Администратор гостиницы не спал. Да и глупо было ожидать этого от него. Перепуганный событиями, имевшими место сегодня днем, он напрочь лишился остатков сна, едва только раздался мой выстрел. Так что Сотников оказался не единственным, кого этот единственный использованный мною патрон поверг в панику. Администратор составил ему компанию.
Но для него, бедолаги, потрясения еще не кончились. Вид голого и до неприличия бородатого Гаврилы поверг его в полнейшую прострацию, так что, когда я проводя пленника мимо его окошка, коротко бросил: "ФСБ, все в порядке", он только тупо моргнул и проводил взглядом нашу небольшую, но очень странную процессию.
И лифта я обернулся и послал дежурному воздушный поцелуй. Он остался безучастен к этому проявлению нежности с моей стороны. Ну и фиг с ним, подумаешь! Я впихнул начавшего дрожать от холода Гаврилу в спустившуюся кабинку и, войдя следом, нажал кнопку своего этажа.
Лифт в "Сибири" работал круглосуточно. Ночью - потому, что в гостинице работал ресторан и постояльцы обычно сновали туда-сюда либо вдрызг пьяные, либо в состоянии, весьма близком к этому. Но нынешним вечером кривых клиентов здесь не наблюдалось - в свете последних событий они предпочитали сидеть в номерах и, скорее всего, там же приводить себя в состояние невменяемости.
На четвертом этаже я вытолкал Гаврилу из лифта, причем сделал это совершенно безжалостно, ногами, поскольку марать руки об этого обезьяноподобного, от которого, не смотря на все принятые мной меры предосторожности, все равно отчаянно разило говном, мне не хотелось.
- К пятой двери, - приказал я, и Гаврила, прижимая сломанную руку к груди, послушно потрюхал в указанном направлении.
Конечно, у меня был выбор - разбираться с ними самому или сразу передать гэбэшникам, которые до сих пор о чем-то бубнили в соседнем номере. Но я решил, что это дело чести - Сотников, скорее всего, охотился именно на меня, так почему я должен уступать его тем, кто палец о палец не ударил для его поимки? Фигушку. Сам вырастил, сам и съем. И я пинком ввел дорогого гостя в свои апартаменты.
Честно говоря, я и сам не ожидал такой реакции от гражданина Сотникова, которого в чем-чем, а в избытке пацифизма трудно было заподозрить. Но я совершенно выпустил из виду, что, покидая три часа назад номер, забыл закидать обратно в тайник одолженное гэбэшниками барахло. И теперь неприлично вывернутая наизнанку кровать с разбросанными вокруг нее подушками, одеялами и кусками оргалита, составлявшими ее фальшивое дно, производила довольно зловещее впечатление. Даже если бы она и не была до такой степени напичкана оружием. Даже если бы внутри нее лежал один только шестиствольный пулемет с парой лент к нему, упакованных в коробки. Думаю, Соникову и этого бы хватило.
Он в ужасе забился в угол, подолгу задерживая взгляд то на мне, то на куче смертоубийственных приборов, и глаза его были глазами затравленного зверя.
- Базука у меня в шкафу, - уточнил я, удобно устраиваясь в кресле и беря его на мушку. - Я ее пока даже не распаковывал. Как думаешь, стоит заняться этим прямо сейчас?
- Ты кто? - прохрипел он в ужасе.
- Дед Пихто, - хмыкнул я. - Агния Барто. Конь в пальто. У меня много имен. Что конкретно тебя интересует? Да ты спрашивай, не стесняйся. Потом я тебе буду задавать вопросы. Обменяемся информацией и расстанемся друзьями.
- Кто ты такой? - повторил он, причем его голос превратился в лепет. - Зачем тебе все это?..
- Ты имеешь в виду оружие? - понимающе кивнул я. - Хорошая коллекция, а? Без нее я - как без рук. Уж ты-то должен ме6ня понимать. Мир вокруг такой жестокий, каждый день кого-нибудь убивают - не здесь, так в Африке. Стемнеет - и уже нос на улицу боишься высунуть. Вдруг какой-нибудь мудак, у которого в голове одни опилки и который не тучка, не медведь, засядет на дереве и попытается тебя подстрелить. Или пойдешь Богу помолиться, а тебя вместе со стихарем и святым причастием прямиком к Господу и отправят. Или вот еще - залезешь на дерево, чтобы посрать без помех, а в тебя какой-нибудь негодяй выстрелит. Знакомая картинка, правда? И ты еще спрашиваешь, зачем мне все это дерьмо, - и я, заканчивая свою речь, величественно повел рукой в направлении распечатанного тайника.
- Я не имею никакого отношения к "Пирл-Харбору"! - он с такой силой затряс головой, что мне страшно стало - отвалится ведь на фиг. Но голова была не моя, а потому я скромно промолчал. - Я всегда был против. Бог - он для всех один. И рано или поздно все к нему, одному и придут. А взрывы сейчас только оттолкнули бы наших последователей. Сила приемлема только в ограниченных дозах, а Козодой этого не понимает. Но он - голос Бога на земле, и мы должны его слушаться.
Я с удивлением посмотрел на него. Если это говорил тот самый Гаврила Сотников, бывший старовер и охотник-промысловик, а сейчас - жалкая обнаженная тварь, провонявшая собственным дерьмом, то я готов был признать за ним некоторую толику ума и самостоятельности. Хотя, по совести, ничего удивительного в этом не было - он столько лет прошарахался по тайге один на один с богом и со своими мыслями, что, даже не будучи достаточно образованным, все равно должен был додуматься до многого. Из таких, как он, обычно получаются прекрасные доморощенные философы, которые могут дать сто очков форы самому Канту, но у которых для этого не достает веры в себя.
Вот давешний ментик - совершенно другое дело. Это фанатик в чистом виде. Хоть портрет с него рисуй для использования при изучении Homo fanaticus. Он и вел себя так, как положено настоящему фанатику. Боролся с другим богом в каждом встречном-поперечном, хотя, по идее, должен был бороться с чертом. Частенько - со своим собственным. Но вот до ментика эта мелочь не дошла вовсе, а до Сотникова - дошла, хоть и частично. Выходит, Гаврила был потенциально более умный человек, чем ментик.
Дотумкал же он своим умом, что бог у всех верующих один, нужно только время, чтобы он начал для всех называться одним именем. И сообразил, что такая тотальная война, которую замыслил Козодой, авторитета "Белым детям" не прибавит. Хотя, если честно, я вовсе не понимал, зачем Козодою понадобился "Пирл-Харбор". Но это ни о чем не говорило - кроме того, что логика терроризма для меня была и останется загадкой, разрешить которую мне не по силам. Гавриле Сотникову, судя по всему, тоже.
Вообще, он мне вдруг показался человеком, которому всего чуть-чуть не хватило для того, чтобы стать самим собой, а не каким-то безмозглым последователем Великого Гласа Божия (даже вот так) Козодоя. Впрочем, безликим Сотникова даже в такой ситуации назвать язык не поворачивался. Он был величиной, хотя и в масштабах своей секты. Но большинству даже этого не дано. Но тем жальче выглядела величина, когда сообщила мне, что должна следовать Гласу Бога на земле.
Такие вот соображения промелькнули у меня относительно Сотникова Гаврилы Ивановича, который сидел сейчас в моем номере, забившись в угол в совершенно голом виде, воняя хуже протухшего яйца и испуганно блестя на меня глазами - единственной частью лица, не считая носа, которая не была скрыта бородой.
- Ну что ж, Гаврюха, - вздохнув, сказал я. - Рассуждаешь ты почти правильно. Да вот беда - действия твои твоим словам являют полную противоположность. Ты говоришь, что против терактов и в то же время шлепаешь тех, кто не угоден Козодою и равнодушно считаешь минуты, оставшиеся до начала "Пирл-Харбора". Но ты можешь отключить свой внутренний будильник - я отменил судный день. Уж не знаю, радоваться тебе по этому поводу или огорчаться. Решай сам. А пока что дуй в ванную да смой с себя свои непристойности. Да смотри, ничего не вздумай выкинуть - я с пистолетом расставаться в ближайшее время не собираюсь. - И, видя, что он поднялся на ноги и, все так же придерживая переломанную руку здоровой, направился к ванной, бросил в его удаляющуюся спину: - И подумай на досуге, пока думалка в порядке, вот о чем. Глас Божий - Гласом Божьим, а Гаврила Сотников - это Гаврила Сотников. Дальше сам соображай.
Он выслушал фразу, застыв, но на меня так и не посмотрел. А когда я договорил, безмолвно скрылся в ванной.
Был ли Гаврила трусоват? Может быть. Но в том положении, которое он занимал в секте, от него и не требовалось ежедневного проявления героизма. Главное - дисциплина и надежность в исполнении приказов. И он этим требованиям вполне соответствовал. А столкнувшись с угрозой для его жизни, возможно, и струхнул. Но, не смотря на то, что страх в его глазах читался так же ясно, как надпись на плакате "А ты сдал нормы ГТО?!", я бы не стал торопиться с утверждением, что он испугался именно меня. Приговоренный к смерти тоже боится, но не палача, а приговора. Вот и Сотников испугался не меня, а возмездия, которое его все-таки постигло. Я был в его глазах десницей Божьей, - а может, дьявольской, - что схватила его за горло и теперь полностью властна над ним. Мне бы, дураку, гордиться, что меня так вознесло, но никакой гордости я не испытывал. Скорее - усталость и разочарование. Если бы, скажем, пленник кусался и царапался, добиваясь свободы, равенства и братства, а я одолел его в честной борьбе, после чего запер в ванной и сказал: "А на-кося, выкуси!", вот тогда бы у меня было основание гордиться собой, героическим, как прошлое родной страны.
Я поднялся с кресла, вздохнул, открыл шкаф и вынул палку, что служит для вешания плечиков. Я не собирался лупцевать ей охотника-промысловика, который к этому времени уже включил в ванной комнате воду и плескался под струей. Я просто запер его там, использовав шест, как распорку - одним концом уперев в плинтус, другой - в шпингалет на двери ванной. Мне нужно было отлучиться на время из номера, и я не хотел, чтобы Гаврила, восполдьзовавшись этим, выбрался из ванной и поимел возможность встретить мое возвращение из всех шести стволов того дурацкого пулемета, который мне одолжила, правда, непонятно, зачем, Федеральная Служба Безопасности. Если же он затоскует в ванной и решит покончить жизнь самоубийством - я плакать не стану. Хотя, конечно, расстроюсь, потому что слишком много моих вопросов останутся без ответов.
Решив таким образом вопрос с изоляцией Сотникова, я вышел из номера и, как вполне благовоспитанный человек, постучал в дверь соседнего.
- Кто? - быстро откликнулся тревожный голос.
- Конь в пальто, - усмехнулся я, вспомнив, что буквально этим же интересовался Сотников. - Из соседнего номера прискакал. Тыгыдым-тыгыдым.
- Не заперто, - сказал голос таким тоном, словно сам сомневался в правильности сказанного.
Но я толкнул дверь, и она действительно распахнулась. Однако входить я не спешил. Мне начинала нравиться эта игра.
Номер, судя по виду, открывающемуся через дверной проем, был пуст. Обладатель тревожного голоса растворился, предоставив мне возможность еще раз, на более или менее свежую голову, оценить масштабы разрушений.
Тело подбитого на взлете космического корабля по имени Олег Ружин, уже увезли, ментика из ванной, по словам ныне покойного здоровяка - моей бесплатной сиделки - тоже, но в остальном обстановка изменений не претерпела. Стул, опрокинутый Ружиным при падении, все так же валялся посреди комнаты, торпедированный им же телефонный столик скособочился у окна. Ну и, понятное дело, все это было покрыто пятнами мозга и крови. Если эксперты из госбезопасности оставили их в надежде найти еще чью-то кровь или мозг, то я мог им только посочувствовать - более бесполезной траты сил и времени лично я представить не мог.
В общем, скучно мне не было. Я неплохо развелкался, рассматривая открывшуюся картину, хоть и старался при этом не шибко ворошить свою память - вспоминать ощущения, что я испытал несколько часов назад, отчего-то не хотелось. Теперь я пополнял свои ощущения новыми - ощущениями постороннего человека, который, не будучи очевидцем трагедии, утоляет свое любопытство тем, что ужасается ее последствиями.
Гэбэшник этого развлечения был лишен. Поэтому он не выдержал первым. Минуты примерно через три он вышел из-за двери, сжимая в руке пистолет. Лицо его было красным от ярости и смущения.
- Вы что сюда, в прятки пришли играть? - возмущенно прошипел он.
- С чего бы это? - удивился я. - Просто не имею привычки врываться в чужие номера без разрешения хозяев. Пусть даже временных.
- Я же пригласил вас войти, - заявил он.
- Ничего подобного, - возразил я. - Вы только крикнули, что не заперто, и я толкнул дверь. Действительно, не заперто.
- Ладно, входите, - недовольно бросил он. - Незачем в коридоре стоять - еще выйдет кто-нибудь, испугается до смерти. - Я вошел и он, указав на мою правую руку, осведомился: - Зачем вам это?
- И правда, - я с интересом посмотрел на пистолет, который все еще сжимал в руке. Упрятав его за пояс, пояснил: - Это я по привычке. Борьба за жизнь. Постоянная борьба за жизнь - вы даже не представляете, как это выматывает. Шизеешь буквально на глазах. И чем обильней шиза, тем сильнее удивляешься - куда это мир катится?
Кислая мина, которую я скорчил во время этой тирады, пришлась гэбэшнику совершенно не по вкусу. Он смутился и, чтобы скрыть свое смущение, повернулся ко мне спиной и направился к дивану, бросив на ходу: "Да, вы правы".
На диване лежала книга. Обложкой вверх - "История Ближнего Востока с какого-то по какой-то век". Выходит, парень всю дорогу - кроме, может быть, самого раннего отрезка времени - был здесь один. А бубнеж, доносившийся из комнаты, свидетельствовал не о затянувшемся споре двух коллег, а об усиленном самообразовании одного из них. Что ж, приветствую. Даже готов понять, почему он читал вслух - где-то слышал, что отдельные индивиды именно так наиболее полно усваивают прочитанную информацию. Возможно, он один из них. Что ж, всяк по своему с ума сходит.
- Мой юный друг, - сказал я, хотя он был моложе меня всего лет на пять, - я к вам вот по какому вопросу явился. В этом номере проживал до сегодняшнего вечера некий Олег Ружин. И этого самого Олега Ружина несколько часов назад замочили прямо в номере. Возможно, вас даже поставили в известность об этом прискорбном факте.
- Ну, - кивнул он, недовольный непонятно чем - то ли тем, что я обозвал его "юным другом", то ли полной закамуфлированностью моей речи.
- У Ружина в шкафу остались вещи, которые ему, как абсолютному трупу, уже не нужны. А у меня в номере имеется человек, которому они бы очень пригодились. Вот я и решил разжиться у вас комплектом этой одеженки.
- А ваш человек что - голым к вам пришел? - саркастически осведомился гэбэшник.
- В самую точку, - кивнул я. - Именно голым. Пресекая ненужные расспросы, поясню: это Гаврила Сотников, о котором вы, может быть, слышали. Я взял его меньше часа назад, и он с перепугу наделал в штаны и несколько раз вокруг себя. Вот я и заставил его раздеться. Теперь он принимает душ в моем номере. Не переживайте, надежно запертый.
- Гаврила Сотников? - недоверчиво уточнил он. - Это сектант-ликвидатор?
- Именно, - подтвердил я. - Так как на счет одежды?
- Ну, не знаю, - неуверенно промямлил мент. - Во-первых, у убитого могут быть наследники, а во-вторых как-то неудобно - человека только что убили, а мы его вещи...
- От того, что человек сгниет в земле, вещи, висящие в шкафу, не станут ему еще более не нужны, - несколько туманно возразил я. В отличие от гэбэшника, никакого предубеждения к покойникам и их вещам я не испытывал. Все мы там будем, что ж, из-за этого шмоткам пропадать? - А наследников у убитого точно нет. Мне об этом Ацидис сказал. Кстати, если вас мучают черти по этому поводу, то спешу вас успокоить: полковник на свой страх и риск выдал мне карт-бланш до двенадцати часов пополудни. Если что, можете соврать в отчете, что я ворвался в ваш номер, напинал вам почку и, угрожая нецензурной бранью, спер из шкафа носки, трусы и рубашку, принадлежащие трупу покойного Олега Ружина.
Он посмотрел на меня долгим взглядом прищуренных глаз и спросил:
- А вас не коробит - так говорить о мертвом человеке, который к тому же был вашим собратом по оружию?
- Жалко его, слов нет, - кивнул я. - Но уверяю вас, что, если бы этот чокнутый фанатик пристрелил меня, Ружин отзывался бы обо мне не многим лучше. Такие уж мы с ним странные соратники были. А на счет вещей - поверьте мне, вряд ли они ему еще когда пригодятся.
- Ну что ж, раз так, - гэбэшник скривился, - берите. А Сотникова вы бы лучше мне сдали. Я вызову машину, его доставят в управление и проведут беседу.
- Нет уж, - возразил я. - Сперва с ним проведут беседу, причем сделаю это я сам, а потом, может быть, отвезут в управление. Если я не заговорю его до смерти.
- Вы этого не сделаете, - недоверчиво нахмурился гэбэшник.
- Может быть, - согласился я. - Но у меня карт-бланш.
Выбрав в шкафу то, что считал нужным, - причем, клянусь, вещи, висевшие там, уже отдавали ощутимо затхлым запахом, словно каким-то образом узнали, что их хозяин мертв, - я направился к двери, провожаемый настороженным взглядом гэбэшника. Прежде, чем выйти, я обернулся.
- У вас здесь случайным образом бутылочка чего-нибудь спиртного не завалялась?
- Что? - он ошалело вытаращился на меня, потом яростно затряс головой, словно его бил эпилептический припадок. - Нет, не завалялась. А сам я на работе не пью. И вам не советую.
- Я тоже на работе не пью, - огорченно вздохнул я. - И, смею вас заверить, совершенно зря.
На сей раз я все-таки вышел в коридор. Подошел к своему номеру, забросил внутрь одежду, но сам заходить не стал. Я нацелился заглянуть в ресторан, потому что пойло было мне сейчас совершенно необходимо. Нервное напряжение требовало радикальных мер для его устранения. И я откровенно радовался, что такое положение вещей закончится через несколько часов. Продлись оно с месячишко, и я заработал бы себе белую горячку. Или, на худой конец, цирроз печени. Потому что употреблял бы спиртное вместо чая, кофе и воды. Жуткая перспектива.
Ресторан должен был работать не смотря на то, что минувшие сутки здорово потрепали гостиницу. И он работал. Даже был до отказа забит посетителями. Новыми русскими, которых притянул в "Сибирь" запах свежих разборок. Бьюсь об заклад - эти же типы вчера ужинали в "Москве". На тот момент там дух крови бил в ноздри так же остро, как нынче - в "Сибири".
Я прошел между столиками и меня буквально обдало противной липкостью их чувств - грязного любопытства люмпена, бесплатно получающего к корочке хлеба еще и зрелище гладиаторской смерти. Именно такие в пару тысяч лет назад опускали большой палец книзу, требуя смерти побежденного - аристократам это было ни к чему, их такие зрелища возбуждали мало. Теперь они слегка изменились, но суть осталась прежней, люмпенской. Это были мажоры нового времени. Изменились только папы, дети остались прежними. Мне показалось странным - неужели они не слыхали моего одиночного выстрела? Но потом я сообразил, что вход в ресторан с обратной стороны, что даже для того, чтобы войти в него из гостиничного холла, нужно было пройти длинным коридором, который начинался под лестницей. А звук - известное дело - товарищ привередливый, он не любит долгих путей и частых поворотов. Глохнет, вянет и в конце концов умирает. Но, - самое интересное, - даже если бы они услышали стрельбу, их бы это не встревожило. В таком месте в такой день стрельба была бы вполне разумеющимся явлением. Пикантная приправа к вечеру развращенных душ.
- Бутылку водки и пару гамбургеров с собой, - бросил я бармену.
- Вы - постоялец? - поинтересовался он, выполняя заказ.
- Заметно? - усмехнулся я.
- Вы на эту публику не очень-то похожи, - пояснил он. Смелый такой парень. Но разговоры могут не довести до добра, и я намекнул ему на этот общеизвестный факт. - Да ладно, - отмахнулся он. - Надоело на их ****ские рожи смотреть. Прямо не ресторан, а публичный дом. Спать охота.
- Нырни под стойку, - посоветовал я.
- Не-е! - он широко усмехнулся. - Эти козлы, как увидят, что меня нет, сразу сами себе наливать полезут. На дармовщинку падкие, даром, что богатенькие.
- Ну, тогда терпи, - я махнул ему рукой, он махнул мне в ответ и я, сгробастав пакет, отправился в обратный путь, оставив на стойке пятидесятку.