Золотая долина. В таежной глуши

Владим Сергеев
       ...Буран кончился к исходу третьих суток моего блуждания по тайге. В предвечерних сумерках могучие кедры , щедро заваленные снегом , казались угрюмыми и почему-то черными. Я уже понимал , что и третью ночь мне придется коротать под открытым небом. Конечно же понимал и то, что вряд ли переживу ее. Две предыдущие , бессонные , давали себя знать. От усталости и холода я едва держался на ногах , а спать сегодня - все равно , что замерзнуть сразу. Подмораживало уже крепко и ночью мороз наверняка скатится до 30 а то и ниже. Озираясь вокруг стал искать валежину - костер хоть какая то надежда на жизнь.
       Это и спасло меня. Темная, мохнатая глыба медведя , наплывая на меня , была уже метрах в десяти. Едва хватило времени вскинуть ружье и садануть в упор , почти не целясь и не прикладываясь как следует. Отдача швырнула меня назад и второй заряд , выпущенный вдогонку , только отряхнул снег с кедров , да сшиб пару веток.

       Торопливо переламывая "тулку" смотрел , как медленно , неохотно оседая , медведь валится в снег. Заваливаясь на спину , рвет лапами грудь , пробитую моей пулей. Перезарядив ружье, стоял недвижимо несколько минут - еще не чувствуя, как мелко задрожат колени. Через пять минут сам повалюсь в снег , совершенно обессиленный. Обопрусь на воткнувшееся стволами в снег ружье , нечаянно задев курки, выпалю под себя из обеих стволов. Увижу , как недвижимая медвежья туша вдруг , легко вскинувшись , направится ко мне , разгребая лапами снег и роняя кровавую пену , нависнет надо мной , разинув окровавленную пасть и , зарычав , выплеснет в лицо струю крови. Выстрел , раздавшийся вслед за этим , я не слышал - только видел, как в кошмарном сне, медленно падающую на меня тушу...

       Первым ощущением было тепло. Слышал я много раз , что вот так и замерзают насмерть. Последней гранью бывает ощущение тепла - вот только откуда это характерное потрескивание горящих дров и легкий запах дымка? Понемногу возвращалось и чувство тела, моего тела , как я понимал , лежащего на спине и по всей видимости под одеялом , а не в охотничьем комбинезоне. Глаза открывать было страшновато - а вдруг все это окажется только сном замерзающего. Однако , решившись , я открыл их.
       
       Полумрак , чуть рассеянный коптящим вдалеке огоньком , превратился понемногу в окружающие меня стены из ошкуренных , неструганых бревен, почерневших от времени. Горела лампадка , сделанная из плошки с плавающим в ней фитильком. В углу жарко топилась печь , точнее очаг , сложенный из булыжника. С настоящей плитой , на которой в чугуне булькало , распространяя одуряющий запах настоящего мяса. После трехсуточной голодовки этот запах сводил меня с ума. Он манил неудержимо и властно и , подчинившись зову , я попытался встать.

       Невыносимая боль, ударив в бок , перехватила дыхание. Сразу бросило в пот, тошнота , подступив к горлу , остановилась там противным клубом. Обессиленно откинувшись на топчан , я вновь уставился на огонек коптилки. Теперь я понял , что сам не мог сделать всего , что предшествовало этому. Убить медведя и выбраться из под него , найти эту избушку , затопить печь и поставить варево. Раздеться и улечься , а после потерять сознание - на это у меня не хватило бы сил , да и что то все равно осталось бы в памяти. Значит, нужно просто лежать, и , забыв про боль и голод, ждать. Ждать своего спасителя. В том , что он есть и еще вернется я уже не сомневался. Прекрасно помнил , что встреча с медведем была вечером, а сейчас за маленьким окошком была чернильная тьма.

       Я не слышал шагов. Скрипнувшая дверь выдернула меня из забытья. В клубах морозного пара появилась невеликая, к моему удивлению, фигурка. Я сразу понял , что это девушка , причем довольно молодая. Вот только наряд у нее был, мягко сказать, странноватым. С ног до головы она была одета в странную одежду из меха рыси. Чем то напоминала кухлянку , но, в то же время , спереди ясно видны были застежки. Деревянные короткие колышки тянулись вниз частыми стежками от капюшона до полу. Рукавицы - тоже меховые , болтались на ремешках , свешиваясь от рукавов.

       Отбросив капюшон , незнакомка посмотрела на меня. Слова застыли у меня на губах, словно прилипнув к гортани. Никогда в жизни, ни у старых , ни у молодых не встречал я доселе такой бездны усталости , страха и - доброты... Безграничной, безмерной доброты , казалось струящейся из усталых, скорбных по стариковски глаз.
       Говорить я уже не мог - да, пожалуй , никто не смог бы , увидев струящуюся безысходность ее взгляда. Я просто молча смотрел на нее , а девушка , решительно сбросив свою меховушку , прошла к плите , уже, кажется, не обращая на меня внимания. Открыла чугунок и , зачерпнув поварешкой варево , наполА чашку. Подошла ко мне, не присаживаясь стояла рядом и , поняв , что я от голода почти теряю сознание , произнесла:
- Погоди маненько - вот , подстынет ужо, тогда похлебашь...

       Странный выговор девушки прозвучал в ушах дивной музыкой. Был он на удивление чистым и звонким. Вот только выговор...
       Нигде в округе не встречал я такого , хотя исходил эти места вдоль и поперек.
       - Где мы - первое, что я спросил, и боль снова полоснула бок.
       - Не бойси , пришлый - не в скиту мы - в зимовьюшке - никто ужо тебя тута не найдет и мучить не будут.
 Ответ прозвучал казалось и внятно , но совершенно непонятно для меня.

       Про скиты я слышал , но вот, чтобы в тайге кого то, кто то мучил... Это было для меня ново и непонятно. Не было сил говорить - молча , давясь слюной , я глядел на чашку в руке девушки и она , подув на похлебку и помешав ее ложкой стала , наклонившись ко мне , осторожно выпаивать мне сказочной вкусноты бульон.

       Всего несколько глотков потребовалось мне , чтобы, почувствовав смертельную усталость , мгновенно провалиться в сон, прерывистый и беспокойный. Просыпаясь, временами видел ее, то стоящей на коленях, склоненной в молитве , то дремлющей в уголке на сундуке , то суетящейся около печи. Не успев шевельнуться , снова проваливался в тревожный сон.
 
       ...Я лежал под медвежьей тушей , тяжело вдавливающей меня в снег . Судорожно шарил рукой у пояса в поисках ножа, а потоки крови кипятком заливали мое тело. Нестерпимый жар , смрад медвежьего горячечного дыхания были невыносимы. Сопротивляясь остатками сил, отталкивал я навалившуюся на меня тяжесть - и проснулся. Торопливый , ласковый голосок рвался в уши:
       - Тише , тише , тише... - да просыпайся ты, пришлый... - еще продолжая борьбу открыл глаза и вместо ревущей медвежьей морды увидел склоненное надо мной девичье лицо.

- Ну, проснулся наконец . И умаялась же я с тобой. Уж сколько ты с ведмедем-от воюешь! Жар у тебя. Остыл должно сильно. Девушка, выпустив мои руки , встала.

- Напою сейчас. Травку потом сделаю. Она подала мне ковш с водой . Несколько жадных глотков слегка остудили меня и , обессиленно разметавшись по топчану пышущим от жара телом , спросил у нее:
       - Ты кто - зовут то тебя как? - девушка задумалась на мгновение , вздохнула:
       - Да и не знаю теперича - кто я ? - вроде - человек божий... - Да согрешила вот смертно , тебя спасая от божьего промысла... А кличут меня Машей сызмальства... Она тревожно глядела на меня , словно выискивая во мне нечто. Беспокойно и тревожно - и удивлялась , не находя. Нашел я в себе силы спросить:
- Что смотришь то так , будто леший я какой? - я улыбнулся , а девушка , помолчав, ответила серьезно , без тени улыбки:

       - Так Старцы говорили , что все вы печатью диавола помечены. И крест святой не носите . А у тебя , эвот вижу , висит - она кивком указала на крестик , подаренный некогда Иришкой. Я носил его, не снимая , с тех самых пор. Помолчав минуту, продолжила:
       - Только не верю я теперь Старцам. Сеструху мою , малуху еще совсем , по пятнадцатому году - на радения свои забрали , терзали неделю. Пришла аж черная вся , от терзаний лютых , да и приняла смерть греховную. Сама в петлю залезла. Не будет ей теперича царствия небесного - так Старцы сказали. Да только я вот сейчас думаю - невелик грех ее. Они ее толкнули - им и ответ держать перед богом . Она замолчала. Невеликий рассказ ее кое что прояснил , но, все таки , я еще не понимал всего - спросил ее:

       - Да где вы живете - то , со старцами своими - я смотрел на нее недоуменно
       - Скитские мы - спокон веку предки наши ушли от гонений , да жизни неправедной в места заповедные , глухие. Чтобы жить чисто , по завету божьему , в молитвах да чистоте душевной. По промыслу божьему от миру грешного сторонимся. Только Старцы , руками своими пречистыми , берут , что требуется, да очищают постом и молитвой для употребления нашего. Она вновь замолчала , считая , что сказала достаточно. Жар , нестерпимой волной удушья, снова топил меня и, поневоле прекратив беседу, бессильными руками начал сдирать с себя рубашку , прилипшую к вспотевшему телу. Маша , обеспокоенно глянув на меня , выскочила из избы и тут же вернулась в клубах морозного пара с пучком травы:

       - Сейчас отвар тебе сделаю. Как мамка учила... - она замерла на мгновение
       - Замучили мамку Старцы... - после Катюхи поносила их словами срамными. Убивалась сильно - так Старцы сказали , что бесы завладели ею и в келье покаянной дымом удушили , а тятьку потом на крест искупительный послали - грехи ихние муками искупать. Он три дни на морозе висел , на кресте-от... - Крепкий у меня тятька был. Одна я теперь осталась. Убегла оттуда , пусть лучше беси меня пожрут - не дамся Старцам в лапы. Хоть даже и грех на душу приму незамолимый , смертный. Слезинка , скатившись по щеке , была единственной. И снова Маша суетилась в избе у плиты, надолго умолкнув. Очнулся я оттого , что Машенька , приподняв мне голову , пыталась влить в меня отвар травы - горький и вонючий. Повинуясь ей , я пил его через силу, а через несколько мгновений спал уже.

       Проснулся , когда сумерки уже заливали окошко. Обессиленный и выжатый как лимон, лежал недвижно - Маши не было. Она вернулась вскоре и впервые улыбнулась , глянув на меня :
       - Оклемался чуток уже , пришлый - теперь вот в бане попаришься. С травками , и ужо на поправу пойдешь. Баньку я спроворила - она неторопливо прошлась по избе:
- Вставай , пришлый - самый жар сейчас в бане-от - она отвернулась от меня и я сделал попытку встать , забыв о прошлой. Боль вонзилась в бок раскаленным ножом. Повалившись назад не смог застонать даже , боль перехватила дыхание.

       Стремительно обернувшись ко мне Маша тревожно глядела , как я лежал , обливаясь потом и , все еще не дыша , приходил в себя. Кинулась ко мне
       - А нут - кось , пришлый... - она решительно задрала на мне рубаху - ее глаза , смотревшие на мой живот , вспыхнули нешуточной тревогой. Протянула руку, коснулась подреберья - и жуткая боль снова резанула меня.
       - Потерпи ужо , потерпи - она осторожно ощупывала мою грудь и живот , сообщила коротко:
       - Ребра тебе ведмедь помял однако , поломал три кажись - она задумалась , все так же тревожно глядя на меня , затем снова ощупывала , причиняя неимоверную боль, изредка поглядывая мне в глаза:
- И нутро помято крепко. Припозднилась я стрелить-от... Да ты стоял насупротив, нельзя было стрелять то... - Она сидела теперь, все так же обеспокоенно разглядывая меня:

       - Бабиньку Мотрю бы тебе надо, да ведь нельзя туда, умучают Старцы и тебя и меня. Смертушка верная там - она снова примолкла.
- Сама лечить буду. Не поведет Господь , от смерти лютой уйдя , от хвори помереть. Поставлю на ноги с помощью Божьей - непрестанное поминание Бога было странно слышать от молоденькой совсем девчонки и я нашел в себе силы улыбнуться ей:
- Ничего , Машенька , Бог не выдаст - свинья не сьест... - мы засмеялись вместе и девушка встала:
- А в баню все одно надо , пришлый - живицей тебя намазать надо будет , помогает она , живица то , от всех хворей как есть помогает. Она , протянув руку ко мне , отвела взгляд , смущенно зардевшись , вымолвила тихо:

       - На меня обопрешся , доведу ужо. Она осторожно подняла меня и теперь я уже смог присесть на топчане , а затем и встал , после того, как Маша натянула мне на ноги странную обувку - какие то чуни из меха. Обняв ее , почти повисая на ней , пошел , осторожно переставляя ноги. Десяток метров до банешки показались мне километрами. В вечерних сумерках мы медленно тащились по утоптанной Машей тропке. Войдя в неистовый жар бани я мешком повалился на скамью . Маша сбросила свою мешковатую парку и потихоньку стащила с меня рубаху. Сняла чуни и, стащив носки , прямо в спортивных штанах помогла взобраться на полок. Уложила там на спину и остановилась , смущенно отводя взгляд:
- Штаны бы снять надобно - она , не поворачивя головы , принялась медленно стаскивать их с меня.

       - Все одно - грех , кругом грех... - она прошептала это не мне - просто шепнула , что думала , а мне было не до ее слов. Боль каталась во мне обжигающим катком , круша ребра и живот , а Маша , стянув наполовину штаны покосилась - и замерла удивленно:
- Наваждение бесовское , помоги Господи - она смотрела на мои трикотажные плавки , как на что то невиданное, и я догадался почему то, что этот предмет одежды видит она впервые. Она , омахнув себя крестом троекратно , странным образом складывая пальцы , стянула с меня штаны и , повесив их в стороне от своей парки , плеснула на каменку. По бане пронеслась обжигающая , духмяная волна пара.

       В опаляющем зное я вспотел сразу. Струйки пота сбегали по телу , звонко шлепаясь на пол. Склонившаяся надо мной Маша вспотела тоже - волосы прилипали к лицу прядками , с подбородка капало на меня непрерывно. Сейчас только я обратил внимание на ее странный наряд. Непонятного покроя кофта из какой то грубой ткани стянута была на шее шнурком , затянутым под горло. Мешковато болтались широченные рукава , а внизу , до полу , простиралась свободная юбка из такой же ткани.
И кофта и юбка сейчас облепили вспотевшее ее тело. Я почему то подумал, взглянув на отвисающую , чуть покачиваясь ,грудь девушки , что бюстгальтера на ней нет. Да и откуда ему взяться под этой грубейшей холстиной , а нежные руки Маши , легко касаясь кожи , втирали в меня что-то липкое и тягучее , приятно пахнувшее смолой и лесом. Вымазав меня всего, глянула она на меня и шепнула:

       - Потерпи чуток , жарко будет. Плеснула водой на каменку. Такого обжигающего зноя я не испытывал ни до ни после. Казалось, варюсь заживо , но Машенька плеснула еще , а потом еще и я лежал , изо всех сил стараясь не вдыхать этот опаляющий жар, весь исходя потом. Теперь мне казалось , что из меня хлещет струями. Ручьи влаги , сбегая на пол , уже журчали , сменив капель - это продолжалось вечно... Наконец Маша приоткрыла дверь , впустив поток свежести , ополоснула меня и , дав отдохнуть немного , отвела в избушку. На удивление , в этот раз , я шел уже намного увереннее и легче. Баня словно смыла боль и , войдя в комнату , улегся самостоятельно. Вытерев меня Машенька остановилась, произнесла:

       - Одежу бесовскую снять надо , мокрая она. Набросила на меня меховой полог одеяла и , сунув под него руки , стащила с меня плавки. Краснея и отворачиваясь , выбросила их из избушки не глядя.
- Пойду , помоюсь - она , все так же не глядя на меня , вышла, а я уснул , едва хлопнула дверь. В эту ночь сон был крепок. Подействовали тут Машины снадобья , или баня - не знаю , только проснулся , когда было уже совсем светло. Я опять был один. На этот раз Маша вернулась только через несколько часов. Устало привалившись к стене, даже не расстегнув парку , посидела несколько минут и снова вышла , вернувшись сразу же с охапкой валежника. Свалила его около печи , принялась колдовать там , чем то звонко постукивая.

       Покосившись на нее, я в совершенном обалдении вытаращил глаза. Маша высекала искры резкими ударами стальной пластины о камень! Я впервые видел , как добывают огонь кресалом. Не сразу опомнившись , позвал ее:
       - Маша , да у меня в кармане , в камуфляжке , зажигалка - она , живо обернувшись ко мне , смотрела непонимающе и я пояснил:
       - Одежду мою подай - указал на висящий на стене комбез , взяв его из Машиных рук , достал зажигалку и , щелкнув кнопкой, увеличил подачу газа. Девушка стояла , глядя на чудо , точно так же , как я глядел на ее кресало. Взяла щепку и запалив ее от зажигалки растопила печь.

       - Студно на дворе , а я дров не напасла , не успела еще - так пойду , а то замерзнем тут. Стужа долго продержится - она запахнула парку и выскочила в дверь , быстро прихлопнув ее. Снова долгие часы я лежал один , собравшись с силами , вышел по необходимости на улицу. Стужа морозного вечера обожгла сразу. По гулкой тишине , нарушаемой щелканьем лопающихся деревьев , определил - не выше сорока пяти, а то и холоднее. К утру упадет еще на десяток.

       Долгое отсутствие Маши начинало тревожить. Не обращая внимания на боль крикнул:
- Э-ге-гей , Ма - ша -а - а ! - крик завяз в морозном воздухе , как в киселе , но через несколько минут издали донесся чуть слышный Машин голосок. Тревога и страх , прозвучавшие в нем , заставили забыть про боль. Быстро вернувшись в избу , шипя влез в комбез , прихватив ружье , патроны и фонарь , выскочил снова в обжигающую стужу , направился по Машиным , хорошо пока видным следам. Уже через километр в сгустившихся сумерках увидел поляну с громадным кедром на опушке. Неторопливо скользящие вокруг тени. Волки ... Пять штук...

       Липкий страх за Машеньку пополз по спине , однако , глядя на них , понял - не взяли еще. Подняв глаза выше увидел на ветке , метрах в пяти от земли , силуэт девушки. Темная злоба сразу затопила всего. Мигом сменил пулевые патроны на картечь. Не торопясь прицелившись , саданул дуплетом. Моя ненависть к мохнатым тварям направляла заряд. Сразу три зверя свалились на снег , судорожно подергиваясь. Двое порскнули к лесу , по уши увязая в глубоком снегу и , перезарядив ружье , я успел таки достать обоих... Снова вставив патроны , пошел к кедру , пошатываясь от мучительной боли. Торопливые , резкие движения и мощная отдача не прошли даром.

       Едва шевелясь , как то механически передвигая ноги , Маша медленно сползала с дерева. Спустившись, поглядела на меня донельзя измученными глазами, и , едва шевеля губами , сведенными стужей , прошептала:

       - Думала , совсем замерзну - едва переставляя ноги направилась ко мне. Теперь уже я , превозмогая боль , почти тащил ее на себе по нескончаемой тропе. Добрались уже в полной темноте. Маша даже не отреагировала на фонарь , тоже бывший для нее чудом . Она уже ни на что не реагировала. В подстывшей избе я кое как завалил ее на топчан и , выскочив в мороз, набросал в избу хворост , собранный ею за день. Она натаскала здоровенную кучу валежника и , снова зайдя внутрь , затопил я печь. Веселый треск пылающих дров заполнил хижину. По стенам заметались блики огня и , вспомнив про светильник, нашел в углу плошку. В сале , до половины заполнившем ее , плавал фитилек. Уже через минуту его мерцающий свет рассеял темь в избушке и я подошел к Маше.

       Девушка лежала не подавая признаков жизни , даже дыхания не было слышно. В тепле, уже струящемся по избушке, я расстегнул ее шубу , осторожно поворачивая невеликое тело лежащей девушки, снял ее . Прислонившись к груди, услыхал тихое биение сердца. Ощутив холод , идущий от ее тела , решил натереть ее спиртом. Фляга его всегда была у меня в кармане. Распустил завязку на шее девушки , стянул через голову кофту , грубо сшитую из ткани , напоминавшей мешковину . Под ней действительно ничего не было - ни майки , ни лифчика. Снова прижался ухом к груди. Стук сердца слышался так же вдалеке, грудь ее , мягко подавшись, поразила своей холодной кожей.

       Прикоснувшись губами к телу я понял - щупальца мороза проникли в худенькое тельце глубже , чем мне казалось поначалу. Уже торопясь распустил шнуровку юбки , стащил ее не церемонясь - и вот уже вся она передо мной. Не было ни времени , ни желания разглядывать ее прекрасное в своей наготе тело. Торопливо и щедро смачивая спиртом ладони я растирал ее , ворочая немилосердно , переворачивая со спины на живот и обратно бесчувственное тело. Страх , постепенно заползая в душу , заставлял шевелиться быстрее , я уже не растирал ее - тискал , грубо прижимая ладонями , совершенно ничего не ощущая прикасаясь к грудям или бедрам ее. Упорно налегая растирал ее тело и усилия мои, наконец , увенчались успехом. Через полчаса порозовели серые до того губы , распахнулись глаза , вонзившись в меня непонимающе:

       - А волки где - она , еще не понимая ничего , лежала и , наверное , не помнила ничего с того момента , как мороз сковал ее на кедрине. Выпрямившись над ней , набросил меховую полость ,заменявшую одеяло , произнес , улыбнувшись от радости:
       - Лежи теперь - нет волков больше . Чаем сейчас напою , а ты согревайся пока. В избушке уже было жарко , но Машеньку начал явственно колотить озноб. Подумав слегка , развел водой остатки спирта , перелил их в кружку , подал ей:
- Выпей - ка вот пока , для сугреву - она выпростала из под одеяла руку и вдруг сразу задернула ее обратно. Сжалась под моим взглядом , глаза полыхнули ужасом. Она поняла наконец , что лежит под одеялом совершенно голая и осознание этого мгновенно полыхнуло по лицу девушки , затопив его краской стыда и смущения.

       - Грех то какой, грех то какой, Господи! - она повторяла фразу , как в трансе , заходясь непонятным мне ужасом . Не удержавшись, я рявкнул на нее во всю силу:
- Да пей ты , дурочка богомольная , пей говорю!!! - сжавшись от страха Машенька вся сразу сжалась под одеялом , глядя на меня с непередаваемым ужасом. А я , приподняв ей голову, и уже раскаиваясь за свой рык , осторожно поднес кружку к ее губам , тихо уговаривал:
- Ну давай , ну выпей, маленькая... - Маша , не замечая обжигающей крепости , выпила спирт. Снова откинулась на топчан , все так же со страхом глядя на меня.

       Заварив чай , поднес ей кружку. Снова, осторожно приподняв голову , выпоил , как маленькой ,несколько глотков и она сразу уснула , сморенная усталостью и спиртом.
       Ночью у Машеньки начался жар. К утру она уже бредила. Разметавшись, срывала с себя одеяло , выкрикивая что то непонятное. Отбивалась от меня с недюжинной силой , все время пытаясь вырваться и убежать. Прислушиваясь к ее сбивчивым словам начинал вникать в ужасающую суть ее бредовых видений.
       К рассвету жар немного стих, и я смог отойти от нее, затопить печь. В это мгновение она , почувствовав свободу , сорвалась с кровати , вихрем кинулась к двери. Догнать ее удалось только на улице. Cвалив ее в снег пытался затащить в избушку , но вывалянное в снегу тело ее, став скользким , все вырывалось у меня из рук . Только окончательно выбившись из сил , сдалась , поникнув в руках, покорно обвисла, когда я заносил ее в дом.

       Снег и мороз , охладившие разгоряченное тело , или отдав борьбе последние силы , но только она уснула. Уснула крепко и спокойно. Я смог , наконец , затопить печь и поставить на огонь похлебку с куском медвежьего мяса , которое я обнаружил в сенях. Маша снова металась в жару , скидывала с себя одеяло и вся горела , как в огне. Протерев ее снегом я немного сбил температуру. При этом она проснулась. Ее запавшие , потемневшие глаза отрешенно уставились на меня. Она уже не обращала внимания на свою наготу. Спокойно лежала на топчане , даже не пытаясь прикрыться и неотрывно следила за мной , едва шевеля глазами. Я подошел к ней , присев рядом, погладил вновь пышущую жаром голову , попытался успокоить:

       - Ничего , маленькая - ты меня вытащила и я тебя не брошу. Вылечу как миленькую - неуместная шутка вырвалась помимо воли:
       - Дашь потом разок , другой - и ее взгляд , недоуменно уперся в меня:
       - А чего дать - то ... - она прошептала едва слышно.
       - Нету у меня ничего... - отвела глаза, уставившись в потолок , а я хлопал глазами , не веря своим ушам . Привыкнув к общению с городскими , не обремененными комплексами , девицами , вдруг понял - она другая , невинная и чистая , как новорожденный ягненок . Не знал , что ответить на ее вопрос. Она долго лежала так. Я успел напоить ее отваром мяса и, немного собравшись с силами, Маша прошептала:

       - Баню бы мне. и живицей намазаться - очухалась бы может ...- она снова примолкла , а я обрел надежду. Ведь сам был не лучше , а сейчас уже и следа простуды не было.
       - Если полежишь одна - я затоплю... - вопросительно глядя , ждал ответа, и она едва заметно кивнула , прошептав:
       - Да куда я денусь - куда убегу такая... - открыто , и теперь уже доверчиво, смотрела на меня. Баню я топил урывками , то и дело возвращаясь к ней , но протопилась она мигом. Через полчаса дыхнуть было нечем от жара. Порывшись в сенях , нашел таки туес с сероватой густой массой - кедровой живицей , набрал в кружку , чтобы согреть в бане и , зайдя в избушку , подошел к Маше. Она дремала , но увидев меня зашевелилась , пытаясь натянуть повыше сбившуюся полость...