Было тихо. Так тихо бывает в лесу только осенним днём, когда блеклые лучи уставшего солнца ещё освещают траву на поляне, но уже не греют; когда ветер лениво перебирает желтеющие листья деревьев, но шелестеть ими сил у него уже нет; когда дождь уже не способен на свои летние безумства с озорными грозами - он приходит, тяжело вздыхая, серой пеленой грустно и надолго. Не тепло и не холодно осенью в лесу, не сухо и не мокро – как-то никак. Тихо, одним словом.
Крупная, сизокрылая, с белой грудкой и красными лапами Свобода сидела на ветке векового дуба и, склонив голову набок, ехидно и насмешливо косилась вниз, на взлохмаченное Одиночество, которое, перебирая маленькими лапками, уже который час грызло основание старого дерева.
- Ты идиот… - каркнула Свобода, кивнув своей аккуратной головой в сторону Одиночества, и осклабилась в широкой улыбке.
Ветка сильно качнулась, и крупный жёлудь, сорвавшись с дерева, глухо стукнулся о землю совсем рядом. Одиночество задумчиво перевело взгляд с жёлудя на собеседницу.
- Почему же?
- Потому что ты идиот!... – каркнула в ответ Свобода, и, ехидно склонив голову набок, со смесью нежности и презрения посмотрела на Одиночество.
- Да ну ладно тебе!... – Одиночество, морщась, выплюнуло на ладошку раскушенный плод, задумчиво посмотрело на него и небрежно отшвырнуло его в сторону, - По большому-то счёту, мы с тобой – одно и то же.
- Ага! – взмахнула крыльями Свобода, довольно хихикнула и перебралась чуть поближе к собеседнику, - Только ты идиот, а я – нет. Вместо того, чтобы получать хоть какое-то удовольствие от жизни, почувствовать, что значит взлететь над деревьями, услышать, как ветер играет в раскинутых крыльях – ты, вон, ползаешь там вечно внизу и грызёшь, грызёшь, грызёшь. Не устал, а?
- Я устал от твоего шума! – огрызнулось одиночество. – Шума от тебя много – а толку никакого. Хоть ты летай, хоть ползай – всё одно! Ты один.
Близоруко прищурившись, Одиночество с внимательной тоской в маленьких влажных глазах посмотрело на Свободу, пожало мохнатыми плечами и мрачно добавило:
- Мог бы быть один, если бы не ты.
- Подумайте только! – всплеснула крыльями Свобода, - «Мистер Уединение Две Тысячи Восемь»! «Один»! Ты мог бы быть свободным… если бы не был идиотом!..
- А я, по-твоему, не свободен что ли? Только я предпочитаю не орать об этом на весь лес! - горячилось Одиночество.
Так спорили Свобода и Одиночество до самого вечера. Даже когда уже совсем стемнело, было хорошо слышно, как заливается она сверху, и как в ответ срывается на визг раззадоренное оно снизу. И ни одна, ни другой даже не представляли себе, до чего же тошно было старому дубу, ветви которого раскачивает ехидная свобода, а снизу постоянно подгрызает мрачное одиночество.