павлуши определенно есть. Тарас закоренелый середнячок и меня это радует!
- Но Павел не гуляка, не пьяница.
- Он компенсирует себя своей внешностью.
- Ты считаешь его страшным?
       Люба мягко, чтобы не обидеть подругу, ответила:
- Он очень даже ничего, своеобразный несколько. Но не горюй. Везет только толстым и некрасивым. Я говорю о недостатках, а не об уродах или инвалидах. Это отдельная статья. Человек, имеющий какой-либо изъян, имеет огромный потенциал. Он полон непомерных амбиций. Желание осуществить свои мечты заставляет его думать головой, а не эксплуатировать то, что ему дано от Бога. Иная красотка уверена, что мир завертится вокруг нее, стоит ей крутануть задком или выставить пару буферов, наполненных мягким жирком. Но не тут то было, поскольку вектор вселенной устремлен в ином направлении. Эта теория, как никакая другая объясняет, почему красотки слывут глупыми. Они не тренируют свои извилины. Они не дорожат тем, что у них есть. Им дано и все! Так должно быть всегда. Они, спускаясь по жизни к усредненному состоянию, имеют глупость считать себя несчастными. Хотя по сути такими и являются, растеряв по пути все свои возможности. Они легкомысленны и ленивы.
- Ты не права! Я знаю красивых умниц.
- Нет правил без исключений. Я говорю о тех, что ставят все на свой единственный талант, то есть на красоту.
- Люба, тебя заносит!
- Ничего подобного. Я просто невропатолог. Ко мне порой попадают люди, место которым или в психиатрической клинике, или в академии. Мне приходится их лечить, а иногда просто выслушивать.
- Как у тебя все просто!
- Есть еще люди, которые живут вразрез, если ты понимаешь, о чем я говорю. Им кажется, что по разрезанной на куски вселенной легче двигаться, а в самом деле, они топчутся на месте, хотя считают себя новаторами, бунтарями, а в самом деле просто теряют время и силы в этой суете. Понимаешь?
- Нет.
- Вместо того, чтобы дело делать, они пытаются доказать свою значимость человечеству. А это не дело, это пшик громкий! Пиар!
- Ладно, Люб, Бог с ними. Я девушка простая, без затей.
- Еще скажи как валенок!
- Валенок.
- Это не про тебя.
       Настя пожала плечами:
- А про некрасивых. Что говорил твой пациент про некрасивых?
- Некрасивые и бесталанные прилагают массу усилий, чтобы быть успешными. Могучая сила вселенной заставляет их подтягиваться к общему ходу событий. Они проявляют чудеса изобретательности в достижении поставленной цели. Напор настолько велик, что именно им, что называется везет. Часто говорят, некрасивая, зато умная. Это действительно так. У нее больше практики шевеления мозгами.
- А ты считаешь, что Красавин Славик тоже катится вниз? Он же неплохой специалист.
- Не знаю, чем он там компенсирует свой талант. Он не плохой Славка, добрый, открытый, но его на своих плечах изо всех сил тащит Арнольд.
- Славик - добрый, открытый?
- Да.
- А я?
- Возможно, его поступок в отношении тебя и есть одна из статей компенсации судьбы. Думаю, не только ты попала в такую ситуацию со Славиком!
- Думаешь у него много незаконнорожденных детей?
- Ха-ха-ха! – засмеялась Люба. – Кто его знает!
       Настя вздохнула:
- Лак какой-то ядовитый. Зря я его купила. Сливовый!
- А мне нравится.
- На, возьми себе. Я все равно не буду его больше использовать.
- Мерси.
- А Павел? – снова начала Настя.
- Видит Бог, я не люблю твоего Павла. Заносчивый, амбициозный, вещь в себе. Но надо отдать ему должное он - трудяга. Все берет нахрапом. И тебя тоже так взял.
- Меня?! Кому я была нужна? Мне кажется, ты не справедлива к Паше. И вообще твоя теория, мне думается, полная галиматья.
- Не скажи. Что-то в ней есть.
- Хорошо, что ты не работаешь в психиатрии, а то твои больные тебя с ума свели бы. Что у тебя с твоим философом?
- Поверь, ничего! Он естественно влюблен. Всякий раз ждет у дверей утром. Ревнует к другим больным, мужского пола.
- Он интересный?
- Интересный, но не в том смысле. Говорун. Но я от него не устаю, право.
- Почему не заведешь роман? Мне много раз советовала.
- От него потом не отвяжешься. У меня мой Тарасик на диване плотно лежит. Вот мой роман, который от меня никуда не денется.
- Повезло тебе с ним.
- Это точно! Но и у него полно недостатков. Я ругаюсь каждый день. Неповоротливый, как тюлень на суше! Все самой приходится суетиться. Но я не огорчаюсь. Человек несовершенен. В этом его слабость и сила. Он несовершенен, поэтому имеет потенциал для дальнейшего развития и стремления к идеалу.
- К какому идеалу?
- Все к тому же совершенству. Совершенство само по себе означает … что?
- Что?!
- Совершенство означает, что больше некуда стремиться! Означает полный застой. Полнейшую глубочайшую яму, из которой не выбраться! То есть наше стремление к идеалу, на деле является снижением потенциала развития вплоть до нуля. Мы стремимся в самую глубочайшую пропасть в мире, из которой нет выхода, потому что потенциал вселенной снижается со временем!
- Эк, замахнулась!
- Да, вселенной! Нам только кажется, что мы парим в пустоте. Вокруг нас космос. Вектор развития Земли, возможно, не совсем совпадает с космическим вектором, но, безусловно, стремится к нему. Вектор развития человеческого общества, увлекаемый вселенским вектором планомерно развивается по спирали (как нам трактует марксистко – ленинская философия). Ты ее еще помнишь?
- Кое-что помню!
- Так вот, витки спирали становятся все круче и круче и, в конце концов, снова сольются в точку. Все конец!
- Ужас! И это все?
- Чтобы разбить эту точку необходимо вмешательство извне, для того, чтобы снова появились несовершенные детали, которые в свою очередь начнут движение к совершенству. Чем дальше эта точка, тем длиннее дорога впереди.
- Завтра же ложусь в клинику, возвращать свой прежний нос!
       Женщины рассмеялись до слез.

Глава 52. Встреча Славика с Настей на стажировке. Лето 2004 года.

       Вячеслав проспал на работу. И не мудрено. До ночи он был у Пантюшкова на юбилее. Юбиляра чествовали с чувством, с толком, с расстановкой. Арнольд поддался искушению. Сначала он выдал витиеватое поздравление, опрокинул большую рюмку водки и потом весь вечер, казалось, не пропустил не одного тоста. При этом он поддерживал разговор, плясал и под конец последнего танца упал перед дамой на колени и уже не смог подняться.
       Сослуживцы оттащили его в холл на диван, где он захрапел на всю квартиру. Когда уже пора было уходить, Славик никак не мог его добудиться. Уже за полночь он все же привел отчима в чувство, нанял такси за бешеную цену и повез домой. В машине Арнольд вдруг расплакался и стал просить прощения.
- Прости, прости меня, Слава, за Маргариту, - пьяно хлюпая, залепетал он.
- Ладно, кончай нести пургу, Арнольд. Маргариты давно нет.
       Арнольд приложил руку к груди:
- А здесь живет. Я виноват перед ней и перед тобой.
       Славику стало противно, и на него накатила злость:
- Это вы когда с ней … стакнулись? Когда я был в Питере?
- Нет, Славка, нет, намного раньше, когда ты еще не был женат.
- Ничего себе! А почему ты сам на ней не женился?
- Я думал, я опасался, в общем твоя мать... и все прочее. Я не вправе был бросать ее.
       Славик хмыкнул:
- А потом бросил. Потом стал в праве?
- Я не думал бросать ее, я не предполагал, что могу изменить ей. Мы с Марго до твоей свадьбы целовались лишь однажды в ресторане и все! Я хотел прервать эти отношения раз и навсегда!
- И женил меня на ней. Зачем?
       С носа Арнольда закапали жидкие сопли. Он дурашливо улыбнулся и произнес заплетающимся языком.
- Я не хотел отдавать ее в чужую семью.
- Но почему же ты мне не сказал, что сам любишь ее?
- Ты не женился бы. Кто-нибудь другой отнял бы ее у нас.
- Идиот!
- Прости, прости, Славик. Я запутался. Ты не знаешь еще одного обстоятельства. Я заставил сделать ее аборт!
- Аборт?! Зачем?! Она была беременна?! Я даже не знал. Но почему ты не захотел ребенка?
- Я не знал от кого будет этот ребенок. Боялся, что не от меня. Это было задолго до того дня, когда ты неожиданно вернулся из Питера. Кстати, чего ты припер тогда? А?
       Славик молча кусал губы. Тема разговора совсем протрезвила его. Тут Арнольд завалился на повороте. Славик его усадил и со злобой гаркнул:
- Сиди и держись!
       Арнольд вдруг рассмеялся и уцепился за ручку открывания двери. Дверь приоткрылась, и отчим чуть не вывалился из машины. Славик выругался:
- Б…! Держись!
       Он подтянул профессора к себе, дверь захлопнулась, и Славик еле отцепил его пальцы от ручки открывания двери.
- Держись за меня! - рявкнул он.
 Арнольд, как ни в чем не бывало, продолжал:
- Мы не знали от кого этот ребенок, и я настоял на аборте.
- Почему мне не сказали?! Все решили сами! Значит все это время вы за моей спиной…!
- Да, я виноват, виноват. Она хотела родить, но я не позволил. Я не хотел на тебя вешать своего ребенка. После аборта ей стало плохо. Помнишь, она лежала в больнице?
- Нет!
- Бедняжка! Это я виноват.
       Арнольд стукнул себя кулаком в грудь. Содержимое желудка профессора возмутилось и вырвалось наружу.
- ЁКЛМН! – вскричал Вячеслав.
       Таксист подрулил к тротуару.
- Вылезайте сейчас же. Весь салон уделали, мудаки!
- Я уберу, шеф, Пожалуйста, не бросай нас здесь сейчас. Видишь он какой. На обшивку сидений совсем немного попало. Все на меня и на него. Я с юбилея его везу. Он профессор.
- Профессор кислых щей и блевотины, - ядовито парировал таксист.
- Дайте тряпочку, какую. Я мигом все уберу.
- Нет у меня тряпочки!
       Славик вылез из машины, скинул пиджак, снял рубашку и, оставшись в одном галстуке, вытер блевотину рубашкой. Арнольд безучастно сидел, склонив голову, глаза его были закрыты.
       Славик оттер сиденье и одежду Арнольда, свернул рубашку в комок и бросил на ближайший газон. Затем он встряхнул пиджак, потом свернул его и снова сел в машину.
- Поехали, шеф. Плачу вдвойне!
       Шофер, больше ни слова не говоря, сел за баранку.

       Мать только ахнула, глядя на полуживого мужа и галстук, одиноко болтавшийся на груди сына. Им повезло, что Славик так мало выпил в этот вечер. Он решил завязать. Его самого стало пугать пристрастие к алкоголю. Домбровский давно говорил: «Вячеслав, завязывай, добром это не кончится».
       Да и Марина мягко добивалась того же. Славик хотел завязать, но посчитал, что резко бросать не стоит. Он решил отвыкать постепенно, рискуя в любой момент сорваться. Пока он держался, ограничивая себя двумя-тремя рюмками.
       Вдвоем с матерью они довели Арнольда до спальни и уложили спать. Славик бросился в душ и долго стоял там, подставляя свой разгоряченный лоб под прохладные струи, вспоминая признания Арнольда.
       Утро было сумбурным. Летнее солнце с самого ранья уже изрядно пекло. Запыленная темно-зеленая листва, казалось, сама стала источником загрязнения воздуха.
       Славик наслаждался, предвкушая мучения Арнольда. Не в пику отчиму, а и из-за того, что он вчера выпил так мало и сегодня себя отлично чувствовал! Он выдернул из стопки не глаженого белья тонкую рубашку с коротким рукавом и взялся за утюг.
       Он любил такие рубашки, они выгодно открывали его сильные красивые руки. Из головы не выходил вчерашний разговор. Сам Арнольд мирно посапывал в соседней комнате. У него был отпуск.
- Ему можно отсыпаться, - зло подумал Славик. - Наворотил дел, теперь дрыхнет сном праведника.
       Впервые за время совместной жизни у него поднялась жуткая волна ненависти к отчиму. Арнольд вдруг будто почувствовал, что на него смотрят, зашевелился и произнес, не открывая глаз:
- Нюсик, дай водички, душа просит.
- Нюсик давно на работе, - бросил Вячеслав.
- Славик, ты еще здесь? – спросил болезный, приоткрывая один глаз: Дай воды, трубы горят.
- Сушняк это, а не трубы! Сам напьешься!
- Я не в состоянии головы поднять о подушки.
- Тогда лежи и мучайся. Не фига было пить. А то разошелся вчера! С Зинаидой Ильиничной с платочком плясал.
- Я еще и плясал?! – простонал Арнольд.
- Конечно. Такие «па» выделывал, подумать страшно! И еще пел неприличные частушки.
- Мать родная! Вот это да! – взвыл Арнольд. – Что же ты меня не остановил?
- Тебя остановишь! Дай, говоришь, напьюсь раз в жизни, расслаблюсь. И расслабился!
- Боже мой! Это конец! Дай воды-то!
- Я сказал - сам напьешься!
       Славик направился к двери.
- Что с тобой, Слава?
- Ничего!
- Что ты злишься?
- А ты не помнишь, что сказал мне в машине?!
- Что, что я сказал?
- Про меня, про Марго, про себя. Ты, наконец, раскололся, рассказал, как вы обманывали меня, щенка зеленого! А я часами простаивал перед ней на коленях, не ведая в чем провинился. Трахались? Да ч…т с вами! За что вы меня-то мучили?!
       Арнольд вдруг сел и широко раскрыл опухшие глаза. У Славика побелели губы. Он смотрел на Арнольда, тая надежду, что тот откажется от своих пьяных слов. Но Арнольд поднял руки и стал рвать волосы у себя на голове:
- О! Старый козел. О! Пьяный идиот! Кто меня за язык тянул? Что же я наделал?!
- Я верил тебе, как себе и даже после вашей измены нашел тебе оправдание. Все, все предатели и сволочи! Абсолютно все! Не на кого положиться. Даже на дядю родного, который был мне как отец!
       Вячеслав повернулся к двери.
- Славик!
- Я не Славик, я Вячеслав Альбертович! – рыкнул он и добавил, захлопывая за собой дверь: К счастью не Арнольдович!
       На улице Вячеслав покрутил в руке ключи от машины и направился к метро. Было поздно ехать на автомобиле. В городе уже образовались многочисленные пробки.
       Он добрался до кардиоцентра, когда утреннее совещание уже заканчивалось. Замзав отделением что-то говорил.
- Леонид Абрамович! Извините, пробки, - соврал опоздавший.
- Подсаживайтесь, Вячеслав Альбертович! В голове у вас пробки или, правильнее сказать, спазмы сосудов головного мозга как следствие отравления этанолом.
- Мы были на юбилее, - с досадой пояснил Вячеслав.
       Ему было особенно обидно, потому что все видели, что он был вчера практически трезв.
- Проспали? Так и скажите! Посмотрите на коллег. Они тоже были на юбилее. А пришли вовремя.
       Замзав отделением вчера не было в их компании, и это служило еще одним минусом для сотрудников, побывавшим там.
       Замзав решил пошутить. Он улыбнулся и сказал язвительно:
- Посмотрите на них, - обвел он пальцем собравшихся, - Сидят как новые гривенники.
       Новые гривенники стыдливо отводили глаза в сторону. Красные носы и отекшие лица кричали о том, что им сегодня не так уж хорошо, как утверждал руководитель. Вячеслав был одним из самых бодрых, но не нашелся что ответить.
- Ставлю вам на вид, Вячеслав Альбертович! Если ваш дядя в отпуске, это не значит, что вы можете опаздывать. Вы пропустили много интересного, а сейчас помешали мне представлять коллективу нашего нового сотрудника, вернее сотрудницу, которая пришла у нас поучиться, и сама нас кое-чему научит. Она работала за границей под руководством профессора Петерсона в клинике Ройзмана и получила отличные отзывы!
       Вячеслав пристроился сбоку на краешке банкетки у окна. Леонид Абрамович загораживал от него новенькую.
- К сожалению, она будет работать у нас только в течение одного месяца, а потом вернется к себе в больницу на постоянное место работы. И продолжит, так сказать, обогащенная опытом, и дальше успешно лечить наших соотечественников. У нас сейчас период отпусков. Все хотят отдыхать. Но это не для нас!
       Он выразительно повернулся к Вячеславу. При этом он сделал шаг в сторону, открыв женщину. Вячеслав рассеянно взглянул на нее и замер. Стажерка больше походила на звезду Голливуда, нацепившую на себя белый халатик для роли очаровательной медсестры, чем на штатного сотрудника медицинского учреждения. Синие как море глаза, аккуратный носик, пухлые розовые губы, несколько светлых завитков, выбившихся из-под медицинской шапочки, и стройная фигурка никак не вязались с профессией хирурга.
- Не смотрите на него, Анастасия Николаевна, - сказал Леонид Абрамович, - У нас не все такие. Теперь повестка дня: «До одиннадцати тридцати обход! Потом плановые операции: первым номером Байдуков, потом Матюшина Клавдия Михайловна. Это первая операционная. Потом Васильев, в двенадцать пятьдесят – вторая операционная».
       Вячеслав отстранено слушал разнарядку. Он был готов поклясться, что никогда не видел новенькой, но в тоже время что-то неповторимо знакомое было в ее чертах. Все было знакомо ему: и светлая голубизна глаз, и контур бровей, и овал лица, и еле заметное подергивание губ. Нежный притягательный образ чистоты и покоя был заключен в ее чертах. И свет, исходящий от нее, был ему мучительно известен.
- …Красавин. Красавин!
- А?! Что?!
- Красавин вы отстранены сегодня от операции. Я не собираюсь покрывать вас, как это делал ваш дядюшка! Операция будет перенесена на завтра. Я посмотрел записи. Пациентка недообследована. Так не годится, уважаемый, Вячеслав Альбертович!
       Замзав зашелестел листками медицинской карты.
- И я передаю пациентку Мартиросян вам дорогая вы наша Анастасия Николаевна! Вы сами познакомитесь и разберетесь. Если что будет непонятно, я всегда к вашим услугам. Что молчите Красавин? Защищайтесь!
       Красавин хмыкнул. Он не собирался никому объяснять, что на вчерашнем юбилее, он почти не пил, в отличие от коллег. Он понимал, что от него ждут публичного покаяния, в виде некоторой подставки Арнольду и сказал, уклоняясь от прямого ответа:
- Я бы мог поспорить, но поскольку речь идет о нашей новой очаровательной сотруднице, я уступаю данную пациентку ей. Мы, безусловно, должны сотрудничать с нашими районными стационарами. Тем более, что там работают такие прекрасные сотрудники. Я не могу стать меж ними и Кариной Мартиросян! С вашего разрешения я введу Анастасию Николаевну в курс дела сразу после планерки.
       Красавин говорил и взглядывал то на Леонида Абрамовича, то на Анастасию Николаевну, то на коллег. Он с удовольствием отметил, что при слове «очаровательная» у новой сотрудницы вспыхнули глаза.
- Кроме того, если вы помните, я сегодня дежурю в поликлинике призывников на профосмотре. Операция в любом случае не состоится. Я предупреждал Арнольда Гавриловича! Видимо в план вкралась ошибка. После обхода я сразу еду в поликлинику. Надеюсь, новая сотрудница сумеет сама определить, какие сведения о больной ей будут нужны.
       Красавин встал.
- Сядьте, Вячеслав Альбертович! Без вас проинструктируем новых сотрудников. Я уже с утра повозился с Мартиросян. У нее был приступ. Кончайте свое славословие. Серьезнее нужно относиться к работе. Время…! - Леонид Абрамович взглянул на часы. - Все летучка окончена. За работу! Анастасия Николаевна, не торопитесь. Вы со мной!

       Вячеслав обошел больных и умчался в поликлинику. Ноги легко несли его по тротуару. Из киоска у метро доносилась веселая музыка. Незаметно для себя, он стал спрыгивать со ступеньки на ступеньку, пританцовывая. Мрачного настроения, как не бывало. Он даже стал подпевать: «А ты ушла в своем оранжевом пальто… Что же ты делаешь, Люсь? Как же я буду один?…»
       Поезд метро уже подходил к его остановке, а в голове все звучала эта мелодия и металась мысль: «Где же я видел эту барышню?!»
       Он был даже склонен к мистике. Он не раз слышал, что когда мужчина встречает свою женщину, то узнает ее сразу, будто знал ее всю жизнь. «Неужели?! Неужели я, наконец, встретил ее?! Мою, единственную! Тьфу ты! Чушь всякая лезет в голову! – он громко рассмеялся вслух, пугая попутчиков и легко весело впервые подумал: А Маргарита была не моей женщиной! Она была женщиной Арнольда! И ч…т с ними! К счастью этот ужас давно позади! Но Анастасия Николаевна! Чертовски хороша! Прямо штучка какая-то! И на меня смотрела! А Леня пускал слюни, сидел чуть ли не в обнимку, облизывался. Хрен ему! Арнольд, конечно, сволочь, да дело прошлое! До чего только эти бабы не доведут! Ха-ха!»
       Вячеслав с упоением работал весь день. К вечеру заглянул еще раз в центр, но Анастасию Николаевну там не застал. Он прошел в помещение, где переодевались медсестры, постучал.
- Войдите!
       Увидев медсестру Татьяну, он захохотал.
- Ничего смешного, - надулась она и застегнула на халате верхнюю пуговицу. – Жара же!
- Я не над тобой смеюсь, Танечка.
- А над кем же?
- Над собой, милая, над собой.
- Почему?
- Так. Лучше скажи, сегодня Мартиросян смотрели?
- Да, - ответила Таня. – Долго, час, наверно. Леонид так расстилался перед этой, новой! Не понимаю, что в ней хорошего? Так, обычная. Не уродина и все.
- Не уродина?
- Да.
- И мне так показалось!
       Он опять рассмеялся.
- И вы туда же!
- Вы ошибаетесь, Танечка. Я - нет, Леонид – да. Я уже раз попадался на эту удочку. Теперь я – нет. Она не уродина и только! Да?
- Не пойму о чем вы говорите?
- Пустое, Танечка, философствую!
       Он улыбнулся приветливо.
- Я вижу у вас сегодня хорошее настроение, Вячеслав Альбертович!
- О чем печалиться, Танечка?! Жизнь прекрасна, и непредсказуема!
- Вы часом не влюбились?
- Что ты, дорогая! Ни за что!
- Может повышение по службе получили?!
- Н-н-ет!
- Выиграли машину в лотерею?
- Опять не угадала!
- Тогда что?! – Татьяна была заинтригована.
- Что?! Что?! День чудесный. Солнышко светит. Деревья шумят. Птицы поют!
- Голуби что ли?
- Все птицы на земле поют!
       Татьяна засмеялась:
- Точно, влюбился.
- Эх! Женщины! Одно у них на уме! Ладно, не переубедишь. Тебе еще до утра?
- Угу.
- Тогда, счастливо поработать. А я пошел. До встречи.
       Он неожиданно взял ее ручку и поцеловал.
- Вячеслав Альбертович! Как это понимать?! – вскричала Татьяна.
- Понимай как акт вежливости.
       В комнату заглянула медсестра Аделаида. Она видела, как Красавин целовал руку Татьяне.
- Ах! Простите! Вячеслав Альбертович, все морочите девушкам голову? Женились бы уж!
- Ни за что!
       Татьяна засмеялась: А я уже надеяться стала. Вот мужики!
- Девочки, я пасс, сдаюсь! Застыдили!
       Красавин сделал шаг к выходу:
- До свидания! Я ушел!

       На пороге больницы он задумался. Ему сегодня не хотелось ехать к Марине. Без машины тащиться туда было в лом. Он решил отправиться к матери. Там его ждал мрачный Арнольд. А Вячеслав и забыл про утреннюю ссору. Арнольд, уже протрезвевший, но одолевший пик абстинентного синдрома, сидел на диване, как был с утра, в трусах и в майке. Славик вошел, насвистывая. Арнольд бросил на него виноватый затравленный взгляд.
- Ну что? – спросил племянник, участливо. – Тебе лучше?
       Арнольд что-то буркнул в ответ.
- Может за таблетками сбегать?
- Не надо, - вяло ответил тот.
       Славик зашел в кухню.
- Мать еще не приходила? – крикнул он оттуда.
- Нет.
- Тебе поесть нужно. Я сейчас чего-нибудь приготовлю.
       В холодильнике попалась початая четвертинка. Арнольд показался на пороге. Он уже натянул брюки и мятую футболку.
- Ты похмелялся?
- Немного. Очень худо было. Как я мог потерять над собой контроль?
       Славик взболтал немного жидкость:
- Допьем?
- Я не буду.
- Давай. Что стоит, тухнет?
- Слава, ты не того…?
- Что того?
- Опять запил?
- Нет. Просто есть настроение выпить.
- Оно всегда у тебя есть.
- Не всегда! Ну?
- Наливай.
       Арнольд сел на табуретку. Славик, нарезал хлеб, колбасу, достал соленых огурцов из банки. Потом разлил по чашкам водку и сунул пустую бутылку за шкаф, чтобы не нашла мать.
- За что пьем?
- За мир, - сказал Арнольд.
- За мир, так за мир во всем мире.
       Выпили, закусили.
- Горька водка-то, - вздохнул Арнольд.
- Да, не сладкая.
       Арнольд горбился и смотрел в стол, потом промямлил:
- Слав, ты меня прости дурака за все.
- Брось. Кто старое помянет, тому глаз вон.
       Напряжение отпустило Арнольда. Славик в деталях рассказал профессору утренние выверты его зама. Арнольд повозмущался немного. Ему заметно полегчало. Пришла Нюся, спросила:
- Сидите?! Уже поддали?!
- Нюсик, ну ты что? Ничего не пили, только колбаски порезали.
- Хватит врать, - ласково, но с укором сказала Нюся.
- Я не вру, - возмутился Арнольд.
       Но Нюся, не слушая его, продолжала:
- Я, как добрая жена несу бутылку, а они уже сообразили. Все, не отдам!
- Нюсик! – воскликнул Арнольд, - у меня же отпуск.
- Ну ладно!
       Нюся с хохотом выставила на стол большую бутылку квасу.
- Держите!
- Ты как всегда!
       Арнольд хотел обидеться, но Славик обнял его за плечи.
- Бог с ней, пусть смеется, сядь. Мам, а вкусненького нам что-нибудь принесла?
- Принесла.
       Нюся достала из сумки упаковку готовых котлет, замороженную картошку фри и овощи.
- Сейчас быстро приготовлю. Славик ставь сковороду на огонь. Нолик, режь овощи и зелень на салат. Я переоденусь и приду вам помогать.
       Они с энтузиазмом сварганили ужин и стали уплетать картошку с котлетами, заедая душистым летним салатом. Арнольд налегал на квас.
- Ты сегодня уедешь?
- Сегодня – нет.
- Как же твоя Мариша тебя терпит, то появляешься, то пропадаешь?
- Марина у меня женщина современная, без заморочек.
- Ты ей хотя бы позвонил?
- Не-а!
- Лихо!
- Я больше не собираюсь быть на коротком поводке ни у одной бабы. Я свободная личность! Куда хочу – туда хожу.
- Хорошая девчонка.
- Да. Еще одна отличная девчонка! Может мне познакомить вас с ней? Роман, глядишь закрутится! Встряхнешься!
- Сказанул - вмешалась в разговор Нюся. – Мы не хотим знакомиться со всеми твоими женщинами. Вы решили оформить ваши отношения? Она тебе не пара! Такая обуза! Женщина с двумя детьми! Зачем тебе нужно тянуть чужих детей? Я мечтаю о своих внуках!
- Успокойся, мама! Просто мы с ней уже давно вместе, а вы ее даже не видели!
- У меня есть ее телефон. Кроме того, я видела ее однажды у тебя в машине! Она недостаточно хороша для тебя!
- У тебя все недостаточно хороши для меня!
       Все одновременно вспомнили Маргариту и вздохнули.
- Хватит вздыхать! Расскажи лучше, что у вас там на работе?
- Стажироваться к нам симпатичную барышню прислали.
- Кто о чем, а вшивый о бане! Ты лучше бы…
- Мне говорили о ней, - перебил Нюсю Арнольд, - Гамаюмов сказал, что она блондиночка, на лицо симпатичная, но руки прозрачные, вялые, как у девочки. У хирурга должны быть крепкие руки. Я ее во вторую хирургию сплавил. Как же она оказалась у нас?
- Леня позарился, - пояснил Славик. – Он возле нее увивался! Вы бы видели!
- Пусть. Месяц переживете.
- Он хочет ее на подмену поставить. Сегодня Мартиросян ей передал.
- Что?! И операцию она будет делать?!
       Славик пожал плечами:
- Вряд ли.
- Я не позволю! Сейчас же позвоню!
- Оставь. Она будто опытная особа. В Англии стажировалась у Петерсона. Получила отличные отзывы.
- Ладно, хрен с ней! Пусть Леня отдувается. Мое дело сейчас сторона, я в отпуске.
- Завтра с ней поближе познакомлюсь. Но что-то личность ее мне кажется знакомой! Никак не вспомню, где я ее видел!
       Ночью Славику приснился эротический сон. Девушка, лица которой он не помнил, заставляла его делать Бог знает что! А кругом была звездная ночь. Ему стало невмоготу. Он проснулся разбитый. Сходил на кухню, допил квас. Потом, постаравшись выкинуть из головы непрошеные видения, промаялся до утра. Встав пораньше, он на машине добрался до работы, счастливо миновав пробки. На летучке Леонид больше не склонял фамилию Красавиных. Анастасия Николаевна по-прежнему сидела рядом с замзав и на Славика похоже совсем не обращала внимания. Это не огорчило его, а лишь слегка подзадорило.
- В десять ноль ноль – Мартиросян – первая операционная. Красавин ассистирует. Я тоже буду присутствовать, - объявил Леонид Абрамович.
       
       Возле операционной Карина Мартиросян, увидев Красавина, окликнула:
- Вячеслав Альбертович! Что же вы меня бросили? Я так на вас надеялась.
- Не волнуйтесь. Вас будет оперировать очень опытный хирург. Она работала в Лондоне у известного профессора. Вам повезло. Я тоже буду ей помогать. Я вас не оставлю. И Леонид Абрамович тоже, - добавил Вячеслав, заметив в коридоре внушительную фигуру замзава.
       Пациентка успокоилась и даже заулыбалась, но улыбка вышла чрезвычайно жалкая и просительная.


       Десять сорок. Операционная сестра разложила инструменты. Больная уснула.
- Давление и пульс в норме, - возвестил анестезиолог.
       Анастасия Николаевна точным движением рассекла грудную клетку. Тонкие пальчики действовали уверенно, не спеша, не суетясь, спокойно. Вячеслав, не отрываясь смотрел, завороженный их изящной пластикой. Несмотря на мощный кондиционер, он потел. Софиты сегодня жарили уж слишком сильно. Да на улице плюс тридцать. Он отменил бы все операции в такую погоду к ч…ой матери и дал все хирургам отпуска прямо в июле. Оставил бы только дежурный персонал на критические случаи.
…………………………. Сердце снова забилось. Анастасия Николаевна, будто золотошвейка, аккуратными стежками накладывает швы, вставляет и закрепляет ребра, еще шов и еще, и еще. Операция завершена. Вячеслав смотрит на Леонида. Тот доволен, но молчит, ждет, когда больная придет в себя.
- Карина, Карина, вы меня слышите? – спрашивает Анастасия Николаевна.
       Больная шевелит губами.
- Что, не слышу? - наклонилась к пациентке Анастасия Николаевна.
- Как прошла операция? - шепчет больная.
- Все хорошо. Сейчас вас отвезут в послеоперационную палату.
- Мои вещи там остались. И деньги, деньги там под матрацем.
- Не волнуйтесь, вам все принесут.
- Пусть Вячеслав Альбертович сам сходит. Там две тысячи было.
- Вячеслав Альбертович все сделает.
       Пациентка шевельнула головой.
- Он слышит, - уверенно сказала Анастасия Николаевна. – Он принесет.
       Вячеславу было неприятно, что новенькая отвечает за него. Пациентку увезли. Анастасия Николаевна вышла из операционной и принялась мыть руки, как моют только врачи, обтирая их со всех сторон. Вячеслав встал рядом.
- Вячеслав Альбертович! Зайдите ко мне, - услышал он голос заместителя Арнольда из-за спины. – Нужно решить несколько организационных вопросов.
       Красавин кивнул. Леонид обратился к Насте.
- Поздравляю вас, коллега! Это была ювелирная работа. Я в вас не ошибся!
- Спасибо, Леонид Абрамович. Я рада, что все удалось. Теперь все зависит, как пойдет послеоперационный период.
- Не сомневаюсь, что все будет хорошо. А сейчас разрешите откланяться. Пойдем, Вячеслав.

- Слава, у тебя маленькая нагрузка, - с ходу начал Леонид. - Я отдаю тебе палаты Сергея. Он уходит в отпуск.
- Леонид Абрамович, у меня же еще поликлиника и консультации!
- А ты пошустрее!
- В ущерб больным не могу работать.
- А если я отдам твои третью и шестую палаты Анастасии Николаевне? Ты не против? Ты видел сегодня, как она работает!
- Хорошо, пусть берет. И отдай ей Серегину тринадцатую и четырнадцатую. Волков на полторы ставки работает. Иначе мне придется отказаться от призывников. Кто туда поедет? Ты?
       Леониду некого было послать в поликлинику, осматривать два раза в неделю призывников, жаждущих получить отсрочку от армии. Он не любил распыляться.
- Ладно, пусть будет по-твоему. Отдам тринадцатую и четырнадцатую. И твою третью. Должна потянуть. Опыт есть. Там выздоравливающие лежат. Справится. Пусть повкалывает, раз пришла стажироваться.
       Леонид заговорщицки засмеялся. Вячеславу сделалось не по себе. Он нахмурился.
- Ты, Слава, не сердись, что я так на тебя вчера наехал. Ты понимаешь, один опоздал, другой, а ты вообще к концу летучки явился. Должен же я был встряхнуть коллектив! Ты был последним, вот и попался под руку.
       Вячеслав пожал плечами и встал:
- Я пошел, дел по горло.
- А ты не подежуришь с Анастасией Николаевной возле Мартиросян? Мало ли что!
- Сама справится.
- Ты крут!
       Не говоря больше ни слова, Красавин покинул кабинет начальника, чтобы найти Волкова и вместе с ним обойти порученных его заботе больных. Это заняло почти всю вторую половину дня.
       Новенькая пару раз встречалась ему в коридоре, но он решил специально не замечать ее. Она тоже не выказывала особенного внимания. Прощаясь, он только обронил в ординаторской:
- Завтра я вам все расскажу и покажу своих.
       Она кивнула головой. И чуть недоуменно улыбнулась. Он не понял ее улыбки, но не стал выяснять и ушел.

       Вячеслав завел машину, закрыл все двери и включил кондиционер. Взялся за руль. Он был еще горячим. Тень переместилась, и машина долго стояла на солнце.
       «Неудачное место парковки», - подумал он.
       В рядах старых лип в этом месте просвет и к четырем часам приходило солнце. Вячеслав медлил, наслаждаясь волнами холода, выбрасываемыми кондиционером. Ему было нехорошо. Он откупорил бутылку теплой воды, глотнул и чуть не выплюнул обратно. Что-то было не так. Его тошнило. За весь день он выпил только чаю с печеньем.
       Он терялся, то ли неприятный разговор с Леонидом привел его в такое состояние или причиной тому зной? «Нет. Не то! После чего мне стало не по себе? Стоп. Только не это! Я огорчился, когда понял, что она не обращает на меня внимание! Значит тот испытующий взгляд на совещании, ничего не значил? Обидно! А может быть, у нее есть кто-то?! Да! Наверняка! Может я отравился?»
       Славик еле успел открыть дверцу, как его вырвало прямо тут у машины. Он вытер рот платком и поспешил уехать. Хорошо, что никого из сослуживцев не было поблизости.
       «Все ясно. Водка вчера была не свежая. Откуда она взялась в холодильнике? Неужели Арнольд выходил из дома?»
       Мысли снова переключились на Анастасию Николаевну. Ему вспомнился сон, и его снова обдало жаром. «Плохо дело, - подумал он. – Не хватало серьезно втюриться! Глупости. Влюбиться? В мои-то годы? Глупости! Я просто нездоров немного». Он тряхнул головой, нажал на педаль газа и вырулил на проспект.
       Вячеслав не увидел новенькой на следующий день. Она дежурила всю ночь возле Мартиросян и ушла, попрощавшись лишь с Леонидом Абрамовичем. Славик навестил Карину. Она была в удовлетворительном состоянии и, обрадовавшись его приходу, сообщила:
- Теперь-то я буду жить! Я загадала. Если вы навестите меня, то все будет в порядке.
       Его тронула ее вера в него, и он пообещал приходить каждый день. Назавтра у него опять была поликлиника. Он наспех передал Анастасии Николаевне своих выздоравливающих, обежал больных Сергея и укатил в поликлинику. Был четверг, и огромная очередь из призывников с матерями и женами уже с шести часов утра выстроилась у входа.
       Славика всегда ужасали эти очереди. Он жалел их всех, всегда задерживался и самым последним заканчивал прием. Но очереди все равно не уменьшались.
       Он возвращался домой той же дорогой, мимо кардиоцентра и раздумывал, не посетить ли ему Мартиросян.
       Он лишь махнул ей сегодня рукой утром, рассчитывая забежать вечером. Иногда простое внимание вселяет надежду в больного и поддерживает в нем волю к выздоровлению. Но сегодня он слишком устал. Анастасия Николаевна, верно, давно уже ушла домой. Он так и не поздравил ее с первой удачной операцией. Он хотел это сделать сегодня утром, но было некогда. «Завтра уже будет поздно, - решил он – проехали».
       Возле поворота к кардиоцентру образовался затор. Загородив чуть ли не всю проезжую часть, на проспекте столпились троллейбусы. Он злился на этих неповоротливых животных, которые ползают на поводках по улицам Москвы и мешают движению нормальных машин. Автомобили стремились попасть в один небольшой просвет на дороге. Одолев пробку, он увеличил скорость и тут же ударил по тормозам. В толпе на троллейбусной остановке, он увидел знакомое лицо.
       Водитель автомобиля с трудом избежавшего аварии, показал Славику неприличный жест. Вячеслав пробился в правую сторону. Остановившись поодаль, он выскочил из машины и побежал назад.
       Анастасия Николаевна стояла на мостовой, подняв руку. Он подошел сзади, тронул ее за голый локоть, отчего по пальцам побежали мурашки. Она обернулась.
- Пойдемте, - сказал он, - я на машине.
       Настя не двинулась с места.
- Я подвезу вас, Анастасия Николаевна. Троллейбусы встали, теперь не скоро тронутся.
       Она кивнула.
       Когда они подошли, автомобиль Вячеслава был наглухо забаррикадирован другими машинами.
- Пожалуй, эта машина тоже не скоро сможет продолжить свой путь, - засмеялась Анастасия Николаевна.
- Садитесь, ничего страшного, будет время побеседовать! Не бойтесь, скоро путь будет свободен, водители обычно здесь останавливаются, чтобы заглянуть в ларек.
       Настя опустилась на сиденье и вздохнула:
- Как здесь хорошо! Прохладно. Я измучилась сегодня от жары! О, вода?! Можно?
- Нет! Ее нельзя пить, она теплая. Я сейчас сбегаю, возьму в ларьке.
- Не надо! - хотела остановить его она, но он уже умчался.
       Подбежав к палатке, Вячеслав подождал, пока парень перед ним купит сигареты, подал сто рублей и сказал:
- Воду холодную, простую, пожалуйста, и …, - на глаза попалась шоколадка с сердечком на обертке, - … шоколадку вот ту и…, - он обвел внутренность ларька взглядом и заметил, что у продавщицы в пивной кружке томится одинокая белая лилия, - и цветок!
- Цветок не продается!
- Ну, пожалуйста, девушка, красавица.
- Молодой человек! Слов не понимаете?!
- Пожалуйста, вопрос жизни и смерти! – Славик подарил, одуревшей от жары продавщице, одну из своих самых обаятельных улыбок.
- Нет! – грозно ответила она.
       Он положил на прилавок еще сто рублей.
- Нет-нет! Уберите деньги, молодой человек!
       Вячеслав покопался в кармане, там оказалась лишь еще одна купюра в пятьсот рублей. Он положил и ее.
       Продавщица покачала головой, но протянула ему шоколадку и цветок, вернув назад пятьсот рублей.
- Воду возьмите в холодильнике.
- Спасибо, девушка, - сказал он с облегчением и заторопился к машине, боясь, что спутница его не дождется.
       Славик плюхнулся на сиденье и протянул ей цветок:
- Это вам, вы на него похожи. И еще для вас шоколадное сердце! Кроите его зубами, как вам вздумается. Правда сшить так изящно, как настоящее, вам уже его не удастся. И вода, холодная, прошу.
       Он отвернул пробку и подал бутылку ей.
- Спасибо.
       Она отпила немного и вернула обратно. Он приподнял бутылку и провозгласил тост:
- За вас! За ваши чудесные ручки!
       Он отглотнул немного воды, потом взял руку женщины и поцеловал. Она не знала, что сказать и, вдохнув жесткий аромат лилии, откинула голову, наслаждаясь мгновением. Она боялась прямо смотреть ему в глаза. Она наделяла бывшего кумира сверхъестественными качествами, предполагая, что он чуток и проницателен. Она считала, стоит ему глубоко заглянуть ей в глаза, как он поймет всю муку прошедших лет, жгучее желание заставить понять ее и пожалеть о том, что были растоптаны ее чувства. Она боялась, что он сразу же узнает, как она страшилась этой встречи, поймет, что от одного его присутствия у нее до сих пор начинают дрожать колени. Она не догадывалась, что он давно стал толстокожим и сам внутренне отделился от мира невидимой броней, чтобы как можно меньше страдать. А если даже заметит ее смущение, то тут же отбросит всякие мысли об этом, чтобы не замарачиваться чужими проблемами.
       Так он поступал со своей сожительницей, Мариной, которая крутилась как белка в колесе ради него и своих детей, но это были только ее проблемы. Лишь она должна была заботиться обо всем, переживать, суетиться. Если бы она хоть раз сказала ему как Марго «Убирайся отсюда!», он никогда больше не пришел к ней.
       И сейчас с хорошенькой стажеркой он не собирался заводить серьезных отношений. Безусловно, он заинтересовался ею. И синева ее глаз подняла из глубины души какие-то скрытые эмоции. Но в большей степени он разозлился на Леонида, который в первый же день своего короткого правления постарался обгадить его перед коллективом. Славик видел, что тот так и вьется ужом перед новенькой. Решив перехватить инициативу, подчиненный исподволь хотел уколоть заместителя Арнольда.
 
       Настя закрыла глаза, надеясь, что за эти несколько секунд, пока она будет упиваться ароматом цветка, она справится с собой и сможет легко и насмешливо бросить ему:
- Слава, у тебя плохая память. Ты даже не узнал жену закадычного друга!
       Она не будет напоминать ему о прошлом. Это не нужно! В конце концов, она ни за что не сменит своего заботливого мужа на красивого, но легкомысленного Славика. Павел часто рассказывал ей о том, как тот легко менял женщин. Не так давно Славик остепенился, но все равно к нынешней подружке он относился довольно прохладно. А Павел, хотя и домостроевец, но любит только ее. После Настиной операции, он стал мягче и сговорчивее. Если бы не было Максима, Настя давно похоронила бы свой первый неудачный сексуальный опыт раз и навсегда. Да и сейчас она не хотела ни о чем думать, только нехорошо и нездорово тянуло под ложечкой, и сердце билось нестройно. Она вдыхала аромат и готовила слова, которые она сейчас ему скажет, огорошит своим заявлением и посмеется.
- Где вы живете?! – спросил Славик, положив руки на руль.
       Она не ответила. Он обернулся и, увидев, что она закрыла глаза, довольно подумал: «Эх! Леня! Твоя карта бита! Дамочка уже готова». Чтобы долго не возиться с ухаживаниями, он решил взять крепость штурмом.
       Славик стремительно обнял новенькую сотрудницу и поцеловал. Она не ответила на поцелуй, но и не оттолкнула. А он не мог оторваться. Она, онемев от неожиданности, не сразу смогла справиться с собой, потому что все ее тело вдруг зазвенело, отозвалось на его прикосновение. Наконец она собралась с силами, потихоньку уперлась кулачком в его плечо и отстранилась. Глаза ее были удивленно открыты.
- Извините. Не мог сдержаться, - усмехнулся он, уверенный в своей неотразимости.
- Слава! Ты меня не узнал?!
- Мы знакомы?! – в свою очередь изумился он. – Да-да-да! Мне сразу показалось, что я где-то вас встречал прежде!
- И неоднократно! Ты не помнишь меня?!
       Он стал вспоминать своих многочисленных девушек, но лица их смешались в одно виртуальное лицо с ярко накрашенными губами и совершенно тупым выражением глаз, которые вспыхивали лишь при появлении хрустящих купюр. Он хотел назвать первое попавшееся имя:
- Так-так, значит ты ….
       Но спутница перебила его:
- Я Настя Домбровская, жена Павла Домбровского.
- Не может быть! – Славик был потрясен. Такого он не ожидал. - Но я помню, Настя была….
- Неужели я так изменилась? Невероятно! Все узнают, а ты не узнал! – Настя улыбнулась. - Павел сделал мне операцию. Мы с тобой так часто разговаривали по телефону. Я считала, что хотя бы по голосу ты узнаешь меня!
       Вячеслав все не мог придти в себя:
- Не может быть! Павел твой муж?!
- Слава, ну хватит! Паша выправил мне нос. Когда я была за границей, все настоятельно советовали «сделай себе новый нос, сделай нос». Я решилась. Мне плохо? Он мне не идет?
- Все отлично! Теперь я вижу, тебе давно нужно было сделать операцию. Но Пашка! И молчал! Сколько же мы с тобой не виделись?!
       Славик заставил себя отвернуться от нее и, опустив голову на руль, слегка застонал:
- Охо-хо!
- Что с тобой?!
- Мне не везет! Самая очаровательная женщина, какую я только встречал, оказывается женой лучшего друга! Что за невезуха!
       Услышав такое признание, Настя почувствовала себя вознагражденной за годы унижений. Но ей захотелось услышать признание еще раз, и она кокетливо спросила:
- Так уж и самая очаровательная? Мне помнится, что были и другие претендентки на это звание.
       Она совсем не предполагала, тревожить память Маргариты, но он понял это именно так. Он поднял голову, серьезно посмотрел ей в глаза и четко сообщил:
- Все в прошлом. Я наделал много ошибок в молодости.
       Она восприняла последнее замечание на свой счет и обиделась. Она растит его сына, а он еще смеет бравировать этим! Впрочем, ссора не входила в ее планы. Она справилась с собой и сказала, как ни в чем не бывало:
- Это не страшно, лишь бы сейчас не повторять их!
       Что-то было в ее тоне, что проняло его до глубины души. Славику нестерпимо захотелось вновь ее поцеловать. Вкус ее губ все еще был на языке. Он невольно потянулся, но она сказала:
- Нет!
       Он не хотел сдаваться:
- Между нами ведь уже что-то было. Я помню…
- Неужели? А я не помню!
- Было! Было здорово! Я все помню!
       Она молчала. Ей захотелось плакать и обвинять его! Она не собиралась ворошить ту старую историю, но невольно была захвачена прежними переживаниями. Шоколад в ее руках стал мягким. Клетчатое сердце измялось и исказилось. Цветок сломался и упал. Вячеслав взял шоколад у нее из рук, положил на панель. Поднял цветок, скомкал и выбросил на улицу. На секунду он представил, что снова резко обернется к ней, обнимет и шепнет: «Ты все еще любишь меня!» А она затрепещет в его объятьях и приникнет к нему, не имея желания оттолкнуть. А он мягко потребует: «Дай мне твои губы. Они сладкие, как мед, нежные как лепестки лилии».
       Он вспомнил Арнольда и Марго и сказал себе: «А почему нет? Обычная практика – «любовный треугольник».

- Слава! Ты уснул? Ты обещал отвезти меня домой. Путь свободен!
       Славик очнулся.
       Действительно, машины закрывавшие им проезд, разъехались и тупичок уже спешили занять новые. Маленький Шевроле приостановился и Славик вырулил на проспект.
       Возле своего дома Настя попросила:
- Останови на углу, не хочу Павла волновать. Он весьма ревнив.
- Даже ко мне?
- К тебе в первую очередь. Ты всегда был красавчиком.
- Здесь нормально?
- Да?!
       Машина затормозила.
- Спасибо, что подвез.
- Рад услужить. Ну, надо же! Пашка скрывал такую красавицу!
- Слав, перестань. Никого он не скрывал. Просто так повелось. Мы не дружили семьями.
       Он усмехнулся:
- У меня нет семьи.
- А как же Марина?
- Ты и про Марину знаешь? - удивленно поднял брови Славик.
- Конечно! Павел держит меня в курсе.
- Мы не расписывались. Я даже не живу у нее постоянно. Так, наездами, когда захочу.
- Интересная позиция, выгодная.
       В кармане у Вячеслава завозился телефон.
- Извини, только отвечу. Маришка, что ты звонишь? Я?…Юбилей… потом дома был, Арнольду было плохо. Сегодня? Нет, не смогу. Не расстраивайся. Могут у меня быть дела?! Все! Потом перезвоню!
       Настя с иронией посмотрела на него.
- Вот позвонила сама, волнуется, - оправдался он.
- Конечно, все правильно, жена должна беспокоиться.
- Насть, извини, я не знал, что ты и Павел... полез с поцелуями.
- Тебе не понравилось? – насмешливо поинтересовалась она.
- Понравилось, но…
- Все оставь, забыли. Случайность. Слав, можно тебя попросить. Не говори Павлу, что я у вас стажируюсь. Он был против, чтобы я к вам шла. Такие у него заморочки по поводу женщин – хирургов. Домостроевец ужасный. Все, я побежала. До завтра.
       Она подала руку. Он пожал ее и снова сказал:
- Извини.
- Я тоже прошу, не говори Павлу.
- Взаимно.
- Пока-пока. Вау, какая шоколадка стала. Сморщенное сердце требует замены.
       Они засмеялись.
- До встречи.
- До завтра.
       Настя тряхнула светлыми кудрями, махнула рукой и побежала к подъезду. Стройная, красивая. Супер-пупер, а не женщина.
       «А могла бы быть моей! – пробурчал Славик и направил свой автомобиль к Марине, всю дорогу повторяя: Надо же какой хитрец, этот Пашка. Мне ничего не сказал, что дома держит такую кралю. Хитрец. Он еще на первом курсе ее разглядел. А я - то дуралей не понимал его. Все домой торопится, бывало. А ведь у меня с ней было! Интересно, Павел знает? Похоже, нет. И хорошо! Если бы не Марго, если бы не Арнольд, может быть и вышло у нас с ней что. Роман закрутился бы. Ох, Павел! А я уже перья распушил, разволновался. И славно, что так получилось. Влюбился бы опять дурачок и конец моей буйной головушке».
       Столько лет после Маргариты, он ужасно боялся влюбляться и снова страдать, что теперь был доволен, что так получилось с Настей. Жена друга – табу!
       Он был яростен и нежен с Мариной в ту ночь. Но ему снова приснилась звездная ночь и девушка. Теперь он узнал ее. Это была Настя. Он стонал и изнемогал от наслаждения и страсти. Он снова нашел Марину, а утром проснулся больной. В комнате было душно. Он открыл окно настежь и надышался свежестью. Потом позавтракал и помчался на работу. Он был рад, что за весь день не встретился со стажеркой. Но ночью сон повторился опять. Они шли по полю, и опять была любовь и ласки. Он крепко спал, но не выспался.
       Днем с Настей Славик перебрасывался двумя-тремя ничего не значащими словами, но во сне его фантазия разгоралась с новой силой. И так ночь за ночью. Он направлял свою страсть на Марину. Но удовлетворения не наступало, потому что, едва закрывая глаза, он призывал сладкие видения, но утолить жажду не мог. Потом он устал. На работе на Настю он смотрел хмуро. И однажды даже довольно едко указал на допущенный промах. Настя постаралась не показать обиды, но, между прочим, всю смену кокетничала с Леонидом Абрамовичем. Славику стало противно. Он даже всерьез подумывал, не рассказать ли другу о поведении его жены. Но потом одумался. Неожиданно сны прекратились. Он увидел ее с Павлом.

Глава 53. Медсестры.

       В ординаторской Пантюшков вел прием каких-то своих больных. Чтобы не мешать ему стричь капустку, Славик взял стопку карт и вышел. Он постучался в сестринскую:
- Девочки! Приютите меня не надолго?
- Вячеслав Альбертович! Заходите, всегда рады.
       На его плече сразу повисла Инга, незамужняя медсестра лет около тридцати.
- Не ко мне ли вы пришли? - призывно улыбаясь спросила она, надувая губы.
- Инга! Отстань от человека – он женат! Жена с тобой разберется.
- А мы и разженить можем. Но мне сдается, что они и не расписывались. Правда, Вячеслав Альбертович?
       Славик снял руку Инги со своего плеча и сказал:
- Девочки, мне нужно работать.
       Из-за ширмы, перегораживающей сестринскую на две половины выглянула медсестра Таня.
- Инга, хватит прикалываться. Иди торт есть. Больная из третьей палаты угостила. Вячеслав Альбертович, прошу, присоединяйтесь к нам. Вкусный торт.
- Нет, девоньки, мне работать надо, - он показал на стопку карт. - Я сяду здесь возле подоконника.
- Да, пожалуйста!
       Вячеслав стал заполнять листки, рассеянно прислушиваясь к разговорам за ширмой. Сестрички щебетали:
- Хороший торт сегодня, дорогой!
- Да уж, не дешевый.
- Я не люблю крем. Кому крем соскрести?
- Давай мне.
- Чай уже остыл. Включи чайник.
- Стойте, отлейте мне прохладного.
- Можно я мармеладинку из середины съем?
- Съешь. А розочку?
- Давай!
       Дверь снова распахнулась и в комнату вошла медсестра Наташа. Она была без халата. Вячеслав не стал делать ей замечания.
- Здравствуйте, Вячеслав Альбертович!
- Здравствуй, Наташа. Как отдохнула?
- Хорошо! – кокетливо улыбнулась та и прошмыгнула мимо него за ширму.
- Наташка, - взвизгнули девчонки. - Как ты загорела, покажись!
- Вау! И вся такая?!
- А то! Как шоколадка!
- Накупалась?
- Еще бы!
- Где, где ты была? - услышал он низкий голос Аделаиды.
       Аделаиде было уже больше пятидесяти. Она работала в больнице с незапамятных времен и все это время курила как паровоз.
- Тенерифе!
- Ох, здорово!
- Что это такое? – не поняла Аделаида.
- Темнота! Модный курорт. Слышала Канары? Вот это один из островов. Красотища! Пансионат прямо у моря! На пляже белый вулканический песок.
- Вулканический?
- Да! Там с одной стороны море, с другой - вулкан в вышине с белой шапкой снега. А вокруг зеленые банановые деревья. Рай! Вода теплая.
- А я не люблю теплую воду. В теплой воде всегда микробов больше!
- Чего понимала бы! Там она чистая, прозрачная.
- А кормили, кормили-то как?
- Отлично! Ресторан. Шведский стол, местное вино пей сколько хочешь. Чаю налейте, не могу без воды сладкий торт есть!
- Сейчас я еще вскипячу.
       Зажурчала вода.
- Дальше, дальше рассказывай!
- Я всем советую съездить туда.
- А денег сколько ухлопали?
- Что деньги? Спонсора нужно искать. Впрочем, что касается мужиков, то там есть местные, взглянут – аж мурашки по коже бегут. Но мне было не нужно. У меня свой богатый Буратино был при себе.
- Расскажи Наталочка, расскажи. Это тот, о котором ты до отпуска говорила? Он женат?
- Ну и что! Бабки платит. А что еще нужно? А у Машки из терапии знаешь, какой мужик был….
       Девчонки ели торт и сплетничали. Не зло, а просто так, к разговору, для удовольствия. Они, похоже забыли, что Вячеслав сидит за ширмой, потому что совершенно не стесняясь перетирали кто с кем спит, кто кого бросил, кто куда ушел и прочее.
- А Масленкина замуж вышла за врача. Он к себе ее в отделение взял. На второй этаж. Она теперь Бибикова.
- А я вам по секрету, девочки, скажу. Лабырина из третьего с Климчуком спит.
- Да ну?
- Ей Богу!
- Точно! Я вчера вечером сунулась в ординаторскую, закрыто. Села за стол на посту и смотрю. Они выходят по одному. Она потягивается. Наудовольствовалась!
       Вячеслав тихонько хмыкнул. Он и сам как-то побаловался с вышеуказанной гражданкой. «Интересно, они тоже знают? Может, специально говорят при мне?!» - подумал он.
- А Федотова, знаете что учудила?
- Санитарка?
- Да. С одним больным связалась.
- Эта старуха? С ума сошла!
- Бутылки ему таскает. У него стенокардия. В парк вечером гулять ходят. Помрет ведь.
- Нужно ей сказать.
- Не нужно! Она такими матюками пошлет. Делай людям добро! А Казанкина на Красавина глаз положила.
- Тихо! - девчонки перешли на шепот.
       «Кто это Казанкина? - подумал Вячеслав. – Со второй хирургии, что ли?»
       Снова послышался смех Наташи!
- Что ты ржешь, - упрекнула ее за что-то Аделаида. – Тебе не смущает, что он тебя старше на тридцать лет?
- Пока это не всерьез. Впрочем, он говорит, что готов развестись и связать со мной свою жизнь.
- Ты ему веришь?
- Наполовину!
- Как это? Что разведется или что женится?
       Снова раздался смех.
- Ничего смешного, - сказала Наташа, - я верю, что он без ума от меня.
- Там еще жена вмешается.
- Что мне жена? Старая лохушка!
- Сколько ей лет?
- Лет тридцать с хвостиком.
- Молодая совсем, - вставила свое слово Аделаида.
- Молодая? - съязвила Наталья. – Видела бы ты во что она одета! У нее дурной вкус. Дорого, но безвкусно! А фигура – просто ужас!
       Смех.
- Давай погадаю.
- Не верю я в твою галиматью. Я и так знаю, ненавидит она меня. Я звоню по телефону, а она трубку бросает. Я опять звоню, пока она не ответит. Что говорит, звонишь? А я прямо так ей и говорю, твой муж нужен. А она так громко ему: «Иди, тут твоя ****юшка звонками замучила». Стерва!
- А ты что хотела? Ты мужа у него уводишь!
- А что она оскорбляет? Дело житейское.
- Как не ряди, она женщина молодая, не уступит богатого мужика.
- Ха! Молодая, а я же моложе! Неужели он будет в ее сторону смотреть, а не в мою. Ей четвертый десяток, это уже все!
- Есть бабы они и в сорок любую молодую за пояс заткнут.
       Смех.
- О, я тебя умоляю! Не говори глупости, Аделаида.
- Совсем не глупости. Вот сейчас к нам в хирургию такая женщина пришла, глаз не оторвешь. Все при ней. Голос такой нежный ласковый.
- Кто такая?! Пациентка?!
- Нет.
- Медперсонал вспомогательный?!
- Врач. Хирург. В Англии училась, теперь к нам пришла стажироваться. Но только право, хороша!
- Надо взглянуть, - протянула Наталья. – Как зовут?
«Анастасия Николаевна», - с удовольствием подумал Вячеслав.
       Стук в дверь прервал веселое щебетание
- Девочки, обед закончился, всем по местам, - сказал Пантюшков. – Вячеслав, ты здесь? Иди в ординаторскую.
- Сейчас приду.
       Дверь захлопнулась. Медсестры всполошились и выпорхнули из сестринской.
- Аделаида, погоди!
- Что Вячеслав Альбертович?
- Передай карты на первый пост.
- Сделаю.
       
Глава 54. Павел готовится к празднику.

       В последний понедельник июля Павел, придя с работы, сразу озадачил жену:
- Будем справлять мой день рождения. Сотрудников приглашу.
       Настя всплеснула руками:
- Сюда?!
       Она представила толпу народу в их тихой чистенькой квартире, кучу грязной посуды, шум, гам, грязь. Обычно дни рождения в семье Домбровских не справлялись. Такой режим завел еще Андрей Леонидович. Такого же порядка придерживались и Павел с Настей. С утра все поздравляли именинника, а подарки дарили лишь детям. И вдруг настоящая гулянка! У Насти не было никакого опыта в организации таких праздников, и она очень обрадовалась, когда Павел решил:
- Поведу всех в ресторан! Шесть человек из клиники и четверо друзей.
- Каких друзей?
- Главный просил пригласить Арнольда. У него к нему дело.
- И ты должен тащить его в ресторан?!
- Придется. И Арнольда и его жену. И естественно Славика с Мариной.
- Марину тоже?
- Он же живет с ней.
- Не понимаю, зачем их?
- Ну, как же, Арнольда пригласим, а Славку нет? Он же мой единственный друг! Обидится.
- А в какой ресторан пойдем?
- «Райский уголок». Знаешь такой?
- Не знаю. Дорогой?
- Нормальный ресторан, можно сказать хороший. Не забегаловка какая-нибудь.
- Сколько же это нам станет?
- Сколько станет – столько станет, - вздохнул Павел. – Радуйся, что многие в отпуске, а то было бы вдвое больше.
- Паш, но у тебя не юбилей, не понимаю, зачем справлять? Тридцать девять – не круглая дата!
- Вот-вот - тридцать девять! А сорок не справляют! Мне сказали, что отмечают вместо сорока тридцать девять, как последний год молодости. Так мне сказали!
- Тебя раскручивают, Паша!
- И что? Знаешь, какие все наши пиры закатывают? Моя очередь.
       Супруги удрученно посмотрели друг на друга. Вдруг Настя вспомнила:
- А Любу, Павлуш, а Любу с Тарасом? Мы у них были не раз. Давай пригласим.
- Не люблю я эту Любу, вечно свару затевает. Дело без дела.
- Пашенька!
- Приглашай до кучи!
       Обрадованная супруга чмокнула мужа в щеку.

       Но на следующий день Домбровский застал жену в мрачнейшем настроении.
- Что произошло? – поинтересовался он.
- Я не пойду с ресторан, - заявила она решительно. - У меня нет никакого желания. Я буду чувствовать себя неловко. Я столько лет никуда не ходила. Я не хочу. Нужно будет еще целый вечер поддерживать беседу. Я не представляю, о чем я буду говорить с твоими сотрудниками!
- С Любой поговоришь, с Тарасом, в конце концов со Славкой.
- Сказанул! Вот уж с кем совершенно не желаю беседовать. Я столько лет не видалась с Красавиным. Отмени встречу.
- Ты что! Я не могу. Все уже приглашены. Я уже заказал столик в ресторане.
- Отмени! Придумай что-нибудь!
- Это чей день рождения? Твой или мой? – вскипел Павел. – Абрамыч в прошлый раз такой шикарный банкет закатил, теперь моя очередь, теперь я должен проставиться. Нельзя отменять, меня неправильно поймут!
- Я не могу, Павлуша, я не хочу. Я буду выглядеть там как последняя дура!
- Вот это может быть! Ты лучше помалкивай! Я сам буду говорить. А то действительно откроешь рот, наговоришь глупостей!
- Я?! Глупостей?! Ты сам наговоришь глупостей! - У Насти задрожали губы. – Иди тогда один! Я буду сидеть дома с детьми.
- Ты не можешь так поступить со мной!
- А я не пойду!
- Настя!
- Что Настя?! Не пойду и все!
- Вот значит как?! - Павел нахмурился и отвернулся.
- Паша!
       Павел молчал.
- Паша!
- Ну что? Ты так меня поздравишь?! Ты хочешь сорвать мне праздник! Я пойду один! Я буду там как старый одинокий холостяк. Хорошо! Я пойду один! Я …
- Мне нечего надеть!
       Павел остановился на полуслове:
- Почему нечего? А твое голубое платье? Оно тебе очень идет.
- Голубое. Голубое! Сколько ему лет?! Я его уже видеть не могу. Я и так в нем всем уже глаза промозолила, а ты – голубое! Ну нет! Я не хочу, чтобы мы выглядели как плебеи!
- А мы кто? Патриции?
- У меня нечего надеть! Ты понимаешь?!
- Неправда, я знаю, у тебя есть пара приличных платьев, которые даже очень и очень!
- Приличных?! Это каких же?
       Настя распахнула гардероб.
- Вот это черное не плохое.
- Летом?! Черное?! Нонсенс!
- А эта кофточка? К ней еще юбку черную и будет хорошо.
- В этой кофточке я дома окна мою! – иронично поджала губки Настя.
- В конце концов, надень голубое. Чем оно тебе не нравится?
- Только и остается, что голубое. А то, что я в нем третий сезон хожу - это ничего? Оно уже светится! Скоро дырки будут.
       Павел выругался и вышел из комнаты, всем видом показывая, что считает бесполезным продолжать этот разговор. Настя осталась одна. Она целый день размышляла и поняла, что для нее этот вечер будет сплошной мукой. Павел был прижимист и вдруг решил отметить день рождения в дорогом ресторане. Кроме того, он хотел пригласить много гостей. Да еще позвал Славку с его очередной подружкой. И надеть нечего! «Весь вечер будет испорчен, - думала Настя. - А что еще у мужа на уме? Бог его знает!» Она очень боялась, что случайно в разговоре Славик проговорится о том, что она стажируется в кардиоцентре. Тогда большого скандала не миновать! «Но Павел настроен решительно, похоже придется идти, - печально констатировала она. – Люба ядовито усмехнется, когда увидит, что Павел не купил мне ничего нового. И Славик меня уже видел в голубом!»
       Она вздохнула, вытащила из гардероба надоевшее платье и пошла в ванную. Стирка подходила к концу, когда к ней заглянул Павел.
- Посмотри, как я?
       Темно синий пиджак в мелкую полоску, белая рубашка, и красный галстук. У Насти и так было поганое настроение:
- Младший клерк предприятия малого бизнеса!
       Павел захлопнул дверь. Настя достирала платье, повесила его на балконе и вернулась в комнату.
       Облаченный в черный костюм, белую рубашку и узенький черный галстук, Павел старательно причесывал волосы. Он уже не спрашивал Настиного мнения, но она всплеснула руками:
- Охранник в госучреждении!
       Павел взорвался:
- А что я должен надеть, по-твоему? У меня тоже больше ничего нет! Рабочий костюм? Могу еще натянуть спортивный или старые джинсы!
- А мое платье не старое?!
       Она указала на балкон, где голубая ткань истекала бесцветными слезами.
- Мог бы купить себе что-нибудь по случаю дня рождения.
- Купить?! Мне одежды носить не переносить!
- Павел ты не прав, - убежденно начала Настя, успокаиваясь. – Почему ты как твоя мама считаешь, что брюки нужно заносить до дыр, а потом еще с заплатой на интересном месте походить?
- Не тронь мою маму!
       Они перешли на крик.
- Моя мама, между прочим, тебе детей подняла. И сейчас с ними возится!
- Я не трогаю твою маму! Я просто говорю – сейчас так жить нельзя! Понятие «морально устарело» актуально как никогда. Понимаешь?! Нужно иногда менять свой гардероб! Хотя бы в день рождения покупать себе что-то новое! Мне не нужно ничего! Я пойду в голубом, доношу его до дыр. Но ты! У тебя – день рождения!
       Павел стянул с себя одежду, в одних трусах сел на кровать и закурил. Настя ушла в кухню, поставила чайник. Он пришел за нею вслед
- Что?! – спросила она все еще агрессивно.
- Я не знаю что купить. Я же не хиппи какой-то.
- Кто говорит, хиппи? Есть и сейчас новый стиль, мода. Помнишь, ты говорил, что оперировал одного знаменитого стилиста. Обратись к нему. Посоветуйся.
- О ком ты говоришь?
- Яша Беленький! Забыл?!
- О! Не люблю я этих женоподобных мужиков! Оденет меня как-нибудь так …! – покрутил рукой в воздухе Павел
- А ты откинь свои мужские закидоны. Это его работа. Тебе разве все пациенты нравятся? Ты же с ними работаешь! И им ты не всегда по вкусу и что?
- Отвлекать его по пустякам? - спросил, смиряясь муж.
- Твой день рождения, ты называешь пустяком? Они ради своих юбилеев такую шумиху устраивают!
- У них пиар. Да он и забыл, кто и когда его оперировал.
- Я тебя умоляю! Он твою физиономию до конца своих дней помнить будет. Так ему было страшно. Звони!
- Неудобно!
- Звони! Пусть поможет. Съездишь к нему, отнимешь минут пятнадцать-двадцать.
- Как ты изменилась Настя после операции!
- Еще бы. Тебе ли не знать, душа и тело едины. Радикальное изменение внешности влечет за собой необратимые изменения характера, отношения к жизни и в конечном итоге вызывают трансформацию личности, что означает крутой поворот судьбы! Помнишь, ты говорил?
- Судьбы?
- Насчет судьбы не знаю, а вот насчет душевной гармонии убедилась на собственном опыте.
- Может мне улучшить что-нибудь? Для гармонии.
- Ты и так хорош. Тебе улучшать нечего. Не тяни время, звони. А то будет поздно.
- Его в Москве, наверно, нет?
- Узнай!
- Он не станет со мной разговаривать!
- С тобой станет! Я думаю, что он не молодеет. Звони!
       Павел набрал номер. Стилист ответил немедленно:
- Здравствуйте, Павел Андреевич! Рад слышать! Я как раз тут на днях вспоминал вас, хочу приехать проконсультироваться. Есть проблемы.
       У Павла полегчало на душе:
- Я тоже к вам с просьбой.
- Буду счастлив услужить!
       У стилиста был низкий, хорошо поставленный бас. Трудно было догадаться, что женщины в его личной жизни не играют никакой роли.

       Павел изложил стилисту свою просьбу и договорился о встрече.
- Ты со мной поедешь? - спросил он жену.
- Конечно, а то втюхают тебе Бог знает что!
- Как ты думаешь, сколько денег брать?
       Супруги недоуменно посмотрели друг на друга. Потом Настя ответила:
- Бери карточку.
- Из-за тебя одни расходы!
- А зачем тебе деньги? Солить? Они с каждым днем дешевеют!
- Я машину хотел поменять!
- Паша!
- Собирайся скорее. Он ждет!
- Подождет! Они тоже на прием к тебе без конца опаздывают и не стесняются. Приходят, когда вздумается.
       Последние слова Павел уже слышал из-за двери.
- Я пока машину заведу. Прогрею.

Глава 55. У стилиста.

- Вот и мои услуги вам понадобились, уважаемый Павел Андреевич! - встретил их радушно стилист. – И мы не зря небо коптим. Для вас я уже кое-что подобрал, а над вашей очаровательной супругой нужно еще поколдовать. Но я думаю, при ее красоте и восхитительной фигуре это будет не трудно сделать.
- Мне не надо, - пролепетала Настя.
- Обязательно надо, уважаемая госпожа Домбровская. - Яков кивнул на Павла: Дорогому бриллианту необходима достойная оправа.
       Настя вопросительно взглянула на мужа. Тот кивнул головой.
- Анжела! - позвал хозяин модельного агентства. – Принеси одежду, которую я просил подготовить для моего друга. Пройдемте в примерочную, Павел Андреевич.
       Настя осталась одна. Она присела в кресло и стала листать валявшийся здесь же на столике потрепанный журнал.
       Одежду для Павла подобрали в два счета. А с Настей вопреки ожиданиям пришлось повозиться. Она хотела быть непременно яркой, необычной. Она напрочь отвергла безликие классические наряды.
       Модельер уговаривал:
- Настенька, вы понимаете, пастельные неброские тона только подчеркнут вашу редкую красоту.
- Да, - поддакнул Павел, который уже смирился с непомерной платой, которая им предстояла.
       Жена смерила его уничтожающим взглядом.
- Если вы оденете что-нибудь броское, то сольетесь с толпой.
- Пусть!
- Вы убьете свою неповторимую индивидуальность.
- Я изничтожу ее!
- Настя!
- Молчи, Паша! Я так хочу. Это, конечно, твой день рождения, но если меня оденут опять как серую мышь, я в ресторан не пойду!
- Что же делать, Павел Андреевич, придется нам уступить вашей жене. Но понимаете, Настенька, придется сделать соответствующий макияж и усилить контрастные пряди ваших волос.
- Я готова.
- Анжела! Открой нам второе хранилище.

       Настя остановилась на изумительном шелковом зеленом костюме, состоявшем из маленького топа без бретелей и короткой юбки. Стилист поцокал языком и сказал:
- В принципе не плохо. Но сюда требуются драгоценности, желательно изумруды. Небольшие, как мелкие капли. У вас есть изумруды?
- Нет, - ответила Настя, и ее лицо вытянулось.
- Понятно. А какие у вас есть драгоценности?
- Мамины золотые сережки с красными камушками и жемчужная брошь, - грустно заметила она.
- Жемчужная брошь не плохо, но к этому костюму нужны изумруды, - настаивал стилист.
- Конечно! - вмешался Павел. – Поэтому она в этом наряде не пойдет! Ужас!
       Напрасно вы так Павел Андреевич. Очень неплохо. У нее очень выигрышная фигура для такой одежды. Смотрите, какие у нее стройные ноги и талия есть и грудь хорошая. Грудь это имплантант?
- Нет.
- Удивительно! Дети есть?
- Двое.
       Стилист хлопнул себя по лбу.
- Что же я спрашиваю? Забыл, что ваш муж специалист по красоте, я все понял. Производственные секреты! Молчу!
       Яша снова критически оглядел Настю:
- Нужны изумруды и немного бриллиантов. Совсем чуть-чуть. Иначе ткань не заиграет, и никакими усилиями мы не сделаем эту женщину яркой и неповторимой.
- На изумруды я раскошелится не готов, - твердо сказал Павел.
- Нет ничего невозможного, - поспешил успокоить его стилист, - можно взять напрокат! Но нужен залог.
- Сколько?
- Я сейчас узнаю.
       Стилист тут же стал звонить по телефону, потом передал листок бумаги Домбровскому:
- Я записал.
- Мать моя!
- Не пугайтесь, это только залог. Деньги вернут. Я договорился, сегодня вы поедете по этому адресу и внесете залог. Вам доставят их прямо ко мне в студию в день торжества. Когда вы планируете? Тридцать первого? Отлично! Жду вас у себя тридцать первого, к двум.
- Анжела! Запиши господ Домбровских на тридцать первое июля, на два часа.
       Уже на выходе из студии Яков окликнул Домбровского:
- Забыл предупредить, Павел Андреевич, не брейтесь пару дней. Легкая щетина сейчас в моде.
       Павел недоуменно поскреб щеку.

       Тридцать первого они были у стилиста. Освободившись около четырех, Павел отправился в ресторан, встречать первых гостей. Настя должна была подойти позже.

       Славик удивился, когда позвонил Павел и пригласил его на ужин в ресторан. Друг, конечно, мог себе позволить отметить свой день рождения с шиком. Но он пригласил Славика вместе с Мариной! Обычно Домбровский предпочитал встречаться со Славкой один на один. Приглашение Марины означало, что именинник будет с женой. Славик занервничал.
       А Марина очень обрадовалась. Она вся светилась, советуясь с любовником, тщательно продумывая свой наряд и макияж. Но это было слишком трудной для него задачей. Он видел женщину всю, а не по деталям. Он не мог решить, что нужно добавить, что нужно убрать. Он послал ее посоветоваться с соседкой. Но когда сборы были завершены, Вячеслав остался доволен ею. Марина была темноволосая, черноглазая, немного похожая на молдаванку. Славик вообще был равнодушен к блондинкам. Ему нужно, чтобы женщина была яркая, контрастная. Он не понимал, что его привлекло к Насте, но сильно волновался перед встречей, боясь выдать себя.

       Марина купила в подарок Павлу дорогущий галстук. Славка посмотрел, подарок ему не понравился:
- Что за подарок?! Галстук!
- Знаешь, сколько он стоит?! А что еще можно ему подарить?!
- Бритву.
- ? Бритвы не дарят!
- Я на днях тут такую бритву видел!
- Бритвы не дарят. Острое не дарят! Именинник может порезаться.
       Славик хохотнул:
- Спьяну? А на галстуке может повеситься!
- Дай сюда. Галстуки дарить – хороший тон.
- А бритвы?
- Дурной!
       Марина убрала небольшую коробку себе в сумку и покрутила ею.
- И нести легко!


Глава 56. День рождения Павла.

       Они встретились около пяти возле ресторана. Павел был один. Славик удивился и сразу выпалил:
- Жену забыл? Я думал ты с Настей придешь.
       Павел поднял брови и улыбнулся, но ничего не ответил.
- Поздравляем вас, Павел Андреевич! - попыталась исправить положение Марина.
- Извини, старик! С днем рождения! Поздравляю тебя с двадцатипятилетием.
- Слава! Что ты говоришь? – перебила его Марина.
- Не встревай, женщина! Я говорю - с двадцатипятилетием! - он поднял палец.
       Марина скороговоркой продолжила:
- Желаем счастья, здоровья, крепкой семьи, хороших детей и всего-всего! Примите от нас подарок. Это галстук. Не знаю, угодили ли?
- Спасибо! Благодарю, вас уважаемая Марина…
- Александровна.
- … Александровна! И тебя Вячеслав Альбертович! А теперь пройдемте в зал. Я заказал столик на открытой веранде, оттуда открывается великолепный вид на вечернюю Москву. Пока остальные гости еще не подошли, мы успеем пропустить по стаканчику, - подмигнул он Славику. – Мариночка, прошу вас.
       
       Павел, Марина и Славик поднялись на седьмой этаж.
       Ресторан «Райский уголок» расположился не на самой шумной и центральной улице, но пользовался немалой популярностью. Он имел несколько этажей, а на самом последнем - открытую площадку. Она находилась не слишком высоко, но с нее открывался чудесный вид на широкий проспект, площадь и перспективу города. Казалось, что площадка парит в воздухе меж узких высотных зданий. Внизу были машины, люди, тротуары, скверы, а вверху небо и сияли как звезды огни окон многоэтажек.
       Для создания иллюзии единого пространства, открытая площадка соединялась с внутренним залом посредством многочисленных широких рам-дверей, распахнутых настежь. В зале тоже были столики, кроме того там была танцплощадка и невысокий подиум для музыкантов.
       В оформлении зала доминировала тема Адама и Евы.
       Панно на стенах и подсвеченные витражи, отражающие историю пребывания Адама и Евы в раю, огромная искусственная яблоня с румяными восковыми яблоками, журчание ручья, вытекающего из маленького фонтанчика у стены и спускавшиеся сверху изящные металлические змейки должны были убедить посетителей в том, что они действительно попали в райский сад. Кроме того, разноцветные глаза и красные языки змей выполняли роль дополнительных светильников. Зрелище было нарядное, фантастическое и слегка пугающее.
       Вечер только еще начался, но музыканты на подиуме уже выводили тягучую чувственную мелодию. Певица, прокуренная девица неопределенного возраста, пела низким вибрирующим голосом песню на иностранном языке. Не танцплощадке никого не было. Через нее свободно бегали официанты.
       Гости прошли по полупустому залу на веранду. Было еще светло, фонари на улицах не зажглись, но подсветка витражей и декоративные лампочки уже бледно светились. Веранда была удачно расположена, в том смысле, что даже в этот по летним меркам ранний час, она скрывалась в тени здания ресторана.
       В уютном уголке меж шпалер из живых цветов расположился заказанный Павлом столик. У Марины засверкали глаза. Оклад медсестры не позволял ей бывать в таких местах, хотя это был не самый дорогой ресторан в Москве.

- Отличное местечко, - восторженно воскликнул Вячеслав, - Ты часто здесь бываешь?
- Нет. Был раз с одним кандидатом наук. Мы его защиту обмывали. Он теперь мини больничку открыл, в Вешняках. Звал меня к себе, я не пошел, не вижу перспективы. Наша клиника – раскрученное дело. Я тоже за докторскую засел.
- Вот как?! А у меня все нет времени, Арнольд, правда настаивает. Он говорит, смотри, Славка, обойдут тебя на повороте ретивые коллеги. Я знаю, но не могу себя заставить. И работы по горло.
       Принесли аперитив и фрукты.
- Разве мы уже заказывали? – спросила Марина.
- Да, я оформил заказ, все оплатил заранее. Но давайте выпьем, а тем временем подойдут остальные гости, угощайтесь.
       Он протянул женщине румяный персик. Она покрутила его и неожиданно сказала:
- Красивый какой! Ребятам бы сейчас по половиночке. О! Извините, Павел, я что-то не то говорю.
- Кушайте сами, Мариночка, я пришлю вашим детям отличных персиков, завтра.
       Официант разлил вино и отставил в сторону маленький букетик штокроз, чтобы тот не мешал гостям общаться.
- За тебя, Павлуша! – поднял бокал, Славик. – За твои успехи!
- За вас Павел, - чокнулась с ними Марина. – Но аперитивом не чокаются. Я читала.
- Марина! – одернул ее Славик.
       Павел прищурился и, лукаво взглянув на Славкину спутницу, сказал:
- Это у них не чокаются, Мариночка. А у нас, чем хотят, тем и чокаются.
       Она смутилась. Именинник был сегодня великолепен. Уложенные поэтической волной волосы, сигарета в красном мундштуке, светлый летний костюм, а под ним не рубашка с традиционным галстуком, а чуть темнее костюма футболка с широким воротом, открывающая красивую шею. Благодаря старанию стилиста сегодня Домбровский производил впечатление человека богемного, далекого от материальных занятий. Откинувшись на спинку стула, он покуривал и время от времени с видом завсегдатая отпивал вино.
       Не отставая от Павла, Славик прикладывался к бокалу и иногда кидал восхищенные взгляды на свою спутницу. Похорошев от возбуждения, она была вся в чувствах.
       Марина не принимала участия в разговоре, но Павел улыбался ей сквозь сигаретный дым. Марина была влюблена в Славика, но орлиный взгляд именинника и его барская вальяжность произвели на нее неизгладимое впечатление. Оно усиливалось тем обстоятельством, что Славик всегда говорил о друге с уважением и даже с восхищением. Марине трудно было представить Домбровского в линялых джинсах и поношенном свитере, которые так любил таскать дома Славка. Женщина блаженствовала, ощущая себя в центре внимания.
       Ближе к шести Павел стал волноваться и то и дело оборачивался к выходу. Вячеслав почему-то тоже встревожился. Он обещал Насте, что будет молчать о том, что они видятся в кардиоцентре. Сейчас исполнить это обещание оказалось труднее, чем он предполагал.

       Мужчины углубились в тему о диссертации. Марина загрустила. Она бросала в рот одну виноградину за другой. Скоро вместе крупных аппетитных ягод на блюде высились корявые веточки.
- Я весь виноград съела! - вдруг опомнилась она.
- Мариночка, не беспокойтесь, еще принесут.
- Я увлеклась, - продолжала оправдываться Марина.
- Это мы виноваты. Плохо развлекаем вас.
       Павел взглянул на танцплощадку. Там появились пары, но они еще не отбивали лихо «гопака», а, обнявшись, медленно переваливались с ноги на ногу. Именинник встал и протянул женщине руку:
- Прошу вас. Доставьте мне удовольствие, потанцуйте со мной.
       Марине очень хотелось пойти с ним, но она испуганно взглянула на Вячеслава. Тот чуть усмехнулся и сказал:
- Конечно, иди, танцуй.
       Марина облегченно улыбнулась Павлу во весь рот и через стол подала руку.
       Павел подошел к пианисту, что-то сказал и они закружились по небольшому пятачку. Павел танцевал спокойно, грациозно. Он уверенно вел свою партнершу, то обнимая, то снова отпуская. Вокруг них стали собираться пары. Оркестр увеличил темп. Марина вспомнила, как они с девчонками отплясывали на заре юности. Упиваясь музыкой, она неотрывно смотрела на партнера, чувствуя себя пушинкой, увлекаемой ветром. От твердого взгляда Павла и его уверенных движений было не укрыться, не убежать, но можно было идти в ту сторону, куда он вел. Властная мужская рука прижимала ее к себе не двумя пальчиками, а крепко, всей ладонью. В одно мгновение ей показалось, что она чувствует, как бьется его сердце. Он улыбался, подбадривая ее. А она крутила ногами, не чувствуя самих ног. И мыслей никаких не было, только танец, завораживающий и бесконечный, только танец и этот мужчина с напряженным проникающим внутрь взглядом. И острое чувство наслаждения движением.
       Вдруг музыка оборвалась, и сердце у женщины будто упало. Оркестранты встали и отправились на перерыв.
       Павел с Мариной вернулись к столику. Ноги еще пританцовывали, и ей казалось, что это еще не все, что еще не конец, что танец продолжается.
- Здорово отплясывали, - встретил их Славик, - Павел ты меня удивил и от Мариночки я не ожидал. Умница ты моя! - чмокнул он ее в щеку.
       Марина раскраснелась и тяжело дышала, но сочла нужным сказать:
- А я что? Я танцевала раньше по вечерам в мед училище. Мы приглашали парней из автомеханического техникума. Там одни мальчишки учились. Так я тоже лихо отплясывала.
- Не ожидал!
- Я же не виновата, что мы с тобой никуда не ходим.
- Вот, Славик, прими к сведению, нельзя свой мир ограничивать домом и работой. Жизнь проходит, - поддержал Марину Павел.
- Этот упрек, пожалуйста, адресуй тем, кто нам платит зарплату.
- Спасибо, Мариночка, - Павел поцеловал женщине руку: Вы просто прелесть!
       Марина победно взглянула на Славика: «Вот мол, есть люди, которые ценят меня!»
- Конечно, ты, Марина, прелесть. Согласен.
       Они рассмеялись
- У вас тут весело!
       У стола стояла Настя.

       По расчетам мужа, она должна была появиться на полчаса раньше. Но Настя не спешила сюда, потому что настроение было испорчено еще вчера, когда на работе к ней подошел Славик и сказал шутя:
- Как бы по пьяни не проговориться.
- Это будет катастрофа! - воскликнула Настя.
- Тебе повезло, что Арнольд еще из отпуска не вышел и не знает, что ты у нас работаешь, иначе разоблачения не избежать.
- Ты ему не говорил?
- Нет. Вернее он не знает, что именно ты у нас работаешь.
- Бог мой!
- Ты так боишься Пашу?
- Я не боюсь. Я берегу семейный покой.
- Да ладно тебе! Как же он тебя на работу отпускает? Но я его понимаю, - усмехнулся Славик. - Сам бы ревновал такую.
- Слав, пожалуйста!
- Я сказал - постараюсь, но я же буду нетрезв!
- Слав, извини, что я об этом говорю, и никаких ухаживаний! Даже в шутку!
- Ты что! Я буду с женой!
       Настю словно хлестнули по лицу.
- Вот и отлично! – выпалила она и гордо отвернулась.
       
       В половине четвертого она все еще сидела у визажиста, который уже закончил с окраской и укладкой волос и теперь больно выщипывал брови.
       «Вот тебе за самонадеянность, - думала она. - Как все нехорошо складывается! Красавинскую зазнобу видеть совершенно не хочется, наверняка красотка какая-нибудь, вроде Маргариты! Не пойду туда и все! Вернусь домой, состригу волосы, скажу «сожгли». Ч…т! Нет, не дело, Павел может позвонить стилисту, а Славик все равно может проговориться. Надо идти».
       На шикарной машине, любезно предоставленной Яковом, она добралась до ресторана. Ее встретил большой рекламный плакат на стекле: «Посетите наш ресторан «Райский уголок»! Вас ждут призы, подарки и веселое варьете «Сотворение мира» с участием гостей! Приятного вам отдыха!» Настя постояла немного перед ним, собралась с духом и толкнула дверь.

- Заказали? - бодро спросила она и села.
       Весь вечер Славик готовился натурально изобразить удивление, но подготовка ему не понадобилась. Он был сражен. Марина тоже.
       Жена именинника явилась в зеленом шелковом костюме, в босоножках на шпильках, в переливающемся драгоценном колье вокруг шеи. Тщательно уложенные волосы сияли как в рекламе. Марина почувствовала себя кухаркой, но решила про себя: «Невоспитанная выскочка! Неприлично так демонстративно выставлять свое богатство!» А спутника медсестры поразил Настин голый пупок, и к тому же юбка оставляла открытыми такие очаровательные ножки, что Славик от неожиданности икнул. Он диву дался, как только ревнивый супруг позволил ей придти с открытым пупком и юбкой по самое некуда! Все-таки не девочка!
       Павел, внимательно следивший за реакцией Красавина, остался доволен.
- Вот и моя жена, - сообщил он, особо подчеркнув слово «моя».
- Здравствуйте, - Настя протянула руку сначала Марине, потом Вячеславу.
- Настя, - обратился к ней Славик, - не пойму, ты ли это?! Или совсем другая Настя?
- Это я, Слава, я. Можешь не сомневаться. Изменилась?
- Да-а!
- А конструктор мой обожаемый муж, Павел.
- Да, золотые руки у него. Такую жену себе сделал.
- Золотой мой, бриллиантовый, - засмеялась Настя и чмокнула Павла в щеку.
- Что значит, сделал? - спросила Марина.
- Пластическую операцию сделал мне, - пояснила Настя, - Я изменилась. В лучшую сторону, конечно. Раньше меня муж не брал в такие места. А теперь пожалуйста! Да, Паш?
- Угу!
       Павел положил руку на спинку Настиного стула. Марина почувствовала, что очарование вечера для нее угасает. Внимание мужчин переключилось на вновь прибывшую. Настя была весела и мила. Она сразу оценила Марину и сказала себе: «Простушка! Одета бедненько!», будто еще несколько часов назад не была еще худшей простушкой в платье, трех лет от роду. Будто сегодня она не провела день у парикмахера, затем у косметолога, потом у Якова в мастерской, а позже у ювелира.
       Зато теперь на ее груди в золотом переплетении цепочек блестели небольшие зеленые и бесцветные камни.
- Это изумруды? – спросила Марина.
- Это зеленые турмалины из Южной Америки, Бразильское месторождение, - важно ответила Настя. – И бриллианты, конечно.
- А разве турмалин бывает зеленый?
- Бывает! В самом деле у него несколько цветов и много оттенков! – Настя старательно пересказывала то, о чем поведал ей сегодня ювелир.
- Дорого, наверно?
- Дорого, но не слишком. Это все Павел. Я не хотела, но он все-таки купил.
       Павел взглянул на украшение, которое видел первый раз в жизни и кивнул головой.
- Хотела бы я иметь такого мужа, который настаивает на покупке украшений для жены, а то тут…, - Марина осеклась.
- Что? Что? – заинтересовался задетый за живое Славик.
- Ничего, проехали.
- Вот когда я буду зарабатывать как Павел, тогда посмотрим.
       Настя усмехнулась. Даже залог был огромный, но пришлось взять украшение, потому что Яков Беленький уверял, что ничего лучшего им не найти.
- Его еще называют камень надежды!
- Вот как?
- Дотроньтесь до него в первый раз и загадайте желание. Первое, что придет на ум – сбудется! Дотроньтесь, - настаивала Настя.
       Марина посмотрела на мужчин, прислушавшихся к их разговору, протянула руку, дотронулась до небольшого камешка и кокетливо сказала: Хочу найти много денег!
- Зачем же вслух? – засмеялась Настя. – Можно про себя загадать!
- Вы думаете сбудется?
- Обязательно!
- Слышишь, Славик, я сама куплю себе все что захочу!
- Прекрасно, дорогая!
- А ты что загадала? – спросил Настю Павел.
- Я? Я загадала, чтобы муж у меня был богатый!
- Вот так, Слава! Деньги, только деньги у них на уме!
- А у вас еще что-то?! Что же? – спросила Марина, разозлившись.
- Не сердитесь, Мариночка. У мужчин еще красивые женщины на уме!
- Точно! – поддержал друга Славик и невольно взглянул на Настю.
       Настя видела, какое впечатление ее появление произвело на Славика, и с некоторым превосходством поглядывала на его подружку. Марина чувствовала это и тихо бесилась.
       Настя любовалась Павлом. Нельзя сказать, что Славкина физиономия не производила на нее никакого впечатления, но сегодня ей было не до него. Ее смущало присутствие Славика, но сегодня она находила, что Павел ничуть не хуже. С ее точки зрения даже лучше, загадочнее, элегантнее.
- Ваш муж изумительно танцует, - выдала вдруг Марина, чтобы хоть как-то уколоть зазнайку.
- Правда, Пашка, где ты так научился танцевать? – вступил в разговор Славик. - Не припомню, чтобы ты особенно отличался на институтских вечерах.
- Ха! Я, дорогой мой, в детстве посещал танцкласс. Мама была помешена на балете. Когда Вацлав наотрез отказался выделывать ногами фортеля, мама насела на меня. Она очень была разочарована, узнав, что я прогуливаю занятия.
- Но вам пригодилось умение танцевать? – с надеждой спросила Марина.
- Я стеснялся того, что умею танцевать, Мариночка. Я так давно не практиковался, что мне, казалось, разучился. Оказывается нет!
- Может быть, это было ваше призвание?
- Не думаю.
- Настя, ваш муж настоящий талант!
- Вы серьезно?
- Он пригласил меня. Я никогда так не танцевала!
- Павел, это правда?
       Именинник улыбался. Настя подняла брови и покачала головой:
- Сколько лет с ним живу, и ни разу не видела, чтобы он танцевал. Жаль, что я пропустила такое зрелище. Слав, а ты тоже танцуешь?
- Нет. Я просто хирург!
       
       Виновник торжества взглянул на часы.
- Нужно встречать остальных. Славик, Мариша посидите тут немного одни, мы спустимся в вестибюль, чтобы гости не заплутали.

       Было около семи, когда они оказались внизу. Первым из коллег Домбровского явился Быков Сергей Петрович. Тоже хирург. Он вел под руку красивую женщину, Надежду Калинкину, анестезиолога.
- Павел Андреевич! Поздравляем от души, – начал Быков.
- Мы с букетом. Держите. Главный подарок у Глеба Борисовича! – присоединилась к поздравлению Калинкина.
- Понял! Моя жена, Анастасия Николаевна!
- Можно просто Настя.
- Очень приятно.
- Поздравляю, Павлуша! – вновь подступила к виновнику торжества Калинкина, - Желаю прожить этот год на всю катушку!
- Спасибо, Наденька, попробую!
- Дай я тебя расцелую! Не тушуйся, сегодня можно.
       Она приложилась к его щеке, потерла рукой след от помады и обратилась к Насте:
- А я вас знаю! А что, отлично получилось. Постарался муженек! А то, что было? Ужас!
       Она нарисовала пальцем длиннющий нос. Настя возмутилась в душе, но, улыбнувшись, переспросила:
- Ужас?
- Конечно!
       Дверь-вертушка вплюнула в прохладный вестибюль еще несколько человек.
- Арнольд Михайлович! - пошел навстречу гостям Павел. - Очень рад, что выбрались.
- Я еще в отпуске. Здравствуй, Павлуша. Нюсик! Достань-ка из сумочки ту коробочку, которую мы приготовили для этого сорванца.
       Вперед выступила Нюся. Она по-матерински ласково потрепала Павла по голове, испортив эксклюзивную прическу:
- Поздравляю, Пашенька!
       Павел принял коробочку, поцеловал даму в щечку, поблагодарил и осторожно поправил волосы.
- Спасибо, Анна Григорьевна, Настя отведет вас на верх, а я встречу своих сотрудников. Вячеслав с Мариной уже там.
- Славик Маринку притащил? – рассердилась Анна. – Кто его просил!
- Это я пригласил их вместе. Я с женой, он с женой, – пояснил Павел.
- Она не жена ему!
- Ну, все-таки.
- Нюсик, Нюсик, не сегодня! Желание именинника закон, - вмешался Арнольд, и, взяв жену под руку, обратился к Насте: Ведите нас, Комарова. Дадим возможность Павлу Андреевичу встретить своих коллег!
       Павел остался в вестибюле один. На него накатила тоска. Ожидая гостей, он мрачно поглядывал через окно на уставший от жары город. Такая погода стояла всего лишь вторую неделю, а жители Москвы уже устали от нее. Поползли слухи, что сушь продлится до конца лета, хотя предпосылок для такого заключения не было. Наступила самая жаркая неделя в году.
       Директор клиники Добронравов Глеб Борисович с женой Розой, заведующая отделом лазерной коррекции Мутафянц Фаина Саркисовна с толстенным патологоанатомом Аликом Биркиным появились одновременно.
       Обливаясь потом, Алик тащил на плече большую прямоугольную коробку. Прямо с ношей он направился к кондиционеру.
- Алик ты куда? – попыталась остановить его Фаина.
- Я сейчас. Я подышу немного.
       Он опустил коробку на пол и, подставив лицо под струю холодного воздуха, вытер пот.
- Вы поглядите, - смеясь, заметил Глеб Борисович. – Сделал несколько шагов и уже выдохся!
- Ага! А жара не в счет?
- Ступайте сюда, уважаемый!
       Алик нехотя притащил коробку к ногам Павла.
- Вот теперь я могу поздороваться с именинником, - сказал Добронравов. - Поздравляю, Павел Андреевич! Вот наш коллективный подарок. Прими от чистого сердца.
- Спасибо, Глеб Борисович!
- Это не я один, это мы все тебе дарим.
- Спасибо.
- Спасибо! Хотя бы поинтересуйся, что там!
- Глебушка, ты его смущаешь, - встряла жена Добронравова. – Поздравляю тебя, Павел Андреевич!
- Спасибо, очаровательная Роза Марковна.
- Ох, Паша! Дамский угодник! Алик, не открывай. В зале откроем, пусть весь коллектив посмотрит, что дарит! Поднимай.
- Я не понесу, - взбухнул Алик. – Это теперь Пашина игрушка. Пусть он и тащит.
- Алик, как не стыдно, - вмешалась Мутофянц. – Он же именинник! Ему таскать сегодня не положено.
- Подарки – положено! - возразил Алик. – Подарите мне подарки, я их в любой день потащу!
       Павел критически осмотрел коробку, подумал о своем новеньком костюме и сказал:
- Не волнуйтесь, я сейчас все решу. Подождите меня одну минуту.
       Он подошел к швейцару, вытащив из портмоне сторублевую купюру.
- Можно вас попросить отнести эту коробку на седьмой этаж?
       Швейцар тупо взглянул на деньги, потом на коробку:
- А что там?
       Павел растерялся:
- Я не знаю.
       Швейцар с подозрением уставился на гостя и подошел к подарку:
- Кто это принес?
- Он, - указала Роза на Алика.
- Я вынужден вызвать саперов, - обратился швейцар к Алику. – Вы пойдете со мной.
- Я?!
- Да вы!
- Почему я?! Никуда я с вами не пойду!
- Я должен вскрыть коробку! А без саперов я не имею права этого сделать.
- Давайте сделаем это наверху! – сказала Роза.
- А может там бомба, а вы дамочка террористка-смертница!
       Роза развела руками. Глеб захохотал. Действительно, плотная, румяная Роза Марковна меньше всего походила на террористку.
- Алик, как всегда, все из-за тебя! – возмутилась Фаина.
- А что я?!
       Она махнула рукой.
- Что я? Опять я!
- Вскрывай!
- Я запрещаю приближаться к объекту, взревел швейцар. - Сейчас закроем ресторан, поставим оцепление, необходима срочная эвакуация!
       Он достал телефон и стал набирать номер. Добронравов решительным жестом отобрал у него трубку. Тот волком взглянул на директора клиники и обернулся к стойке. Но к ним и так уже приближались двое крепких парней, на груди которых красовались значки с надписью «Служба безопасности р-на «Райский уголок»
       Добронравов поспешил вернуть трубку и быстро заговорил:
- Молодой человек, молодой человек, постойте, это подарок имениннику.
- В чем дело? – спросил один из подошедших качков.
- Ничего криминального! Вот подарок хотели вручить!
- Что там? – спросил парень швейцара.
- Я не смотрел.
- Так посмотри!
- Мне по инструкции не положено! Ресторан нужно закрывать!
- Больше ничего не придумал?! Открывай, говорю тебе!
- Я открою, - вмешался Павел.
- Нет-нет-нет! – заверещала Роза. – Вам, Павел, еще рано смотреть, отвернитесь-отвернитесь!
       Она встала между Павлом и коробкой. Фаина взялась за голову.
- Я закрою глаза, - сказал Павел, тревожась о том, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.
- Не подглядывайте, - Роза накрыла его глаза ладонью.
       Рука пахла духами, ванилью и еще чем-то приторным. Павла чуть не стошнило.
- Открывай! – снова велел охранник швейцару.
Но тот наоборот отступил к стене.
- Выносите коробку на улицу! - скомандовал охранник, глядя на Добронравова.
- Я открою, - ринулся к коробке Алик.
       Он рванул клейкую ленту, всеобщему обозрению предстала рамка картины.
       Сотрудники службы безопасности заглянули внутрь и сказали:
- Можно.
       Алик, довольный тем, что удалось разрешить конфликт, без разговоров подхватил подарок и поспешил к лифту, ворча: «Все Алик, все Алик! Чтобы не натворили, все Аликом кончается!»
       Швейцар выдернул из кулака Павла сотню и снова встал возле двери.
 
       Стол был накрыт заново. Закуски, фрукты, вино, водка. Славик с Мариной курили возле парапета, стараясь через вазоны с цветами заглянуть вниз на тротуар. Арнольд, Анна и Настя беседовали, сидя за столом.
       Они радостно встретили вновь прибывших. Добронравов поклонился и сказал:
- Разворачивайте!
       Алик потянул за угол.
- Сергей Петрович, подключайтесь! – распорядился Добронравов.
       Быков тут же подскочил к Алику. Из коробки появилась толстая золотистая рама, и на всеобщее обозрение предстал сюжет из сельской жизни.
       Впереди – луг, сбоку – стог, березки, елочки, а вдали - плохо различимые фигурки двух людей, бредущих по траве, держась за руки. Гости хором запели: «Happy birthday to you! Happy birthday to you!» Посетители ресторана за соседними столиками повернули головы в их сторону. Павел с трудом удерживал дежурную улыбку на лице. Настя в ужасе взирала на полотно.
 - Это я еще месяц назад присмотрел в галерее, - сообщил Добронравов.
       Настя перевела дух.
- Очень понравилась картина, - продолжил Глеб, - но у нас с Розочкой ее некуда повесить. Я как узнал, что у Павла день рождения, так сразу сказал жене: «Я знаю, что нужно подарить Домбровскому». Люблю такие спокойные сюжеты. Русская природа, тишина, покой, влюбленные вдалеке. Придет Павел домой, а там картина! Успокаивает нервы, дает отдых для глаз и для души. Алик, Сергей Петрович, так и будем стоять? Убирайте полотно. Что застыли? Садимся! Понравилась? Классика! Почти подлинник. Заметил, Павел Андреевич, какая рама? Ручная работа. Пожалуй, дороже самой картины.
       Алик и Сергей Петрович опустили подарок в коробку. Алик не знал, куда ему деть скомканную крафт бумагу и повернулся к Фаине. Она показала глазами, что он с ума сошел, если хочет сунуть этот уродливый комок ей.
       Официант между тем наполнил рюмки. Добронравов поднял бокал:
- Ну что граждане тунеядцы, хулиганы и алкоголики, на повестке дня один вопрос. Это можно сказать юбилей уважаемого Павла Андреевича Домбровского! Все хором! Поздравляем! Поздравляем! Вздрогнули!
       Розе показалось, что шедевр слишком мало покрасовался, и она упрекнула:
- Рано убрали. Нужно снова вытащить, поставить в вазон и прислонить к парапету. Алик, что ты с бумагой возишься, убери куда-нибудь, ты же в пришел в приличное место!
- Роза Марковна, я …
- Убери, выброси! Выставляй картину!
- Мать моя, кто тебе позволит цветы ломать? – осадил Розу муж.
       Алик размахнулся и хотел бросить комок за парапет, но Настя успела выхватить его из рук Биркина и затолкать обратно в коробку.
- Павел Андреевич, а вы где повесите картину? У себя в кабинете? – поинтересовалась Калинкина.
- Нет, Наденька, я ее дома повешу. А то будете моим шедевром каждый день бесплатно любоваться!
- Эгоист! Скряга! Как вы с ним живете, Анастасия?
       Настя улыбнулась:
- Да, нелегко! Но он того стоит!
       Гости закивали головами.
       Добронравов присмотрелся к Насте и сказал, глядя на нос:
- Это удивительно, как хорошо получилось! Павел, я скажу тебе – отличная работа.
- Я старался. Жена, все-таки!
- Вот хорошо, когда все в своих руках, - поддержал Глеба Арнольд. – Нужна жена, сделал себе жену!
       Все засмеялись.

       Около восьми заявились Люба с Тарасом. Их никто не встречал, но они быстро сориентировались и нашли именинника. Тарас хлопнул его по плечу.
- Поздравляю, Павлуха!
- Спасибо.
- Поздравляю, Домбровский! – кинула на ходу Люба и съязвила: Шикуешь!
       Павел пожал плечами. Люба протянула ему пакет со словами:
- Это не тебе, это – Насте, ей нужнее. Набор косметики для кухни. Ты воспользуешься им косвенным путем.
- Спасибо, Любовь Юрьевна!
- Угодила?
- Еще бы!
- Ладно, теперь посмотрим чем ты нас потчевать будешь.
       Павел еле сдержался, чтобы не выгнать распоясавшуюся подружку своей жены. Мутофянц, тряхнув чудными бриллиантовыми серьгами, презрительно скривилась, глядя на Любин наряд.
       Арнольд встал:
- Желаю сказать тост!
       Павел тоже встал.
- Сиди!
- Я постою, Арнольд Гаврилович!
- Сиди! Уважаемые господа медики, не все знают, что я умудренный опытом профессор за свою продолжительную практику не много встречал таких старательных студентов, каким когда-то был Павел Домбровский. С первого курса до последнего, как помню, его черные кудри всегда торчали на первой парте. А рядом с ним Настенька, его будущая жена. Она тихая, старательная, а он въедливый, напористый, спаси Боже преподавателей! Сто раз подойдет, если что не ясно. И всегда готов заниматься. Я нередко его в пример другим ставил. Очень рад, что в вашем коллективе его оценили по достоинству. Предлагаю выпить за твои успехи, Павлуша, и пожелать не останавливаться на достигнутом!
- Спасибо, Арнольд Гаврилович, за все, что вы для меня сделали!
- О чем ты говоришь! Глядя на тебя, Павлуша, понимаешь, что не зря работаешь! За тебя!
       Арнольд опрокинул рюмку в рот и сел. Бокалы и рюмки весело зазвенели. Застучали вилки.
- Передайте, пожалуйста, нарезку.
- Мне еще вина.
- А мне что-нибудь покрепче!
- С удовольствием. Кушайте на здоровье!
- Павел Андреевич, - начала Роза, - пользуясь случаем, хочу у вас спросить, – она взглянула на мужа. - Мне Глеб ничего не рассказывает. Павел Андреевич, есть ли сейчас щадящие методы, пардон, откачки лишних отложений?
- Щадящих нет! Можете взглянуть на нашего Алика.
- Опять Алик! – пробурчал Биркин, запуская в рот аппетитную семгу.
- Но наша область медицины развивается очень бурно, - продолжал Домбровский. – Нужно подождать.
- Это я не для себя, - заявила Роза, поймав хитрый взгляд Фаины. – Это мои подруги спрашивают. А Глеб пугает их высокими ценами и болью. Это больно Павел Андреевич?
- Мы ничего не делаем без наркоза, Роза Марковна.
- А можно я к вам пришлю мою приятельницу на консультацию?
- Глеб Борисович лучше меня сможет …
- От Глеба никакого толку! Он не хочет их принимать.
- Пожалуйста, пусть приходят. Я их приму. Только предварительно пусть позвонят. У меня очередь. Я их запишу.
       Надежда, до сих пор молча внимавшая лепету начальственной жены, не имевшей к медицине никакого отношения, вдруг повернулась к Славику и спросила:
- А у вас молодой человек, есть очередь на прием?
       Намек был столь недвусмысленным, что Славик растерялся. Марина выругалась про себя матом. Надежда между тем лукаво улыбнулась и пояснила:
- Вы кажется кардиолог?
       За Славика ответил Альберт:
У нас в основном без очереди кладут, если живьем довозят. Не успеваем спасти одного пациента, как тут же не успеваем спасти другого. Впрочем, очередь есть. На сердца, клапаны и прочую безделицу.
- Как это благородно! – почти серьезно подхватила Надежда и обратилась к Марине: Да, девушка?
- Да! – отрезала подружка Красавина.
       Фаина закурила.
- Вам не мешает? - спросила она Марину.
       Мутафянц сидела с краю, ближе к цветочному парапету и ветерок сдувал дым соседке прямо в лицо.
- Нет, - ответила та. – Бесплатно покурю.
- У вас не хватает на сигареты?
- Не вижу смысла их покупать, когда так много курильщиков вокруг!
       Люба хмыкнула. Она была солидарна с Мариной.
       Марина уже жалела, что вообще пошла на этот вечер. Они здесь все с образованием, с учеными степенями, только она среди них, будто овца из чужого стада, простая медсестра. Павлу стало жаль девушку. Он подмигнул ей, протянул пачку сигарет Марине и щелкнул зажигалкой.
- Угощайтесь.
- Спасибо, Павел Андреевич, выручили! – с достоинством ответила та, вытянув тонкий столбик из пачки.
 
       Надежда, которой не терпелось размяться, поглядывала на танцплощадку. Там в зале под сенью искусственной яблони колыхались пары.
- Ля-ля-ля, - подпела Калинкина в такт музыке и, наконец, не вытерпев воскликнула: Пора потанцевать!
       Вскочив, она подхватила Красавина-младшего под руку и утащила под яблоню. Вечер, от которого Марина ждала так много, складывался все хуже и хуже.
       Настю пригласил Сергей Петрович. Павел пригласил Розу.
- Я тоже хочу, - заявила Анна Григорьевна, глядя на мужа.
- Нюсик, мне нужно поговорить со старым другом, - сказал Арнольд.
- Наговоримся еще! – поддержал Анну Глеб. – Ступай, Ноли, развлекайся. Славу Богу меня мои подчиненные выручают. А то моя коза меня бы замучила.
       Остались Глеб, Алик, Люба, Тарас и Марина. Алик кушал. Разговор вдруг стих. Люба уже раскрыла рот, чтобы спросить что-нибудь у Добронравова, но он обратился к Славкиной подружке:
- А вы тоже подвизаетесь в медицине, мадемуазель?
       Марина напряглась, выпрямилась и сказала громко:
- Да, я в женской консультации. Медсестра! Уже десять лет работаю.
- Прекрасно! А сколько же вам платят?
       Вопрос был не слишком корректным. Но его задавал директор известного в Москве лечебного учреждения и она, стесняясь той мизерной суммы, которую она получала за свой труд, уклончиво ответила:
- Не много.
- Нужно найти другую работу.
- А я подрабатываю! Часто две смены дежурю. У меня же двое детей.
- А папа вам разве не помогает?
- Папа? Мы давно разведены. Он … не помогает.
- Я не понял. А Вячеслав?
- Это не его дети. Мы живем гражданским браком.
       Марина покраснела. Глеб, чтобы загладить неловкость и поддержать женщину, умеющую краснеть после десяти лет работы в женской консультации, сказал:
- Нам тоже нужны опытные медсестры. У меня есть свободная ставка. Оплата не плохая, но работа напряженная.
       Женщина воспрянула духом и улыбнулась. Она уже не раз пробовала найти престижное место, но без протекции ее никуда не брали.
- Я готова работать! Знаете сколько всего нужно детям?
- Догадываюсь! Алик, возьмешь девушку? - обратился Глеб к Биркину.
       Алик мрачно посмотрел на Марину и сказал:
- Возьму! В морг.
       Взгляд Марины потух. А Алик продолжал:
- Опять учить! Мне художники нужны, а не медсестры. Поздно к моим клиентам медсестер приставлять.
- Глеб Борисыч, вы Алика не спрашивайте. У него еще нет настроения. Он еще не накушался! – вставила Фаина.
       Алик был индивидуумом внушительных размеров. Он любил покушать, не скрывал этого и не стеснялся.
- Глеб Борисыч, мне нужен человек, - сказала Фаина.
- В новый корпус бери!
- Когда еще он откроется! Мне нужен человек сейчас! Оборудование простаивает. Деньги теряем! Я быстро научу. Вижу девушка сообразительная.
- Все, убедила. Бери!
       Фаина обратила взор к соседке и спросила: «Пойдешь ко мне?»
       Марине не понравилась Фаина, чувствовалась особая ядовитость в этой женщине, но идти в морг совершенно не хотелось и она, боясь упустить свой шанс, спросила:
- Когда начинать?
- Приходи через неделю, - велела будущая начальница и густо пыхнула дымом прямо в лицо будущей подчиненной.
       Глеб рассеянно кивнул, потому что к столику возвратилась Роза:
- Что, где?
       Муж не стал ничего объяснять ей:
- Розалия Марковна, вы прекрасно танцуете.
       Та села, победно улыбаясь. Фаина затушила сигарету и потянула из пачки другую.
- Вы слишком много курите, - услышала она от дамы напротив. – Позвоночник не беспокоит?
- Кашель беспокоит. А вы кто?
- Я – невропатолог
- Отлично. Мне нужно у вас проконсультироваться.
- Лучше не здесь, позвоните мне на работу, мы договоримся.
       Фаина обернулась к Марине:
- Запиши телефон.
       Марина растерялась:
- У меня нет с собой записной книжки.
- Как? И мобильного телефона у тебя нет?!
       Марина отрицательно закрутила головой. Фаина подняла брови и сделала гримасу, без слов говорящую: «Безобразие! В наше время, не иметь мобильного телефона просто нонсенс!»
- Я запишу, - выручил Марину Быков. - Диктуйте. Как я забыл вас зовут?
- Любовь Юрьевна! Сто тридцать пять ….
- Все, готово!
 Роза посмотрела на женщин и сказала:
- Глебушка, опять от меня тайны!
- Никаких тайн, родная моя, никаких тайн. Давай я за тобой поухаживаю, что тебе положить? Ветчина здесь очень хороша. Теперь на прилавках такой ветчины не сыщешь. Теперь она вся моченая или пересоленая, или химикалиями напичкана. Портят мясо, безбожники!
- Мне для фигуры вредно, - слегка пококетничала Роза, - но так и быть клади, съем ради Павлуши.
       Оркестр ушел отдыхать. Танцоры потянулись к своим столикам. Славик, проходя мимо Насти, чуть задел ее рукой и вздрогнул. Сердце похолодело. Он отшатнулся и чуть не сел на колени к Надежде.
- Садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь.
- Извините!
       Все засмеялись. Алик сказал:
- Держи его, Надя, а то убежит.
- Тебе повезло Надюша, что не наш Аличек к тебе приложился, - засмеялась Роза.
- Шарикову больше не наливать, - добавил Арнольд.
- Горячий парень, - не унимался Алик, - хлоп и сразу понравившейся даме на колени.
- Извините, Надежда, я нечаянно, - оправдывался Славик.
- Я не сержусь.
- Помнишь ту дамочку, Сережа, - продолжал разговорившийся Биркин, обращаясь к сначала к Быкову, а потом обводя глазами собравшихся.
       Он наелся и вошел в благодушное состояние.
- Сижу спокойно, веду прием. Вдруг слышу стук в стену. Кидаюсь в кабинет Быкова, а там страшенная такая девица сидит у него на коленях и обнимает его. Сережа вращает выпученными глазами, держит руки как крылья бабочки и боится ее оттолкнуть. Я девицу начал оттягивать от него, а она вцепилась как клещ. Чуть голову ему не оторвала. Я хочу разобраться и неосторожно спрашиваю, что она желает. Девица неожиданно перекидывается на меня и шепчет мне в ухо: «Сделай меня красивой!» Я говорю: «Мадам сделать вас красивой может только гильотина». Она пулей вылетает с криком: «Идиоты! Жулики! Красотой торгуют!» А я ведь так и не понял, почему она на тебя тогда забралась?
       Сергей усмехнулся:
- Я сказал, что операция будет стоить очень дорого. Ну, представляешь, сколько там работы?! А девица поняла, что я на нее претендую! Казус! Потом работал с ней, ничего, обошлось. Заплатила, как миленькая, хрустящими купюрами! Ничего девчонка стала, симпатичная даже!
       Алик захохотал. Пластики поддержали его. Когда смех немного утих, Люба веско сказала:
- А мы лечим и красивых и не очень. Да, Тарас?
- Что касается меня, - ответил ее муж саркастически улыбаясь. - Так у меня исключительно страшные лечатся, и учтите без надежды стать когда-нибудь красивыми! Вот невезуха!
       Люба толкнула мужа в локтем в бок.
- Аличек, хватит есть, расскажи анекдот, - попросила Надежда.
- Как хватит есть? Это не дело! А удовольствие?! Послушайте, приезжает хохол в Москву к своему другу и с порога спрашивает: «Сало е?» «Нет», - отвечает тот. «А чого йисть будэмо?» «Пойди, посмотри в холодильнике! – отвечает хозяин и идет досматривать решающий футбольный матч. Хохол открывает холодильник, достает батон докторской колбасы, нарезает и кладет на сковороду, потом разбивает два десятка яиц и все это зажаривает. Хозяин приходит и видит, что все готово, а хохол проводит по середине яичницы границу. «Зачем», - спрашивает он, а тот отвечает: «Чтобы удовольствие растянуть!» Поняла Надежда?! Не каждый день Домбровский тебя будет кормить, кушай и других не смущай! Я вот…
- Погоди! А помнишь Павел, как у Александрова больная сбежала прямо после вечернего обхода? – перебил Биркина Быков. - Сначала все чин по чину. Обследования, подготовка к операции, анализы, амбулаторно. Утром того дня ее кладут в больницу, делают операцию. К четырем она отходит от наркоза и просит медсестру вызвать ей такси, чтобы ехать домой. А сама орет от боли! Ее естественно не отпускают. Колют обезболивающее и успокоительное. Она засыпает. Вечером поздно просыпается и, наглотавшись заранее припасенных таблеток, убегает из больницы прямо в больничном халате и тапочках. Медсестра обнаружила пропажу и всех на ноги подняла. Пациентку нашли по месту прописки. Оказывается, муж запрещал ей на ночь отлучаться. Она добралась до дома и тихонько легла в постель. Как терпела, неизвестно. Привезли ее назад, к тому времени ей стало отчаянно плохо. Еле спасли!
- Да поинтереснее бывают истории, - возразила Надежда.
- Паш, а помнишь, - спросила Люба, - Васька Колобова из параллельной группы, чудной такой? Поручили ему операцию, первую. Нарыв вскрыть и вычистить. Операция не сложная, но очень болезненная. Мужик намучился. Нарыв расположен в паху, нужно не задеть жизненно важный для мужика орган. А Вася радостный такой подходит к пациенту и решает пошутить, чтобы настроение у того поднять. Начитавшись анекдотов, он говорит: «Чтобы не было заражения, удалим сначала п…, а затем опухоль!» Даже у ассистента глаза на лоб полезли. А больной вскочил и от страха под каталку забился. Еле вытащили оттуда. Сам профессор Бобров после оперировал. Васю чуть не выгнали, заступились наши, из института.
- Комолов его вытащил, зам ректора, - вставил Арнольд.
- А у меня не убегают, - сообщил Тарас. – Наоборот - не выгонишь! Им что не дай, все панацея. Помню грязь не завезли, одна старушенция ходит и ходит. Когда да когда? Я ей: «Нет грязи». Так надоела. Хоть на улице собирай. А она ушла, а вернулась с тремя пакетами и говорит: «Вот!» «Что это», – спрашиваю? «Как что? Грязь! Раз вы не можете, я сама набрала, таскай вам, а еще санаторий называется! У меня радикулит!»
       Она бросила пакеты мне под ноги и ушла, держась за поясницу. Я попробовал пакеты поднять. Ей Богу, неподъемные! В этот день грязь лечебную как раз подвезли. А старушка потом всем хвастала, что сама радикулит вылечила.
- Сереж, расскажи про блондинку, - попросила Фаина.
- Какую?
- С ушами.
- Ага! Понял. Приходит ко мне женщина, хорошенькая, прелесть! Я спрашиваю: «На что жалуетесь?» Она, ни слова не говоря, начинает раздеваться. Глазами меня огненно сверлит. Я молчу. Ничего не боюсь, потому что моя медсестра в кабинете. Если казус какой – будет свидетелем. Женщина раздевается, причем догола. Я не препятствую. Может шрам где или уродство какое. Разделась и не спеша крутится, руки вверх подняла. Я ничего не пойму. Фигурка просто класс, скульптор так не выточит. Попка, ножки, грудь. Нигде ни изъяна. Полюбовался и спрашиваю: «В чем дело?» А она мне: «Доктор, умоляю, посмотрите внимательно, где у меня недостаток?» Я не нахожу. А она: «Посмотрите внимательно! Мой муж говорит, чтобы я не слишком задирала нос, потому что нет предела совершенству!» «А голова вам на что?» – спрашиваю, имея ввиду, чтобы она пошевелила мозгами и дала отпор своему зарвавшемуся супругу. Женщина немедленно бросается к зеркалу. А личико белое чистое, и носик, и губки, и глаза, как на картинке. Она смотрится в зеркало и задумчиво говорит: «Голова? - и вдруг вскрикивает: «Уши! Доктор я все поняла. У меня отвратительные уши! Доктор, умоляю, сделайте мне красивые уши, иначе все пропало. Он меня бросит. И кому я такая буду нужна?!»
       Все засмеялись.
- Тихо-тихо-тихо! Вы еще рано смеетесь! Наденька не заливайся ты так.
       Надежда гикнула и с трудом задержала веселье рвущееся наружу.
- Это еще не все! – продолжал перекрикивая всех Сергей. – Это еще не все! Входит Павел, глубокомысленно смотрит на голую посетительницу и говорит, качая головой: «Мадам! С этим надо что-то делать! Тут работы – непочатый край!» А теперь я предлагаю выпить за Павла Андреича! Потому что даже в ид-деальной фигуре он всегда найдет что исправить!
       Все снова засмеялись и выпили.
- А теперь, мальчики, танцевать! – воскликнула Роза.
       Алик встал, потер руки. Он давно приглядывался к Насте, но стоило ему подняться, как Фаина бросила не затушенную сигарету в цветы и процедила сквозь зубы:
- Пошли.
- Пойдем, конечно, но что ты делаешь? Что ты делаешь? Когда-нибудь пожар сделаешь, а мы на последнем этаже.
- Кто бы говорил! Сам хотел наш город замусорить!
- Пригласи меня, - шепнула Славику Марина.
       Славик кивнул головой и скрепя сердце поплелся на пятачок, хотя ему хотелось еще выпить и послушать, о чем будут говорить Глеб с Арнольдом.
       Тарас потянул за собой Любу, но та фыркнула: «Отстань!».
- Я же хотел…, - стал оправдываться он, но жесткий взгляд жены заставил его замолчать.
       Подойдя к мрачно поджавшей губы Розе, Тарас сказал:
- Прошу вас потанцевать со мной.
       Роза расцвела.
- Ну, пойдемте уж. Вас как зовут? Я что-то не видела вас в клинике.
- Я из другого ведомства.
- Оказывается, и в других ведомствах работают галантные кавалеры!
       
       Павел подумал и увлек на танцплощадку Любу. Он весь вечер боялся, что она выкинет какой-нибудь фортель, и решил немного за ней поухаживать. К счастью та весь вечер молчала (по просьбе Насти), но один на один не выдержала:
- Друзья у тебя Павлуша, все такие …,- начала она.
- Какие?
- Все больше нужные люди.
- Ты, как всегда, права. Все здесь нужные мне люди. Ты, например, и Тарас.
       Люба не смутилась.
- Я меньше всего тебе нужна. Зачем попросил Настю, чтобы я помалкивала?
- Я не просил.
- Не верю! Ты просто уходишь от острых вопросов!
- А у нас есть острые вопросы?
- Есть!
- Это хорошо, это важно, чтобы в жизни были острые вопросы. Но я хочу, чтобы сегодня все отдохнули от острых вопросов.
- Странно как-то, Арнольда позвал. С женой.
- Ничего странного. Арнольд мой учитель. И твой, кстати. Ты до сих пор сердишься на него за то, что он гонял тебя на экзаменах?
       Павел посмеивался над Любой.
- Ты невозможен! – вскипела она.
       Партнер стал серьезнее.
- Тебе интересно, так и спроси: «Что тут делает Арнольд?»
- Мне неинтересно!
- А я все-таки скажу. У нас открывается новая клиника. Я думаю, Добронравов будет звать Арнольда к себе.
       Глаза Любы загорелись.
- Павел, но можно что-нибудь сделать для своих друзей?
- Не понимаю о чем ты?
- А как же Тарас?
- Что Тарас?
- Сколько он будет сидеть в своем санатории? Ты должен помочь ему!
- Он меня ни о чем не просил.
- Я тебя прошу! Я! Можешь ты это сделать для меня?!
- Я в клинике не командую.
- Но поговорить можешь? Тебя все так расхваливают. Тебя ценят. Тебя послушают. Павел! Раз в жизни сделай что-нибудь для нас!
- Ладно, я поговорю.
- Спасибо, Павел. Я буду тебе очень благодарна!
       Павел уже жалел, что пошел на поводу у жены, и пригласил Любу.
       За столом продолжали кипеть страсти:
- Глеб Борисович! – поднялась веселая и изрядно захмелевшая Надежда. – Вы как всегда не танцуете?
- Я не умею.
       Калинкина взглянула на танцплощадку:
- А кто здесь умеет?
- Давайте лучше выпьем, Наденька, пока они переминаются с ноги на ногу.
- За что пьем? – спросил Быков, услышав с другого конца стола предложение руководителя.
- За Российскую медицину и за ее замечательных представителей, собравшихся за этим столом!
       Надежда села и подняла свой бокал:
- За нас!
- За нас!
       Музыка стихла. Танцоры рассеялись по компаниям. Принесли горячее. Снова посыпались тосты: за именинника, за семью, за детей, за родителей, за друзей. Алик без устали рассказывал анекдоты. Снова пили.
- Хороший у тебя коллектив, Глеб, веселый, - сказал Арнольд.
- Это за столом. А так они люди серьезные, свое дело знают, за место держатся. Вот в новое здание переезжаем! Многопрофильная клиника - это совершенно другая нагрузка на людей.
- Слышал! Неужто отдаешь дело?
- Нет, отчего же? Все мое теперь будет. Здание построил. Буду не только мордашки перекраивать. Там и терапия, и общая хирургия, и глазное отделение, и неврология, и прочее. За серьезное дело берусь.
- Лихо! Высоко взлетаешь!
- Развиваемся! Нельзя, Ноли, на месте стоять. Пока растешь – ты в безопасности, начнешь тормозить, все, конец, сомнут конкуренты и ноги вытрут. У меня предложение к тебе есть.
- Ко мне?
       За столом все насторожились и притихли, молча, ковыряя вилками. Замолк даже Алик.
- Я слушаю тебя, Глеб, но может поговорим тет-а-тет?
- Мне от моих коллег-соратников скрывать нечего. Это как говориться мой золотой запас. Теперь людьми принято бросаться, но это гибельная позиция. Такое сокровище как квалифицированные кадры нужно беречь и лелеять. Мой сотрудник должен быть уверен в своем будущем. Тогда будет полноценная отдача. Короче, я предлагаю тебе заведовать отделением кардиологии.
       Павлу приятно, что теперь он добром отплатит учителю, за его заботу. Это он предложил кандидатуру Красавина - старшего своему директору.
       Славик обеспокоился. Предложение Добронравова для обеих сторон было одинаково выгодно и невыгодно. Приглашать со стороны прославленного профессора очень дорого. Поэтому сплошь и рядом в таких клиниках превалируют специалисты, едва подбирающиеся к среднему возрасту. Это народ в основном еще достаточно молодой и рьяный. Они кое-чему уже научились и теперь хотят быстрых денег. У стариков свои замашки. Особенно у людей, успевших поработать во времена Советского Союза. Они относятся к делу, как к делу, а не только как к средству добывания денег. Иметь в своей клинике такого человека как Арнольд значило в какой-то мере плясать под его дудку.
       Его отчиму тоже было над чем подумать. Бросить свое высокое положение и престижную клинику не всякий решится.
       Славик так встревожился, что забыл про женщин. И про Марину, и про Настю, которую сверлил весь вечер глазами, не решаясь пригласить танцевать, чтобы потискать немножко на танцплощадке. Он перестал обращать внимание на Надежду, которая невзначай то рукой, то коленом прижималась к нему. Уход Арнольда для Славика будет определенно означать и его увольнение из кардиоцентра. Его не любили как блатного, считая, что он пригрелся за спиной у дяди. Похоже племяннику пора искать работу. Без Арнольда его выкинут в два счета.
       Красавин - старший подумал и сказал:
- Сию секунду ответ не дам. Хочу подумать.
       Он взглянул на Славика. Глеб тут же перехватил его взгляд и счел нужным пояснить:
- Сам будешь набирать персонал. Вячеслава можешь взять.
       Славик расслабился.
- Я подумаю, подумаю, - ответил Арнольд неопределенно.
- Но не долго.
- Когда нужно приступать?
- В четвертой декаде. Приблизительно ноябрь-декабрь.
- Значит, у меня есть еще пару месяцев?
- Да, но я хочу заручиться твоим согласием в течение недели-двух. Мы обговорим план заранее, потому что когда здание будет готово, нам некогда будет совещаться. Хочу сразу после Рождества открыться. Перерыв должен быть минимальным, а то я всех прежних клиентов в момент растеряю. Ну, хватит. Оставим на сегодня дела. Что загрустили? Праздник продолжается. Налейте бокалы, налейте бокалы полне-е-е! Господа, у меня тост!
       Все затихли. Славик толкнул Марину, которая под шумок с упоением хрустела шоколадом. От испуга она выплюнула кусочек прямо на скатерть.
- Уважаемый Павел Андреевич, - начал Добронравов, - четыре года нашей с вами работы показали, что вы явились весьма ценным приобретением для нашего лечебного учреждения! Желаю еще долго плодотворно трудиться на ниве красоты и здоровья наших сограждан!
       Это были именно те слова, которые именинник весь вечер надеялся услышать от своего руководителя. В сущности ради этих слов и затевалась эта дорогостоящая вечеринка. Его работой довольны, на обозримый период будущее обеспечено. Его ценят, ему дадут спокойно работать и зарабатывать. Это важно. Это главное!
       Павел разомлел и окинул взором компанию. Безупречно белые скатерти, тонкие сияющие фужеры, удобные мягкие кресла, респектабельные люди за столом и обнадеживающие слова руководителя позволяли ощущать себя успешным и благополучным.

       Оркестр играл быструю музыку. Надежда пританцовывала на месте, напевая:
- Мусик-пусик, мусик-пусик, миленький мой…
       Стол от ее движений слегка трясся.
- Глеб, - сказала Роза, - Надюша сейчас стол перевернет. Иди, что ли потанцуй с ней.
       Надежда подскочила.
- Глеб Борисович!
       Глеб поднялся.
- Глеб, ты, в самом деле, хочешь танцевать? – спросила, противореча себе Роза.
- Да, не все тебе одной кренделя ногами на паркете выписывать.
       Павел чуть не засмеялся, представив дородную Розу, выписывающую кренделя на ресторанном пятачке.
- Глеб Борисович, ну что же вы? – воскликнула Надежда, видя, что тот остановился.
- У тебя неуемный темперамент и нереализованный потенциал, Надежда, - сказал Добронравов. – Я с тобой потанцую, как-нибудь, а сегодня я еще не танцевал с очаровательной женой именинника!
       Уводя Настю на танцплощадку, Глеб кинул через плечо:
- Мужики взбодритесь.
       Роза надула губки. Фаина толкнула ногой под столом Алика и незаметно показала ему глазами на Розу. Тот все понял, отхлебнул вина из бокала и встал перед женой Глеба, вытянув руки по швам.
- Роза Марковна, прошу вас на танец.
       Роза улыбнулась и сказала:
- Да ну тебя, Алька, ты как тюлень на волнах из стороны в сторону будешь качаться.
- Покачаемся вместе, Роза Марковна.
- Ладно уж, пошли, Казанова!

       Славик снял надоевший галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Настя все больше притягивала его к себе. Если бы было можно, он смотрел на нее не отрываясь, и поэтому старался не глядеть на Настю и Павла, который по хозяйски то трогал жену за голое плечо, то поправлял локон, то клал руку на колено. Славик завидовал. Он оглянулся. На танцплощадке была уже тьма народу. Певицу с низким голосом сменил паренек с тонким тенорком. Звонким голосом он «зажигал быстрый танец».
       Лишь только Добронравов вернулся, Славик встал:
- Павлуш, ты конечно у нас именинник, но я не могу пригласить тебя на танец, поэтому я прошу разрешения потанцевать с твоей женой, но ты считай, что я танцую с тобой.
- Вячеслав! Ты пьян! – взвизгнула Марина и залилась веселым смехом.
- Танцуй, Бог с тобой! – махнул Павел.
- Настя, - Славик протянул руку через стол, но она, будто не заметив, поднялась и одна направилась к заходившейся в экстазе группке.
       Славик поспешил вслед.
- Пойдемте Мариночка, тоже разомнемся, - сказал виновник торжества.
       Марина радостно вспорхнула.
- Я готова!
       Солиста на сцене уже не было. Пятачок был почти пуст. Пианист неспешно перебирал клавиши. Разгоряченные предыдущей пляской посетители ресторана продолжили возлияния.
       Павел обнял Марину и медленно повел. Он уже не кружил ее и не выделывал коленца и не заглядывал ей как прежде в глаза. Марине уже не так нравилось танцевать с именинником, который сейчас еле-еле переставлял ноги. Она была разочарована, хотя увидев Настю сразу поняла, что у нее нет шансов. Впрочем ничего такого она и не думала, она любила Вячеслава, но было неприятно сдавать позиции.
       А Павел, пытаясь не выпускать из вида свою жену, нервничал: «Лапает гад. Чуть ли не в трусы, сволочь, лезет! А глаза в лифчик запустил. Говорил ей, не надевай эту короткую кофту! Дурак я! Пустил котишку в погреб сливочки слизывать. А она шепчет ему что-то на ухо. Наша святая невинность! Будто не замечает, что я за ней зорко слежу. Возьму и прямо здесь надаю пощечин, чтобы знала! А ему кулаком в нос, чтобы кровью залился и грохнулся под рояль!»
- Что вы сказали, Мариночка?
- Жарко! Хорошо, что мы на веранде сидим!
- Да.
       А Настя в это время шептала Славке:
- Ну, зачем ты меня танцевать пригласил? Павел болезненно ревнив!
- Я его понимаю, - улыбался Вячеслав.
- Раз понимаешь, то я сейчас уйду, скажу, что нехорошо себя чувствую. Не обижайся.
- Настя!
- Все!
- Нет!
       Он крепче прижал ее к себе, чтобы она не вырвалась.
- Пусти.
- Не пущу!
- А я буду скандалить!
- Я тоже!
       Музыка неожиданно смолкла. Настя сбросила руку партнера, повернулась и направилась к столику. За ней Слава, за ними Павел и Марина.
       Все снова заняли свои места. Настя демонстративно положила руку на колено мужа. У Славика застучало в голове. Он вдруг снова вспомнил, что ведь между ним и Настей тоже что-то было! Когда-то! Но тогда он был влюблен в Маргариту, которая любила Арнольда. Какая ошибка! Судьба посмеялась над ним. Это он мог бы теперь беззаботно трогать и обнимать эту женщину, как сейчас это делал его друг.
       В зале началась суета. Официанты натянули между колоннами красный шелковый канат, огораживая танцплощадку. На сцену вышел конферансье в костюме змея и громко объявил: «Уважаемые гости, дамы и господа, прошу внимания! Кульминация праздника! Сегодня, здесь и сейчас будет произведен розыгрыш призов ресторана «Райский уголок». Условия таковы: во время танца в момент известный лишь кое-кому наверху, с потолка на несколько секунд опустятся райские яблочки. Кто успеет сорвать яблоко, тот получит приз! Яблоко не следует кушать, потому что оно восковое, но его можно обменять на это чудесное эксклюзивное шампанское, которого нет в продаже! Вы не увидите его даже в нашем меню! Это шампанское можно только выиграть! Внимание! На танцплощадку приглашаются наши очаровательные дамы! Мужчины становятся вокруг и криками и хлопками подбадривают своих спутниц! »
       Оркестр заиграл марш. Два ангела притащили на сцену ящики с бутылками. На танцплощадку потянулись женщины. Роза, Настя, Марина и Надежда тоже решили идти. Мужчины пошли смотреть. Люба и Фаина остались за столом сторожить сумки.
       Музыка сменилась, темп ее постепенно увеличивался. Женщины, каждая на свой лад, отплясывали быстрый танец. Конферансье подбадривал их и делал замечания: «Активнее, активнее, девушки! Не стоять на месте иначе яблоня рассердится и не опустит нам свои ветви. Все останутся без шампанского! Мужчины веселее! Не напирайте на канат! Дамы не смотрите все время вверх, упадете!»
       Мужчины, разгоряченные спиртным хлопали, топали и кричали: «Люся, Таня, Ира, давай, давай!»
Яблоки опустились и мгновенно вновь улетели к потолку. Кое-кто успел ухватить себе восковой плод и теперь победно поднимал руку вверх. Несколько яблок упали сами собой, и за них теперь шла борьба на полу. Одно яблоко угодило Славику прямо в голову, потому что тот нагнулся над канатом, чтобы лучше видеть, как танцуют женщины. Он успел подхватить его с полу. Кроме него яблоко смогла поймать только Настя. Обменяв их на две квадратные бутылки шампанского, участники розыгрыша вернулись к столу как победители. Славик вручил свою бутылку имениннику, Настя, не раздумывая, отдала свою - Добронравову. Вручение обеих бутылок было встречено рукоплесканиями.
- Вот так этикетка! – воскликнул Глеб.
- Что, что там? – заинтересовались гости.
       Бутылка пошла по рукам. На этикетке была нарисована яблоня, змей, сползающий по ней и Ева, вручающая яблоко Адаму.
- Ну что? Разопьем на посошок?
- Несите домой, Глеб Борисович, - запротестовали присутствующие.
- Нет! С такими вещами нужно расправляться быстро и без сожаления.
       Шампанское оказалось самым обыкновенным, но в голову ударило сильно.
       Поздно ночью гости вывалились на улицу шумной веселой компанией и дружно ловили такси. Павел едва не забыл коробку с картиной. Алику опять пришлось возвращаться за ней. Гости расстались не сразу, потому что им попался микроавтобус, который всех по очереди развез по домам. По дороге домой затянули «Ночное рандеву».
       Наутро Славик проснулся у Марины с неутешительной мыслью: «Я влюбился, я влюбился! Только этого мне не хватало! И в кого?! В Пашкину жену! Катастрофа!»
       Марина ухаживала за Славиком, думая про себя: «Как удачно мы сходили с ресторан! Теперь я не пропаду! Удачно устроюсь. Ребятам дам образование! Как важно оказаться в нужном месте в нужное время!»
       Павел и Настя уснули только под утро. Они не считали убытки, но Настя укоряла мужа:
- Зачем устроил показуху?
- Что же ты хочешь, дорогая? Я борюсь за место под солнцем!
- По-моему ты только пристроил на работу Арнольда, Славика, да в придачу к ним Мариночку!
- Не злись. Между прочим, я впервые увидел, какая у меня жена при полном параде. И всем показал! И тебе лучше. Пусть узнает Славик, что потерял, пусть локти теперь кусает! Я видел, он, словно кот, облизывался.
- Да мне все равно.
- Короткая у баб память.
- Дурачок, просто я тебя люблю.
- А его?
- Нисколечки! И сегодня в этом убедилась!
- Я не понял, а кто прижимался к нему всем своим естеством? Противно было смотреть! Глазки масляные… шепот на ушко!
- Ну его к ч… !
- Скажешь, равнодушна к нему?!
- Не только равнодушна, а разорвала бы его на кусочки!
- О, как?! И до сих пор отомстить хочешь?
- Конечно! Но как отомстишь? Теперь Макса ему подкинуть? Так парень уже большой. Славик может только обрадоваться, сына ему вырастили! Вот тебе сын на блюдечке с голубой каемочкой. А мы парня потеряем. Да и Максима жалко. Он тебя любит, отцом считает.
- Я и есть отец! А Максим молодец! Хороший парень вырос. Я рад, что помог тебе с ним. Ты тоже у меня умничка. Все выдержала сегодня на высшем уровне! Даже Глеб не устоял, пригласил тебя! А ведь он никогда не танцует!
- То-то же! А ты сегодня выглядел на миллион долларов! А Славик в своем дешевом костюмчике ничто перед тобой. Твои бабы глаз с тебя не сводили. А Марина чуть дыру не просверлила.
- Ерунда! – отрицал Павел, но ему было приятно то, что говорила жена.
       Он засмеялся.
- Что ты смеешься? Отвечай сейчас же!
- Интересно было бы у Красавина бабу отбить! Попробовать что ли?
- Не смей! Слышишь, не смей! Я тебе задам – отбить!
- Тихо, тихо задушишь! Сдаюсь! Не буду отбивать!
- Смотри у меня!
       Настя снова переключилась на Максима.
- Сына я ему не отдам. Не захотел и ладно.
       Она вздохнула.
- А так как отомстишь? Не убивать же его теперь за то, что по молодости девку трахнул.
       Павел неожиданно вскипел:
- Как у тебя все легко получается! Трахнул и ушел! А девичья гордость?!
- Эка вспомнил! У тебя до меня разве никого не было?!
- Были, были. Женщины в расцвете лет!
- Кстати! А со мной?
- Что с тобой?
- При мне женщины были?
- С ума сошла! Конечно, нет! - убедительно возмутился он, но невольно вспомнил хорошеньких девушек с трассы Москва - Волоколамск, после которых они со Славиком не вылезали от венеролога. – Нет! – почти крикнул он.
- Тише! Я верю, верю. Обнимай меня, крепче, что застыл?
- Я не застыл. А ты бы хотела ему отомстить?
- Хотела. Но не сильно. Так легко отомстить, чтобы помучился немного и пожалел, что так скоропалительно меня оттолкнул.
- Могу морду ему набить.
- Брось, я пошутила. Глупо как-то морду ему теперь так бить, он не поймет за что. Вы же друзья. Забудь. Ложись поудобнее, возьми еще подушку.
- Что это ты сегодня такая ласковая? Славик возбудил?
       Павел попробовал высвободиться.
- Опять?! Хватит. Ты сам меня волнуешь в тысячу раз сильнее Славки.
- Ой, врушка! Какая же ты врушка! Иди сюда!
       Картину решено было не выбрасывать, а повесить в комнате Максима.

Глава 57. Настя. Август 2004 года. Пятница.

       Известно, что москвичи год за годом ждут жары. Трудно их винить в том, что после долгой зимы они хотят отогреться на солнышке, накупаться в теплых водоемах и пожить на своих подмосковных участках как в Крыму. Их совсем не огорчает всемирное потепление, потому что они его не чувствуют. Синоптики всякий раз предвещают жаркое лето … зимой. И почти всегда ошибаются. Жары начинают ждать с конца апреля. Потом на очереди май. А когда дожди и холод дотянутся до середины июня, жители столицы приходят в уныние и начинают ждать заветного первого июля и под звон гулких капель рассуждают, что болота будут гореть, а в городе невозможно будет дышать. Но в июле температура неожиданно падает до тринадцати градусов и снова небо источает бесконечную влагу, клубника гниет прямо в зародышах, и москвичи вздыхая говорят, что в августе-то лето возьмет свое. Посетуют, что отпуск нужно было брать в августе. Но чаще всего и август не оправдывает их ожиданий. В конце июля правда бывает неделька-другая настоящего тепла. Но люди пока раскачаются, пока выползут на пляж под солнышко позолотить свои бледные телеса, тепла уж и нет. В конце концов, выдается более менее солнечный сентябрь, вспыхнет вялым теплом короткое бабье лето и легкие платья снова занимают свое место на верхних, мало доступных полках шкафов. Так бывает чаще всего. Но уж если жара действительно наступила, то жители столицы начинают изнывать от жары, жаловаться и с нетерпением ждать прохлады. В этом году август выдался на удивление жарким.
       Стажировка подходила к концу. Настя вышла из клиники. Она не спешила. Дома ее встретит тишина. Непривычно и даже страшно там одной.
       Павел уехал на неделю в Киев, чтобы участвовать в консилиуме по поводу исправления одного «высокопоставленного лица». Сегодня был еще только третий день после его отлета. Муж позвонил в четыре часа по сотовому. Спросил, что она делает. Она ответила, что еще на работе, просила быстрее вернуться.
- Потерпи немного. Дня три - четыре и здесь все закончится. Смотри, не загуляй там без меня.
- Даже не хочу отвечать!
- А что голос дрожит?
- Старая песня.
- Все узнаю!
- Настроение испортил!
- Не сердись. Люблю, ревную. Целую, пока.
- Всего хорошего.
       Настя вышла из клиники, и разговор с мужем немедленно вылетел из головы. На дворе лето, на душе весна. Ей доставляло огромное удовольствие наблюдать, как Красавин следит за каждым ее шагом. Она делала вид, что не понимает, что он крепко втюрился. Пусть с опозданием на двенадцать лет, но это он теперь краснел и бледнел при ее появлении. Это он, а не она старался лишний раз попасться ей на глаза.
       «Ничего, - думала она, - Пусть помучается, немножко. Для профилактики не вредно. А у меня все хорошо! Замечательный муж! Чудные дети!»
       До ее операции у них с Павлом не все складывалось. Вероятно, она сама была виновата в этом. Она даже не пыталась что-то изменить. Она чувствовала себя полностью зависимой от мужа, больше того, она потакала ему, считая себя обязанной так выказывать свою благодарность за то, что он сделал для нее и Максима. Перелом наступил в тот день, когда она нашла в себе силы настоять на операции. Поначалу она и не думала так упираться, но когда Павел чересчур жестко поставил ее на место, ей вдруг стало обидно. И Люба ее поддерживала.
       Настя вспомнила, что когда-то и она была и целеустремленная и настойчивая. Она ставила пред собой цели и добивалась их. И она переломила ситуацию, Павел сдался. Оттого что он уступил ей, она почувствовала себя любимой и нужной. Благодаря новой внешности она обрела уверенность в том, что такую красавицу муж никогда не оставит. И она стала понемногу наглеть, приказывать, строго спрашивать с Павла. И он, похоже, понимал, что статус у нее изменился. Что теперь она имеет право приказывать ему.
       Он стерпел, когда она вытащила из шкафов сувениры Андрея Леонидовича и расставила их по полкам. Квартира приобрела совершенно другой облик.
       На унылых стенах появились картины, на окнах - цветы. Сервант заполнился статуэтками и изящными вазочками. Настя провернула небольшой ремонт, сама выбрала обои и частично поменяла мебель, обзаведясь креслами и пуфиками. Она переоборудовала комнату Максима, сделала ее более современной, стильной. В доме стало уютнее.
       Андрей Леонидович, увидев изменения, покачал головой и сказал безапелляционно:
- Мещанство, излишества.
- А мне нравиться, - возразила, наверно впервые, невестка.
       Свекор нахмурился и долго не появлялся у них дома. Павел вспылил, но она отрезала:
- Я не собираюсь всю жизнь провести в кубрике, - отрезала она, вспомнив рассказы Зои Константиновны.
       Муж вынужден был согласиться, потому что ему тоже нравились изменения. Тем инцидент и закончился.
       Про себя она отметила и эту маленькую победу. Настроение у нее теперь было не мрачно-покорное, как прежде, когда счастливой она себя чувствовала только вне дома. Главное, она перестала болезненно, всем существом ощущать присутствие рядом мужа, которому нужно всечасно и ежеминутно угождать, чтобы он не сердился. Теперь она, будто сквозь пелену, смотрела на вспышки его недовольства. Он не тяготил ее как когда-то. В общем она была довольна жизнью.
       Но сегодня, выйдя из белого бетонного здания кардиоцентра, ее вдруг захлестнула свобода. Пятница и два совершенно незанятых дня впереди! Павел далеко. Максим и Леночка с бабушкой и дедушкой отдыхают на море!
       Настя вдохнула горячий воздух и опьянела от чувства безграничной возможности потратить эти дни на себя. Она может потратить время на себя, только на себя!
       Пожалуй, у нее не было такого приволья со дня свадьбы. Она забыла, как это бывает.
       Она может завтра с утра отправиться на пляж и, лениво поворачиваясь со спины на живот, загорать, не ожидая каждую секунду, что ее поднимут дети или муж и повлекут, куда им вздумается. Она будет ловить на себе восхищенные взгляды мужчин, просто так, для тонуса. И никто не устроит ей сцену. Или забурится прямо сейчас в супермаркет и будет бродить, бродить, рассматривая товар, не будучи понукаемая никем. А может быть лучше заглянуть в пиццерию и не спеша съесть пиццу, запивая ее бокальчиком мартини, бездумно поглядывая на улицу, не беспокоясь ни о чем? Или сходить в кино и, взяв огромный пакет поп корна, хрустеть соленой кукурузой, следя за перипетиями на экране и главное пойти на тот фильм, который ей самой хочется посмотреть.
       Настя стояла на проспекте и прикидывала, начать ли ей осуществление этого грандиозного плана сегодня же или перенести начало на завтра.
       Ее кто-то окликнул. Она обернулась. С букетом красных роз перед ней стоял Славка. Обычно Настя старалась беседовать с Красавиным серьезно и не реагировать на его шуточки и заигрывания. Но сегодня кавалер был так хорош собой, а настроение настолько чудесным, что она не могла больше соблюдать вежливый нейтралитет и широко улыбнулась:
- Привет!
- Подвезти? – весело спросил Славик и протянул букет.
- Это мне?
- Конечно. Ты как цветы, цветы как ты. Каламбур. Поехали?!
- Троллейбус уже на горизонте.
- Поехали, поехали, - удержал ее за локоть Славик, чтобы она не вздумала идти к остановке.
- Тебе такой крюк делать!
- Ничего страшного, я совершенно свободен... до пятницы!
- Сегодня пятница!
- До следующей, - нашелся Славик, игнорируя тот факт, что Марина просила его придти пораньше, чтобы засветло добраться до дачи.
- Я тоже, - неожиданно для себя, воскликнула Настя и ощущение безудержной вольницы отразилось на ее лице. – Павел улетел в Киев.
- Когда вернется?
- На следующей неделе.
- Здорово! – обрадовался Славик и потянул женщину к стоянке автомобилей.
- Куда ты меня тащишь? Славка! – смеясь, спросила его она, еле поспевая на высоких каблуках.
- Еще не знаю! И не спрашивай!
- Сумасшедший!
       Они добежали до его машины. Он усадил ее и, поправив край платья, захлопнул дверцу с видом удачливого птицелова, поймавшего редкую птичку.
- Сверим направление, - сказал Славик, устроившись рядом. - Стоп, - воскликнул он, взглянув на поникшую стрелку счетчика бензина. - Направление Норд-норд–ост!
- Направление - Марьина Роща!
- О! Мы едем к тебе домой?
- Я еду к себе домой, а ты не знаю!
- Как скучно! Женщина весь вечер одна. Я предлагаю другой вариант!
       Славик запнулся. Он понял, что у него нет свободной хаты. Дома - мать и Арнольд, Маргаритину однушку от безденежья сдали, у Марины – Марина. Дешевых мотелей, как за границей, где можно побыть наедине с любимой женщиной, нет!
       «Ч…т! Если бы знать заранее! Я бы позаботился! - в отчаянии подумал ухажер и решил: Все равно нужна сначала развлекательная программа! Вряд ли жена Домбровского решится на что либо большее».
- Как насчет уютного кафе?
- В такую жару?
- А почему бы нет?!
       Настя усмехнулась. Ей мучительно захотелось пройти по краю пропасти. В голову пришла дерзкая мысль: «Поступить с ним также как и он со мной. Соблазнить и бросить! Но нет! Он меня не соблазнял. Я сама с ним пошла. Тогда можно просто переспать и бросить! Обидно, что он не может после этого забеременеть! Ха-ха-ха! Пусть хотя бы помучается! Жаль, что Павлу нельзя рассказать про эту замечательную идею. Воплотить ее вряд ли получится. Нельзя рисковать семьей и благополучием. Павел не простит. Нет-нет-нет! Дрянь всякая лезет в голову. Но можно пойти в кафе - это нормально. Тратить день на себя можно начать и завтра!» Она решилась:
- Только подальше от знакомых!
- Я знаю один удаленный ресторанчик с кондиционером.
       Она кивнула головой.
       Машина снова заурчала и тронулась. Настя ласково теребила шелковистые лепестки. «Славка с Павлом друзья. Не будет же Славка болтать, что он и его жена… Не влюбился же он по настоящему! Столько женщин у него было. Что для него еще одна такая дурочка? Нет, не стоит! … Или стоит? Если Павел узнает, я от всего откажусь, скажу – мстит, что я ему отказала! Павел любит меня. В крайнем случае, поскандалит, подуется. Или скажу, что отмстить хотела. Нет. Так нельзя. Что же делать? … Доведу до белого каления и дам отставку! Динамо работает!» Она засмеялась сама с собой.
- Я смешон? - спросил Славик. - Я сделал что-то не так?
       Он неожиданно покраснел! Настя увидела, что подбородок его чуть задрожал. Она рассмеялась еще пуще. Ей было до безумия лестно, что кумир всех институтских девчонок дрожит и краснеет от одной ее улыбки. Новая внешность подарила ей новые возможности и новый характер. Вернее то, что она много лет была вынуждена держать в себе, выплеснулось наружу. Она обрела уверенность и раскованность в отношениях с людьми. С нее слетела болезненная скромность и зажатость, оберегающие ее внутреннее «я» от обидного пренебрежения. Она перестала копаться в себе, отыскивая все новые и новые недостатки. Прежде мир заглядывал в нее, постоянно оценивая, достойна ли она этого мира. А теперь она будто растворила окно наружу. И забыла про себя. Внутри было все спокойно. Она сама уже пристально следит за миром, сама решает, кто достоин ее внимания, а кто нет. До операции случайно услышанное в отношении ее внешности едкое замечание отзывалось внутри болью, будто в сердце попадала капля яда. Если раньше она смущалась, тревожно ожидая критики в свой адрес даже от Павла, то теперь нелестные отзывы о себе она пропускала мимо ушей, они были просто нелепы. Она говорила «сами-то какие!» и смеялась над ними. И глядя на Славика, она наблюдала за ним словно в театре, словно непосредственно ее это не касалось, но она в шутку решила поучаствовать в спектакле и подыграть артисту.
       Как зритель, она тоже дрожала от возбуждения в преддверии счастливого конца спектакля. Виновные наказаны, справедливость торжествует. Она радовалась, что не сказала Павлу, что проходит стажировку в кардиоцентре. Пару раз за это время муж подвозил ее к больнице и она, помахав ему рукой и проводив взглядом, спешила к метро, чтобы добраться до места стажировки. А сегодня она вообще свободна.

       Кавалер завез женщину аж в Тушино. В дешевое кафе на берегу Москвы-реки. В зале работает кондиционер, но все равно было душно. Они сели за столик, раскрыли немудрящее меню.
       Славик измучился. Он уже не может думать о том, что перед ним жена его единственного друга. Он с удивительной ясностью помнит, что он, именно он, Вячеслав Красавин, был ее первым мужчиной. Путем сложных логических рассуждений, он доказал себе, что если бы не Павел, который увел у него Настю, возможно он и разглядел бы в трепетной девчонке ту единственную, которая предназначалась ему, Славику Красавину, судьбой. Он должен был жениться на ней. И Арнольд тоже виноват, потому что подсунул ему Маргариту. И Марго виновата, что без любви вышла замуж. А он только невинная жертва чужих манипуляций! Он изломал свою судьбу, потому что они вмешались. Он решил, что сейчас имеет больше прав на эту женщину, чем кто бы то ни было.
       Осталось только убедить в этом Настю, заставить развестись с Павлом и выйти замуж за него, тем самым исполнить предназначение рока. Судьба уже раз толкнула их друг к другу, а они не поняли! И вот им снова дан шанс! Конечно, никаких гражданских браков! Он сразу поведет ее в ЗАГС! А может быть и в церковь! Такая женщина как Настя, не станет довольствоваться вольноприходящим мужем-партнером. Ему этого и не нужно, с Настей. Ему важно удержать ее возле себя, пусть хотя бы документом, а он хочет быть с нею каждое мгновение. Сейчас предстоит самое трудное. Он должен убедить ее, что он лучший в моральном и в физическом плане. Главное в физическом. Если он сможет склонить Настю к сожительству, то дело на девяносто процентов будет сделано. А Павел? Павел должен будет понять и простить! И Настю и его, Славика, потому что он же когда-то простил Пашке то, что он увел у него Настю.
       Славик, конечно, никого не прощал. Ему тогда и в голову не могло такого придти. Он был рад, что Настя вышла замуж и освободила его от претензий. Но сейчас, по прошествии времени, с тех пор как он втюрился по уши в Павлушину жену, ему стало чудиться, что все было именно так.
       А не простит Пашка, то так тому и быть. Все равно вынужден будет смириться с выбором Насти. То, что она выберет его, бесподобного и великолепного, Вячеслава Красавина, ухажер не сомневался.
       Он открыл меню:
- Что будешь?
- Хочу мороженного.
- Выбирай.
       Она не стала читать и сказала:
- Я хочу мороженое!
- Выбирай: кокосовое, ванильное, клубничное?
- Ванильное и клубничное.
- Отлично! Что будешь пить? Может быть водку?
       Настя засмеялась предположению, что она будет пить водку.
- Нет.
- Тогда вино? Шампанское?
- Я ничего не хочу. В такую жару нельзя напиваться.
- Никто не собирается напиваться, - шутливо возмутился Славик, хотя ему хотелось выпить для тонуса.
- А если выпить вина из холодильника, за встречу?!
- Я бы лучше газировки ледяной попила.
- Лады! А поесть что-нибудь?
- Как хочешь, мне только мороженное и лимонад!
       Славик был ужасно голоден. Он не обедал сегодня, и сказал официанту:
- Нам, пожалуйста, «Свадебное», похолоднее, два мороженного, шоколад, фрукты и бутылку лимонада.
- Сначала – мороженное, - попросила Настя.
       Принесли сразу все. Настя сняла крем с ванильного мороженного и отправила в рот:
- Блаженство!
       Вячеслав вожделенно посмотрел, как она слизывает подтаявшую верхушку.
- Если хочешь, ешь клубничное, - сказала она, заметив его жадный взгляд.
- Нет. Я мороженое не люблю.
       Славик разлил вино по бокалам.
- За нас! - предложил тост Славик.
       Настя решилась выпить немного и добавила:
- За встречу!
       Славик опрокинул бокал целиком в рот. Настя отпила немного вина и поставила, но его терпкий прохладный вкус понравился ей.
- Пей, - сказал Славик.
       Она покачала головой:
- Я буду пьяная.
- И чудесно! Для этого и пьем.
- Я редко пью вино. Вот это вкуснее.
       Она отпила газировки из бутылки и пояснила:
- Дома отец очень пил. Домой придет, бутылку самогонки или водки принесет и пьет, а потом еще сгоняет. Так, пока не упадет. Поспит немного, а потом просыпается, начинает чертей гонять, глаза у него страшные, белые, будто и вправду бес вселился. Нам с мамой часто доставалось. Белая горячка так начиналась. Где мы только не прятались от него, и в кукурузе, и в курятнике, и в огороде. Найдет – измолотит. Наутро не понимает ничего. Говорит, чертей гонял. С тех пор я и не люблю домашнего пьянства. Нельзя дома вина держать. Мне еще повезло. У меня мама больная. Она пить не могла. И отец это знал и понимал. И не заставлял ее. А в селе были семьи – все спивались. И мать, и отец, и бабушка с дедушкой, и детей приучали. Горели часто по-пьяни. Дрались смертным боем. Пропадали сами и детей за собой тянули. В последнее время наркоманы объявились. Они повадились детей своих продавать.
- Как продавать? – изумился Славик.
- А так! Законно оформят отказ, вроде в детдом, деньги получат и в кайф уходят. А дельцы детей заберут, и поминай как звали. Что делают с ними, один Бог знает.
- Ты из деревни? - протянул Славик.
- Да, я из деревни, - нимало не смущаясь, ответила Настя.
- Я думал ты москвичка.
- Что ты! Разве не знал? Я в институтском общежитие жила.
- Не знал.
- Паша ко мне часто ходил.
       Славик взялся за бутылку и стал наливать вино. Упоминание о Павле было ему неприятно. Ему хотелось, чтобы сейчас она вообще забыла о том, что замужем. Но он не утерпел и спросил:
- Пашка за ужином наверно пропускает рюмочку-другую?
- Ты что?! У нас запрет. Только по великим праздникам и то чуть-чуть! Павел не по этой части.
- Круто!
       Марина всегда держала в холодильнике бутылочку беленькой для него. «Придется и с этим смириться, - подумал Славик. – Надо же! Деревенская Афродита! Крепка наша провинция такими разумными женщинами!»
- За что теперь выпьем? Может на брудершафт? За дружбу?
       Настя усмехнулась:
- Слава, ты хочешь целоваться!
       Его ресницы виновато затрепетали, но он, пересилив себя, выдавил:
- Ничего страшного, друзья иногда целуют друг друга.
       Когда-то взмах этих черных ресниц приводил Настю в оцепенение.
- Мы друзья? - спросила она. - Я всегда считала, что ты друг моего мужа.
- Твой муж когда-то увел у меня такую очаровательную девушку.
- Да, увел, когда девушка была не столь очаровательна.
- Нет, Настя, - запротестовал он, - ты всегда была даже очень-очень. Я тебя сразу приметил. Если бы не трагические события моей жизни, о которых тебе хорошо известно, то мы непременно были бы вместе.
- Вот как?! – Настя прищурила глаза, - Скажи, Слава, чего ты добиваешься?
- Я ничего, - Славик испугался, что слишком торопит события. - Я хочу провести вечер в компании изумительной женщины.
       Он вдруг вспотел и неожиданно опрокинул бокал в рот и налил себе еще вина. Она смотрела, как желтоватая жидкость снова наполняет его бокал, и сказала:
- С этой изумительная женщиной ты можешь общаться только в пьяном виде.
       Рука Славика дрогнула, вино пролилось на скатерть. Он почувствовал себя виноватым и демонстративно отодвинул от себя бокал.
- Нет, Настя, что ты! Жарко просто!
       Настя в свою очередь испугалась, что он раздумает пить на брудершафт и быстро исправилась:
- Давай выпьем на брудершафт.
       Она хотела непременно поцеловать мужчину ее девичьих грез. Может быть никогда больше не случится. С высоты своего возраста она собиралась оценить, что значит целовать желанного мужчину. Тот неожиданный поцелуй в машине не в счет. Невольно ее снова тянуло к человеку, которого она когда-то страстно любила. Эта страсть, как затушенный, но не угасший до конца костер, еще тлел. Они выпили, переплетя руки, потом через угол стола склонясь друг к другу, поцеловались.
       Она отстранилась. Он протянул ей огромную виноградинку. Она взяла, откусила от нее кусочек, усмехнулась и чуть не подавилась, закашлялась. Он заботливо постучал по спине.
       Она сказала:
- Чуть не умерла! В такую жару хорошо быть на пляже, а не париться в душном ресторане. Жаль не в чем искупаться.
       Славку осенило:
- Есть предложение. Давай, заглянем на рынок и айда на реку. Купальник и полотенца за мной. Лето пройдет, и не покупаемся.
       Он встал.
- Я в …Париж!
       Он нашел туалет, сделал дела, нашел мобильник, набрал номер Марины:
- Марина, я задерживаюсь на работе.
- Славка, всегда с тобой так, - возмутилась сожительница. - Никогда ничего загадать нельзя. Я весь день тебя жду. Лучше бы давно одна уехала на дачу. Поеду на поезде, тебя не дождешься!
- Ни в коем случае! Я тебе запрещаю ехать одной. Сиди, жди меня дома. Ишь какая, я на работе, а она хочет уехать отдыхать! Жди меня и я вернусь! Поняла?!
- Да.
- Будешь ждать?
- Буду!
- Молодец! Пока, целую.
       Он не собирался обманывать Марину, но ему не хотелось скандалом омрачать этот день. Славик взглянул в зеркало, подмигнул себе, поправил прядь волос и, оставшись довольным своим отражением, вернулся за стол.
- Едем?
- Конечно! – твердо ответила Настя.
       Ожидая кавалера, она не терзалась сомнениями. Когда еще ей придется выбраться на пляж? Честно говоря, одна она не решилась бы пойти туда. Мужа не вытащишь! Павлик купаться в прудах и реках не любил, брезговал. К слову сказать, купальника у нее не было и дома. Только в деревне у мамы.
       Искатели приключений покинули маленький ресторанчик. Быстро, без претензий купили купальник, плавки и пару полотенец. Тут же на рынке Славик заметил аптечный киоск и сказал:
- Я на минуту в киоск, анальгин купить, маме. Я обещал и все забываю. Иди к машине, я догоню!
       Боясь, что она пойдет вслед за ним, он сорвался, бегом добежал до киоска и сунул деньги продавщице:
- Презервативы!
- Какие?
- Любые… и анальгин.
       Он пихнул покупку в карман и догнал Настю.
- На работе что ли нет анальгина? - спросила она.
- Я не могу просить анальгин. Это несерьезно! Он стоит копейки.
       Они снова забрались в машину, настроение было замечательное. Настя улыбалась и Славик, взглянув на спутницу, рискнул:
- Слушай, давай съездим в другое место. Что мы будем бултыхаться в этой грязи! Я знаю чудное чистое озеро, вокруг лес. Вода там великолепная. И недалеко. Километров пятнадцать-двадцать от Москвы.
       Настя засомневалась:
- Когда же мы вернемся?
- Слушай сюда, пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно, час там. В половине восьмого, ну в восемь мы в Москве! В девять ты у себя дома!
- В пробке застрянем! Сегодня пятница!
- Проскочим.

       Волоколамка была забита. Славик резко крутанул руль вправо и пристроился вслед за крадущимся троллейбусом, потом свернул к домам и по тротуару промчался до следующего перекрестка. От резких движений пассажирку кидало из стороны в сторону. Машина оказалась на шоссе сразу перед светофором и благодаря желтому свету вклинилась в поток. Настя не слышала свистка инспектора. Славик подрулил к обочине, достал из бордачка документы, щекой слегка прикоснувшись к Настиной груди. Она сделала вид, что не заметила.
       Из окошка автомобиля она видела, как Славик размахивает перед инспектором руками, и думала: «Куда меня несет?!»

       Вопреки ее ожиданиям, они действительно быстро добрались до озера. Конечно, потратили не пятнадцать минут, а минут сорок в один конец, но непринужденный веселый разговор скрасил дорогу. Даже инспектор не смог испортить им настроения. Настю радовало неожиданное приключение. Солнце уже клонилось к горизонту, но, несмотря на поздний час, народу на берегу было немало.
       Вода в озере была отличная. Не такая теплая, как следовало бы ей быть в такую жару, потому что по сути это был лесная запруда на небольшом ручье. Его питали ледяные подземные родники, расположенные вверх по течению.
       Настя с наслаждением поплавала и устроилась на полотенце. Славка расположился рядом. Он лег на бок, чтобы видеть ее:
- Какая ты красивая! – начал он.
- Марго была красивее меня? – перебила его Настя, решив, что настал подходящий момент для вопроса, с некоторых пор мучившего ее.
       Он растерялся, оттого что повеяло холодом от этого имени. В груди неожиданно собрался комок. Он сглотнул слюну, вспомнив бывшую пассию в гробу. Настя ждала ответа. Ему хотелось ответить грубостью, но Славик собрался с духом и сказал:
- Марго была красивая, это правда. Но временами она мне напоминала черную кусачую кошку. А ты цветок, белый цветок.
       На ум ей пришла неприятная ассоциация - изломанная белая лилия, выброшенная на асфальт.
- Цветок красивее кошки?
- Да. Ты как лилия!
- Фантазия! Не люблю лилий!
- Каждый на что-то похож. Попробуй меня с чем-нибудь сравнить!
- Тебя?!
- Да.
- Ты… - Настя посмотрела в небо, будто ища там ответ, потом, став шутливо строгой, сказала:
- Я тебя сравнила бы, сравнила…
- Ну?
- Сравнила с классным мужиком по имени Вячеслав Красавин! У нас в институте учился.
       Они рассмеялись. Он не удержался и поцеловал ее в плечо. У нее екнуло под ложечкой, глаза потемнели от страсти. Его обнаженное тело, широкие плечи уже действовали на нее одуряюще, а тут прикосновение губ, резкое, без предупреждения, обожгло ее и будто открыло в ней дверцу, в которой таилась ее чувственность. Она резко отвела глаза, но он уже все прочел в них, он уже уловил ту бессловесную информацию, которую она хотела бы скрыть от него.
       Славик резко сел, мышцы его передернулись.
- У нас в салоне вянут розы.
- Бедные розы, - вздохнула Настя. - Пока мы вернемся, они совсем умрут.
       Славик вскочил, подхватил брюки, зазвенел ключами от машины.
- Ты куда?
- Сейчас приду.
       Настя перевернулась на живот и закрыла глаза, намериваясь успокоиться и погреться в мягких лучах вечернего солнышка.
       Славик появился через минуту. Он принес слегка повядшие цветы.
- Настя, - позвал он.
       Та распахнула глаза.
- Зачем ты их сюда принес?
- Хочу спасти.
- Спасти? Как?
- Увидишь, - он подал ей руку и утянул ее вниз по склону к пруду.
       Выбрав место, где не было купальщиков, Славик бесстрашно ступил в камыши и оказался по колено в воде.
- Иди сюда.
- Я не пойду. Мне не хочется вставать в ил.
- Иди ко мне на руки, не бойся.
- Нет.
       Он не стал настаивать, отпустил ее руку, шагнул дальше, раздвинул камыши, чтобы была видна водная гладь, и бросил туда цветы. Они распластались по воде и тронулись в путь, следуя едва заметному течению.
- Плохо видно? Ступай сюда. Да не бойся ты! Я поддержу тебя. Здесь ила немного. Мы уплывем на середину. Вслед за цветами.
       Настя решилась. Ноги тут же увязли в жидкой кашице, перемешанной с палочками, камушками и речными обитателями. Славик подхватил ее за талию, потянул на глубину и там отпустил. Она окунулась с головой в воду, потому что в его объятьях совершенно забылась, где находится.
       Бедняжка выбралась из воды с ошалевшими глазами и намокшим жалким хвостом.
- Держись, - он подставил свое плечо.
       Она ухватилась за него.
- Ты чего стала тонуть? Здесь мелко!
       Крепко обхватил его за шею, она проговорила, глядя как цветочная вереница медленно направляется к стоку:
- Их уносит поток!
       Он поймал в воде ее талию и прижал к себе. Она оттолкнула его и поплыла за цветами.
- Ты куда?
- Хочу купаться в розах.
       Он поплыл вслед.
       Они догнали цветы почти у плотины. Некоторые из них уже успели вместе с небольшим водопадом упасть в ручей.
       Выбравшись на насыпь, Настя провожала взглядом красные головки, уплывающие вниз по течению. Славик встал с ней рядом.
- Достать?! – спросили у него нырявшие с насыпи мальчишки.
       Славик кивнул головой.
- Готовь бабло!
       Ребята сбежали с плотины и выловили зеленые стебли из воды.
- Наши вещи без присмотра остались, - вспомнила Настя.
       Он не понял и не двинулся с места.
- У меня там деньги, документы. Где ключи от машины?
       Славик хлопнул себя по лбу и бросился по берегу к стоянке. Вещи оказались на месте. Ключи тоже. Настя подошла с оравой пацанов и сказала:
- Денег требуют.
       Славик крякнул и засмеялся:
- Второй раз покупаю одни и те же цветы!
       Он достал сотню и протянул мокрому сопящему мальчишке. Славик лукавил, эти цветы ему преподнесли сегодня утром родственники пациента. Он нес их Марине и не донес!
- Поехали домой, - предложила Настя, хотя ей было жаль, что день заканчивается.
- Давай, хотя бы обсохнем.
- Поздно.
- Ты спешишь?
- Нет, но все равно нужно домой.
- Еще немного!
- Солнце садится.
       Пруд действительно был уже в тени, но на берегу все еще находились люди. Славик пожалел, что они не на безлюдном пляже.
       Настя взяла одежду и скрылась в кустах. Ее спутник обернул вокруг бедер полотенце, переодел трусы, с досадой подумав: «Эх! Дома у меня есть посексуальнее. Если бы знать!»
       Он почти не сомневался, что ночь Настя встретит в его постели. Недаром же она так смотрела на него!
       Он понял, что она готова пасть в его объятья, но еще колеблется. Ее нужно лишь немного подтолкнуть. Снова встал с бесцеремонной определенностью вопрос «Где?», но тут же нашелся ответ: «На даче!»
       Дача конечно еще не достроена, но небольшой уютный закуток уже есть. Там они с Мариной ночуют. «Для первого раза сойдет», - решил ухажер.

       Настя переоделась и пошла забрать полотенца с берега. Славик обогнал ее, собрал вещи, взял Настю за руку и повел к машине. Она не отняла руки. С ней творилось что-то непонятное. Она будто вернулась в юность, когда еще не было того рокового студенческого десанта в совхоз, а они с Павлом, взявшись за руки, бродили по Московским бульварам. И на душе было чуть грустно от неразделенной любви к Славке, но все равно легко.
       А сейчас, спотыкаясь о корни, она брела не за Павлом, а за влюбленным в нее Славиком, но сердце почему-то вырывалось из груди и стонало.
       Они очутились в салоне. Он, не глядя на нее, завел мотор и уверенно повел автомобиль по хорошо знакомой проселочной дороге. На развилке он затормозил. Облако пыли нахлынуло на них сзади и накрыло.
- Вот сюда, направо, моя фазенда.
- Правда?! Это тот знаменитый участок, куда исчезал Павел в течение многих лет по выходным?
- Он самый.
- Интересно взглянуть, – срывающимся голосом проговорила она и сразу пожалела.
       Он нажал на газ и круто повернул руль вправо.
- Нет, я не поеду, - испугалась она. - Ни за что!
- Что ты как маленькая девочка? В самом деле? Мне очень хочется показать. Дом еще не достроен, но уже видно, что получается. Взглянем и домой.
       Настя посмотрела на часы:
- Уже десять!
- Полчаса роли не сыграют.
       Она согласилась. Ведь она была сегодня совершенно свободна. В перспективе два выходных.
- Хорошо, только посмотрим, и сразу домой.
- Конечно, - весело подтвердил Славик и подумал: «Сегодня ты моя, сегодня ты от меня не уйдешь! Сегодня нам не может помешать даже Марина».
       Он выключил телефон.
- Для чего ты его отключил? - поинтересовалась Настя.
- Батарея села, - ответил он и подмигнул.
       Когда машина остановилась у дачного домика, уже стемнело. Свет редких фонарей едва освещал постройку. Дом зиял черными пугающими проемами на месте отсутствующих окон. Из крыши, как привидения, торчали доски. Насте было тревожно. Ей захотелось оказаться далеко-далеко отсюда.
- Выходи.
- Может не надо? - пролепетала она. – Я уже все видела и все поняла.
- Вылезай, - настаивал он.
       Ей не хотелось идти туда, в эту темноту и определенность. «Лучше бы он сделал это в машине, - мелькнула у нее в голове сумасшедшая мысль и она неожиданно для себя осознала, что в то мгновение, когда она увидела Славку на остановке с букетом роз, ей нестерпимо захотелось, чтобы именно так закончился этот день. «Ради чего столько страданий?! Должна же я понять, что за диковинный мужчина этот Вячеслав Красавин! То, что было сто лет тому назад – не считается!»
       Сформулировав для себя эту мысль, она ободрилась и пошла смелее. Славик обнял ее за плечи. Волосы еще не высохли.
- Замерзла?
- Да, немного, - прошелестела она.
- Иди осторожно, тут ступени, а здесь нужно пе-ре-шаг-нуть! Молодец, не упади, держись за меня. Теперь обними за шею, я перенесу тебя через этот провал. Все, можешь встать на ноги.
       Он поставил ее на пол, но она все еще не отпускала его, и они некоторое время стояли обнявшись. Он поцеловал ей висок, потом щеку. Она опустила руки, и он развернул ее к себе и прижался к губам. Она горячо ответила.
       Она прижималась к нему так, как никогда не прижималась к Павлу. Славик даже испугался немного и чуть не кончил. Отстранившись, он сказал:
- Подожди, я включу свет.
- Здесь есть свет? - безразлично спросила она.
       Пошарив по полкам, он нашел огарок свечи, щелкнул зажигалкой. Они стояли на будущей террасе. Помещение было полно стружек, каких-то вещей, сваленных в кучу стульев. Настя растерянно посмотрела кругом - кровати не было.
- Пойдем дальше, - сказал Славик, - здесь без света не пройти. Сюда в эту дверь.
       «Дверь» было громко сказано. На мебельных петлях висела фанерка. Она скрипнула и пропустила любовников в небольшую комнатку. Здесь тоже не было окна, но проем был затянут полиэтиленовой пленкой. Она слегка колыхалась и время от времени похлопывала под легким ветерком. В углу расположился стол, покрытой новой клеенкой. На столе - стопка чистой посуды. Чуть в стороне - разобранный диван. На него наискось было накинуто теплое одеяло. Славка поставил свечу, сдернул с дивана одеяло, под ним оказалась смятая простыня. Он встряхнул ее и снова застелил.
       Настя старалась не смотреть на эти приготовления. Она стояла, повернувшись к столу. На стене висела приколотая иглой записка: «Вячеслав, заплати за второй и третий квартал. Приходил председатель, просил погасить задолжность. Марина. 06.08.05г».
       «Прошлое воскресенье, - подумала Настя. - Значит он все еще с ней. Где она, кстати?»
       Вячеслав закончил приготовления, обернулся, дунул на свечку, комната погрузилась во мрак, блики дальнего света растеклись по полиэтилену.
       Она ожидала, что он снова обнимет ее, поцелует, но он стал молча стаскивать с нее платье. Она сказала:
- Постой, нужно расстегнуть молнию сбоку. Я сама.
       Пока она возилась с молнией, он был уже без рубашки. И без брюк.
       Она хотела не торопиться, и нежно приникнуть к груди, к которой она мечтала прижиматься многие годы, но он спешил, он уже изнемог. Столько времени быть рядом с ней и еще больше времени мечтать о ней! Он был уже не в состоянии медлить. Она, наконец, разделась, он подхватил ее на руки, уложил в кровать и, не мешкая, овладел.
       Славик был значительно выше Домбровского. Его плечи оказались на уровне ее лица. Вместо страсти на нее нахлынули воспоминания.
       Андрей Леонидович из дальних походов привозил не только впечатления. Множество интересных вещичек лежало в шкафах, гардероб Зои Константиновны все еще ломился от импортной одежды, хотя уже и выходящей из моды, но купленной там за кордоном. В дальних странах свекор пристрастился к приятному ненавязчивому запаху туалетной воды «Мадагаскар». Он запасся ею на долгие годы и приучил к ней младшего сына. От Павла всегда пахло свежестью и легким, чуть слышным ароматом то ли полыни, то ли еще какой-то лесной травой и немного хвоей. А здесь из-под мышек на нее пахнул, настоянный на жарком солнце ядовитый запах мужского пота и ее стало подташнивать.
       Настя не знала, как повернуть голову, чтобы не задохнуться. Она чуть толкнула Славика от себя. Он приподнялся и дал ей вздохнуть. Она взглянула ему в лицо, чтобы убедиться, что это и есть тот мужчина, который был постоянным кумиром ее ночных грез. В рассеянном свете фонаря, проникавшем через пленку с улицы, его лицо показалось непропорциональным. Рот искривлен, одна скула больше другой, вместо глаз – черные провалы, но это был именно он. Она вздохнула, закрыла глаза, настроилась на любовь и, к своему ужасу, начала считать: «Раз, два, три … идет бычок качается…, один – всем господин, два – тьфу, нет! … их по счету ровно пять…назвать, раз, два, три, четыре, пять». Отрывки считалочек вихрем кружились у нее в голове. Она сопротивлялась им, а они наперебой стремились заполнить ее сознание. Чтобы прервать этот хоровод, она стала целовать Славика и повторять вслух как молитву:
- Любимый, дорогой, драгоценный, бесценный, милый, ненаглядный мой … Павлуша. Прости, прости. Заговорилась. Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик …
- Что?!
- …погулять! Вот!
- Не понял.
- Не обращай внимания.
       Она обругала себя. Он снова налег. Она нашла себе щелку для воздуха подмышкой, оттуда снова потянуло прогорклым вонючим потом. Она еле сдержала желание сбежать отсюда.
       «И какого ч…та, - думала она, - считается, что высокий мужчина – это здорово? И как отвратительны эти бугры на диване и эти чужие простыни, которые наверно стелила Марина. Стоп, настройся сейчас же, раз уж решила изменить мужу!» Но не тут то было! Мысли привычно потекли по совершенно другому, отличному от происходящих событий руслу.
       Что ей понравилось в нервных подергиваниях этого длинного тела в ту звездную ночь? Она представила, что он был к тому же пьян. И ей впервые по настоящему стало стыдно за себя. Хорошо, что жизнь не связала с ним! А она дурочка еще страдала! Ей вспомнился танец в ресторане и его потная рука на ее голой спине, когда она чувствовала на себе взгляд Павла. Она думала о чем угодно, но так и смогла довести себя до экстаза.
       Только ей удалось забыться, как она услышала откуда-то сверху голос:
- Ты все?
- Все, - проронила она и посмотрела на окно, в котором все также билась в судорогах полиэтиленовая пленка.
Славик взглянул на нее и прошептал:
- Ты прекрасней всех на свете!
- Я знаю, - сказала она и улыбнулась.
       Она была рада, что все уже кончилось. Она хотела домой. Она не могла больше лежать на чужом белье, полным чужих запахов. Не могла больше обминать своей спиной бугры и ямки, продавленные чужими телами. Не могла нюхать обивку полную пыли и чужого пота.
       Славик чуть отдохнул и снова потянулся к ней. Она не могла допустить, чтобы пытка повторилась. Она не выдержит и сорвется! Еще слишком рано. Нужно подождать до завтра или несколько дней, чтобы он прочно завяз в своих чувствах и надеждах, а потом поставить его перед фактом. И это будет слишком мягкое для него наказание.
- Нет-нет-нет! Слава, нам нужно ехать домой.
- Зачем? Ведь Павла там нет?
- А как же Марина?
- Я совершенно свободен. Если я не приду, она не удивится. Завтра заскочу, заберу вещи и объясню, что между нами все кончено.
- Это лишнее, я хочу, чтобы ты остался с ней. Это будет некоторой гарантией. Пусть будет у тебя семья.
- Если хочешь, пусть будет семья, – согласился он. – Наша с тобой!
       Она села.
- Нужно домой.
- Останься, - он обнял ее и, изогнувшись, прижался головой к груди.
- Слава! – воскликнула Настя. - Я не останусь.
- Я не повезу тебя.
- Я так уйду!
- Почему ты хочешь оставить меня?
- Я боюсь, Павел сегодня вернется! – соврала она.
- Вернется и вернется – нужно обрубать концы сразу.
- Сразу я не могу! Я прожила с ним столько лет.
- Это просто привычка!
- Нет.
- Неужели ты его любишь?
- Я ему очень благодарна! И потом дети. Я не хочу, чтобы они страдали из-за меня. Я не хочу лишиться их.
- Ты возьмешь их с собой.
- Ты будешь воспитывать детей Павла?
- Конечно, буду! Куда я денусь?
- Мне это не нравится.
- Настя!
- Я тебе ничего не обещала! – она попыталась освободиться.
       А он еще крепче прижал ее к себе, словно пытаясь удержать голубку в сетях:
- Я не могу так быстро тебя отпустить!
- Пора!
- Не останешься?
- Сегодня – нет. А теперь, пожалуйста, поедем скорее! – в ее голосе чувствовалась непоколебимость.

       Славик нехотя оделся, набросил на диван одеяло, посмотрел с сожалением на смятую постель и пошел заводить машину.
       Настя натянула платье, кинула в сумочку расческу и с отвращением глядя на диван, подумала: «Больше никогда не лягу на это ложе разврата! Скольких дам он здесь обхаживал? Павел говорил, что у него каждый раз была новая, пока ему не встретилась Марина. Попалась хорошая женщина, вот пусть и живет! Еще в прошлое воскресенье он был здесь с ней!»
       Дорога в Москву была свободна, но возле Настиного дома они были далеко за полночь. Славик опять не хотел отпускать ее. Целуя, обнимая, он шептал:
- Люблю, люблю, люблю. Я умру без тебя!
- Не умрешь! Нужно дождаться завтра.
- Да, до завтра.
       Она хотела уйти, но он снова задержал ее.
- Подожди! Дай я посмотрю на тебя еще немного. Какая ты красивая! Зачем завтра? Я все решил. Мы должны были пожениться с тобой еще тогда. Но вмешался Арнольд.
       Он снова целовал ее, но она совсем уже истомилась.
- Слава, я побегу! Я хочу спать!
- Я пойду к тебе!
- Нет!
- Поехали ко мне!
- Там же Марина!
- Ко мне, а не к Марине. У меня дома есть своя комната.
- Там твоя мама и Арнольд! – ужаснулась Настя. – Неудобно!
- Ты как девочка! Все равно все узнают! Я скажу им, что ты моя жена. Нам не нужно таиться.
- Они спросят, что с Мариной.
- Я скажу, что не люблю ее больше.
- Марина будет страдать.
- Что же делать? Пострадает немножко и забудет! Она поймет, что любви между нами не было!
       Настя заломила руку за спину, нащупала ручку, дернула ее, дверь распахнулась.
- Настя!
- Слава, мне пора, до завтра!
       Она покинула душную кабину и, не оглядываясь, поспешила к подъезду.
- Настя, Настя. Подожди.
       Славик выскочил из машины и побежал вслед за ней.
- Настя! Я с тобой!
- Нет! – вскрикнула она и остановилась. - Что же ты делаешь?! Не хватало, чтобы нас увидели вдвоем наши соседи!
- Что ты боишься? Мы поженимся, как только ты разведешься с Павлом.
- Слава, не ходи за мной!
- Настя, твоя сумочка!
- Ах! Спасибо, теперь иди.
- Настя, ты помнишь ночь, когда мы …ну…?
- Помню!
- Я любил тебя в ту ночь! Ты веришь?
       Она ничего не ответила. Он заключил ее в объятья. Она вырвалась и убежала. Он вернулся в машину, положил голову на руль и долго оставался в таком положении, не желая отдаляться от нее даже на метр. Он был уверен, что их с Настей совместная жизнь – дело времени. Постепенно она свыкнется с этой мыслью и сама все расскажет мужу. Он был счастлив. Ему представлялось, что он нашел свою половину. Просто он ошибся тогда, в молодости и принял страсть к Маргарите за любовь. Ему казалось, что чувство к Насте у него более сильное, более зрелое и долговечное. Она не забыла ту ночь, которую он сам помнит с трудом! И главное сегодня была с ним. Сейчас нужно подождать. Но как хотелось ему сейчас подняться на третий этаж и снова утонуть в ее объятьях!

Глава 58. Настя дома.

       Оказавшись дома, искательница приключений сбросила одежду и встала под душ, смывая с себя чужой пот и слюну.
       «Что я могла любить? Как я могла обмирать от одной мысли о нем! Зачем я изменила Паше?! Я же не собиралась этого делать!» – говорила она, густо намазывая на себя пену, дрожа от отвращения к себе и от неудовлетворенного желания.
       Она закинула свое платье в бачок для грязного белья, нырнула в свою постель и, обняв свою любимую подушку, закрыла глаза. Она была одна уже три дня. В квартире было непривычно пусто и нестерпимо одиноко. Павел вернется не скоро. Безумно захотелось, чтобы муж сию минуту оказался дома, чтобы можно было прижаться к нему и спокойно уснуть.
       Анастасия крутилась, крутилась в постели и едва задремала, как дверь в квартиру неслышно отворилась. В прихожую проскользнул мужчина. Он тихо обошел все помещение, открыл дверцы шкафов, пошарил внутри, заглянул в ванну и на кухню и только после этого нашел комнату, где спала хозяйка квартиры.
       Мужчина постоял немного, потом разделся и навалился на женщину.
       Настя испугалась и вскрикнула:
- Кто здесь?!
       Она хотела спросить: «Это ты Слава?», но не успела, потому что сильные руки ухватили ее за горло.
       

Глава 59. Славик и Марина.

       Славик завел мотор и решил ехать к Марине, не будить же было мать и Арнольда в такую поздноту!
       Он покрутился по двору возле дома и, в конце концов, поставил автомобиль прямо у подъезда, оставив узкую дорожку для пешеходов.
       «Утром пораньше заберу», - решил он и взглянул на часы. Стрелка замерла около двух. Прежде чем войти внутрь, он нашел окна Марининой квартиры. Везде была темнота, он обрадовался. Объяснение можно отложить на завтра. Не стоило начинать разборки среди ночи. Сегодня у него счастливый день, он надеялся сохранить это чувство хотя бы до утра.
       Вячеслав открыл дверь, вошел в прихожую, скинул ботинки. Яркий огонек сигареты описал дугу и замер. Он вздохнул и направился в кухню. Темный силуэт у окна при его появлении не шелохнулся. Он понял, что сохранить романтическое расположение духа сегодня ему не удастся.
       «В конце концов, Марина хорошая девчонка, - подумал он, - заботливая, спокойная. Ни скандалов, ни истерик она не устраивала … раньше. Нужно все сделать по-человечески. Объяснить все. Она поймет. Должна понять!»
       Он включил свет. Марина курила, отвернувшись от него к окну. Он присел возле нее на корточки.
       - Ну что? Трагедия?
       Глаза ее были красны от пролитых слез. Он не представлял, что она способна плакать. За три года совместной жизни, он не видел, чтобы она плакала.
       Она выдохнула дым в стекло, и слезы показались вновь.
- Прекращай водоизвержение, я здесь!
- Два часа ночи, - бросила она.
- И что?
- Я звонила, а ты не отвечал.
- Батарейка села.
- Я звонила тебе на работу, ты ушел давным-давно. Я знаю, ты, ты… был с женщиной!
- Не был я с женщиной! – почему-то соврал он, хотя намеривался сказать сожительнице правду.
- Тебя видели. Ты усаживал интересную блондинку в свою машину. Не отпирайся!
- Вот, глупышка. Интересная блондинка наш хирург.
- И куда ты ездил с хирургом?
- Работать. Работать. Нас просили помочь в третьей клинической.
- Кто?
- Арнольд.
- Арнольд звонил сюда. Спрашивал, почему у тебя телефон молчит.
- Беспокоился! Он не представлял, что мы так зависнем. Сложный случай. Я сейчас позвоню ему.
- В два ночи?
- Ах! Да!
       Славику надоело оправдываться. Он пошарил по столу, по плите. Там было чисто и пусто. Он так и остался голодным. От яблока и нескольких виноградин не будешь сыт. Он вспомнил недопитую бутылку в кафе, и ему захотелось выпить.
- Марин, у нас водочки не осталось? Налей немножко. Я устал, как не знаю кто.
       Марина загасила сигарету, отворила холодильник. Там на полках упакованные в целлофановые пакеты стояли продукты, ожидающие отправки на дачу.
       Она достала водку, раскупорила пакет, нарезала колбасу, сыр, вынула хлеб. Поставила стопки.
       Они выпили по маленькой, Славик поел с удовольствием и вдруг решил начать разговор о разрыве:
- Эх! Маринка! Я на тебе никогда не женюсь. Мне нужны свои дети. Лет мне много. Погулял вдоволь. Пора.
       Маринины глаза снова наполнились слезами. Ему стало жаль ее. «Хорошая в сущности баба», - подумал он.
- Не плачь!
- Все вы так говорите, - ответила она, слизывая языком капли, сползавшие на губы. – А потом бросаете и женщин и детей.
       Он не знал, что еще сказать. Она поплакала немного и, промокнув кухонным полотенцем слезы, и нервно потирая, будто в ознобе руки, торжественно произнесла:
- Вячеслав, если ты так настаиваешь, то давай родим еще одного, общего! Но сегодня мы пьяные, нужно хотя бы месяц не пить, чтобы ребенок был здоровый.
       Она пересела к нему на колени и обняла. Славик хотел сказать, что никаких общих детей у них не будет, но не смог и отложил все объяснения на завтра. Он потянул Марину спать. Там, не удержавшись, приласкал ее, решив устроить отходную.

Глава 60. Нежданный гость.

       Настя стала задыхаться. Ужас сковал тело. Жуткий голос произнес шепотом:
- Ты перед сном молилась Дездемона?
       Хватка ослабла.
- Дурак! - закричала она. – Дурак! С ума сошел! Я чуть не умерла! Сбрендил совсем! Меня чуть Кондратий не хватил!
       Настя потянулась к ночнику, комната осветилась.
- А ты почему засов не закрыла? Любовника поджидаешь?
- Что-нибудь поумнее сказать мог?
       Павел встал и совершенно голый подошел к шкафу, в который он еще не заглянул.
- Право, анекдотов начитался! Ну, что ты там ищешь? Любовника?
- С тебя станется, - проворчал муж.
- Ох, молодец, ну молодец! Придумал! Ты же сказал, что вернешься через неделю.
- А я здесь! Не рада?!
- Проверить меня хотел?
- За бабами только глаз да глаз.
- Совсем на голову стал плох.
       Павел было успокоился, но вдруг приметил, что она спит голая и снова вскипел:
- А почему без рубашки спишь?
- Жара на улице!
- А какие сны тебе сняться? Рассказывай, не таи.
- Эротические! Что дальше? Могу еще добавить, что тебя только три дня нет дома, а я уже не могу без тебя.
- Я так и думал! Следовало надеть на тебя пояс верности.
       Он сел на кровать и осуждающе покачал головой.
- А ты? – вдруг спросила подозрительно Настя. – Что делал в Киеве ты? Нашел себе хорошенькую хохлушечку? Это же тебе каждый день нужна женщина!
- Я чист! Я чист перед тобой!
- Не ври! Если бы был чист, то не разводил пустые разговоры с женою, а давно бы занимался совсем другим. И не томилась бы она одна.
- Так ты обо мне думала? – смягчился Павел и обнял ее, глядя в глаза: Ты тосковала, девочка моя. Соскучилась по мне?!
       Она засмеялась:
- А ты пусечка!
- Кто пусечка?! Это я пусечка?! Это ты пусечка!
- Нет, это ты пусечка! Не уезжай больше никуда, не оставляй меня одну. Я так хочу тебя!
       Павла охватила эйфория. Всю дорогу он стремился к жене, страшась застать ее с мужчиной, а теперь просто балдел от любви и нежности к ней. Она его не подвела. Не напрасны все жертвы и усилия. Он был рад теперь, что все-таки сделал ей операцию.

Глава 61. Депрессия

       На следующий день Славик собирался объясниться. Но Марина спланировала ответное «фи». Она решила не ехать на дачу развлекать Славика, а встала пораньше, пока тот еще спал, собрала сумку и ушла, оставив записку: «Вячеслав, извини, вчера забыла сказать, но сегодня у ребят в лагере родительский день. Я повезла гостинцы. Когда вернусь, не знаю».
       Проснувшись, Славик долго лежал в постели, прислушиваясь к звукам в квартире. Он был переполнен своим чувством к Насте и намеривался сегодня непременно порвать с Мариной, но перспектива объясняться с сожительницей пугала его. Он встал, нашел записку, обрадовался и стал потихонечку собирать вещи. Потом не вытерпел и набрал номер квартиры Домбровских. Долго никто не подходил. Славик хотел положить трубку, как вдруг услышал голос Павла:
- Алло! Алло! Говорите, я вас слушаю!
- Это я, Вячеслав.
- Здравствуй! - приветливо ответил Павел. – Как дела?
       «Он ничего не знает! - подумал Славик. - Может быть, выдать ему прямо сейчас новость? Настя может обидеться. Нужно ждать, пока она сама решит!»
- Что молчишь?!
       Славик мучительно соображал, чтобы еще такое сказать. Ему хотелось услышать Настю. Он рассчитывал встретиться с ней вечером. Но возвращение Павла, похоже меняло его планы.
- Я… я хотел узнать как ты?
- Нормально. Ночью прилетел.
- Тебя не было в Москве?
- В Киев летал на консилиум. А ты что делаешь?
- Я? Ничего. Хотел на дачу махнуть. Одному в лом. Все меня бросили.
       Славик имел ввиду слинявшую Марину, а Павел принял это как приглашение.
- Извини Слав, я сегодня никакой. Полночи ехал, потом жена, то да се.
       У Славика похолодело внутри. «Неужели они …?! Как Настя могла?!» Он забыл свое «эссе» с Мариной прошедшей ночью.
- Пока, - еле выдавил он и завалился на кровать переживать.
       Он курил в постели и вспоминал в деталях вчерашний день, второй раз переживая всплески эмоций. От этого у него снова поднялось настроение. Он встал, и вещи из шкафа снова полетели в пакеты.
       За этой работой его застал звонок Арнольда:
- Ты где был? Мать вся изволновалась.
- На дачу ездил, но Марине сказал, что ты послал меня в дружественную организацию в помощь.
- Меня зачем вмешиваешь? Я звонил ей.
- Я знаю. Так получилось. Выкрутился!
- Не понимаю, почему ты Марину на дачу не взял?
- Я был там не один.
- А с кем? С Павлом?
- Нет. С его женой!
- Не понял!
- Я люблю ее, - признался Славик, удивляясь, как легко у него это получилось. - Хочу, чтобы она ушла от Павла ко мне. Я намериваюсь жениться на ней.
- А Марина?!
- С ней - все!
- Славик, подумай! Так не делают! Павел твой единственный друг. Это, это… подло, в конце концов!
- Кто бы говорил! Тебе можно, а мне нельзя?!
- Не повторяй моих ошибок!
- Это не ошибка. Это судьба! Если бы не вы с Маргаритой, мы с Настей уже давно были вместе!
- Славик, подумай, взвесь все хорошенько, - уговаривал его Арнольд, заранее зная, что все его аргументы будут отвергнуты.
- Я взвесил! - ответил Славик. Он уже злился по-настоящему. – Я соберу вещи, часа через два буду дома.
- Где вы собираетесь жить?
- Дома, в моей комнате.
- У нее двое детей. Мама…
- Маме придется смириться с Настей и ее детьми. Я уже считаю их своими.
- Слава, она не смирится! Мои жильцы скоро съедут, может быть не сдавать квартиру пока?
- Да! Не сдавай! И вам будет хорошо и нам тоже! А если дети пойдут, тогда видно будет.
- Она беременна от тебя?!
       Славик вдруг вспомнил, что презервативы так и остались у него в кармане, и усмехнулся:
- Будет беременна!
- Да, - вздохнул Арнольд, - дела!
- Матери пока ничего не говори, я сам. Пока!
       Славик положил трубку и продолжил сборы. Через полчаса позвонила Настя. Она услала Павла за мороженым и тут же набрала Славкин номер. Он обрадовался:
- Здравствуй, любовь моя. Как хорошо, что ты позвонила. Я не находил себе места, не зная что мне делать.
- А что делать?
- Я приеду сейчас за тобой, увезу тебя оттуда. Арнольд отдает нам свою однокомнатную квартиру. Мы будем жить с тобой там.
- Слава…
- Что?!
- Слава…
- Говори
- Слава… мы не будем с тобой. Ты меня прости, но то, что случилось вчера – это наша ошибка. Это еще одна наша ошибка! Я никогда не буду с тобой!
- Что ты говоришь, Настя?! Мы ждали этого с тобой целую вечность. Это судьба! Я никого никогда так не любил, как тебя!
- Ты забыл Слава!
- Почему забыл?! Я всегда знал, что ты моя женщина!
- Твоя женщина? И столько лет мною не интересовался?
- Я сам потерялся в этом мире и, наконец, нашел тебя! Нашел себя!
- Слава, я люблю Павла! Ты не обижайся, по молодости я была увлечена. Но вчера, расставшись с тобой, я отчетливо поняла, что мне нужен только мой муж! Я прошу тебя поступить как мужчина. Надеюсь Павел никогда ни о чем не узнает!
       Славик все не мог поверить, что слышит эти слова.
- Настя. Я люблю тебя! Он не может тебя любить как я! Тебе будет очень хорошо со мной! Поверь!
- Нет, Слава, у нас дети.
- Мы заберем их с собой.
- Слава, я никогда с тобой не буду!
- Оставь хотя бы надежду!
       Насте стало жалко его, но давать ему надежду было чревато большими неприятностями.
- Слава, если ты хоть немного любишь меня, то я надеюсь, забудешь обо всем, что было между нами!
- Настя! Я женюсь на тебе, я не просто так, - зачастил он. - Мы сегодня же подадим заявку. Я не могу без тебя! Давай обвенчаемся!
- Прости, всё! Я не могу говорить, - голос ее перешел на шепот, и она повесила трубку.
       Славик достал недопитую бутылку. Вернувшаяся из детского лагеря Марина, полная самоуважения за свой решительный поступок, застала безобразную картину. В комнате повсюду валялись разбросанные Славкины вещи и пустые пакеты. Сам Вячеслав сидел на кухне, завалившись грудью и головой на стол. На столе в беспорядке стояли полупустые бутылки из-под водки и пива, а также шкурки от колбасы, огрызки от огурцов и помидор. Она всплеснула руками и принялась за уборку.

       В понедельник утром Настя спешила на работу. Ей было тревожно и весело. Под утро прошел ливень и нагретая земля парила, образовав над городом туманную дымку. Веселые воробьи и голуби пили из быстро исчезающих луж. Промытая листва вновь заблестела.
       Сегодня Настя должна передать больных, отчитаться перед руководством и конец вранью, недомолвкам, непониманию, все будет здорово! Теперь-то они с Павлушей заживут! Оставалось сказать Славке прости-прощай и все! «Хорошо бы совсем с ним не встречаться! – мечтала Настя. - Я же все объяснила ему по телефону!»
       Славика на работе не было. Он не видел ни напоенной долгожданной влагой природы, ни чудного утра, ни озабоченных лиц горожан. Славик капитально запил. Ни уговоры Марины и ультиматум Анны Григорьевны, ни вмешательство Арнольда не привели его в чувство. В понедельник Славик на работу не вышел. Во вторник тоже. И в среду.
       В четверг Арнольд, устав от долгих переговоров с Мариной и пьяным Славиком, оформил ему отпуск за свой счет на две недели. В пятницу приехала Анна Григорьевна и познакомилась, наконец, с Мариной. Мать попыталась вразумить сына. Но он был недоступен для ее назиданий. В субботу приехал Арнольд, целовал у Марины ручки и ругал Славку. Тот молчал или посылал отчима матом. Через две недели пришлось уговаривать главврача продлить отпуск Красавина младшего еще на две недели.
       Неизвестно сколько бы продолжалось пьянство, но через месяц о беде узнал Павел и сразу же примчался к Марине.
- Мариночка, как он? – спросил гость прямо в дверях.
       Марина печально опустила глаза.
- Не знаю, что и делать.
- А что случилось? Почему все это безобразие? - поинтересовался Павел.
- Не знаю. Все было хорошо и вдруг сорвался!
- Где он?
- На кухне.
       Павел надел подсунутые ему под ноги тапочки и прошел в кухню. Славка, увидев друга сначала мрачно посмотрел на него, потом хихикнул:
- Мой дружок Паша пришел! Паша заходи, садись, не стой как неродной! Марюся, дай стопочку!
       Он взялся за бутылку. Славкина сожительница вздохнула и поставила на стол стопку. Павел отодвинул ее от себя и сказал:
- Я не за этим приехал!
- А зачем?
       Павел оглянулся. В дверях стояла Марина.
- Мариша, будь добра, сбегай за лекарством. Я выпишу тебе сейчас рецепт.
       Он достал из портфеля бланки и начертал несколько строк. Марина ушла.
- Что?! Приехал меня лечить?! - кулак опустился на стол, отчего все стекло на столе звякнуло.
       Озлобленный на весь свет Славик пропускал рюмку за рюмкой.
- Выкладывай, что случилось?
- А ты не знаешь?!
- Нет.
- Тогда ничего!
- Рассказывай!
       У Славика появилось желание бросить Павлу признание в лицо.
- Влюбился я! А она против!
- В кого? – испугался Павел.
- В чужую жену!
       Славик нагло смотрел другу в глаза.
- Кто она?! – еле выговорил Павел, вдруг онемевшими губами.
       Он побледнел, лицо стало передергиваться. Славик, несмотря на хмель, понял, что ему сейчас несдобровать. Это пусть! Он готов драться за нее со всем миром! Но Настя! Она могла пострадать! Она могла стать жертвой этого маньяка! Если бы она решилась уйти от мужа, он защитил бы ее от этого монстра.
- Ты ее не знаешь, - наконец выдохнул Славик. - Ездил тут на дому консультировать одного богатого типа, у него жена-красавица, я и втюрился по уши!
       Павел взмок, расслабился и вымолвил:
- Это не причина пить! Меня жена выгнала бы из дома, если бы увидела в таком состоянии. На что ты похож?
- Ты не понимаешь?! Там бесперспективно! У меня совершенно нет шансов!
- У тебя?! - не поверил Павел, - Если ты будешь пить, тогда, безусловно, шансов не будет. Потому что ты превратишься в сморщенного дряхлого старика пропойцу. Шанс всегда есть! Нужно уметь ждать! Возможно, пустяковая размолвка между супругами склонит чашу весов в твою пользу. Она хоть знает, что ты так …?
- Знает.
- И что говорит?
       Славик мотнул головой, и все заплясало перед ним. Он чуть не упал со стула. Павел удержал его.
- Садись. Так. Потихоньку. Держись за меня.
       Славик поднял на Павла тяжелые мутные глаза, и руки у него снова сжались в кулаки:
- Паша! Скажи, как завоевать женщину?
- Не мне тебя учить!
- Ерунда! Я ведь так и не смог завоевать Маргариту! Не смог! Понимаешь, не смог! Открой тайну, как ты завоевал свою жену?!
- Прекрати гнать пургу, Славик! У тебя ли баб не было?!
- Не надо! Не надо! Я никого не завоевы-вы-вы-вал! Сами как мухи на г… лезли!
- У тебя с этой, с новой, ничего?
- Паша, тебе как другу скажу! Был один незабываемый день в чудном месте.
- Где?
- Ну, … там…. Ты не знаешь. Был! Но после этого все! Как отрезала!
       Павел одну за другой вылил бутылки в раковину.
- Постой, Паш.
       Павел вылил и рюмку. Славик ухватил последнюю бутылку, отпил из нее.
- Отдай.
       Славик нехотя отдал. Павел вылил и ее, нашел пакеты и сложил туда все бутылки и замер.
- Скажи хоть кто она? Жена какого-нибудь воротилы?
- Любопытство разбирает?
- Что-то вроде того. Имя-имя?!
       Славик закрутил головой. Не мог он быть подлецом, и так подставить любимую женщину. Она не простит предательства!
- Ты не знаешь, - повторил он и заплакал обильными пьяными слезами.
       Павлу стало противно.
- Пойдем, я положу тебя!
       Славик добрел до кровати и рухнул. Павел дождался Марину и сделал пару уколов. Славик сонно охнул, но не проснулся. Павел решил уходить, но Марина ухватилась за него:
- Подождите, побудьте еще немного. Он вскоре проснется.
- Нет, сейчас не проснется, сутки точно проспит, переворачивай его время от времени, чтобы кровь не застоялась. Проснется, дашь ему эти таблетки. Две-три штуки, я думаю, будет достаточно.
- Спасибо Павел Андреевич, - Марина чмокнула его в щеку. - Вы наш спаситель!
- Что вы, Мариночка, - закокетничал Домбровский.
- Ни с того ни сего пить начал, - продолжила Марина.
- Он вообще как?
- Нормально было. Все на подработки какие-то ездил. Дачу строил. Сейчас стоит дом, ни света, ни окон. Пол наполовину только сделан.
       Павел оделся:
- Всего хорошего, Мариша.
       Он дотронулся до ее плеча:
- Звони, если что не так пойдет.

Глава 62. Медовый месяц.

       После той ночи у Павла и Насти начался просто медовый месяц, которого по сути у них не было. Дети были на отдыхе, и они отрывались, не вылезая из постели все выходные. Жена вдруг стала на удивление горячей и жадной до любви. «Годы берут свое, гормоны бушуют!» - говорил себе Павел.
       Они стали особенно предупредительны друг к другу и сблизились необыкновенно. Настя, которая так и не научилась хорошо готовить, потому что этим всегда занималась Зоя Константиновна, выдавала чудеса кулинарного искусства. Они чуть ли не кормили друг друга с ложечки. Опомнились, когда Настя обнаружила, что вновь беременна.
       - Аборт, - твердо заявила она.
       Возможно, если бы это был ребенок Павла, она и оставила его. Жили они дружно, в достатке. Еще один ребенок не помешает и даже укрепит их брак. Но она испугалась, что это опять ребенок Красавина. Она ругала себя нехорошими словами, вспоминая ту безумную поездку на его дачу. Она отправилась к знакомому гинекологу, но к счастью тревога оказалась ложной. Настя настояла на том, чтобы провели более точные анализы, боясь упустить время. Но к великому облегчению у нее был просто физиологический сбой.
       Павел, узнав об ошибке, мечтательно сказал:
- А я бы с удовольствием засадил жену дома. Деньги у нас есть. Может сварганим еще мальчика?! А?!
- Паша! А моя работа, карьера?! Я столько лет училась и что же? Все коту под хвост?
- Женщина должна быть дома и встречать мужа с горячей тарелкой щей.
- Щи и так не переводятся! Твоя мама встречает нас с тарелкой щей. Как она готовит, я никогда не сумею. Ты выгонишь меня на работу после недели такой жизни.
- Научишься.
- Только не это!

Глава 63. Несчастный случай.

       Справившись с пьянством, Славик дал себе зарок никогда не прикасаться к спиртному. Он занялся дачей, надеясь за сентябрь закончить строительство. Но стройка опять не задалась. Мужики в новой, нанятой им бригаде оказались отчаянными халтурщиками. Славик был вынужден проверять каждую мелочь. Забравшись на только что наложенный настил под кровлю, он сорвался и упал. Он ничего не сломал, но, падая, глубоко рассек лоб и щеку.

Глава 64. Проблема Любы Крыловой.

       Настя пребывала в полной эйфории, когда раздался звонок Любы Крыловой.
- Настя? Как ты?
- Я прекрасно, просто удивительно как все хорошо!
- Да?
- Да! Мы с Павлом как голубки, как молоденькие, чмок-чмок. Я так счастлива!
- Да-а?
- Да! Он такой лапочка! Я дождалась! Муж носит меня на руках!
- Да?
- Да! Ты себе не представляешь, мы минуты друг без друга прожить не в состоянии. Он без конца звонит мне на работу и я ему. Встречаемся в метро и целуемся сразу на глазах у всей толпы. Мне совершенно не стыдно!
- Да-а?
- Да! Мы…
- Настя! Прошу тебя, приезжай.
- Любушка, что случилось?
- Я наверно умом тронусь. Мой Тарас нашел себе бабу и хочет уйти от меня.
- Не может быть! Кошмар! Не плачь, моя хорошая. Где он ее нашел?
- У себя в санатории. Сестра хозяйка прицепилась к нему как пиявка. А он дурачок и рад. Пропадал там сутками. Я думала на работе мужик вкалывает, а он, негодяй, нашел себе «дополнительную работу». Мне плохо, Настя.
- Бедняжка!
- Я ничего не знала, да она, стерва, сама позвонила.
- Когда?
- Пять минут назад
- А он сам тебе что-нибудь говорил?
- Нет. Она сказала, что он сегодня у нее останется ночевать.
- Не плачь, ну не плачь. Может быть, все еще обойдется.
- Если он заявится, я его порву!
- С ума сошла. Даже виду не показывай.
- Я не сдержусь!
- Знаешь, приезжай ко мне. У меня переночуешь.
- А если он вернется?
- Вот и хорошо! Пусть не думает, что ты все окна проглядела его ждавши.
- Твой будет сердиться.
- Его проблемы. Я жду. Встречу тебя у подъезда. Бери такси и ко мне.
       
       Люба прогостила у Насти два дня. Иногда она звонила домой, в надежде, что Тарас все-таки вернулся. Длинные гудки бесконечно долго сверлили уши, но на другом конце провода так никто и не отозвался. На третий день в понедельник Кате нужно было идти в школу. Люба уехала домой. Следов пребывания мужа она не обнаружила, но за субботу и воскресенье она немного пришла в себя.
       Только через неделю, когда никого не было дома, Тарас тайно навестил свое жилище, собрал свои вещи и скрылся. Люба была безутешна.



Глава 65. Клиника Добронравова.

       Клиника Добронравова, хотя и была весьма престижной, но все еще ютилась в старом корпусе городской районной больницы. В преддверии переезда в новое здание рук не прикладывали ни к чему. Краска на стенах местами вздулась и потемнела. Двери все как одна были перекошены, штукатурка вдоль дверных рам потрескалась и местами осыпалась. Санитарки ежедневно наметали порядочные кульки мела. За тряпками тянулись белые полосы. Линолеум был старый, протертый до дыр. Каталка, которая везла Славика в операционную, ощутимо подпрыгивала на многочисленных заплатах. Старорежимный лифт скрипел и охал, поднимая каталку на последний этаж.
       Косметическая клиника занимала это здание более десяти лет. Когда-то ввиду крайней недостаточности ассигнований из городского бюджета районной больнице пришлось потесниться. Платная медицина стала в то время очень популярной. Бизнесмедики подсуетились и доказали целесообразность размещения в одном из корпусов коммерческой косметологической клиники. Для районной больницы арендная плата должна была сослужить дополнительной денежной артерией, призванной улучшить обслуживание населения родного района. Кроме того, по договору руководители платной клиники взяли обязательство провести капитальный ремонт данного корпуса (для себя) и завезти новейшее оборудование (для себя). А по истечении десятилетнего срока аренды вернуть корпус в ведение районной больницы.
       Но доброе дело кончилось как всегда полным безобразием. Чиновникам раздали взятки и сумма аренды оказалась очень невелика даже по тем временам. А в связи с бешенной, ни с чем не сравнимой инфляцией вскоре превратилась в копейки.
       Ремонт сделали хороший. Оборудование завезли из-за границы. Но прошло десять лет. Ремонт нужно было делать по новой. Оборудование частично поломалось, частично устарело. Добронравовцы выстроили себе новое здание, оснастили его по последнему слову медицинской техники.
       Они готовы были переезжать, но все утрясали вопросы в разных инстанциях.
       Старое здание согласно договору собирались передать районной больнице в состоянии гораздо худшем, чем оно было десять лет тому назад, когда составлялся договор.
       Руководство больницы пробовало побороться и заставить хотя бы отремонтировать корпус, но тщетно. В договоре нигде не было прописано, что перед передачей необходимо сделать ремонт.
       
       Лифт дернулся и остановился. Лифтерша открыла деревянные двери и дернула металлическую ручку. Дверь не открывалась.
- Сергеич! – застучала она кулаком. – Открывай! Опять замок заклинило.
       В двери что-то зацокало, завизжало. Она распахнулась. В просвете показалась сизая опухшая физиономия.
- Я же учил тебя! Нажимай до конца и сразу толкай.
- Проклятый лифт! Заменить давно надо.
- Щас денег не дадут. С этим придется мучиться.
- И когда только переедем отсюдова?
- А ты не торопись. Туда молоденьких лифтерш набирают. Ты здесь останешься.
- Я не волнуюсь, пусть попробуют молоденьких найти на такую собачью работу. Весь день на ногах и ночью покою нет.
       Славик прислушивался к чужому разговору, чтобы не думать о предстоящей операции.
       Каталка двинулась, запричитала на выщербленной плитке и замерла возле окна напротив операционной. Сизый свет бесцветного неба упал на лицо. Ему было страшно и холодно. Он натянул на себя простынку. В коридоре гуляли сквозняки. Металл под спиной был ледяным.
       Славик вздрогнул, услышав откуда-то сзади голос Павла: «Как ты?».
- Нормально.
- Хорошо, - лукаво улыбнулся Домбровский. - Смотри, не нагони себе давления. А то снимем с операционного стола.
- Не волнуйся. Я в порядке.
       Павел нащупал пульс.
- Знаю я вас голубчиков. Как других, так резать всегда готовы, а коснись самих, так еще больше трусите, чем простые граждане.
- Так ведь лучше, чем они понимаем, чем может грозить любая, даже самая пустяшная операция.
- Ладно, лежи. Скоро тебя возьмут, подготовят, а я вниз спущусь в кабинет и обратно.
       Павел сделал несколько шагов и остановился.
- Не передумал делать общий наркоз?
- Не, Паша, не могу, боюсь, - признался Славик.
- Что ж, будь по-твоему. Тебе видней.
       Павел заглянул в лабораторию:
- Надя, пациент уже в коридоре. Готовь, ставь капельницу. Что-нибудь полегче.
- Могу лекаин ввести.
- Сама смотри.
- Павел Андреевич, я его забираю? – окликнула Домбровского помощница.
- Да, Лида. Я на минуту к себе и вернусь. А где Володя?
- Его никто не видел.
- Поехали, - сказала Лида и увезла каталку в операционную.
       Павел ушел. Славик вздохнул.
- Не вздыхай, касатик, все хорошо будет. Мы с тобой еще потанцуем! – успокоила пациента Надежда.
       Славик не ответил. Он смотрел на софиты над операционным столом, на желтый потолок, на столики с приборами, расставленные по вдоль стен. Все знакомо и все иначе смотрится с операционного стола. Подключили монитор аппарата измерения давления и пульса. «Давление сто шестьдесят на сто. Значит, я все-таки волнуюсь», - подумал он.

       Надя ловко и почти безболезненно ввела в вену катетер. Славик, как все хронически здоровые люди панически боялся боли, и ловкость анестезиолога привела его в умиление: «Мало еще у нас квалифицированного персонала. В операционной еще куда не шло, а на этажах сидят девчонки после медучилищ, ни ч…та не умеют! Всего истыкают, пока в вену попадут, будто манекен».
       Снова взглянув на монитор, – «сто тридцать на восемьдесят, лекарство действует» - он успокоился и стал разглядывать кафель. Нежно-голубые старые плитки на стенах в самом верху были заляпаны цементным раствором. «Как не отмыли строители пятьдесят лет назад, так и остались эти капли. Только внизу чисто, где санитарки достают. Но вид из-за потеков все равно неряшливый. У нас операционная получше будет».
       Он посмотрел на капельницу, ему показалось, что раствор течет слишком медленно. Он сказал об этом Наде. Она немного открутила регулятор. Он остался доволен: «Скоро придет забытье, а когда он проснется, все уже будет позади».
       Анестезиолог поставила новый флакон. Сознание постепенно уходило. Уже издалека он услышал голос Павла:
- Что льем?
       Голос показался хриплым и недружелюбным. Пациент уже не слышал, как Калинкина ответила:
- Как ты просил, полегче. «Лекаин стеорат»
       «Может быть, они даже спали, - отметил про себя Павел. Гнев снова захлестнул его. - И он, и она лгут, раз мне ничего не сказали. Ясно как день! Лгут и делают из меня дурака!»
       В предоперационную вошел Володя Грязнов, который должен ассистировать сегодня Домбровскому. Павел мыл руки.
- Где ты так долго? – спросила Надя Грязнова.
- Так я первый день из отпуска! Утром сегодня приехали. Начинаем?
- Мойся! – буркнул Павел, не глядя на Грязнова, и выставил руки
       Лида ловко натянула ему резиновые перчатки.
- Надя? – спросил Павел.
- Пациент готов.
- Начнем.
- Павел Андреевич, у вас руки дрожат, - заметила Надежда.
- В отпуск ему пора, - сказал Володя. - Переутомился!
- Замерз немного, срывающимся голосом, - пояснил хирург.
- Под краном погрейте что ли, - посоветовала Надя и, обращаясь к Володе, спросила: А где ты был?
- В Карелии. Вот где красота! Воздух хоть пей! Сладкий как сок. Грибов навалом. Простые грибы и не брали. Беленькие, подосиновики, подберезовики, маслята. С собой привезли много, жена засолила.
- Принеси баночку. Дай попробовать экологически чистый продукт.
       Павел не прислушивался к разговору. Он сжал кулаки, поднял руки и несколько секунд их так подержал. Это был верный способ справиться с собой. Но сегодня такое упражнение не помогло. И зачем он только ходил в кабинет? Что ему там понабилось? Ах, да. Талисман. Он забыл талисман, который подарил ему еще Клебовский, его научный руководитель. Павел не расставался с талисманом все годы работы. Вчера, он зачем-то бросил его в сейф. Он хотел взять его и положить как всегда в карман. Интересно успел он его взять до злополучного звонка? Ему позвонили. Неприятность сразила наповал. Его затрясло. Сознание заволокла серая пелена, в то же время все чувства обострились. «Я не могу! Я не должен в таком состоянии делать операцию. Необходимо отказаться от нее немедленно!» Он представил безмятежную физиономию на операционном столе. Если бы Славик был здесь, в кабинете, он немедленно исполосовал бы ее вдоль и поперек. «Подонок! И хватило наглости придти ко мне на операцию! Лежит там спокойно под капельницей!» - разъярился он.
       «Лекаин стеорат! – неожиданно произнес Домбровский вслух. - Лекаин стеорат!» Это название, почему-то страшно волновало его. И вдруг ясное воспоминание озарило сознание.
       «Давно еще в институте на первом или втором курсе на гладкой коже Славика высыпали нестройными рядами прыщи. Все замечали их. Павел тоже заинтересовался. Однажды, стоя в туалете Славик, веселясь над своим отражением в зеркале, сказал:
- Какие сволочи здоровые, красные. Хотел на занятия не ходить, но Арнольд погнал.
- Откуда они у тебя?
- Зуб вырывал. Полисутрин вкололи. А у меня на него аллергия».
       Полисутрин был одной из составляющей лекаина. Домбровский заскрежетал зубами. Пусть потом его арестуют, засадят на всю жизнь в тюрьму, но он сведет счеты с этим человеком, который так гнусно предает ее раз за разом. Сколько можно терпеть?!.
       Если бы не Люба, он мог бы и не узнать ничего. Крылова желала напомнить Домбровскому о себе и выведать, не нашлось ли «случайно» места для ее мужа в клинике Добронравова. Ей не терпелось вырвать Тараса из санатория. Она любила донимать Настю этим вопросом, но сегодня не нашла подружку и позвонила Павлу на работу, чтобы все узнать из первых уст, и, между прочим поинтересовалась, дежурит ли Настя еще в кардиоцентре.
       Серая трепещущая пелена вновь нахлынула на обманутого мужа и принесла зловещую мысль: «Пусть, пусть покроется самыми здоровенными прыщами в мире! Пусть она посмотрит на него безобразного, авось одумается! Ничего, Славик, походи в такой шкуре, посмотрим, что твои бабы запоют, узрев твою образину? Опасно?! Ничего, жив будет! Нужно только увеличить концентрацию полисутрина». Он достал из сейфа шприц, наполненный лекарством, сунул в карман и направился в операционную.

       Павел вымыл руки, Лида натянула ему стерильные перчатки. Не дожидаясь, Грязнова, Павел вошел в операционную. Ненавистная подпорченная рожа приятеля притягивала, как сильнейший магнит. Павел кашлянул, сглотнул слюну, неслышно выдохнул и взглянул на капельницу. На объемистом пузырьке ярко светилась надпись: «Анестезирующий состав «Лекаин стеорат».

- Надежда, - спросил хирург, медленно выговаривая слова, чтобы унять дрожь в голосе, - противопоказания по лекарственным препаратам есть?
- Да.
- А к составляющим «Лекаина»?
- Нет. Я беседовала с пациентом перед операцией. Он внимательно прочитал и подписал согласие на общий наркоз. Что-то не так?
- Все нормально.
       Лида раскладывала инструменты. Павел подошел к Красавину. Тот спал. Улучив момент, когда Калинкина отвернулась, хирург прямо через простынку и ткань кармана халата воткнул иглу в бедро.

       Когда операция подходила к концу, у Славика остановилось сердце. Бригада реаниматологов срочно подключилась к спасению его жизни. Общими усилиями удалось спасти пациента. Его откачали, но результат превзошел ожидания. Красавина полностью парализовало! Место операции вздулось и покраснело. Предстояло длительное и, возможно, безуспешное лечение. Шрам на щеке вздулся, загноился, а потом разросся буграми. Лицо стало еще хуже, чем прежде. Тело покрылось язвами. Когда они стали сходить, на месте гнойников образовались рубцы.

       Арнольд, узнав о несчастии, начисто разругался и с Домбровским, и с Добронравовым.
       Павла и Надежду временно отстранили от работы. Домбровский озлился на весь свет. Увидев столь плачевный результат, он поостыл, но себя он не осуждал ни в малейшей степени. Он не мог простить Славика! Но пуще всего он обвинял злодейку-жену.
       Павла отстранили от работы временно, чтобы во всем разобраться. Добронравов назначил специальную комиссию, которая признала действия медперсонала верными. Иначе и быть не могло, потому что скандал вышел за рамки косметологической клиники, и пришлось объясняться в Минздраве. Назначили повторную комиссию.
 
Глава 66. Тарас, Люба и Олюшка.

       Люба Крылова тосковала. Тарас не звонил и больше не приезжал. Но долго быть в депрессии Люба быть не могла. Она заставила себя встряхнуться. После того случая, когда она обнаружила, что его вещи из дома пропали, она сменила замки. И лишь спустя две недели Люба сделала то, что делает каждая женщина в первый день, оказавшаяся в положении брошенной жены. Она пошла в парикмахерскую, постриглась, сделала маникюр, заглянула к косметологу. После этого она посетила магазин, чтобы новой шмоткой залатать прореху в своей несчастной судьбе. Повертевшись перед зеркалом, она воскликнула:
- Пусть он себе локти пообкусывает, узрев такую красоту!
       Молоденькие продавщицы вежливо заулыбались, но в их глазах ясно читалось одно: «Когда нам будет за тридцать, мы и на улицу лишний раз постесняемся выйти. Какая уж тут красота?!»
       Люба бросила высокомерно:
- Заверните!
       «Он станет умолять меня на коленях, чтобы я приняла его обратно. Но я буду холодна как лед!»
       Она вышла из магазина, и вдруг на глаза навернулись слезы – по всему было понятно, что умолять муж будет ее не скоро. Ей ничего не оставалось, кроме того, чтобы жить дальше и привыкать к новому положению вещей.
       Однажды она не выдержала и позвонила Тарасу на работу, без обиняков спросив, собирается ли он возвращаться к ней, и пояснила, что ей якобы все равно, но Катя скучает по папе. Он ответил, что дочь поймет его, когда вырастет, а возвращаться он не собирается. Люба пала духом.
       На следующий день ей позвонила гадюка и сообщила, чтобы Любовь Юрьевна не рассчитывала остаться одна в двухкомнатной квартире, что Тарас подаст на развод и сразу разделит имущество. Свою долю в квартире он будет продавать. Так что если ей нужна эта жилплощадь, то пусть готовит деньги.
       События развивались так, словно ее накрыла лавина. Люба резко перестала страдать и жалеть мужа, попавшего в лапы аферистки. Эта квартира досталась Любе от ее престарелых родственников, за которыми она несколько лет ухаживала. Она была безумно счастлива, когда, наконец, у нее в Москве появилась законная жилплощадь, потому что прописывать к себе невестку, мать и сестра Тараса, категорически отказались. В первые годы совместной жизни они снимали самую маленькую и самую дешевую комнатку, какую только нашли в Москве, шесть с половиной метров. Потом переехали в эту квартиру. А когда родилась Катя, и понадобились деньги, муж недорого продал свою долю в родительской квартире сестре. Люба, не сомневаясь, что вместе с Тарасом она встретит старость, не забывая, как он был влюблен в нее в институте и ходил за нею по пятам, великодушно прописала его к себе и оделила каждого члена семьи одной третьей частью общей жилплощади.
       Наглость соперницы потрясла женщину до глубины души и вместе с тем дала силы для борьбы.
       На следующий день в санатории раздался звонок. Это звонила маленькая Катя. Она попросила к телефону папу. Тарас, который скучал по девочке, радостно прокричал в трубку:
       - Катюшка! Как я рад тебя слышать! Сейчас трудное время, но мы обязательно будем встречаться. Мы можем даже в это воскресенье куда-нибудь сходить. Я познакомлю тебя с тетей Олей. Она очень хорошая! Она тебе понравится!
       Катя дождалась, пока поток слов у отца иссякнет, и веско сообщила, предварительно наученная матерью:
       - Я с твоими проститутками встречаться не собираюсь. Я позвонила, чтобы сказать, что ты предатель! Ты хочешь сделать из меня бомжиху!
       Тарас, который еще ничего не знал о происках его новой половины по поводу жилплощади, опешил и вскричал:
- Катя! О чем ты говоришь? Твой папка тебя любит!
       Девочка тут же выдала заготовленную фразу:
- Это квартира мамина и ни о каком разделе не может быть и речи!
       И тут же захныкала:
- Не ожидала от родного отца такого обмана.
- Что ты малыш, я не собираюсь у вас отнимать квартиру. Почему ты так решила?
- Тетя Оля нам звонила, - сказала дочь и слезливо засопела.
       Тарас был страшно инертный человек. Он решился на уход от жены, потому что привык по долгу бывать в санатории и еще потому, что Оля постоянно подталкивала его к этому. Она сама пришла однажды в его кабинет и осталась на ночь. Его любовница проживала в медгородке для обслуживающего персонала. У нее там была служебная комната, но она мечтала перебраться в столицу. Тарас показался ей подходящей кандидатурой для осуществления грандиозных планов. Она решила забеременеть от Тараса и этим прижать его к стенке. Она слышала, как он с восторгом рассказывал медсестрам о своей маленькой дочери. Оля задалась целью родить ему сына, но к ее огорчению забеременеть девушке никак не удавалось. Тогда она стала приставать к своему любовнику с ультиматумом, чтобы тот бросил семью и ушел к ней. Но Тараса раскачать было не просто. Его устраивало, что у него есть жена и ребенок в Москве. Наличие симпатичной любовницы поддерживало его мужское либидо. Он был доволен жизнью и не желал ничего менять.
       Тарас наобещал девушке, что когда-нибудь потом, когда его дочурка вырастет, они будут вместе. Оле это не понравилось, она не собиралась ждать. Беременность никак не наступала и отчаянная девушка решила обмануть Тараса, чтобы форсировать события. Для осуществления этого плана, она подговорила подругу, местного врача гинеколога, по секрету сообщить Тарасу, что Оля беременна. Со своей стороны она приложила все усилия, чтобы подвигнуть любовника на решительные действия.
       Ключевой фигурой она не без оснований считала жену Тараса, Любу. Основной задачей Оли было заставить Тараса разорвать отношения с женой. А потом мало ли что может случиться с беременной женщиной, например, выкидыш.
       Оля вдруг перестала ходить ночевать в кабинет физиотерапевта и старалась не встречаться с ним и даже не разговаривать. Тарас уже привык, что рядом с ним всегда была эта женщина и, встревожившись, захотел с ней объясниться. Оля не пожелала ничего объяснять. И только сказала с придыханием:
- Ни о чем не спрашивай. Я не могу к тебе больше ходить!
- Почему? - удивился Тарас.
- Я потом объясню, но только не сейчас. Я не должна.
       С этими словами она убежала, закрыв лицо руками. Обескураженный, он весь день думал о том, что же случилось? Он старался угадать, в чем же дело и не мог. Он построил в уме несколько версий. Наиболее вероятным представился ему вариант, что на горизонте показался бывший муж Ольги, пьяница и дебошир. Тарасу это было не по вкусу. Ему уже чудился нетрезвый хулиган, крушащий новенькое оборудование физиотерапевтического кабинета. И увесистые кулаки, которые оставят на лице любовника болезненные синие отметины. Несмотря на внушительный объем, по-мужски разбираться с сильным полом Тарас не любил.
       Однако страшиться ему долго не пришлось. Вечером того же дня к нему пришла, Калерия Степановна и по секрету сообщила, что Оля беременна. Он поначалу глупо обрадовался, что версия с бывшим мужем его пассии не верна, но потом схватился за голову, когда гинекологичка поведала ему о том, что бедная Оля так его любит, что не представляет, как она сможет убить ребенка горячо любимого человека.
       Возмутившись, Тарас решил поговорить с Ольгой, и укрепить ее в сознании, что необходимо делать аборт. Но она сообщила ему:
- Я знаю, я несчастная женщина. Но я безумно люблю тебя и для меня невозможно совершить такое святотатство. Брось, брось нас, если мы для тебя обуза. Но знай, без тебя мы погибнем оба!
- Но у меня жена, ребенок, - вспомнил вдруг Тарас, - Как они без меня?
- Твоя жена очень сильная и самостоятельная женщина. Ваш ребенок уже в школу ходит. Они прекрасно смогут прожить и одни.
- Я люблю дочь, - пролепетал бедняга.
- Ты можешь встречаться с девочкой в выходные дни, например. Таких приходящих отцов дети, как правило, любят больше, потому что нет повседневной бытовой рутины, а есть добрый папа, который в редкие встречи нежит и балует свое чадо.
       Но Тарас не согласился с ней, потому что не представлял, как все расскажет Любе.
- Да жена меня убьет!
       Ольга, почувствовав колебания, обняла его и прошептала:
- Не убьет, дорогой мой! Я готова взять всю черную работу на себя. Тебе не придется даже видеть свою жену. Я сама позвоню ей.
- Как же я в глаза ей посмотрю? – не унимался любовник.
- А не надо смотреть. Ты оставайся пока здесь, а лучше перебирайся ко мне. А там все уляжется.
- Тарас, вы же мужчина, - вторила ей, вклинившаяся в процесс завоевания физиотерапевта подруга Ольги Калерия, - Умейте отвечать за свои поступки. И Сергей Яковлевич в курсе. Он сказал, что наш Тарас, конечно, проявит себя с лучшей стороны.
- Нет, я не хочу! Люба никогда не даст развода!
       Оля умоляюще сложила ладошки перед собой и сказала голоском первоклассницы:
- Милый, не сердись, но я уже позвонила твоей жене. Она все знает!
       Тарас сразу сник. Женщины поставили его в такие условия, что иного выхода не было. Только неделю спустя несчастный пробрался в свою квартиру, когда Любы не было дома, собрал вещи и вернулся в санаторий.
       Из дома же он позвонил Паше, с которым время от времени он перезванивался. Павел был занят, но успел дать Тарасу дельный совет:
- Пошли эту Ольгу куда подальше, не дай сломать себе жизнь.
       Тарас возразил:
- Я не могу. Она одна, слабая, беззащитная, с моим ребенком под сердцем. Как на меня посмотрят мои сослуживцы? Понимаешь, все в курсе. Здесь санаторий, все на виду.
- Тарас, - поучал его Павел. – У сослуживцев своя жизнь и своих грехов море. Думай как тебе лучше.
- Наши женщины будут сплетничать.
- Что ты все смотришь на баб?
- Нет, я так не могу.
- Ты просил совета, я тебе его дал! Поступай как знаешь! Аревуар Тарасик!
       Разговор с Домбровским ничего не решил. Тарас остался с Ольгой. Больше того, он переехал в поселок медперсонала в ее комнату. Ольга принялась за осуществление следующего этапа своего плана. Необходимо было быстрее развести Тараса официально, затем женить его на себе и в завершение отсудить часть жилплощади в Москве.

       После разговора с Катей Тарас затосковал. Он уже соскучился по дому, по своей маленькой девочке, преувеличивая ее страдания. Он скучал и жалел и ее и себя и понемногу стал все больше перекладывать вину за измену на Ольгу. Но круглосуточно опекаемый ею, он не смел и рыпнуться.
       В этой ситуации была и положительная сторона. Депрессия была столь глубока, что совершенно лишила его воли. Подвигнуть его на какие-то дальнейшие решительные действия оказалось невозможно. Заявление в суд, составленное и предложенное ему на подпись заботливой Олюшкой, так и осталось неподписанным. У Тараса не поднималась рука!
       Как раз в это время он услышал о беде, случившейся с Красавиным и ужаснулся. Этот случай послужил предлогом, чтобы уехать на время из санатория и посетить в больнице Славика, а также навестить Павла. Тарас встал в привычную позицию - на сторону обоих. Он сочувствовал и Красавину и Домбровскому и жалел их. Подозревать Пашу в злом умысле ему не приходило в голову.

       Люба между тем не дремала. Она съездила к сестре Тараса и рассказала ей историю подлой измены мужа. Сестра постаралась обелить брата, но Люба предупредила женщину, что по-видимому теперь Тарас будет претендовать на долю квартиры, которая останется в случае смерти их отца. Отец был стар и болен и уже несколько месяцев находился между жизнью и смертью. Новый расклад сестре не понравился. У нее была своя семья и дети, и Тарас с новой профурсеткой ей был абсолютно не нужен. Сестра было попыталась обвинить Любу, но та не приняла упреки в свой адрес и лишь заметила, что сама никогда не сделала бы такой подлости, оставаясь подле мужа. Она ведь забрала его после рождения Катеньки к себе и даже как добрая жена выделила долю в квартире, доставшейся лично ей. Но теперь все изменилось. Люба в данной ситуации сама является пострадавшей стороной. И все из-за той бл….и. Доли в ее квартире, которая сейчас принадлежит Тарасу, не хватит даже на самую завалящую комнату, потому что при покупке недвижимости возникает много накладных расходов. Не исключено, что Тарас приведет к ним новую жену, кстати, ужасную хабалку. Та ни за что не упустит такого куша, как часть жилплощади в Москве. да и брат теперь не мальчик, чтобы можно было легко закрыть перед новоявленными супругами дверь, как когда-то перед Любой. Тем более, что свекрови давно уже нет.
       Сестра ужаснулась. В ближайший свободный день она примчалась в санаторий и имела серьезный разговор с братом. Знакомиться с Ольгой она наотрез отказалась и призвала Тараса опомниться и вернуться в семью. В разговоре она называла новую пассию брата всякими нелестными словами, что заставило Тараса приглядеться к любимой повнимательнее и увидеть в ней немало недостатков.

Глава 67. Павел и Настя.

       До окончания работы проверочной комиссии Павел не выходил на работу. Чтобы не терять время он взялся за диссертацию. Домашние вечерами как мышки сидели тихо по своим углам, боясь потревожить папу. Даже телевизор не включали. Только одна Лена по-прежнему смотрела «Спокойной ночи малыши».
       Но Настя чувствовала, что муж бездельничает. Андрей Леонидович пытался вызвать сына на откровенный разговор, но из этого ничего не вышло. Сын отказался обсуждать проблему. Насте казалось, что вернулись тяжелые времена первых лет их совместной жизни.
       Она долго ничего не знала. Тревожась о здоровье мужа, приписывала недомоганию его мрачное настроение и резкое, даже грубое обращение с ней. Отсыпаясь днем, Павел проводил бессонные ночи, допоздна не давая жене лечь в постель. Он психовал и придирался, требуя от жены какой-то особой диеты. В связи с этим он захотел, чтобы мать перестала готовить обед. Зоя Константиновна обиделась. Настя не могла угодить ему, и от этого он психовал еще больше. Сама по себе диета была ему противна, но он жаловался на боли в животе и упорно ел овсяную кашу, домашний творог и кефир. Она выбивалась из сил, но ему все не нравилось. Чуть позже она проведала про неприятности на работе, но долго не знала имени неудачно оперированного пациента. Фамилия Красавин прозвучала как гром среди ясного неба. Ее сообщил Арнольд, который пытался дозвониться до Павла и высказать ему свои претензии. Прежних чувств Настя к Красавину не питала. Немое обожание недоступной звездной мечты умерло в недостроенном загородном доме. Тот неудачный опыт на даче начисто выбил из нее эту дурь. Она жалела Славика, но больше ее беспокоила судьба Павла. Настя, было обрадовалась, когда муж снова вышел на работу, но настроения ему это не улучшило. Он стал задерживаться вечерами. От него попахивало спиртным. Он прекратил делать замечания домашним, перестал есть творог, обращать внимание на беспорядок. Выражение бесконечной тоски казалось навсегда приклеилось к его физиономии. Ситуация осложнялась тем, что Настя не знала, как вывести мужа из столь глубокой меланхолии. Не спасала положения и ее теперешняя красота. Павел смотрел на жену с таким отвращением, что она казалась себе последней дурнушкой. Как-то раз, стирая его рубашку, она увидела мазки крови. Она потерла пятна, понюхала – оказалась помада. Настя ничего не сказала ему и проплакала всю ночь, отвернувшись к стене.
       «Другая женщина! У него другая женщина! - твердила она себе, хлюпая довольно громко. Павел не прикасался к ней со времени злополучной операции. «Я глупенькая думала, что он страдает из-за Славика, а у него другая женщина!»
       Она плакала, а Павел не шелохнулся и вскоре захрапел.
       Стирать рубашку, испачканную губами другой женщины, Настя не стала, но долго не решалась предъявить доказательство измены мужу.
       Мысль навестить несчастного Славика у нее так и не возникла.

Глава 68. Вячеслав после операции.

       Возле дореволюционного двухэтажного здания морга высятся две старые толстенные березы с длинными тонкими ветвями. Санитарки рассказывают, что их посадили еще при царице Елизавете. Березы похожи на плакучие ивы. Не одно столетие они провожают усопших постояльцев больницы в последний путь.
       Больничный сад много раз обновляли, но спилить березы ни у кого не поднялась рука.
       Славик лежит на высокой кровати на третьем этаже хирургического корпуса и смотрит в окно. Ему больше ничего не остается. Он уже знает, что операция прошла неудачно. Он не чувствует своего тела. Он не может пошевельнуть ни рукой, ни ногой, не чувствует как ходит под себя и не испытывает дискомфорта от мокрых и грязных простыней. Он ощущает только лицо. Но лучше бы и этого не было, потому что сильный непрекращающийся ни на секунду зуд мучает его. У него нет сил даже печалится о неудачной операции, потому что каждое мгновение занято единственной мыслью: «Как расчесать, разодрать и выбросить это постоянно чешущееся лицо и шею?!» Невыносимо сознавать, что невозможно даже почесаться! Плохо слушается язык. Славик не может даже внятно попросить почесать лицо. Мать только ушла, и он ждет Марину. Она всегда понимала его с полуслова. А пока он кусает нижнюю губу, пытаясь почесать подбородок, и завидует мертвым, глядя, как ажурные ветви берез гладят крыши катафалков и раскачиваются, словно прощаются с уходящими навсегда.
 
       Анна Григорьевна встретила Марину в вестибюле больницы и бросилась к ней:
- Мариночка! Несчастье какое! Славика парализовало!
- Парализовало? Совсем? Почему?
- Давай сядем. Я только что от него. Он там лежит такой беспомощный, такой жалкий. Я рассчитываю на тебя Мариночка!
- Вы разговаривали с доктором?
       Анна Григорьевна кивнула.
- Что он говорит? Насколько это серьезно?
       У Анны Григорьевны покатились слезы:
- Шансов на выздоровление очень мало!
       Она достала платок, вытерла лицо и с надеждой взглянула на Марину.
- Что теперь делать?
- Так ли все безнадежно?
- Конечно, лечить его будут, - снова захлебываясь слезами, сказала Анна Григорьевна. - Но совсем он никогда не выздоровеет. Он навсегда остаться инвалидом. Он даже ничего не говорит. Только мычит.
- Боже мой!
- Да. Заведующая отделением сказала, что речь должна вернуться, но двигательные функции вряд ли. Денег потребуется, конечно, уйма. Но мы с Арнольдом все свои накопления на это дело кинем.
- Но почему так получилось?! Все же было хорошо!
- Такая аллергическая реакция на анестезию. Никто не ожидал.
       Анна Григорьевна уткнула лицо в плечо гражданской невестки. Марина сидела, не шелохнувшись, сдвинув брови. Сложный мыслительный процесс происходил под черными блестящими кудряшками.
- Марина иди к нему, он порадуется. Может ему станет лучше. Сегодня ты побудь, а завтра я подежурю. На, пропуск, он круглосуточный.
       Марина пропуск не взяла.
- Держи…
- Анна Григорьевна, мне не нужен пропуск, я туда не пойду, - сказала женщина негромко, но четко.
- Тогда завтра, а сегодня - я. Я просто хотела съездить домой, приготовить ему что-нибудь.
- Анна Григорьевна! Вы меня извините, но я туда не пойду, потому что я не буду ухаживать за ним. У меня двое детей, которые требуют ежедневного ухода, присмотра и денежных вложений. Вешать на себя инвалида я не в праве. Сейчас его состояние таково, что он, пожалуй, ничего не соображает. Объяснять ему бесполезно. Ну а если ему станет лучше, он поймет и простит. Он знает как мне трудно!
- Марина, - воскликнула Анна Григорьевна, отодвигаясь, - это не порядочно!
- А порядочно использовать человека, когда вам нужно и совершенно не считаться, как только отпадет такая необходимость?! Вы первая были против, когда он хотел жениться на мне! А теперь вам нужна моя помощь? Нет! Если бы он был моим мужем, я не бросила его никогда. Кто я ему, я никто! Я считаю себя обязанной воспитать своих детей, мне еще их растить и растить.
- Как же так Марина? Вы же жили душа в душу. Я нарадоваться не могла.
- Неправда! Вы были против. Он мне говорил: «Моя мама против!» С моей точки зрения - это тоже было непорядочно!
       Женщина встала из узенького кинозального кресла высвободила свою руку из руки Анны Григорьевны, которой та все еще удерживала ее.
- Я не жена – декабристка. Я вообще не жена! Как вы тогда сказали про меня: «Так, не знамо кто!» Вы правы, Анна Григорьевна, сожительница или как теперь называют гражданская жена еще не настоящая жена. А Славик на мне никогда бы не женился. И в болезни, и в здравии никто друг другу быть верным не обещал. Возможно это жесткие слова, но я долго ждала от него предложения руки и сердца, и не дождалась. Можете думать обо мне все что угодно, но я не собираюсь положить судьбу своих детей в угоду мужчине-инвалиду, для которого я оказалась недостаточно хороша, чтобы он на мне женился!
- Марина, ты должна была понять Славика! Дети – это такая ответственность!
- Я понимаю. На него зла не держу. Удачи вам!
       Марина тряхнула роскошными кудрями, накинула на голову капюшон и вышла под дождь.

Глава 69. Примирение Насти и Павла.

       Бедному Тарасу стало совсем невмоготу, он подумывал, как бы примириться с женой. Чтобы отвести душу, он часто звонил Павлу, который сам был рад поговорить хотя бы с одним «нормальным» человеком.
       Вечерами допоздна Тарас засиживался в своем кабинете и от нечего делать, начитавшись журналов, увлекся астрологией. Позже он говорил, что несчастье с Красавиным и его неурядицы в семейной жизни явились результатом деятельности одних и тех же небесных сил.
       Узнала о неудачной операции и Люба. Восьмого марта в ее квартире раздался звонок.
- Люба! Это я! Настя!
- Привет! Как дела?!
- Я так несчастна.
- Что еще приключилось?
- Павел охладел ко мне.
- Это горе еще небольшое!
- Ты не понимаешь! Я к нему и так и сяк, а он смотрит на меня как на врага.
- Неудивительно! Он на всех смотрит, как на врагов!
- Мне, кажется, у него есть женщина. Он ездит куда-то и не говорит куда.
- Что сказать? Мужик! Проследи.
- Я не могу. Он делает это неожиданно, уезжает на машине, ни слова не говоря.
- Часто?
- Через день-два, в разное время.
- Давно это у них продолжается?
- Не знаю. Сначала он задерживался с работы, потом вечерами наладился бросать меня на пару часов.
- Спроси у него, где он бывает.
- Он молчит, но я же вижу, я чувствую, что это женщина!
- Зачем ты себя накручиваешь?
       В трубке послышались рыдания.
- Успокойся. Может быть и нет ничего.
- Он меня даже сегодня не поздравил и ничего не подарил!!!
- Это уже серьезно.
- Он не спит со мной уже целый месяц. Если такое будет продолжаться, я не знаю что мне делать.
- Может по мужской части с ним что приключилось? Такое бывает. Перенервничал на работе.
- Нет-нет, Люба, это не то.
- Спроси его прямо.
- Я не могу подступиться к нему. Я его боюсь.
- Хочешь, я сама с ним поговорю, я заставлю признаться.
- Ни в коем случае!
- Тогда зачем звонишь?
- Пожаловаться.
- В любом случае береги нервы.
- И еще…еще…
- Что?
- Он операцию неудачную сделал.
- Бывает.
- Знаешь кому?
- Кому?
- Славику Красавину. Парализовало его.
- Ничего себе! Что этому-то понадобилось себе резать?
- Травма у него. На даче с крыши упал. Лицо порезал. Хотел шрам поаккуратнее зашить. И вот – парализовало. И Марина от него ушла. Не захотела ухаживать.
- Слушай, какая сволочь! А показалась приличной женщиной!
- Да, правда! Я никогда так не поступила бы!
- И я! Бедный Славка! И твоему сдается нелегко!
- Теперь не знаю! Люба! – снова заплакала подруга. – Я тебе главное не сказала! У него рубашка помадой измазана!
- Не реви! Вот за это нужно его прижать к стенке!
- Я его в порошок готова стереть!
- Ты?!
- Да, а что он думает, ему все можно?! Я ему устрою головомойку!
- Смотри, чтобы он сам тебе не устроил.
- Устрою, устрою, посмотрим, как он будет оправдываться!
- Если что - сразу ко мне! Вместе будем обороняться! Или лучше звони, я подскочу к тебе. Я так на всех мужиков сейчас зла, мне только дай, я душу вытрясу. А Славку жалко. Нужно узнать в чем там дело, поподробнее!
- Помоги ему, если сможешь.
- Попробую.
- Вот, Любушка, на душе легче стало.
- Вот что я тебе скажу, приезжай ко мне. Мне грустно как никогда. Сегодня праздник! Мы с Катюшкой одни. Тарас даже не позвонил! Приезжай ко мне. Посидим, за восьмое марта выпьем.
- Нет, Люб. Я лучше на неделе к тебе выберусь, а сегодня буду ждать. Я думаю, вспомнит про восьмое марта, поздравит!
- А где он сейчас?
- К матери пошел, зачем-то.
- Как зачем?! С праздником поздравлять!
- Точно! А как же я?!

       Настя повесила трубку и сжала кулаки. Ей хотелось немедленно приступить к осуществлению своего плана, неожиданно пришедшего на ум после разговора с подругой.
       Она жалела Славика, но что же поделать, если приключилось такое несчастье? Никто не виноват. Она не думала о несчастном больном, захлестнутая собственными переживаниями. Ожидая от Павла чего угодно, только не измены, она считала его в этом вопросе непогрешимым, не будучи в курсе его развлечений на известной теперь и ей даче.
       На следующий день, когда муж пришел с работы, Насти дома не было. Детей тоже. Он позвонил маме. Та ничего не знала. Павел растерялся. Было уже около девяти часов вечера. «Где она может таскаться в этот час? На улице темно!» Павел набрал телефон Любы. Трубку никто не снял. Он, психуя, прошел на кухню, залез в холодильник, достал оттуда колбасу, с отвращением на нее посмотрел, положил обратно. Потом нашел небольшой ломтик ноздреватого желтого сыра и отправил в рот. Хлопнув дверкой, он обернулся к плите и процедил:
- Есть нечего. В кухарки ты не годишься, …Анастасия.
       На плите стояла большая кастрюля. Он поднял крышку, там лежала белая скомканная ткань.
       «Е-мое! Это уже слишком!» Он хотел захлопнуть крышку, но материя показалась ему знакомой. Двумя пальцами он выудил ее оттуда, развернул: «Ч…т! Моя рубашка! Настя совсем сбрендила. «Белые столбы» по ней плачут. Это надо додуматься, засунуть рубашку в кастрюлю, где варят суп. Она бы еще трусы туда положила! Кипятить, что ли собралась? Теперь я не удивляюсь, что она столько лет за Славкой бегает! Шизанулась совсем!»
       Он грязно выругался, увидев красные пятна. И возмутился: «Да, помада, и что?! Она еще может корить меня за мимолетную встречу, когда сама по уши в дерьме?! – сказал он громко вслух, будто она могла его услышать. – Меня хочет сделать козлом отпущения!»
       «Я, в сущности, и не изменял, - убеждал он себя, глядя на испачканную ткань, - Так, попалась случайная проститутка, снятая на полчаса, не более того. Не могу же я жить евнухом. И прикасаться к этой изменнице, к этой падшей женщине я не в состоянии! Завела себе любовника! В этом нет сомнения! Иначе, зачем было скрывать, что она стажировалась у Арнольда. Зачем? Это ясно как день! Она хотела быть поближе к этому негодяю и пройдохе, Славке! Будто стажироваться больше негде?! Для чего я тащил на себе детей и дом, когда она преспокойно разъезжала по заграницам? Я помог ей устроиться туда. Казалось бы, лучше и не придумаешь, так нет! Мало ей! И она еще смеет засовывать в кастрюлю мою одежду с двумя маленькими пятнышками!»
       Он бросил рубашку на пол и начал с остервенением затаптывать ногами. Из-за шума он не услышал, как щелкнул замок. Настя сразу поняла, что в кухне бушует супруг. Она отправила детей в маленькую комнату, шепнув Максиму:
- Папе очень плохо! Ты уложи Лену. Я должна поговорить с папой.
       Дети и сами все поняли и быстро скрылись в комнате Лены.
       Настя появилась на пороге кухни строгая и правильная. Она сурово посмотрела на мужа, яростно топающего ногами. Он увидел ее слишком поздно, чтобы принять соответствующий вид, и от неожиданности не нашелся, что сказать, а лишь остановился с поднятой ногой.
- Что?! – спросила она. – Стыдно?!
       Он опешил от такой наглости. Схватив рубашку, он затряс ей перед нею, не в силах вымолвить ни слова.
       Настя отвернулась и хотела уйти, и тут его прорвало:
- А ты?! А ты?! Ты б… подзаборная! Ты шлюха привокзальная! Ты, ты … Красавинская подстилка! У него таких как ты, знаешь сколько?! Тьма тьмущая!
       В глубине души Павел не был до конца уверен, что жена ему изменила, но он не мог больше сдерживаться. У Насти отвалилась челюсть. Она побелела и в голове как молния заметалась мысль: «Откуда? Откуда он мог узнать? Кто сказал?! Славка?!», но в этот решительный момент она вспомнила спасительный Любин совет «всегда от всего отпирайся!». И она решительно бросила ему, будто не понимая, о чем идет речь:
- Ты все знал, когда женился на мне! Если после стольких лет совместной жизни я тебя не устраиваю, давай расстанемся.
- Я не отдам Лену, - выкинул Павел свой козырь.
- Возьми ее себе, - отрезала Настя и, выходя из кухни, добавила: Оскорблять себя я не позволю!
       Тут до Павла дошло - Настя считает, что он ничего не знает о ее стажировке в кардиоцентре. Он ринулся за ней. Подхватив под руки, он втащил ее в гостиную и встал у двери, чтобы она не могла уйти.
- Ты думаешь, я не знаю, где ты работала этим летом?!
       Магнитное поле Земли заколебалось у Насти под ногами. Но, привыкнув за последнее время оговариваться Павлу и даже немного командовать, собрав силы, она выпалила гордо подняв голову:
- Работала! И что?!
- Как что?! Ты рядом с ним, бок о бок, летом!
- И что? Ты думаешь, что я на мужиков бросаюсь, едва завидев штаны на горизонте?
       Пока Настя говорила, ее голос окреп. Почему собственно он ей выговаривает? Ничего предосудительного в том, что она работала в центре, нет!
- Но ты мне не сказала! Скрывала от меня! Почему?!
- Да потому, что ты олух царя небесного! Ты всегда был против! Я говорила тебе тысячу раз, что мне это обязательно нужно для работы. Ты был глух!
- Но там Красавин!
- Да ч…т с ним! Мне дорога своя карьера, своя семья. Ты, в конце концов!
- Я тебе не верю!
- Не верь, на здоровье! Несмотря на то, что я очень люблю тебя, я не собираюсь терпеть ни твои измены, ни твои оскорбления!
       Настя разошлась. Она догадалась, что о поездке на дачу к Славику Павлу ничего неизвестно и осмелела.
- Могу только добавить. Неужели ты думаешь, что после того, как он вероломно поступил со мной, я брошусь в его объятья?! Я его видеть без содрогания не могу. Дерьмо, а не мужик!
       Видя, что муж не в себе, она лепила, что попало. Она так не думала про бедного Славика, давно простив его по всем статьям. Но сейчас она должна была спасти свою семью, свою жизнь, в конце концов! Павел, напрягшись, стоял у двери, кулаки у него то сжимались, то разжимались. Мало ли что у него на уме? Настя повидала за свое беспокойное детство немало побоев. Отец спьяну колотил и мать, и дочери доставалось, пока сам не окочурился в придорожной канаве. Павел сейчас был хуже пьяного. Насте стало по настоящему страшно, когда в полумраке комнаты, где свет так никто и не включил, она разглядела налитые кровью глаза. Она с трепетом спросила, неуверенная, что делает правильно:
- А ты с кем был вчера вечером?
       Павел, словно не слыша ее, повторил, но голос его ослаб:
- Но почему ты ничего не сказала?
       Настя устало опустилась на диван:
- Ты бы не пустил.
- У тебя с ним, правда, ничего не было?
- Совершенно ничего.
       Павел так измучился, ему так хотелось поверить. Он подошел и сел рядом с ней, не касаясь ее.
- Это правда?
- Правдее не бывает. Я тебя люблю.
       Он прижал ее так, что хрустнули кости.
- Ой, медведь, - вскрикнула она и тут же оттолкнула: Теперь твоя очередь! Отвечай! С кем целовался?!
       Он ошалело посмотрел на нее и вспомнил перепачканную рубашку, припомнил объемистую барышню, которая тяжело вздыхала при каждом качке и сказал, немного смущаясь:
- Я специально намазал, чтобы ты увидела и ревновала.
- Выдумщик, мой милый, - охнула Настя и прижалась к его губам.
       Поцелуй длился долго. Если бы не дети, он, верно, перешел бы в бурную ночь. Когда они оторвались друг от друга, Павел вдруг закрыл лицо руками и рассказал жене и про злополучный звонок и про несчастный «Лекаин».
- Я так виноват перед Славкой! Я, только я один во всем виноват!
       Настя обняла его:
- Павлик. Павлуша, не кори себя. Это Надеждина недоработка. Ведь в карте ничего такого не было. Сам Славка не вспомнил. Почему ты должен за него все помнить? Он же врач. Надежда виновата, не расспросила, как следует пациента. Не вини себя и не страдай по этому поводу. Так уж получилось. Значит у Славика такая судьба. Погоди, все еще обойдется. Подлечится твой Славик. Ты же не хотел!
- Нет. Настя я хотел, хотел. Я хотел, чтобы ему было плохо, но не так. Не так! Это слишком. Лекаин чуть не убил его. Это я посоветовал Наде применить лекаин. Но я тогда еще не помнил, что применять нельзя, а потом когда вспомнил, было уже поздно. Нужно было прекратить введение лекарства немедленно! А я решил, что пронесет!
- Но не убил же! Мало ли что бывает. Не раскисай! Разве у тебя пациенты не умирали на операционном столе?
- У меня нет, - ответил Павел и отстранил Настю.
       У него не повернулся язык поведать ей, как он поспособствовал развитию паралича.
       Павел поднялся, включил свет. Мерцающие лучи хрустальной доперестроечной люстры осветили их измученные лица.
- Посмотри на меня, - сказал он, - Ты все еще меня любишь?
- Люблю! Я тебя люблю, очень-очень.
- Несмотря на то, что я сделал со Славиком?
- Несмотря ни на что!
       Она тоже встала, подошла вплотную и медленно обняла. Они не целовались, в их объятьях не было ничего эротического. Они прижимались друг к другу, чтобы образовать один единый ствол, который позволит их семейному дереву выдержать любой ураган.
- Что же теперь делать? – спросил Павел, не отпуская жены.
- Ты должен помочь Славику встать на ноги. Твоя репутация не должна страдать.
- Ничего не получится. Арнольд велел на пушечный выстрел не подпускать меня к нему.
- Я позвоню Любе. Может быть, она возьмется его лечить? Полагаю, понадобятся деньги.
- Сколько?
- Не знаю. Там видно будет.
- Попроси ее от меня. Скажи, что заплатим за беспокойство. Что это?
       За стеной слышались приглушенные всхлипы. Они оторвались друг от друга и отворили дверь. Возле самого порога на галошнице в коридоре сидел Максим, держа Лену на руках.
- Милые вы наши, - бросились к ним примирившиеся родители.
- Что ты плачешь, Леночка?
- Я кушать хочу, а вы все ругаетесь и ругаетесь.
- Мы больше не ругаемся. Пойдем скорее на кухню. Я вас всех накормлю! Павел, бери сумку, там продукты.
       Гурьбой они ринулись в кухню, где на полу все еще как тряпка валялась грязная дорогая рубашка. Павел поднял ее, скомкал и выкинул в форточку.
- Что ты делаешь? Я бы отстирала!
- Ну, ее, - буркнул муж.

 Глава 70. Люба и Славик у Тараса.

       Люба жила в ожидании развода. В эти печальные для нее дни она часто вспоминала студенческие времена, начало их любви, свадьбу. И вместе с тем ей припомнилось, как когда-то давно ей очень нравился Славик Красавин, но она скрывала это даже от ближайшей подруги.
       Чтобы как-то занять себя, Люба навестила несчастного, практически недвижимого Славика в больнице. Ему стало немного лучше, но все равно его физическое состояние и вид сразил ее. Сердце защемило от сострадания, и вопреки здравому смыслу, любовь к этому бедному обезображенному человеку вспыхнула вновь. Любовь Юрьевна энергично взялась за дело. Прежде всего, она добилась, чтобы больного перевели в ее больницу, в ее отделение и рьяно принялась за лечение.
       Между больным и лечащим врачом сразу установился дружеский контакт. Славик, беспомощный в своей неподвижности, взирал на Любовь Юрьевну, как на ангела спасителя. Он заразился ее оптимизмом, ее уверенностью в успех дела.
       Когда Тарас только ушел, Люба искала серьезный предлог для встречи с ним. Теперь предлог нашелся, но она переключилась на другие проблемы. Нимало не волнуясь, думая лишь о судьбе своего любимого пациента, доктор позвонила беглецу, и сказала деловито, будто старинному приятелю:
- Алло! Тарас, это ты? Привет!
       Муж напрягся и, не открывая рта, произнес глухо:
- Угу.
- Дело есть, - заговорила она быстро, боясь, что он бросит трубку, - нужна помощь.
- Тебе? – осторожно поинтересовался он.
       Олюшка предупреждала его, что бывшая жена может пойти на всякие хитрости. Она настоятельно не советовала с ней даже разговаривать.
- Нет. Красавину Славе. Помнишь такого?
- Помню, конечно. А в чем дело?
       Тарас так запутался в личной сумятице, что забыл про неудачную операцию.
- У него беда стряслась. Ему операцию сделали, но от наркоза развилась жуткая аллергия. Еле откачали. Состояние ужасное. Полная парализация. Он лежит сейчас у нас в отделении.
- Да, я вспомнил, мне говорили. И что, никакой надежды? – с сочувствием пробормотал Тарас.
- Отходит понемногу, - успокоила Люба. – Но средств, что я могу применить недостаточно. Нужны дополнительные процедуры. У тебя в санатории реально провести их? Что молчишь?!
       Тарас заподозрил подвох, полагая, что это лишь уловка со стороны жены. Он боялся, что таким образом она решила достать его, и заколебался.
- Путевку ему оформлять нужно, так не могу. У нас проверки за проверками.
- Брось, какая путевка. Он еле-еле стал двигать руками. Ему еще лежать и лежать в больнице. Я организую ему перевозку и сама буду сопровождать.
- Тебя отпустят на целый день?
- А я в выходной.
- Не знаю.
- Арнольд Гаврилович очень просит поднять его на ноги! Капусту отстегивает. Тебе перепадет, ну и твоим начальникам! - пообещала Люба, умолчав о том, что и сама вкладывает в это дело значительные средства.
- Тихо! Ты откуда говоришь?!
- Не трусь. Да и потом, имей ввиду, я не буду трогать ни тебя, ни твою…, - у нее на языке вертелось несколько расхожих оскорблений. Она с трудом сдержалась: …эту… можешь совсем не показываться мне на глаза. Договорились? Сам решишь со своим начальством или мне позвонить?
       Тарас, ободренный тем, что жена не собирается вести разборки, сказал ворчливо:
- Не знаю, попробую.
- Что не знаешь? Нужно помочь! Мы с тобой заболеем, куда побежим?
- А что ты так волнуешься за Славика, я чувствую, у вас что-то есть!
- Роман у нас, - саркастически заметила Люба. – Ревновать вздумал? Поздно!
       Она вдруг спохватилась, испугавшись, что они поругаются, и Тарас откажет ей в просьбе, и сказала, трагически понизив голос:
- Когда ты увидишь Славика, то все поймешь.
       
       Помочь Тарас согласился. Он договорился со своим руководством и теперь два раза в неделю Красавин в сопровождении Любы и двух больничных санитаров приезжал на грязи в санаторий. Первое время супруги действительно не виделись. Но однажды Тарас наткнулся на жену в коридоре и растерялся. Люба заранее решила, что не будет обострять отношения, если такая встреча состоится.
- Здравствуй! – сказала она спокойно.
- Здравствуйте, как дела? - неуверенно протянул он и кашлянул.
- Нормально. Не зря я таскаю Славку сюда, процесс выздоровления оживился.
       Она улыбнулась:
- Еще немного и я поставлю его не ноги. Подумай, прошу тебя, что еще можно предпринять?
       Люба говорила о Красавине, будто это был ее родной человек, и физиотерапевту сделалось от этого неприятно, несмотря на то, что он видел в каком плачевном состоянии находится их бывший сокурсник. Ему захотелось крепко сжать жену в своих объятьях и не отпускать. Надо сказать, что ее мягкое хорошенькое личико и ее округлые формы он считал лучшими в мире, несмотря на роман с сухощавой Ольгой. Он ощутил себя несчастным, оттого что не может этого сделать, почувствовав, как жутко соскучился.
- Как там Катя? – спросил он.
       Любу подмывало съязвить и выдать что-нибудь вроде: «Бессмысленный вопрос, тебе давно наплевать на дочь», но она спокойно ответила:
- Все в порядке. Учится.
- Как оценки?
- Хорошо учится.
       Он подумал, что не плохо бы повидать девочку, но побоялся, что жена неправильно поймет, и только вздохнул.
       Люба, у которой все эмоциональные переживания крутились сейчас только вокруг Красавина, могла при Тарасе рассуждать адекватно. Она предложила:
- Если хочешь, заезжай, возьми Катю, погуляете вдвоем.
       Тарас обрадовался.
- Я заеду в воскресенье.
       Из дверей процедурной показались санитары.
- Хорошо, заезжай. До свидания, - Люба кивнула головой и, двинулась вслед за носилками.
       Тарас глядел жене вслед, проклиная тот день, когда связался с Ольгой. Ему до смерти захотелось поехать прямо сейчас домой и улечься на любимый диван у телевизора, подремывая и ожидая сытного ужина, сквозь сон прислушиваясь к новостям.
- Эх! Бабы! – крякнул он, когда брошенная жена скрылась из виду.
       Он прошел к себе в кабинет с намерением хряпнуть рюмочку разведенного спирта и выкинуть тревогу из своего сердца. Но там он приник к окну, с унынием наблюдая, как носилки Красавина грузят в машину, как Люба заботливо поправляет на нем одеяло.
- Да, подставили меня, - вздохнул он. - Потерял я Любашку, лопух!
 
       Ольга была не хуже, но делала все не так, как он привык. Она заботилась о нем и готовила разные блюда. Но вкус был не тот, что он любил, и блюда были не те. Котлеты суховатые, пюре водянистое. Он подозревал, что Ольга берет его из общего бачка на санаторной кухне. И еще он мерз ночью. Он привык прижиматься к горячему телу своей жены. А Ольга была маленькой, субтильной, холодной и имела привычку отодвигаться от него подальше. Но дело было сделано, и Тарас терпел, упиваясь собственным благородством. Ему не приходило в голову, что, поддерживая Ольгу в трудной ситуации, ради их общего ребенка, он бросает ненаглядную Катю, которая пережив его предательство, навсегда теряет веру в мужскую половину человечества. И неважно, как сложатся их отношения с Любой в дальнейшем, Катя теперь будет знать, что родной человек может в любую минуту ее покинуть, предать. Он не подозревал, что бросить одного ребенка ради другого не Бог весть какой благородный поступок.
       Интимные отношения с сожительницей тоже стали его тяготить. Раньше привкус измены приятно расшевеливал нервы. Он чувствовал себя мужиком на все сто! Жена, любовница, любящая дочь. Теперь в казенной комнатке с обшарпанными косяками и дешевой мебелью суетилась сухонькая белесая женщина со своими санаторными котлетами, картошкой и супом. Он с тоской думал, что Оля настаивает на размене Любиной квартиры. Его часть, пожалуй, потянула бы на небольшую комнату, но он никогда не жил в коммуналке и боялся ее. Он решил, что лучше уж оставаться в медгородке.
       С тех пор как Люба зачастила в санаторий, Ольга не находила себе места. Она подступила к Тарасу с требованием немедленно подать на развод. Тарас сунулся в ЗАГС, его послали в суд. Он поехал туда, переписал со стенда список необходимых для развода документов и пригорюнился, увидев разгоряченные лица тех, кто выходил из зала суда. Кроме того ему было страшно навсегда расставаться с Любой, с Катенькой, с привычным образом жизни. Он так переживал, что приболел немного, закашлял. Ольга хлопотала возле него, а он все оттягивал выздоровление. Однажды сожительница все-таки напомнила ему, что пора выздоравливать и продолжать действовать в намеченном направлении. Но Тарас ей сурово ответил, что не может мотаться по конторам в таком плачевном состоянии. Он даже тайком пил холодную воду, чтобы подольше хрипеть.

       Всякий раз, когда знакомая машина подъезжала к подъезду, Тарас отодвигал шторку и следил за выгрузкой носилок, а иногда спускался вниз, чтобы поздороваться с Красавиным и перекинуться парой слов с бывшей.
       Полностью поглощенная заботой о Красавине, Люба не интересовалась, что в данную минуту поделывает ее благоверный. Насколько он близок к разводу. Если бы прямо сейчас состоялся суд, она без сомнения моментально согласилась бы на все его условия. Она решила, что пришел ее звездный час. Конечно, Красавин был уже не тот, что прежде. Она ничего не могла поделать с лицом, но задалась целью вернуть ему подвижность. И это ей почти удалось. К весне 2005-го он уже ходил на костылях и мог вполне внятно говорить. Доктор надеялась довести лечение до конца. Она считала себя свободной от обязательств по отношению к Тарасу, и всерьез подумывала о втором ребенке, который определенно должен быть от Красавина. Она вспоминала Настиного Максима и хотела такого же мальчишку для себя.
       Между ними еще не было никаких намеков на интимные отношения, но Люба мечтала и надеялась, что все будет … со временем! Она помнила, каким был Славик раньше, и полагала, что для настоящей любви этого достаточно. Пусть его все покинули. Пусть! И Настя, и препротивный Домбровский, и примитивная девушка Марина. Только она, Люба Крылова, только она будет рядом с ним! Он оценит и поймет кто ему друг, а кто враг. Он увидит, как прекрасна истинная любовь преданной женщины. Никакие преобразившиеся Насти не заменят по настоящему любящей женщины. Друзья познаются в беде! Все было так плохо после ухода Тараса, но тут вмешалась трагическая закономерность и Любино счастье обеспечено! Все так совпало! «Это не могло быть случайностью, - решила она. – Это шанс для осуществления моей девичьей мечты». Ей вдруг так захотелось любить самой, а не только позволять это делать другим, что она временами даже забывала, что все еще замужем за Тарасом.
       В эти дни Люба ходила веселая и счастливая. Доктор и пациент теперь подолгу беседовали. Как другу и как своему лечащему врачу, Славик многое поведал о своей жизни. Она удивлялась и сочувствовала, особенно возмущаясь поступком Марины. Но Славик говорил: «Ч…т с ней! Я поэтому на ней и не женился, чувствовал червоточинку. Ненадежный она человек». Ему действительно теперь так казалось, потому что мать в красках расписала ему «бессовестную» Марину.
       Слово в слово и Люба ругала его бывшую сожительницу, и хвалила Славика за предусмотрительность. Ему было приятно.
       По нескольку раз на дню она забегала к любимому пациенту в палату. Она добивалась от сестер скрупулезного соблюдения всех назначений. Требовала от санитарок абсолютной чистоты в палате. Она приставила к нему специальную сиделку, бабушку-санитарку. Она приглашала к нему специалистов из другой клиники в порядке профессионального обмена. Едва он смог немного говорить, она зачастила к нему просто поболтать. Победы были ощутимыми. Каждый день приносил улучшение. Удалось остановить разрушительный процесс деформации кожного покрова. Получилось заставить нервные окончания проснуться и начать вновь посылать нервные импульсы в мозг. Сначала ожили руки. Затем Славик сел! Потом правая нога приобрела былую подвижность и чувствительность. Люба каждый день делала с ним гимнастику, чтобы укрепить ослабшие за время болезни мышцы. Массаж, ванны, уколы, таблетки все это и чередовалось, и совмещалось в порядке, прописанном ею с особой тщательностью. Вячеслав за время лечения проникся к лечащему врачу особым доверием и даже преклонением перед нею, как перед профессионалом. Он понимал, что никто другой не смог бы сделать для него большего.
       Когда держать Славика в больнице стало невозможно, доктор продолжала лечение на дому. Из-за такой опеки Славик счел возможным поселиться в квартире Маргариты. Он не хотел быть дома.
       Помимо лечения Люба, вернее Любовь Юрьевна, как он ее теперь называл, помогала ему по хозяйству, что доставляло ей огромное удовольствие. Иногда она приезжала к нему с Катей. И пока он играл с девочкой, Люба готовила еду, мыла посуду, делала уборку. С ее помощью Славик учился ходить и становился все более самостоятельным.
       Идею Арнольда подать в суд на ЗАО «Новая внешность», она горячо поддержала. Видя, как успешно идет лечение, Арнольд уговаривал племянника не тянуть с заявлением. Парадокс состоял в том, что чем более быстро пойдет восстановление Славкиного организма, тем будет меньше сумма, на которую он мог претендовать.
       Поначалу Славик был настроен против суда, но постепенно привык к этой мысли, потому что стал строить планы на деньги, которые получит. Как-то он спросил Любу:
- Любовь Юрьевна, как вы считаете, вправе ли я подать на клинику в суд?
- Это обязательно нужно сделать! – твердо заявила она. - Я не вижу ничего плохого в том, что Домбровский немного растрясет свою мошну, а Добронравов откроет свой сейф. С них не убудет!
       Любу возмущало, что с момента перевода Славика в ее больницу, Настя и Павел будто забыли старого друга. Павел побывал у него только один раз. Кончилось это, правда, окончательным разрывом. Павел никак не хотел признавать своей вины, а Славик не мог простить другу, что тот не проверил и не перепроверил все сам.
       Позже Люба звонила Павлу, звонила Насте, говорила, что Вячеслав очень подавлен, что нужно приехать к нему и попробовать наладить отношения, но все было напрасно.

       Между тем Красавин поправлялся. Тарас осмотрел его, сделал дополнительные анализы и назначил еще несколько процедур. Один раз, когда Славик уже сидел в инвалидной коляске, Тарас перехватил взгляд полный нежности, который Люба устремила на своего пациента. Тарасу ревновал.
       «Воспользовалась тем, что я «временно» отсутствую, чтобы помочь попавшей в беду женщине, и заводит романы. И с кем?! С калекой! – рассуждал он, начисто забыв, что в его кармане лежит заявление на развод. – Разве она не должна подождать пока я одумаюсь. Может быть, я захочу вернуться домой?!»
       День и ночь у него из головы не выходила «изменщица». Он стал подозревать, что связь Любы с Красавиным существовала давно. С чего это вдруг она вздумала его спасать?! Теперь всякий раз он спускался в процедурную и наблюдал за процедурами.
       Люба, не желая ударить в грязь перед неверным супругом, его санаторным окружением и, особенно, перед соперницей, каждый раз прихорашивалась перед поездкой. Тарас всегда считал жену очаровательной, но сейчас она выглядела пышущей здоровьем красавицей. Ольга с ее желтоватой кожей, высветленными волосами и настороженным взглядом кобры, сильно проигрывала в его глазах.
       «Как я мог связаться с Ольгой? – спрашивал он себя. – Ты, Тарас, - жертва моды! Нажужжали тебе киношные педерасты, что худая, безж…я – вот идеал, вот здорово! А нас, нормальных мужиков ломает!»
       Тарас ревновал и злился на обеих женщин, но в силу своей непреодолимой инертности ничего не предпринимал. Он и в суд не шел и домой не возвращался. Он мечтал, что Люба придет один раз дождливым вечером и насильно заберет его домой. А до тех пор он кушал котлетки, надоевший ему до чертиков жидкий супчик, молча страдал и мечтал лишь о том, чтобы у Ольги случился выкидыш. Он смотрел на ее узкие мужские бедра и думал: «Разве такая женщина может выносить и родить нормального ребенка?!»
       Один раз он набрался храбрости и снова предложил ей сделать аборт. Его поползновение кончилось жуткой истерикой.

       Несколько раз со Славиком приезжала его мать. Она же привезла деньги. Крупную сумму. Тарас поделился с кем положено и остаток запрятал от Ольги в кабинете в потайном месте и брал оттуда понемногу, чтобы поесть где-нибудь в городе. Домой, чтобы повидаться с Катенькой, он так и не поехал.
       Он все рассуждал сам с собой, а время шло. И Оле это надоело. Она сама собрала необходимые документы, взяла любовника за руку и отвезла в суд. Ценой невероятных усилий заявление о разводе все-таки оказалось в суде. И быть бы Тарасу Олиным мужем, если бы не случай.

       Ольга Ивановна была из тех людей, что непорядок в вверенном ее заботам учреждении видит за версту и молчать о безобразиях не считает должным. Замечания в адрес сестер и санитарок сыпались, как из рога изобилия. Надо сказать, что жизнь таких сложившихся коллективов, состоящих в основном из жителей местности, где другой работы просто нет, является логическим продолжением жизни близлежащего поселка. Она всегда кишит сплетнями, историями жизни, рассказами по секрету. Все всё друг про друга знают и ненавязчиво следят за коллегами. Хотя люди здесь трудились в основном безобидные, но были и отчаянные личности, несмотря на их почтенный возраст. Именно такой была Римма Казакова, санитарка, шестидесяти лет, вдова, имеющая в соседней деревне дом, сад, огород, дочь и внуков. Ее сжигала всем известная страсть – хорошая выпивка. Делать это она могла исключительно на работе, потому что дома, как она говорила, было некогда – сад, огород и семья отнимали у нее все свободное время. Она пила на работе, но, тем не менее, была очень ценным человеком в коллективе. Работала, как вол. Не халтурила.
       С утра Римма бывало выдраит до блеска свой участок, переделает все задания и потом к вечеру примет свою порцию водки, если перепадет халтура. А она перепадала ей каждый день. Когда сколько. В основном к вечеру собиралась некая сумма. Если хватало на поллитру, она бежала в магазин на автобусной остановке и с товарками, а чаще одна, выпивала и заваливалась на всю ночь спать на кушетке в процедурной. Но утром ровно в шесть Римма была на ногах и тут же бежала проверять все ли у нее на участке в порядке. Хорошую санитарку найти трудно, и начальники мирились с ее слабостью, хотя и Ольга Ивановна, и другие сотрудники не раз докладывали об этом руководству. Пила, конечно, не только она, но не с такой регулярностью. Ее терпели, потому что Римма, кроме всего прочего обслуживала, как она говорила «старух» и «стариков», хотя многие из пациентов были моложе ее самой. Она как никто другой могла качественно «обработать» нечаянно обделавшегося обитателя санатория. Могла виртуозно влезть в душу к одинокому старику или старушке и досконально точно выяснить материальное состояние, наличие жилплощади, движимого и недвижимого имущества и отсутствие законных наследников. Ее тайной обязанностью было докладывать одному из руководителей санатория о таких личностях, а там брали этих стариков на заметку. Куда дальше шли эти сведения, ей было не ведомо, но ее пьянка регулярно оплачивалась.
       Она подслушивала, доглядывала и сообщала, в том числе и о штатных сотрудниках санатория. Далеко не все знали об этом. Кое-кто догадывался, но оставлял эти догадки при себе, боясь тут же потерять работу.
       Ольга Ивановна возмущалась, делала Римме замечания, но та пропускала их мимо ушей. Однажды в Риммину смену в санаторий въехала небедная старушка и вручила сразу безо всяких услуг двести рублей. «За хорошее отношение», - сказала она. Римма не могла устоять и, кинув ведро и швабру в санузел, быстренько полетела в магазин. К обеду ее было не узнать. Она валялась на полу в холле первого этажа и пыталась, еле ворочая языком распевать песни.
       Ольга Ивановна позвала дворника и электрика, чтобы они ее оттащили в коморку и спрятали от постояльцев. Римма сопротивлялась. Ольга доложила директору и просила избавить ее от такой санитарки. На утро Римму вызвали, для проформы поругали и оставили. Римма обозлилась на Ольгу, но притихла. Однажды она заглянула к Тарасу и спросила: «У вас убрать? Я знаю, что у вас уборщица заболела».
       Тарас рассеянно кивнул, тупо глядя на девичью Олину фотографию, которую она поставила ему на стол, вместо Любиной с Катей.
       Римма достала чистую тряпочку, провела по столу, обмахнула монитор компьютера, протерла фотографию и, взглянув на нее, спросила:
- Ребеночка ждете?
- Угу, - ответил он.
- Удивляюсь я. Ольга, по моим сведениям с первым своим разошлась, оттого что детей у нее не было. Заболевание какое-то, наследственное у нее. А тут ребенок! Какая радость!
       Тарас оживился:
- Какое заболевание, Римма Сергеевна?
       Он всегда был очень вежлив с персоналом и звал всех по имени и отчеству.
       Римма врала. Никакого заболевания у Ольги не было, но хитрой санитарке нужно было посеять сомнение в душу доверчивого мужика. Особенно после того, как она подслушала нечто у двери гинекологического кабинета.
- Я не разбираюсь, - сказала Римма. – Что-то потомственное у нее. О прошлом годе к ней подруга приезжала, и я краем уха слыхала. Они говорили.
       Тарас недоуменно посмотрел на санитарку и произнес:
- Это точно?
- Не могу сказать. Может, врут люди. Я бы не доверялась ей так безоглядно, непростая она женщина.
- Что ты говоришь, Римма Сергеевна?! Оля порядочный человек!
- Не мое это дело, конечно, но тебя жалко. Хороший ты мужик. Мне сдается не все здесь чисто.
       Римма прикрыла рот ладошкой:
- Вот глупая баба. Ольга теперь меня со свету сживет.
- В чем дело?! – все еще не понимая, воскликнул Тарас и нахмурился.
       Не хватало, чтобы еще какие-то санитарки обсуждали его личную жизнь.
- Забудь, ничего я тебе не говорила, - ответила Римма и с яростью начала тереть пол.
- Мне это не нравиться, - сурово произнес физиотерапевт. - Я сейчас позову Ольгу Ивановну, и мы во всем разберемся.
- Прости ты меня, Христа ради. Сболтнула лишнее. С кем не бывает? Не зови Ольгу. - Римма отчаянно делала вид, что очень боится. – Ты лучше нашу Калерию Степановну спроси. Она у нее наблюдается.
- Калерию Степановну?! Гинеколога?
- Да! …Ой! Что я дура говорю? Они же подруги. Она, что хочешь для Ольги скажет!
       У Тараса голова пошла кругом. Римма услышала в коридоре шаги и, схватив ведро и швабру, выскочила за дверь. Навстречу ей действительно шла Ольга.
- Что ты тут делаешь?! Тебя обыскались!
- Убираюся, - нимало не смутившись, ответила Римма.
- Давай пошустрее. Копаешься. И чище мой, а то после тебя разводы остаются.
       Римма промолчала и, скрывая радость, подумала: «Есть такие, чуть что командовать! До них что ли не знали как убираться? Аферистка».
       Тарас был так возбужден, что сразу перешел к делу. Он обнял Олю и, поглаживая ей живот, спросил:
- Как здесь у нас дела?
       Вскинув на него честные голубые глазки, Оля ответила:
- Хорошо, - и тут же потупилась. – Тошнит немного.
       Тарас подумал, что не так понял Сергеевну.
- С тобой все в порядке?
       Ольга почувствовала его нервозность. Сейчас было еще не время признаваться в том, что ребенка не будет. Любовник даже еще не развелся с женой. Нужно тянуть время и она ответила, смеясь:
- Да, насколько может быть в порядке молодая беременная незамужняя женщина. Я хочу замуж. А ты все тянешь с разводом. Кстати, я о тебе побеспокоилась. Я была на приеме у судьи. Он обещал все сделать быстро, без проволочек.
       Тарас в упор посмотрел на Ольгу:
- Ты от меня ничего не скрываешь, дорогая?
       Ольга опять ясно и честно посмотрела на него и прошептала нежно:
- Как я могу от тебя что-то скрывать, котик мой?
       Тарас вздохнул и успокоился, но на душе у Ольги стало тревожно. Неспроста Тарас ее выспрашивал.

       Римма, видя, что ее намеки не возымели действия, ломала себе голову, как навредить ненавистной сестре хозяйке и придумала. С помощью внучки, дома, она написала анонимное письмо, следующего содержания:
       «Мы все знаем про Ольгу Феоктистову и про ваш заговор. Ваша честь врача под угрозой. Гильотина падет на вашу голову. Дрожите! Недоброжелатель».
       Римма подкинула письмо Калерии Степановне. Та нашла его в своей сумочке в среду, дома, вечером и ужаснулась. Она не представляла, кто бы мог его написать. Округлый детский почерк не мог принадлежать никому из сотрудников санатория. Она решила наутро посоветоваться с подругой. Она бы так и сделала, если бы муж, видя ее удрученное состояние, ласково не вытянул из нее слово за словом всю историю и заругался:
- На кой ч…т сдалась тебе эта Ольга?! Она же просто мошенница и ты ей подстать.
- Она моя подруга!
- В гробу я видел таких подруг. Она тебя подставляет по полной, а ты как дура идешь у нее на поводу. Ты представляешь, что угробишь свою репутацию? Итак, сидишь в своем доме отдыха, получаешь копейки и еще приобретешь реноме недобросовестного врача!
- Но что же делать теперь?!
- Что делать? Как ты вообще могла согласиться на это?! Что делать! Ну и коварные же вы женщины!
- Я думала…
- Она думала!
- Я завтра же поговорю с ней.
- Нет, никаких разговоров! Кто-то ведь знает о ваших махинациях! А ты не предполагаешь, кто это может быть? Не сама ли Ольга, подружка твоя? Я тебе скажу, что делать!
       Утром на работе Калерия нашла Ольгину карточку и в том месте, где был записан диагноз: беременность 5-6 недель поставила вопросительные знаки и приписала внизу: «Уточнить через 2-3 недели».
       Потом она направилась к главврачу и заявила:
- У меня работы, конечно, выше крыши, но такое положение вещей больше не должно продолжаться.
- В чем дело, Калерия Степановна?
- Два дня назад осматривала Пашкову, медсестру из третьей смены, и изумлялась. У нее жуткое воспаление яичников. Я сначала думала венерическое заболевание. Анализ не подтвердил. И это у нее продолжается не один месяц! Как она терпит, не понимаю.
- И что?
- Как что?! Только неделю назад весь персонал принес справки, допускающие их к работе.
- Не понял. Ей что, нельзя работать?
- Не в ее состоянии. Как их там смотрят, не представляю. И главное ни словечка, ни полсловечка в медкарте. Вензаболевания не обнаружили и ладно. Формальность одна.
- Давай отстраним.
- Еще бы. Я сразу выдала ей больничный. Дело в другом. Кроме нее, ко мне на прием за последнее время пришла только Лазарева. Не считая пациентов, безусловно. Я понимаю, многие живут в ближайшем поселке. Им некогда носиться в город и бегать по поликлиникам. Но здесь на работе, уделить полчаса они всегда могут. Я берусь провести осмотр.
- Слушай, Калерия, зачем тебе это нужно? – с сомнением посмотрел на нее главный. – Откуда такая инициатива? Давай, колись, у кого-то сифончик заподозрила? А может Спид? Не таись. Я все равно узнаю.
- Я за родной коллектив радею. Бабы здесь пашут как пчелки и дома семьи. Когда им о себе подумать?
- Значит, хочешь, чтобы я в приказном порядке…
- А иначе не получится! – развела руками Калерия.
- Ладно, будь по-твоему, - согласился главврач.
       Вечером того же дня вышло распоряжение, согласно которому все сотрудники женского пола обязаны в недельный срок пройти обследование у санаторного гинеколога.
       К Калерии Степановне потянулись сотрудники. Это была большая работа, но Калерия старалась.
       Ольга несколько раз подбегала к ней и просила формально заполнить карточку, но подруга отказывалась под предлогом, что не хочет давать повод к сплетням. Оле пришлось идти на прием. Калерия вызывала всех по списку. Она сама открыла дверь перед Ольгой и сама прикрыла, оставив небольшую щелку. В кабинете, кроме нее и пациентки находилась медсестра Лена. Не ожидающей подвоха подруге пришлось лезть на кресло.
       Калерия долго мяла ей живот, заглядывала внутрь, потом громко во всеуслышанье произнесла:
- Оля! Могу тебя обрадовать! Ты не беременна!
- Как?! – вскричала ошарашенная подруга. – Но ты же…, но мы же…, но я…
       Она в панике соскочила с кресла и, судорожно дергаясь, выкрикнула:
- Я беременна!
- Нет, - ласково, чуть улыбаясь, возразила Калерия. – Я теперь точно вижу, что ты не беременна.
- Но ты же говорила!
- Я только предположила. Срок был слишком маленький. Нужно было пройти повторный осмотр, а ты не пришла!
- Я тебе не верю! – упрямилась Ольга.
       В кабинет стали заглядывать люди. Это устраивало Калерию. Послышались голоса:
- Что, что там?
- Ольга не беременна…
- Ошибка?
- Нет, слишком рано было.
- А Алексееич - то жену бросил…
       Ольга кусала губы с ненавистью глядя на Калерию. А та предложила:
- Не веришь? Сдай анализы.
- Сдай анализы, потом говори, - поддержала ее Лена. Она была не в курсе.
       Ольга, ничего не ответив, судорожно натянула трусики и колготы. Она тоже слышала разговоры в коридоре. Позеленев от унижения, она промчалась мимо очереди, ни на кого не глядя.
       Направившись было к главврачу, с намерением рассказать ему какая подлая штучка эта Калерия, но по дороге одумавшись, Ольга бросилась домой, где дала волю слезам и гневу. В таком состоянии ее нашел Тарас. Она кинулась к нему на шею и зарыдала еще пуще, приговаривая:
- Я не виновата. Я так люблю тебя.
       Он торжествовал, потому что уже все знал. Сразу же после происшествия Калерия приостановила прием и пришла к нему, чтобы сообщить новость и посетовать, что желаемое было принято за действительное. И Калерия, мол, тоже страшно огорчена, что невольно стала причиной недоразумения.
       Тарас был несказанно рад. Он подумал, не вернуться ли ему этим же вечером домой, покаяться перед Любой и больше не возвращаться к Ольге. Но Калерия сказала, что уверена - он благородный человек и не бросит женщину в таком состоянии.
- Бедная Оленька так рассердилась на меня, - сказала Калерия на прощание. – Она обожает тебя!
       Тарас был готов прыгать от счастья, которого не мог скрыть, и презентовал гинекологичке коробку дареных конфет.
- Тарас. Ты же поддержишь Ольгу? Ей сейчас очень плохо.
       Тарас покряхтел и отправился к любовнице, тем более, что он не был уверен в том, что жена его быстро простит. Разумнее будет осторожно прощупать почву, а потом уже лишаться последнего крова над головой. Показывать себя скотиной перед коллегами тоже не хотелось.
       Ольга некоторое время безумствовала. Как мужчине Тарасу столь неистовое выражение чувств было приятно, и он провел несколько весьма бурных ночей с обещаниями и признаниями в любви и верности и предохранением от нежелательной беременности.
       В результате неожиданное разоблачение пошло Ольге на пользу – Тарас остался. Он не бросил ее. Выполняя обещание, данное Калерии, он ни в чем не обвинял свою сожительницу. Но словно гора свалилась с его плеч. Он стал чаще улыбаться и говорить себе: «Жизнь продолжается!»
       Ольга и Калерия помирились. Она показала подруге подметную записку и убедила ту, что ее ход самый правильный. Ведь Тарас не ушел. Почему не предупредила? Для пущей достоверности. Ольга могла все испортить. Все разрешилось как нельзя лучше.
       Тарас планировал уйти от Ольги, но хотел сделать это мягко безболезненно. Надо было еще помириться с Любой. «Как бы узнать, – думал он, – что у нее с Красавиным?». Несмотря на плачевное состояние Славки Тарас не считал, что того можно скинуть со счетов.

Глава 71. Суд и отрывки из дневника Павла Домбровского.

       Павел сидит на промятой банкетке у высокой двустворчатой двери, обитой затертым бордовым дерматином. Судебное заседание еще не началось. Его жена не может усидеть на месте. Она волнуется и меряет шагами «пятачок» у лестницы. Муж старается не смотреть на нее, чтобы не раздражать. Несмотря на суд, невзирая на предстоящее испытание, ответчик счастлив. Он уверен, что жена его любит! Он убежден, что сегодня его драгоценная Настя переживает за него! Его умница, его красавица любит именно его и никого другого. И волнуется за него, а не за того, который мрачной тенью стоит между ними уже столько лет.

       Павел вспомнил тот день, когда впервые увидел Настю. Загорелое лицо, редкие очаровательные веснушки на носу и щеках. Светлые выгоревшие волосы, обветренные губы и чудесные синие глаза. Она ему сразу понравилась.
       Он припомнил, как она направилась к его парте и села рядом с ним. Так они и просидели вместе все пять лет. «Сколько всего было! – вздыхает он. - Безумно быстро все пролетело! Сокурсники обзавелись семьями, детьми. Многие уже разошлись, как, например, Люба Крылова с Тарасом. А какая была любовь! Не отходили друг от друга. Люба невысокая, плотная, но хорошенькая и очень говорливая. И рядом Тарас, молчун. Прекрасная была пара. А меня Люба с самого начала невзлюбила. Не представляю почему. Наше дело слушается вторым. В дверь входят свидетели по первому делу. Сердце ноет. Глядя на этот конвейер, я страшусь, что он вот-вот подхватит и меня и унесет неизвестность. Грязнова и Лиду пригласили как свидетелей. Ответчики - я и Калинкина. Но виноват только я. Еще никто об этом не знает. Может быть я все скажу на суде. А может быть – нет! Бедная Надя!».
       Настя остановилась над пролетом. Павел тоже поднялся и взглянул вниз. На костылях в смешной бейсболке, прикрывавшей козырьком изуродованное лицо, поднимался Слава Красавин.
       «Сначала я его уважал, но позже стал ненавидеть. Из-за Насти. Из-за моей лапушки Насти. Мы уже проучились некоторое время, когда в аудиторию прямо среди занятия вошла она! Все повернулись к ней. Мятый халат, шапочка набекрень, на ногах грубые коричневые ботинки, похожие на мужские и испуганные круглые глаза. Вид растерянный и прикольный. За моей спиной послышались смешки, но мне девчонка пришлась по душе. Я был один, пока не увидел Настю, мою будущую жену, которая сейчас тоскливо поскрипывает паркетом возле зала заседания.
       Впрочем, я не уверен, влюбился ли я в нее с первой минуты или позже. Зато я помню, как я увидел ее. Я говорю совсем не о том дне, о котором я уже рассказывал. Она мне понравилась сразу, но влюбился я кажется значительно позже. Однажды я «увидел» ее и понял всю ее необыкновенную красоту.
       Настя твердо решила идти в кардиологию, причем в хирургию. Традиционно считается, что это мужская профессия. Глядя на ее тонкие синеватые пальцы, я не мог представить ее хирургом. Моему взору представлялись мощные волосатые руки, скальпель и трепещущее сердце. Я колебался между травматологией и челюстно-лицевой хирургией. Но в то время до выбора специальности было еще очень далеко.
       К концу первого курса я был уверен, что она симпатизирует мне. Я даже уже прикидывал, примут ли ее мои родители. Я относился к ней несколько покровительственно. Я «просвещал» ее, с удовольствием наблюдая, как она тревожно и с восхищением заглядывает мне в глаза, когда чего-нибудь не знает. Я очень много занимался в то время, не пропускал ни одной лекции и верил в свой талант.
       С появлением этой девушки я быстро адаптировался в группе и стал будто моложе, подстать моим сокурсникам. Как-то раз мы задержались после физкультуры и в аудиторию влетели со звонком. Мы - это я, Настя, Люба, Тарасик и Константин. В тот день я нервничал и тащил Настю за руку по лестнице, друзья остались где-то внизу. Мы успели проскочить перед преподавателем. В зале было битком. Мы еле нашли места на самом верху. Отсюда действительно было плохо видно и слышно. Внимание рассеивалось. Я похвалил себя за то, что всегда садился впереди.
       Аудитория расположилась в углу учебного корпуса и имела так называемый второй свет. Небольшие окошки шли вдоль наружного края стены прямо под потолком. Я растерянно посматривал на множество макушек моих сокурсников и на улицу. За окнами была весна. Нежный салатовый налет окутывал еще прозрачные кроны деревьев. Воробьи чирикали и скандалили немилосердно, отвлекая молодежь от лекций. Пронзительная синь за окнами мучительно тревожила меня. Настя сидела рядом. Ее белые смешные хвостики на голове топорщились в разные стороны. Мне вдруг показалось, что кончик носа моей подружки просвечивает. Я ясно понял, как она будет выглядеть, если этот кончик окоротить и слегка посадить переносицу. Я даже представил себе, как я делаю эту операцию! Какая она станет красавица! Я придумал ее и замер в восхищении перед ее юной красотой. Я ревниво оглянулся, боясь как бы кто еще не разглядел мою ненаглядную.
       Именно с этого дня я старался всегда быть рядом. Я даже уговорил своих родителей, чтобы любимая переехала ко мне из общежития, и сказал об этом Насте, но она только рассмеялась и отвергла мое предложение.
       С тех пор я часто так глядел на нее в профиль и воображал себе, как преобразятся ее черты после операции. Мне кажется, что именно гладя на Настю, я принял историческое для меня решение быть пластическим хирургом. «Первым долгом, - думал я, - исправлю ей нос». Но все вышло иначе. С годами я стал бояться, что еще кто-нибудь увидит, как она хороша и отнимет ее у меня! Я не мог думать об этом без содрогания».

       Славик доковылял до последней лестничной площадки и, не здороваясь, не глядя на Настю и Павла, прошел к бордовой двери.
- Слава! - окликнула его Настя. Он вздрогнул, но не остановился.

- Судебное заседание объявляется открытым, - возвестил судья. – Слушается дело о причинении ущерба здоровью Красавину Вячеславу Альбертовичу, умышленному или в результате халатного отношения к своим обязанностям сотрудниками медицинского учреждения ЗАО «Новая внешность» под руководством Добронравова Глеба Борисовича. Судебное заседание ведет судья Маляев Дмитрий Евгеньевич. Судебный секретарь - Иванова Елена Серафимовна. Ответчики - хирург Домбровский Павел Андреевич и анестезиолог Калинкина Надежда Сергеевна. Их защищает адвокат Игнатенко Мария Алексеевна. Истца представляет адвокат Пряхин Николай Михайлович.
- Истец, прошу вас пройти к трибуне.
       Вячеслав взял костыли и неуклюже приблизился к трибуне.
- Предупреждаю вас, что за дачу ложных показаний или отказ от них вы несете судебную ответственность. Вам понятно?
- Да, Ваша честь.
- Расскажите суду обстоятельства дела.
       Славик вздохнул и, чуть коверкая звуки «р» и «л», начал:
- Примерно 20 сентября прошлого года я обратился к Домбровскому Павлу с просьбой сделать мне операцию на лице.
       Вячеслав запнулся.
- Что же случилось дальше? - помог ему судья.
- Домбровский согласился. Операцию назначили на третье октября.
- И далее…?
- Далее я плохо помню. Я долго был без сознания, а когда пришел в себя, то не сразу понял, что полностью парализован. Позже, в течение ближайшего месяца, у меня разрослись ткани лица с левой стороны, там где была операция.
       Вячеслав еле держался на ногах.
- Слова просит адвокат Пряхин. Пожалуйста, господин адвокат.
- Ваша честь, прошу разрешить моему доверителю отвечать на вопросы сидя. Состояние его здоровья не позволяет ему долго стоять.
- Ваше ходатайство удовлетворено. Истец, можете сесть на свое место.
       Вячеслав вернулся на свой стул, достал платок и вытер со лба пот.
- Адвокат Пряхин, есть ли у вас вопросы к потерпевшему?
- Да, Ваша честь.
- Скажите, когда вы поступили в клинику, лечащий врач интересовался, есть ли у вас аллергия на определенные препараты?
- Нет. Лечащий врач нет. Этими сведениями интересовалась Надежда Калинкина, анестезиолог.
- Их записывали в вашу карту?
- Да, я видел, что она записывала в карту, но я не видел, что именно!
- Вам сообщили, какой вид анестезии будет применен именно к вам?
- Да.
- Могло ли в вашем случае применено местное обезболивание?
- Да.
- Аллергический эффект от него мог быть значительно меньший?
- Да.
- Все, Ваша честь, у меня больше нет вопросов.
       Судья обратился к ответчику:
- Адвокат Игнатенко, у вас есть вопросы к истцу?
- Да, Ваша честь.
- Расскажите, пожалуйста, суду, были ли проведены необходимые исследования в ходе подготовки вас к операции?
- Да, были.
- Господин Красавин, вы сами врач, по-вашему, в достаточном ли объеме были проведены эти исследования?
- Я не специалист в этой области.
- Ясно. Был ли проведен анализ на совместимость к лекаину?
- Нет.
- Такие анализы проводятся перед операциями?
- Я не уверен.
- Почему вы обратились именно к Домбровскому?
- Он мой давний друг.
       Зал прошелестел.
- Вы знали, что у вас аллергия на определенные лекарства?
- Да, я знал, что у меня аллергия на полисутрин и иланит.
- А на лекаин?
- Не помню.
- А вы сообщили анестезиологу, что у вас аллергия на полисутрин?
- Не помню.
- Вы скрыли, что у вас аллергия на лекаин?
- Я не скрывал! Я узнал, что для анестезии будет использован аксидолин, и был спокоен.
- Известны ли вам какие-либо причины из-за которых ответчики могли преднамеренно ввести вам препарат, вызывающий у вас аллергию?
       Слава задумался. Ему вспомнилось августовский вечер, проведенный с Анастасией Домбровской. Его пробрал холод. «Вдруг Павел узнал каким-то необъяснимым образом? Может ли быть, что ему сама Настя все рассказала? Нет-нет! Она просила молчать. Она умоляла. Она не могла! Павел вообще тут ни причем. Во всем виновата Калинкина».
- Вы затрудняетесь ответить, истец? - настаивал судья. - Прошу вас быть предельно откровенным.
- Я вспоминаю, Ваша честь.
- Вы ссорились с вашим другом?
       Славик молчал.
- Почему вы задумались?
- Я хочу быть честным и стараюсь припомнить, не обидел ли я его чем-то. Нет. Не было такого!
- А сейчас у вас какие отношения?
- Обвинение считает вопрос некорректным! – выразил протест Пряхин.
- Ваше требование удовлетворено!
- Ваша честь, у меня больше нет вопросов, - сказала Игнатенко.
- Ответчица Калинкина, прошу вас пройти к трибуне, - обратился судья к Надежде, которая сидела как на иголках.
       Калинкина подошла к трибуне, руки ее нервно подергивались, она чувствовала себя главной виновницей по делу.
- Надежда Сергеевна вы предупреждаетесь, что за дачу заведомо ложных показаний, и в купе с этим, отказ от них, вы отвечаете по закону. Ясно?!
- Ясно, Ваша честь.
- Обвинение, у вас есть вопросы к ответчице?
- Ответчица Калинкина, расскажите, как было дело.
- Как было?
- Да.
- Как всегда!
- Когда вы первый раз увидели пациента?
       Надежда вспомнила, как танцевала со Славиком в ресторане. Она испугалась и покраснела.
- Впервые, я увидела его в день рождения Павла Домбровского, в ресторане «Райский уголок».
- Вы знали, что это друг господина Домбровского?
- Да.
- Хорошо. Скажите, а вы сразу наметили применить лекаин как анестезирующее средство?
- Да.
- А почему же пациент решил, что будет применен аксидолин.
- Обычно мы ничего не сообщаем пациентам о том, какие именно препараты будут использованы в ходе операции. Большинство больных ничего не смыслят в лекарствах.
- Вы понимали, что ответственность целиком лежит на вас?
       Надежда опустила голову и тихо сказала:
- Целиком.
- Почему же вы сказали истцу, что будет применен аксидолин?
- Я его знала раньше, я знала, что он врач, и он был друг Павла Андреевича, поэтому, когда он спросил, что мы будет вводить, я сказала, что вероятнее всего аксидолин.
- Но вы не пояснили ему, что, возможно, будет использован другой препарат?
- Нет.
       Надежда нервничала и при этих словах судьи попыталась оглянуться в зал. Там сидел доверенное лицо их директора, юрист, инструктировавший ее перед судебным заседанием. Он предупредил Надежду, чтобы она лишнего не болтала. Но стоя перед лицом судьи при такой каше в голове трудно было решить, что лишнее, а что нет.
- Отвечайте суду, пожалуйста, Надежда Сергеевна.
- Да, Ваша честь.
- Обвинение, продолжайте.
- У меня все, Ваша честь.
- Защита, у вас есть вопросы к ответчице?
- Да, Ваша честь. Ответчица, расскажите, как вы готовили к операции истца?
- Я увидела его накануне операции.
- И?
- Я подобрала карты пациентов, операция которых была назначена на следующий день, и пошла всех опросить. Я записала в карту противопоказания. Лекаина между ними не было. У меня есть ксерокопия карты Вячеслава Красавина.
- Секретарь возьмите у ответчицы ксерокопию и передайте суду.
       Судебный секретарь встала, взяла бумаги у Калинкиной.
- Адвокат Игнатенко, у вас есть вопросы к ответчице?
- Да, Ваша честь. Ответчица, расскажите, почему вы применили общую анестезию?
- По просьбе пациента! У меня есть его расписка!
- Секретарь приобщите к делу.
- Продолжайте, адвокат Игнатенко.
- Аксидолин является аналогом лекаина?
- Нет. У него другой состав.
- У меня больше нет вопросов, Ваша честь.
- Ответчица, можете занять свое место.
       Надежда села и тут же нашла глазами юриста. Он хмурился.
- Ответчик Домбровский пройдите к трибуне.
       Павел встал, одернул пиджак, поправил галстук, нашел глазами жену и направился к трибуне.
- Ответчик Домбровский, вы предупреждаетесь, что за дачу заведомо ложных показаний, и за отказ от них вы отвечаете по закону.
- Мне ясно.
- Изложите суду вашу версию происшедшего.
       Павел сосредоточился, откинул волосы, и открыто взглянул на судью.
- Ко мне обратился мой друг, Красавин Вячеслав, в середине сентября прошлого года, с просьбой выправить ему щеку, стянутую неровным шрамом. Рану он получил в результате падения с высоты, у себя на даче. Сначала я не соглашался.
- Почему?
- Считается плохой приметой оперироваться у близкого друга или родственника.
- Вы суеверны?
- Не сказал бы, но счел своим долгом отказаться. Я мог договориться, чтобы его оперировал любой другой хирург из нашего штата. Но он настаивал и я согласился. Операция была несложная.
- Сколько лет вашей дружбе?
- Мы повстречались в институте. С тех самых пор мы и дружим. Я не мог ему отказать.
- И что было дальше?
- Буквально на следующий день он оформил с ЗАО «Новая внешность» договор. Никаких противопоказаний к операции выявлено не было. Я назначил операцию на третье октября.
- Адвокат Пряхин у вас есть вопросы к ответчику?
- Да, Ваша честь. Господин Домбровский как долго вы работаете в качестве пластического хирурга?
- Более десяти лет.
- В ЗАО «Новая внешность» сколько лет работаете?
- Четыре года.
- А до этого?
- До этого я работал в ООО «Российские медики». Сразу после окончания института.
- Почему вы ушли из ООО «Российские медики»?
- «Российские медики» преобразовались в ЗАО «Медицинские услуги». Пришли новые хозяева. Меня сократили.
- Они сочли вас недостаточно квалифицированным?
- Вероятно.
- А все-таки, какова была формулировка при вашем увольнении.
- Ликвидация фирмы.
- Как вы попали в ЗАО «Новая внешность»?
- Меня рекомендовал в эту фирму отчим Вячеслава Красавина, Арнольд Гаврилович Красавин.
       Едва прозвучало это имя, в зале послышалась ругань. Альберт не мог сдержаться:
- Если бы я знал, ты у меня не получил бы и должности санитара!
       Судья постучал по столу:
- Прошу тишины.
- Скажите ответчик, почему для такой, как вы выразились, несложной операции был назначен общий наркоз?
- Я назначил общий наркоз, потому что операция длительная и кропотливая. Ювелирная, можно сказать. Во-вторых, Вячеслав сам признался, что боится делать операцию под местным наркозом. Моя ассистентка, Кончикова Лидия Михайловна может это подтвердить.
- У меня все, Ваша честь.
- Адвокат Игнатенко, у вас есть вопросы к ответчику?
- Нет, Ваша честь.
- Пройдите на свое место, ответчик.
- Есть еще свидетели от защиты?
- Да, Ваша честь. Кончикова Лидия Васильевна.
- Пожалуйста, пригласите свидетеля в зал.
- В зал приглашается свидетель Кончикова Лидия Васильевна.
       В зал вошла ассистентка Павла.
- Представьтесь, пожалуйста.
- Кончикова Лидия Васильевна.
- Расскажите суду, что вы знаете об операции Красавина Вячеслава Альбертовича третьего октября прошлого года.
- Я сейчас расскажу все как есть. У Красавина была большая рваная, едва затянувшаяся рана через всю левую щеку. Все было готово к операции и… и ..
- И…?
- И пришел Павел Андреевич. И спросил, все ли готово. Операция шла хорошо, но вдруг Надежда Сергеевна сказала: «У пациента затруднено дыхание». «Я почти закончил Надя», - сказал Павел Андреевич. Я уже вызывала реанимационную бригаду, а Павел Андреевич делал последние стежки. Они получились немного больше, потому что руки у него дрожали.
- Что произошло дальше?
- Дальше Красавина реанимировали, он остался жив, но не мог сказать ни слова, не мог шевелиться, только глаза были открыты. Да, я вспомнила, он моргал глазами. Его всего перекосило, даже руки и ноги и все тело было неестественно перекорежено.
- А где в это время были Калинкина и Домбровский?
- Надежда Сергеевна была возле больного, а Павел Андреевич и я стояли в коридоре у окна. Павел Андреевич закрыл лицо рукой и плакал.
       На глазах Лиды показались слезы. Она расчувствовалась, вспомнив, как плакал ее доктор.
- Вы считаете, что было сделано все возможное, чтобы вывести пациента из тяжелого состояния?
- Да, конечно!
- Как вы охарактеризуете ответчиков?
- Кого?
- Калинкину и Домбровского.
- И он, и она очень хорошие специалисты. У нас плохих не держат. А Павел Андреевич такой добрый, уравновешенный и больные его любят. У него сейчас, знаете, очередь на три месяца вперед.
- Почему же Красавина так быстро прооперировали?
- Но он же друг.
- Как на ваш взгляд, у пациента Красавина и хирурга Домбровского были добрые отношения?
- Да. Они говорили по-дружески.
- А перед операцией?
- Тоже. Они смеялись, шутили, когда больной уже на каталке лежал. Я слышала, как Павел Андреевич просил Надежду Петровну, чтобы Красавину ввели что-нибудь менее вредное для здоровья.
- Адвокат Пряхин, у вас есть вопросы к свидетельнице?
- Да, Ваша честь.
- Я правильно понял, что господин Домбровский посоветовал применить именно лекаин в качестве анестезирующего средства?
- Лекаин? Нет. Он хотел как лучше!
- Он обо всех больных так беспокоится?
- Ну конечно он беспокоится, тем более, это его друг! Кто же знал, что так получится?!
- У меня все, Ваша честь.
- Адвокат Пряхин, у вас есть свидетели, которых вы хотели бы пригласить?
- Да, Ваша честь. Мы пригласили независимого анестезиолога с двадцатилетним стажем, Борисова Николая Юрьевича.
- Пожалуйста, пригласите в зал свидетеля обвинения.
- В зал суда приглашается свидетель Борисов Николай Юрьевич.
       В зал вошел плотный мужчина с круглой остриженной головой.
- Подходите ближе. Ваше имя?
- Борисов Николай Юрьевич. Врач-анестезиолог.
- Вы предупреждаетесь, что за дачу заведомо ложных показаний, равно за отказ от оных вы отвечаете по закону.
- Понял.
- Прошу вас, Адвокат Пряхин.
- Николай Юрьевич! Вы знакомы с ответчиками или с истцом?
- Нет, никогда их не видел.
- Что вы можете сказать о двух составах, применяемых для общего наркоза – аксидолин и лекаин.
- Обычные средства. Примерно одинакового действия.
- Могут ли они вызвать полную парализацию?
- В очень редких случаях, если пациент аллергик по отношению к компонентам этих составов.
- Как часто применяются подобные препараты в медицинской практике?
- Достаточно часто.
- Действительно ли лекаин, как здесь говорят «легче» по действию на организм, чем аксидолин?
- Я бы не сказал. Это зависит от индивидуальной переносимости.
- Спасибо у меня больше нет вопросов ваша честь.

       Арнольд подал знак рукой Пряхину. Славик увидел и сердито отмахнулся. Он знал, что тот хотел рассказать суду. Он считал, что у Арнольда, из-за этой истории крышу снесло, и сейчас сгорал от стыда, чувствуя, что и этот важный судья и присяжные посмотрят на отчима как на, мягко говоря, неадекватного человека.
- Защита, у вас есть еще свидетели?
- Да, Ваша честь! Владимир Михайлович Грязнов! Он ассистировал в тот день.
- Пожалуйста, секретарь, пригласите свидетеля.
- В зал суда приглашается Владимир Михайлович Грязнов!
- Я жена Владимира Грязнова, - встала женщина из зала. - У него больничный. Он заболел! Он заболел! У него больничный!
- Суду ясно, сядьте, пожалуйста.
       Игнатенко и Калинкина уже приосанились, в глазах появилась уверенность, что они выиграют процесс. Только Павел сидел, осунувшись, глядя в пол.
- Обвинение, у вас есть еще свидетели?
- Да, Ваша честь! – встал Арнольд.
- Нет! – закричал Славик. - Я говорю, нет! Я прошу тебя! Арнольд!
       Но отчим был готов на все. Славик обратился к своему адвокату:
- Николай Михайлович! Вы не можете! Я запрещаю!
- Извините, Вячеслав Альбертович, через это необходимо пройти!
       Славик, взглянул на Павла, отчего у того заболело сердце. Так сильно, так конкретно заболело. Зал зашумел.
- Прошу тишины!
       Звук от молотка судьи звонко ударил по ушам.
- Я вижу, что у защиты появился новый свидетель? Это так Николай Михайлович?
- Да, Ваша честь. Разрешите пригласить?
- Пожалуйста.
       Славик вспотел. Альберт быстро прошел к трибуне.
- Красавин Арнольд Гаврилович, родной дядя и отчим заявителя.
- Прошу вас.
- Я хочу заявить!
- Заявляйте.
- Мне достоверно известно, что мой племянник был влюблен в жену Павла Домбровского, которая присутствует здесь, и даже собирался жениться на ней!
       Славик вскочил:
- Ты ничего не знаешь!!!
       Он уронил костыль и зашатался, Пряхин поддержал и помог сесть на стул.
- Прошу пояснения.
       Павел был весь красный. Он ждал, что сейчас все узнают о его позоре. В эту минуту волна ненависти к Насте накатила на него.
- Они состояли в интимной связи? – попросил уточнить судья.
- Мне об этом ничего неизвестно. Но я знаю, что когда она отказалась выйти за него замуж, он пил целый месяц.
       Вместо ропота сочувствия, по залу пронесся смех.
- Так в чем же вы обвиняете Домбровского?
       Арнольд не знал что ответить, он очень сильно волновался и обратился к Славику:
- Ты сам скажи! Господин судья, пусть он сам скажет!
- Ваша честь. Обращайтесь ко мне «Ваша честь».
- Извините, Ваша честь, спросите его: были ли они любовниками? И знал ли об этом Павел Домбровский?
- Прошу вас, заявитель, разъясните суду. Имели ли вы связь с женой ответчика?
- Скажи им правду, сынок! – вскочила со своего места Нюся. – Ничего не бойся!
- Тишина в зале!
       Славик поднялся.
- Можете отвечать сидя.
- Я хочу встать.
- Пожалуйста.
- В преступной связи с женой моего друга Домбровского Павла Андреевича - Славик нашел глазами в зале Настю и закончил фразу: не состоял! Любил, но не состоял!
       Арнольд крякнул и бросил сурово:
- У меня все!
- Прошу вас, пройдите в зал, займите свое место.
       Арнольд с видом оскорбленного министра направился к своему стулу.
Славик нашел глазами Настю. Она бледная, но благодарная, восхищенно смотрела на пострадавшего.
- Так, - судья поднял свой молоток. Встать, суд удаляется на совеща… ., - начал секретарь.

       В зал пулей влетела женщина в распахнутом сером плаще. На ее груди как галстук алел шелковый платочек. Славик улыбнулся, глядя на «пионерку». На ходу женщина выкрикивала:
- Допросите меня, допросите меня!
- Подождите, кто вы?
- Я - Крылова Любовь Юрьевна!
- Почему вы врываетесь как ураган в зал суда?
- Ваша честь! У Павла Домбровского был повод покушаться на жизнь Вячеслава Красавина!
       Зал замер.
- Прошу, не надо стоять у моего стола, пройдите к трибуне, - обратился судья к Любе.
       Славик стал белее мела. Он предполагал, что Настя, как свойственно женщинам, проболталась подруге о том чудесном вечере. Ему было противно, что сейчас кто-то замарает их имена и испортит незабываемое воспоминание. И в тоже время радостная тревога и надежда охватили его.
       Люба между тем сбросила плащ, и держала его в руках вместе с сумочкой.
- Представьтесь.
- Я врач-невропатолог, лечила Красавина Вячеслава. Знаю и его и Павла Домбровского, и его супругу Настю Комарову с институтской скамьи. Училась с ними в одной группе.
       Люба замолчала.
- Вы пришли нам что-то рассказать, что по-вашему мнению очень важно.
- Да!
- Излагайте по существу!
- Я лечила Вячеслава Красавина и достигла определенных успехов.
- По существу, пожалуйста!
- Я – по существу.
       Голос Любы окреп, что всегда бывало, когда на ее пути возникало препятствие.
       - Я – по существу. Вячеславу Красавину потребуется немало денежных средств, для того чтобы восстановить здоровье. Поэтому его претензии к ЗАО «Новая внешность» я считаю правомерными.
- Это все?
- Нет! Кроме всего прочего, я знаю Домбровского и Красавина много лет. До сегодняшнего дня я дружна с Анастасией Домбровской.
- Понятно. Что еще?
- Я располагаю сведениями, из-за которых Павел Домбровский мог нагадить своему так называемому другу.
- Поясните, что вы подразумеваете под словом «нагадить»?
- Например, подмешать что-то в препарат.
       Надежда вскочила:
- Этого не может быть! Я сама получаю все лекарства. Домбровский не имеет к ним доступа!
- Я не знаю! Вы могли войти в сговор!
- Это ложь! Безобразие, вы ответите за гнусный навет!
- Прошу тишины. Я хочу слышать только факты.
- Мне тоже дороже всего истина, Ваша честь.
- Излагайте.
       Насте стало плохо.
- Много лет назад, - сказала с напором Люба, - когда Павел был еще женихом Анастасии Комаровой, Вячеслав Красавин имел короткую любовную связь с ней.
       Подруга обернулась и указала пальцем на Настю.
- Все происходило по обоюдному согласию. Я знаю, что говорю!
- Замолчи, - вскричал Павел, - ты не имеешь права!
- Люба, не смей! - вскочила со своего места Настя.
- Тишина в зале! – повысил голос судья и ударил молотком. - Никто не может запрещать свидетелю давать показания!
       Вячеслав глядел на Настю, и ему было ее жаль, но следующие слова Любы в буквальном смысле сокрушили его.
- Вячеслав со своей стороны собирался жениться на другой женщине, он решительно разорвал связь с Настей. А Настя была уже беременна от Вячеслава, но ничего ему не сказала, зная, что тот любит другую. Она даже сделала попытку покончить собой, перерезала себе вены. Мы жили вместе в общежитии. Я пришла вовремя и вызвала скорую. Спасли ее и ее ребенка. Домбровский узнал все это и пожалел ее, потому что был влюблен в нее и предложил ей выйти за него замуж, и признал этого ребенка своим. У Насти родился сын, Максим. В самом деле, Максим сын Вячеслава Красавина. Ему сейчас уже пятнадцать. Вы бы его видели! Он вылитый Вячеслав Красавин! Павел оформил его как своего. Но что странно, он все так же продолжал дружить со Славой, и ничего ему не сказал про ребенка. И все из-за Насти. Я уверена, он держал свою ненависть столько лет в себе и теперь отомстил. И Максима он не любит! Вот!
       Вячеслав глядел на друзей. Люба, красная как рак, утирала пот. По лицу Насти текли слезы. Павел держался за сердце.
- Да, Домбровский, все тайное становится явным! – вкладывая в слова весь свой яд, обратила Люба к Павлу свой указующий перст.
- Макс - мой сын! - вдруг вскрикнул Славик. - Это правда, Паша?
       Павел мрачно взглянул на Славика и рыкнул:
- Это мой сын! Я его воспитывал. Я таскал его в садик. Я водил его в школу. Я одевал и кормил его. И Настя моя жена, а не твоя! И всегда будет моей!
- Но я же не знал!
       Гул в зале не унимался.
- Тишина в зале, - прохрипел судья.
- Я не знал!
- Ты не хотел знать! – заявил Павел, повышая голос. - Ты ни разу не поинтересовался, что с ней стало. Ты много лет не видел ее и не вспоминал о ней!
- Тишина! – снова гаркнул судья, но ответчик, не обращая на него внимания, продолжал: Ты был занят только собой и Маргаритой!
- Нарушители тишины уйдут сейчас из зала. Ответчик Домбровский!
       Павел резко замолчал.
- А я…! А я…!
- Истец Красавин! Тишина!
       Славик осекся. В голове стучало так, словно бились в судороге сто колоколов: «Максим – мой сын! У меня есть сын! Это мой шанс! Наплевать на то, что сейчас говорит Павел! Настя будет моя! Это шанс! Но нужно молчать! Молчать о том вечере на даче. Пусть она сама все решит! Если я проболтаюсь, она не простит! У меня есть цель - нужно лечиться и вылечиться! И сделать столько операций сколько потребуется!»
- У вас есть еще что сказать, свидетельница?
- У меня все, Ваша честь.
- У меня вопрос!
- Пожалуйста, адвокат Пряхин.
- Скажите, свидетель, за многие годы, прошедшие после рождения этого ребенка, Красавин и Домбровский оставались друзьями?
- Да. Они были друзьями. Со слов Насти, конечно. Но меня всегда удивляла эта дружба! Они часто встречались. Павел ездил к Славику на дачу, но никогда не брал с собой свою жену. Максим тоже иногда ездил, но Настя никогда.
- А Настя, как я понял ваша подруга?
- Да.
- Вы согласовали предварительно ваше выступление в суде с ней?
- Нет!
- Почему? Вам ее не жалко?
- Мне жалко Вячеслава. Он хороший человек. Он не заслужил такой участи.
- У меня все, Ваша честь.
- Адвокат Игнатенко, у вас есть вопросы?
- Да, Ваша честь.
- Упоминала ли жена ответчика, что ее муж хочет отомстить Красавину?
- Нет.
- Откуда у вас такое убеждение, что он ненавидел Вячеслава Красавина?
- Я так чувствовала! А не ссорился, потому что он карьерист! Он всегда умело пользовался поддержкой Красавина - старшего! Его дядя, Арнольд Гаврилович – известный профессор!

       Вячеслав не слышал, что говорила Люба. Он спрашивал себя, как же он мог не догадаться? И как они могли молчать? Как могли скрывать от него пятнадцать лет факт отцовства! Невероятно! Почему он сам ни разу не всмотрелся в Максима?! Как жаль, что он узнал это только сейчас, когда он жалкий калека.
       «У меня есть сын! Взрослый парень! У меня с Настей есть сын!»
       Отчего он не знал этого раньше? Например, в тот вечер? Он уговорил бы ее, он не отпустил бы ее. И не случилось бы этой драмы и этой ужасной ситуации. И суда. А если бы и случилось, то Настя никогда его не бросила, как Марина, потому что у них общий ребенок! «Надо же – Максим мой сын! Невероятно и здорово!»
       Погруженный в свои мысли Славик и не заметил, как суд удалился на совещание.
       Настя давно наблюдала, как Павел держится за левый бок. Она бросилась к мужу, на ходу достав из сумочки тюбик с нитроглицерином, выбила пару таблеток и сунула ему в рот. Он молча взял лекарство. На его лице не было написано ни одной эмоции. Мысли текли неспешно. Ему было уже все равно. Люба и Арнольд не сообщили для него ничего нового. Оказывается, Славик все-таки был влюблен в Настю! Замуж предлагал, зараза, у друга за спиной! Отбить хотел! А она - на-ка тебе выкуси! Не пойду за тебя! Молодец! Молодец, поставила его на место. И молчала ведь, чтобы меня не волновать.
       Боль понемногу отпускала. Павел перевел взгляд на своего соперника. То, что Славка не остался безучастным к прелестям его жены, было теперь ясно как день, но почему-то доставило туманное удовлетворение. Он был уверен, что если бы Славик был любовником Насти, то уж не упустил бы возможности заявить об этом во всеуслышание. Красавин со своими костылями теперь действительно жалок. Выступление Арнольда вообще было смешным и только подтвердило, что жена верна ему. Но почему же так щемит сердце?
 
- Встать суд идет! Оглашается постановление суда: Калинкину Надежду Петровну и Домбровского Павла Андреевича оправдать, иск удовлетворить частично. Назначить Красавину Вячеславу Альбертовичу материальную компенсацию от ЗАО «Новая внешность» в размере трехсот тысяч рублей единоразовой выплаты, ввиду непреднамеренного нанесения ущерба здоровью. Судебное заседание объявляю закрытым. Решение может быть обжаловано в течение десяти дней.
       Павлу стало лучше. Он велел Насте идти в машину. Он должен был еще переговорить с юристом.

       Вячеслав поднялся:
- Спасибо, Николай Михайлович!
       Пряхин смущенно пожал плечами и сказал:
- Я сделал все что мог, фактов маловато. И Грязнов не явился!
- Он все равно ничего не знал. Николай Михайлович, спасибо за все. Я на большее и не рассчитывал. Будут деньги для лечения. Это главное. Я еще должен рассчитаться кое-с кем! Задолжал за время болезни.
- Безусловно, здоровье это важно.
- Вы не представляете как! Я буду лечиться. Каждый день изобретают новые методы. Вылечусь, обязательно!

       К Славику подошла Люба.
- Слава, прости меня, но я это сделала ради тебя.
- Спасибо, Любовь Юрьевна. Спасибо. Вы знали и ничего мне не рассказали, но все равно спасибо! Спасибо за сына!
       Люба вздохнула.
- Тебе помочь добраться до дома?
       Славик качнул головой. Он чувствовал себя почему-то виноватым перед Любой.
- Поехали, истец! – буркнул, подошедший к ним Арнольд.
- Сынок, мы отвезем тебя, - поддакнула Нюся. – Славик, я только не поняла, у тебя есть ребенок? Что же ты нам ничего не говорил?
- Мама, пожалуйста, после. После все объясню.
- Я же бабушка! Она что? Не разрешает тебе с ним видеться?! Мы можем на нее в суд подать!
- Нюсик, отстань от мальчика!
- Нолик! Я хочу выяснить!
- Не сейча-ас! Пошли, Славик!
- Меня Николай Михайлович отвезет, мы так договорились.
- Вот видишь, он не хочет ничего нам рассказывать!
- Я очень устал, хочу отдохнуть. Я не могу сейчас ни с кем общаться!
- Славик!
- Мама!
- Я сам тебе все расскажу!
- Так ты, Ноли, в курсе?! Одна я, как всегда, ничего не знаю!
       
       Настя стояла у своей машины. Она была чрезвычайно удручена. Машина ойкнула, Настя вздрогнула. Павел положил ей руку на плечо и открыл дверцу.
- Садись, дорогая, у нас был трудный день. Пора домой.
       Жена взглянула на него глазами преданной собаки.

       Машина мягко качалась на ухабах, а Настя смотрела на человека, которого послала ей судьба, с нежностью. Он чувствовал это. Иногда он отрывал взгляд от дороги и улыбался жене. Они почти уже добрались до дома, когда он тихо спросил:
- Теперь ты бросишь меня?
- С чего ты взял?! – воскликнула она.
- Твой дружок похоже готов взять тебя с потрохами!
- И не надейся! Ты от меня не избавишься до самой смерти!
       Павел остановил машину прямо посреди движущегося потока и стал целовать жену.




Глава 72. Славик после судебного разбирательства.

       Прошел месяц после суда. Славик так и жил в Маргаритиной квартире. Он мог себя теперь кое-как обслуживать и наотрез отказался переезжать к матери. Он был не в состоянии каждый день видеть ее печальные сострадательные глаза, слышать жалостливое «Славюсик-роднюсик-беднюсик».
       В квартире Славик убрал все зеркала, чтобы свое отражение не мозолило глаза. Он даже брился электрической бритвой, на ощупь определяя качество бритья. Он оставил одно зеркало, на внутренней половинке шкафа, на всякий случай, но никогда не смотрелся в него. Он почти не бывал на улице. Ему неприятно было ловить на себе любопытные взгляды. Раз он вышел посидеть на скамейке во дворе и нечаянно засмотрелся на молоденькую девчонку в компании парней. Один из ребят бросил своей подружке: «Это что за Квазимодо на тебя зенки пялит, Наташка?» Она, взглянув на него, воскликнула: «Ужас! Кошмар!» Ее спутники засмеялись.
       Славик больше не заглядывался на молодых и симпатичных. И на улицу выходил только в случае крайней необходимости. Продукты ему привозил Арнольд, иногда мама. Проводя много времени у окна, Славик как старик, вспоминал прошлое. Часто вспоминал Маргариту. То вещь какая-нибудь попадется на глаза, то отклеится кусок обоев и выглянет из-под него знакомый цветочек, то заскрипит характерным звуком соседская кровать за стеной и он вспомнит, как они смеялись с Марго, проверяя по этому скрипу свои часы.
       От Насти не было никаких вестей. Сразу после суда он звонил ей несколько раз, но успевал сказать только, что желает видеть своего сына, и она бросала трубку. Он знал со слов Любы, что Надежду Калинкину уволили с работы. Павел снова отстранен. Славик узнал, что этому способствовал Арнольд, который поставил своей целью обгадить репутацию Домбровского окончательно. Славик уговаривал отчима оставить Павла в покое, но тот был неумолим. Арнольда знали в медицинском бомонде столицы, с ним считались. Можно было только гадать, что творилось в семье Домбровских.
       Но все равно он ни на секунду не переставал надеяться на благоприятный исход дела и мечтал! Мечтал о Насте. Мечтал о семье, о сыне, который каждый день будет рядом. Нет, не такую свадьбу он устроит с Настей, не такую как с Маргаритой, где в алкогольном экстазе толпа полу-знакомых людей орет во всю глотку: «Горько! Горько!», а жених сидит как дурак, не подозревая, что он только шут на этом празднестве. Он впервые смог думать о той первой свадьбе, критически оценивая ситуацию. Ему было стыдно за себя. Теперь они с Настей уедут на какой-нибудь чудный остров, как медсестра Наташа, и у подножия седого вулкана будут упиваться любовью. Он не позволит теперь, чтобы кто-то исподтишка надсмехался над ним. Они возьмут с собой только сына и …возможно дочь…Павла. Он придумывал и так и эдак, но, в самом деле, ничего не менялось. Любимая женщина не хотела с ним разговаривать.
       В конце апреля Настя неожиданно позвонила сама. Славик разволновался. Он вызвал мать, чтобы убраться в квартире перед ее приездом. Нюся переживала не меньше Славика, понимая, как сейчас важна эта женщина для ее сына. Она то и дело спрашивала, привезет ли она Максима. Она даже хотела дождаться ее, чтобы увидеть внука, но Славик заставил ее уйти.
       Но Нюся не могла уехать просто так. Она села у соседнего подъезда, чтобы не пропустить появления гостьи.
       Настя приехала вечером, после работы, без Максима. Нюся видела, что ее привез Павел, но остался ждать жену в машине. Славик об этом не знал и обрадовался, что она пришла одна.
       У Насти сжалось сердце, глядя, как изуродованное лицо расплывается в косой улыбке.
- Садись, Настя. Я так счастлив, что ты приехала. У меня теперь никто не бывает. Только мать с Арнольдом. Впрочем, вру! Тарас заезжает. Мы не дружили раньше. Я у него процедуры в санатории разные делаю. Сейчас он соли привозит, чтобы я дома ванны принимал. Любовь Юрьевна заглядывает. Она продолжает лечить меня. Не сдается! Я ей верю. У меня даже лицо стало лучше и правая нога уже чувствует боль, но двигаться пока отказывается.
       Настя посмотрела на его ногу. Он постарался пошевелить ею, и та вдруг дрогнула. Славик радостно вскричал:
- Это все ты! Это из-за тебя! Я уверен, если бы ты была рядом, то восстановление пошло быстрее! Завтра позвоню Крыловой, расскажу ей! Ты присаживайся, я поставлю чайник, сегодня мама торт принесла свежий! Извини, что вина не предлагаю, пить мне теперь категорически запрещено.
- Не надо, Слава, не суетись. Я не хочу чаю. Лучше сядь. Я приехала поговорить с тобой.
       Вячеслав, заметно нервничая, сел на диван.
- У меня к тебе только одна просьба – не трогай Максима! Он не должен ничего знать!
- Настя, это выше моих сил! Я люблю тебя и люблю Максима. Мне всегда он нравился, даже когда я не знал, что он мой сын. А сейчас я нуждаюсь в нем больше, чем когда-либо.
- Пойми, теперь не время тревожить парня. У него переходный возраст. Это известие может сломить его. Я умоляю тебя, дай нам два года или хотя бы год. Позволь ему закончить школу!
       Славик смотрел на нее и не мог насмотреться. Синие круги под глазами. Небольшая морщинка на лбу. Постоянно прикусывает нижнюю губу. «Приехала только из-за ребенка, ей плевать на меня, - решил он. - Но я люблю ее!»
- Слава, ты меня слушаешь?!
       Славик очнулся.
- Да, слушаю.
- И что? Ты дашь нам время?
- Останься сейчас здесь со мной и Максим ничего не узнает. Только на одну ночь!
- Слава!
- Что, Слава?!
- Я не могу.
- Почему?! Противно на меня смотреть?!
- Не-е-т. Я прошу тебя, Слава!
- Я тоже прошу тебя, Настя, останься! Прямо сейчас, не раздумывая, как ты сделала это когда была девчонкой!
- Я расплачиваюсь за тот безумный поступок до сих пор!
- Почему ты скрыла от меня, что беременна?! Почему ты вышла замуж за Павла?!
       Желчь бросилась Насте в голову:
- Это уже слишком! А что мне было делать?! Ты бросил меня на следующее утро. Сбежал, как трусливый заяц!
- Но, что беременна, могла сказать?!
- Ты, конечно, не помнишь, но я пришла к тебе в тот вечер на диспут.
- На диспут?
- Да, на диспут! Я напомнила тебе про нас, хотела все рассказать, но ты ужасно испугался. Сказал, что это было недоразумение, что я должна забыть тот случай раз и навсегда! Ты говорил, что до гробовой доски будешь любить только Маргариту! Ты говорил, что у тебя было умопомрачение. Позже я узнала, что это был банальный спор по-пьяни. Поляков мне рассказал уже после рождения Максима.
- Я виноват!
       Славик закрыл глаза. Настя выговорилась и стала успокаиваться.
- Я тоже виновата. Меня извиняет только то, что была влюблена в тебя как кошка! Я ни о чем не жалела и даже не проклинала тебя. Но я была беременна. С этим надо было что-то делать! И у меня больная мать, которая не пережила бы позора! Я пошла к врачу, но он мне сказал, что уже слишком поздно делать аборт. Я была так неопытна, что не сразу догадалась. Я была убита, раздавлена известием о беременности. Я решила сказать тебе, но ты даже не захотел меня слушать. Натолкал мне своих проблем и пошел рапортовать с трибуны о любви и дружбе.
- О любви и дружбе?
- Да, диспут был такой!
- Дурдом!
- Не помню, как я добралась до своей комнаты в общежитии. Поплакала в подушку, потом решила, что так нельзя жить и перерезала себе вены стеклом.
- Кошмар! Я не знал ничего, ходил, будто шоры носил!
       Настя не могла остановиться:
- Кровь брызнула, но я хотела резать другую руку. Тут неожиданно пришла Люба и остановила меня. Она нашла Павла и Торопова. Помнишь преподаватель у нас был такой? Меня отправили в больницу. Но все равно я не хотела жить. Если бы не Павел, меня давно бы на свете не было.
- И Максима.
- И Максима, конечно! Я призналась Павлу во всем, а он предложил руку мне и моему ребенку! Я погибала, а он спас меня. А ты бегал от меня как от чумы. Боялся даже в коридорах встречаться!
       Славик сидел, пристыженный, и без конца повторял: «Я ничего не знал! Я не представлял, я виноват перед тобою!»
       Она накрыла его руку ладонью. Он тут же сжал ее и поднес к губам.
- Настенька! Ты меня простишь?
- Я не сержусь. У меня отличный парень вырос, но я прошу, если ты чувствуешь себя отцом, пощади его юность. Помоги ему в трудный период. Я обещаю тебе, едва он поступит в институт, я сама приведу его сюда и скажу: «Максим – это твой отец!» Обещаю!
- Но мне так трудно сейчас. Я все один и один. Он поддержал бы меня.
- Что ты говоришь? Что ты знаешь о детях?! Он зеленый мальчишка! У него ветер в голове. Кого он может поддержать?! Я тебя умоляю! Давай так, я сама буду иногда навещать тебя.
       У Вячеслава загорелись глаза.
- Но никакого секса. Мы друзья. И все!
- Настя, а что было тогда на даче?
       Настя смутилась. Она ехала сюда и знала, что этот вопрос обязательно прозвучит. Она приготовила массу объяснений, но теперь, глядя на этого изуродованного несчастного человека, она поняла, что ни одно из них не годится.
- Что ты молчишь? Я хочу понять. Сейчас уж, объясни мне, чтобы я понял. Ты мстила мне?
- Нет! Что ты! Я не мстила! Как тебе это объяснить?!
- Скажи, как есть.
- Так…, вот ты помнишь, что тогда было в стогу? Честно!
- Я был здорово пьян, но помню, что безумно хотел тебя! Я ведь сразу приметил тебя, когда ты только пришла в нашу группу!
       Это было совсем не так. Но за последний год он так много думал о ней и был уверен, что всегда держал ее на примете.
- Неужели?! - съязвила Настя. – Ты в упор меня не замечал!
- Ты не права.
       Настя покачала головой:
- Оставим это. Я про дачу.
- И?
- Я видела, что ты по уши влюбился в меня.
- Это было так заметно? – он улыбнулся.
- Еще бы! Мне стало жутко интересно, ради чего, вернее, ради кого я страдала столько лет?
- Ты страдала?
- Еще как!
- Но Павел…, он же женился на тебе!
- У него не простой характер. Не так давно наша жизнь, наконец, наладилась. Мне стало интересно…
- Стало интересно? Ты так сказать преследовала исследовательские цели? Только поэтому? Не верю! Я помню, как ты льнула ко мне.
- Мне просто захотелось тебя.
       Славик усмехнулся:
- Уже теплее! Значит, все-таки хотела?
- И что из этого?!
- Ты слишком быстро ушла, тебе следовало остаться на ночь. Возможно, тогда бы ты осталась навсегда. Я доказал бы тебе, что я хороший любовник! Может быть, сейчас продолжим? С этим у меня все в порядке.
- Слава! Прекрати. Не осталась бы я. Я давно люблю Павла. Сильно люблю! Мне никто кроме него не нужен. Не обижайся. Я привыкла к дому, к родителям Павла. Они прекрасные люди. Я люблю их! Кроме Максима у меня есть еще дочь. Но главное Павел лучший из всех кого я знаю, а ты подал на него в суд! Арнольд организовал его травлю!
- Я подал в суд на клинику. Мне нужны деньги на лечение. А к травле я не имею отношения.
- Вот значит как?
       Настя встала и потянулась за сумочкой. Славик тоже поднялся, одной рукой подхватил костыль, оперся на него, а другой обнял женщину за талию.
- Настя, я так одинок! Еще только один раз! Не смотри на меня, закрой глаза и вспомни, какой я был! Я все тот же! Вспомни! Ты же любила меня!
- Слава, отпусти меня! Я благодарна тебе, что ты сохранил все в тайне.
- Настя, разве я мог?
- Спасибо тебе. Но забудь все!
- Не могу.
- Тебе выплатили компенсацию?
- Угу.
- Ее выплатили тебе из денег Павла. Надежда отказалась платить, и ее уволили.
       Он потянулся губами и поцеловал ее в щеку. Настя вздрогнула. Славик отпустил ее. Настя отступила, поправила прическу, открыла сумочку и вытащила пачку тысячерублевых купюр.
- Вот возьми, это на лечение.
       Славик денег не взял:
- Это плата за сына?
- Пойми, - взорвалась Настя, - у нас крепкая семья, мальчику хорошо! Павел отличный семьянин. Он никогда мне не изменял. Ты ведь знаешь, какие распущенные нравы сейчас у мужчин!
       Вячеславу мучительно захотелось рассказать о веселых девчонках, с которыми развлекался ее обожаемый муж у него на даче. Его распирало поведать, как тот болел триппером. Но он смотрел в тревожные глаза любимой женщины, с которой его связывал общий ребенок, и молчал.
       Цепляя непослушной ногой пол, Славик добрел до дивана и лег. Лишить себя возможности видеть ее хотя бы изредка, он был не в состоянии.
- Тебе плохо? – кинулась к нему Настя.
       Он молчал.
- Тебе плохо? – не отставала она.
- А тебе не все равно плохо мне или нет?!
- Мне - не все равно!
- Мне плохо!
- Скорую вызвать?
- Скорая мне не нужна! Мне можешь помочь только ты!
- Славик!
- Настя, я ничего не скажу Максиму, но и взамен ты должна мне обещать ….
       Настя насторожилась.
- …, что раз в месяц будешь навещать меня. Один вечер провести со мной не трудно, не так ли? Не бойся, как друзья. Я так несчастен, так убит происшедшим, что не вынесу жизни совсем без тебя! Эх, если бы тогда ты сказала мне о ребенке, все было иначе! Мы были сейчас вместе и счастливы!
       Он потянулся к ней и заправил, выбившуюся прядь за ухо.
- Мы не были бы счастливы. Ты ненавидел бы меня, за то, что я разлучила тебя с Маргаритой. Теперь я это очень хорошо понимаю! Люба-Люба! Выдала мою тайну! Столько лет молчала и вдруг выдала.
- Не ругай ее, она очень хорошая. Она так много сделала для меня.
       Настя не склонна была прощать. Она вздохнула и положила деньги на стол.
- Не стесняйся, бери.
- Я знаю, Павел без работы.
- Ничего, у нас еще есть.
- Настя возьми их, купи что-нибудь мальчику от меня!
- Ого! У тебя стариковские привычки бурно развиваются. Мне так Андрей Леонидович всегда говорит: «Купи, что-нибудь Максиму, я пенсию получил!»
       Они засмеялись.
- Вот и я пенсию получил. Второго числа еще получу.
- Второго? – не поняла Настя.
- Я оформил инвалидность.
       Сразу снова стало скучно.
- Мне пора.
- Ты уже уходишь?
- Да. Не вставай, лежи, я сама захлопну дверь!
       Но он поднялся.
- Ты придешь еще?
- Конечно. Я буду часто звонить.
       В прихожей она собралась с духом и обняла его. При этом несколько слезинок скатилось у нее по щекам.
- Не плачь, все образуется. Я буду ждать, пока ты сама скажешь Максиму.
- Спасибо, Слава.
- Спасибо, что родила его для меня!
- Ну что ты!
       Она отступила к двери и исчезла за порогом. Он почувствовал, что слезы застилают ему взор. Он добрался до шкафа, резко отворил его, всмотрелся в себя, потом плюнул в свое отражение и с грохотом захлопнул дверцу. Дойдя до кровати, бросился на нее и, едва не разорвал подушку, рыча и терзая ее, пока обессиленный, не забылся тяжелым тревожным сном.
       Ему приснилась Настя, веселая и красивая, в белом свадебном платье. Она кружилась и смеялась, а он сначала смотрел издали, а потом подошел узнать, кто же жених. Она остановилась, пристально посмотрела на него, и он с ужасом узнал Маргариту.
       Она взмахнула черными ресницами и произнесла глухим голосом:
- Жених – ты!
- Я не твой жених, - закричал он. - Я люблю Настю!
- Ты мой жених!
       Маргарита приблизила к нему лицо. Оно было желтым и морщинистым, как на кладбище.
- Нет! – кричал он. – Нет!
- Мой-мой-мой, - как заведенная повторяла она.
       От ее голоса звенело в ушах.
- Замолчи! – выкрикнул он в последний раз и очнулся в холодном поту, с бьющимся сердцем.
       Дверной звонок надрывался.
- Иду! Иду!
       На пороге стояла мама.
- Ты не уехала?
- Домбровский ждал жену в машине, - выпалила она с порога.
- Мама, сбегай в магазин, принеси водки!
- Опять эта женщина тебя сбивает с толку!
- Какая женщина, мама? Нет никакой женщины! Нет никого рядом со мной! Ты довольна?

       Павел ждал жену в машине на улице за углом, покуривая и покручивая вертушку приемника. Он совершенно не боялся отпускать жену туда и ни капельки не ревновал. Теперь Красавин стал ему не страшен. Не соперник был он для него. Павла так поразили перемены, произошедшие с его бывшим соперником, что он лишь жалел его. Павел себя ругал. Он вдруг обнаружил, что Красавин так прочно вошел в его жизнь, что на его месте образовалась брешь, пустота.
       Он дорого бы дал, чтобы вернуть тот переломный день в его жизни. Даже Настя перестала представляться ему центром вселенной. Из-за нее он потерял себя, влюбившись бесповоротно на многие годы. Он будто проснулся, увидев людей вокруг себя.
       Этой поездке к Красавину предшествовал разговор с женой.
- Жаль, что я посоветовал Надежде применить лекаин, - как-то начал он поздно вечером на кухне.
- Причем тут это? – удивилась она.
- Ты не в курсе, а я ведь вспомнил, что ему было плохо от лекаина, когда он вырывал зуб. Это еще в институте было! Я припомнил, а он, верно, забыл.
       Она стала допытываться:
- Что-то тут не так! Лучше расскажи правду! Ты знал все заранее?
- Знал. Вернее вспомнил, когда Надежда уже поставила капельницу. Но я сделал это только ради тебя! Я не мог потерять тебя.
       Она всплеснула руками:
- Значит, ты, в самом деле, преднамеренно покалечил Вячеслава?!
- Да, я узнал, случайно, прямо в этот день, что ты работала с ним. У меня в голове все перемешалось. Меня словно прошибло воспоминание, что у него аллергия на лекаин. Он сам забыл, а я вспомнил!
- Как ты мог?! Как ты мог?! Ведь ты давал клятву Гиппократа! Ты всегда делаешь, а потом думаешь?! Неужели ты считаешь, что я жила бы с тобой, если бы любила Славку?! Да, я сделала ошибку в молодости, но это было так давно! Неужели я не заслужила прощения раз и навсегда?! Я была тебе хорошей женой! Выполняла все твои прихоти! Родила тебе дочь! Кстати, кто тебе сказал, что я работала в кардиоцентре? Славка?
- В то утро мне позвонила Крылова, как раз перед операцией! И меня заклинило.
- Ох! Эта Люба! Опять Люба!
- Я советовал тебе не знаться с ней, а ты свое – подруга!
- Он говорил! Ты к Славке мотался без конца, а я все одна и одна! Надо же мне было с кем-то общаться.
- И наобщалась!
- Ты тоже дел наделал!
       Настя отвернулась от него.
- Я ревновал тебя к Славке, всегда. Очень! - жалобно проблеял Павел. - Женщина всегда помнит своего первого мужчину!
- Глупость, выдуманная мужиками! Ревновал он к Славке?! Будто других мужиков на свете не существует! У нас в отделении их больше чем в кардиоцентре!
- Ну-ка, ну-ка, рассказывай про других.
- Никаких других! Нашел выход – друга искалечить!
- Настя!
- Если в другой раз тебе в голову войдет такая глупость, ты сначала час думай, потом делай! Или меня спроси!
- Настя!
- Теперь ты должен помочь Славке. Слышишь?! Ты обязан ему помочь. Он инвалид. Но самое главное, слышишь, самое главное, ничего не говори Максиму. Я не хочу вмешивать ребенка в наши свары. Пусть парень школу окончит. У него переходный возраст, может не выдержать! Знаешь, какая теперь молодежь? Водка, пиво, наркотики, гулящие девки. Собьешь парня, назад не воротишь!
- Я, конечно, не скажу. Но Любка твоя растреплет, как всегда.
- С ней я разберусь! Лезет в чужую жизнь! Но ты тоже учудил, мягко говоря!
- Я был не прав, - Павел запнулся.
       Он так привык быть правильным, что не сразу осознал потерю этого почетного свойства.
- Отвези меня завтра к Вячеславу, только я одна пойду. Если он тебя увидит, пиши пропало!
- А что ты там делать будешь?!
- Уговаривать буду, на жалость давить.
       
       Павел прослушал блок новостей по второму разу, а Насти все не было. Он выкурил четвертую сигарету, а она все не шла. Наконец, она появилась, забралась на сиденье.
- Как?
- Уговорила!
- Чем? Передком?
       Настя сильно стукнула его по колену:
- Поехали!

Глава 73. Настя и Люба – последняя встреча. 2005 год, 5 июня, день.

       В один из дней вначале лета 2005 года Настя настойчиво нажимала на кнопку звонка. Она была настроена решительно. С тетей Любой Настя запрещала детям разговаривать даже по телефону. Она отключала на день аппарат и прятала его в шкаф под ключ. У Максима был мобильный телефон, но Любовь Юрьевна вряд ли могла знать его номер. Тем не менее, Настя каждый день опасалась, что праведная подруга решит снова восстановить справедливость. Настя увезла бы детей на каникулы в деревню, но отпуск ей дают после двенадцатого, а сегодня только пятое.
       Дверь отворила Катя:
- Тетя Настя! А Лена приехала?
       Настя вошла.
- Нет, Катенька, Лена не приехала.
- Как жалко. Вы нас совсем забыли.
- Мама дома?
- Она скоро придет. Идите прямо на кухню, ставьте чайник, в холодильнике пирожные есть, а я уроки делаю.
- Какие уроки? Ведь у тебя каникулы уже давно!
- На лето задали очень много! Мама говорит, что учителя специально задают много, на год вперед, чтобы самим потом не учить! Мы с мамой решили быстро все сделать, чтобы потом отдыхать.
- Отец не появлялся?
- Нет, - потупилась девочка и добавила шепотом: Он нас насовсем бросил. У него теперь ****юшка!
- Не говори так, Катя. Это нехорошее слово.
- Так мама говорит.
- А ты не говори! Иди, Катенька, делай уроки, я на кухне посижу, подожду маму.
       Катя убежала. В прихожей заклацал замок. Настя напряглась. На кухне появилась Люба.
- Ты что здесь делаешь?!
- Тебя жду.
- Что надо?!
- Поговорить!
- О чем?!
- О тебе!
- Мне не о чем с тобой разговаривать!
- А мне есть! Я не спрашиваю, зачем ты в одночасье предала нашу дружбу, я хочу сообщить, что была у Красавина!
       Люба позеленела:
- Что тебе от него нужно? Оставьте человека в покое! Вы со своим Пашенькой всю жизнь ему поломали!
- Ты соображаешь, что говоришь?! Люба?! Я ничего плохого Красавину не сделала. Только ты не лезь в мою семью!
- Теперь он тебе стал не нужен? Нехорош?! Ловко! Я всегда предполагала, что ты использовала его в своих низменных целях, а когда он не повелся, ты возненавидела его! Только я, я любила его и прежде и теперь. Только мне одной он всегда был нужен. И я не оставлю его никогда. Он понял теперь, кто чего стоит! И не смей на пушечный выстрел к нему приближаться! Я люблю его!
       От неожиданного заявления Настя растеряла все слова, которые приготовила, чтобы вразумить подругу.
       Люба села и заплакала. На пороге появилась Катя:
- Мама! Не плачь!
- Катя, иди в свою комнату. Дай нам поговорить, - сказала Люба, резко успокаиваясь.
- У меня задачка не получается!
- Иди, я сказала! И не подслушивать! Это не для детских ушей!
       Катя, обиженно засопев носом, ушла. Люба поплотнее закрыла за ней дверь. Бывшие подруги смотрели друг на друга, будто забыв, о чем спорили еще минуту назад. Настя проглотила слюну и начала снова:
- Люби кого хочешь, только не моего мужа!
- Еще не хватало! Такую мразь и любить?! Ха-ха! Я со студенческих времен его терпеть не могу!
- Люба, дай мне сказать! Я была у Красавина и договорилась с ним, что Максиму мы не будем ничего говорить еще два года. Пока он не поступит в институт. Я настоятельно прошу тебя тоже не трепать языком.
- Я не треплю языком, я восстанавливаю справедливость! Я должна была вывести на чистую воду этого подонка, твоего муженька! Жаль, что суд дал ему такое малое наказание. Я уверена, он виновен больше этой женщины, которая проходила с ним по этому делу. И все ты, душа трепетная! И все из-за тебя! Потому что ты хвостом крутишь направо и налево!
       Настя взорвалась:
- Ложь! Я не треплю хвостом. Это у тебя язык без костей! Зачем ты звонила Павлу на работу в день операции? Зачем растрепалась, что я стажировалась в кардиоцентре? Я же просила тебя не говорить!
       Люба выпучила глаза, широко раскрыла рот и взвизгнула:
- Я теперь все поняла!!!
       Настя кусала себе губы.
- Я поняла, - прошипела Люба, - Вы заодно! Нашли способ отомстить!!! Мы подадим на пересуд и докажем ваш злой умысел! Я посажу Домбровского! Уходи отсюда! Бедный-бедный Славка!
       Настя в ужасе оттого, что она наговорила в запале, вылетела из Любиного подъезда и, не разбирая дороги, пошла прямо по лужам, черпая полны туфли воды. Она ругала себя. Для чего только она поперлась сюда? Что тянуло ее за язык? Она ведь хотела примириться и уговорить бывшую подругу молчать до поры до времени, а наплела Бог весть что! Что теперь будет?
       Настя завернула в уличное кафе, взяла бутылку пива и медленно выцедила противный горький напиток. Потом взяла еще одну и тоже выпила. Она готовилась к встрече с мужем. Прошел час, потом другой. Несколько раз звонил телефон. На дисплее определялся всегда один и тот же номер. Звонили из дома. Она не готова была сейчас разговаривать с Павлом и отключила мобильник. К ней привязались два нетрезвых типа. Она их отшила, но из кафе ушла. Дождь стих. К переходу у метро сползлись уличные торговцы.
       Она стала рассматривать дешевый товар. Нашла в ворохе тряпья кофту и купила ее за сто рублей. Затем взглянула на часы и подумала: «Нужно возвращаться».
       В животе болезненно плескалось пиво. Она купила шаурму, и жуя, побрела домой.

Глава 74. Люба. 2005 год. Пятое июня, вечер.

- Господи! Что за давка такая! Молодой человек, поосторожнее орудуйте локтями!
- Да пошла, ты, корова!
- Как не стыдно!
- «Следующая остановка станция «Киевская».

       Люба попала в час пик. Было начало седьмого. Она еле втиснулась в вагон и тут же получила удар под ребро. Она не стала отвечать на удар. Бесполезно. Таким типам все равно, что все вокруг будут в синяках. Она потерла ушибленное место и подумала: «Бедный Славка. Бедный. Бедный. Так пострадать от ближайшего друга! Не представляла, что Павлу все сойдет с рук! Может быть, для юристов не ясно, что он виноват, но теперь-то я знаю всю подноготную. Несчастный Славик! А какой красавец был! Теперь на всю жизнь он инвалид. Ни за что не поверю, что произошла трагическая случайность. Не верю, нет, не верю! Бедный Славка! Зачем он доверился Павлу?! Только сейчас мне ясно, что он с тех самых пор копил ненависть. С тех самых пор! А может быть, они вместе придумали! Нельзя больше молчать. Задурили Домбровские всем голову!
       А Максим - вылитый Славик! Павлуха прикрывал грех. С виду идеальная семья. Муж, жена, милые детки. А если копнуть, мира нет и в помине. Но Славку жалко. Если вспомнить, как я была влюблена в Красавина! С ума сойти можно! Как я переживала! Старалась быть как можно чаще быть рядом с ним. На какие только ухищрения я не пускалась. Все напрасно, он меня просто не видел. Против Марго у меня не было конечно шансов, но когда я узнала, что Настя залетела от Красавина, я обалдела. Почему он выбрал ее?! А Максим вырос. И Марго уже давно нет, а я все не могу избавиться от этого наваждения. Нужно признаться себе откровенно, что я до сих пор люблю Славика. Даже после того, что с ним случилось. А он? Он верит этим предателям. Одного не пойму, почему Настя к нему так отнеслась? У нее же сын от него! Но она похоже целиком и полностью на стороне своего муженька. А я всегда считала, что она живет с ним только из-за детей и московской прописки. Непонятно! Ленка у них такая противная девка, плакса и ябеда. А Максим хороший мальчик. Добрый, ласковый. Достается ему и от Павла и от Насти. Зла не хватает!
       Но сегодня справедливость, наконец, восторжествует! Ничего! Я открою глаза Вячеславу на его лучших друзей!»


       Люба сильно жала на кнопку домофона. Долго никто не подходил. Она уже стала сомневаться, дома ли хозяин.
       Наконец динамик захрустел и хриплый не слишком внятный голос спросил:
- Кто?
- Это я, Слава, Люба Крылова.
- Любовь Юрьевна?
- Да, это я. Слава, открой.
       Домофон ядовито запищал. Люба вошла в полутемный сырой подъезд. Разводы плесени украшали всю нижнюю площадку лестницы. Славик уже открыл дверь и костылем придерживал створку.
- Проходите, Любовь Юрьевна, в комнату.
- Зачем так официально? Сто раз говорила - для тебя я просто Люба.
- Извини, привык в больнице. Проходи. У меня здесь беспорядок небольшой. Все бросили вдруг. Из какого-то агентства вчера приходили, предлагали взять на содержание, пожизненное. Спасибо, что навестила меня, но я сегодня слегка нетрезв.
- Тебе нельзя пить!
- Я знаю.
       Люба хотела его поругать, но вовремя осеклась.
- Слава! Нам надо серьезно поговорить! Сегодня я кое-что узнала и поняла, что не имею больше права молчать. Слушай!
       Люба достала из сумочки сигарету, закурила и рассказала ему все, что знала раньше и, что сообщила ей Настя сегодня. Славик не верил своим ушам.
- Пашка? Не может быть!
- Может! Я тебя когда-нибудь обманывала? Нужно подавать на пересуд.
       Славик инстинктивно почувствовав, что такая женщина, как Любовь Юрьевна Крылова не способна лгать, смутился и неопределенно ответил:
- Опять проходить через все это? Не знаю, выдержу ли я!
- Я помогу тебе, дорогой, – уверила его Люба. – Я сама буду мотаться по инстанциям и добьюсь пересмотра дела!
- Вы и так много для меня сделали. Мне неудобно вешать на вас свои проблемы.
- Опять вы», но почему «вы»? Я люблю тебя, Слава, - тихо сказала Люба и пересела к нему на диван. – Насте нельзя верить.
       Славка вздохнул, медленно обнял своего доктора и прижался виском:
- Я не знаю кому верить, Любовь н …, да. Я сейчас не в состоянии ничего понять. Все кому я доверял в этой жизни, один за другим предавали меня. У меня уже не осталось даже злости.
       Он замялся.
- И все кого я любил, тоже предавали, - он помолчал и добавил: Мне некого любить. Нет друзей, нет здоровья. Мне незачем жить, понимаешь?
- Почему незачем? Жизнь так многогранна! Может быть, ты не знаешь еще настоящей любви?!
       Вячеслав криво усмехнулся и покачал головой.
- Слава? А я? А сын?
- Он будет стесняться меня. Зачем ему такая обуза? И тебе тоже?
- Ты не прав.
- Я прав!
- Что ты будешь теперь делать?
- Для начала позвоню Павлу и все выясню, окончательно. Сейчас я узнаю правду!
- Он будет отпираться.
- Не будет!
       Вячеслав верил и не верил Любе. Настолько чудовищным казалась ему история, рассказанная ею. Он взял трубку телефона и защелкал клавишами.
- Павел? Привет.
- Алло.
       Павел не ждал звонка. Люба вытерла пот со лба и прислушалась к разговору.
- Или не узнаёшь? - продолжал Вячеслав. – Это я, Славка Красавин, твой институтский дружок. Не помнишь?
- Ну, зачем так, Слава? Я надеюсь, что ты, наконец, понял, что я не виноват? У тебя организм такой и ты забыл про лекаин.
- Я понимаю, Павлуша. Я все понимаю. Я знаю - ты мой лучший друг. Я не сержусь. А как у тебя дела?
       Павел встрепенулся. Честно говоря, Славка действительно был его единственный друг. И он привык к нему за долгие годы общения. После суда его охватила тоска по нему.
       «Из-за бабы, друга искалечил! – пришла ему, наконец, в голову здравая мысль. - Где был мой рассудок?! Ведь все было так давно! И жена уже все забыла! А сегодня едва с работы вернулась, махнула хвостом и убежала к Любке лясы точить. Помирилась, наверно, вертихвостка! А Максим? Так это мой сын. Я его растил. Он меня любит. Он все пап да пап. Нормальный парень вырос, благодаря мне, конечно. Надо забыть и простить, поскольку виновник уже наказан. На душе должен быть мир и покой».
       Павлу захотелось успокоить и даже поддержать Вячеслава. Он посчитал добрым знаком то, что тот интересуется его делами, и живо ответил:
- У меня все нормально. Обещали, что на следующей неделе снова буду работать.
- Хорошо. Настя дома?
- Нет. Она к Любе Крыловой поехала в гости. Скоро уже должна вернуться. А что?
- Я хотел предупредить тебя по-дружески. Не доверяй Насте. Не иди у нее на поводу.
- Насте?! – у Павла вдруг зашумело в голове. - Почему? – выдохнул он.
- Мне совестно об этом говорить, но я ведь тоже очень виноват перед тобою. Прости, великодушно. Я ведь спал с ней. Помнишь, ты в Киеве был? Я тебе завидовал. Она такая красивая и сексуальная. Я не мог удержаться.
       Люба вытаращила глаза и прикрыла рот рукой.
- Спал?! – вскричал Павел. – Что значит спал?! Что ты этим хочешь сказать?!
- Паша, ты разве маленький? Спал - это значит спал, - тихо пояснил Слава, хотя внутри у него все уже клокотало. – Любовницей она была моей. Я возил ее на дачу. На наш топчан. Помнишь топчан? Это сейчас она меня бросила, сам понимаешь почему. Но это естественно. Теперь еще кого-нибудь найдет, не удовлетворяешь ты ее.
       У Любы от ужаса перехватило дыхание.
- Слава, Слава, что ты делаешь? – дернула она его за рукав.
       Но он ее не слушал и продолжал:
- Я, конечно, вас не подозреваю в заговоре и вредительстве, но я думаю - пришел час для откровенности! Время разбрасывать камни, время собирать их.
       У Павла все плыло перед глазами, он не мог сначала вымолвить и слова, и вдруг его прорвало:
- Ах ты гад! Ты гад! Но нельзя же гадить в своем гнезде! Я всегда ненавидел тебя за то, что ты сделал с Настей. За то, что я должен воспитывать чужого ребенка. За то, что ты, походя, случайно, спьяну, лишил меня всего. Но я терпел и даже стал твоим другом. А ты!
- А ты?! Ты изуродовал меня! Я теперь точно знаю, что ты это сделал специально!
       Славка говорил это, но все-таки желал услышать, что это все ложь, что Павел не виноват. Но того несло, он уже не мог рассуждать адекватно:
- Да, я, наконец, отомстил тебе. Ты помнишь то лето, на картошке? И глупую влюбленную девчонку? Ты знал, что она моя, но воспользовавшись моим отсутствием, соблазнил и бросил тут же! А я вырастил твоего щенка, но теперь все, конец. Я больше не хочу иметь ничего не общего ни с ним, ни с тобой. И почему я не настоял на аборте?! Но ничего, я сегодня же исправлю положение, держитесь Красавины. Ты обрадовался, что я вырастил тебе ребенка?! Можешь забыть сына, готовь деньги на похороны! Я хоронить его не буду!
       Павел в отчаянии бросил трубку. Сознание заволокло тягучей пеленой. Все его внимание сосредоточилось на светлом прямоугольнике балконной двери, затуманенном тонким трепещущим на ветру белоснежным тюлем. Там на балконе стоял Максим.
       «Третий этаж – невысоко, невысоко, - стучало у Павла в голове, - но если повезет, парень разобьется! Нужно только неожиданно подобраться, схватить за ноги и сбросить! Береза защитить от посторонних глаз. Надо покончить с этим навсегда! Навсегда! Со всем покончить навсегда!»
       Одеревеневшие ноги сделали несколько неуверенных шагов по направлению к свету и подкосились. Грудь обожгла раздирающая боль. Хватаясь за косяк, Домбровский опустился на пол и потерял сознание.

Глава 75. Настя возвращается домой.

       Настя подошла к своему подъезду и поморщилась, представив, как муж отреагирует на отвратительный запах пива и прочее. Взглянув на свои окна, она увидела, что с балкона ей машет Максим. Она встрепенулась и поспешила вверх. Дверь была открыта.
- Что случилось? Где отец?– бросила она с порога.
- Он в больнице!
- Его вызвали?
- Нет, его увезли!
- Как увезли?
- Ему плохо стало с сердцем.
- Почему мне не позвонили?!
- Я звонил много раз, но ты не отвечала!
- Ах, да!
       Она отыскала мобильный телефон, включила его и набрала номер Павла.
- Не отвечает!
- Ему было очень плохо! Он наверно в реанимации!
- Кошмар! Куда его увезли?
- В «Новую внешность». Он так захотел!
- Почему ты не поехал с ним?
- Он не разрешил! Сказал, что я ему не сын, и он не хочет меня больше видеть!
       Настя оторопела. Максим продолжал:
- Сообщил мне это, будто новость какую, а я и так уже знаю много лет!
- Час от часу не легче! Ты как?
- Я нормально, я же не лох какой-нибудь, чтобы из-за ерунды расстраиваться. Дело житейское!
       Максим выглядел спокойным и уверенным.
- Я же все понимаю! Что ты стоишь?! Ты не поедешь к нему?! - он шагнул к ней ближе и поморщился: Ты что? Пила?
       Настя развернулась и ступила через порог.
- Ма, ты куда?
- Я в больницу!
- Постой, я с тобой!

Глава 76. Славик и Люба.

       Трубка запикала. Вячеслав побледнел.
- Что?! Что он сказал?! – спросила Люба.
- Ты была права!
       Люба развела руками. Она уже жалела, что затеяла эту игру в правду. Славик стал снова набирать номер Пашкиного телефона, но услышал лишь короткие гудки. Беспомощно оглядываясь кругом, он вдруг увидел на стене охотничью двустволку. Отбросив костыли, он неожиданно вскочил на ноги, добрался до стены, сдернул ружье и, подойдя к ящику письменного стола, легко нагнулся. Выдернув ящик до отказа, он нашел патроны.
- Слава, ты пошел! Ты же пошел! – восторженно вскрикнула Люба.
       Вячеслав еще хромал и неуклюже переваливался, но он шел сам, без костылей. Бог знает сколько времени, невропатолог Крылова добивалась, чтобы пациент пошел! Но результата, на который она рассчитывала все не было. И вдруг внезапно больной пошел сам, без костылей!
- Это потом, Люба, это потом! – отмахнулся от нее Вячеслав и стал искать патроны.
- Что ты хочешь делать? - очнулась Люба. – Вячеслав Альбертович, куда ты собираешься?
- Убью скотину, - коротко ответил тот.
- Ты что! Остынь! У тебя теперь другая задача. Процесс пошел, нужно долечиваться до конца. Потом подадим на пересуд.
- Люба, уйди, не мешай!
- Да что с тобой?! Сделанного не вернешь. Нужно собрать силы и лечиться дальше.
- Павел хочет убить Максима.
- Да ты что?! Не верь. Он не посмеет! Он и так по уши в дерьме, после этого суда. Он ничего Максиму не сделает!
- Ты не права! Он взбешен!
- Он любит свою Настю, как идола!
- После всего того, что я ему сообщил, его отношение к ней может резко измениться.
       Вячеслав говорил, не переставая осматривать ружье.
- Не волнуйся, Слава, он, как всегда, простит ее. Побушует немного и простит.
- Жизнь моего сына в опасности!
- Брось! Ерунда!
- Уйди Люба! Лучше найди машину, чтобы я мог доехать!
- Я не позволю свершиться беззаконию! Хватит! Наворотили бед!
- Люба! Ты говорила, что любишь меня! Найди машину. Мне самостоятельно трудно это сделать. А вызывать такси, нет времени. Жизнь ребенка в опасности. Да пойми же это! – закричал он.
- Нужно звонить в милицию!
- И что скажем? Отец пообещал убить своего сына? Они не поедут. Пол-Москвы день изо дня обещает это своим чадам.
- А ружье зачем?!
- Что я, калека, буду делать без ружья?! От покойного попаши осталось. Я брал на дачу. Постреливал немного. Не трусь, я только попугаю! Помоги… родная!

       Люба прикусила губу и ушла надевать плащ.
       Славик держал ружье и раздумывал, следует ли зарядить его или взять просто как камуфляж. Он не надеялся, что сможет справиться с крепким, дышащим здоровьем мужиком. Ружье должно было придать уверенность. Он решил, что нужно все-таки зарядить его.
       «Попробовать что ли?» - подумал он, прицеливаясь.

Глава 77. Настя в больнице.

       В больнице Настя направилась прямо в кабинет к Добронравову. Она знала, что в реанимацию не пустят, но надеялась увидеть мужа. К счастью директор оказался на месте и тотчас распорядился, в качестве исключения, пропустить жену Домбровского в реанимацию.
       На кровати белело голое тело мужа, облепленное присосками и проводами, рядом работал кардиограф. Возле него склонились две девушки. Одна из них подняла голову, Настя узнала Марину. Она обрадовалась, увидев возле мужа знакомого человека.
       Павел, заметив жену, хотел что-то сказать.
- Молчите, вам нельзя разговаривать, - остановил его доктор и обратился к посетительнице:
- Вы жена?
- Да.
- Плохо дело. У него инфаркт.
       Настя выхватила из его рук кардиограмму. Кривая не оставляла сомнений в правильности диагноза.
- Доктор, я прошу! Сделайте все возможное!
       Она всхлипнула:
- Я могу забрать его к себе, как только ему станет лучше!
- Я не поеду, - подал голос Павел.
- Тебя никто не спрашивает! - отрезала Настя.
- Девочки, хорошие! Не отдавайте меня ей! – взмолился больной. - Она убьет меня! Она потаскуха!
Дальше следовал только мат. Доктор успокоил Настю:
- Инфаркт заболевание всего организма. Часто при остром ее течении, в голове полный ералаш, больные не могут адекватно оценивать ситуацию. Не обращайте внимание. Ему кололи наркотики, чтобы довезти сюда.
- Я знаю, - остановила его Настя.
- С…! Б….! Гулящая женщина! Уйди отсюда!
       Настя приблизилась к кровати:
- Павлуша, успокойся.
- Уберите ее отсюда, - взвизгнул больной и сорвал датчики с груди. – Иди к своему любовнику! Я не желаю тебя видеть! Я знаю, ты мечтаешь отправить меня на тот свет, чтобы свободно с ним е … !
- Павел Андреевич! Успокойтесь! Ложитесь, вам нельзя вставать, – попыталась уговорить его Марина, потихоньку укладывая пациента на подушку. – Давайте, снова поставим вам датчики.
- Мариночка, - ухватился Павел за руку медсестры, - не отдавайте меня ей! Не отдавайте! Она меня убьет!
- Не волнуйтесь, никто вас не отдаст. Вы будете лечиться здесь!
- Марина, я только вам доверяю! Вы же знаете, что эта преступная парочка с нами сделала! Вы тоже пострадали! Почему вы не пришли ко мне? Мы с вами должны объединиться, чтобы они нас не уничтожили!
- Павел Андреевич, что вы такое говорите? Никто нас не собирается уничтожать.
- О! Вы не представляете, насколько коварна и обманчива их внешность. Не верьте им! Спасите меня! Я только тебе доверяю!
- Вам лучше уйти, - сказал доктор Насте. – Боюсь, ваше присутствие его раздражает. Вы еще увидите его, но только не сегодня. Мы позвоним вам, как только его можно будет навестить.
       Настя кивнула головой и спросила:
- Могу я поговорить с Мариной?
- Я скажу ей, чтобы она вышла к вам. Подождите внизу, в приемном покое.
       Настя еще раз посмотрела на мужа, но, поймав его взгляд полный ненависти и страха, ушла.

- Мама! Как отец? -
       Настя обняла мальчика и заплакала:
- Ему очень плохо, но будем надеяться. Езжай домой. Уже поздно.
- А ты?
- Я здесь побуду, дождусь медсестру, попрошу ее подежурить возле него. Денег дам. Нам повезло, что сегодня моя знакомая тут дежурит.
- Нет, я не уеду, я не брошу тебя одну.
- Милый мой, не волнуйся!
- Мама, я буду с тобой!
- Ладно, оставайся. Будем ждать вместе. Нужно позвонить бабушке, чтобы оставила Лену у себя.

       Пациент понемногу успокоился. Медсестра Вика, дежурившая в одну смену с Мариной, сделала ему укол и поставила капельницу. Марина собрала вещи Павла: брюки, рубашку и прочее в пакет.
- Я пойду на пост, - сказала Виктория и ушла.
- Марина, - позвал Павел, слабеющим голосом. - Я хочу вас попросить. Дайте мне свое ухо.
       Марина наклонилась.
- Там в кармане у меня ключи от моего кабинета и от сейфа. Не отдавайте ключи моей жене. Она недостойна их получить. Умоляю вас, передайте их моей маме. Там у меня есть кое-что. Я там запас сделал для моей дочери. Настя растратит деньги в одну минуту. Отдайте ключи маме. Я копил, чтобы обеспечить моему ребенку достойную жизнь. Только вам я доверяю, Марина. Там код, нагнитесь ближе.
       Он зашептал:
- Четыре вперед, два назад пять вперед, семь назад. Запомните! Только вам я доверяю эту тайну. Передайте маме ключи. Скажите – это Леночке.

       Марина пошарила в мешке, проверила все его карманы, нашла ключи и переложила их к себе в халат. Кинув взгляд на больных, она подхватила ношу и вышла из палаты. Вики возле коридорного поста не было.
       «Я быстренько», - решила медсестра и спустилась вниз, в приемный покой, где ее ждали родственники Павла Андреевича.

       Павел закрыл глаза. Новенький сейф в его кабинете вмещал его сокровище: пачки разноцветных бумажек с многообещающим знаком €. Красивые качественные купюры с этой буквой пришли на смену зеленовато-серым мягким денежным знакам, на которых стоит витая перечеркнутая $. Едва Павел увидел новые деньги, то сразу без рассуждений обменял свои зеленые запасы на разноцветные. Он был уверен, что не прогадает, потому что сравнивая знаки, он рассуждал: «Долларовая змея ползущая по дереву мира уже влезла на самую вершину и почти окольцевала его. Осталось одно небольшое усилие и круг замкнется! Значит, новая мировая валюта непременно захватит ведущие позиции в будущем».
       Павел доставал время от времени эти деньги, любовался и пересчитывал их. Он любил иногда поворошить их слегка. Этот клад он собирал для своего единственного ребенка, своей ненаглядной Аленушки. Он старался ради будущего дочери, поэтому эти пачки лежали здесь до времени. Он не позволит жене растратить их на пустяки. Никто-никто не знает о содержании его маленького сейфа!
       Павел задремал и, вдруг очнувшись, застонал: «Какой дурак! Какой я дурак! Зачем я только доверил тайну совершенно незнакомой женщине?! Где она?! Надо найти ее немедленно! Догнать! Отнять ключи! Сменить код!» Больной дернулся и тяжелая обжигающая боль разорвала грудь, ударила в голову и Домбровский потерял сознание.

       Марина спустилась в приемный покой.
- Что? Как? – бросилась к ней жена Домбровского.
- Состояние тяжелое, но стабильное, - повторила Марина слова дежурного врача.
- Вы уж Мариночка постарайтесь, побудьте рядом с ним!
- Не волнуйтесь, я сегодня дежурю, я буду рядом. Пока все нормально. Главное довезли живого, теперь нужно набраться терпения и ждать.
- Я знаю, но все-таки, прошу вас, не оставляйте его без присмотра.
- У нас ко всем пациентам пристальное внимание. Не волнуйтесь.
- Я вам заплачу! Вы не сомневайтесь.
- У нас все только через кассу, - испугалась медсестра, оглядываясь на столик дежурного по приемному отделению.
- Я понимаю! Но имейте в виду, мы в долгу не останемся.
- Вы приходите завтра. Вам выпишут счет. Впрочем, я не знаю, как поступят с Павлом Андреевичем. Он же наш сотрудник. Вы сейчас езжайте домой, я буду звонить вам.
- Пожалуйста, Марина, я прошу вас, я так рада, что вы здесь!
- Успокойтесь, лечение предстоит длительное. Запасайтесь терпением. Езжайте домой, выпейте что-нибудь успокоительное и ложитесь спать. Я все сделаю для Павла Андреевича. Я его должница. Он мне очень помог. Благодаря Павлу Андреевичу, я сейчас неплохо зарабатываю. Вы же знаете, у меня двое детей. Я ведь одна.
       По лицу Насти пробежала тень. Она мимоходом вспомнила, что Марина бросила в тяжелом состоянии Славика Красавина.
- Не сомневайтесь, - продолжала Марина, - я сделаю все, что от меня зависит.
- Пожалуйста! – вдруг подал голос мальчик.
       Марина улыбнулась:
- Я уверена, что с твоим папой все будет хорошо! Когда семья поддерживает больного, его состояние быстро улучшается! Приходите завтра. Надеюсь, новости будут более отрадные!
       Настя снова открыла рот, но Марина, чувствуя, что этот поток слов не иссякнет никогда, взяла женщину за руку и подвела к двери:
- До завтра. Завтра я вас жду! Все будет хорошо! – улыбнулась она и, повернувшись к посетителям спиной, легко зашагала к лифту.
       Настя вздохнула, глядя ей вслед. Максим взял пакет с одеждой, и они вышли на улицу.
 
       Марина поднялась в отделение. Самое трудное, на ее взгляд, разговор с родственниками, было позади. Молодой крепкий Павел Андреевич должен выкарабкаться. Здесь вытягивали таких древних стариков, что просто было удивительно, как они еще живы!
       Марина вошла в реанимационную палату, и ее ноги приросли к полу. Над Домбровским склонились дежурный врач, ее напарница Вика, еще кто-то из медперсонала и заведующий отделением кардиологии Захарченко. Монитор у кровати Павла Андреевича рисовал четкую горизонтальную прямую. Комариным писком заливался зуммер.
- Что случилось? - спросила Марина, но на нее никто не обратил внимания.
       Прошло мучительных пятнадцать минут, когда Захарченко выпрямился и сказал:
- Больше мы ничем не можем ему помочь. Время упущено!
       Взглянув на Марину он бросил грозно:
- Вызывайте санитаров, а потом ко мне!
       Марину затрясло от страха. Она схватила телефонную трубку. У санитаров никто не отвечал. Марина набирала еще и еще. Вика заполняла журнал.
- Никого нет, - сказ ала ей Марина.
- Заняты где-нибудь, - ответила Вика, равнодушно.
       Она работала здесь давно и повидала многое, а Марину перевели в кардиологию неделю назад.
- Ты лучше зайди сначала к Захарченке, он ждать не любит.
- Но Павел Андреевич…
- Покойник не убежит, - вздохнула Вика.
       Робко постучавшись, Марина вошла в кабинет заведующего.
- Отправили покойного в морг?
- Санитары не отвечают, - проблеяла медсестра.
- Найдите! Мне за вас сделать вашу работу?!
- Не-е-ет.
       Недавно назначенный заведующий отделением нервничал, потому что ему звонил по поводу Павла Андреевича Добронравов.
- Объясните, почему вас не было в палате, когда у пациента остановилось сердце?
- Мне дежурный врач сказал, чтобы я вышла к родственникам и отдала им вещи.
- А ваши напарницы, где были в это время?
- Рукина болеет, а Арсеньева ушла на центральный пост.
- Почему в таком случае вы оставили больных в реанимационной палате без присмотра?! - стукнул заведующий кулаком по столу.
- Все было нормально. Пациенты спали. Я всего на несколько минут отлучилась!
- Отлучилась она! Вы недавно здесь?! Я вас не помню! Ваша фамилия!
- Марина Грушина, - голос у медсестры захрипел и на последнем слове совсем пропал.
- Повторите.
- Грушина, - выдавила из себя Марина.
       Захарченко записал на календаре.
- Завтра же буду ставить вопрос перед руководством об освобождении вас от занимаемой должности. Нам такие реаниматоры не нужны! С вас еще вычтут немалую сумму за вашу переквалификацию.
       Марина действительно незадолго до этого за счет клиники окончила курсы повышения квалификации.
- И не малые! – продолжал профессор. – А теперь ступайте и сами транспортируйте умершего в морг. Вам полезно будет побыть с покойным наедине несколько минут и подумать о том, что именно этому человеку вы загубили жизнь. Уверен, его можно было спасти, если бы не ваше разгильдяйство! Вам предстоит объясняться с его родными! Все! Вперед!
       Марина, не чуя под собой ног, добежала до туалета и там, в темноте, закурила.
«Надо же! Надо же так случиться?! Только удалось вырваться от Фаины, все наладилось и опять провал! Столько лет бьюсь как рыба об лед, чтобы поднять на ноги детей, и все впустую! Деньги обещал вычесть! А кушать, что мы будем? Помощи ждать неоткуда! Родителей самих поддерживать нужно, а бывший муж сгинул давно. Вот Павел Андреевич, на краю могилы думал, как ему обеспечить свою дочь! Вот это был мужик!»
       Марина нащупала в кармане ключи: «Нужно будет отыскать его мать. Бедная женщина, еще не знает, что ее сын умер! Покойный хотел, чтобы я отдала ключи именно ей, а не этой разодетой фифочке. Таким везет! У нее денег, небось, полным полно, ни в чем не нуждается! На одни ее бриллианты всю жизнь прожить можно! Довела мужа до инфаркта, натворила бед, а теперь прибежала, испугалась, что останется одна. Недаром он на нее так ругался! Чтоб ей было пусто!»
       Марина сплюнула, бросила сигарету, взяла каталку и решительно вытолкала ее в коридор.
- Марин, - окликнула ее санитарка Вера, которая раньше работала с ней в физиотерапии. – Ты чего с каталкой?
- Где твои мужики на хрен ходят?
- Они не мои! Я сама их ищу.
- У меня покойник. Захарченко бушует! Велит мне везти тело в морг! Я не представляю, как его переложу на каталку!
- Я помогу тебе свезти его, но мне еще воду для кулера с первого этажа тащить.
- А чего днем не запаслись?
- У нас такие больные, вода уходит, словно в ливневку. Подмываются что ли ею? А воды не будет, завтра нажалуются, с…и! Начальство верещать будет.
- Ваську с Серегой нашли? – встретила их Вика.
- Нет.
- Что Захарченко?
- Обещал уволить.
- Этот может.
- Хватит девку запугивать, - сказала Вера. – Помоги лучше.
       Втроем они кое-как взгромоздили остывающее тело Домбровского на каталку и повезли. На улице снова посыпал мелкий противный дождь. Простыня быстро намокла, обрисовав крепкие члены умершего.
- Ничего себе мужичок был, - сказала Вера.
- А как танцевал! Я с ним раз в ресторане такие па выдавала! С женой не стал танцевать, а со мной пошел. Весь ресторан на нас смотрел! Мне очень он нравился.
- Так ты его знала?
- А ты не знала? Это же Павел Андреевич из пластической хирургии!
- Он же молодой!
- Молодой, а умер.
- Жаль его, хороший мужик был, уважительный!
       Санитаров женщины обнаружили в мертвецкой. Они сидели возле телевизора и смотрели футбольный матч. Кроме них в приемном помещении морга находились охранник морга и охранник поликлиники.
- Вот они где голубчики! Телевизор смотрят! А мы вас обыскались, - заругалась на коллег Вера.
- И чё?!
- Как чё?! Покойника привезли.
- Правильно сделали. Поставьте, пусть стоит.
- Мне еще воду надо, пациенты всю воду из кулера выпили.
- Сама что ли принести не можешь? Ой, не мешай! Бей, бей, бей!
       Мужчины взревели.
- Мазила!
- Сам неси!
- Вера, ты не понимаешь? Решающая игра!
- Пусть Володька хоть дверь откроет в поликлинику. Туда вчера всю воду сгрузили. Но я все равно одна не дотащу!
- Пусть Маринка поможет. Марин, будь человеком.
- Я-то человек, а вы кто?
- Марин.
- Ладно, пошли Вер. Володя вставай, поликлиника без охраны, а он сидит.
- Чего с ней сделается? Держите ключи. Вот этот от черного хода, а это от водной кладовки. Только не потеряйте!
       Парень отцепил от связки два ключа.
       Вера с Мариной снова вышли под дождь. Изморось перешла в редкие капли, неприятно стегающие по лицу и платью.
- Нужно было одеться, - сказала Вера.
       Марина, не замечала дождя, время от времени повторяла:
- Все плохо, как все плохо.
- Не унывай, может статься уладится.
- Уладится! – вскипела Марина. – Ничего не уладится! Я здесь сутками торчу, а у меня дети дома одни! Душа болит, а тут чуть что «уволю, денег не дам!» Сволочи все! Зажрались и три шкуры дерут!
- Остынь. Подожди до утра, может все переменится.
- Как же! На мое место уже сосватали, верно, кого.

Глава 78. Последняя ночь работы Марины Грушиной в клинике Добронравова.

       Поликлиника занимала часть первого этажа здания больницы, но имела отдельный вход и свой подъезд. Дверь, соединяющая приемный покой и поликлинику, ночью закрывали на ключ. Пришлось огибать здание и заходить с другой стороны.
       Женщины уже совсем продрогли, когда оказались в поликлинике. Они никак не могли отпереть замок в водяной кладовке.
- Что ты ковыряешься? - торопила дрожа Марина. - Мне на пост нужно. Вика там с ума сходит.
- Не боись! Два ЧП за ночь, редко бывает. Бесы нажрались. Спать легли.
- Они ненасытные.
- Свят, свят, молчи, проснутся, заломают.
- Что ты говоришь, Вер? Вроде не старая еще, а несешь чушь.
- Да и ты не молоденькая, а с чертями, видимо, не встречалась еще.
- Как же, не встречалась! - противореча самой себе, возмутилась Марина. – Одни черти и попадаются!
- Во-во! А говоришь!
- Давай скорее.
- Не открывается!
- Дай, я попробую. Не тот ключ. Точно не тот. Даже не влезает! Вовик перепутал.
- Я сбегаю, поменяю!
- Я не могу больше ждать. Как хочешь. Не обижайся.
- Мариночка! Я быстро.
- Нет, зови ребят.
- Их не оторвать от телевизора.
- Черт с тобой! Беги быстро.
       Вера исчезла. Внутренне, Марина уже смирилась с увольнением. Неудачи преследовали ее по жизни. Ее еще не уволили, а она уже продумывала пути отступления. С годами она научилась сокращать время страдания. Самое важное для нее было как можно быстрее снова собраться с силами, чтобы продолжить борьбу с судьбой. Марина вздохнула. Не спеша, она прошлась по коридору поликлиники. На глаза ей попалась вывеска: «Быков Сергей Петрович, доктор медицинских наук» «Домбровский Павел Андреевич, кандидат медицинских наук».
       Медсестра достала из кармана связку Домбровского. Ключ легко провернулся в замке. Марина вошла в кабинет и увидела два стола и два совершенно одинаковых новеньких сейфа в стене. Она подошла к одному из них и вставила ключ. Замковое устройство приветливо звякнуло.
       «Сколько у него там денег? Как он говорил? Четыре вперед, два назад, пять вперед, семь назад».
       Марина никогда не открывала сейф с кодовым замком и теперь с любопытством крутила вертушками.
       Сейф отозвался еще раз, и дверца слегка отошла. Марина подцепила ее ногтем, и пред ее глазами предстали разные упаковки лекарств. Она, было, разочаровалась, но, поворошив коробочки, нащупала плоские брусочки. Выставив часть упаковок на стол, медсестра вытащила несколько пачек денежных купюр и попыталась разглядеть их достоинство. Хрустящие сотенные Еврики буквально заворожили ее.
       В коридоре раздались голоса. «Вера Володю привела», - подумала Марина, и стала проворно запихивать деньги в колготы.
       Когда упаковки закончились, она округлилась, раздавшись в ширину. На цыпочках подойдя к двери, она прислушалась. Звуки в коридоре стихли. Она вернулась к сейфу, установила коробочки с лекарствами обратно, закрыла дверцу, покрутила как попало кодовую вертушку, вынула ключи и, открыв ящик стола, сунула их подальше, за бумаги.
       Только выглянув в коридор, отчаянная женщина поняла, что оказалась запертой в помещении поликлиники. Входная дверь и дверь черного хода были заперты. Марина заметалась и так затрепетала, что готова была разбить окно, чтобы убежать с этими деньгами как можно дальше отсюда. Она устремилась к маленькой дверце, ведущей в приемный покой. Дверца оказалась открытой. Марина вырвалась и оказалась лицом к лицу с Верой.
- Где ты была?! – воскликнула Вера.
- Я…, тебя искала! Ты так долго не приходила! Где вода?!
- Хватилась! Мы с Володей уже отнесли. Я чуть тебя не заперла там! Иди уж! Заждались, верно, в отделении-то?
- Я пойду, - сказала Марина, ныряя в лифт.
- Иди, - кивнула Вера, запирая маленькую дверь.

Глава 79. Славик.
       
       Возле дивана на шкафу висела мишень для летучих стрелок дартс. Иногда Славик, лежа на диване, развлекался, бросая в нее маленькие металлические пики. Он хотел долбануть из ружья в эту мишень, но диск показался ему слишком тонким. Пуля могла легко пробить пробку и повредить гардероб. «Выстрелить в стену?» Славик покрутился, задел дверцу шкафа. На глаза попалось зеркало. Отражение его лица было сегодня особенно противным. Кожа на лбу и щеке бугрилась как гроздья мелкого винограда.
       Ему захотелось выстрелить в зеркало, чтобы исчезло это ужасное лицо. Вячеслав поднял ружье, взвел курок, прицелился. Маленькое черное отверстие, даже в зеркале, выглядело ужасающе. Он прищурился, целясь себе в переносицу, нажал на курок, но выстрела не последовало. Из глубины отраженного света возникла призрачная тень. «Маргарита», - закричал Славик, теряя разум. Тень его бывшей жены мягко колебалась. Увидев, как мерцающей серой рукой она зовет его к себе, Вячеслав нажал курок еще раз. Ружье молчало. Он недоуменно заглянул в дуло, и в это время пуля одумалась, и полетела ему навстречу. Люба уже отворила дверь, когда услышала крик. Она рванулась в комнату, но прозвучал выстрел.
       Ружье отскочило и на мелкие осколки разбило прикладом зеркальное стекло, но Красавин младший этого уже не увидел. Он лежал на полу в луже крови. Верхнюю часть черепа снесло напрочь. Никогда Любовь Юрьевна не испытывала такой ужасающей пустоты непоправимого несчастья. На голову навалилась жуткая тяжесть, тело охватила слабость, ноги подкосились. Она не побежала к Славику, потому что и так все было ясно. Она достала свой телефон, набрала 02 и ушла на лестницу, где до приезда милиционеров, плакала и стенала в одиночестве, коря свою злосчастную звезду.

Эпилог.

       Любовь Юрьевна закончила свой рассказ. Мы загрустили. Всё надеялись на Happy end! Светлана спросила:
- А где же тут положительный герой?
- Герой? Не могу сказать! Это же не кино! Люди обычные, живые, на героев не тянут. В каждом столько намешано и хорошего, и плохого, что ого-го! И я не святая. Да и муж мой Тарасик не герой! Тоже рыльце в пушку. Погулял вволю, хоть красавцем никогда не был!
- Он все-таки вернулся к вам?
- Как же, вернулся! Мне было так плохо, что совершенно не хотелось интриговать и ждать, пока он сам решится. Я просто явилась в санаторий и сказала: «Собирайся домой! Хватит тебе чужие кровати боками обминать!» Увезла прямо в середине рабочего дня.
- И он поехал?
- Куда ему было деваться?!
- А Ольга?
- Она приезжала к нам в Москву, но я не пустила ее на порог. Я нашла мужу другую работу. Он с того времени ни разу не был в санатории. Если бы он сам явился туда, то снова там увяз.
- А может быть, это была любовь?! - спросила Светлана.
- У нее любовь, а у меня картошка?! Тарас сам рад радешенек, что вернулся ко мне. Но Ольга не сразу оставила нас, и снова врала про ребенка, но я мужу сказала, что если малыш все-таки родится, то я сама буду платить алименты его любовнице. Ребенка не бросим. Он успокоился, и она отстала. Мы вздохнули спокойно.
- А Настя? Вы с ней после этого виделись?
       Люба качнула головой.
- Думаю помириться, но не знаю как.
- Вам плохо без нее?
       Люба поморщилась.
- Не в этом дело. Посмотрите, какая у меня девчонка растет!
       Мы взглянули на хорошенькую Катю, самозабвенно резавшуюся с отцом в карты, и ничего не поняли.
- Я мечтаю, выдать ее замуж за Максима. Все-таки это сын Славика, - улыбнулась Люба: Мечтаю нянчить его внуков. Я в курсе того, как живет Настя! Я думаю, с ней все будет нормально. Когда через год скончался Андрей Леонидович, Настя забрала безутешную Зою Константиновну к себе. Вдовы теперь живу на Настину зарплату и на Зоину пенсию. Хотя та никогда не работала, ей платят военную пенсию за потерю кормильца. Тарас! Не держи Катю все время на солнце! Идите под зонтик!
       К нам подошел наш гид и спросил:
- Любовь Юрьевна, а Александр Алексеевич будет брать автомобиль напрокат? Завтра можно поездить по побережью. Я собираю группу и поеду на головной машине, будем останавливаться, и я по ходу дела буду пояснять.
- Нет, мы будем купаться и загорать. Александр Алексеевич не любит экскурсий.
- Зря, здесь очень красивые окрестности!
- Мы не поедем!
       Гид развел руками и побежал дальше агитировать отдыхающих. Я спросила:
- Кто это Александр Алексеевич?
- Мой муж!
- Его же Тарас, зовут! – воскликнули мы в один голос.
- Тарас – это его прозвище, еще с институтских времен. А настоящее имя Александр. У него фамилия Тарасевич.
- Но вы же Крыловы!
- Это я Крылова, а он Тарасевич.
- А почему вы не сменили фамилию? Вам она не нравится?
- Не в этом дело. Фамилия как фамилия. Но когда-то я вбила себе в голову, что сменю ее только на Красавину.
       Она снова вздохнула.
       Муж Любови Юрьевны перебрался под зонт и теперь нежился на песочке, прикрыв голову экзотической соломенной шляпой, купленной здесь же. Катя резвилась, закапывая папу в песок. Любовь Юрьевна время от времени делала расслабившейся парочке замечания.
       Вдруг Тарас стряхнул с себя песок и побежал в воду. Катя с визгом бросилась вслед, крича:
- Догоню! Я сейчас тебя догоню! Спасайся!
       В воде отец подхватил ее, и баловство продолжилось.
- Тарас! Не заплывайте далеко! – тут же отреагировала Любовь Юрьевна. - Ребенок только что научился плавать!
- Здесь совсем мелко! - отозвался ее муж и встал во весь рост.
       Море оказалось ему по пояс.
- Все равно, плавайте ближе к берегу. Там ямы.
- Мама, я до буйка хочу плыть! – крикнула Катя.
- Никаких буйков! – отрезала Люба, и удобно устроившись на лежаке, продолжила рассказ: «Маленькую квартиру Зоя Константиновна завещала Ядвиге, старшей дочери Вацлава, хотя перед смертью Андрей Леонидович просил жену оставить ее за Максимом. Ядвига прилетела в Москву вместе с отцом на похороны Павла и осталась здесь, учиться. Зоя после смерти сына, последней узнав семейную тайну, перестала обращать на неродного внука внимание. Где он? Когда придет? Сыт ли он, голоден ли? Ей стало все равно! Но она продолжает ходить за Леночкой в школу и кормить ее на убой!
- Это Марина все-таки украла деньги из сейфа?
- Ничего доказать нельзя, но я думаю, что это так. Павел экономил, экономил и не оставил жене ни копейки! Его даже хоронить было не на что! Зоя думает, что невестка просто спрятала деньги, но я уверена, что нет! Настя в этом отношении всегда была такая разгильдяйка. Только после смерти мужа она прочувствовала, что значит инфляция! Когда вскрыли сейф Павла, то ничего не нашли, один дневник там лежал. Насте не дозвонились. У Быкова мой телефон был, он нашел меня, отдал мне дневник. Он не знал, что мы давно в ссоре. Я взяла. Интересно было почитать. Многое-многое мне стало ясно после изучения дневника. Хочу вернуть, но никак не соберусь к Насте съездить. Она сейчас крутится как белка в колесе, дома не застанешь!
       Я понимающе кивнула:
- Ей еще детей нужно выучить. Максим, наверно, закончил школу.
- Настя об этом не горюет. В Максима мертвой хваткой вцепились Арнольд и Нюся. Особенно Нюся. А Арнольд уже готовит его к поступлению в институт. Максим - не Славик. Он серьезный, напористый. Надо отдать должное, Павел вбил в него трудолюбие. Парень многого добьется.
- А как же Зоя узнала про Максима? – спросила Света. – Она же не была на суде!
       Любовь Юрьевна потупила глаза и сказала негромко, почти про себя:
- Так я ей и рассказала, - и вдруг громко на весь пляж вскричала: Вот такой я человек! Прет из меня правда, и все тут!
       Когда она успокоилась, Светлана поинтересовалась:
- А Настя сейчас одна?
- Сейчас одна. Кстати, Павла и Славика похоронили на одном кладбище. Настя, говорят, по Павлу все скорбит, часто на его могилу ходит.
- А по Славику?
       Люба недобро вздохнула:
- Будто и не было его никогда! – и добавила: Крутятся возле нее мужики, недолго ей вдовой оставаться.
- Почему вы так думаете?
- Судьба у нее такая всю жизнь ныть и вместе с тем, как сыр в масле кататься! Представляете, кто на нее глаз положил?!
- Кто?! – мы придвинулись ближе к нашей рассказчице:
- Добронравов!
- Ну?! Он же женат! – воскликнули мы.
- Был! Затеял развод со своей Розой. Я думаю, зря! Как бы его дело не загнулось из-за этого развода. У Розы связи и семья, можно сказать клан. Они помогли Глебу встать на ноги. Добронравов еще на похоронах Павла все Настю обнимал, успокаивал. Он и денег дал на всю церемонию.
- Ему же лет много!
- Не скажите! Полтинник с небольшим, самый расцвет для мужика при таких деньгах!
 Мы были вынуждены согласиться.
- Любовь Юрьевна, - не унималась Светлана, - если бы снова все случилось так, как случилось, стали бы вы открывать правду Павлу и Вячеславу?
- Вы хотите сказать, чувствую ли я себя виновной в том, что случилось? Нет! Определенно нет! Они сами решили свою судьбу. Но если бы я заранее знала, что так случится, я молчала бы, как рыба, потому что есть правда, о которой не грех и помолчать!
- Никак не пойму, а за что вы так не любили Павла Домбровского?!
- Это было в самом начале нашей учебы в институте. Чуть ли не в первый день. Всей группой мы стояли за учебниками в библиотеку. Народу тьма. Никто еще никого не знал. Я на секунду отбежала, мне нужно было позвонить, а когда вернулась, меня не хотели пускать в очередь. Я поспорила, а Домбровский, который стоял намного дальше, засмеялся и бросил презрительно: «Пропустите вы эту толстуху!» Представляете это перед всем факультетом, в первый день на все годы ославил. А я в то лето сидела на строжайшей диете и очень похудела. Кличка так и приклеилась, хотя даже в нашей группе были девчонки толще меня.
 
 
       На старом кладбище было безлюдно, несмотря на теплую погоду и воскресный день. Редкие посетители боязливо оглядывали друг друга. Мы бродили между могилами, отыскивая знакомые имена. Могилу Вячеслава Красавина мы нашли довольно быстро. Большой черный мраморный памятник выделялся на фоне других, более скромных. Альберт и Вячеслав Красавины покоились вместе. С Фотографий на нас глянули очень похожие друг на друга молодые симпатичные ребята. У подножия мрамора лежал еще свежий букетик синих астр.
       Могилу Павла Домбровского мы уже отчаялись найти, но неожиданно наткнулись на нее у самых кладбищенских ворот. На ней стояли два неприметных креста и три таблички. Одну из них мы не смогли прочитать, а две были свежие: одна Андрея Леонидовича Домбровского, другая – Павла Андреевича Домбровского.
       На могиле – много старых венков и точно такой же, как у Красавиных, синий букетик астр. На наш взгляд принести одинаковые букеты могла только Настя Домбровская. Возможно мы и ошибались.
       На обратном пути мы остановились у церкви. Батюшка читал проповедь для немногочисленных прихожан. Мы поставили по свечке за упокой рабов божьих Павла и Вячеслава и, не подходя близко к царским вратам, постояли чуть-чуть. Уже на выходе до нас донеслись слова священника: «Любите своих ближних, потому что любовь во сто крат прекраснее ненависти, а счастье неизмеримо дороже обиды …»
       
Постскриптум.

       Во сне от страха мучительно ноет сердце. Женщина знает, что это всего лишь сон, но не может проснуться. Она вынуждена вновь и вновь переживать трагические события, ведь сон повторяется с завидным постоянством. В последнее время все чаще.

       «Вот она опять слышит его голос и снова видит, как он сдергивает со стены ружье. Потом суетливо ищет патроны. Вставляет пулю. Прицеливается, передергивает затвор... и ставит ружье к шкафу. Плохо пригнанная дверца со скрипом распахивается. Мужчина, не обращая на нее внимания, начинает собираться.
- Одевайся скорее! - торопит он женщину.
- Может не надо ехать сегодня? – канючит она, надеясь, что он переменит решение. - Не бойся, ничего не случиться. Такие, как Домбровский пакостят только исподтишка, у нас есть еще время.
- Я боюсь за Настю и за своего ребенка! - грозно обрубает он и уже мягче добавляет: Ты не права! Отчаявшись, Павел способен на все!
- Брось, пустое! Забудь, что я тебе дура наговорила!
- Нужно спешить! - восклицает он. - Пора закончить эту историю.
       Но она снова принимается его уговаривать:
- Я прошу тебя. Не нужно никуда идти. Не нужно. Все само собой образуется. Мы отберем у них мальчишку, я тебе обещаю!
       Он, не слушая ее, делает шаг к шкафу. Он оделся и хочет забрать ружье. Она распахивает руки:
- Я тебя не пущу.
- Уйди! Не надо мне мешать! - он опять повышает голос. Лицо его кривится от возмущения.
- Мы с тобой…, мы с тобой …, - не обращая внимания на его негодование, продолжает женщина, - мы с тобой будем счастливы! Я сама рожу тебе сына и… дочь. Я сама. Ты будешь растить их и любить больше, потому что они точно будут твои!
- На что ты намекаешь?!
- Я не знаю, нужно разобраться более тщательно. От Домбровских всего можно ожидать!
- Я напротив уверен, что это мой сын!
- Ну что тебе этот Максим? Зачем он тебе нужен? Он уже вырос! Ты никогда не станешь ему настоящим отцом!
       Мужчина подходит к женщине вплотную. Она не отступает, а лишь спускается вниз на пол и, обхватив его ноги, прижимается к ним щекой.
- Я умоляю тебя, я умоляю! – сбиваясь, лепечет она.
       Мужчина уже не может сдерживаться и кричит:
- Пойми! Мы опоздаем! Мы опоздаем!
- Умоляю, - еле пищит женщина в ответ. - У нас будут свои дети.
       Он отдирает ее от себя и с силой отталкивает. Она отлетает к шкафу.
- Мне не нужны твои дети! Мне нужна Настя! Мне нужна только Настя! Я люблю ее! – надрывно орет он. - Как ты не понимаешь? Ты мне не нужна! Мне всегда будет нужна только Настя и мой сын Максим! Они обязательно будут со мной!
       Женщина дрожит и шепчет:
- Я же вылечила тебя, я потратила все свои деньги. Все, что скопила за эти годы, я отдала, чтобы поставить тебя на ноги.
       Этот ее упрек дает ему повод обвинить ее. Он снова взрывается:
- Я отдам тебе эти поганые деньги! Я сменю врача. Мы с Настей отдадим тебе деньги с процентами! Я знал, что ты упрекнешь меня! Я всегда боялся этого. Так и знай, я буду с Настей!
- Я люблю тебя, Слава! – в бесконечном отчаянии, пытаясь отдалить разрыв, - восклицает бедняжка.
- Неправда! Ты подлая! Запомни, я не продаюсь! Ты хотела, чтобы я за твои деньги жил с тобой?! Ни за что!
       Оглушенная этим чудовищным предположением, она, пытаясь подняться, нервно шарит по полу. Под руку попадает ружье. Женщина хватает его и направляет на Красавина. Тот бледнеет, делает неуклюжий шаг в ее сторону и говорит строго:
- Люба! Отдай ружье! Слышишь! Отдай сейчас же ружье! Сволочь! Отдай ружье! - кричит он и делает еще шаг, протягивая руку к дулу.
       Ее палец непроизвольно сжимается, подтягивая дужку спуска курка. Она видит его вылезающие из орбит глаза и открытый черный зев. Оглушительный крик «Люба-а-а-а!» прерывается хрустом и грохотом.
       Женщина вскакивает, отбрасывает оружие в сторону. Оно летит прямо в зеркало, которое тут же осыпается серебряным водопадом вниз, дополняя картину трагедии.
       Женщина выбирается на лестничную клетку. Переведя там дух, она снова возвращается в комнату. Стараясь не глядеть на мертвеца, она отряхивает с одежды осколки стекла, носовым платком вытирает приклад и часть дула, оставляя только на самом конце отпечатки пальцев Славика. Она кладет ружье у его разбросанных ног. Потом одевается и, шмыгнув на лестницу, набирает номер ноль два».

       В этом месте Люба всегда просыпается. Липкий как кровь пот застилает глаза. Она встает и накидывает халат.
- Ты чего? – мычит потревоженный муж.
- Давление наверно подскочило, - роняет еле слышно жена.
- Таблетку выпей, - бурчит он, снова всхрапывая.
- Выпью, - уже про себя произносит женщина и выходит на балкон.
       Перед ней расстилается город. Тупой, бессердечный, жестокий! Не верящий ни в дружбу, ни в любовь. Он блестит, словно драгоценная жемчужина в раскрытой раковине на дне воздушного океана и нежится в ночи, пялясь во вселенную своим сверкающим алчным оком.
       Напившись прохладным ветром, Люба успокаивается, потому что знает, что эта переливающаяся зыбкая даль, безмерная глубина под ногами не увлекут ее к себе. По крайней мере не скоро. Не сегодня. Скопление жутких вращающихся, сверкающих фарами нулей подождет ее… еще некоторое время. Люба идет спать и шепчет:
       «Господи! Пресвятая Богородица! Упокой с миром убиенного мной Вячеслава. Просите за меня все святые угодники и отмолите у Господа мятущуюся душу мою!»