За маленькой дубовой дверью, почему-то, не смотря на мороз, пахнущей старым сосновым бором, послышался шорох. Он был очень спокойным и, казалось, имел внеземную природу. Последний раз такой звук я слышал, когда лежал в деревянной кроватке (совсем ещё крохой) и ко мне прилетела птица огромных размеров. Не знаю откуда она появилась и ничего кроме огромного чёрного хвоста из её облика не помню, но знаю точно, что эта птица говорила по-латыни. Да? Странно, откуда это…
Дверь медленно отворилась, и на нас вязкой и тёплой волной вылился воздух, точь-в-точь походивший на воздух моей детской комнаты, куда прилетала птица. Этот запах кожаных чемоданов и деревянных сундуков, наполненных не только вещами бытового назначения, но и историей многих поколений, я не мог спутать ни с чем. Это как шоколадные конфеты, как свечки в виде гномов, как почерневшие иконы.
– Что вы хотели, – вдруг спросил тонкий голос, хриплый от долгого молчания, молодой и очень бледной женщины.
– Мы пришли издалека. В ваших краях оказались случайно, – начал кто-то из нас, – нам нужен ночлег.
– В нашем городе нет гостинец. Лучше поезжайте в другой.
– Добрая девушка, мы в дороге кажется уже целую вечность. Рядом кроме ледяной пустыни ничего нет. И города мы здесь не видели. Ваш дом единственный в радиусе 30 километров.
Женщина безразлично смотрела поверх наших огромных из-за налипшего снега шапок. От её анемичного вида становилось ещё холодней. Она безмолвно постояла около полминуты и, не ответив, закрыла за собой дверь.
Нас охватило молчаливое отчаяние. Ночь, холод, неминуемая гибель – такая беспощадная леденящая картина рисовалась в нашем воображении, но никто из нас троих не произнёс и звука. Все как один повалились в сугроб, и может быть впервые каждый из нас увидел зимнее ночное небо в таком образе. Оно абсолютно не давило, а как будто говорило: «Поднимись ко мне, если сможешь! Отсюда видна божественная картина, но она мне наскучила. Я хочу показать её тебе. Пожалуйста, поднимись ко мне!» Ночь особенно светла на снежном пляже.
– Прошлой ночью я опять помешал Наполеону. Он не взял Москву. Но пройдоха Шекспир всё перепутал, пролил чернила на рукописи, и Рим сгорел. – Вдруг мой голос неожиданно прервал тишину.
– Ты врёшь, – безразлично сказал кто-то.
– Нет, он не врёт. Я был свидетелем – Рим в огне. – Отозвался третий. – Все ангелы прилетели посмотреть, что Шекспир сделал с их городом.
– И что же будет?
– Надеюсь этой ночью всё изменить. Но это будет сложно! Ох, как же это будет сложно! Наполеон взбешён и клянётся при следующей встрече убить меня. А я один и вас, друзья мои, в эти минуты рядом нет.
– Ты же знаешь.
–Знаю, знаю…
Неожиданно маленькая дверь опять отварилась, и тонкий голос той молодой женщины пригласил нас вовнутрь. Прошло не больше десяти минут после нашей последней с ней встречи, но её вид очень изменился. Казалось, что теперь она даже рада вдруг нагрянувшим гостям. Мы по одному, нагибаясь в проходе, чтобы не зацепить головой дверной проём, проследовали во внутрь дома. Он оказался больше, чем представлялся снаружи. Два этажа были устроены так, что нижний занимал всю плоскость дома, а в верхнем находилось ровно четыре комнаты, которые размещались по его бокам. На второй этаж вела ветхая, но широкая лестница.
– Ваши комнаты, – женщина показала на три двери, которые находились на одной стороне дома и шли одна за другой по балкону-коридору, – скорее размещайтесь и спускайтесь к столу.
Большой дубовый стол стоял посреди первого этажа и, когда мы, раздевшись, спустились вниз, дымился приготовленным кем-то ужином. Но нас не очень удивила скорость, с которой была приготовлена трапеза – мы были очень голодны. За столом нам было не до разговоров, но женщина, видимо из-за хронического отсутствия собеседника, оказалась очень любознательной и завалила нас вопросами, на которые мы по мере насыщения с удовольствием отвечали.
– Откуда же пожаловали наши гости? – с каким-то приватным лукавством поинтересовалась она.
– Мы вообще-то не так давно знакомы и судьба свела нас троих по пути сюда. До этого мы жили в разных городах, странах, частях света. И вот случилось так, что мы оказались на одной дороге.
– Как же так произошло?
– Это долгая история, добрая девушка.
– У меня есть время и, насколько я знаю ваше положение, у вас тоже.
– Вы право любознательны. Что ж я готов начать. Но, держу пари, вы не поверите не единому моему слову.
–Посмотрим. Но прежде начните.
И я начал.
– С самого детства меня окружали разные странности. И не знаю, происходило ли всё это со мной потому, что моя мать была ведьмой или потому, что ко мне в комнату, когда я был грудным ребёнком, прилетела странная птица, но только я всё время попадаю в странные ситуации, что само по себе для меня стало обыденно. Да, когда каждый день с тобой что-то происходит, ты привыкаешь. Вот, например, мой брат был нормальным человеком. Он был старше меня, и с ним ничего такого не происходило как со мной. Но история его жизни – это печальная история. К двадцати пяти годам он стал параноиком – ему казалось, что за ним следят демоны, которые непременно при первой возможности его растерзают. Он никогда не видел их, но холодные взгляды, которые он только чувствовал, в буквальном смысле холодили ему кровь. Температура его тела по ночам никогда не превышала 30 градусов. Под конец он совсем перестал спать. Всю ночь он сидел под иконами, сжимая в руках ружьё. Доктор сказал, что прогноз его болезни очень плохой, и «этот парень долго не протянет». Но однажды мой брат привык к тому, что за ним следят, и сам вылечился. Я помню его радостное лицо в день прекрасного и неожиданного исцеления. Первый раз за прошедший год его страшной болезни я увидел, как он улыбается и даже шутит по поводу моих сверхъестественных неудач. Но на следующее утро его нашли истерзанным. Как рассказывают, сам я этого не видел, его лицо и тело было настолько изуродовано, что даже врачи не могли на это смотреть и либо зажмуривались, либо отворачивались, чтобы их не стошнило. На нём были следы невероятно острых зубов и загнутых крючком когтей, которые медленными, но сильными движениями вскрывали плоть несчастного.
Бедный мой брат…
– Я вам искренне сочувствую. А всё-таки хочется знать, что же с вами такого происходит, что нам простым смертным не испытать?
– Ну, например, однажды, когда мне было 11 лет, я ни с того ни с сего превратился в карликового вислоухого слона. Это произошло утром, как и большинство чудес, происходящих со мной. Я проснулся в клетке. Как оказалось потом, я был научным экспериментом какого-то пражского учёного, который на моём вислоухом карликовом примере старался растолковать полу спящим студентам, что расовое нетерпение основывается только на несоответствии с морфологическими «нормами» данной популяции и, что и для человека, и для животных такая дискриминация так же естественна, как ухаживания за противоположным полом.
Однажды я проснулся на бетонном полу Исаакиевского собора в Петербурге. Это случилось ещё задолго до восхода солнца, и прихожан в огромном помещении собора не было. Я действительно перепугался. Такое величие колон, огромного стеклянного купола, росписей стен и потолка в мерцающем свете свечей заставили меня по настоящему запаниковать. Я думал, что, если сейчас кто-нибудь сюда придёт, то, приняв меня за вора, убьёт сразу и без расспросов. Я поднялся, вытер слёзы и побрёл к одной из огромных дверей. Она была либо заперта снаружи, либо оказалась слишком тяжёлой для моих слабых рук. После того как я исследовал остальные двери, я осознал безвыходность моего положения и пошёл осматривать собор. Это неописуемое великолепие заставило меня вдруг упасть на колени и начать молиться, что до этого я никогда не делал. И произошло чудо: хрустальный голубь, всё это время висевший под куполом собора, вдруг спустился и повис в воздухе прямо над моей головой. Я во второй раз за утро начал прощаться с жизнью, когда увидел, как голубь с бешеной скоростью несёт меня к стеклу. Но уже через секунду моему взору представилась панорама Санкт-Петербурга, погруженного в утреннюю зимнюю дрёму. Мы пролетели прямо через стекло купола, не разбив его, как приведения. Потом, однажды, я опять вернулся в Исаакиевский собор, но уже в виде смальта в мозаике, откуда я наблюдал за службой. И кем мне только не доводилось быть, и где я только не был за свою жизнь. Страшно подумать.
– А может, это всё вам только приснилось?
– Может, но только при том условии, что и вы мне сейчас тоже снитесь.
– Хорошо. Ну а что же вас сюда привело? Или, может, вы прилетели на хрустальном голубе?
– Может и прилетел… Хе-хе. Дело в том, что я не мог больше оставаться в своём родном городе. Мне там всё вдруг опостылело. Причиной этого явился странный природный катаклизм – в моём городе перестали меняться день и ночь. В любое время суток за окном светило радостное солнце, которое никак не желало сойти с середины неба. Поначалу это меня обрадовало, я даже с иронией подумал, что ни какие изменения в моей жизни даже самые сумасшедшие не могли меня так удивить, как это природное постоянство, но после меня всё вдруг стало раздражать. Только представьте: время девять часов вечера, а проклятое солнце висит над крышами уставших домов и воздух совершенно как днём пыльный. И так целую вечность. Сутки за сутками. По вечерам я стал забираться на Холм сонных лягушек, самую высокую точку города, и до боли в глазах впивался в небо в той его стороне, откуда обычно набегали сумерки. Иногда воспоминания обо всех прожитых ночах прозрачных и свежих переворачивали мой желудок и отзывались ломотой в горле. Я вспоминал, как красиво умело садится за горизонт это чёртово солнце, как я мальчишкой торчал весь вечер у окна или бродил по аллеям, мокрый асфальт которых окрашивался в рыжий или сиреневый цвет. Как глубокой ночью я открывал окно, и воздух чуть сладкий от лунного света вливался в мою захламлённую комнату и уносил с собой все негативные эмоции, все разочарования. А теперь всё оказалось в прошлом и возможно навсегда. Вы, наверное, думаете, что я слишком сентиментальный? Отнюдь. Я остался один в пусть маленьком, но городе. Остальные горожане или умерли по непонятным причинам, или уехали, так я, во всяком случае, думаю. Только не на улицах, не в магазинах, не в домах не было ни души. Теперь мне открылась новая перспектива – умереть в одиночестве. И вот в один прекрасный вечер я по привычке пошёл на холм, и опять ничего не изменилось. Часы показывали ровно полночь, когда я поднялся на ноги и под палящим солнцем побрёл, куда глаза глядят. Вот вам моя история.
Хозяйка задумчиво улыбнулась, потом привстала и потянулась к чайнику.
–Должно быть, с вами тоже произошла необычная история, если вы вдруг оказались здесь? – разливая чай по глиняным чашкам, спросила женщина одного из моих попутчиков. Этот парень был крайне не разговорчив, и если он и открывал рот, то говорил напрямик и «по существу». На лицо он был туповат, но всегда задумчив и угрюм.
–Нет. (долгая пауза) Я просто шёл, а тут они нагрянули сзади, как черти, – пробормотал он и уставился в свою чашку. Женщина сжала губы и пожала плечами. Всё вдруг погрузилось в угнетающую тишину, которая забилась в уши и начинала гудеть.
– Позвольте мне, – прервал воцарившееся молчание мой третий попутчик, – я расскажу вам свою историю. Только она не настолько необычна, как предыдущая, а я бы даже сказал самая обыкновенная, но всё же я хотел бы её поведать. В моей стране всё изменилось с пришествием нового короля, которому и дела не было до государственных забот. Всё своё время он проводил в пирах и кутежах. Его окружали люди исключительной подлости и извращённости. Но это было ещё четверть беды, главное зло для государства представлялось в лице его фаворитки. Эта женщина всю свою жизнь добивалась звания любовницы самого короля, так как была не из самого знатного рода, а страсть к власти и роскоши распаляла её ум с самого детства. Она добилась всего, что у неё было благодаря нечеловеческому упорству и неземной красоте. Про неё говорили, что она ангел с душою дьявола. С её появлением в царской спальне в стране стали править не справедливый закон и честь, как раньше в годы славной истории королевства, а пьянство, разврат и бог его знает какие ещё пороки. Всеобщее сумасшествие захлестнуло столицу. Люди превратились в вампиров, жаждущих крови и вина. В их жизнь такое изменение влилось не заметно. Все произведения нового искусства пропагандировали безудержное веселье, беспечную тупость и жестокость. Те же авторы, которые пытались обличить бесстыдство и говорили о неизбежности божьего суда обвинялись в старомодности взглядов и их либо высмеивали, либо игнорировали. Самых ярых противников воцарившегося «порядка» казнили или высылали из страны. Такое стало общество, такими стали люди. Признаюсь, что, и я со временем незаметно для себя поддался всем искушениям сразу и как будто осатанел. Каждый день я просыпался или на кровати какой-нибудь новой женщины или прямо на брусчатке грязной улицы совсем голый, или в одежде дворянина, за ночь превратившуюся в лохмотья. Потом я кое-как добирался до дома и до вечера не поднимался с постели. Такая жизнь длилась долго, но она продлилась бы ещё дольше, если бы не болезнь, которая меня скрутила так, что я оказался прикованным к пастели. Меня парализовало, и я не мог уже выпить и стакана воды, не обратившись стоном за помощью (говорить я тоже разучился). С каждым днём моё положение всё ухудшалось и ухудшалось. Те врачи, которые приходили меня лечить были неучами и шарлатанами. Они только и делали, что рассказывали об ужасных последствиях, которые меня ожидали в случае не лечения моей болезни (название, которой они выдумывали на ходу) и тем самым высасывали последние деньги у моих бедных родственников. Но однажды, когда мне уже казалось, что я лежу в гробу и меня жрут черви, ко мне в комнату зашёл старик Гоб. Он подошёл и сел ко мне на кровать, что из-за боязни заразиться не делал ни один из шарлатанов. Пристально посмотрел в измученное болью лицо и, положив руку на мой лоб, сказал: «Сейчас вечер и тебе пора спать, но завтра утром ты встанешь, своими ногами дойдёшь до кухни и выпьешь кувшин воды. Так будет. Но запомни: твой единственный шанс выжить – это стать аскетом, уйти из этого утонувшего в грехе города. Прими эти слова в том смысле, в котором должен принять. Будь счастлив.» Вдруг мне стало очень жарко, пот струйками стекал по лицу и спине, всё поплыло перед глазами, и я уснул. На следующее утро всё было так, как сказал старик. О, чудо: я был абсолютно здоров. Всё, что для меня долгое время казалось ушедшим в прошлое, вдруг начало приобретать новый смысл. И вот вечером этого же дня я вышел из застав города. Таким свободным и счастливым я себя не чувствовал никогда. Когда же я почти выходил за границы страны, меня нагнало сообщение о бушующей в столице революции. Человек, принёсший это известие, волей судьбы оказался в очаге действий, и он клялся, что история человечества не помнит такой беспощадной резни, какая происходила в это время в столице. На улицах валялись обезображенные трупы, и кровь хлестала горной рекой по городским закоулкам. Так я оказался в пути, а мои бедные мать и отец остались доживать свои годы в муках чистилища.
Когда он закончил и опустил голову, все продолжали молчать. Оглядев с каким-то новым странным вниманием наши заветренные, небритые лица, женщина вдруг начала дико смеяться. Мы переглянулись, поблагодарили её за ужин и попросили разрешения удалиться в комнаты, чтобы отдохнуть.
В комнате было тесно, но уютно. Я улёгся на покрывало кровати и, прикрыв глаза, стал вытягивать спину и конечности. Я испытал блаженство знакомое только войну, который после долгого похода всё-таки стянул с себя тяжёлые и тесные сапоги. Только я прикрыл глаза, как унёсся далеко от этого дома. Туда, где меня уже ждали.
– Вы задержались, – послышался хриплый голос из темноты только ещё проясняющейся картины, – Наполеон уже на горах. Его войско головорезов приведено в боевую готовность. Что на этот раз вы мне предложите?
Я узнал строгое лицо старика. В свете догорающей свечи оно выглядело особенно старым и было как будто вылеплено из воска. Он вытер перчаткой пот со лба и отошёл в тень, где стоял топчан, сел и отчаянным резким движением крепко сжал голову.
– Мне нужно время, и я всё исправлю, – сказал я, удивившись решительности своей интонации.
Я повернулся и вышел из палатки. В около ста метрах от меня, над обрывом, в самых простых неподвижных позах сидели ангелы с одной стороны освещённые луной и звёздами, с другой – красными бликами огня. Я подошёл к самому краю, и мне открылось неописуемое зрелище великого пожара. Внизу полыхал город, но кроме треска огня ничего не было слышно. Все молчали. Лица застыли. Обнажённые колени и руки, окрашенные ровным цветом пламени, были неподвижны. Всё предалось безмолвному созерцанию. Но вдруг как будто из глубины огромного костра стало пробиваться гнусавое и неприятно пронзительное пение, и я снова очутился в коморке на кровати. Прислушавшись, я выяснил, что звук исходит с первого этажа. Я выглянул из двери и увидел, что моим попутчикам тоже не спится и они так же, как и я, смотрят в щёлку приоткрытой двери. На первом этаже, около камина, бешено с каким-то остервенением раскачиваясь на кресле-качалке, сидела старуха и замогильным голосом что-то распевала. На ней было чёрное кружевное платье и такая же чёрная старомодная шляпа. Около неё на коленях с подносом стояла та женщина, которая и пустила нас в дом. Её вид был снова бледным и отсутствующим. Вдруг старуха, с диким смехом, обернулась, и мы увидели поистине ужасающую картину. Чёрные безумные глаза, шамкающий беззубый рот не производили такого ужасающего впечатления, как растёкшиеся по морщинам тушь и губная помада ярко красного цвета. Мы как по команде захлопнули дверь и защёлкнули замок. Я лёг на кровать, но сомкнуть глаз я уже не мог. Противная холодящая кровь песня отражалась в каждом углу дома до первых лучей света.
Утром, когда всё стихло и моё сердце успокоилось, я заметил, что комната стала совсем другой. Она не увеличилась, и её интерьер не изменился, но весеннее заспанное солнце заливало всю комнату и поднимало пыль так, что казалось, со мной опять стали происходить чудеса, и я опять нахожусь в другом месте.
За окном заверещали первые птицы, и только я успел об этом подумать, как они тут же замолчали. Позабыв о бессонной ночи, меня охватило весеннее настроение, и я, прокравшись на цыпочках через весь дом, ушёл гулять по ещё голому полю. Как хорошо! Только в открытом море и в степи можно увидеть такой чистый горизонт без примесей гор, деревьев и домов. Когда наше ночное прибежище ушло из поля моего зрения, я улёгся на сырую, но почему-то дышащую теплом землю и стал полной грудью вдыхать прозрачный воздух, излучающий полезные витамины. Я опять увидел небо. Оно было в виде огромного точной формы купола и, так же как и вчера, звало к себе. «Уже совсем скоро», – сказал я, поднявшись с земли, и побрёл обратно.
Когда я пришёл, в доме все уже сидели за столом и, как вчера поглощая кем-то приготовленный завтрак, вели спокойную беседу. Мне ничего не оставалось, как поздороваться и присоединиться к трапезе.
– Вы всё ещё принципиально не хотите ничего рассказывать, дорогой гость, – никак не могла угомониться женщина и опять обратилась к угрюмому моему попутчику, – правда очень интересно.
– Я вам безо всяких историй скажу, что я просто умер, просто сдох!