На златом крыльце сидели

Роман-сказка


1.

Шёл 2037 год. Огромной Россией правил Верховный Правитель, обладающий ничем не ограниченной властью. Он решал вопросы войны и мира, жизни и смерти. Он был Верховным судьёй и самым главным физкультурником, и вообще самый главным...

Невысокий, спортивный, с узким продолговатым лицом, на котором редко появлялась улыбка. Казалось, он никогда не бывал весел, всегда чем-то озабочен. Иногда на его лице появлялось выражение растерянности, беззащитности и даже какой-то инфантильности. Казалось, подойдёшь к нему, ткнёшь пальцем, а он и упадёт.

Это было ложное впечатление.

Когда Верховного Правителя показывали в спортивном зале во время тренировок, все видели, что у него отличная мускулатура, ловкие движения и фантастическая реакция. Играя в волейбол, он так ловко выпрыгивал над сеткой и резко бил в самые неожиданные места, что это вызывало восторг публики. В пятьдесят семь лет не каждый волейболист смог бы вот так!..

Жизнь Верховного Правителя проходила на виду у народа, и он понимал, что от того, какое у него настроение, такое же оно будет и у жителей его страны. Его называли Всенародным Величеством, и он не возражал, хотя это звучало и не очень демократично, но, нужно признать, что ему было приятно.

Он любил выходить в народ. Любил прийти в школу на первый звонок и подержать девчушку-первоклассницу на руках. На заводах глубокомысленно ходил в каске при открытии новой доменной печи. Заботливо интересовался здоровьем, заходя в белом халате в палату новой больницы в окружении целой свиты профессоров. А на спортивных праздниках радовался, как простой гражданин, забитому голу, мог засвистеть и со страшным блеском в глазах закричать: «Шайбу!».

Всенародное Величество был всеобщим любимцем. Его портреты помещались не только на денежных купюрах наивысшего достоинства – в миллион рублей, но и во всех войсковых частях, в кабинетах чиновников, в школах и даже в детских садах.

И только наиболее близкие к Всенародному Величеству министр финансов Денежкин Пётр Акимович, министр здравоохранения Таблеткин Бром Валерианович, руководитель ФСБ Хватов Иван Иванович и некоторые другие позволяли себе называть хозяина Лысым, а иные недоброжелатели даже Черепом. Он терпеть не мог никакой растительности на лице. Дважды в день брился и даже приказал сбрить брови, что придавало его лицу необычный вид. О своих прозвищах он прекрасно знал и не обижался. А стричься так он привык ещё со времён молодости: спортсмену длинные волосы ни к чему. А он был спортсменом – мастером спорта по плаванью, волейболу и лыжам. Миллионы молодых спортсменов по всей стране носили такую же причёску. Она считалась у них особым шиком.

Верховный Правитель прекрасно владел собой, был властным и всегда добивался цели. Но иногда его грызли сомнения, о которых никто не догадывался. «Когда-то повелители Египта, – думал он, – могли приказать Солнцу скрыться в чёрной ночи или подняться в небо, вызывая восторг. Мне бы так… А я что умею?! Почти ничего. И на вершине власти оказался случайно. Посчитались тогда: «На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич…». Мне повезло. Я оказался сапожником. Так и стал Верховным Правителем… А теперь тяну этот воз! Но, раз уж так получилось, то я буду выполнять свой долг до конца.

В далёком восемнадцатом веке в России существовал такой обычай: призывают в армию крестьянских парней. Выстраивают на плацу, ещё обутых в лапти, и считают. Каждого десятого выводят их строя и – на флот! Каждого пятого – в артиллерию! Каждого пятидесятого – поваром! Каждого семидесятого – музыкантом! А каждого сотого – в полковой театр! И не спрашивали ни о желаниях, ни о способностях или наклонностях. Что мужику приказывали, вот то он и делал: маршировал, стрелял, варил кашу, чистил орудия, бил на барабане или исполнял роль в театре. И попробовал бы не выполнить приказа – выпороли бы розгами, а то и сквозь строй бы пропустили в назидание другим.

Вот так и я – простой  подневольный мужик. Приказали стать Правителем – я и стал им».

Был ли он так уж искренен в этих своих сомнениях – уже другой вопрос. Но то, что служить хотелось честно и до конца, – это абсолютно точно. Для него идеалом была работа. Даже если работа умственная, даже если это размышления и сомнения, даже если это отдых для того, чтобы набраться новых сил – и тогда это для него было работой, которую он старался выполнять так, как это должен делать первый человек своей страны. Он никогда не забывал, что он – Всенародное Величество.

Правитель редко сидел на одном месте, был в постоянных разъездах. Любил бывать в своей резиденции в Сочи… Как метеор, вдруг появится в здании Правительства. Скажет несколько слов перед камерами и исчезнет. То на подводной лодке мчит в глубинах Мирового океана, то на современном военном истребителе поднимется ввысь и через час окажется за тысячи километров от столицы. Где он в следующий раз всплывёт или куда приземлится, никто не знал. Даже глава его администрации. Его поведение было непредсказуемым и не поддавалось анализу.

На каждой государственной даче была вертолётная площадка, и его гости, впрочем, как и он сам, редко пользовались машинами. Пробки на дорогах, казалось, были непреодолимы, а после того, как в порыве демократизации он отменил правительственную полосу и мигалки, добраться на машине куда-либо стало просто невозможно. А он любил проводить совещания то на даче под Сочи, то на живописном берегу Байкала.

Резиденция на Чёрном море – Бондарев Ручей – была его любимым местом. Там он принимал и иностранные делегации, и собственных министров. Летом тенистые аллеи уходили вдаль, воздух благоухал ароматом цветов и хвойных деревьев. Он любил бродить по саду с каким-нибудь гостящим у него главой иностранного государства или лауреатом нобелевской премии и обсуждать текущие проблемы. Но это – в тёплое время года, а сейчас была зима, и даже в сочинской резиденции было промозгло и холодно.

В своей питерской резиденции он бывал тогда, когда нужно было проводить официальные встречи с высокими гостями, президентами или королевами, с духовными лидерами или шейхами. Вот и сейчас ему нужно было торчать в Петербурге, так как ожидался приезд президента Франции.

Общался с миром он, используя выделенный телекоммуникационный канал. У его стола стоял пульт с множеством кнопочек, которые светились зелёными огоньками. Стоило только нажать кнопку –  на противоположной стене вспыхивал огромный экран и появлялся вызываемый человек. Можно было с ним говорить, обсуждать какие-то вопросы и быть уверенным в том, что тебя не подслушают. Правительственный кабель тщательно охранялся, а передача сигнала велась с кодировкой. Шифр такой расшифровать было невозможно.

Сегодня он не хотел никого видеть. Шутка ли – наступил 2037 год! После того, как ровно два года назад в автомобильной катастрофе погибла его жена, новогоднюю ночь он проводил в одиночестве. Ехать к родственникам в Ростов не хотелось. Да и кто там остался? Племянница? Так что вся личная жизнь у него проходила там же, где и служебная.

Верховный Правитель не злоупотреблял алкоголем и мало курил, скорее, чтобы показать окружающим, что ничто человеческое ему не чуждо. Но он настрого запретил фотографам и телевизионщикам показывать его курящим или в подпитии. В России в конце прошлого века уже был президент, который не выходил из этого состояния неделями и делал такое, что очень скоро растерял свой авторитет.

Зато он любил спорт. Впрочем, и его предшественники тоже любили то теннис, то борьбу, то спортсменочек. И курение им не мешало.  С какой наглой самоуверенностью держал Черчилль в своё время сигару в зубах. А как величественно курил свою трубку Сталин?

И Верховный Правитель любил в кабинете, когда никого не было, раскурить трубку, которую ему подарил венесуэльский правитель Арнольдо Монтеро. Она была сделана из особого сорта дерева и инкрустирована золотом.  Табак ему передавали из Кубы. За много лет он к нему привык и другого уже курить не хотел. А уж когда у тебя в руках трубка с золотым мундштуком, легче было решать любые государственные проблемы.

Иногда он раскуривал трубку мысленно, иногда заменял трубку на огромную манильскую или гаванскую сигару – столь же воображаемую.

И сейчас Верховный Правитель мысленно выпустил струю дыма и улыбнулся.

«Мы пережили время быстрых карьер. Кем я был лет тридцать назад? – размышлял Правитель. – А теперь?!».

Работал он тогда в администрации. Однажды понадобился достойный кандидат в преемники. А где такого возьмёшь, чтобы во власти не стал ворошить старые делишки и отменять все прежние договорённости? Хозяин и пригласил тех, среди которых видел своего приемника, и велел посчитаться… На златом крыльце сидели…

Верховный Правитель отошёл от окна, держа в руках воображаемую трубку… Сегодня он никого не ждал. Дела в стране и в мире шли хорошо, и хотя бы в выходной день можно было позволить себе немного расслабиться.

Величественная Дворцовая площадь, расстилавшаяся перед ним, выглядела как всегда торжественно. От белого снега она казалась чистым листом бумаги, на котором нарисована какая-то схема. Ангел, стоящий со своим крестом посередине схемы, напоминал ему  о том, что всё в этой жизни имеет свой центр, своё начало и свой конец. «Ангел на величественной колонне стоит там, нарядная Новогодняя ёлка, – там, а я здесь. Всему своё место…».

А всё-таки хорошо, что он имеет возможность при необходимости свою резиденцию переносить из Москвы в Санкт-Петербург. Москва слишком многолюдна и безлика. На фоне многомиллионного города Кремль со всеми его атрибутами величия выглядит просто маленьким закутком. И совсем другое дело здесь, в Питере. Он меньше Москвы; суровый климат многих отпугивает, особенно шумных выходцев из южных окраин.

А снег всё падал и падал…

– Да когда же он, наконец, прекратится! – пробормотал Верховный Правитель с досадой.

И, словно по волшебству, снегопад пошёл на убыль. Правитель усмехнулся:

– Вот бы так всегда было! Что захотел, то и свершилось…

Сам же себе и задал вопрос:

– А чего бы я хотел такого необыкновенного, чтобы оно свершилось? Процветания моей стране – ну это само собой разумеется. А для себя – чего бы я хотел? Чуда хочется. Иногда просто хочется чуда…

На площади появилась снегоуборочная техника, расчищающая дорогу к дворцу.

Верховный Правитель досадливо поморщился. «Это что? То самое чудо, которое я заказал? Так красиво было, пока снег лежал себе и лежал на площади. Ведь это и было чудом! И вот теперь его убирают… И кому он мешал?».

Сам же себе и возразил: «Красота – это, конечно, хорошо. И это чудо. Но есть ведь и такое понятие, как необходимость. В данном случае: государственная необходимость. В государственных интересах сделать так, чтобы транспортные подступы к резиденции были свободны. И тут уж не до красоты! И не до моих капризов…».

Мысленно покурив немного перед окном и полюбовавшись на Дворцовую площадь, он подошёл к камину, выбил пепел из воображаемой трубки на решётку, подкинул уже вполне реальных дровишек и засмотрелся на языки пламени. Он любил топить камин сам, хотя и не всегда получалось выкроить на это приятное занятие время. Обычно камин топил подполковник Ковалёв, рослый и крепкий деревенский мужик. Ему ничего не стоило скрутить кочергу узлом, а потом снова выпрямить. Верховный Правитель шутил: «Тебе бы, Дмитрий, только дрова на санях из лесу возить или орудовать кувалдой где-нибудь в деревенской кузнице!». Тот козырял и бодро отвечал: «Готов к любым заданиям, ваше Всенародное Величество!».

Однажды Верховный Правитель, глядя на его монументальную фигуру, сказал:

– Эх, пригодилась бы твоя силушка в России лет этак двести тому назад. Когда ещё можно было что-то изменить к лучшему. А теперь от тебя только и пользы, что ты лучше всех топишь мой камин да дровишки собственноручно накалываешь для него.

Ковалёв по привычке вытянулся в полный рост и рявкнул:

– Готов к выполнению любого задания. Можете на машине времени забросить меня куда угодно. Я там со своими орлами из охраны такой порядок наведу!

– Верю, верю, Дмитрий! – грустно проговорил Верховный Правитель. – Тебя и в бой бросить можно, и с десантом высадить куда угодно – хоть в Африке, хоть в Антарктиде, но только ты мне здесь нужнее всего. За камином моим следи, когда мне не до него, да меня охраняй. А с машиной времени – беда: машину времени ещё не изобрели. Учёные говорят, что и не изобретут её никогда.

Подполковник усмехнулся:

– Да вы же сами, ваше Всенародное Величество, всегда говорите, что этим учёным доверять нельзя. Они то одно говорят, то другое. У них семь пятниц на неделе. Только и знают, что дезинформируют. Так что, может, ещё и изобретут – чем чёрт не шутит! Вот тогда и вернёмся в прошлое и переделаем этот мир к лучшему.

– Ничего не выйдет, Дмитрий. И учёные на этот раз не врут.

Дмитрий развёл огромными ручищами и сказал:

– Жаль, если так.

– Жаль, жаль, – многозначительно проговорил тогда Верховный Правитель.

И вот сейчас ему хотелось смотреть на огонь, слушать потрескивание дров и думать.

Засмотревшись на языки пламени, он вдруг вспомнил своё далёкое детство, свою юность.


Родился Верховный Правитель Николай Петрович Волков в 1980-м году в городе Ростове-на-Дону. Его отец, Пётр Григорьевич Волков лет на пятнадцать старше матери, был кадровым военным, дослужился до звания полковника, и в 1985 году переведен на генеральскую должность в оперативный отдел Генерального штаба армии в Москву. С тех пор семья Волковых бывала в Ростове лишь наездами во время отпуска.

Мать, Елена Антоновна, была учительницей иностранных языков и с раннего возраста обучала сына английскому и французскому языкам.

Ещё в школе он отличался от остальных детей тем, что учился только на пятёрки. Для него это было делом принципа.

Николай был среднего роста и, когда мальчиков выстраивали на уроках физкультуры, он всегда норовил стать первым. Родители объясняли ему, что не это в жизни самое главное. Хочешь быть первым – учись лучше всех, умей делать то, чего другие не умеют.

С детства Николай активно занимался в различных спортивных секциях, любил ходить в походы. Всё это дало в итоге прекрасную фигуру, отличную осанку и ловкость в движениях.

Находчивый, остроумный, он любил фантазировать. Часто представлял себя королём какого-то необыкновенного сказочного царства. Позже, уже в школьные годы, увлёкся историей. Его увлекала личность Петра Первого. Однажды, когда вместе с учениками своего класса он был в Петербурге на экскурсии, увидел Медного Всадника. Этот образ потряс его. А потом он прочёл поэму Пушкина: маленький человечек убегает, а за ним, готовый растоптать его, грозно скачет Медный Всадник! Вот это образ! Не зря же говорят «быть на коне» в значении быть хозяином положения!

В последних классах школы он стал задумываться над своим будущим. Отец рекомендовал поступать в военное училище. Николаю же хотелось поступить в самый престижный вуз страны. Золотая медаль, хорошее знание трёх иностранных языков, высокое положение отца обеспечили ему такую возможность, и Николай поступил в МГИМО.

В отличие от «золотой молодёжи» того времени, Николай весь отдавался учёбе, допоздна сидел в библиотеках, читал иностранные газеты, увлекался мировой экономикой.

Следующий шаг, который он предпринял, был ещё более невероятным. На втором курсе он успешно женился.

Его молодая сокурсница Галина Невзорова была дочерью олигарха Бориса Невзорова. Того самого, у которого по непостижимой причине оказались в руках богатейшие недра Западной Сибири.

Свадьба, по просьбе молодых, была довольно скромной. Николай не хотел привлекать к себе излишнего внимания. Гораздо более важным ему представлялось понравиться папе жены. Что он и сделал.

Галочка была единственной дочерью, и поэтому могущественный олигарх возлагал большие надежды именно на мужа своей наследницы. Важно было дело своей жизни оставить на верного человека, который сумеет продолжить его.

В 2003-м году Николай с блеском окончил учёбу в МГИМО и оказался в администрации Правителя. Он с энтузиазмом стал работать, до глубокой ночи готовил различные справки, требовал у различных чиновников какие-то цифры и сводил их в таблицы. Давал подробную сводку о том, в каком положении эта же самая проблема в других странах мира. Работой молодого сотрудника начальник аналитического отдела администрации был доволен.

Уже тогда Николай понял, какое влияние на Правителя имеют богатые люди страны. Иногда ему казалось, что он не свободен в своих решениях, и думал, что если когда-нибудь станет Верховным Правителем, постарается избавиться от этой зависимости. Но понимал, на что способны такие люди, когда затрагиваются их интересы.

Все последующие годы Николай с упорством карабкался к вершинам власти. В 2012-м году он уже – заведующий аналитическим отделом администрации Правителя, в 2016 году  Николай Волков возглавил администрацию, а в 2021 году  волею случая Николай Волков стал Верховным Правителем России.

Это было то, о чём он и мечтал: стать королём волшебной страны и делать в ней всякие чудеса. И вот он стал. Россия – куда уж волшебнее! А он – король в ней. Вот только с чудесами не всегда получалось…

Предстояла большая и трудная задача: освободиться от зависимости богатеев и кланов, обеспечить мир и счастье в стране, в которой ни того, ни другого никогда не было, и самое главное – найти преемника. Были случаи, когда хозяевами страны становились просто по факту своего рождения, а иногда и сами себя назначали – восходили по трупам к вершинам власти и царствовали. «Власть не даруется, а завоёвывается», – вспомнил он слова одного своего министра.  А тут всё демократично: были выборы. Он и сам не верил, что такое может случиться. Разные институты предсказывали победу совсем не ему, а «представителю правящей партии», которого все называли королевичем. А выбор пал на сапожника! Его рекомендовал предшественник. По каким признакам, один Бог знает. В России раньше власть наследовали, потом завоёвывали, а теперь – передают. Так он и стал Верховным Правителем.

Но доползти до власти – полдела. Нужно было окружить себя преданными людьми, расставить их на самые значимые посты и набирать очки, рейтинг. И теперь нужно было найти не только приемника, но и обеспечить себе безбедное существование, сохранить власть и влияние на жизнь страны, тем более, что он искренне считал, что всё что он делает – делает на благо России.

Дотошные корреспонденты, в самом начале его правления спрашивали:

– В вашей программе так много жестокости. Как вы думаете управлять страной? При этом вы говорили о приверженности демократии.

Он тогда ответил этим писакам, и его ответ тут же распространили по всем средствам массовой информации:

– Жизнь – жёсткая штука, – сказал он. – Жестоким всегда поклоняются, а слабых свергают…

– Так думает народ? – допытывались журналюги.

– Конечно! Я всегда опирался на народ, на своих избирателей.

Уже  после того, как журналисты ушли, проговорил сам себе:

– Народ вообще не думает. Да ему это и не нужно вовсе. Ему нужны хлеб и зрелища. Я ему дам и то, и другое! А чтобы думать – у него для этого есть Верховный Правитель.

В ряде городов уже при жизни установили ему бронзовые памятники. Где-то в центре России поставили гранитный памятник даже его собаке…

Правда, злые языки поговаривали, что это всё, мол, культ личности. Злопыхатели! Всё им неймётся. Диктатор Бразилии Жоан Фулженсио, заливший страну кровью, или премьер-министр Индонезии, получивший неограниченные полномочия после кровавого военного переворота, – это ведь и в самом деле печальные примеры полного отсутствия демократии. А в Бразилии население голодное и злое. Детей выгоняют на улицу, жрать нечего. А у нас?! Есть, правда, сволочи, которые роются в мусорных жбанах. Так не потому, что жрать им нечего. Привычка у них такая, рыться в дерьме. А так у нас стабильность и порядок. Особой роскоши ни у кого нет, но ведь не голодают же! Каждый сидит на своём месте и работает там, где ему велено, делает своё маленькое дело. Если ты очень уж умный, то тебя рано или поздно заметят – обучат тому, чему надо. А если нет, то и незачем тебе знать лишнего. От знаний все беды. Дюже умные – они всегда что-нибудь придумывают такое, что после этого проливается кровь. Добывать газ, нефть, золото и другие полезные ископаемые, строить дороги, обслуживать железнодорожные и шоссейные пути между Востоком и Западом, работать отвёрткой или гаечным ключом в сборочных цехах – на это много ума не надо. Ну, ещё там на курортах – подай-принеси. Официанты и горничные должны, конечно, поприличнее выглядеть, чем рабочие конвейеров, но и им нужно чётко указывать на их место…

Вон в Китае какой порядок навели: три миллиарда человек, а каждый в точности знает своё место. В стране нет ни преступности, ни оппозиции, ни проституции, ни наркомании – мир и спокойствие. Нам, конечно, ещё далеко до китайского порядка – у них специфический менталитет, отшлифованный тысячелетиями существования китайской империи. Но когда-нибудь и мы их превзойдём.

Взгляд Верховного Правителя упал на портрет великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. В течение всего этого года страна будет отмечать двухсотлетие смерти русского гения.

– Прожить тридцать восемь лет! Это почему же так мало? Ну, что ему стоило побыть на этом свете хотя бы ещё двадцать лет? Насколько бы мир стал прекраснее и чище, если бы это случилось! Вот к чему доводит необузданное бунтарство, а ведь царь любил его! Когда узнал о предстоящей дуэли, послал гонца с приказом немедленно прекратить это безобразие. Но Чёрная речка в окрестностях Питера, как на грех, оказалась не единственная. У нас тут четыре Чёрных речки. Вот гонец и поскакал не на ту. И не застал драчунов. И великий поэт погиб!

Власть царя, ну, или, допустим, Верховного Правителя, должна быть действенная, и во всём должен быть порядок: не должно быть четырёх Чёрных речек, а должна быть только одна. И гонцы должны скакать в правильном направлении, а не в ошибочном… А поэты, если уж они такие великие, не должны погибать.

Николай Петрович нажатием кнопки вызвал начальника охраны. Полковник Соловейчик тотчас же появился на экране.

– Вели подать мне шубу, – сказал Верховный Правитель. – Я пойду, прогуляюсь по Дворцовой площади и потом до Медного Всадника. Ну, как обычно…

Соловейчик подумал, что он ослышался. Боязливо переспросил:

– Шинель?

– Шубу, я же тебе сказал! Шинель я могу и сам взять – она у меня в шкафу висит, а ты мне принеси медвежью шубу, ту, что мне подарили на Камчатке. Я в ней ещё ни разу не выходил.

– Прикажете подать фуражку с кокардой? – спросил Соловейчик. Сам же и возразил: – Но на улице холодно, и ветер дует сильный.

Верховный Правитель на секунду задумался. Фуражку с кокардой он очень любил, но, с другой стороны, если так уж холодно… Он даже поёжился от предстоящей встречи с холодным питерским ветром.

– Зачем же фуражку, если холодно и ветер? Какую-нибудь меховую шапку поищите, что у меня совсем ничего нет в гардеробе?

Соловейчик боязливо выдохнул.

– Разрешите выполнять?

– Выполняй. Через пять минут выхожу.

О пяти минутах Правитель сказал ему неспроста. Это было время, в течение которого весь дворцовый караул должен быть приведён в боевую готовность. Так просто Всенародное Величество не может выйти на улицу. Гуляет он почти всегда без охраны, но это не значит, что охраны и в самом деле нет. Она есть всегда, но просто умеет делать вид, что её нет.

Ему помогли надеть тяжёлую длинную шубу. Он посмотрел на себя в зеркало – что-то старинное и старомодное было во всём его облике. А когда надел на себя пушистую меховую шапку и поднял воротник, то и вовсе удивился – вся его личность утонула в этих мехах. Он стал неузнаваем. Ну что ж, это даже и лучше. Зачем же пугать своим видом мирных граждан?

Всенародное Величество вышел из кабинета. По пустым коридорам и лестницам спустился во двор, вышел через ворота мимо отдавших ему честь часовых на площадь. Действовала система оповещения, вот они и ждали его. А так-то узнать его по внешнему виду они не могли: идёт какой-то человек, глубоко спрятанный в мехах.


Дворцовая площадь встретила Верховного Правителя неприветливым ледяным порывом ветра. Солдаты, расчищавшие снег большими деревянными лопатами, при появлении человека в шубе вытягивались в струнку, тихо передавая друг другу: «ВВ!».

«Предупредили и этих, – с досадой подумал Верховный Правитель. – Нет у меня такой возможности, чтобы вот так запросто взять и да пройтись. Теперь-то – что об этом думать? Раз уж стал Правителем, значит, надо тянуть эту лямку. А куда денешься? Если не я, то кто?».

Он остановился перед вытянувшимся перед ним солдатом.

– Ну, как, браток, не замёрз?

– Никак нет, Ваше Всенародное Величество!

– Откуда приехал служить?

– Из Брянской области. Из города Стародуба.

– Знаю, знаю. Был я там как-то раз. Хороший городок, тихий. А ты, браток, откуда? – обратился он к солдату с монголоидной внешностью.

– Из Элисты, Ваше Всенародное Величество!

Правитель кивнул:

– Друг степей калмык, – сказал, он, добродушно улыбаясь.

– Так точно! – рявкнул солдат.

– А Пушкина ты знаешь? – спросил Верховный Правитель.

– Так точно, ваше Всенародное Величество! В школе проходили. Я его всегда любил.

Верховный Правитель недоверчиво посмотрел на солдата, а тот, не долго думая, выдал:

– Я и стихи его помню!

Правитель посмотрел на него искоса: «Вот же врёт, сволочь такая!»

А солдат, не дожидаясь команды, начал декламировать:

– И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал…

Верховный Правитель, совершенно потрясённый выслушал всё стихотворение до конца. Чтобы скрыть навернувшиеся слёзы, укутался плотнее в воротник – как раз в это время порыв ледяного ветра со стороны Невы ударил сильнее. Поблагодарив солдата, пошёл дальше.

– Ну-ну, работайте, работайте, не буду вам мешать.

Лейтенант приказал:

– Продолжаем работу!

И солдаты принялись очищать дорожку от снега.

– Ну, что ж, дисциплина у вас хорошая, – сказал Верховный Правитель семенившему возле него полковнику. – Ничего не скажешь. А того солдатика, который из Калмыкии, на заметку надо бы взять – умные люди в нашей армии нужны. Сегодня глядишь рядовой солдат, а завтра и до генерала дорастёт.

– Обратим внимание, ваше Всенародное Величество.

Верховный Правитель ещё раз оглянулся на солдат – те чистили снег. «Даже и не придерёшься ни к чему… Вот какой у нас теперь порядок в армии, не то, что во времена моей молодости, когда всё разваливалось на глазах и, казалось, вот-вот рухнет. И ведь не рухнуло же! Россия снова возродилась и сильна так, как никогда раньше! – Он сам себя же и упрекнул: – Ну, какое тебе ещё чудо нужно? Разве это не чудо?».

Пройдя дальше, остановился возле солдатика, неуклюже работающего лопатой.

– Ну, кто же так чистит? – тяжело вздохнул Верховный Правитель. – Ну, разве так снег можно сгребать?

Он выхватил из рук солдата лопату и показал, как надо чистить снег.

– Вот так, понял?

– Так точно, ваше Всенародное Величество!

Вернув ему лопату, Верховный Правитель ласково потрепал его по плечу:

– Служи, солдат, служи!

И двинулся дальше.

Обойдя по кругу площадь, он вышел на совершенно пустынный Адмиралтейский проспект и двинулся в сторону Исаакиевского собора.  Шёл и думал об этих солдатах, о том пути, который страна проделала вместе с ним. Вдалеке он увидел одинокую фигуру милиционера, стоящего на перекрёстке Воскресенского проспекта и Малой морской улицы. Огляделся. Заметил, как торопливо задёрнулась занавеска в каком-то окне.

«Ну что ж, тишина – это даже хорошо. Все на своих местах, все заняты делом. – Верховный Правитель усмехнулся. – И только я один слоняюсь по северной столице, словно бездельник какой-то. Ну что ж, прогуливаться – это ведь тоже полезно».

Он повернул направо и двинулся в сторону Невы. Пройдя Петровский сквер, оказался на площади Декабристов.

Вот он – Медный Всадник! Стоит себе и стоит. И вместе с Александрийским столпом охраняет город, а вместе с ним и всю страну. И надпись-то какая многозначительная: PETRO PRIMO – CATHARINA SECUNDA. Петру Первому – Екатерина Вторая.

Н-да, ради такого стоит жить!

Вот это он, а это – я! Нас двое:  я и он.

Зарядившись бодростью и уверенностью в себе, он уже повернул назад, как вдруг его внимание привлекла старушка, сидящая неподалёку и торговавшая семечками. Это было очень странно: как можно было на таком ветру и в такое время года торговать семечками? К тому же и покупателей нигде не было видно. Поражённый до крайности этим зрелищем, Верховный Правитель подошёл к ней.

– Здравствуй, бабушка!

– Здравствуй, милок, здравствуй! – каркающим, словно пропитым голосом ответила бабка.

– Ну, и как у тебя торговля идёт?

– Да как обычно – потихоньку.

– Кому ж ты продаёшь свои семечки, когда ветер такой, да и вокруг никого нет?

– Как нету? Ты же, например, есть. А потом ещё кто-нибудь подойдёт. Вот так я и торгую.

– А милиция тебя не гоняет?

– Да вроде никто ко мне не подходил ни разу. Да и кому я нужна? Чиновники государственными делами заняты. Им не до меня. Да и они пока мне не нужны…

Верховный Правитель подивился таким речам, но сдержался.

– Правильно: торгуй, милая, торгуй. А если кто будет обижать – ты не робей. Обращайся прямо к Верховному Правителю. Он тебя в обиду не даст.

– Да как же к нему обратишься, если он далеко – там у себя во дворце сидит?

Верховный Правитель ответил чётко и раздельно:

– Верховный не далеко. Он везде и всегда: в каждом доме, рядом с каждым человеком, в каждом сердце. Разве ты этого не знаешь, старая?! Всегда готов защитить любого простого человека, если его будут обижать те, у кого слишком много власти!

– Ох, дай-то Бог, – тяжело вздохнула старуха. – Пусть он там не забывает про нас, а я про него не забуду.

– А почём у тебя семечки, бабушка?

– Маленький стаканчик – пятьсот рубликов, а большой – тысячу. Бери, милок! Семечки отличные, не пожалеешь!

– Ну, у тебя и цены! – удивился Верховный Правитель.

–  Инфляция, милый, инфляция. Когда-то стакан семечек стоил не больше пяти копеек. Но когда это было? А семечки у меня хорошие, и тыща при твоих-то мильонах – не большая цена!

«Какая ехидная!» – подумал он.

– Грабительская! – Верховный Правитель едва заметно усмехнулся. Это у него юмор был такой: пошутит, бывало, а человек, которому он высказал свою шутку, не может понять, серьёзно это было или нет? – Понятно, – сказал он, продолжая усмехаться в воротник своей шубы. – Бизнес делаешь, стало быть?..

– А как, милок, нынче без бизнеса проживёшь?

– Да я не против! Я разве против бизнеса?

Верховный Правитель полез в карман своего мундира, для чего ему пришлось расстегнуть шубу. Деньги он всегда носил в левом нагрудном кармане. Любил захаживать в магазины и что-нибудь покупать. Достал купюру в миллион рублей со своим изображением и потянул её бабке.

– Вот тебе, возьми!

Старуха всплеснула руками!

– Так ведь у меня же сдачи не будет!

– Сдачи не надо. Бери, – с этими словами он повернулся и пошёл.

– А семечки?! – крикнула вослед бабка.

Верховный Правитель не ответил. Пора было возвращаться в кабинет и приниматься за работу.

Он шёл в сторону Дворцовой площади и, по мере того, как удалялся от Медного Всадника, странное ощущение всё больше и больше охватывало им. Что-то здесь было не то. Но что? Он не мог понять…


Соловейчик ждал его у входа. Помог снять шубу и шапку и тотчас же передал кому-то из своих людей, махнув рукой, чтобы уносили.

– Как прогулялись, Ваше Всенародное Величество?

– Погодка, конечно, сегодня не самая лучшая, – ответил Верховный Правитель. – Но что-то есть во всём этом: такая белизна, такая красота!  И ветер с редкими снежинками – всё словно бы перечёркнуто белыми полосками снега. В этом что-то есть!

– Не замёрзли?

Верховный вдруг понял, в чём была причина его беспокойства. Взял Соловейчика за золотую пуговицу мундира, притянул к себе:

– Бабка с семечками – откуда взялась?

Соловейчик смертельно побледнел:

– Какая бабка, Ваше Всенародное Величество?..

– Та, которая была возле Медного Всадника? Это что – ваш сотрудник?

– Никакой бабки там не должно было быть!

Верховный Правитель усмехнулся.

– И, тем не менее, она там. Торгует семечками.

– Какими семечками? – ужаснулся Соловейчик.

– Можешь пойти посмотреть… Впрочем, кому она мешает? Пусть!

С этими словами он пошёл в кабинет, не видя, как Соловейчик у него за спиной отдал кому-то приказание одним движением выпученных от ужаса глаз.


В кабинете было тепло и приятно. Дрова в камине весело потрескивали.

Верховный Правитель уселся за стол и взялся за принесённые ему на подпись документы.

– Так. Что там у нас на сегодня?

Нажал на мерцающую кнопку с надписью: «Председатель правительства».

На экране появился грузный мужчина с длинными руками, как у орангутанга, по прозвищу «Папа Карло». Он стал Председателем Правительства после успешной работы на сельскохозяйственной ниве, где увеличил надои и организовал производство овощных консервов, которые очень понравились Верховному Правителю.

– Здравствуй, Михаил Иванович! Что там у нас с нашими козочками? Чем объяснить, что они отказываются давать молоко?

– Добрый день, Ваше Всенародное Величество! Вы имеете в виду, что ряд предпринимателей задерживают платежи?

– Это самое. В чём дело?

– Временные трудности. Мне кажется, вам не следует волноваться.

– Я не могу не волноваться. Меня сюда поставил народ, чтобы я волновался и защищал его интересы.

– Мне кажется, что всё будет нормально. Я переговорю с ними…

– Инфляция растёт не по дням, а по часам, а ты всё разговоры разговариваешь! Мы повышаем пенсии на десять процентов, а инфляция за год достигла двадцати процентов! Я жду от тебя конкретных действий!

– Будет сделано, Ваше Всенародное Величество. Только вы не волнуйтесь. Ваше здоровье нам важнее. А главе вашей администрации меньше нужно наушничать. Он переутомляется от своего борделя. И водку жрёт без меры, и девочек мнёт, как тот петух.

– Бабы стареют раньше, чем мужчины. Он ещё в расцвете сил, а они... Вот и развлекается.

– Все творческие возможности у него уходят на них.

– У него тоже есть свои агенты. Он предпочитает дело иметь с бабами. Ладно, будь. Следи за собой!

Председатель Правительства подумал, что и Лысый, после того как овдовел, спасаясь от правды, идёт к своему министру чего-то социального и плачет на её груди. Одно время он сильно увлёкся ею. Куда он только её ни проталкивал. Но теперь, видимо, пыл сплыл. И в прошлые годы первая леди вроде бы не замечала его увлечений. Художественная натура. Ну, как он может быть без увлечений?! – подумал Председатель Правительства. – Как фемида, первая леди ходила с повязкой на глазах. Бабы Лысому рассказывают сказочки, от чего он успокаивается и забывается… Надо бы и сейчас к нему прислать кого-нибудь, благо, министр чего-то социального уже у него не в фаворе. А Бром Валерианович утверждает, что женщины благотворно скажутся на его здоровье.

Экран на стене погас и тут же вновь зажёгся. Звонил глава его администрации.

– Ваше Всенародное Величество! – подобострастно улыбнулся рыжий прилизанный мужчина. –  Идут рождественские каникулы.  Какие будут у вас пожелания?

– Сами решайте. Освободите меня хотя бы от этой мелочи. Уже и шага сделать сами не можете!

– Конечно! Если бы у меня была такая же голова, Верховным Правителем были бы не вы, а я. А так наоборот. Впрочем, что-нибудь придумаем… Награждения всякие. Пусть вас считают Дедом Морозом, приносящим подарки… Почётные звания, лауреаты премий вашего имени…

– Вот и думай…

– А после всех этих официальных торжеств, может, зайдёте ко мне? – несмело спросил глава администрации. – Будут только свои… ну, там, девочки, сауна, всякое такое. А то всё дела и дела…

– Ты же знаешь, я не очень люблю такие посиделки.

– Так я же говорю: будут только свои. Никакой утечки информации! У меня люди проверенные и перепроверенные.

– Ну, ты даёшь! Впрочем, там видно будет… Девочки, говоришь?.. Это хорошо, а то, когда встречаешь наших государственных деятелей, каждый норовит использовать неофициальную обстановку, чтобы провернуть своё дельце. Твоя Любаша – настоящее золотце! Тебе повезло, что ты имеешь преданного, умеющего держать язык за зубами человека. Но я не привык доверять бабам. От них всё зло. Я бы от них отгородился железным занавесом.

Верховный Правитель встрепенулся. Это старое словосочетание напомнило ему то, что в последние дни так тревожило. А глава администрации молчал и вбирал в себя руководящие указания.

– Железный занавес, – продолжал он, – был построен не только для того, чтобы мир не знал, что делается у нас, но и чтобы мы не подвергали наш народ всяким соблазнам. И в делах с женщинами я всегда умею сохранять дружеские отношения. Они знают ровно столько, сколько я им позволяю. Здесь я не разрушил железный занавес. Будь…

Экран погас, оставив главу администрации в недоумении.


В кабинет без стука вошёл секретарь Верхолазов, молодой человек в чёрном костюме и в белой сорочке с галстуком.

– Добрый день, Ваше Всенародное Величество! Я уже знаю, что на стадионе всё прошло, как и планировали. Вы прекрасно выступили. Все наши газеты только об этом и пишут. Перед выборами в Думу ваше выступление – неоценимая помощь! А наш «Законник» всё чем-то недоволен. Теперь конституционное большинство в Думе обеспечено. Шутка ли, лично вы поддержали его партию!

– Всё так. Но западные газеты кричат по-другому: мол, я не имел права так явно выступать за победу одной партии. Оппозицию им подавай! Хоть бы их заткнул кто-нибудь! Говорят, что, являясь Верховным Правителем всех россиян, я обязан придерживаться нейтралитета… Но мы уже знаем, что из этого получается. Помнится, в прошлом веке Ельцину даже расстреливать Думу из артиллерии приходилось! Нет, мы уже учёные. Хотите спорить? Спорьте себе на уровне общественных организаций хоть до хрипоты, хоть до драки. Устраивайте всякие теле-шоу. Но, во-первых, побеждать всегда должна наша точка зрения, а во-вторых, публиковать взгляды оппозиционеров нужно в издательствах, имеющих ограниченные тиражи. Не более тысячи экземпляров. Федеральные телеканалы и газеты с массовым тиражом должны отражать нашу точку зрения! А голосовать надо так, как надо! А что там председатель Избирательной комиссии Крючкотворов?

– Молчит и молчать будет, так что нечего беспокоиться. Стоит ли обращать внимание на их вопли?! Вы – над партиями. Вам народ доверяет и вы – Всенародное Величество. Так что лай этих сявок вас не должен тревожить. Знаете, как говорят? Собака лает, а караван идёт…

– Меня он и не тревожит. Просто я хочу быть в курсе того, что творится в мире. А впрочем, Бог с ним. Ты лучше мне скажи, что там у нас с ценами на нефть? Перспектива? Вообще, пришли мне подробную справку со сравнительным анализом и динамикой цен.

– Будет сделано. Но мне кажется, пора бы уже идти на откровенную национализацию недр. Недра должны принадлежать народу. А то…

– Ты что мне здесь коммунистические лозунги проталкиваешь?

– У них много всяких лозунгов. Но есть вполне разумные. Всё, что в земле, должно принадлежать нам.

– И что толку, что эти богатства будут лежать в земле? Кто будет вкладывать деньги в то, чтобы их оттуда достать?

– Они так просто не уйдут с этой золотой жилы. Будут получать процент. Но не такой, как сейчас, а много меньше. И при этом вполне будут покрывать свои расходы, и у них будет оставаться на хлеб с маслом.

– Ладно, подумаем. Подготовь этот вопрос, чтобы можно было его обсудить на Совете безопасности. Как я понимаю, это – вопрос национальной безопасности…

– Будет сделано. Мы готовим ответ Евросоюзу.

– Имейте в виду, что сейчас идёт самая настоящая холодная война. Не обольщайтесь их прекраснодушными заявлениями. Обложили нас со всех сторон и думают, что можно нам диктовать, что можно и что нельзя. Поэтому ответ должен быть предельно ясным и достаточно резким. Хватит с ними играть во всякие дипломатические штучки.

– Это я понимаю.

– Ну, хорошо. Устал немного… А как там Папанин? Он должен был оплатить строительство Ильи Муромца. Подводные лодки этой серии сейчас нам очень нужны. И газетную шумиху следует провести, чтобы наши заокеанские друзья не забывались. Мы тоже приблизимся к их границам…

– Папанин последнее время тянет с оплатой счетов. Мои люди недавно сообщили, что у него предполагается резкое снижение прибыли.

– Снижение прибыли? – усмехнулся Верховный Правитель. – Ну а нам-то что за печаль? Если у него прибыль снижается, то мы найдём другого – такого, у кого она не снижается, а повышается. Так ему и передай!

– Будет сделано!

Верховный Правитель сказал устало:

– Ну а теперь иди. Передай охране, что я хочу посидеть один. Ко мне никого не пускать и меня ни с кем не соединять. Иди, иди!

Верхолазов вышел из кабинета.

Верховный пробормотал:

– Снижается у них прибыль! Как доходит до помощи государству, так у них тут же и прибыль снижается. А как строить себе дворцы на Канарских островах, так она у них никогда  не снижается!.. Ну, вы у меня ещё попляшете!


Лучше любых экранов с картинками для Правителя был камин. Он снова уселся возле него, подбросил дровишек и без всякой особой надобности стал орудовать кочергой. Языки пламени завораживали – это было зрелище, от которого становилось тепло на душе.

Неожиданно в кабинете снова появился Верхолазов.

– Я же сказал: ко мне никого не пускать!

– А я никого и не пускаю, – сказал Верхолазов. – Я пришёл сюда один и по вашему же приказу.

– Что там ещё? Напомни!

– Ваше Всенародное Величество, – обратился секретарь к Верховному Правителю. – Я выполнил ваше поручение. Вот, пожалуйста.

Он положил на стол тоненькую книжку с пожелтевшими от времени страницами. Серый картонный переплёт. А на корешке чёрными буквами написано: «Антон Макаров. Сумерки».

Верховный, засмотревшийся на языки пламени, не сразу и понял, о чём идёт речь.

– Сергей, – сказал он, рассеянно зевая, – я уже и позабыл, по правде говоря, что там тебе поручал… Напомни мне, будь любезен.

Верхолазов почтительно наклонил голову и тихо сказал:

– Это те самые мемуары вашего деда Антона Павловича Макарова, которые вы приказали найти в архиве.

– Ах да-да! Вспомнил!.. Я уже давно собирался их почитать да руки всё не доходили. Что там хоть написано, ты посмотрел?

– Естественно. Они изучены нашим аналитическим отделом, да я и сам читал всё от корки до корки...

– Сам читал? Лично?

– Так точно! Как говорится: доверяй, но проверяй!

– И когда ты только всё успеваешь?

– Такая у меня служба.

– Ну, ладно: сам, говоришь, прочёл, да? А прилично хоть написано? Без глупостей?

– Нормально. Именно так писали тогда. Всё били в колокола, пытались что-то изменить, не понимая, что история развивается по другим законам. Не понимали, что один человек бессилен что-то изменить! Это как борьба с ветряными мельницами… Но интересно. Даже странно, что человек с такой точностью предвидел, что должно произойти в ближайшие годы. Его краткосрочный прогноз полностью совпал с тем, что есть.

– Ну что ж. Интересно… А я… ты не поверишь… Я его иногда вспоминаю. Я, правда, рано уехал из отчего дома. Но помню хорошо его пронзительный взгляд. Смотрит на меня, бывало, и что-то такое всё думает и думает. Мне аж не по себе становилось от этого. А в любимчиках у него ходил не я, а мой двоюродный брат – Гоша. Кстати, как он там?

– Сидит…

– Всё ещё сидит?

– Генеральный предлагал его освободить, так вы же не разрешили…

– Не должно быть никаких исключений. Перед законом все равны! Это ж нужно додуматься! Будучи главным врачом, то есть, состоя на государственной службе, создал частное строительное управление, и все деньги, отпущенные на ремонт больницы, пропускал через свою же фирму! И не без выгоды, конечно. Расценки на производство работ были завышены почти в два раза!

– Ну и что? В те годы и не такое вытворяли! Это с вашим приходом всё изменилось! Я до сих пор не понимаю, как это вам удалось! Так, может, отпустить братца?

– А сколько он у вас отсидел?

– Лет десять. Правда, сидит в специально созданных условиях. Лечит осужденных. Но сидит! Так что, отпустите?

– Подумаю… Не приставай! Он всегда меня не любил. Злой был… Пусть посидит ещё. Может, ума наберётся…

–  Хорошо. Пусть сидит. Не мой брат, ваш…

Сказал и испугался, что сказал лишнее. Со страхом взглянул на Верховного Правителя и, чтобы сгладить впечатление, пробормотал:

– Пусть сидит. Захотел быть белой вороной! Дурак! Какие возможности перед ним открывались! И хирург, говорят, он не плохой.

– Да, да. Мои предки были хорошими врачами. Бессребреники. А этому всё было мало…

Подумал: «вот придумали фишку: бессребреник – это хорошо, а взял за свой труд, – так это плохо! А что толку? Тогда едва  от зарплаты до зарплаты тянули. Провинция! В центре, если уж хапнул, так на жизнь хватит! А там же целая очередь: рабочий делится с бригадиром. Тот с мастером, начальником цеха, директором завода, и так до самого верха, до наших министров. Как с этим бороться?».

– Ваша правда, – поддакнул секретарь.

– Моё прошлое часто приходит ко мне в сновидениях, – продолжал он задумчиво, вертя в руках книгу. – Когда он её написал?  2015 год! Так он же умер в этом году. Интересно, при жизни издали эту книжицу или после его смерти?  Между прочим, во  все времена письма, дневники, записки, мемуары становились инструментом корректировки общественного мнения. Эта корректировка связана, как правило, с ролью самого пишущего. Он сводит счёты, разъясняет и подправляет собственные поступки, возвеличивает себя.

– Но ваш дед написал книгу интересно и правдиво.

– Ну и что? Писал он, наверно, под диктовку своего любимого внука, моего братца. Мы с ним имеем одного деда, а какие разные у нас судьбы! Я ему много раз предлагал идти к нам. Так нет! Гордые мы! Он ведь абсолютно уверен в своей правоте и агрессивен по отношению к таким, как я. Впрочем, Бог с ним!

Верховный Правитель на некоторое время задумался, а его молодой помощник боялся дышать.

– Ты там распорядись… – Правитель замялся. – Пусть хорошенько разузнают, как мои родственнички поживают. Я бы им всем с лёгкостью помог, если бы они не выпендривались. Пусть попросят – помогу. А помогать анонимно – можно, конечно, но это как-то не в моих правилах.

– Слушаюсь. Я всё сделаю, – вкрадчиво проговорил секретарь. – Разрешите идти?

– Да погоди! Куда ты спешишь? У тебя что? Есть дела поважнее, чем Верховный Правитель? Если так, то, конечно, я тебя не держу.

Это была одна из его коронных шуток: прикинуться простачком, изобразить изумление или даже растерянность. Верхолазов знал, что это всего лишь шутка (из числа опасных!), но подыграл хозяину:

– Никуда не спешу… Ну, что вы! Разве у меня могут быть какие-то другие дела?

– Ты вот мне что скажи… – Верховный полистал книгу. – Как ты думаешь, Серёга, кто издал эту книжку? У деда денег на это точно не было. За какие шиши издали её?

– Ваш двоюродный братец и издал. Продал свою машину-колымагу.

– Зачем?! Зачем это ему?! Может быть, там какая-нибудь глупость написана?

– Глупостей там, конечно, много – извините, что я так резко о ваших…

– Ничего, ничего! Говори! Мне правду важно знать.

– Всякие рассуждения о том, что такое хорошо и что такое плохо. Глупые были, вот и болтали всё, что душе угодно.

– Ну да. Подбираемся к середине двадцать первого века, а что изменилось?

– Ну что вы, Ваше Всенародное Величество?! Демократия в стране! Свобода прессы, независимые суды… Вы создали общество с частной собственностью и плановой экономикой…

– Да, да, спасибо, – растроганно пробормотал Верховный. – Но в далёкой таёжной глубинке до сих пор… Большой Космос обслуживает системы связи. Компьютеры нарастили мощь до невиданности. А у меня сердце обливается кровью. Этого мало! Всё идёт, как и шло раньше. Ничего особенного. Те же проблемы, те же беды…

– Потому так и живучи социалистические идеи. Кстати, партии, проповедующие эти идеи оттягивают у коммунистов немало голосов, а коммунисты – наши настоящие оппоненты.

– Социализм моден среди людей умственного труда, популярных газетчиков и небогатых бездельников. Споры как велись, так и ведутся в основном о том, сколько социализма придётся вводить: то ли отменять частную собственность совсем, то ли её ограничивать. Не понимают люди, что это – сказка! Не было никогда и нигде и быть не может ни равенства, ни братства… Все коммунистические лозунги так и останутся лозунгами…

– Вы совершенно правы. Сейчас принято считать, что «великие социальные утопии» потерпели окончательный крах в конце прошлого века.

– Ну да! Но мы всё же добились того, что планета больше не контролируется классом собственников. И пропасть между богатыми и бедными сокращается. Правда, не так быстро, как хотелось бы.

– Я и говорю: вы столько сделали для страны! Вас все любят! А мир? Что с ним сделается? Он такой же, как и был!

– Вот я и говорю: строили, строили и построили… И денег было достаточно, и свежих идей. Построили новую страну. Теперь её нужно защитить. На наши просторы и богатства давно разевают рот и на Западе, и на Востоке…

Верховный Правитель взглянул на книгу и задумчиво проговорил:

– И всё же: почему он напечатал эту писанину?

– Есть одна мыслишка, – задумчиво сказал секретарь. – Братик ваш хотел таким образом показать, что он продолжает традиции деда. Заранее себе памятник соорудил. Ведь в той книжице ничего особенного нет. Только близким родственникам она и интересна.

Верховный досадливо поморщился. О чём-то подобном он уже думал давно. Памятник себе он и сам был не прочь поставить, вот только какой? Пробурчал первое, что пришло в голову:

– Так книга-то деда!

– Какая разница. Там автор благодарит его за помощь в издании этой книги. Так что его участие налицо. И смысл, поверьте мне – именно этот.

– Да верю я тебе, верю!

– И вы только взгляните, как назвал ваш дед свою книгу! «Сумерки». Это же нужно! Из книги следует, что надвигается ночь. Описывается начало нашего века, а тогда люди были такими наивными, что просто диву даёшься! И вот что интересно: в книге дед ваш описывает свои похороны! А братец ваш…

– Ну, так ведь и было – в этом нужно честно признаться, – сказал Верховный Правитель. – Гоша всегда был таким тихоней и правильным, даже пресным. Но время всё расставило по местам: я – Верховный Правитель, а он – в  тюрьме. Так что пусть пишут, что хотят. Кто сегодня книги читает? А если и найдётся такой дурак, так я уверен, ничего не поймёт.

Он улыбнулся. Видно было, что при всей своей власти и богатстве, ревновал брата к деду. Правитель молча прохаживался по кабинету, заложив руки за спину.

– Разрешите идти? – спросил секретарь.

– Иди, иди.

Верховный Правитель подошёл к столу, взял книгу и уселся в кресле. Скептически улыбаясь, сказал сам себе вслух:

– Или выбросить её в огонь, не читая? Дед  уж больно ехидный был старичок. А с другой стороны: кто теперь продолжает его традиции? Кто продолжает традиции моего славного рода? Кто? Этот Гоша, что ли! Нет уж, дорогой братец, я тебе ни в чём не уступлю. Я впереди тебя по всем параметрам, и тебе меня никогда не обогнать. Даже и на том свете я буду первым… Я войду в историю! А не ты!

Он повертел в руках книгу.

– Выбросить её в огонь я  всегда успею. Почитаю, подумаю… Старикашка – хоть и недолюбливал меня, но вот эта самая его злость мне нравится. Она и во мне сидит. Она во мне точно от него. Просто мы с ним это наше общее драгоценное качество расходовали на разные цели: я с умом, а он направо и налево…

Усевшись поудобнее, он стал читать…

2.

«Эти заметки я решил написать после того, как два года назад десятого марта неожиданно оказался на операционном столе и чудом выжил, – читал Верховный Правитель в книге своего деда Антона Павловича Макарова. – Уже потом, лёжа в реанимационной палате, я задумал написать эти заметки, характеризующие время, в котором мы живём. Между капельницами и инъекциями я продумывал то, о чём хотел рассказать, хорошо понимая, что интересными эти заметки могут быть только моим близким, которые однажды вспомнят меня и захотят узнать, чем мы жили, и что нас тревожило. Это не художественное произведение, я не настолько самоуверен, чтобы так думать. Просто заметки о своей жизни и смутном времени, в котором нам приходится жить. 2010 год, шутка ли сказать. Третье тысячелетие, а народ наш живёт ничуть не лучше, чем жил раньше. Может, я ошибаюсь. Какие-то проблемы, которые были раньше, исчезли. Но зато появились новые, гораздо более серьёзные, и их, этих проблем, всё больше и больше.

Вот и сегодня  проснулся я с чувством тревоги. Что-то должно произойти. Но что? Я лежал в своей постели и никак не мог вспомнить, чем знаменателен этот день. В последнее время дни мелькают и мелькают, летят, и трудно даже успеть зафиксировать внимание на чём-то значительном. На старости лет скорость такого мелькания необъяснимо возрастает. Создаётся впечатление, что это наша планета начинает вращаться вокруг своей оси всё быстрее и быстрее. То, что раньше происходило за двадцать четыре часа, теперь происходит уже за двенадцать. Или даже за шесть… Грустно.

Долгое время я лежал, словно бы не решаясь встать и войти в этот реальный мир и заняться какими-то делами, и сам не мог понять, что со мною творится и почему это так?

А тут ещё этот тяжёлый и трудный сон. Мне приснилось, что я стоял возле какого-то огромного окна и смотрел на открывающееся оттуда пространство, казалось бы, ну, что в этом плохого? И всё-таки что-то тяжёлое было ослепительно-белом свете. Это была какая-то равнина, покрытая сверкающим белым снегом и окружённая со всех сторон дворцами сказочной, нереальной красоты. Посреди равнины стояло что-то очень высокое – то ли колонна, то ли дерево – понять было трудно. Каким-то образом я вышел на равнину и пошёл по ней такими лёгкими, воздушными шагами, что ноги не оставляли следов на снегу. Я смотрел на обступающие со всех сторон дворцы с их башенками и колоннам, но понимал, что здесь что-то не то: красота есть, а радости от неё – никакой…

Я снова стал засыпать… Навязчивый сон возвращался.

Всё та же заснеженная поляна, но дворцы сменились горами, окружавшими всё то же самое заснеженное пространство. Горы были покрыты хвойным лесом, поверх которого толстым слоем лежал снег. Я обошёл поляну по кругу и затем поднялся на холм.  На самой вершине холма стояла нелепая снежная баба с ведром на голове, с морковкой вместо носа, и чёрными угольками глаз. Я зачем-то воткнул в её бока две ветки-руки и вложил в них бог весть откуда взявшуюся метёлку. И снова проснулся.

Я лежал с открытыми глазами и соображал, что это было.

Вставание с постели – всегда преодоление: не хочется вставать, но ты встаёшь. И делаешь то, что надо.

Ловлю себя на мысли, что завидую людям, которые спят долго по утрам. Всегда просыпаюсь утром рано, долго вожусь в ванной, приводя себя в порядок. Потом сажусь к письменному столу и открываю какую-нибудь монографию. Снова и снова читаю о разных болезнях, понимая, что применить эти знания на практике мне уже не придётся. Когда был молодым, по утрам меня не могли добудиться. Молодой организм требовал длительного отдыха. А сейчас всё иначе: встаю рано, бодрствую дольше. Правда, среди дня прикорну на полчасика, и снова «в бой!». Как говорил один умник, в молодости мы живём на проценты, а в старости проживаем основной капитал. Экономисты, чёрт бы их побрал. Что сделали со страной? Куда всё вдруг и так быстро рухнуло? Не скажу, что при коммунистах было всё хорошо. Нет! Но ведь было же и хорошее! Чего же мы так сразу всё до основания…

Я подошёл к окну и посмотрел во двор. У металлического стола, на котором вечерами мужики «забивают козла», а по утрам женщина, привозящая молочные продукты, раскладывает свой товар, сидит старушка. В полумраке раннего утра разглядеть, кто там сидит, трудно, и я стал делать зарядку.

Вот уже не менее сорока лет каждое утро делаю зарядку. Привык. Это стало таким же необходимым атрибутом, как и чистка зубов, умывание или бритьё. Говорят, что я болезненно чистоплотен. Наверно, так и есть. Не понимаю, как можно выйти даже во двор небритым, не причёсанным, с мятой сорочкой или грязной обувью. От меня всегда исходил запах хорошего мыла или одеколона. На всю жизнь запомнил пропахших мочой и потом стариков. Нет, до этого лучше не дожить! Даже дома, после зарядки и туалета, я всегда надеваю свой старенький костюм-тройку, повязываю галстук и только после этого выхожу в зал или в кухню, которая нам служит одновременно и столовой.

Половина шестого утра. Сплю я в своей комнатке на огромном раскладывающемся диване. Через стенку – комната семьи сына. Василий и Татьяна ещё не проснулись. Сын, намотавшийся целый день на работе, громко храпит. Все обитатели квартиры давно привыкли к его храпу и уже на него не реагируют. Татьяна переворачивает его на бок, и на какое-то время храп прекращается.

Как только наша дочь Елена вышла замуж и уехала в Москву, самая большая комната у нас стала комнатой общего пользования. Здесь большой телевизор, диван, кресла, книжный шкаф. Вечерами здесь собирается вся семья.

Василий работает хирургом. Заведует отделением в городской больнице и устаёт так, что, придя с работы, ужинает (а это у него одновременно и обед, и полдник) и тут же ложится спать. Даже если он усаживается в своё любимое кресло перед телевизором, то и тогда ровно через пять минут начинает храпеть, и тогда Татьяна отводит его к себе в комнату.

Делаю упражнения, стараясь не шуметь, и никак не могу вспомнить, что же такого должно сегодня произойти. Ложусь на палас и держу на весу ноги. Руки вверх, согнул, разогнул… Чёрт побери, поясница, как чужая. Приседать опасно. Можно не встать. А вот руками двигать ещё вполне могу. Руки вверх, в стороны, вниз! Ещё и ещё!..

Зажурчала вода в туалете, потом в ванной комнате. Это встала Татьяна. Налила воду в электрочайник, хлопнула дверцей холодильника… Сейчас встанет и Василий. Вот уж кто никогда никакой зарядки не делал! Не смог его приучить… Это моя вина…

После зарядки я закрываюсь в ванной надолго. Знаю, что на дверь уже поглядывает Василий. Ему нужно торопиться. К восьми он должен быть на работе. Так было и в этот раз.

Выходя, я столкнулся с ним.

– Доброе утро, папа! – сказал Василий, даже не глядя на меня.

– Привет, сынок, – ответил я и прошёл в свою комнату. Надел свежую сорочку, костюм-тройку, повязал галстук и посмотрелся в зеркало. На меня глядел  высокий, сухопарый, седой старик, в прошлом году разменявший свой восьмой десяток».


Верховный Правитель отложил книгу в сторону.

– Это ж надо: высокий и сухопарый… Мне помнится, что он был мрачной личностью, а когда на меня смотрел, то у него или настроение портилось или какие-то нехорошие мысли на ум приходили. А вот ведь как написано: он был хорошим! Впрочем, пройдут годы и, когда надо будет обо мне что-нибудь написать, напишут: с виду был и такой, и этакий, но зато какой был человек! Напишут ли? Нет, борзописцы и официальные биографы, конечно, напишут. Но сколько помоев выльют. Это они сейчас сю-сю-сю. А потом…

Он снова погрузился в чтение.


«Давно не работая по специальности, я по привычке продолжаю читать медицинские журналы, следить за новинками в терапии, в которой проработал более пятидесяти лет. В последнее время люблю читать мемуары и публицистические статьи. Детективы и художественная литература меня уже больше не увлекают. В старости мы стал читать про чужую жизнь и нас перестает волновать вымысел. Погружаюсь в чужую жизнь. Единственно, чему завидую, это молодости и её безрассудствам. Но к чему молодость без знания, без опыта, без умения всё видеть и всё примечать? Вот получается, что и в старости есть своя прелесть! Вечное противоречие: вот если бы их как-нибудь объединить!  Был бы я сейчас молодым, а жизненный опыт имел бы тот самый, что нажил к старости лет!

В квартире тихо. Где-то в глубине дома зашумел лифт. Вот и день начался!

Мне некуда торопиться. В нашей трёхкомнатной квартире живёт и четвёртый член семьи, небольшая дворняга по кличке Леди. Она спокойно лежит на своей подстилке, терпеливо ожидая, когда её выведут во двор погулять. По утрам гулять её вывожу обычно я.

Когда соседи возмущённо говорят, что такого пожилого человека заставляют выгуливать собаку, улыбаясь, отвечаю:

– Это не я выгуливаю её, а она меня. У меня это, как продолжение физзарядки…

Леди смотрит на меня, приподняв голову. Умная псина.

Надеваю куртку, шляпу, туфли. Беру поводок. Это команда: «Пошли гулять!». Леди срывается с места и начинает прыгать на дверь: «Скорее! Чего же ты медлишь?».


«Красиво пишет, – подумал Верховный Правитель. – Писатель!».


«Погуляв минут пятнадцать, на лифте поднимаемся на четвёртый этаж. Лапы Леди моет невестка. Потом все собираются в кухне за завтраком.

Больше всего боюсь заболеть и быть в тягость. Боюсь нашей системы здравоохранения, нашей медицинской бюрократии, рынка лекарств. Хорошо бы заснуть под наркозом и не проснуться.

– Что нового, сынок? – спрашиваю, усаживаясь на своё место.

– Что у нас может быть нового? Мои архаровцы бандитствуют, а люди на нас смотрят, как на сволочей. Будто нормальных врачей уже и не осталось.

– Неужто напрочь перевелись?

– Нужно признать, – вставила Татьяна, – нормальных всё меньше. У нас в поликлинике…

Дальше идёт привычный рассказ о том, как у них в поликлинике занимаются поборами. Выписать справку – плати. Посылают на ненужные исследования, пугают больных, заставляя их ходить к врачу тогда, когда этого и не нужно. И, конечно же, платить, платить, платить… Молодые циники в белых халатах больных так и называют: «наши кормильцы».

Меня шокируют эти рассказы. Но и соседи по дому рассказывают такое, что поверить трудно. Сосед, бывший лётчик-испытатель Иван Леонидович Крутов, однажды чудом посадил самолёт, который, как думали наблюдатели с земли, уже не имел никаких шансов благополучно приземлиться. Сам Иван Леонидович переломал себе тазобедренные суставы, и только очень сложная операция с применением дорогих протезов могла помочь. Но – денег не было.

Я пытался использовать свои связи для того, чтобы помочь соседу, но – тщетно. Бывший лётчик – всего лишь отработанный материал.

Я понимаю, что в чём-то могу преувеличить. Да и врачи бывают разные. Сделали же мне сложнейшую операцию! И  денег не взяли. Видно, знали, что коллега. Да и авторитет сына, наверно, произвёл впечатление. Но всё же нужно признать: тенденция страшная».


И снова Верховный Правитель отложил книгу. «Медицина и всякие эти штучки, вроде пенсионного обеспечения, пережиток двадцатого века, – подумал он. – Людей теперь стало много, очень много. Миллиарды. Нет одного человека – другой вместо него найдётся. Но вот уж кого на самом деле мало, так это людей активных, деловых. Будущее за ними. В далёком прошлом никаких пенсий не было. Все надеялись на себя, откладывали на старость. Детей плодили – тоже помощь в преклонные годы. А теперь!..».

Верховный продолжил чтение, которое теперь уже казалось ему занимательным.


«…Леди, закончив трапезу, села у стола и стала пристально смотреть на завтракающих членов семьи. Первой не выдерживала Татьяна.

– Ну что ты меня гипнотизируешь? На тебе кусочек. Но ты же этого не ешь!

Леди проглатывает кружок солёного огурца и переводит взгляд на Василия.

Татьяна возмутилась:

– Вы балуете её. Она же у меня вполне нормально поела.

– У меня кусок не лезет в горло, когда кто-то голоден, – заявляет Василий и отламывает ей печенье.

После завтрака Леди успокаивается, запрыгивает  в кресло и ложится, положив на передние лапы голову. Она внимательно следит за тем, как собираются на работу Василий и Татьяна.

Я иду в свою комнату. Какое-то неясное предчувствие не покидает меня. Что же такого должно сегодня произойти?


В квартире достаточно прохладно. Поздняя осень, а отопления до сих пор не включили.

Сегодня в десять утра – общее собрание товарищества собственников жилья! Как раз должны выяснить, почему до сих пор не дают тепло.

Соседка со второго этажа басом кричала, что напрасно они ушли из домоуправления. Там никогда не было таких задержек с теплом.

Открыл свежий номер журнала «Ковчег». В нём в разделе публицистики интересные статьи о религии. Гольдин, физик из Израиля пишет, что  мир полон парадоксов… С этим утверждением трудно не согласиться. «Вероятность того, – пишет Гольдин, – что жизнь создал Творец, в необозримое число раз больше, чем вероятность, что жизнь возникла случайно и дошла до Человека Разумного путём эволюции, построенной на случайных мутациях»...

Ну, это мы уже слышали… Но, одно дело, – Бог Спинозы или Эйнштейна, а другое дело, – всякие религиозные глупости, придуманные человеком. Впрочем, не совсем и глупости. Многие религиозные утверждения есть не что иное, как опыт людей, изложенный таким образом.

Бог творил мир не от скуки тягостного одиночества, как представляется нам, а от Своей избыточности...  Бог – высшая ступень в иерархии ценностей. Но у каждого своя шкала ценностей и своя сущность».


Верховный пролистал несколько страниц. «Ну, здесь философские заморочки… Это не интересно. А вот здесь, кажется, снова человеческий текст!».


«…Леди ведёт себя, как кошка. Она спокойно лежит на кресле и смотрит на меня, готовая в любой момент прыгнуть и лизнуть лицо, руку.

Я подошёл к окну. У металлического стола стали собираться люди. Кто-то, не дождавшись собрания, громко ругался, проклиная новые порядки, районное и городское начальство, правительство и даже самого президента!».


Верховный Правитель опять отложил книгу.

Сейчас бы кто-нибудь попробовал меня обругать публично!

Это ж надо, какие были дикие времена: люди могли собраться на улице и что-то такое обсуждать!

Ну-ну, и что же там было дальше?


«…Я, конечно же, всего этого не слышал, – продолжал читать Верховный Правитель. – Но хорошо знаком с лексикой и аргументацией семейства Банщиковых и потому представляю, что Анна Петровна там говорит и почему так страстно размахивает руками. Её сын, настрадавшийся от милиции в юности, сейчас сам надел погоны, чтобы бесчинствовать, как долгие годы бесчинствовали над ним.

Нужно было идти на собрание. Леди решил с собой не брать. С нею не постоять, не послушать.

В лифт зашёл вместе с соседом, Валерием Михайловичем Петровским, высоким худющим мужчиной лет пятидесяти. Окончив институт, тот ни дня не работал по специальности, устроился в ТСЖ сантехником. С тех пор сделал в квартире евроремонт, купил машину и, судя по всему, был вполне доволен жизнью.

– Палыч, – обратился Валера ко мне. – И на кой хрен вам туда идти? Сидели бы дома. Что от нас зависит?

– Послушаю, – упрямо сказал я. – Воздухом хоть подышу… Оно полезно – воздухом дышать.

Вышли из лифта и прошли к столпившимся людям. За тридцать лет, которые прожил в этом доме, я впервые пошёл на собрание.

Банщикова возмущалась:

– Ноябрь на носу, а тепла у нас до сих пор нет. Я регулярно плачу за горячую воду, за тепло, а где оно, тепло это? Прикарманили наши денежки, и всё!

– Да прекрати ты лаяться, – успокаивала Банщикову Мария Ивановна, живущая в соседнем подъезде. – Послушаем Толика.

– Да чего его слушать, буржуя недорезанного?! – упорствовала Банщикова. – Вор он, вот он кто! Почему раньше ничего подобного не было?

Ровно в десять к толпе подошёл председатель, мужчина лет тридцати, тридцати-пяти. Он поднял руку, требуя спокойствия. Когда толпа притихла, сказал:

– К нам должен подойти глава районной администрации, представители фирмы «Юг-тепло-сеть», наш депутат и представители из городской газеты. Подождём ещё минут десять…

Люди зашумели, загудели. Распределившись группами, говорили каждый о своём.

–  Я живу в страхе перед будущим, – говорил Пётр Васильевич с седьмого этажа. Недавно он похоронил единственную дочь, а жена уже полгода не встаёт с постели. – Боли в суставах. Полиартрит и ещё что-то. Но лечить её не берутся. Говорят, что стара. А ей только семьдесят недавно исполнилось…

– По закону, – продолжает Пётр Васильевич, – женщины живут дольше мужчин и я должен умереть раньше. Ну  а кто же будет досматривать мою Антонину Степановну? Как подумаю об этом, хоть волком вой…

Конечно, хорошо бы закончить жизнь на ходу, на бегу. Не понимаю, почему до сих пор не разрешена эвтаназия? Моя  бы воля, в почтенном возрасте я бы это разрешил…».


«А что? Вполне здравая мысль. Только и геронтологию нужно развивать… Здесь злоупотребления возможны», – подумал Верховный, пролистывая несколько страниц.


«…Василия раздражает моя утренняя физзарядка, гантели и упражнения на паласе. А редкие гости, заходящие в наш дом, говорят: «Какая у тебя ровная спина! Молодцом! Так держать!».  И мне приятно…

Утром стараюсь не есть ничего лишнего. Овсяная кашка, чай, вот и весь завтрак.

Василий же любит поесть. Он всегда скептически относился к моим привычкам в еде и недоумевает, как можно не любить то, что любит он. Собственно, привычка хорошо поесть досталась ему от матери. Жена вкусно готовила и сама любила поесть. И вот здоровья своего не уберегла. В шестьдесят умерла от инфаркта. Правда, ей повезло: умерла быстро и без мучений.

Настя всегда была доброй и тихой женщиной. К медицине относилась, как к ремеслу, которому выучилась в институте. Но самым главным для неё была семья. Тряслась всю жизнь над детьми, до самой смерти.

С Василием больших проблем не было, а вот с дочкой… Леночка была старше брата на три года. Любила она в жизни только себя. Школу окончила хорошо, поступила в университет на факультет иностранных языков. Но на третьем курсе выскочила замуж и умчалась с мужем-военным в Москву. Теперь она растит Коленьку. Приезжают к нам не часто…».


«Ух ты, дед меня Коленькой назвал. Надо же!», – удовлетворённо пробормотал Правитель.


«…А когда Василий на втором курсе медицинского института вдруг заявил, что женится, у Насти случился первый сердечный приступ. Но, познакомившись с Таней, несколько успокоилась, а через год, уже в ранге бабушки, говорила, что счастлива.  У Василия и Татьяны родился мальчик. Назвали его Игорьком. Хороший мальчишка, шустрый, забавный. Откуда только у него столько энергии? Теперь Настя всё свободное время посвящала внуку, и, видно, сердце её не выдержало такой нагрузки. Когда мальчикам не исполнилось ещё и семи лет, вдруг умерла от инфаркта.

Мне казалось, что рухнул мир. Первое время я замкнулся, ушёл в работу, приходил домой только спать. Но, как говорят – время лечит. Со временем горе моё не стало меньше, но острота его несколько сгладилась…


Наконец, на собрание жильцов ТСЖ пришёл глава администрации района и стал говорить что-то о незаконных действиях председателя ТСЖ. Тогда председатель ТСЖ подробно рассказал собранию следующее.

Дело в том, что высокий чиновник городской администрации, некий Мишин Михаил Иванович, приватизировал участок земли, по которому идёт теплотрасса к трём девятиэтажным домам. Потом этот чиновник, опять же с попустительства городской администрации, создал ООО со звучным названием «Юг-тепло-сеть», стал требовать с жильцов плату за потребляемую горячую воду на тридцать, пятьдесят и семьдесят процентов выше, чем оплачивают другие дома. Вот именно на это председатель ТСЖ и не пошёл. Он не подписал договора с «Юг-тепло-сетью», пытался обжаловать их действия. Но городская прокуратура пересылала дело в районную, а те, боясь высокого городского чиновника, тянули, как могли. И дотянули до холодов.

Короче, всё было, как всегда. Ничего нового. Остап Бендер брал деньги за осмотр Провала. И тоже давал льготы членам профсоюзов. А эти пенсионерам собираются повышать тарифы не на семьдесят, а только на тридцать процентов! Ну и ну!

А председатель молодец, что договор с разбойниками не подписал. Но надолго ли его хватит?

Собрание шумело и клокотало. В этом хоре трудно было разобрать, кто что кричит, и я медленно пошёл домой. Скоро одиннадцать. В это время обычно я пью чашечку кофе с молоком. Всю жизнь внушал своим больным, что кофе в пожилом возрасте пить не стоит, а вот пристрастился и отвыкнуть не могу.

Василий, тот проводил всякие эксперименты со своими диетами: ел он два раза в день, но одно время увлекался вымоченным в молоке и яйцах поджаренным хлебом, потом овсяными кашами, сырниками со сметаной, овощными салатами. А вечером любил жареные свиные рёбрышки, жареную картошку, жаркое… Со временем он прекратил свои эксперименты и ел всё, что готовила Татьяна.

Больше всего моему возвращению была рада Леди. Она заглядывала в глаза, виляла хвостом и громко лаяла.

– Ну, хорошо, хорошо! Всё! Я уже пришёл… – стараясь успокоить этот взрыв радости, говорил я.

Прошёл в ванную комнату и тщательно вымыл руки. Это была тоже давняя привычка: зайдя с улицы, обязательно мыть руки с мылом, мурлыча или напевая:

Если хочешь быть здоров,
закаляйся…

Слов песенки этой я не помнил, впрочем, и не старался запомнить, и потому на этот раз подсочинил:

И, с собрания придя,
умывайся!..

– Сейчас, моя прекрасная Леди, мы сделаем кофе и тебе что-нибудь перепадёт… Пошли в кухню!

Мы пошли в кухню. Я включил электрический чайник и насыпал чайной ложечкой кофе «Nescafe gold». Как только вода вскипела, разбавил в своей любимой чашке этот коричневый ароматный порошок и из бутылки подлил в чашку молоко. Всё! Кофе готов.

Наслаждаясь этим напитком, я размышлял над тем, что продолжаю болеть.

Когда я активно практиковал, всё было иначе! Разговоры о нравственности, клятве Гиппократа, о чистоте белого халата, медицинской этике… Даже выпускали сатирическую газету на факультете: «Cum grano salis» («С крупинкой соли») и «Пятна на белом халате». А теперь? Поборы и взятки, жульничество и прямое убийство… и никто этого не замечает. Нет, пожалуй, не так. Все видят, но сказать не могут…».


«Нет, дед всё-таки – смутьян! Ему справедливости хочется. А того не понимает, что государство в те годы не могло обеспечить всем высокие пенсии, достойные зарплаты… Нет, всё-таки он был мутным человеком. Хорошо, что я его плохо знал. Редко к нему ездил».


«Поборы, – это ещё полбеды. А когда находят болезнь, которой нет, или осложнения, которых нет? Когда гоняют по кругу и делают совершенно ненужные обследования, сложнейшие процедуры и операции, назначают совершенно бесполезные лекарства? И всё это только для того, чтобы хапать, хапать, хапать… О какой нравственности можно говорить?! Нет, в моё время такого не было! Были, конечно, отдельные случаи. А сейчас! Дали  индульгенцию на бандитизм, ввели правила для игры без правил, и в один момент всё сразу поменялось.

Леди стала на задние лапы, а передними упёрлась в мой стул. Она словно бы говорила:

– Ты обо мне забыл? Хватит рассуждать. Такими мыслями ничего не исправишь, а здоровье подорвёшь, да и обо мне забудешь.

Я разломил на четыре части печенюшку и дал четвертушку Леди. Она тут же спрыгнула на пол и стала громко чавкать. Знаю, что печенье собакам давать не рекомендуется, но ничего другого под руками не было».


Верховный Правитель с досадой захлопнул книгу.

Дед выглядел в книге совсем, как живой… Вот оно, бессмертие! Ты умрёшь, а книга останется! Хитро задумано. Конечно, книги сейчас не в почёте, но всё же есть люди, которые читают их. Кто-то будет с ним спорить, соглашаться или возражать. Это и есть бессмертие!

Правитель содрогнулся. Получалось, что о его деде будут думать лучше, чем о нём, Верховном Правителе, Всенародном Величестве, который в книге этой представлен защитником того порядка, который так ненавистен его деду.

Резким движением он отложил книгу.

Подумал: дед оставил после себя память, а я что же – хуже? Я и так уже вошёл в историю. Независимо от того, будут ли меня ругать потомки или хвалить, они меня будут помнить в качестве одного из властителей России. Ведь это именно я вывел страну на новые рубежи. Я, и никто другой! Да, кому-то это не нравится. Сколько визга было по поводу свободы прессы. И что? Успокоились! А укрепление власти, её централизация? Это сравнивали чуть ли не с тоталитаризмом. И что? Управлять такой огромной страной стало проще. Исчезли всякие мысли о сепаратизме. Счастливая и процветающая страна – вот это и будет главным моим памятником.

И всё же… Сомнение оставалось. Напишет ли обо мне кто-нибудь вот так же по-человечески? Это сейчас меня нельзя никому ругать, а после моей смерти будут и проклинать, и подвергать сомнениям правильность тех или иных решений… Хотя наверняка даже и через сто лет кто-то будет меня и хвалить – я ведь не злодей какой-нибудь, а что ни говори, отец своего народа. Все мои мысли  так или иначе направлены только на его благополучие, а если мне иногда и приходится быть в чём-то суровым, то это потому, что невозможно быть хорошим сразу для всех!..


В кабинет без спросу вошёл Соловейчик.

– Ваше Всенародное Величество! – доложил он. – Мы и в самом деле задержали ту старуху.

Верховный Правитель вздрогнул от неожиданности. Он не любил, когда его мысли вот так прерывали, но поскольку Соловейчик пользовался у него особым доверием, то приходилось терпеть.

– Какую старуху? – удивился Правитель.

– Ту самую, которая незаконно проникла сквозь оцепление!

– Какое оцепление? Что ты мелешь?

Соловейчик замялся:

– Ну, вы же понимаете: когда вы пошли гулять, мы же не могли допустить, чтобы на ту территорию, по которой вы собирались прогуливаться, проникли посторонние. Безопасность – прежде всего.

– И что с того?

– Задержанная старуха, которая торговала семечками возле Медного Всадника, проникла туда непонятным для нас образом. Она уверяет, что имеет от вас какое-то разрешение, и что вы очень рассердитесь, если узнаете, что мы её не пускаем на ту территорию, где вы так любите обычно гулять.

– Рассержусь, конечно. Безобидная старушка, я с нею очень мило побеседовал, а вы к ней цепляетесь. Где она сейчас?

– В караульном помещении. Прикажете отпустить?

– Нет.

Правитель мысленно достал трубку с золотым мундштуком, раскурил её и смачно затянулся ароматным дымом.

– Привести её сюда, – сказал он.

Не прошло и трёх минут, как бабка стояла перед ним.

– Милок, – сказал она. – Ты бы приказал им, чтобы они вернули мне мою корзину с семечками. Там ещё два стаканчика были – большой и маленький…

Соловейчик тихо ткнул её в бок.

– Бабка, ты в своём уме ли? Перед тобой Его Всенародное Величество! Какой он тебе милок?

Правитель усмехнулся.

– Пусть, она же по доброте душевной. Верните ей её семечки, – распорядился он.

– Но они уже отданы на экспертизу, их отнесли в лабораторию, – доложил Соловейчик.

Верховный Правитель мысленно курил свою трубку и неподвижно смотрел пронзительным взглядом на стоящую перед ним старую женщину.

Сказал:

– Экспертиза – это хорошо. Это никогда не помешает. Проведите её как можно скорее и, если ничего опасного не обнаружите, верните семечки этой женщине. Ведь это же её заработок – как вы не понимаете?

– Мы понимаем! Через полчаса семечки будут возвращены.

– Хорошо. Полчаса она подождёт. Как раз у меня и посидит в гостях.

Сказал:

– Да ты присаживайся, бабуся! В ногах правды нет.

Женщина уселась на предложенный стул.

– Скажи мне, милая женщина, как ты оказалась возле Медного Всадника? Только правду говори, не лги! Мои охранники уверяют, что всё было оцеплено, и никто не мог проскочить, а вот ты всё-таки там оказалась. А?

– Плохие у тебя охранники, – огрызнулась бабка.

– Если плохие и их ротозейство подтвердится расследованием, то я прикажу виновных наказать. Ты этого хочешь?

Бабка перекрестилась:

– Господь с тобой, мил человек! Не надо никого наказывать. Это я во всём виновата – такая я шустрая, куда захочу, туда всегда и пройду. И никакая меня охрана не остановит.

– Вот как? – удивился Правитель. – И ко мне во дворец  тоже пройдёшь?

– Пройду, милок.

– А чего ж не проходила никогда, если это так уж для тебя легко? Что-то я тебя здесь не видел?

– А не надо мне было к тебе, вот и не проходила. А было бы надо, то и прошла бы. И этот твой бугай, который стоит у меня за спиной и смотрит мне в затылок, не остановил бы меня нипочём.

Правитель рассмеялся.

– Слышишь, Соловейчик: она тебя бугаём назвала. Как тебе такое прозвище?

Соловейчик промолчал, потупив взор.

Верховному вдруг до боли захотелось курить. Но курить в присутствии посторонних он не хотел, потому продолжал мысленно потягивать трубку с золотым мундштуком. Ах, как это приятно!

Бабка вдруг сказала:

– А ты бы, милок, завязывал с курением. Курить – это вредно!

Правитель поперхнулся и закашлялся, да так, что Соловейчик стал хлопать хозяина по спине, а затем кинулся к столу и поспешно налил из графина воды в стакан.

– Выпейте! Что это с вами?

Кое-как прокашлявшись, тот молча выпил.

– Бабка, ты кто такая?

– Я, что ли? Прасковья Митрофановна Ершова.

– При ней не обнаружено никаких документов! – доложил Соловейчик. – Может, ещё и врёт.

Верховный Правитель не обратил внимания на его слова.

– Да я не о том, Прасковья Митрофановна. Ты чем занимаешься в своей жизни?

– Семечками торгую.

Правитель выпил воды ещё.

– Всю жизнь только и делаешь, что торгуешь семечками?

– Да сколько себя помню, столько и торгую.

Верховный Правитель пронзительно посмотрел на неё, отложил в сторону свою воображаемую трубку с золотым мундштуком и достал из кармана воображаемый пистолет. Мысленно наставил его на старуху.

Бабка спокойно выдержала его взгляд.

– И чего ты на меня уставился, милок? И не боюсь я никаких твоих пистолетов. Хоть бы ты мне чаю предложил, что ли?

Верховный кивнул Соловейчику: распорядись, мол.

– А может, ты и поесть хочешь, бабушка? Я прикажу тебя накормить, а?

Бабка оглянулась и, увидев, что в кабинете только она да Правитель, тихо сказала:

– Кушать-то я не хочу особенно, а только неприятен мне этот твой бугай. Мне-то бояться его нечего, а вот другого ему пристукнуть как муху, ничего не стоит.  Злой у тебя помощник. Себе на уме… Не доверяй ему…

– Это да, – согласился  Правитель. – Он такой. А я – добрый.

– Ты-то добрый, но охрана у тебя из таких же вот бугаёв состоит. Им бы работать и работать, а они у тебя тут без дела шляются по коридорам и на уме у них чёрт знает что!

Вернулись Соловейчик и официантка с подносом, на котором стояли чай в красивой китайской чашечке, вазочка с печеньем, сахарница и тарелочка с пирожным.

– Ой, как хорошо! Давно такой вкуснятины не кушала, – сказала старушка.

Верховный дал знак Соловейчику и официантке, чтобы убирались.

– А что на уме у моей охраны? – спросил он. Ему почему-то стало не по себе.

– А то ты сам не знаешь? – удивилась старуха, прихлёбывая чай.

– Не знаю. Что?

Старуха оглянулась по сторонам и заговорщическим голосом сказала:

– Свой интерес и ничего кроме. Во все времена у таких служивых бабы были на уме, выпивка и всякое там казнокрадство. За власть они друг другу глотку перегрызут.

– В России воровали всегда, тут уж ничего не поделаешь. У нас – своя национальная специфика. Я иногда жалею, что не стал китайским императором. Там – проще.

– И не говори, милок, того, чего не знаешь! Там хуже!

– Да ты-то откуда знаешь?

– Я всё знаю. Что ж я, в Китае не бывала и китайцев этих не видела? Это они только с виду такие тихони, а на самом деле ещё хуже наших!

Верховный Правитель усмехнулся.

– Ну что ж, поверю тебе на слово.

Старушка уже доедала пирожное.

– А ты бы сказал этим своим бугаям, чтобы мне пирожных ещё на дорожку дали.

– Скажу, скажу, – пообещал Правитель. – Непременно скажу.

– И семечки пущай вернут.

– Вернут тебе твои семечки, никуда они не денутся. Если, конечно, в них нет ничего вредного или ядовитого.

– Да что ты, милок, господь с тобой! У меня всё – только хорошее. И семечки хорошие, и мысли в голове хорошие.

– А где ты живёшь, бабка? – спросил Верховный.

– А ты случаем не в гости ли ко мне собрался?

– А что не примешь?

– Приму, я всех принимаю, только тебе лучше не знать, где я живу.

– Почему?

– Очень уж невесёлое это место.

– Ты хочешь сказать, что бедно живёшь? В трущобной части города?

– Вот-вот. Это и хочу сказать. Считай, на самом погосте.

– А хочешь, я тебе велю квартиру выделить? Будешь жить, как у Христа за пазухой. А то и прямо у меня – при дворце?

– Ой, только не это! – старуха замахала руками. – Гуляй по Питеру почаще. Вот и будешь видеть меня. Я теперь завсегда буду сидеть возле Медного Всадника. Там самое бойкое место.

– Хорошо, – сказал Правитель. – Будем встречаться там.

Старушка поднялась с места.

– Ну, мне пора. Прикажи своим бездельникам вернуть мне мои семечки, да я пойду.

Верховный Правитель нажал кнопку. Тотчас же в кабинет вошёл Соловейчик.

– Результаты экспертизы семечек готовы?

– Готовы. Семечки – высшего сорта. Экологически чистые. Никакой опасности нет!

– Да я и говорила им, олухам. А они мне не верили!

Правитель властно отчеканил:

– Семечки вернуть, дать на дорогу корзину пирожных, а саму старушку проводить до выхода и никогда больше не трогать.

Соловейчик коротко отчеканил: «Есть!» и щёлкнул каблуками.

Старушка двинулась к выходу, но перед дверью вдруг остановилась и оглянулась на Верховного Правителя:

– Хороший ты человек. И ко мне отнёсся по-божески, не так, как твои архаровцы из охраны. И раз уж ты такой добрый, то и я тебя отблагодарю за твою доброту.

– Как же ты меня отблагодаришь? – поинтересовался Правитель.

– А совет один дам хороший.

– Какой же?

– Ты вот давеча, до моего прихода книжку читал. Да вон она у тебя на столе лежит, так вот: читай её повнимательнее, мил человек.

Верховный Правитель насторожился.

– Да я и так её читал с интересом, ничего не пропускал.

– Вот так и читай дальше. Авось узнаешь оттуда что-то важное для себя, чего раньше-то не знал. Ну, я пошла, Желаю тебе, милок, счастья и удачи.

С этими словами старуха покинула кабинет.

Верховный потянулся было за воображаемой трубкой, но тут же вспомнил наставление старухи и отдёрнул руку.  Взял книгу, повертел её: «Должна быть какая-то связь между тем, что здесь написано, и этой старухой. Или так: связь между моим покойным дедом и ею… Мне предстоит самому понять, что это за связь. И никакой аналитический отдел мне здесь не поможет».

3.

Самолёт президента Франции Пьера де Мампасье коснулся земли и помчался по скользкой полосе. Командир включил реверс, моторы взревели и внезапно стихли. Огромный лайнер остановился у самого края бетона, потом неспешно развернулся и поехал за красной машиной, указывающей ему дорогу.

Верховный Правитель России был в плохом расположении духа, так как не выспался. Всю ночь он продолжал мысленный спор с дедом. «Конечно, – думал он, – то были тяжёлые годы. Но прошло тридцать лет, и как всё изменилось! Кто может нас упрекнуть в недостатке демократии?!».


Визит был неофициальным, а переговоры с Пьером де Мампасье, как всегда, проходили в дружеской обстановке.

Из аэропорта они поехали в Зимний дворец, который недавно реконструировали, и теперь он выглядел так, как и не снилось ни египетским фараонам, ни французским королям. Стены и потолок зала были выложены рубинами, изумрудами и сапфирами разных цветов и оттенков, которые образовывали причудливые узоры.

Французский президент, посмотрев на это величие, произнёс:

– У нас, во Франции, ничего подобного нет, и никогда не было.

Подумав, добавил:

– И никогда не будет, я так думаю.

Потом были переговоры.

Решив целый ряд вопросов двусторонних отношений, они вышли к давно ожидающим их журналистам.

Между Верховным Правителем и  Президентом Франции сложились приятельские отношения. Они давно знали друг друга и каждый, принимая у себя другого, старался угостить чем-нибудь, чтобы это запомнилось гостю надолго. В прошлый приезд Верховного Правителя России во Францию де Мампасье угощал приятеля чудесным зрелищем французских Альп, а на обед потчевал лапками специально выращенных лягушек. И сейчас де Мампасье ожидал, что приятель угостит его чем-то необычным, но Всенародное Величество, казалось, очень серьёзно отнёсся к пресс-конференции, которая следовала за первой частью переговоров. После кратких речей, догадаться о смысле которых посторонним было трудно, пресс-секретарь предоставил право задавать вопросы корреспондентам.

– Правда ли, что переговоры по поставкам листовой стали зашли в тупик? – спросила рыжая девушка из Лондона, протянув диктофон.

Де Мампасье изумлённо оглянулся на Верховного Правителя. Спросил его по-французски:

– Вы что-нибудь слышали об этом?

Тот столь же изумлённо ответил:

– Для меня это известие абсолютная неожиданность, я до последней минуты думал, что этот проект один из самых успешных.

Потом был ехидный вопрос по поводу обмена студентами.

– Не понятно, в чём проблема? Границы открыты, в каждом университете существуют свои требования. Университет пользуется правами автономии. Мы не считаем возможным вмешиваться в политику университетов. У нас демократия. Но вы помните, что стараниями Всенародного Величества у нас давно отменён визовый режим. Теперь каждый молодой человек может поступать учиться, куда он хочет… если материально способен оплатить учёбу.

Верховный Правитель  грустно взглянул на журналистов. «Неужели ни одного умного вопроса так и не будет?» – подумал он.

Французского президента подковырнул известный российский телеведущий Иннокентий Полозков. Он спросил, почему господин Президент так не любит критику в свой адрес, что недавно даже затеял судебный процесс против известной французской газеты «Фигаро».

Де Мампасье ответил:

– Видите ли, Франция, впрочем, как и Россия, страны демократические. Газета «Фигаро» имеет полное право ругать меня, как ей угодно. Но и я имею право возмутиться этим и подать на неё в суд за оскорбление. У нас, как и у вас, свободны и независимы и пресса, и суды…

Руководители стран смеялись и шутили в ответ на самые колкие вопросы, и только один раз Верховный Правитель сильно помрачнел, когда ему задали совершенно неожиданный вопрос. Это была корреспондент московского журнала «Российская Федерация сегодня и завтра», пышная рыжеволосая красавица. Она спросила его:

– Ваше Всенародное Величество, позвольте задать вам несколько нескромный вопрос.

– Нескромный? О! – обрадовался Правитель, – Нескромный – это что-то новое! Задавайте, девушка, задавайте!

– Ваше Всенародное Величество, – сказала журналистка, с трудом подавляя собственное волнение, – почему вы не женаты?

Зал так и притих.

– Но вы же, наверное, знаете, что два года назад у меня трагически погибла жена?

– Знаю, – ответила журналистка. – Но жизнь-то продолжается! Мы любим вас и хотели бы, чтобы вы были счастливы.

Верховный Правитель сказал очень серьёзно:

– Знаете, девушка: я – однолюб. Наверно, это неправильно и нужно бы иметь спутницу жизни…

– Но, Ваше Всенародное Величество, – не унималась журналистка, – миллионы российских девушек с восторгом смотрят на вас. Вас все любят, вам стоило бы только захотеть, и самые лучше красавицы страны были бы у ваших ног…

– У моих ног? – изумился Верховный. – Но это лишнее.

– Ну, это я просто употребила такое выражение, – поправилась журналистка.

– И красавицы? Дело-то не в красоте, а в душе человека…

Он сделал паузу, а журналистка, истолковав её по-своему, сказала «спасибо» и села на  своё место.

– Да подождите, девушка, – сказал Верховный Правитель. – Я ведь ещё не ответил на ваш вопрос!

Девушка встала со своего места.

– Вот вы, девушка, скажите мне  ещё раз, как вас зовут?

– Корреспондент московского журнала «Российская Федерация сегодня и завтра» Екатерина Смолякова.

– Екатерина, – задумчиво сказал Верховный Правитель. – Вот если бы я после гибели жены встретил такую девушку, как вы, я бы уже давно стал  женатым человеком.

Раздался смех. А Правитель продолжал:

– Скажите, Катя, вы замужем?

Екатерина покраснела:

– Нет, я свободна.

– Ну, что ж, – сказал Правитель многозначительно, – это меня радует.

Пресс-конференция продолжилась, а все долго потом гадали, что же означали слова Верховного Правителя.

Потом они позировали перед кино- и фотокамерами, пожимая друг другу руки и улыбаясь. Верховный Правитель прекрасно владел французским, знал классическую и современную литературу, регулярно следил за новостями этой прекрасной страны, но считал, что в обществе должен говорить на языке своей страны. Де Мампасье же, напротив, хвастливо демонстрировал своё знание русского языка. Оба много шутили и смеялись, но как только репортёры ушли и наступила долгожданная тишина, оба облегчённо вздохнули. Они перешли в соседнюю комнату, где весело полыхал камин, и уселись в кресла.

– Если бы ты знал, Пьер, как мне надоели эти бездельники, – сказал Правитель на французском языке.

– Я очень хорошо понимаю твои чувства, Николя, – ответил ему Пьер де Мампасье по-русски. – Но, как это сказать по-вашему… Надо отдавать дар – кажется, так.

– Дань, – поправил его Верховный. – Надо отдавать дань этим условностям – ты это хотел сказать?

– Вот именно. Отдавать дань, если у нас такая с тобой профессия.

– Вредная для здоровья, – пошутил Верховный Правитель.

– Да, не очень полезная.

– Хотя та девушка – она очень симпатичная, ты не находишь?

– Ты говоришь про Катрин? О да! Очень, очень симпатичная!

Правитель присел перед решёткой и стал подбрасывать в огонь дрова.

– Погода в Питере, как бы это выразиться? Ни к чёрту! – Де Мампасье радовался своим знаниям русского языка.

– В Париже лучше? – спросил Правитель.

– У нас тоже – гадость. Сплошные дожди.

– Уж лучше снег, чем дождь, – сказал Верховный Правитель, снова усаживаясь в кресло. – Вам во Франции со снегом крупно не повезло: ваша зима – это слякоть и дождь.

– Ну, не всегда и не везде, – возразил президент Франции. – Где-нибудь в Гренобле у нас сейчас отличная зима, и можно кататься на лыжах и играть в эти –  как это называется, когда кидают снег?

– Снежки.

– Вот-вот! Снежки!

Оба рассмеялись.

– И вообще, – сказал де Мампасье, – французы могут жить и в очень суровом климате. Миллионы французов живут в Канаде, где климат такой же, как и у вас в Сибири. И ничего – ходят себе на лыжах, катаются на коньках…

– И играют в снежки? – подсказал Верховный Правитель.

– Вот именно!

Правитель спросил:

– А ведь и в самом деле: что там у вас с поставками стали? Фирма Легранда отказывается брать нашу сталь и предпочитает американскую, хотя та и дороже нашей, и хуже…

Де Мампасье махнул рукою.

– Я уже имел беседу с Леграндом. Между нами говоря, – президент Франции понизил голос до доверительного шёпота, – это порядочная свинья. Так никто не делает: сам подписал контракт, а теперь отказывается выполнять его условия! В какое нелепое положение он ставит меня? Впрочем, вы ничего не проиграете. По договору он будет платить неустойку.

– Но Россия из-за этих его капризов несёт убытки.

– А вы задерживаете свои платежи нашему станкостроительному концерну «Анжу и сыновья», – улыбнулся французский президент.

Правитель нахмурился: это и в самом деле было трудным местом российско-французских отношений.

– Я тебя чем-то огорчил? – встревоженно спросил де Мампасье.

Верховный Правитель не ответил. Он не мог никак забыть бабку, с которой встретился у Медного Всадника. Она произвела на него неизгладимое впечатление, и он даже думал, что встретился с нею неспроста. Но кто она, он так и не понял. Ясновидящая, экстрасенс… Сейчас их много развелось. Нет, от всех этих впечатлений нужно как-то уйти, забыться. Подумал: «Соберусь с мыслями, отдохну, а там и пойму, что всё это означало и какую выгоду мне из этого можно будет извлечь. Надо будет – встречусь с нею».

Он поставил  кочергу и вдруг спросил:

– Послушай, Пьер, а не послать ли нам всё к чёрту, а?

– К чёрту, – это очень даже хорошо! Но что ты имеешь в виду?

– А что, если мы с тобой сейчас махнём в Сочи? Ты был у нас на зимней олимпиаде четырнадцатого года? Нет? Ну, вот и посмотришь! Поехали, а?

– Ой ля-ля! В чём проблема? Согласен! – обрадовался де Мампасье.

– На лыжах покатаемся, в снежки поиграем, а министры пусть и разгребают все эти завалы.

– Завалы – это что такое? – не понял де Мампасье.

– Я тебе потом объясню, – сказал Правитель, вставая с кресла.

Появившемуся по его сигналу секретарю он коротко бросил:

– Готовьте самолёт. Я и господин президент сейчас вылетаем в Сочи.

Уже в самолёте Верховный Правитель России заглянул в тот отсек, где ехали люди из самого ближайшего его сопровождения. Журналистка Катя была там. Впрочем, он и не сомневался в этом.


В Адлере они сделали пересадку и перешли на вертолёт.

Верховный Правитель России и Президент Франции продолжали оживлённо беседовать, обсуждая отличия Кавказского хребта от Альп. Француз находил, что сходство очень большое, хотя, конечно, Кавказ и выше, и круче, а русский замечал, что отличие таится, прежде всего, в скорости образования гор. Кавказ – самая молодая на Земле горная система, здесь происходят очень интенсивные сейсмические процессы, нигде в мире горы не растут с такой же скоростью, как здесь… Француз говорил что-то о Гималаях, где он однажды проводил отпуск. Там тоже очень здорово… Верховный Правитель кивал, но всё думал об этой Кате…

А что, если это чья-то разработка? Её подсунули ему, чтобы он подпал под её влияние? А она – чей-то агент. И тогда он – в чьих-то руках? Нужно дать задание, чтобы проверили…

Вскоре они прилетели на место.

Это была обширная парковая территория,  тщательно охраняемая по периметру и внутри. Вокруг были горы, а посередине протекал ручей, названный в честь знаменитого немецкого естествоиспытателя Мартина Кюфнера, который когда-то обследовал Кавказ в поисках минеральных источников и полезных ископаемых. Кюфнер в переводе с немецкого означает изготовитель бочек. С  тех пор ручей и был назван – Бондарев.

Небольшой трёхэтажный дворец с колоннами скромно стоял в глубине парка и создавал впечатление, что он – памятник архитектуры времён Екатерины Второй, затерявшийся в складках горной и лесистой местности.

Это было ложное впечатление.

Дворец был выстроен совсем недавно и из таких строительных материалов, какие и не снились старушке Екатерине. Да что там ей! Даже сам Иосиф Виссарионович не имел такого хорошо укреплённого пункта для отдыха и наблюдения за окружающим миром. Фактически это был один сплошной бункер, который выдержал бы даже прямое попадание мощной атомной бомбы. Колонны, арки и статуи – лишь верхушка айсберга, чисто внешняя, декоративная сторона. То, что было внутри и уходило глубоко под землю и представляло собой государственную тайну.

Кабинет Верховного Правителя находился на первом этаже. Из кабинета через большую стеклянную дверь можно было выйти на ступенчатую террасу, а оттуда – на длинную пальмовую аллею, уходящую вдаль. Покрытые снегом ели и сосны обступали со всех сторон этот уголок и создавали ощущение умиротворённости.

– О, да у вас тут и в самом деле – хорошо! – сказал французский президент, оглядываясь по сторонам.

– И не только здесь, – с гордостью ответил хозяин. –Россия тем и хороша, что в ней везде хорошо.

Люди из свиты рассмеялись. Рассмеялся и французский президент, но лишь после некоторой паузы, словно раздумывая – смешно это или не смешно.

– Тут, я вижу, есть, где покататься на лыжах! – сказал он.

– Ну, ещё бы! За этим мы с тобой сюда и летели, разве не так? И Новый Год можем встретить под настоящей елью в горах!

– Так, так, – кивнул француз.

– У меня есть предложение, – сказал Правитель. – Вам в гостинице выделен весь второй этаж. Сейчас мы немного отдохнём, переоденемся, пообедаем, а потом можно и в горы на лыжах. Костюмы и всё прочее вас ждут в номерах. Успеете? Или, может, отдохнёте с дороги, а только завтра пойдём кататься?

Последний вопрос отличался коварством. Французский президент был на пять лет моложе русского. Если бы он сейчас сослался на усталость, это бы означало, что он слабак.

Разумеется, де Мампасье и мысли не допускал, что он хоть в чём-то уступит русскому коллеге.

– Конечно, – радостно подтвердил он. – Я бы и обедать не стал, а прямо сейчас готов кататься на этих прекрасных горках.

– Нет, нет. Час на отдых и переодевание. Пьер, – сказал он. – Если я тебя сейчас не покормлю обедом, произойдёт международный скандал. Все скажут, что мы хотели заморить голодом гостя. Ну, ты понимаешь, чем это грозит?

Де Мампасье кивнул.

– О да! – сказал он. – Это будет  международный скандал.


Всё время, которое Верховный Правитель был с Президентом Франции, он по-прежнему не забывал о странной бабке. Он знал, что некоторые люди способны предсказывать будущее, грядущие события им видны так же ясно, как и то, что происходит сейчас.  Именно это нужно было Правителю. Самым главным вопросом, который стоял перед Правителем, был ПРЕЕМНИК. Кто? Может быть, спросить у той старухи? Он знал, что его предшественники часто обращались за помощью к монахам, читали всякие пророчества, например, монаха Авеля. Значит, ясновидение, не такая уж и глупость?

Как только Верховный Правитель оказался в своём кабинете, он вызвал к себе Соловейчика. Вчерашняя бабка пренебрежительно говорила о его охранниках, и ему хотелось проверить, так ли это, тем более что часть группы была отправлена сюда ещё два дня назад.

– Пусть придут офицеры охраны.

– Сей секунд!

Через несколько минут Соловейчик вошёл в сопровождении четырёх офицеров.

– Вы, орлы, в ресторане пили вчера что?

– Водку, конечно, – ответил за всех Чебутыкин.

Правитель вздрогнул. Ведь бабка так и сказала: водку, мол, пьют.

– А почему «конечно»? – удивился он.

Чебутыкин пояснил:

– Ну, сейчас вино продаётся только фальшивое. Совсем невозможно пить, Ваше Всенародное Величество.

Верховный обратился к Соловейчику:

– Значит, народ у меня пьёт такую бурду, а мне никто ничего не докладывает. А бабы с вами были?

Все смущённо заулыбались.

– Я спрашиваю: были или не были?

– Ну, как без баб, Ваше Всенародное Величество?

– Это не ответ!

– Были! –  опять ответил за всех Чебутыкин.

«Сходится и это», – подумал Верховный Правитель. Вслух спросил:

– А как у них было с одеждой, у этих ваших баб?

– Мало на них было одежды, – признался Чебутыкин. – На некоторых и вовсе ничего.

Совпало и это. Оставался ещё один пункт:

– А украли – что?

Охранники изумлённо молчали.

– Я спрашиваю вас: что вы там украли?

– Мы ничего не крали.

Верховный Правитель хмыкнул:

– А если вспомним получше?

Солвейчик уже сообразил, что Правитель знал о происшедшем гораздо больше, чем он.

– Признавайтесь, что вы там украли, мерзавцы? – заорал он на подчинённых.

Чавчанидзе сказал:

– Ну, взяли у бармена шесть бутылок водки, но какая же это кража?

– То есть взяли и не заплатили? – уточнил Верховный.

– Ну да. Но ведь мы же прикрываем хозяина ресторана. Должен он нас за это как-то уважать?

– Значит, в свободное от охраны Верховного Правителя время вы крышуете  какой-то ресторан, так я понял?

Офицеры смущённо кивнули.

– А хозяин ресторана расплачивается с вами бутылками водки. Так?

Все молчали.

Соловейчик сказал:

– Ваше Всенародное Величество, я бы этих сволочей –пострелял! Хозяин ресторана расплачивается с ними, конечно же, деньгами…

– Да я так и понял.

– А они у него ещё и водку отбирали.

«Нет, бабка та была права во всём. Во всех мелочах…» – подумал Верховный Правитель. Потом отпустил охранников и зло взглянул на Соловейчика.

– Мы с Президентом Франции поедем кататься на лыжах. А завтра с утра, когда Президент Франции поедет осматривать олимпийские объекты, я хотел бы встретиться с Эдуардом Валерьевичем Мухиным. Только об этом никто не должен знать.

– Будет сделано, Ваше Всенародное Величество.


Обед прошёл в тёплой, дружественной атмосфере. В беседе был затронут ряд важных вопросов, представляющих взаимный интерес… – эти и многие другие слова торопливо наговаривались корреспондентами на диктофоны.

Уловив подходящий момент, Верховный Правитель шепнул высокому гостю:

– Через час будем на лыжах.

Через час, однако, не получилось. Де Мампасье слишком долго примерял лыжный костюм, в конце концов, выбор его остановился на бело-красно-голубом костюме. На Верховном Правителе был скромный синий костюм – такой же, как и у ребят из его охраны, которые переоделись в лыжников.

Они поднялись на небольшую высоту, где был пологий спуск. Верховный ни на минуту не забывал о рыжеволосой журналистке.

– Почему нет наших журналистов? – резко спросил Правитель у Соловейчика. – Я хотел бы, чтобы всё это было в прессе.

Когда они через полчаса поднялись по заснеженному горному склону, их уже ждала целая орава пишущей братии, среди которой была та Екатерина Смолякова. Верховный Правитель остановился перед нею.

– Екатерина, я рад вас видеть!

Де Мампасье подыграл:

– Вы возникли перед нами, словно Венера из морской пены!

Он произнёс эти слова по-русски, и Верховный отметил, что для того, чтобы такое сказать, одного знания языка мало. Такие фразы выучиваются заранее.  Может быть, это всё подстроено французами?

– Это Екатерина Смолякова, наша журналистка, – пояснил Верховный Правитель.

– Ты зря думаешь, Николя, что у меня плохая память. Я запомнил эту девушку ещё на пресс-конференции.

«Запомнил он её! Какая у него хорошая память! Проверить надо будет, проверить!»

– Скажите, Екатерина, – спросил он, – как вам понравились здешние места?

– О, здесь просто великолепно!

– Вы здесь когда-нибудь раньше были?

– Нет, никогда, – ответила она. – Я мало где была.

Президент Франции сказал:

– О, милая Катрин, этой беде мы можем помочь! У нас в Гренобле тоже есть кое-что похожее на здешние красоты. Приезжайте к нам, Катрин! Вы будете моим гостем!

– Хорошо, – согласилась журналистка. – Я с удовольствием. Особенно, если меня откомандирует моя редакция.

– Она непременно это сделает! – с уверенностью заявил французский президент.

– Почему вы так уверены в этом? – удивилась Екатерина.

Де Мампасье рассмеялся и, оглянувшись на Верховного Правителя, сказал:

– Если мы попросим об этом, то неужели нам откажут?

– Думаю, нет, – улыбнулась Екатерина.


На следующий день Верховный Правитель остался в Бондаревом Ручье, а Президент Франции вместе с большой свитой сопровождающих должен был на вертолёте осматривать олимпийские трассы.

– Облака… Небо какое-то тревожное, – сказал де Мампасье.

– Ну что ты, Пьер?! Это дело временное. Через час здесь будет ясное небо…

Когда вертолёт улетел, Верховный Правитель вернулся в резиденцию и зашёл в кабинет. За ним молча последовал начальник охраны.

– Чтобы через десять минут наш взбрыкнувший олигарх господин Мухин был у меня в кабинете.

– Слушаюсь! – отрапортовал Соловейчик, который понял, что всё предыдущее было затишьем перед бурей.

– Перед входом ко мне  обыщите его на предмет оружия, отравляющих веществ, острых и колющих  предметов. Бегом! Выполнять!

– Есть! – рявкнул Соловейчик.


Эдуард Валерьевич Мухин выглядел бледным, но старался не подавать виду.

– Коля, – сказал он. – Что за дела? Твои люди обыскивали меня. Меня! Да они что у тебя тут – с ума посходили?

– Я тебе не Коля, – многозначительно сказал Верховный Правитель. – Это ты, как я погляжу, не знаешь, кто я такой.

– Коля, да брось ты дурака валять! Что мы – не свои люди, что ли?

– Никакие мы не свои люди. Я – Верховный Правитель этой страны, законно избранный… Ты чего ухмыляешься? Ты чего хихикаешь? – заорал на него Верховный Правитель. – Меня народ избрал. Он оказал мне доверие. Мне, а не тебе! А ты – всего-навсего обыкновенный бизнесмен…

– Я не совсем обыкновенный.

– Ну, если в том смысле, что так много, как ты, никто больше не награбил, то тогда – конечно. Ты у нас единственный, ты у нас необыкновенный, один из самых богатых людей на Земном шаре. Это я – нищий. На мне даже одежда не моя собственная, а государственная. Ещё раз запомни: народ мне оказал доверие, а не тебе!

– Ну да: за мои бабки он и оказал тебе доверие. Я деньги отстёгивал, а ты к власти топал, потому что я тебя туда проталкивал.

Верховный Правитель вдруг сник и уже другим тоном продолжал:

– Слушай, Эдик, а что это ты до сих пор не расплатился с казной? Или тебе дана налоговая индульгенция? Обнаглел. Завёл себе свою армию. Где это видано, чтобы простого дельца охранял полк отборных военных?!

Мухин рассмеялся.

– Тебя охраняет вся наша армия! Пусть и меня охраняют.

Верховный Правитель проворчал:

–  Сравнил…

– Да брось ты, Коля! Ну что мы – не свои люди, что ли? Ведь я же тебя всегда выручаю! Если где какие затраты, то кто, как не я, берёт всё это на себя? Финансирование одной только авиации – в какую копеечку мне обходится!

– Ты мне зубы не заговаривай! Ты мне скажи: почему твои люди ходят по городу с автоматами? И только ли по одному этому городу? У меня есть сведения, что и по другим – тоже.

– В городе Сочи, сам знаешь, тёмные ночи. Уже и днём страшно ходить по улицам. Режут и убивают ежедневно. Вот мои люди и ходят вооружённые. Они поддерживают порядок в городе.

– Их боятся, потому, что они сами бандиты. И сколько их у тебя всего?

– В Сочи?

– Да.

– Немного, но есть.

– Я спрашиваю: сколько?

– Восемьдесят человек.

Правитель усмехнулся:

– А по моим сведениям в одном только городе Сочи больше тысячи твоих головорезов, а ведь это целый полк.

– Да какой полк? Батальон – это ещё куда ни шло…

– Я думаю, что мои сведения не очень точны. На самом деле у тебя не один полк и не один батальон.  А в Питере у тебя сколько бандитов, а в Тюменской области – сколько? А в Норильске сколько?

– Ну там – сам бог велел. Ведь там нефть, там никель, а без надёжных людей всё разворуют и работать никто не будет.

Верховный уселся в кресло. Уселся и Мухин.

– А я, между прочим, тебе не разрешал садиться!

Эдуард Валерьевич встал.

– Знаешь что, Николай, – сказал он уже серьёзным голосом.

– Ничего знать не хочу, – оборвал его Правитель. – Соловейчик, ты всё слышал?

– Так точно, Ваше Всенародное Величество, – сказал Соловейчик, всё это время незаметно находящийся в кабинете.

– У него своя незаконная армия. Что ты об этом думаешь. Соловейчик?

– Плохо думаю.

– Вот и я тоже – плохо думаю.

– Да что я, хуже других? – возмутился Мухин. – У Николаева есть своя армия, у Киселёва есть своя армия, у клана Савенкова – есть, а я, что, хуже?

– Конечно, нет. Ты у нас самый лучший.

– Соловейчик, – скомандовал Верховный Правитель. – А ну-ка вызови ко мне моего секретаря, да скажи ему, чтобы он прихватил то, что я ему велел.

Через минуту Верхолазов уже стоял на вытяжку перед президентом.

– Верхолазов, покажи-ка мне, друг любезный, какие там у тебя снимки лежат в папке? – сказал Верховный Правитель.

Верхолазов достал несколько больших фотографий, протянул их хозяину.

– Мне не надо. Я их уже видел. Господину Мухину покажи.

Мухин взял фотографии, рассмотрел их и вернул Верхолазову.

– Что это? Я ничего не понимаю, – казалось, искренне удивился он.

– Это вид из космоса на твои базы в Ставропольском крае и в Читинской области.

– Какие базы, Николай?

– Я тебе не Николай, а Верховный Правитель, понял?

– Я ничего пока не понял!

– Скоро поймёшь. То, чем занимаются твои люди, это подготовка военного переворота.

– О чём ты говоришь, Николай?

– Мне надоело напоминать, что я тебе не Николай! Я тебе не мешал заниматься бизнесом: выпускать в продажу дерьмовое вино, бесполезные лекарства, добывать нефть и никель из земли, о которой ты с чего-то решил, что она твоя собственная…

– А разве нет? Разве я её не купил за свои деньги?

– Купил, купил. Ты всё купил. Теперь тебе моей власти захотелось напоследок… А меня, между прочим, народ выбрал на эту должность!

Мухин нагло рассмеялся ему в лицо.

– Кто там тебя выбирал? Просто я и другие люди, равные мне по положению, назначили тебя на эту должность, и ты будешь на ней до тех пор, пока мы этого хотим. Не захотим – и не будешь!

Решительными шагами он направился к выходу, но Верховный Правитель заорал:

– Соловейчик, задержи его!

Мухин остановился перед гигантской фигурой Соловейчика.

Верховный открыл дверь на террасу, и в комнату ворвался снежный вихрь.

– Туда его! – скомандовал он. – И коленом под зад.

Барахтающийся в снегу олигарх никак не мог подняться на ноги, потому что его лупил Соловейчик, а вслед за ним и сам Верховный Правитель. Боязливо скрючившийся Мухин знал: Правитель, прекрасно обученный классической борьбе, может его и через себя перекинуть и вообще – сломать.

Верхолазов с трудом оттащил разгорячённого Правителя от Мухина. Кое-как отряхивая с себя снег, тот побежал, прихрамывая,  к выходу.

– Беги, беги! – крикнул ему вслед Верховный Правитель. И уже про себя: – Теперь тебе уже не долго осталось бегать.

Оглянулся к Соловейчику.

– Сейчас была бы снайперская винтовка – с удовольствием всадил бы в него пулю.

– Для этого есть специалисты, – сказал Соловейчик. – Сделаем, если надо.

– А кто у нас лучший снайпер?

– Чукин, Ваше Всенародное Величество. Он в Сибири белке в глаз попадает.

– Это тот, который на костылях?

– Он самый. Но руки-то у него целы, а зрение – сто пятьдесят процентов.

– Сто пятьдесят? – удивился Правитель. – Да разве такое бывает?

– Бывает. Потому он у нас на службе.

4.

Вернувшись в Санкт-Петербург, Верховный Правитель почувствовал непонятную боль в горле.

Профессор Рокотов, личный лечащий врач Верховного Правителя, успокаивал:

– Пустяки, Ваше Всенародное Величество! Вы просто перекатались на лыжах, разгорячились, надышались холодного горного воздуха, и вот теперь пожинаете плоды своего легкомысленного отношения к здоровью.

– Да бросьте вы! У меня железное здоровье! Ну, покатался с французским президентом,ну, поиграл в снежки…

– С точки зрения государственной, ваше здоровье – это не ваша личная собственность. Это бесценная собственность всего народа.

Верховный Правитель нахмурил  брови:

– Иди прочь! Мне от тебя тошно. Я хочу  почитать свою книгу, – он потянулся к книге, но рука доктора заботливо помешала ему.

– Вам сейчас читать ни к чему. У вас температура. Давайте-ка мы вас сейчас отведём в постельку. Вы и так сегодня достаточно поработали!

«Нет, это какое-то насилие над личностью», – с досадой подумал  Правитель, проглатывая таблетку и ложась в тёплую постель.


Когда он на следующий день проснулся, то увидел, что находится не в Зимнем дворце, а на своей даче в Сестрорецке. «Это что же получается? Они меня сюда привезли? – подумал он. Мною распоряжаются, как хотят, и меня ни о чём не спрашивают! Надо будет, когда поправлюсь, выйти с законодательной инициативой ввести в Конституцию статью, которая бы охраняла права Правителя. Что же это получается: я, Верховный Правитель, – самый незащищённый гражданин России? У меня нет никаких прав?».

От окна шёл ровный свет. Верховный Правитель кое-как встал с постели и проковылял до окна. Снегопад прекратился, и теперь всё было белым-бело. Красиво! Но как трагически ветки наклонились от тяжести снега. «Вот так же точно и я: стою на морозе под тяжестью навалившегося на меня бремени. Надо бы распорядиться, чтобы люди стряхнули снег с деревьев, иначе они все поломаются».

Верховный Правитель вернулся в постель. Какая-то непонятная усталость разливалась по всему телу. Он осмотрелся, и взгляд его упал на книгу, лежащую на соседнем столике. «Этот эскулап совсем оборзел, – подумал Верховный Правитель. – Не давал мне читать книгу! С бабами спать – вредно, сауна – вредно, вот и книги читать – тоже у него скоро будет вредно».

Резким движением он стряхнул с себя сонливость, поискал на столе пульт и нажал кнопку. Тотчас же появилась физиономия огромного парня.

– Слушай, как там тебя, – Верховный Правитель почему-то закашлялся.

– Кирилл, – услужливо подсказал охранник.

– Кирилл! Что будем делать с деревьями?

– Срубить их, что ли?

– Не отвечай вопросом на вопрос! – рявкнул Верховный Правитель. – Что нам с ними делать – стряхивать с них снег или не стряхивать? И куда девался садовник?

– Не могу знать…

– Найди! Пусть решат с Ковалёвым, что со снегом делать. Поломаются же ветки…

Верховный Правитель выключил экран, взял в руки книгу.


«…Мне очень нравится моя внучка Валентина. Высокая, красивая, школу оканчивает с медалью…  Мечтает поступить в медицинский университет и стать, как отец, хирургом.

В одиннадцатом классе, когда писали сочинение на тему «Кем я хочу стать?», она написала: «Мечтаю стать хирургом. Мне нравится лечить людей, и я верю, что скоро самые страшные заболевания научатся лечить…».А дальше открытым текстом писала о том, что у нас лекарства стоят дорого, а врачи гоняют больных на ненужные обследования и дерут с них деньги безбожно. А если денег нет, то человек умирает. А такое отношение к людям – это просто-напросто убийство.

Учительница не знала, что и делать. Между тем, в сочинении не было ни единой ошибки. Предложила девочке переписать сочинение.

– Я не буду переписывать сочинение, – заупрямилась Валентина. – И не хочу я отказываться от своих мыслей.

– Твоё сочинение бросает тень на твоего отца, – сказал я.

– Но, если я перепишу сочинение, то я буду нечестным человеком, так ведь? А если я один раз поступлю нечестно, то и в другой раз могу поступить так же. И сама не замечу, как начну брать с больных взятки и превращу свою работу в выгодный бизнес. Ты этого хочешь?

– Нет, конечно, – сказал ей я. – Но ты слышала о таком понятии, как гибкость?

– Слышала. Если ты мне скажешь, чтобы я переписала сочинение, я это сделаю.

– Я тебе этого не скажу, – ответил я.

А учительница  была гибким человеком. Она порвала сочинение, а в журнале отметила, что девочка в тот день отсутствовала».


Президент отложил книгу в сторону.

Ну да, она тогда поступила в мединститут и с блеском его окончила. И что? Племянница называется! Теперь является его самым яростным оппонентом.. Не понимает, что даже Верховный Правитель не всегда может делать то, что хочет.

Он положил закладку в книгу и встал с постели. Пора было приниматься за работу.

Одевшись и перейдя в кабинет, он уселся в кресле. Бешено заработал пультом. Людям, то и дело возникавшим на экране, по привычке деловито отдавал распоряжения:

– Валерий Илларионович! Я хотел бы заранее посмотреть уровень оборота со странами Европы. Меня не удовлетворяет динамика инвестиций. Нет, меня интересуют общие цифры…

– Всё будет сделано…

– Хорошо. Только не тяните. Я жду через час…

Он вспомнил, что когда-то его ныне покойная жена Галина ревновала его ко всем первым дамам, приезжающим в Россию вместе со своими высокопоставленными мужьями.

Но вот уже два года нет Галины, и некому было его ревновать.

Верховный Правитель откинулся на спинку и закрыл глаза. Перед ним снова возник образ рыжей красавицы. Там в горах, она была прелестна.

Потом он вспомнил своего недавнего гостя Президента Франции. Не просто ему сейчас. На носу выборы, и соперники его идут с ним, как он выразился, «ноздря в ноздрю». Подумал, что прошли те времена, когда Правитель вёл борьбу то с Государственной Думой, то с Правительством. В конце прошлого века он даже расстреливал Думу из орудий! Дикость! Сегодня всё не так. И Дума, и Правительство наделены только техническими правами. А полный контроль ведущих телевизионных каналов, правоохранительной системы обеспечивает ему ничем не ограниченное право проводить в жизнь свою политику. А как иначе?

Потом снова вспомнилась Екатерина.  Он не мог забыть, как, на минуту оставшись наедине с ним, она словно бы случайно прикоснулась к его плечу. Как он пригласил её на чай после прогулки на лыжах, а она радостно согласилась. Она надеялась сделать большой материал для своего журнала. А ему вовсе не хотелось говорить на умные темы.

– Давайте-ка лучше пить чай, а? – сказал он нерешительно.

Она кивнула.

– Вот и отлично!

Он совсем по-домашнему разлил в чашки чай и подвинул гостье вазочку с конфетами. Рассказывал о своём детстве, о годах юности.

– Вы позволите мне написать об этом всё в нашем журнале? – спросила Екатерина.

– Не позволю, – сказал Верховный Правитель очень серьёзно. – Мне хотелось бы, чтобы наш разговор носил характер не официальный. Я рассчитываю на установление человеческого контакта. Никакой другой мне не нужен.

В тот вечер Верховный Правитель так и не решился задержать Екатерину в своих апартаментах.

Уже лёжа в постели, он снова взял книгу деда. Подумал: «И чего это старуха мне говорила, что в этой книге что-то такое написано, что мне может пригодиться? Вот, карга старая! Так ничего и не объяснила».


«… Никогда бы не поверил, если бы мне сказали, что такое произойдёт, – писал дед. – Никогда раньше население не было так вовлечено во всяческие спекуляции и аферы, как сейчас. Всё покупается и продаётся. Теперь оценивают произведение искусства не по его художественной ценности, а по его продаваемости. Что делается в шоу-бизнесе? В литературе? А восторженные вопли  тысячных толп интеллектуальных недоносков на всевозможных рок-концертах! А масса театральных постановок, где главное, чтобы не так, как у классиков. Конечно, есть и  высокое искусство, но не оно доминирует! Не в него вкладывают капиталы».


«Нет, дед мой всё-таки был философом», – с удовольствием подумал Верховный Правитель.


Чтение утомило его, и он заснул. Как ему показалось, ненадолго. Но проснулся он только на следующее утро. В комнате был всё тот же белый свет, но уже не столь ослепительный, как вчера.

Взяв в руки пульт, приказал возникшему на экране дежурному офицеру:

– Верхолазова ко мне!

Уже через секунду секретарь стоял перед ним.

Почти не глядя на молодого человека, Верховный Правитель набросил халат и подошёл к окну.

– Ветки деревьев не переломались?

– Все целы. Садовник со своими людьми перетряхнул все ветки, перегруженные снегом.

– Что пишут газеты по поводу переговоров с французами?

– «Ле Монд» считает, что переговоры провалены. «Пари Матч», наоборот, восторгается нашими отношениями…Во-первых…

– Не надо, не надо! Подготовьте мне подробную справку…

– Справка лежит у Вас на столе.

– Хорошо… Что ещё?

– В театре на Малой Бронной ожидается премьера спектакля «Юность вождя»…

– Это про меня, что ли?

– Так точно, Ваше Всенародное Величество.

– Нескромно это…

– Ну, что вы?! Вас любит народ! Ни у одного руководителя не было такого рейтинга.

– Как ты думаешь, Верхолазов: у нас свободное общество или нет?

– Думаю, свободное, – ответил Верхолазов.

– А почему ты так думаешь?

– Потому что в вашем вопросе уже содержался ответ.

Верховный вскинул бровь.

– Дерзко, но зато умно. Не зря я тебя держу секретарём.

Потом, помолчав, добавил:

– Ты пока свободен, а я сегодня отдохну, почитаю книгу деда… Умный у меня был дед. Только в толк не возьму, чего это старуха мне его советовала читать как-то особенно внимательно. Читаю, читаю, а пока ничего такого и не вижу.

– Прикажите только, и я дам задание.

– Какое задание?

– Проанализировать книгу.

– Не стоит. Либо я дойду до всего сам, либо не дойду. Иди пока!

Когда секретарь ушёл, Верховный Правитель наугад открыл книгу.

«…Мой сын Василий совершенно не был приспособлен к быстро меняющейся жизни. Он устал думать о том, что происходит в стране или в мире. Много лет проработав в медицине и дослужившись до заведования хирургическим отделением городской больницы, понял, что ничего изменить не то, что в стране, городе, – даже в своём отделении он не может. Какой-то высокий чин позвонил главному и потребовал, чтобы приняли на работу в хирургическое отделение девицу. Только что окончила университет, ничего не умеет, а уже в отделение, несущее дежурства по городу. И таких на шестьдесят коек – восемь папенькиных дочек и сынков! Опытных хирургов – трое, а молодёжи – восемь! Одиннадцать врачей на шестьдесят коек! Но, Бог с ним и, если бы они хотели работать! Но за эту зарплату они «горбатиться», как выразилась одна такая краля, не хотят. Вот и вся их философия.

Дело дошло до того, что эти люди в белых халатах (язык не поворачивается их назвать врачами) смотрят не столько на больного, сколько в его карман. При этом не забывая коллег. Здесь существует строгое правило: ты мне, я – тебе! Ты присылаешь ко мне на обследование (ненужное, лишнее, но зато хорошо оплачиваемое), и я буду рекомендовать прекрасного хирурга, оперирующего, как Бог (несмотря на то, что этот «бог» недавно научился вязать узлы и держать кровоостанавливающий зажим!).

Это распространилось, – рассказывал сын, – как распространяется опасная инфекция, чума, например, или холера. Врач, получающий очень скромную зарплату, покупает дорогую импортную машину, строит трёхэтажный дом, дачу… И никого не интересует, откуда он берёт деньги. Впрочем, это и так все знают…

В дореволюционной России существовал такой обычай: судейским чинам (да и всем остальным чиновникам!) жаловали весьма скромный оклад, ясно представляя, что остальное они доберут взятками. Если их ловили на этом деле, то, как правило, либо прощали, либо наказывали, но очень условно. Зачем же обижать своих людишек? На них держится государство!

Ничего не изменилось с тех пор!

Больница строит большой терапевтический корпус, – рассказывал сын. – Денег на него отпустили много. Что ни говори – национальный проект. Но все хорошо понимают, что реальная стоимость строительства раза в два меньше. Откат здесь составляет до пятидесяти процентов! Строит город. Деньги больнице не перечисляют. Всё делает строительная фирма близкого приятеля высокого чиновника, «выигравшая тендер на строительство», который никто не проводил… И так везде, не только в медицине…

Это было похоже на алкогольное или наркотическое опьянение. Вдруг у всех сняли тормоза. То, что ещё недавно было безнравственно и всеми осуждалось, теперь вызывало зависть или лёгкую улыбку.

– Что у тебя сегодня? – спросил  я у Татьяны, жены Василия.

– Ничего. Обычная текучка. В городе начинается грипп. Вызовов будет много, да и приём будет большой.

– А у тебя? – спрашиваю у сына.

– Операционный день. Мои две операции. А так, ничего особенного. Главный снова оброк собирает. Решил гараж привести в порядок. Вот и сбрасываемся…

– А ты уже в отделении закончил ремонт? Ведь больница на него не дала ни копейки!

– Кому это интересно? – грустно ответил сын. – Как там у Лены? Вчера она даже не позвонила.

– Не знаю, – ответила Татьяна. – Сама всё время об этом думаю. Последнее время она и не пишет, и не звонит. Жизнь в Москве – это не в провинции. А Петя её в оперативном отделе Генерального штаба. Это тебе не шутка! Вот только Колюшку бы не проглядели. Молодой. Золотая молодёжь!

– Золотая, – подумал я. – Но этот себя в обиду не даст. Уже – активист!».


Верховный Правитель откинулся на спинку кресла.  «Это они про меня! Да что они знают о том, что мне пришлось пережить в те годы?! Чего мне это стоило?». Потом пролистал несколько страниц и снова углубился в чтение.


«…Во время войны я вместе с родителями оказался в эвакуации, – писал дед. – Город Томск затерялся в сибирских просторах так надёжно, что, казалось, никакой враг сюда никогда не доползёт, хоть с запада, хоть с востока, и именно здесь всегда будут царить мир и тишина».


Правитель, читая эти строки, усмехнулся: дед плохо знал историю или это он так шутил? А чехословацкий корпус, который однажды захватил и этот город? Кто бы мог подумать, что чехи и словаки – два тихих и миролюбивых народа из Центральной Европы – вдруг окажутся здесь и начнут наводить свои порядки? Нет, нельзя никому верить. Страну надо держать на замке, потому что враг может прорваться неведомо откуда и неведомо в какой регион.

Он продолжил прерванное чтение…


«…Но о том, что где-то бушует война, все, кто жил в этом городе, знали не понаслышке. Госпитали, эвакуированные из европейской части страны,  заводы, круглосуточно выпускающие продукцию для фронта, постоянно формирующиеся новые войсковые части и особенно радио, – всё это свидетельствовало о том, что война не где-то, а рядом.

К этому времени с фронта уже были и хорошие новости.

Я слушал радиопередачи, слушал то, что говорили взрослые, и думал: «Теперь уж мы точно победим! Фашисты получили и под Москвой, и под Сталинградом, и под Курском… Теперь уже скоро…».

От отца никаких вестей не было. Знали только, что он был ранен под Киевом. Потом воевал на Первом Украинском фронте.

Старшая сестра, Маша, работала на том же заводе, где и мама. Выпускали артиллерийские снаряды.  Я же учился в школе и как мог, помогал по дому.

В 1944-м году меня призвали в армию.  Помню, как плакала мама, как прижимала меня к себе сестра.

Всех ребят, которые окончили школу, направили  на курсы. Восемь месяцев нас муштровали, учили всему, что может пригодиться на войне.

Ротный старшина, оказавшийся в тылу после длительного пребывания в госпитале, как-то раз сказал нам мудрую мысль, которую он вынес из своего длительного пребывания на фронте:

– Первая заповедь такая: не высовываться! Не вылазь из окопа без приказа, не нарывайся на стычку, если её можно избежать… И не вызывайся ни на что сам. Назначат именно тебя – не уклоняйся и выполняй свой долг так, как велит приказ, а не назначат – жди, когда придёт твоя очередь.

Тогда кто-то спросил:

– А если не назначат?

– Не назначат – ну, так тому и быть!

– А если мне, допустим, хочется в бой – тогда что? Я должен ждать, пока назначат?

Старшина сплюнул с досады:

– Вот же, дурья твоя башка! Я же говорю: первая заповедь – не высовывайся, а ты всё думаешь, что я шучу или слова просто так на ветер бросаю. Дело солдата какое? Выполнять приказы. Это не я выдумал, это так по уставу. Что приказано, вот то и делай. А не приказано – не делай, даже, если и очень сильно хочется…

Я запомнил того непокорного парня. Это был рядовой Мегрелидзе из Кутаиси. Впоследствии он погибнет именно из-за своей непоседливости и неспособности строго выполнять то, что велено.

Ну а затем мы тронулись в путь и прибыли на место.

Повезло мне или нет – трудно сказать. Прямо на фронт, на передовую линию я не попал. Немцев поначалу видел только пленных, а о боевых действиях, когда лоб в лоб сталкиваются две страшных силы, знал только понаслышке.

Однажды на территории освобождённой Белоруссии я наблюдал жуткую сцену: грузовик, гружённый большим количеством извлечённых из земли мин и снарядов, медленно выползал из леса  на высокий водораздел, за которым угадывалась большая река.

Что случилось в дальнейшем – никто толком так и не понял: то ли машина наехала на мину, то ли в ней самой что-то сдетонировало. Но машина вдруг вспыхнула и окуталась огромным облаком. Мне казалось, что всё это происходило совершенно беззвучно, в полной тишине. Когда облако рассеялось, на месте машины осталась только глубокая дымящаяся воронка. Куда делось всё остальное – понять было невозможно. Два человека просто испарились в этой огненной вспышке, и кто-то из офицеров тогда сказал:

– Человек состоит в основном из воды, а при такой температуре вода превращается в пар молниеносно. Вот и ищи-свищи теперь этих людей. Один пар остался.

– Воспарили на небеса, – грустно пошутил полковой врач.

– Хорошо, если бы так, – ответил задумчиво офицер. – А я вот не могу себе представить, как это будет, когда и мой черёд настанет. Как это я воспарю…

Я смотрел, как ветер разгоняет дым, и думал о своём…

Мысль о смерти жила со мной постоянно. Через какое-то время я понял: не надо звать смерть, не надо накликать её на себя – пусть остаётся где-то в стороне. Пусть эта старая карга лучше семечки продаёт. Только бы с нею не встречаться. Но уж если и встретишь её, то и бояться её тоже не надо. Придёт – так придёт, а заберёт – так заберёт… Уж если ей будет нужно, от неё не спрячешься. Она пройдёт сквозь любые заслоны. Её не остановить».


Верховный Правитель ещё раз прочитал строки, в которых сказано о смерти. «Там, может, – подумал он, – тогда смерть ко мне и приходила? Во, дела! Старуха, как старуха… Ну и ну! Нет, лучше с нею больше не встречаться! Правда, так не получится. Но тогда хотя бы не торопиться с этой встречей. Мне ещё до 2040 года править страной. И преемника найти нужно… Дел по-горло! Не до старух, торгующих семечками…».


«…Ну а пока заповедь «Не высовывайся!» – это было то самое, что предостерегало меня от опрометчивых поступков. Мины лежали в земле тихо и безобидно. Их нужно было находить, а затем по отработанным технологиям извлекать. Это требовало огромного нервного напряжения. Были и физические нагрузки, но они были несопоставимы с тем внутренним нервным накалом, который переживают сапёры, работающие бок о бок со смертью. Самыми подлыми минами были противопехотные. Зачастую они не убивали человека, а лишь калечили – отрывали ногу, а иногда руку или ступню, и человек после этого ещё и радовался, что остался в живых. Противотанковые – эти были совсем другими. На них можно было даже наступать, но уж если они взрывались…

Так получилось, что той единственной ошибки, которая случается иногда у сапёров, я так и не сделал… А затем, когда мы продвинулись далеко на запад и грохот орудий раздавался уже совсем рядом, случился однажды бой. Самый настоящий, в котором я впервые в жизни участвовал. Общая тенденция тогда была такова: мы бьём, а немцы отступают. Фрицы драпают от нас! Драпают – какое весёленькое словечко! Но в этом конкретном случае били немцы, а мы отступали и даже драпали.

Спасительным тогда казался близлежащий лесок. Те, кто туда успели отбежать, оказались в безопасности. Те же, кто подзадержался на открытом пространстве, полегли замертво.

Я уже заскочил в лес, когда, оглянувшись, увидел, что старший сержант Андрей Скориков, упал на землю, как подкошенный. Я повернул было назад, а Скориков закричал:

– Беги, дурак, куда ты прёшься!

Я пригнулся к земле и пополз всё же к командиру.

– Жив? – спросил я.

– Ноги у меня прострелены. Мне теперь уже отсюда не уйти. Беги, тебе говорю!

– Никуда не побегу. Лес рядом. Сейчас доползём. А там легче будет.

Каждый метр давался с таким трудом, как будто это десять километров пути, но всё же мы доползли до леса.

Я почему-то думал: войдём в лес, а немцы за нами идти побоятся. Отдам медикам раненного командира, а сам присоединюсь к своим.

Но никаких признаков наших всё не было. Казалось, лес опустел. Он был не таким уж и густым и, если бы были люди, то их можно было бы различить, но я оглядывался по сторонам и ничего не видел. Только грохот орудий и отдельные взрывы шальных снарядов, залетавших в лес – вот это и всё.

Когда прилегли отдохнуть, Скориков попросил пить.

– Ну вот! А теперь оставь меня и иди.

– Ну, нет уж!

Отдохнув, взвалил его на себя и снова пошёл вперёд.

Я и сам не помнил, как дошёл до своих.

Там спросили: что за человек, откуда? Я назвал данные старшего сержанта. Их записали. А мне велели идти – дескать, обойдёмся теперь и без тебя.

– А что будет-то с раненым? Жить будет? – спросил я.

– Да кто ж его знает? – неопределённо ответил капитан.

На следующий день я снова пришёл в госпиталь. Спросил, что да как.

Медицинская сестра ответила устало:

– Ты про которого? Про того старшего сержанта? Так он помер вчера во время операции.

Потом в моей фронтовой жизни много чего было: разрушенная до основания Варшава, бои на подступах к Берлину. А потом и сам Берлин, и лёгкое ранение – уже в мирное время, когда объявили об окончании войны, и демобилизация, и возвращение домой.

Мужчин в те времена ценили на вес золота. Особенно при поступлении в высшее учебное заведение. А уж к фронтовикам относились, слов нет, с почтением. Принимали их в институт охотно.

Для меня не было вопроса, что делать после войны: поступать учиться – вот что. И куда поступать – тоже.  В медицинский, а куда ж ещё? Отец у меня был врачом и отец отца – тоже.

Но тут подвернулся фронтовой дружок Лёшка Коновалов.

– В медицинский? Да ты что – дурак, что ли? Мало ты крови насмотрелся на войне, что ли, так тебе ещё её захотелось?

– Мы тут решили идти в Одесское мореходное училище. Будем плавать по морям! Айда с нами!

Я призадумался. Море – это было то самое, что всегда меня привлекало. Я и книги читал на эту тему, и стихи великих поэтов помнил, да и вообще мечтал о нём.

И я согласился: попёрся вместе с друзьями в Одессу и стал поступать в мореходку. А там не посмотрели, что перед ними фронтовик и срезали меня на экзамене по математике.

Я приуныл тогда: остальные парни поступили, а я – нет. Что же я – разве хуже, чем они?

Я остался в Одессе. Пошёл в медицинский. Там математику не нужно было сдавать, вот я и прошёл. Дали мне место в  общежитии, и я стал студентом-медиком, продолжил семейную традицию.

– А уж если очень захочется вкусить морской романтики, можно и судовым врачом пойти на корабль. И  плавай в своё удовольствие, – сказал мой сокурсник капитан Целух.

Студенческие годы у меня были не такими, какими я их представлял. На первых курсах зубрёжка, заучивание латинских названий.  Язык сломать можно, и если бы не Настя, наверное, я не выдержал и сбежал бы, куда глаза глядят.

Настю я впервые увидел в 1947 году. Она была младше меня на год и училась на педиатрическом факультете.

Мы гуляли с ней по вечерней Одессе. Любимыми нашими местами прогулок были улица Пушкинская, Приморский бульвар, улица Пастера. Могли просто медленно идти, ничего не говоря друг другу.

Недалеко от гостиницы «Красная» было кафе, – чрезвычайная редкость в то время. Мы с Настей  любили заходить туда.

Отец Насти Егор Ерофеевич Павлов был первым помощником капитана китобойной флотилии «Слава», и Настя жила с мамой и бабушкой в шикарной квартире на центральной улице Одессы – Дерибасовской.

Когда Настя была на третьем курсе, она забеременела.

Потом была свадьба. Егор Ерофеевич настоял, чтобы мы перешли жить к ним.

На пятом курсе Настя родила нашу Елену. К этому времени я уже сдал государственные экзамены и получил диплом врача. Егор Ерофеевич уговорил меня пойти врачом на китобойную флотилию.

Китобойная флотилия – сложный организм. На базе – фабрика, на которой в три смены трудятся люди, перерабатывая улов. Кроме флагмана – несколько лёгких судов с пушками и гарпунщиками, которые ловили китов, а потом доставляли их на базу.

На флотилии работало много народа, и врачам, конечно же, было что делать. Условия работы были тяжёлыми, и травматизм был большим…

Настя окончила институт и на работу не торопилась. Возилась с дочкой и почему-то злилась на неё и на меня, считая нас виновниками её несвободы.

Я любил Настю. Она же вышла за меня, боясь остаться, как она любила часто говорить, «старой девой».

В 1952 году  я был зачислен врачом в китобойную флотилию и вместе со всем отправился в рейс на полгода».


Верховный Правитель закрыл глаза. «Ну и дела, – подумал он. – Я и не знал, что мой дед участвовал в той войне, плавал на китобое. Да как! Геройски…».

5.

Новогодние торжества утомили Верховного Правителя, и он решил отдохнуть от дел и поразмышлять о том, что его больше всего тревожило. Он вспомнил последнее заседание Правительства, которое он вёл. Обсуждали навязший в зубах вопрос об инфляции, а Верховный слушал заумные рассуждения своих коллег и думал: кто? Кто может быть преемником? Министр финансов Денежкин Пётр Акимович? Нет, этот сразу начнёт передел собственности. А это всегда война. Начальник ФСБ Хватов Иван Иванович? Этот ястреб. Ему бы вернуть из далёкого прошлого благословенные времена, когда перед ним все трепетали. Дорвавшись до власти, он в тот же миг забудет все свои обещания и клятвы, и, чего доброго, сфабрикует дело… Нет, ему доверять нельзя. Он хорош только на строгом поводке.

Министр обороны Самолётов? Тот мало чем отличается от Хватова, хотя умнее, сдержаннее. Министр здравоохранения Таблеткин Бром Валерианович – пустое место. Чего изволите. Кисель, а не политик. Министр образования Всезнайкин Данил Дмитриевич? Да нет, что гадать. Проще, действительно, посчитаться: «На златом крыльце сидели…». Правда, время ещё есть. Но не успеешь оглянуться, будет поздно. А это дело нельзя пускать на самотёк…

С трибуны раздавался убаюкивающий голос Премьера:

–  С Новым годом! С новым счастьем!. Мы вновь и вновь повторяем эти слова, испытывая при этом…

«Вот болтун, – подумал Верховный Правитель. – Если его не остановить, он так будет трепаться до вечера…».

Он встал, и Премьер замолчал.

– Я, пожалуй, пойду. Вы уж как-нибудь без меня… С Новым годом всех, – сказал он и вышел из зала.

Шёл по коридору и думал: «Старуха меня ждёт в Питере, а я пока побуду  в Кремле. Здесь, пожалуй, и задержать её будет проще!».

Уже в своих апартаментах он нажал на зелёную кнопку вызова начальника охраны.

–  Соловейчик! Ты помнишь старуху, которая продавала семечки у Медного Всадника?

– Помню, Ваше Всенародное Величество.

– Удвой караульных у каждого входа в Кремль. Смотри, если она вдруг окажется на территории Кремля! Голову с тебя сорву! Тебе ясно?

– Ясно.

Потом нажатием кнопки вызвал Верхолазова.

– Слушаю вас, Ваше Всенародное Величество, – откликнулся секретарь.

– Я обещал дать интервью журналистке Екатерине Смоляковой. Разыщите её и сообщите, что я жду её к двенадцати у себя в кабинете в Кремле.

– По моим сведениям, Ваше Всенародное Величество, она в Петербурге.

– Я, пожалуй, могу перенести интервью на пару часов. Жду её в два…

И отключился.


Ровно в два в кабинет к Верховному Правителю вошла Екатерина Смолякова.

Верховный Правитель встал навстречу гостье, взял её за руки.

– Очень хотелось вас снова увидеть… Не буду скрывать, вы мне нравитесь…

– Но интервью всё равно придётся дать, иначе редактор меня не поймёт.

– Ну, что ж. Интервью тоже будет. Но потом. А пока, пойдёмте с вами на выставку. Это здесь не далеко, на Манежной площади. Я обещал быть.


Это была выставка современных картин и рисунков, посвящённая жизни и творчеству Александра Сергеевича Пушкина. Посетители могли видеть портреты Пушкина и его родственников, сцены из его жизни, иллюстрации к его произведениям.

Верховный Правитель в сопровождении свиты бродил по залам выставочного комплекса, задумчиво рассматривая картины, стараясь быть возможно ближе к Екатерине, которая смешалась с толпой журналистов, сопровождающих каждый выход Верховного Правителя в свет. То и дело слышались изумлённые возгласы: «Его Всенародное Величество! Да это же наш Верховный Правитель!».

Кто-то прошептал: «Да не туда смотришь! Вот же он!». Правитель не утерпел и оглянулся. Мама показывала на него своему шестилетнему сыну. Правитель ласково погладил мальчика по головке и сказал:

– Ну, чего на меня смотреть, малыш? Во мне ничего особенного нет. Смотри лучше на эти прекрасные картины. Ведь это про нашего великого русского поэта – Пушкина.

Он пошёл дальше, разглядывая то одну картину, то другую. Возле картины «Пушкин и его няня Арина Родионовна» остановился.

– А где директор музея.

– Я здесь! – тотчас же отозвался директор.

Правитель даже оглядываться не стал.

– Что случилось с картиной? Почему такая ободранная?

– Пострадала во время стокгольмского путча 2020-го года. Мы её только недавно выкупили у шведов и ещё не успели отреставрировать. Решили поместить в таком виде, в каком есть.

– Правильно решили, – твёрдо сказал Верховный Правитель. – Отреставрировать ещё успеете, а в этом году пусть так повисит.

Так он и ходил из зала в зал.

Оказавшись рядом с Екатериной, спросил:

– Как вам нравится выставка?

– Изумительно! Никогда ничего подобного не видела.

– Да. Хотя помещение подобрали, как мне кажется, крайне неудачно. Что у нас нет подходящих зданий? – он оглянулся по сторонам. – Где у нас министр культуры?

Тот появился словно бы из-под земли.

– Неужели не нашлось другого помещения для такой выставки? Старинные красивые здания у нас ещё остались или нет?

Министр культуры только руками развёл.

– Так ведь сносим же всё, сносим…

– А зачем сносите?

– Город не может больше расти вширь, приходится поднимать его за счёт строительства небоскрёбов, а новые площади – где взять? Вот и приходится сносить.

– Вам бы всё только сносить! Есть такая русская пословица: заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибёт. Вот так и здесь. Ну да, был у меня как-то разговор, что, мол, надо сносить ветхие здания и повышать этажность нашей столицы, но это не значит, что теперь можно всё сметать на своём пути. Наверно, пора переходить к кадровым решениям, а иначе эти безобразия никогда не кончатся.

Они остановились возле картины, на которой Пушкин был изображён возле какой-то прекрасной молодой дамы.

– Это ж надо! – вздохнул Верховный Правитель. – Какие красивые женщины любили его. Какие прелестные! Впрочем, он заслуживал это.


Верховный Правитель вышел из здания выставочного комплекса, помахал оттуда всем собравшимся людям и, пригласив  Екатерину Смолякову, двинулся к ожидавшей его машине.

– В Сосновую дачу, – скомандовал Верховный Правитель.


Машина ехала по огромному парку, рассекая своим железным корпусом снежные вихри.

– Здесь я редко бываю, – пояснил Верховный Правитель Екатерине, – потому что здешние помещения не предназначены для приёма большого количества гостей, а уж журналистов здесь и подавно никогда не было. Я запретил их сюда пускать.

– Вы не любите журналистов?

– Ой, да кто их любит! – досадливо отмахнулся Правитель.

– Вот, оказывается, как? – улыбнулась Екатерина.

Верховный Правитель спохватился:

–  Это вас не касается. И вообще, к вам я отношусь не как к журналисту, а как к прекрасной женщине.

– Спасибо.

– Я просто хотел сказать, что иногда хочется тишины, чтобы её никто не мог нарушить. Вы понимаете: никто! Никто не должен проникнуть сюда.

– Это  похоже на секретный объект.

– Любая государственная дача – секретный объект, – наставительно сказал Правитель. – Эта же – сверхсекретный. Свои решения я всегда принимал здесь. Я и сегодня собираюсь принять одно такое решение.

– Это государственная тайна или вы мне скажете о нём?

– Скажу, скажу! Непременно скажу, – пообещал Верховный Правитель и взял её за руку.

Несколько машин, следовавших за ними, почтительно остановились в отдалении, словно повинуясь неслышной команде. И только из ближней машины вышли двое – секретарь и начальник охраны.

– Не обращайте на них внимания, – посоветовал Правитель. – Они со мной никогда не расстаются, такая у них работа. Но мешать они нам не будут. Вы сегодня у меня самый дорогой гость.

Зал, в котором они расположились, напоминал ресторан. Отличие было только в том, что стол был лишь один.

Подошедшему официанту Верховный Правитель сделал заказ сначала от своего имени и только затем поинтересовался мнением своей гостьи. Та сказала, что она согласна со всем, что заказал Правитель, и это понравилось ему.

Екатерина с неожиданной дерзостью спросила:

– Вы любите, когда с вами соглашаются?

Верховный Правитель рассмеялся.

– Как правило, мы уклоняемся от прямых вопросов, гнём свою линию, и что у нас на уме – непонятно.

– А у нас – это у кого?

– У нас – это, ну, скажем, так, у Первых лиц государств.

– А мне кажется, вы лукавите, – сказала Екатерина.

– Не без этого, – охотно согласился Правитель. – Лукавить – это моя прямая профессиональная обязанность.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос, – продолжала допытываться девушка. – Вы любите, когда с вами соглашаются?

– Ох, уж эти мне журналисты, – тяжело вздохнул Верховный Правитель. – Всё-то им хочется знать и до всего им есть дело.

– Я задала этот вопрос не как журналист.

– Понимаю, понимаю, но только одного не знаю: как всё-таки ответить на него. С одной стороны, хочется, чтобы во всём была хотя бы относительная свобода. С другой стороны, я – Верховный Правитель страны, и моя задача добиваться от моих граждан послушания. Проявишь чрезмерную уступчивость – тотчас же получишь характеристику мягкотелого, а проявишь твёрдость – будешь диктатором. Вот так и бьюсь между двух огней.

Перед ними поставили цветы в хрустальной вазе, шампанское, виноград.

Официант наполнил бокалы и удалился.

– Я предлагаю выпить за… – Верховный Правитель замялся.

– За процветание России, – подсказала Катя.

– Это – как-нибудь в другой раз. Да и какой смысл за это самое процветание пить, если оно и так – объективная реальность. Надо пить за то, чего ещё пока нет, но чего хотелось бы достигнуть. Как вы думаете, что это может быть?

– Не знаю даже, – Екатерина пожала плечами.

– На уме у меня было нечто другое, но вы не угадали хода моих мыслей.

– Такое угадывание я оставляю вашему секретарю и вашему начальнику охраны, – дерзко ответила Екатерина.

«Немногие осмеливались так со мной разговаривать, – подумал Верховный Правитель. – Впрочем, для отдельных категорий людей я всегда делал исключения».

– Эх, если бы так, – сказал он с горечью. – Но порою даже и они не понимают меня. Лишь недавно мне встретилась какая-то полоумная старуха, торгующая семечками, которая показала мне, что может понимать то, о чём я думаю.

Правитель вздохнул.

– Да ничего особенного, – признался он. – Если быть совсем уж точным то же, что и у всех.

– А что у всех?

– Давайте перейдём на «ты»? – предложил он.

– Давайте, – согласилась Екатерина.

– Давай, – поправил её Верховный Правитель.

– А я всегда думала, что власть – это так… – она затруднилась с подбором слова.

– Это занятие не из приятных, – перебил он её. И неожиданно предложил Екатерине возглавить Управление пресс-службы. Она деликатно отказалась.

– Я не хочу, чтобы наши отношения омрачались сплетнями, как я получила свою должность. Высокое чиновничье кресло – это не моё. Я привыкла быть свободной…

– Но почему?! Ты – выпускница философского факультета университета, опытный журналист…

– Давай, милый, не будем путать наши отношения и политику. Разве тебе просто так со мной плохо?

– Хорошо! Пусть будет по-твоему. Но я очень боюсь тебя потерять. Я не думал, что способен на такие чувства.

– Вот и хорошо. Закончишь правление, и мы сможем просто жить, как нормальные люди…

– Но я ничего не умею делать, кроме как управлять!

– Вот и будешь управлять мною. Давно мечтаю, чтобы мною управляли!

Она встала, подошла к Верховному Правителю и поцеловала его в губы.


Когда они проснулись на следующее утро, за окном уже было светло.

– О чём ты думаешь? – спросил Верховный Правитель Екатерину.

– Думаю, что ещё вчера я и не предполагала, что в одно прекрасное утро проснусь любовницей Первого лица государства.

– А разве это плохо – быть любовницей самого Верховного Правителя?

– Думаю, не очень. Поскольку об этом узнает уже сегодня вся страна, то на работе меня тут же повысят без всякой просьбы с моей стороны.

Правитель обрадовался.

– Ну вот! Это же хорошо!

– Да, хорошо. Вот только что я скажу своей дочери и своей маме, когда они узнают об этом.


После завтрака Верховный Правитель сказал Екатерине:

– Мне нужно поработать. А ты поезжай домой. Тебя ждут мама и дочь…

Екатерина не поняла. Как они могут её ждать? Они далеко. Или он её отправляет к ним, от себя подальше?

Когда они подъехали к красивому высотному дому, Екатерина воскликнула:

– Позвольте, но я живу не здесь!

– Теперь ваша квартира здесь, – сказал с улыбкой встречающий её у входа солидный мужчина, услужливо открывая дверь парадной. – Следуйте за мной.

В огромном шикарном лифте они бесшумно поднялись на седьмой этаж.

– Заходите, – сказал он, открывая дверь апартаментов.

Перед нею стояли её мама и дочь.

Дочь радостно кинулась ей на шею, а Екатерина, едва сдерживая слёзы, спросила:

– Даша, мама, да как же вы здесь оказались?

– Нас привезли на самолёте, – ответила мама.


Верховный Правитель давно не был в таком возбуждении.

Заказав чашечку чёрного кофе и галетное печенье, он уединился в кабинете, чтобы ещё раз обдумать, что же на самом деле произошло. Он уселся в кресло у камина и, прихлёбывая маленькими глотками горячий горьковатый напиток, смотрел на огонь, слушая потрескивание сосновых дровишек и любуясь весёлыми языками пламени.

– Красиво, – вдруг услышал он каркающий голос старухи, торгующей семечками. Непонятно, как она здесь оказалась, как вошла. Верховный Правитель со страхом взглянул на неё и, указывая на кресло напротив, сказал:

– Присаживайтесь. Не могу сказать, что рад вас видеть. Я уже не спрашиваю, как вы здесь оказались. Чай или кофе будете?

– Спасибо, милый! Устала что-то я, да и не до чая мне. А вот крошек-то, смотри, сколько накрошил. А ведь жизнь дорогая сейчас. Это смерть дешёвая.

Старуха собрала крошки и бросила в рот.

–  Вкусно!  –  улыбнулась  она  и  посмотрела на Верховного Правителя  серыми свинцовыми глазами. Всенародное Величество замер, боясь пошевелиться. Он был уверен, что она видит его насквозь.

– А ведь и я когда-то была молодой, – сказала она, наконец.

– Когда? –  спросил Верховный Правитель, чтобы что-то сказать.

– Уж и не помню… Много лет назад… Я  была хорошенькая,

только росту  не  очень  высокого.  Такая  хорошенькая,  что  меня  называли Куколка.  Лицо круглое,  на щеках  ямочки,  глаза – на  пол-лица  и  мелкие кудряшки!  Не  то, что сейчас!  – Она вытянула клок седых волос, намотала на палец и строго спросила: – Не веришь, что я была красивой?

– Верю, – машинально ответил Верховный Правитель.

– Вижу, что не веришь,  – засмеялась  старуха.  – Меня называли Куколкой, а я, глупая,  обижалась.  Вон и снежок снова пошёл, – вздохнула старуха. – Зимой у меня работы больше... Тебе хорошо. Ты смертный. А каково нам, бессмертным?  Ты можешь помолиться, попросить смерти, сказать: «Скорей бы конец!». А когда нет этого конца? Вот то-то же!.. Если б ты знал, как я хочу умереть! Тошно мне, тошно.  Старая я стала, глаза не видят  совсем, ноги  не ходят. Знаешь как без глаз плохо? А без ног?..

Верховный Правитель боялся шелохнуться. Он хотел крикнуть ей: «Так умирай скорее, и пусть люди живут вечно!». Потом подумал, что, наверно, так тоже нельзя. «Что же тогда будет, если все будут жить вечно? Непорядок. Нет, так нельзя. Пусть бы умирали все… только не я… Но такое невозможно…».

– Хотела в отпуск пойти, – продолжала старуха, – так нет! Кричат: ты сдурела, старая?! Люди совсем совесть потеряли, Жизнь клянут, здесь тебе только и работать, а ты в отпуск! Забудут тебя, а Жизнь, хоть и никудышная, нищая, а силу возьмёт! Нет. Работай, знай. Вот и кряхчу помаленьку…

Старуха пристально смотрела на Верховного Правителя, и, казалось, ей было его жалко. Прожил столько лет, а на самом деле и не жил-то вовсе. Всё карабкался куда-то вверх, к власти. А что эта власть? Одна видимость…

– Ладно, живи пока, – сказала она, вставая. – Я тебя простила!

Он удивленно посмотрел на неё:

– Но ведь я же перед тобой ни в чем не виноват!

– Виноват… Но живи пока… – сказала она и направилась к двери.

Уже скрываясь за дверью, добавила:

–  А пожалела я тебя потому, что ты впервые в жизни полюбил… Вот и пользуйся моей добротой, поживи ещё маленько…