- Да подожди ты с вопросами - идём, сам всё увидишь, - отбивался Серёга и мы бежали, перепрыгивая через старый забор около бараков, прорубались сквозь подсохшую и секущую по ногам траву, цепляли на старые трикотаны репейники, шуршали по первым опавшим листьям маленькой рощи при досаафовском аэродроме, хватали на ходу ранетки, побитые первым морозцем, а, потому, ставшие сладкими и лопающимися во рту коричневым сахаристым пюре.
Потом повернули налево от нелюбимого нами "кулацкого посёлка" с добротными домами и наглыми хозяевами, не позволяющими срывать даже бузину в своих запущенных огородах. То, что "кулаки" не садили картошку на своих немеряных сотках, считалось за тяжкий грех и приравнивалось к зазнайству.
Вот, наконец и старый сарай с пробитой в нём дырой, часть бывшего амбара, который стоял тут ещё при наших дедушках и бабушках и, по поверью, именно тут погиб местный герой-партизан, Киря Баев, съевший записку на глазах у "белых" и казнённый за это сатрапами в застенках тюрьмы, которая стала потом школой, с огромными широкими коридорами и узкими классами, где учились многие из нас...
По холодной, брызгающей на сандалии, росе, по трухлявым сгнившим старым балкам, через створки некогда резного окошка - и мы уже в сарае.
А там, когда глаза привыкают к свету, мы видим то, к чему нас вёл поутру, ещё до школьных занятий, Серёга: клубок дрожащих маленьких телец, почти голых, недавно народившихся котят, согреваемых только обессиленной кошкой, которая не может даже поднять голову.
Кошка вся белая, со сваляной шерстью, только на макушке у неё что-то рыжеет. Когда в сарай попадает первый луч солнца, кошка, вдруг, приподнимается на слабых лапах и мы видим, как на миг на её голове вспыхивает пятно, ослепительно яркое, правильной формы, напоминающее настоящую корону, так идущую к её заостреному от измождения профилю.
Котят семь, маленьких, ещё слепых. Все живы, но они тоже слабы, им не хватает молока матери и в последующие дни у нас в бараках все дети внезапно начинают любить опротивевшее молоко, одну за другой требовать чашки липкой каши и потом, украдкой, вываливать всё в общий холщовый мешок, который назначенный "дежурный" относил к нашей "королеве". Мы так и прозвали её, даже не обсуждая - Королева. А начавшие приходить в себя котята, ещё ничего не слышавшие, но уже разбирающие по запаху, кто именно их сегодня навестил, стали у нас "принцами" - у каждого из них стало оформляться всё чётче проявляющееся пятно на голове, чуть темнее, чем у мамы, с "галстучком" на шее того же цвета и четыремя "ботфортами" - видимо, в наследство от папы, которого мы, как ни искали, не нашли среди местных котов.
Отрывая от себя, приносили и "докторскую" колбасу, котята лишь нюхали её, облизывали, но есть не смели, зато мама, урча, сметала всю, выпрашивая ещё и ещё.
Потом были мольбы родителям, просьбы "взять кошечку" и обещания ухаживать за ней. Так к зиме, пятеро котят разошлись по своим, щестого взял старик-обходчик, а седьмой отправился в далёкие страны и, говорят, успел посетить Вену, Тель-Авив, Торонто и, даже, какой-то городок в Штатах, где, как писала "Наука и жизнь", было самое большое количество кошек на душу населения в мире.
Прошли годы, в родной город я приезжал всё реже и реже, но время от времени мне встречались потомки нашей Королевы - маленькие, шустрые, бросающиеся в глаза "принцы" и "принцессы" с благородными "коронами" на макушке.
А однажды, возвращаясь от будущей благоверной с Урала, в купе я обнаружил молодую женщину с небольшой самодельной клеткой, в которой сидела нахохлившаяся кошка, жалобно мяукающая.
В ответ на молчаливый вопрос хозяйки, я сказал, чтобы нисколько не возражаю против того, чтобы выпустить погулять утомившееся животное:
- Разве можно такую королеву держать взаперти.
- Ой, а откуда вы знаете, как её зовут? Мы же так и называем её - Королева. Кора, - если коротко.
Кошка напоминала мне что-то знакомое - небольшое забавное рыжее пятно на головке, вылизанный до мокроты "галстучек" того же цвета и "носочки", чуть темнее, чем "галстук".
Благодарная кошка медленно вышла из тесной клетки, остановилась на столе, с наслаждением потянулась - и на солнце блеснула её ярко-рыжая "корона".
"Докторскую", с приготовленного тёщей бутерброда, она есть не стала.
Наверное, дело в воспитании - благородство кровей дало о себе знать.
А, может, рецептура уже не та...