Часть первая, Вестник

       ГЛАВА ПЕРВАЯ
       (день первый)

       1.

       Переписчик Фумбан был стар, толст, лыс и добр. Круглые розовые щёки наплывали на глаза, пряча их в складках век, и не сразу удавалось рассмотреть, какого они цвета.
Ростом он был невелик и, если бы носил бороду и был широк в плечах, а не в талии, никто не отличил бы его от гнома.
       Мастерская Фумбана располагалась в большой светлой комнате, освещенной двумя широкими окнами. У окон стояли столы подмастерьев, которых у Фумбана было двое: Тахат – угловатый восемнадцатилетний парень с по-детски пухлыми губами, и Сетиф – среднего возраста лентяй и большой любитель выпить.
       Сам Фумбан сидел в глубине комнаты за высоким столом – близоруко щурясь, сшивал переписанные листы и переплетал их в буйволовую кожу.
       Снаружи, между окнами, над дверью с невысоким – всего три ступени – крыльцом, разместилась солидная вывеска, тщательно выписанная разными шрифтами и стилями:

       «Переписчик Фумбан
       книги на любой вкус
       быстро и безошибочно
       гарантия качества
       и долговечности»

       – Сетиф, я выгоню тебя, – сердиться Фумбан не умел, и голос его звучал неубедительно, – Я давно бы уже выгнал тебя, если бы не жалел твоих детей. Какой из тебя кормилец? Пьяница и бездельник!
       Сетиф вяло защищался:
       – Мастер, у меня отличный почерк, где ещё такой найдёшь...
       – От почерка мало толка, когда дрожат руки. Мы выполняем заказ Его Величества и, если не дадим качества, опозоримся на весь Раттанар. Всю работу приходится выполнять ребёнку, – кивок в сторону Тахата, – Я слепну, ты пьёшь... Десять страниц пришлось переписывать в прошлый раз... Десять страниц! Убирайся с моих глаз, всё равно от тебя никакой пользы сегодня не будет. Не сможешь работать завтра – больше не приходи. Моё терпение лопнуло, на этот раз окончательно лопнуло...
       Тахат улыбнулся, но так, чтобы Фумбан не видел – такие сцены происходили по два-три раза в месяц, и никого не пугали – ни Сетифа, ни Тахата.
       Сетиф, облегчённо вздохнув, скрылся за дверью – ушёл похмеляться, и в мастерской наступила тишина, если не считать шелеста сшиваемых страниц и лёгкого поскрипывания пера Тахата:
       «...и тогда провёл для них Алан границы по гребням горных хребтов, и создал Двенадцать королевств. И дал он каждому королевству Хрустальную Корону, Денежный Сундук и Знамя с вышитым на нём Гербом.
       Гербами же выбрал зверей и птиц, в изобилии водившихся в землях Соргона:
       Волка – для Сарандара,
       Барса – для Пенантара,
       Орла – для Тордосана,
       для Рубенара – Вепря,
       для Феззарана – Сокола,
       для Ясундара Гербом он выбрал Лису,
       Тигра – для Хайдамара.
       Шкодеран получил Рысь,
       Эрфуртар – Росомаху,
       Сову – Скиронар,
       Ворона – Хафелар,
       Раттанару же достался Медведь...»

       Тахат отложил перо и размял занемевшие пальцы:
       – Мастер Фумбан, неужели ещё кто-то верит в эти сказки? – он вложил закладку и, закрыв, отодвинул от себя толстый том с полустёртыми буквами на обложке «История Соргона, составленная профессором Морсоном после долгих изысканий в библиотеках Двенадцати королевств».
       Фумбан поднял голову, увидел, что переписчик отдыхает, и охотно включился в разговор:
– Это не сказки, Тахат. Морсон – выдающийся историк, и под сомнение его труд во всём Раттанаре, а, может, и в Соргоне, ставишь только ты. В книге Морсона нет ни слова выдумки: и Корона, и Сундук, и Знамя с Гербом существуют на самом деле...
       – Я не об этом, мастер. Я о том, что такие вещи не мог создать обычный человек. Если бы их дал людям какой-нибудь бог, Умелец, например, я бы согласился – это понятно: сверхсила, сверхумение и всё такое... Но про Алана Морсон пишет, что он был обычным человеком, только и достоинств – что маг. Я видел, как работают маги – ничего особенного, никаких чудес.
       – Где ты видел их работу?
       – На строительстве нового Храма Матушки. Ну, поставили магическое поле. Ну, засыпали внутрь его песок и щебень. Ну, получили из него цельный камень нужной формы – кузнец так же поступает с железом: из лома выплавляет, что хочет. А ведь кузнец – не маг.
       – Таких сильных магов, как Алан, сейчас действительно нет, и многие его умения забыты, утеряны. А секретов его и вовсе никто не знал: Алан не оставил учеников. Поэтому и кажется всё созданное им самим и чудесным, и необычным – нам просто не хватает нужных знаний, чтобы повторить сделанное Аланом. Просто не хватает знаний...
       – И что же, за пятьсот лет не нашлось никого, равного ему по силе? Никого, настолько умного, чтобы заново открыть забытое или найти утерянное?
       – Одних знаний и силы недостаточно – нужен ещё талант, а талант в любом деле редок.
Тахат промолчал. Взял перо и, раскрыв книгу на заложенном месте, снова стал выводить, буква к букве, на чистом листе бумаги:
       «...Хрустальные Короны сами выбирают себе королей – ни украсть, ни присвоить Корону не может никто: прикосновение к ней смертельно для любого, кроме избранника и Гонца, несущего Корону во время поисков нового короля...»
       Издалека, со стороны Скиронских ворот, донеслись топот и ржание лошадей.
       Тахат опять отложил перо и глянул в окно – мимо пронеслась вереница всадников, раскидывая комья снега из-под копыт. Ярким пятном мелькнул красный вымпел вестника.
       – Где-то что-то случается, что-то происходит... Вот промчался вестник... А тут – сиди, переписывай – ветхие истории из ветхих книг.
       – Надеюсь, вестника прислали не к тебе, – Фумбан позволил себе поддразнить Тахата, – Им есть, кому заниматься – не наше с тобой это дело.
       – Честное слово, мастер, долго на этой работе я не выдержу. Мастер Тусон говорит, что у меня гибкая кисть, твёрдое плечо и упругие икры, и что я буду хорош в рукопашной, когда войду в возраст...
       – Рука у тебя, верно, хорошая – рука мастера. Ну, зачем тебе фехтование? Я уже стар и плохо вижу – ещё год-два, и передам тебе своё дело... Скажи, что за радость – тыкать в другого человека железом, пытаясь отобрать у него жизнь?
       Тахат словно не слышал:
       – Мастер Тусон никого так не хвалит, как меня. Разве, что – Довера. Вот будет набор в солдаты – уйду на побережье, и никто меня не остановит.
       – Даже дочка купца Ахаггара?
       – Ради неё и уйду, – Тахат покраснел, – Добьюсь славы, положения, и никакой купец не посмеет мне отказать в руке дочери.
       – Не по себе ты дерево рубишь, поверь старику, не по себе...
       Тахат, не отвечая, макнул перо в чернильницу:
       «...Денежный Сундук выдаёт монеты: золотые, серебряные, медные с портретом правящего короля. После смерти короля с монет исчезает его портрет и появляется портрет нового...»

       2.

       Седой человек стоял у окна, равнодушно глядя на широко разлёгшуюся перед ним Дворцовую площадь. Снег перестал идти ещё утром – по площади разбежались в разные стороны следы саней и, под домами, протоптанные пешеходами тропинки.
       Был полдень. Зимнее солнце готовилось устраиваться на ночь, и висело над Раттанаром, словно раздумывая, в какую сторону сегодня ему опускаться. Оно обиженно смотрело на пустынную площадь, играя искорками снега и безнадежно переходя от окна к окну. Заметив седого человека, радостно кинулось ему навстречу, высветив его бледное лицо с гладко выбритыми щеками, широкие скулы, острый нос и, наконец, заглянуло ему в глаза. Глаза были водянистыми, почти бесцветными, и таилось в них нечто такое, что не хотелось смотреть в них долго. Солнце смутилось и спряталось за крышу дворца, не заметив, как на площадь, сопровождаемые солдатами городской стражи, выехали всадники на измученных, покрытых пеной, лошадях и помчались к парадному въезду во дворец.
       Человек в окне не прятался, и выезд всадников не пропустил. Своими водянистыми глазами он различил красный вымпел на коротком древке в руках одного из них.
«Жаль, далеко – не видно, чей это вымпел. Впрочем, какая разница? Верховный жрец использовал того, кто попался под руку. Наконец-то, началось!»
       Эту мысль он повторил вслух, повернувшись лицом к комнате, где сидели по разным углам люди в чёрных балахонах с опущенными на лица густыми вуалями:
       – Поздравляю вас, братья, наконец-то началось. Вы все знаете, что вам надлежит делать после Знамения. Остались считанные дни, и мы встретимся с вами уже в новом, нашем мире. Больше не надо будет прятать друг от друга свои лица.
       – А если что-то пойдёт не так? Если что-нибудь сорвётся, как мы узнаем, что нам делать дальше? – голос из-под балахона звучал глухо, неузнаваемо.
       – Смотрите за крышей этого дома: если будет нужна срочная встреча, флаг будет опущен.
       – Каким будет Знамение? Чего нам ждать, брат Наместник?
       – Я задал этот же вопрос Верховному жрецу. Он сказал, что Знамения мы пропустить не сможем – его узнают даже непосвящённые. Как наш Гость себя чувствует?
       – Занят своими делами, брат Наместник, – отвечал другой балахон, – Он у меня в...
       – Не надо об этом, ещё не наш день, и осторожность – на первом месте. Давайте, будем расходиться. До встречи после Знамения, братья!
       Чёрные балахоны, один за другим, покидали комнату, бесшумными тенями исчезая в завешенной толстыми портьерами двери.
       Седой человек с водянистыми глазами снова повернулся к окну.

       3.

       Отряд всадников на измученных лошадях остановился у парадного въезда в дворцовый комплекс раттанарского короля Фирсоффа.
       Один из городских стражей спешился и скрылся в караульном помещении. Вслед за тем из ворот вышел дворцовый страж и пристально осмотрел всадников: один – с красным вымпелом, изображающим бегущего волка – вестник из Сарандара, другие – солдаты, его охрана. Кони загнаны, хрипло дышат, поводя боками, с морд капает пена.
       – Сержант Клонмел, дворцовая стража, – представился он, – Чем могу служить, господа?
       – Сержант Кагуас, вестник Его Величества короля Барума, правителя Сарандара, – на обветренных губах вестника выступила кровь, – У меня срочное послание Его Величеству королю Фирсоффу Раттанарскому... Не могли бы вы доложить о моём прибытии и позаботиться о моих людях и наших лошадях?
       Клонмел дунул в свисток, подавая сигнал старшему дежурному. Сегодня им был лейтенант Илорин, молодой, подвижный офицер:
       – Что?! Вестник?! – махнул рукой, подзывая подмогу, – Снимайте людей, всем – горячие ванны и горячего вина! Лошадей на конюшню! И поаккуратней там, поаккуратней!!!
       Кагуас спустился с седла сам и стоял, опираясь на древко вымпела.
       Солдаты дворцовой стражи суетились вокруг всадников:
       – Гляди, этот совсем задубел. Тебе, парень, больше никакие доспехи не нужны – ты сам твёрже дерева...
       Одного за другим приехавших уносили в казарму, уводили лошадей.
       – Идите за мной, господин вестник, – лейтенант двинулся по расчищенной от снега дорожке к зданию дворца.
       – Господин лейтенант, если можно, не так быстро, – вестник с трудом ковылял позади, – Я выехал из Сарандара двенадцать дней назад, и, почти, не покидал седла.
       Илорин восхищенно цокнул языком и замедлил шаг:
       – Вы, наверное, единственный, кому удалось проделать такой путь за двенадцать дней. Впрочем, ваши солдаты должны разделить вашу славу. Хм-м, за двенадцать дней из Сарандара... Невероятно!
       Поднялись по тридцати ступеням высокого крыльца, которые Кагуас мимо воли считал, морщась от боли при каждом шаге. Там, за резными дубовыми дверями, в широком вестибюле с расписным потолком, их встретил лощёный придворный в кружевах и лентах, гибкий, лет пятидесяти, худой мужчина – Морон, министр Двора Его Величества короля Фирсоффа. Пробившийся в министры Двора из лакеев, он не имел ни титула, ни звания, зато имел прекрасную память, удерживая в ней всё огромное сложное хозяйство дворца вплоть до «последней шпильки в волосах грязнули-Золушки», как говорил про него командир дворцовой стражи капитан Паджеро, и слыл лучшим знатоком этикета среди раттанарской знати. С легкой руки того же Паджеро, за любовь к кружевам и бантам, он получил прозвище «Павлин», знал об этом и не обижался.
       – Спасибо, лейтенант Илорин, вы можете идти. Господин вестник, король сейчас вас примет.
       Заметив состояние Кагуаса, Морон подозвал одного из лакеев:
       – Приготовьте комнату и ванну для господина вестника в левом крыле дворца, – и вестнику, – Прошу пройти вот сюда.
       Была снова лестница, длинный коридор, ещё одна лестница, ещё коридор и, наконец, дверь, за которой ждал король – дверь библиотеки.

       4.

       Король Фирсофф любил библиотеку и с удовольствием уединялся в ней в свободное от государственных дел время, перебирая пахнущие пылью старые книги и свитки. Его большие руки со сплющенными тяжёлой работой пальцами (до избрания Короной он был каменщиком) бережно листали ветхие от времени страницы.
       Острослов Паджеро в такие часы на вопрос о местопребывании короля, не задумываясь, отвечал:
       – Шуршит бумагой. В библиотеке.
       Капитану Паджеро прощалось многое, и он многое себе позволял – отец Паджеро, плотник Ерак, был другом Фирсоффа в его докоролевской жизни.
       Когда Ерак оступился при ремонте крепостной стены и упал в незаполненный водой ров, Паджеро было всего пять лет. Мать Паджеро ненадолго пережила мужа: скоротечная чахотка свела её в могилу через три месяца после похорон Ерака.
       Осиротевшего мальчика взяли к себе бездетные Фирсофф и Магда, и все средства небогатого каменщика тратились на содержание и воспитание ребёнка, позволяя тому посещать хорошую школу и фехтовальный зал. Романтическая натура и жажда подвигов толкнули молодого Паджеро на побережье, в заградительный отряд. Там он сделал хорошую для простолюдина карьеру – за доблесть, неоднократно проявленную в боях с морскими народами, получал чин за чином и был уже капитаном, когда Гонец, идущий по зелёному лучу Хрустальной Короны, постучал в дверь каменщика Фирсоффа.
       Новый король Раттанара назначил своего воспитанника командиром дворцовой стражи (позволяли и чин, и послужной список). Он сделал его своим доверенным лицом во многих щекотливых делах, поскольку охрану короля Паджеро понимал очень широко: каждый уволенный со службы ветеран становился его глазами и ушами за стенами дворца, и капитан был в курсе как скрытой от глаз жизни Раттанара, так и большинства тайн Двенадцати королевств.

       5.

       – Ваше Величество, прибыл вестник из Сарандара, – Паджеро вошёл в библиотеку через южную дверь, – Лошади в мыле, люди чуть живы. Где Вы его примете?
       – Ведите сюда, капитан.
       – Я так и подумал – министр Морон уже ведёт его в библиотеку.
       – Почему Морон?! Это не входит в обязанности министра Двора.
       – Вестник – не дворянин, Ваше Величество. Из-за этого нарушения этикета завтра все изнывающие от безделья бароны будут выискивать способ отыграться на сарандарцах, проживающих в Раттанаре. Если же такого вестника встречает лучший знаток этикета, да ещё и Ваш министр, они не посмеют и рта раскрыть.
       – Вы предлагаете не обращать внимания на оскорбление, нанесенное Раттанару?
       – Вестник – сержант Кагуас, один из лучших наездников Сарандара. Король Барум не стал бы посылать вестником человека, способного доехать до Раттанара за двенадцать дней, без крайней нужды. Министр Морон согласен со мной.
       – За двенадцать дней?! Невероятно! – эти слова прозвучали ещё раз, уже из уст короля, – Летом самый быстрый вестник добирается за пятнадцать дней, а сейчас зима, выпал снег... Невероятно!
       – Его охрану пришлось нести в казарму на руках, кое-кто не мог сам слезть с лошади. За быструю езду Кагуас заслуживал бы почёта, даже привези он обычное письмо, но я уверен, что это не так.
       – Жаль, что вы не дворянин, Паджеро, я сделал бы советником вас, а не барона Яктука – очень уж нудный господин.
       – При Дворе любой придворный – дворянин, Ваше Величество.
       – Неплохой каламбур, капитан, неплохой. Морон, что же – ведёт вестника кружным путём?
       – Нет, Ваше Величество, самым коротким.
       – По вам не видно, Паджеро, чтобы вы бежали. Как же вы смогли их так опередить: всё узнать, посоветоваться с Мороном и быть здесь раньше их?
       – Они идут медленно: Кагуас совершенно измучен и разбит дорогой.
       – Вышлите им навстречу носилки.
       – Зачем же отнимать у человека гордость за совершённый подвиг, Ваше Величество? Если его понесут, его доблесть станет позором. Носилки и маг-лекарь Баямо ждут за южными дверями библиотеки окончания Вашего с ним разговора.
       – Не слишком ли жестоко по отношению к вестнику?
       – Нет, Ваше Величество. Сейчас страдает его тело, а если мы вмешаемся – пострадает гордость. Тело можно вылечить, уязвлённую гордость – никогда. Кагуас хороший солдат, он выдержит.
       – Какая всё-таки жалость, что я не могу сделать вас советником.
       – У меня, Ваше Величество, к моим шестидесяти годам, совсем не осталось честолюбия. Я – начальник Вашей охраны, и всегда рядом с Вами. Я могу высказать своё мнение или дать совет, не раздражая при этом баронов назначением в советники простолюдина.
       – Я сам – простолюдин.
       – Вы – избранник Короны, против Вас бароны бессильны, Ваше Величество. Чем меньше их дразнить, тем легче ими управлять. Да Вы и сами знаете это, иначе бароны Лонтир и Яктук никогда не стали бы советниками.
       – Знаю, капитан, знаю. Мне просто нравится вас слушать. Где же наш Морон со своим подопечным?
       Словно ожидая за дверями этого вопроса, в западную дверь библиотеки вошёл Морон:
       – Вестник Его Величества Барума Сарандарского к Вашему Величеству! – и отошёл в сторону, давая возможность войти Кагуасу.
       Сержант вошёл довольно бодро, стараясь не выдать охватившей его слабости. Он достал из-за пазухи свиток, перевитый зелёным шнуром с оттиском головы волка на сургуче – королевской печати Сарандара:
       – Ваше Величество, король Сарандара Барум прислал Вам это послание в надежде, что Вы исполните его просьбу, – и протянул свиток Фирсоффу, отдав при этом, учитывая его состояние, достаточно изящный поклон.
Фирсофф развернул свиток и прочитал:
       «Королю Фирсоффу Раттанарскому.
       Ваше Величество!
       Хочу надеяться, что моё послание не отрывает Вас от важных государственных дел и верю, что Вы пребываете в полном здравии. Спешу сообщить, что на одиннадцатый день первого месяца зимы назначен внеочередной Совет Королей и прошу быть обязательно. Вопросов накопилось множество, а времени для их решения, как всегда, не хватает. Ваши справедливость и мудрость общеизвестны, и, боюсь, что без Вашего участия в Совете Королей могут быть приняты опрометчивые решения. Жду скорой встречи.
       Король Барум,
       правитель Сарандара».

       Пока король читал, Кагуас стоял, незаметно опираясь на древко вымпела – он ждал, когда его отпустят.
       Фирсофф посмотрел дату, хмыкнул: «Действительно, двенадцать дней, всего двенадцать», – потом в углу свитка увидел еле заметный косой крест – знак серьёзной опасности для всех королевств:
       – На словах что-то передано?
       – Только то, что я сказал, Ваше Величество.
       – Спасибо, вестник, вы можете отдыхать.
       Паджеро проводил Кагуаса до южных дверей, где тот, в буквальном смысле, рухнул на носилки, и вернулся к королю.
       – Где вы поместили вестника, Морон?
       – В левом крыле, рядом с комнатой отдыха часовых, Ваше Величество. Там достаточно удобно и для вестника, и для мага-лекаря Баямо, и для помогающих ему солдат.
       – Паджеро, выставьте охрану у дверей вестника.
       – Три солдата уже играют в кости рядом с его дверью. Им приказано не шуметь и сменяться каждые два часа, для чего число отдыхающих часовых увеличено на шесть человек. В казарме за каждым сарандарским солдатом ухаживают по два надёжных солдата, они не дадут им ни с кем общаться, пока Вы не разрешите, Ваше Величество. Каждое сказанное сарандарцами слово будет известно мне. Когда прикажете собираться?
       – Куда, капитан?
       – В Аквиннар, на Совет Королей, Ваше Величество.
       – Вы знаете содержание письма?
       – Нет, Ваше Величество, но – предполагаю.
       – Садитесь, министр, послушаем, как капитан угадал содержание письма. Интересен ход ваших рассуждений, Паджеро.
       – Король Барум войны не объявлял – это видно по сарандарским монетам: историк Морсон пишет, что, при объявлении войны любым из королевств, герб на его монетах меняется, – Паджеро посмотрел на короля – тот согласно кивнул, – но прислал письмо с вестником, который, хотя и не соответствует требованиям этикета, но обеспечил скорость доставки. Значит, положение достаточно серьёзно, если требования этикета не берутся в расчёт. Число солдат в охране более обычных десяти – их четырнадцать, и, учитывая состояние доехавших, я предполагаю, что многие не доехали. Оставленные где придётся, они ещё долго будут добираться до Раттанара. Это тоже говорит о серьёзности ситуации. Если бы была нужна военная помощь – была бы объявлена война. Значит, нужен совет. Если бы был нужен только Ваш совет, Ваше Величество, король Барум приехал бы сам – это самый быстрый способ получить совет. Готов споритъ на что угодно, собирается Совет Королей, и собирается срочно, Ваше Величество.
       – Вы правы, капитан: и положение серьёзно, и срочно собирается Совет Королей. Пригласите членов Кабинета на совещание, и, по возможности, без шума.
       Паджеро и Морон вышли из библиотеки вместе:
       – Паджеро, вы снова удивили короля. О том, насколько поражён я – даже и не говорю.
       – Я просто хорошо знаю своё дело, как и вы, министр, своё: все дворцовые интриги вы пресекаете раньше, чем их задумают. Разве не так? И разве согласились бы вы оказать почёт бедному Кагуасу, если бы не понимали пользы своих действий? Вы знаете не хуже меня всё, что происходит в Соргоне, и видите гораздо дальше Двора Его Величества.
       – До чего же мы с вами оба любезны, капитан, словно соревнуемся, чьи похвалы лучше.
       – Я никогда не хвалю незаслуженно – льстить не умею. Пойду собирать Кабинет.

       6.

       Фирсофф сидел со свитком в руках, стараясь найти скрытый смысл в каждой фразе послания Барума. Барум был молод – не в смысле возраста, а молод как король. Он был избран на трон всего год назад, и недостаток опыта правления пока ещё сказывался, несмотря на унаследованную память предшественников. При анализе письма Фирсофф это учитывал, но считал неверным объяснять всё только неопытностью Барума.
       В сочетании с косым крестом, текст письма звучал, скорее, как крик о помощи, выдавая страх и панику, охватившие сарандарского монарха. Случилось или могло произойти нечто такое, нечто настолько важное, что Барум не рискнул довериться ни человеку, ни бумаге. Нечто такое, что вынуждало спешить на Совет со скоростью, едва ли меньшей скорости вестника.
       Фирсоффа смущала спешка, к которой его вынуждало письмо Барума, да ещё спешка в неизвестность. Ни малейшего намёка, никакой зацепки, чтобы понять, о чём идёт речь.
       «Надо подробно расспросить Кагуаса обо всём, что он видел, слышал, о чём догадался или думает, что догадался, в день отъезда. Молодец Паджеро, изолировал приезжих. Без подробной беседы с вестником – ехать нельзя. К чему такая гонка, будто нарочно, чтобы не дать понять, что происходит? Ох, не нравится мне Совет, который так созывают. Совершенно не нравится. Сильно похоже на приманку в мышеловке. Но не ехать нельзя, никак нельзя: Совет, действительно, может оказаться настолько важным, что неявка приведёт к крупным неприятностям, а то и к гибели Раттанара. Между королевствами с момента образования не было ни одной войны. Мы – вечные союзники против морских народов, и эта опасность никогда не грозила всем королевствам сразу: морские народы не могут угрожать внутренним королевствам, не имеющим выхода к морю. Но Сарандар – королевство прибрежное, и Совет созывается по его инициативе... Не знаю… не знаю... не понимаю... »
       Послышался шорох лёгких шагов и женские руки легли на плечи короля. Фирсофф почувствовал, как нежные губы коснулись его затылка, затем услышал:
       – Что-то случилось, Фирсофф? Я увидела, что отсюда несли человека на носилках, и испугалась за тебя.
       «Испуг за мужа – хороший повод задавать вопросы на любую тему», – подумал Фирсофф.
       – Со мной, как видишь, всё в порядке, – король поцеловал сначала одну руку, потом другую, – не волнуйся, дорогая.
       Из-за его спины вышла высокая седая женщина и, придвинув кресло, уселась перед ним:
       – Ты же знаешь. Фирсофф, что от меня таиться бесполезно: я чувствую малейшее изменение в твоём настроении и вижу – ты расстроен и сильно озабочен. К тому же весь дворец гудит, что прибыл необычный вестник из Сарандара и самим Мороном отведён к тебе – почёт небывалый. Это его несли на носилках?
       – Да, Магда, его. Он умудрился по снегу домчаться до Раттанара за двенадцать дней и совершенно обессилел. Обычное дело при такой скачке... Вот письмо, которое он привёз, – Фирсофф протянул жене свиток с письмом Барума, – Как видишь, ничего особенного.
       – Ясное дело, что письмо, доставленное за двенадцать дней чуть ли не ценой жизни вестника и зовущее на не предусмотренный никакими решениями королей Совет, не представляет ничего особенного, и поэтому мой старый муж готов созвать заседание Кабинета, несмотря на то, что шесть дней назад следующее заседание назначили на начало весны. Во всём этом нет ничего особенного. И в том, что к сарандарцам не подпускают никого солдаты Паджеро, разумеется, тоже нет ничего особенного. Зря ты, Фирсофф, не учишься врать у своих советников-баронов: живёшь со мной без малого шестьдесят лет и за всё это время ни разу не смог меня перехитрить.
       – Я бы с удовольствием научился, но ты же знаешь – короли не лгут! До чего же быстро в этом муравейнике расходятся новости, и что удивительно – ничего не переврано, – Фирсофф улыбнулся жене, – Я, видимо, создам министерство разведки и назначу тебя министром. Мне кажется, что ты справишься.
       – Я соглашусь, но сначала посоветуюсь с Мороном – не будет ли это для меня понижением в должности? Всё-таки я – королева!
       – Да?! Вот уж никогда бы не поверил, что жена короля может быть королевой! В самом деле, назначу тебя министром – и будешь передо мной по струнке ходить. Я из тебя эти фантазии живо выбью: я – королева, я – королева, я – королева...
       Фирсофф договорить не успел – Магда кинулась на него в притворном гневе. Король пытался отбиваться, потом вскочил и, обняв жену, поцеловал её.
       – Пусти, старый развратник, – королева немного поборолась и ответила на поцелуй...


       ГЛАВА ВТОРАЯ
       (день первый)

       1.

       Паджеро хлопотал по созыву Кабинета. Сначала он прикинул, кого из министров можно найти без особого труда – это были люди увлечённые, живущие, в основном, работой. Их оказалось трое: Морон – но он уже знал, Сурат – королевский казначей, и Демад – министр образования и науки.
       Сурат почти всё время проводил либо в казначействе (проверял подсчёты монет, поступивших от сборщиков налогов, таможни и других служб, целью которых был сбор средств в казну королевства), либо пересчитывал монеты, выпавшие из Денежного Сундука – доказательство роста богатства Раттанара.
       Демад обычно проводил своё время в лаборатории – не имея магических способностей, он посвятил себя чистой науке и был известен своими трудами по математике, геометрии и химии, которой отдавал предпочтение.
       К Сурату и Демаду капитан отправил солдат с записками, чтобы избежать лишних расспросов и разговоров, хотя знал, что сохранить в тайне во дворце практически ничего не возможно, а то, что знают во дворце – знает весь Раттанар.
       Остальных приходилось искать самому. Одни были слишком тщеславны, чтобы визит человека с менее значительным положением, чем у Паджеро, не задел их самюлюбия. Другие имели маленькие слабости, которым и посвящали своё неслужебное время.
       Слабости эти Паджеро не собирался делать всеобщим достоянием. Он был уверен, что общественное мнение складывается из мнений отдельных людей, каждый из которых готов простить всё что угодно, но только самому себе, и потому всегда беспощаден к окружающим.
Понадеявшись, что ревниво следящие за всем, происходящим во дворце, первый советник барон Лонтир и второй советник барон Яктук, услышав про вестника, явятся сами, капитан и их пока сбросил со счетов.
       Оставалось шестеро: Тараз – министр торговли, барон Тандер – военный министр, барон Инувик – министр иностранных дел, барон Геймар – глава Дворянского Собрания, Маард – глава Совета Городов и Велес – министр ремёсел и земледелия.
«Начну с Тандера, – решил Паджеро, – ему понадобится время, чтобы прийти в себя».

       2.

       Барон Тандер среди баронов был редким явлением – он не кичился титулом, был прост в обращении, высокообразован и не питал склонности к своему кругу, предпочитая ему общество солдат и боевых офицеров. Он отдыхал «от общения с дворцовыми бездельниками» в трактире «Костёр ветерана», который содержал его бывший оруженосец Ларнак, ставший инвалидом в одной из битв под командой Тандера и вынесенный им с поля боя. В трактире Ларнака собирались только ветераны – необстрелянных солдат в нём не жаловали – и вспоминали, и поминали под стук деревянной ноги хозяина.
       Тандер любил ходить сюда, но, соблюдая осторожность, переодевался рядовым лучником, наивно полагая, что потёртый кожаный нагрудник и не менее заношенный плащ делают его неузнаваемым. От Ларнака он, конечно, не прятался – глупо надеяться, что бывший оруженосец не признает своего командира, но он и не выдаст, случай чего – а вот другие, начав болтать, здорово могли подпортить репутацию министра.
       Ларнак знал всех своих клиентов – они были его друзьями, потому что ветераны всегда друзья друг другу, если они настоящие солдаты, а других в «Костёр ветерана» просто не пускали.
       Предупреждённые Ларнаком, они добросовестно не узнавали министра, принимая его за того, кем он хотел быть, и в обращении с ним ничем его не выделяли: и хлопали по плечу, и лезли обниматься, когда доходили до стадии «ты меня уважаешь?», и, играя с ним в кости, старались много не выигрывать.
       Одно огорчало барона – он не мог вложить свои боевые воспоминания в образ солдата-лучника, а врать не хотел. И потому сидел за столом молча, и расстраивался, понимая, что молчащий без причины ветеран в шумной компании товарищей выглядит неестественно.
       Паджеро довольно быстро узнал, где проводит свой досуг министр, потому что он сам был и ветераном, и очень популярным в армии командиром.
       Когда он давал наставления оторопевшему от страха, что всё раскрылось, Ларнаку – как лучше обеспечить инкогнито Тандера, он дал и совет:
       – Представь его плохо говорящим, а лучше – и вовсе немым – после ранения в голову: шрам достаточно хорошо виден. А кто станет требовать воспоминаний от немого?
       Так, по совету Паджеро, барон превратился в немого лучника, и когда его знакомили с возникавшими время от времени новыми посетителями «Костра ветерана», говорили так:
       – А это – мировой парень, лучник. Жаль, что немой – он мог бы многое рассказать...
       Тандер при этом что-то благодарно мычал и украдкой утирал скупые солдатские слёзы.

       3.

       Паджеро подъехал к «Костру ветерана», ведя за повод осёдланную лошадь – барон ходил в трактир пешком.
       В трактире было шумно – под стук глиняных кружек хор довольно нетрезвых голосов тянул «Раттанарского медведя» – боевую песню раттанарской армии. Бесхитростные слова, рождённые в одном из походов каким-то безвестным народным поэтом, а, может, и не одним, вырывались через неплотно закрытую дверь трактира на заснеженную улицу, и, отражаясь от стен домов, эхом наполняли её пустоту:

       ...Плечом к плечу, к руке рука –
       На врага мы станем дружно!
       Наше славное оружье
       Вам намнёт ещё бока, –

запевали несколько высоких голосов. За ними чуть ли не сотня глоток рявкала припев:

       Раттанарский медведь
       Ни сегодня, ни впредь
       Не позволит никому
       Обижать свою страну!

       Паджеро послушал, затем, нагнувшись с седла, постучал в дверь хозяйской половины трактира.
       Дверь открыл взъерошенный мальчишка.
       – Позови Ларнака, – капитан бросил ему медную монету.
       Мальчишка скрылся, ловко подхватив её на лету.
       Тут же появился Ларнак – видно, был не в зале.
       – Лучник здесь?
       Ларнак утвердительно кивнул.
       – Ищет командир, очень срочно.
       Ларнак кивнул, что понял, какой командир ищет лучника.
       – Передай не мешкая. Возьми коня – через час, не позже, должен быть на месте.
       Трактирщик принял повод второго коня и привязал его к дверной ручке:
       – Я всё сделаю, как надо. Лучник будет извещён.
       Ларнак не называл собеседника, но даже в стуке его деревянной ноги слышалось: «Хорошо, господин капитан! Так точно, господин капитан!»
       Паджеро улыбнулся и развернул коня. В спину ему неслось:

       Раттанарский медведь
       Ни сегодня, ни впредь...

       4.

       В библиотеку заглянул дежурный лейтенант Илорин:
       – Ваше Величество, Вас просит о встрече первосвященник Поводыря Ардифф.
       – Где он?
       – Ждёт внизу, в вестибюле.
       – Члены Кабинета ещё не собрались?
       – Ещё нет, Ваше Величество.
       – А Паджеро вернулся?
       – Ещё нет, Ваше Величество.
       – Ладно, ведите сюда первосвященника, – Фирсофф с досадой отложил свиток, – Этому-то что надо, и именно сегодня?
       Вопрос он пробормотал себе под нос после ухода лейтенанта и ответа, естественно, не получил.
       Пантеон соргонских богов был невелик и обходился всего девятью особами, которые не были родственниками, друг от друга не зависели и не претендовали на первенство, не нарушая исстари сложившихся зон влияния и ответственности.
       Имён их не знали – с чего бы это боги стали представляться такому незначительному существу, как человек, и потому им дали прозвища – по склонностям и сферам деятельности каждого.
       Понятно, что Леший, например, был покровителем лесов и всего в них живущего.
       Водяной же с честью нёс ответственность за все реки и водоёмы Соргона и содержащиеся в них рыбные запасы.
       Рудничий заведовал богатствами, скрытыми в земле, и в чём-то был похож на гномьего Горного Мастера, но не ограничивал себя только горами.
       Разящий был богом солдат, оборонителем от врагов, и с удовольствием громыхал своими доспехами, метая молнии, когда Водяной дарил людям дождь.
       Светоносец сменял дни и ночи, зажигая то солнце, то луну, щедро посыпая небо искрами звёзд, и менял времена года, чтобы не надоесть однообразием.
       Торгующий помогал наладить обмен товарами между королевствами и был помощником всем странствующим, ибо какая же торговля без путешествий. Дороги и их качество были под неусыпным его контролем, оттого его чтили и разбойники.
       Умелец дал людям ремёсла и способствовал их процветанию. Науки он также взял под своё покровительство, потому что ремёсла невозможны без знаний.
       Матушка научила земледелию, следила за плодоношением всего в природе и за здоровьем плодоносящих. Лекари и травники почитали в ней своего Учителя и вместе с больными просили её об исцелении.
       Поводырь имел обыкновение открывать Переходы между мирами, уводя от гибели разные племена и народы, ему доверяли провожать усопших во время их последнего перехода – из жизни в смерть и там распределять их по своему усмотрению. Именно Поводырь вывел в Соргон человеческое племя из какого-то гибнущего мира, да и не только его. Гномы, эльфы и орки тоже пришли сюда через Переходы, но в храмах Поводыря не появлялись: то ли приписывали своё спасение, по неведению, кому-то другому, то ли не умели быть благодарными.
       К богам в Соргоне относились как к соседям, только более мудрым и опытным – и посоветуют, и помогут. Им возводили храмы, себе же, для забвения от тягот мирской жизни, строили монастыри.
       Все девять Храмов не зависели от светской власти и границ королевств. Управляли ими Верховные служители, выбиравшие для своих резиденций подведомственные храмы и монастыри в любом понравившемся месте любого из Двенадцати королевств, управляли, не вмешиваясь в дела государственные, управляли с ленцой, не торопясь, как было заведено издавна.
       Соргонские королевства, в духовном плане, представляли собой тихий патриархальный мир, но мир, населённый людьми, у которых всё – до поры, до времени.
       Человеческое тщеславие не имеет пределов, как и человеческая самонадеянность, и с выдвижением в первосвященники Поводыря капризного и амбициозного Ардиффа, спокойствию в соргонском пантеоне пришёл конец.
       Опираясь на умение Поводыря перемещаться между мирами, Ардифф доказывал его старшинство над другими, явно местного значения, богами. При этом не брезговал и насильственными методами решения теологических споров: подстрекаемые им служители Поводыря устраивали драки со служителями других Храмов, приводя в недоумение взирающих на эти безобразия верующих, которые в своей жизни привыкли прибегать к покровительству всех богов Соргона.
       Перевод Ардиффом своей резиденции в Раттанар сделал его центром склок и религиозного фанатизма.
       Фирсофф терпел недолго. Он издал два закона: одним – создал межхрамовый орган для решения между Храмами спорных вопросов и назвал его – Храмовый Круг, намекая, что первенства какого-либо Храма в нём не потерпит. Вторым – разрешил публичные телесные наказания служителей Храмов, участвовавших в бесчинствах и драках, «дабы розгой вколачивать чрез мягкое место в развращенные души служителей благочестие и любовь к окружающим».
       Ардифф притих, но не угомонился, и люди Паджеро не спускали с него и Храма Поводыря своих пристальных глаз.
       Поэтому стало известно, что Храм Поводыря через подставных лиц скупает оружие.
Стало известно, что об этом, по секрету, извещены остальные Храмы и тоже скупают оружие.
Стало известно, что Ардифф убедил Храмовый Круг создать денежный фонд для поддержки верующих, выступающих за включение в состав Кабинета одного из священнослужителей, конечно же, для придания власти духовных начал.
       Перечень с указанием количества оружия, мест его хранения и денежных сумм, внесенных Храмами в фонд, несколько дней назад Паджеро положил на стол Фирсоффа, добавив при этом, что Храмовый Круг подписал требование к королю ввести в правительстве пост министра по вероисповеданиям – опять-таки по настоянию метящего на него Ардиффа.
       Теперь Ардифф рвался на приём к королю, не испросив аудиенции, словно завернул, по дороге домой, в трактир, к приятелю, чтобы выпить у него кружку пива.

       5.

       – Рад видеть Вас, Ваше Величество, – первосвященник сдержанно поклонился королю, как равному, и прошёл к его столу.
       – Рад видеть вас, первосвященник Ардифф, – особой радости в голосе Фирсоффа не было слышно. – Садитесь. У вас проблемы? Опять между Храмами склока? – король недовольно щурился на пёструю сутану Ардиффа, имитирующую своим радужным отсветом Переход – она рябила в глазах и отвлекала взгляд от лица собеседника.
       –У нас, Ваше Величество, проблем нет, – Ардифф погладил рукой своё безволосое бабье лицо. – Проблемы, скорее, могут возникнуть у Вас, Ваше Величество. Верующие недовольны, что в составе Кабинета нет ни одного священника.
       – Для решения храмовых проблем создан Храмовый Круг. Там и решайте дела с недовольными. Кабинет существует для решения вопросов, связанных с управлением королевством, а не для решения теологических споров
       – По вопросу представительства в Кабинете Храмовый Круг как раз единодушен, поэтому я здесь – чтобы передать требование Храмового Круга о членстве в Кабинете.
       – Я давно заметил, что люди, чем бы они не занимались, всегда единодушны в вопросах, которые их совершенно не касаются. Чего вы добиваетесь, Ардифф? Вам не хватает власти в своём Храме? Почему вы замахиваетесь на власть Короны? Вы заразились тщеславием от баронов? Интересно, как, ведь вы не барон, вы вообще не дворянин? Откуда такая жажда власти?
       – Мне не нужна власть, я всего лишь скромный священнослужитель, и выступаю от имени верующих, защищая их интересы.
       – Все верующие в Раттанаре – подданные Короны. Их интересы в Кабинете представляют и, по-моему, достаточно хорошо, министры и советники. Кстати, тоже верующие.
       – Значит, к ним нет такого доверия, как к служителям Храмов! – Ардифф победно посмотрел на короля. – А это наводит на размышления, что светские власти не желают или не могут удовлетворить чаяния народных масс, и они идут к нам, в Храмы, со всеми своими бедами и мечтами.
       – Вы не могли бы быть более конкретным, первосвященник? У вас есть какой-нибудь перечень этих самых бед и мечтаний, неудовлетворённых светской властью? Покажите мне его.
       – Мы не составляли такой перечень – не видели в нём необходимости: слова священника вполне достаточно...
       – Достаточно для чего? Должно же быть какое-то обоснование для ввода в Кабинет священника? Или вы считаете, что слово первосвященника Ардиффа больше значит там, где даже королю приходится доказывать свою правоту?
       – Разве посмеет кто-нибудь усомниться в правдивости моих слов? Особенно теперь, когда они подкреплены авторитетом Храмового Круга.
       – Лично мне известно, что во всём Соргоне существует всего двенадцать должностных лиц, которые не могут лгать ни при каких обстоятельствах, и только в силу занимаемых ими должностей – это соргонские короли. И не лгут они не потому, что настолько честны – им не дают лгать носимые ими Короны. Слова всех остальных людей ли, гномов ли, эльфов или орков для меня всегда нуждаются либо в подтверждении честности говорящего, либо должны быть подкреплены фактами. Ваша честность, первосвященник, для меня сомнительна, поэтому я хотел бы увидеть факты, дающие право Храмовому Кругу что-либо требовать от Короны. Дайте мне факты – и мы обсудим правомочность требования Храмового Круга.
       – Вы не смеете ставить под сомнение мою честность!
       – Почему же?
       – Потому что моими устами говорит бог!
       – Я знаю. И имя ему – Ненасытная Жадность. Вам хочется всего побольше, причём, всё равно чего: денег, власти, того и другого вместе. Я хорошо знаю вашего настоящего бога и хочу видеть обоснование ваших требований.
       – Я хотел договориться с Вами по-хорошему. Не вышло. Ну что ж, тогда предупреждаю Вас, Ваше Величестве, что люди возмущаются пока только в Храмах, и мы сдерживаем их, сколько можем. Но можем и не удержать недовольных от выхода на улицы Раттанара...
       – Первосвященник Ардифф, вы пришли угрожать мне бунтом? Вы думаете, что мне не известно, сколько вложено храмовых денег в это возмущение? Вы думаете, что принадлежность к Храму Поводыря защитит вас от наказания? Или надеетесь, что вас защитит то оружие, которое спрятано в подвалах ваших храмов и монастырей? Так знайте же, что в законе о мятежниках ничего не сказано о снисхождении к священнослужителям. И королевский прокурор Рустак, который очень огорчается, если преступнику вместо плахи удаётся попасть на каторгу, с удовольствием займётся мятежом священнослужителей. Кроме того, я не знаю барона, который упустит случай посмотреть, что хранится в кассе вашего Храма. Вы принесли требование, Ардифф? Дайте его мне, чтобы приобщить к делу, как доказательство вины. Надеюсь, что подписи под требованием достаточно разборчивы, – король протянул руку к первосвященнику, – Давайте же, ну!
       – Я никому не подчиняюсь, кроме Поводыря, – Ардифф побледнел, – а его власть выше Вашей, Ваше Величество.
       – Когда вы в храме, в своём Храме, так оно и есть, Ардифф. И я не вмешиваюсь в ваши с Поводырём дела. А здесь – мой храм, мой и Хрустальной Короны, не забывайте об этом, как и о том, что мой храм – весь Раттанар. Дайте мне требование Храмового Круга, вы же за этим сюда пришли, – Фирсофф взял со стола колокольчик и позвонил, – Лейтенант Илорин, помогите первосвященнику найти свиток в складках сутаны.
       Ардифф вынул свиток и бросил его на стол.
       – Помните, Ардифф, что я вам сказал, – король развернул свиток, – Лейтенант, проведите первосвященника мимо допросной комнаты: пусть поглядит – ему будет полезно. Ардифф, в соответствии с этикетом, вы должны попросить разрешения удалиться, не так ли? Так попросите же, пока я вас отпускаю!
       Ардифф сглотнул слюну и прохрипел, поднявшись с кресла:
       – Разрешите идти, Ваше Величество? – он как-то сник, сжался. Пёстрая сутана уже не рябила, а выглядела полинявшей, – Я могу идти, Ваше Величество?
       – Разумеется, вы свободны, Ардифф. Пока свободны...

       6.

       Здания Дворянского Собрания и Совета Городов находились недалеко от «Костра ветерана» и были соединены между собой крытой галереей, что было удобно для Паджеро: не так сильно бросались в глаза его поиски членов Кабинета.
       Он спешился у Совета Городов и, бросив повод выбежавшему слуге, пошёл сразу в зал заседаний, где тоскливо сидели, делая умные лица, выборные городских общин со всего Раттанара и слушали что-то вяло мямлившего оратора.
       Глава Маард восседал на возвышении и откровенно скучал, всем своим видом выражая беспредельное терпение и покорность судьбе. Увидев в дверях Паджеро, он радостно вскочил и, сделав жест – мол, продолжайте без меня, чуть ли не бегом направился к капитану.
Маард был огромен: ростом с лесного эльфа, он имел мощное сложение гнома – такой себе гном-переросток, гном-великан. И сила у него была соответственная.
       Однажды кто-то из недоброжелателей попытался подкинуть ему пакет с фальшивыми золотыми, и был захвачен на месте преступления Маардом и несколькими выборными. Разгневанный Маард ударил кулаком только один раз, но удар оказался смертелен – установить, кто подослал этого человека, так и не удалось, как не удалось установить и личность убитого. Из-за отсутствия лица – после удара Маарда.
       Казалось, что от каждого шага этого бородатого великана содрогался весь зал заседаний.
       – Капитан, вы спасли мне жизнь: ещё немного, и меня бы насмерть заговорил этот болтун. Что привело вас в наш «притон словоблудия», как вы называете наш Совет? Как видите, ни одно ваше слово не пропадает зря, и даже доходит до адресата.
       – По вам, Маард, не скажешь, что вы сильно задеты.
       – Чем я должен быть задет, если считаю так же, как вы? Просто ваше название более точно передаёт суть дела, чем все мои определения, вместе взятые.
       – Кстати о делах – я по делу. Вас срочно хотят видеть во дворце, но без лишнего шума. Заседание Кабинета.
       – Вы уже предупредили Тараза и Велеса?
       – Нет, я только начал оповещать.
       – Тогда их не ищите, они оба должны быть здесь в скором времени – мы собирались обсудить некоторые вопросы. Я предупрежу их.
       – Вы сэкономили мне массу времени. Ваши соседи сегодня роятся? – Паджеро кивнул в сторону перехода в Дворянское Собрание, – Или разлетелись мёд собирать?
       – Разлетелись, но Геймар там: натаскивает молодняк.
       – Тогда до встречи, Маард, и спасибо за помощь. Всегда приятно встретить дружелюбно настроенного человека, – Паджеро протянул Маарду руку.
       Тот с чувством пожал её:
       – Рад быть вашим другом, капитан. До встречи.

       7.

       Дворянское Собрание встретило капитана гулкой пустотой, только где-то в лабиринте коридоров, сквозь глубокую воду тишины, невнятно и глухо ворочались людские голоса.
       Паджеро пошёл на них, мысленно готовясь к предстоящей встрече: барона Геймара он терпеть – не мог, просто не выносил. Геймар был не только заносчив, высокомерен и нагл, как большинство баронов, он был лидером этого большинства, которое навязало королю закон о должностях советников, позволяющий занимать эти должности только дворянам. Фирсофф отвертеться от принятия закона не сумел, но, хитро маневрируя, умудрился получить в советники Лонтира и, недавно, Яктука – людей, хоть и образованных, но недалёких и каждый их совет переворачивал в нужную себе сторону, приговаривая:
       – Вот, благодаря совету моего советника такого-то, я принял решение…
       В этой фразе всё было правдой: и совет был, и решение принималось благодаря совету, только одно не совпадало с другим, и оба советника никак не могли понять, почему, по сути правдивая, эта фраза совершенно не соответствует истине.
       Барона Геймара капитан застал в окружении молодых дворян за весьма оживлённой беседой. При виде Паджеро они прекратили разговор и уставились на него в ожидании.
       – Господин барон, у меня к вам дело.
       – Говорите, капитан, у меня нет секретов от моих друзей, – барон широко развёл руки, чтобы показать, что он включает в число друзей всех присутствующих. Молодёжь одобрительно зашумела.
       – Хорошо, я доложу, что не нашёл вас, – капитан повернулся к выходу.
       Барон понял, что хватил через край – Паджеро вряд ли пришёл бы к нему без поручения Фирсоффа, и, оскорбляя посланника, он тем самым оскорблял короля.
       – Подождите, капитан, какой вы, право, кипяток. Молодые люди уже расходятся, и мы можем спокойно поговорить.
       Комната быстро опустела, и Паджеро, подойдя к барону, тихим голосом произнёс:
       – Мне поручено, срочно и без шума, собрать Кабинет. Вас ждут во дворце, барон. Это – поручение короля. Теперь – личное. Если вы, барон, ещё раз позволите себе подобную выходку, когда я выполняю поручение Его Величества – я убью вас, не задумываясь, – лицо Паджеро стало страшным, и барон испугался: капитан никогда не нарушал своих обещаний.
       – Что вы, капитан, я совершенно не собирался обидеть ни вас, ни, тем более, короля. Если вы считаете себя обиженным, простите. Всё так неловко получилось...
       – Я вас предупредил, барон, – Паджеро повернулся и вышел.

       8.

       Допросную комнату придумал Паджеро для Геймара, когда обсуждался закон о советниках. Это была тщательно продуманная декорация из различных орудий пыток, забрызганных свежей кровью, которую подвели из разделочной дворцовой кухни.
       Фирсофф, подумав, решил её не использовать, но сохранил «на будущее». За два года своего существования допросная комната пропиталась и провоняла кровью, от сырости стены покрыла плесень.
       Следившему за готовностью комнаты хромому ветерану Паджеро сказал:
       – Убирай, но не тщательно, чтобы не спутали с лазаретом. Блестеть должен только инструмент, да и то сквозь пятна крови.
       Ветеран проникся и старался не испортить внешний вид комнаты, кое-что добавив и от себя: на столе лежала горка зубов, а в угол «закатился» время от времени сменяемый свиной глаз. Паджеро новшества одобрил.
       К допросной комнате вёл коридорчик, имевший два выхода, и с двух сторон отгороженный решётчатыми дверями. Они охранялись усиленными нарядами: по три солдата у каждой двери. Среди солдат эти двери считались постами бутафорскими, придуманными капитаном только с целью избавить их от безделья, и за два года никто из стражей так и не полюбопытствовал, что же, собственно, он охраняет.
       До постов иногда доносился с кухни шум пересыпаемых в мойке ложек и вилок и, чаще, стук топора из разделочной кухни.
       Илорин подвёл Ардиффа к первому посту:
       – Как там, тихо? – он кивнул в сторону кухни, а казалось, что на допросную.
       – Уже да, господин лейтенант. С утра было гораздо шумнее – топор тут здорово слышно, – солдат отворил решётчатую дверь, – Выходить здесь же будете?
       – Нет, через тот выход.
       – Тогда я запру за вами, господин лейтенант.
Илорин открыл дверь в допросную:
       – Видите, как нам не повезло – уже никого нет. Проходите, пожалуйста.
       Ардифф затравленным взглядом осмотрел комнату:
       – Как он может?! Это чудовищно...
       – Что поделаешь: число врагов Короны растёт, и кое-кто из них готов взяться за оружие. Слова на них не действуют. Доброту Его Величества они принимают за слабость, а однажды прощённые, начинают верить в свою безнаказанность, – Илорин импровизировал в рамках заготовленного Паджеро текста, – Его Величество не желает этого, но ему не оставляют выбора.
       Ардифф заметил в углу глаз, и его вырвало.
       – ...да-да-вай-те... уйдём о-о-от-сю-да...
       – Конечно, господин первосвященник.
       – С-с-кажи-и-те, лейтенант, вы ча-а-сто провожаете сюда людей?
       – Вот, как вас, чтобы потом уйти?
       – Д-да.
       – Честно скажу, господин первосвященник, с вами – первый раз. Вы первый, кто, побывав здесь, уходит, – Илорин уже еле сдерживался. Лицо его от усилий стало красным, – Прошу сюда, – просипел он, подавляя смех, – Сюда прошу...

       9.

       Паджеро оставалось известить барона Инувика.
       И здесь дело тоже было довольно деликатное: для дипломата репутация – орудие производства, как молот для кузнеца или меч для солдата.
Сказавшись нездоровым в министерстве, а для семьи – уехав на охоту, барон уже два дня пропадал в тихом, незаметном домике на окраине Раттанара, принадлежавшем молодой швее, которая, как абсолютно точно знал капитан, была не совсем швеёй и совсем не так молода, как казалось. Ей было около пятидесяти, звали её Лила, и у неё был сын шестнадцати лет, лицом и фигурой – вылитый Инувик.
       Сына звали Довер, капитан видел его несколько раз в фехтовальном зале Тусона, где обучались небогатые жители Раттанара – понятно, что при полном сходстве с отцом и речи не могло быть о посещении престижных фехтовальных залов, куда ходила вся знать города.
       Довер держался скромно, с достоинством, и вызывал у Паджеро симпатию, впрочем, как и его отец: Инувик был одним из немногих баронов, которых строгий командир дворцовой стражи уважал. Не просто терпел, не просто мирился с необходимостью общения по долгу своей службы, а глубоко, по настоящему уважал, как хороший профессионал всегда уважает другого профессионала.
       К этому уважению прибавилось сочувствие, когда капитан узнал о романе Инувика с крестьянкой Лилой из родового поместья Инувиков.
       Принудительная женитьба на одной из дальних родственниц Геймара (старый барон Инувик не считался с желаниями своего сына) не прервала этой романтической связи. Даже теперь, много лет спустя, Инувик сохранил свои чувства к простушке Лиле, и тщательно оберегал и её, и сына от жизненных невзгод.
       Врываться в тихий домик «швеи», пусть даже и по важной причине, капитан не хотел, но вызвать Инувика всё-таки был должен.
       План действий Паджеро обдумал заранее и к домику Лилы собирался ехать, предварительно посетив фехтовальный зал Тусона, торговца дичью и знакомого возчика, у которого намеревался нанять сани.
       На Базарной площади, по дороге к торговцу дичью, капитан встретил забавную пару: маленький сухонький старичок тащил за руку здорового, лет пятнадцати, балбеса с растерянно-виноватым лицом, и что-то энергично ему втолковывал. Балбес не вырывался, только старательно прятал от окружающих красное от стыда лицо.
       В старичке Паджеро узнал мастера-мага Кассерина, самого известного среди магов Раттанара человека. Кассерин посвятил всю свою жизнь поискам магических талантов, и любая школа магии охотно принимала рекомендуемых им учеников. Обычно это были детишки пяти-шести лет, реже десятилетние. Такого взрослого парня среди подопечных Кассерина капитан видел впервые.
       «Надо узнать, кто он, в чём его талант, – подумал Паджеро, – Это может оказаться интересным».
       Встречи с возчиком, Тусоном и торговцем дичью прошли без осложнений, и капитан вскоре сидел в небольшом кабачке недалеко от домика «швеи», где беседовал с мальчишкой, убиравшим столы:
       – Ты знаешь Довера, сына Лилы?
       – Вот из того дома? Да, знаю. Он добрый, всегда даёт пару медяков, когда я его обслуживаю.
       – Тогда отнеси ему эту записку – я тоже дам тебе пару медяков.
Мальчишка обернулся очень быстро, запыхавшийся и довольный:
       – Передал, господин.
       В его протянутую ладошку Паджеро бросил две медные монеты.
       Вскоре пришёл Довер, и стал недоуменно оглядываться. Капитан подозвал его движением руки и приложил палец к губам: «Молчи».
       Довер подошёл и сел.
       – Ты меня знаешь?
       Довер кивнул.
       – Тогда слушай внимательно. Записку Тусон писал по моей просьбе, так что тебя вызвал я. Не называй меня по имени, вообще давай без имён. У кабачка стоят сани с убитым кабаном и пятью зайцами. Отвезёшь сани домой и отдашь похожему на тебя человеку. Пусть срочно возвращается с охоты к себе. Я через полчаса приду звать его на службу. Дело очень важное. Ты всё понял? Повтори.
       – Отвезти сани с дичью домой, отдать охотнику, чтобы он вернулся с охоты. Через полчаса за ним придут.
       – Всё правильно, молодец. Давай, действуй.

       10.

       По возвращении во дворец капитан убедился, что оба советника уже здесь и, сделав вид, что гонялся за ними по всему городу, пригласил на заседание Кабинета.


       ГЛАВА ТРЕТЬЯ
       (день первый)

       1.

       На этого парня Кассерин наткнулся случайно, когда выбирал у мясника кусок постной говядины. Он мечтал о нежной телятинке, но во всём мясном ряду не осталось ничего, кроме телячьих костей – было за полдень, и свежего мяса на базар уже не везли, чтобы не оставалось на завтра.
       Наконец, выбрав приличный – на пять медных монет – кусок, Кассерин полез за деньгами.
Пять медных монет со звоном упали на бронзовый поднос на прилавке мясника и все четыре легли рядом, в центре подноса.
       «Почему их четыре, – опешил Кассерин, – я же бросал пять? Ладно, вот ещё одна».
Брошенная им шестая монета исчезла, не коснувшись подноса. Он бросил ещё одну. Теперь на подносе лежали пять монет.
       Убрав в корзину покупку, Кассерин осторожно огляделся. Мясник явно ничего не заметил – всё было проделано так ловко, что не будь Кассерин старым опытным магом, сам бы не понял, наверняка, что переплатил две медные монеты.
       Странно, но рядом с ним никого не было. Только в конце мясного ряда рослый юнец стоял возле торговки пирогами. Он покупал большую запеканку с зайчатиной, которая, как знал маг, стоила как раз две медные монеты.
       Медленно, стараясь не спугнуть жадно уплетающего запеканку похитителя, Кассерин двинулся в его сторону.
       Дождавшись, когда с запеканкой было покончено, он схватил парня за руку:
       – Нехорошо, молодой человек, так обращаться со старыми людьми. Стыдно, молодой человек.
       Парень растерялся и даже не пробовал вырваться. Сунув ему в руку свою корзину, маг потянул воришку за собой, стыдя и вгоняя в краску.
       Тогда-то и заметил эту парочку спешивший по своим делам Паджеро.
       – Я знаю, что поступил нехорошо, но я был голоден, а работы сегодня не нашёл. Я вам отработаю, вы не думайте, я не вор. Мне просто очень хотелось есть.
       – Конечно, отработаешь. Куда же ты, милок, денешься? Обязательно отработаешь, не будь я мастер-маг Кассерин.
       Старик потащил свою жертву через весь город в маленькую хибарку со скромной вывеской:
       «Определение магических способностей и обучение
       основам магии у мастера-мага Кассерина».

       2.

       В библиотеке вместе с Фирсоффом находился королевский прокурор Рустак: закусив кончик языка, он старательно заполнял ордера на обыск Храмов и принадлежащих им территорий. Паджеро улыбнулся этой детской привычке прокурора, над которой, втихомолку, потешался весь Раттанар.
       – Вы всё-таки решились, Ваше Величество? Ждать их выступления не будем?
       – Нам некогда ждать, капитан. К тому же они сами дали повод – у меня был Ардифф и угрожал возмущением своих фанатиков. Ваша допросная – замечательная штука: Илорин в восторге, Ардифф – в ужасе.
       Прокурор закончил скрипеть пером:
       – Готово, Ваше Величество. Вы, действительно, сможете обойтись без ордеров на арест служителей Храмов? Давайте, выпишу на всякий случай: мало ли что?
       – Спасибо, господин прокурор, не надо. Арест служителей сейчас совсем не ко времени. Если у вас нет ко мне никаких дел, можете идти.
       – Только одно, Ваше Величество – по поводу пенантарских солдат из пятого заградительного отряда, убивших хафеларских купцов...
       – Я помню, Рустак, но здесь задержка за дипломатами: кто их будет судить, где и как – решает Инувик через наших посланников. Нужно ещё подождать, господин прокурор.
       – Тогда разрешите откланяться, Ваше Величество.
       – Всего хорошего, господин прокурор.
       Король подождал, пока прокурор вышел:
       – Вы не в претензии, капитан, что я отправил дежурного лейтенанта с поручением за пределы дворца без вашего согласия? Я не хотел посвящать лишних людей.
       – За него остался сержант Клонмел, так что всё в порядке, Ваше Величество.
       – Вы не спрашиваете, где он?
       – Думаю, провожает домой Ардиффа, чтобы тот не болтал.
Фирсофф довольно хмыкнул, затем взял со стола пачку ордеров:
       – Теперь ваша очередь, капитан. Вот вам ордера, но было бы лучше обойтись без них. Попробуйте договориться с Храмовым Кругом без крайних мер и убедить их собраться сегодня во дворце не позже семи вечера. Заседание Кабинета к тому времени, я думаю, закончится.
       – Мне понадобится отряд дворцовой стражи.
       – Берите, кого считаете нужным.
       – И ещё перечень обвинений против служителей Храмов, написанный Вашей рукой, Ваше Величество. Для...
       – Список готов, Паджеро. Вот он.
       – Тогда я исчезаю, Ваше Величество.
       – Надеюсь, не навсегда, капитан. Вы мне ещё понадобитесь на заседании Кабинета.

       3.

       Ардифф в сопровождении Илорина прошёл в свои покои:
       – Лейтенант, как долго вы будете ходить за мной? Могу дать слово, что не сбегу.
       – Я знаю, что вы не сбежите, даже если вам этого сильно захочется, господин первосвященник. Вам просто не дадут сбежать. У меня приказ – не выпускать вас из виду, пока король думает, как решить созданный вами кризис, не нанеся вреда ни Храмам, ни королевству. Вы должны расценивать моё присутствие, как гарантию вашей безопасности.
       – Что вы имеете в виду?
       – Что пока я с вами, не произойдёт ничего худшего, чем моё присутствие. Когда меня отзовут, может случиться что угодно. Радуйтесь, что вы дома и под моей охраной.
       – Я голоден, я хочу пить. Вы выпьете чего-нибудь, лейтенант? Предлагаю вам отобедать со мной.
       – Благодарю вас, господин первосвященник, я не стану ни есть, ни пить. Вы же можете поступать, как вам угодно, но только в моём присутствии.
       – Это похоже на домашний арест.
       – Ни в коем случае. Если бы король хотел вас арестовать – вы не вышли бы из дворца, – при этих словах Ардиффа передёрнуло от жутких воспоминаний, – Король просто принимает меры, чтобы вы, сотворив одну глупость, не наделали новых.
       – Глупость? Какую?
       – Вы разгневали короля, а это редко кому удаётся. Его Величество не желает разгневаться на вас ещё раз. Мне кажется, что это хорошо видно из его действий по отношению к вам, господин первосвященник. Вам следует не волноваться, а просто подождать.

       4.

       Храмовый Круг терпеливо, если не сказать – со смирением, ждал возвращения Ардиффа со встречи с королём. Время тянулась медленно, говорить не хотелось: с утра и наговорились, и наспорились.
       Ардифф задерживался – прошли уже все мыслимые и немыслимые сроки, и сидящие за круглым столом служители начинали волноваться: не поторопились ли, не переоценили ли свою силу и своё влияние?
       Прибежал служка с новостью, что Ардифф проехал в Храм Поводыря в сопровождении солдат дворцовой стражи, заперся у себя и никого не принимает. Похоже, надо было расходиться, но вместе всё-таки было не так страшно.
       По коридору – уверенные шаги военного, в распахнутую рывком дверь влетел растерянный служка:
       – Не положено, говорю… не положено...
       За ним вошёл капитан Паджеро, подтянутый и сердитый:
       – Рад видеть вас, господа Храмовый Круг. Вас, госпожа Верховная жрица, особенно, – лёгкий поклон в сторону Апсалы, Верховной жрицы Матушки, – Я к вам по поручению Его Величества. Собственно, поручений три: рассказать вам о визите Ардиффа, первосвященника Поводыря, к Его Величеству, обсудить с вами некоторые пожелания короля и задать вам от имени Его Величества кое-какие вопросы, внимательно выслушав ответы на них.
       – Вы не имеете права находиться здесь, – проговорил Атлон, служитель Лешего, – Никакого права.
       – Я ещё не представился – капитан Паджеро, командир дворцовой стражи, исполняющий поручение короля. По закону имею право находиться в любом месте, креме святилищ Храмов и принадлежащих им территорий, на посещение которых требуется ордер, выписанный королевским прокурором по приказу Его Величества...
       – Предъявите ордер, вы на территории Храма, – Медан, служитель Рудничего, зло посмотрел на Паджеро, – или убирайтесь вон!
       – Прошу прощения, служитель Медан, на территории какого я Храма? Это здание принадлежит городу Раттанару и предоставлено, повторяю – предоставлено – Храмовому Кругу для обсуждения своих вопросов. Сюда я запросто могу и без ордера. Но я не ссориться пришёл, господа служители и госпожа Верховная жрица, – снова поклон в сторону Апсалы, – Я пришёл разговаривать, если вы желаете разговаривать с представителем короля. Считаю своим долгом напомнить вам, что мятеж начинается с неуважения к особе Его Величества и наказуем различным образом, вплоть до смертной казни. Желаете ли вы беседовать со мной?
       – Давайте выслушаем этого солдафона, – служитель Водяного Гандзак попробовал успокоить поднявших шум священнослужителей, – Пусть говорит.
       – Благодарю вас, служитель Гандзак. Итак, господа, начнём с визита к королю. Я не знаю, какими полномочиями вы наделили Ардиффа, но Его Величество очень хочет считать, что Ардифф превысил их, и что его дерзкое поведение перед Его Величеством – всего лишь результат временного душевного расстройства, результат болезни первосвященника...
       – Нельзя ли яснее? – служитель Разящего Бушир громко перебил капитана, – Что с нашим требованием?
       – Так это всё-таки было требование?! Значит, это по вашему поручению был предъявлен ультиматум королю – или место в Кабинете, или восстание?
       – Какое восстание? – Апсала удивлённо пожала плечами, – О чём вы говорите, капитан?
       – Ардифф угрожал королю поднять верующих против Короны. Каким другим словом можно назвать подобные речи?
       – Это возмутительно!
       – Неслыханно!
       – Бред!!!
       Служители вскочили с мест, гневно потрясая руками – то ли возмущаясь Ардиффом, то ли – Паджеро, то ли королём. Через некоторое время крики, наконец, приобрели более чёткую направленность:
       – Это самовольство Ардиффа!
       – Это всё Ардифф!
       – Он арестован?
       – Он один во всём виноват!
       Паджеро поднял руку, успокаивая разгорячившихся служителей:
       – Я не закончил, господа Храмовый Круг. Ваши возмущения хороши, но не искренни. Здесь у меня список, составленный королём. Оказывается, каждый Храм, за исключением Храма Матушки, – снова поклон Апсале, – уже некоторое время вооружается. В этом списке указано количество, места хранения и виды оружия: мечи, секиры, кольчуги, копья и прочее. Хотите сказать, что это всё – неправда? Обвинить короля в обмане – тоже преступление – всем известно, что короли не лгут. Кстати, суммы, затраченные Храмами на поддержание возмущения среди верующих, здесь тоже проставлены. Я не ошибусь, назвав это заговором против Короны. При таких обвинениях в храмах не отсидитесь, господа служители, неприкосновенность на вас больше не распространяется. Я удивлён, господа, вашей глупостью: пробовать выступить против Короны, возможностей которой никто из вас не знает. Похоже, что Храмовый Круг почти полностью изменит свой состав, за исключением госпожи Верховной жрицы.
       – Вы не посмеете, капитан, – Беговат, служитель Умельца, не испугался, – Народ не даст своих священнослужителей в обиду...
       – Народ не даст в обиду короля, который, до избрания Короной, был каменщиком. Если дойдёт до суда, вас не пощадят ни судьи, ни люди. Вы совершенно не знаете истории ни Раттанара, ни других королевств Соргона. Хрустальные Короны за пятьсот лет не выбрали в короли ни одного знатного человека. Король в любом из Двенадцати королевств – всегда простолюдин и все попытки свержения короля безнадёжны: его есть кому защищать. Этот документ, – Паджеро помахал листком со списком, – для всех вас означает смертный приговор. Таковы итоги визита Ардиффа к королю.
       – Почему же нас не арестуют? – вступил в разговор Нефуд, служитель Торгующего, – У короля на наш счёт другие планы?
       – Вы подсказываете мне ответы. Да, у Его Величества другие планы. Я говорил, что у меня три поручения. С первым – рассказать вам о визите Ардиффа к королю – я уже справился. Переходим ко второму: обсудить пожелания королям. Пожелания Его Величества таковы – чтобы не пропало, не поржавело, не сгнило все приобретенное Храмами оружие, оно должно быть свезено в арсенал дворца. Начинать немедленно, принимать его будут по этому списку, так что утаить ничего не удастся, да и не к чему. Храмы объявят о своём даре армии Раттанара. Вашим оружием будут вооружены вновь создаваемые священные отряды для борьбы с внешними врагами Двенадцати королевств. Отрядам будут присвоены названия в честь Храмов, выделивших им оружие и средства на содержание солдат.
       – И вы всерьёз считаете, что мы пойдём на это? – служитель Светоносца Габес от возмущения даже позеленел, – На этот шантаж?
       – Вас никто не заставляет, уважаемый Габес, короля вполне устроит смена представителей в Храмовом Круге на более лояльных к Короне и Раттанару. Оружие всё равно будет конфисковано и ваши Храмы вернутся к мирной жизни. Ваша судьба полностью в ваших руках, господа служители.
       – Если мы примем эти условия, то будем прощены?
       – Нет. Вы не будете обвинены. До тех пор, пока либо не будет нарушен этот договор, либо не отпадёт в нём надобность.
       – А что потом? Если это мера временная, что же будет с нами дальше?
       – Зависит от вас и вашей верности Короне. Король Фирсофф не станет преследовать вас, если вы его к этому не вынудите.
       – Ваше предложение – вмешательство в дела Храмов. Вы пытаетесь сделать Храмы придатком Раттанара.
       – Вовсе нет. Я же сказал, что священные отряды будут использованы только против внешних врагов Соргона. Я, видимо, неверно выразился – от вас никто не требует присягать раттанарскому королю, от вас требуют выполнения обязательств по вооружению и снабжению, ну и – содержанию, священных отрядов. Его Величество надеется, что с вашей помощью они станут надёжней заградительных отрядов побережья. Вам предлагается достойный выход из неприятной истории, а вы зачем-то ищете способ ещё раз оскорбить Его Величество.
       – По первым двум поручениям вы нам всё разъяснили, капитан, – Апсала снова вмешалась в разговор, – а что же с третьим? Какие вопросы интересуют Его Величество?
       – Сначала надо закончить со вторым поручением. Готовы ли Храмы выполнить пожелания короля?
       – У нас есть выбор! – Габес всё ещё был готов сопротивляться, – Должен быть!
       – Конечно, есть. Плаха.
       – Скажите, капитан, Храм Матушки тоже должен участвовать в этом военном мероприятии? – Апсала вопросительно посмотрела на Паджеро, – Или мы будем освобождены от этой повинности?
       – Король рассматривает это не как повинность, а как патриотический долг каждого соргонца. Но решение вы должны принять сами. У Его Величества нет никаких претензий к Храму Матушки.
       – Если так ставится вопрос, то я согласна, только я не знаю, что надо для оснащения отряда.
       – Не волнуйтесь, госпожа. Вам все объяснят, покажут, расскажут. Доля вашего Храма не будет более других. Что же всё-таки ответят королю остальные служители?
       – Мы не можем решать такие вопросы без санкции Верховных служителей наших Храмов.
       – На покупку оружия у вас была их санкция? Это был умысел против всех Двенадцати королевств?
       – Мы скупали оружие для самозащиты. И только. Никто не собирался угрожать королю!
       – Вы можете это доказать? А как быть с деньгами, затраченными на фанатиков Ардиффа? Из каких соображений вы давали им деньги ? Вот здесь у меня ордера на обыск Храмов, оформленные как положено. Но Его Величество сказал мне, что было бы лучше обойтись без них. Вы не оставляете мне выбора своим упрямством. Вряд ли ваши Верховные служители будут радоваться разгрому Храмов в Раттанаре и казни замешанных в заговор служителей.
       – Габес, вы можете поступать, как считаете нужным, но не вынуждайте нас всех к самоубийству, – Бушир от волнения встал с места, – Я согласен на предложение короля Фирсоффа. Создание священного отряда в честь Разящего придаст авторитет моему Храму. Передайте Его Величеству, что он может рассчитывать на Храм Разящего.
       – Я тоже согласен.
       – И я...
       – И я...
       ...
       – Я согласен тоже, – Габес не захотел оставаться в одиночестве.
       – Что ж, господа Храмовый Круг, раз вы все согласны с пожеланием Его Величества, перейдём к третьему поручению, – Паджеро облегчённо вздохнул, – Его Величество поручил мне выяснить у вас два вопроса. Первый: кто посоветовал вам скупать оружие? Второй: какой вы видите деятельность своего представителя в Кабинете, если считать, что он будет там заниматься полезным для королевства делом?

       5.

       В хибарке Кассерина было две комнаты, кухня и пустой чулан. Обе комнаты были заставлены шкафами с книгами, свитками, чертежами и вообще завалены разным бумажным мусором, среди которого с трудом можно было отыскать проход к кровати, застеленной солдатским одеялом.
       – Жить будешь здесь, – Кассерин указал на чулан, – Я куплю тебе постель и что там ещё понадобится. Тебя как звать?
       – Харбел, уважаемый мастер Кассерин.
       – Ты меня знаешь?!
       – Нет, но вы упоминали своё имя, когда обещали мне работу, да и на вывеске оно тоже выведено.
       – Что ты умеешь ещё, кроме чтения и воровства с помощью магии?
       – Это была магия – то, что я сделал?
       – А ты можешь назвать как-то иначе своё умение таскать монеты, не касаясь их руками? Конечно же, это магия, очень редкий вид магии. Я имею в виду не воровство, а твою способность перемещать предметы незаметно для окружающих.
       – Вы же заметили!
       – Перемещение? Нет. Я заметил пропажу, а это совсем не одно и то же. Откуда ты родом, Харбел?
       – С юга, деревня Залесье.
       – Деревенский, значит. Умеешь пахать, сеять, крутить быкам хвосты и тому подобное. У меня такие твои умения применения не найдут. Возьму тебя учеником, но буду обучать дома, индивидуально.
       – А это как? Драться будете?
       – Нет, не бойся – я буду учить тебя одного, отдельно от всех. Не вести же тебя в школу с малолетками – небось, лет около пятнадцати?
       – Уже есть пятнадцать, с начала осени.
       – Родители твои где?
       – Побили родителей и деревню спалили. Как раз на мой день рождения. Гоблины спалили.
       – Что, близко к морю жили?
       – Полдня езды, но всё равно добрались.
       – Да, действительно, странно. Расскажи-ка об этом подробнее...

       6.

       Барон Яктук бесцельно бродил по коридорам дворца – заседание Кабинета начнётся не раньше, чем соберётся весь его состав: Паджеро сказал, что оповещены все.
       Но пока не прибыл Сурат – принимал выдачу из Денежного Сундука. Не было Маарда с Велесом и Таразом (мужичьё, добравшееся до власти), и ему, барону, приходилось их ждать.
Бароны тоже собрались не все: не было барона Тандера, солдафона и пьяницы, не приехал барон Инувик, ленивый бездельник, да и барон Геймар где-то задерживался.
       Каждый раз, проходя мимо приёмной Кабинета, Яктук недовольно кривился, натыкаясь взглядом на дородную фигуру Демада, который сидел в углу, уткнувшись в бумаги.
       «Тоже мне – учёный! Рожа красная, глаза, как у лягушки: торчат, вот-вот выпадут... Раскормленный боров...»
       Сам барон был среднего роста, худощавый, ходил, слегка пританцовывая – танцором он, действительно, был отменным. И сходство имел не с лягушкой, как Демад, а с орлом, чем несказанно гордился: горбатый нос нависал, как клюв, над узкими злыми губами. Карие глаза глядели пристально и дерзко – барон был драчливого и вспыльчивого нрава, заносчив и беспредельно нагл, и в частых своих поединках приобрёл славу рубаки, хотя и не участвовал ни одном сражении. Впрочем, эта слава не шла дальше круга, в котором он вращался – богатой элиты Раттанара.
       Осенью ему стукнуло сорок три. Тогда же он получил пост второго советника короля, став самым молодым членом Кабинета, что позволяло ему считать Кабинет сборищем старых маразматиков, делая исключение для короля (про него Яктук даже думать плохо опасался) и барона Геймара, благодаря которому он получил место советника.
       Тяжело ступая от веса доспехов, пришёл Тандер, ещё не протрезвевший и потому раздраженный. Его зычный голос расколол тишину приёмной:
       – Кто мне скажет, что происходит? По моему министерству нет никакой серьёзной информации.
       При звуке его громкого, как на плацу, окрика в углу вздрогнул и сморщился Демад, от неожиданности рассыпавший свои листки.
       Яктук наблюдал за обоими:
       «Солдафон и трусливый боров – вот она, краса и гордость нашего Кабинета. И каждому – под семьдесят. Нет, прав барон Геймар: правительство надо омолаживать. Какая польза Раттанару оттого, что один всегда пьян, а другой всё время жрёт?»
       Демад, действительно, любил поесть и много, и вкусно. Он не имел ни семьи, ни других родственников, и получал удовольствие только от двух вещей в жизни – науки и еды. И хорошо приготовленный паштет был ему дорог не меньше, чем любое математическое уравнение.
Трусом он не был, но не был и забиякой. К тому же, большой вес и возраст лишали его всякой радости от физических упражнений. Правда, жир, покрывший толстым слоем его тело, не затронул мозга учёного, и соображал он намного лучше Яктука, всё достоинство которого состояло из титула и меча. Но титул сам по себе был просто словом, а меч, ни разу не обнажавшийся против прошедших через сражения опытных бойцов, на самом деле немногого стоил: драчливый Яктук умел никогда не ссориться с заведомо более сильными противниками, умудряясь при этом избежать обвинений в трусости.
       Тандер, гремя железом, стал также мерить коридоры тяжёлыми шагами, и Яктук, чтобы не выглядеть смешным, мотаясь в паре с ним по коридорам дворца, уселся на диван возле дверей Кабинета.
       Военный министр поймал пробегавшего мимо лакея за ворот:
       – Принеси вина, и живее, – барон оглянулся на приёмную, где сидели Демад и Яктук, – И им – тоже. И закусить. Мяса, что ли...
       В приёмную ввалились втроём Маард, Тараз и Велес, оживлённые и раскрасневшиеся – то ли с мороза, то ли от жаркого спора, который, по видимому, только что вели.
       – По какому случаю гуляем? – Маард потянулся к столу с закусками и ухватил добрый кус мяса, – Присоединяйтесь, господа, – это уже Таразу и Велесу, – Мы с вами не обедали, так хоть перекусим, время ещё есть.
       – Раттанарские вина – лучшие в Соргоне! А вы что про это думаете? Отвечайте, господин министр, – палец Тандера упёрся в грудь Тараза.
       – Наши вина, конечно, ценятся и пользуются спросом, но и в других королевствах есть неплохие сорта, – Тараз отвёл руку барона, – Кому что нравится, господин министр.
       – Пенантарские сухие вина не в пример лучше наших, – вмешался в разговор Велес, – Я пытался разводить их сорта у нас, но ничего не вышло – в Пенантаре лето жарче и их сорта любят тепло.
       – А кто же его не любит?! – Маард громко захохотал, – Я зимой даже на улицу стараюсь не выходить, и круглый год не ложусь спать один, чтобы не замёрзнуть.
       – Меня удивляет, Маард, как те худышки, с которыми вы обычно имеете дело, могут согреть вас? – не выдержал долгого своего молчания барон Яктук.
       – Так и должно быть, барон. Вы ещё слишком молоды, чтобы знать, что в постели греешься не от того, с кем спишь, а оттого, что двигаешься.
       В приёмной дружно расхохотались. Яктук смеялся вместе со всеми – Маард был один из тех, с кем не стоило ссориться: родом он был с юга, а на побережье только безрукий не держал меча с пелёнок и не участвовал в боях. Хотя Маарду и меч был не нужен – его огромные руки были страшны и без меча.
       – Какая непринужденная обстановка, – вошёл Инувик, – и выпивка. Неплохо начинается заседание Кабинета. Дайте-ка и мне глотнуть этого красного.
       – Вы, говорят, были нездоровы? – Яктук искал, на кого бы излить раздражение, – Но болели где-то вне дома: барон Геймар заезжал к родственнице и не застал вас.
       – Честно говоря, господа, я болел только для министерства, – Инувик решил признаться в одном обмане, чтобы не доискивались до второго, – Знаете, иногда хочется развеяться в неофициальной обстановке.
       Все с нетерпением ждали, в каких грехах признается дипломат.
       – Моя болезнь протекала достаточно успешно и я как раз раздумывал о том, чтобы продлить её ещё на несколько дней, но всё поломал Паджеро – явился с приглашением во дворец.
       – Он что, знает адрес вашей любовницы? Кто же она? – Яктук не отставал, – Баронесса, купчиха или солдатка?
       – Я разве говорил о любовнице, господа? Какая любовница? Паджеро явился ко мне домой, когда я выгружал из саней кабана и штук пять зайцев. Я еле успел переодеться – и сразу сюда.
       – Значит, ваша любовница – дочь лесника, – встрял Тандер, у которого от красного улучшилось настроение, – Если у него есть ещё одна дочь, готов составить вам компанию и поболеть в лесу вместе.
       – В следующий раз, барон, я с удовольствием возьму вас с собой, и, несмотря на то, что у этого лесника вообще нет дочерей, ручаюсь, вы здорово поохотитесь.
       – Договорились, барон.
       Яктук в досаде кусал губы – не удалось зацепить Инувика. А тот с благодарностью думал о Паджеро: предусмотрительность капитана здорово выручила министра в нужный момент.
       «Интересно, как давно он знает о Лиле и Довере? И, вообще, что-то наш капитан поразительно много знает, хотя ни сплетником, ни интриганом его не назовёшь. Я забыл его спросить, куда вернуть сани. Ладно, разыщу после заседания, спрошу и поблагодарю».
       – А вот и самый богатый человек в Раттанаре, – Маард обнял за плечи вошедшего Сурата, – Господин королевский казначей, не отсыплете ли от щедрот своих? Обожаю, когда мне дают взятки.
       – В самом деле, Сурат, мы здесь уже так долго ждём, что с вас причитается каждому из нас приличная сумма, – Велес поддержал Маарда, – Пора вводить штрафы за опоздания на заседания Кабинета.
       – А почему вы все торчите в приёмной и не проходите в Кабинет?
       Сурат растеряно хлопал глазами: он всегда терялся, когда на него наседали, но никогда – настолько, чтобы платить, – Кого ещё нет?
       – Нам здесь накрыли стол – многие не успели поесть. Не крошить же в Кабинете, – Яктук снова напомнил о себе, – Если голодны, присоединяйтесь.
       Собственно, дело было совсем в другом: сам Кабинет был просто рабочим кабинетом короля, в который и Фирсофф, и его предшественники приглашали своих министров для обсуждения вопросов. Когда-то давно это слово «кабинет» стало синонимом слова «правительство», но отдельного помещения Кабинет, как правительство, всё ещё не имел, а этикет запрещал кому-либо входить в кабинет короля без его приглашения.
       Признаваться в такой своей зависимости никто из членов Кабинета не желал, и потому все они толпились в приёмной, выдумывая предлоги, мешающие им войти в зал заседаний.
       По коридору быстро подошёл Морон:
       – Его Величество, господа.
       Все встали, закрывая от короля стол с объедками – во время заседания слуги уберут. Появился Фирсофф:
       – Рад видеть вас, господа, прошу в кабинет.
       Следом прошли пришедшие с ним Лонтир и Геймар, затем – остальные.
       С потолка на стол спустилась сдуру проснувшаяся зимой муха – пировать.


       ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
       (день первый)

       1.

       Кабинет был большой светлой комнатой: в центре – круглый стол, на стенах – карты всех королевств Соргона, у стены, напротив двери, камин, рядом с ним – небольшая дверца в королевские покои, которой Фирсофф пользовался редко. Он предпочитал проходить через приёмную вместе со своими министрами.
       Размеры стола позволяли разместить за ним втрое больше людей, чем было членов Кабинета и потому сидеть было просторно: каждому отвели отдельный сектор стола, поставив на нём табличку с именем.
       Расселись быстро и вопросительно уставились на короля.
       Фирсофф помедлил, прокашлялся и сказал:
       – Мы немного изменим обычный порядок ведения заседания. Говорить я разрешаю сидя, но, конечно, не всем сразу. Попробуем провести что-то вроде беседы. Теперь о причинах, по которым я вас собрал. Их две: письмо Барума Сарандарского и дополнительный набор в армию.
Члены Кабинета молчали: перешептываться было далеко, а говорить громко без разрешения короля запрещал этикет.
       – Сначала о письме. Вам, господа, уже, наверное, известно, что сегодня прибыл вестник из Сарандара. Вестником король Барум выбрал сержанта Кагуаса, не дворянина, но лучшего наездника своего королевства. Охраной вестнику было выделено пятьдесят солдат, из которых до Раттанара добралось только четырнадцать. Письмо короля Барума содержит приглашение на Совет Королей, созываемый в одиннадцатый день первого месяца зимы, то есть через восемь (считая и сегодняшний) дней. Кагуас доставил письмо за двенадцать дней, это вместо обычных пятнадцати. Цель созыва Совета в письме не указана и вестнику не известна. Как видите, всё, связанное с этим посланием, довольно необычно. Прошу обдумать свои предположения и поделиться с нами. Ехать без, хотя бы примерного, плана действий мне не хотелось бы.
       – С кем сражалась охрана вестника? – вопрос задал первый советник Лонтир, – Зная врага, мы могли бы более точно определить цель Совета Королей.
       – К сожалению, враг, с которым сражалась охрана и так сильно пострадала, никак не связан с целью Совета, – король тщательно скрывал насмешку над советником за серьёзностью тона своих слов, – Врагов, собственно, два: зима и скорость доставки письма. Потерь от вооружённых столкновений, как и самих столкновений, не было.
Лонтир недоумённо посмотрел на короля – не шутит ли. Он никогда не ездил верхом, и совершенно не имел понятия,какие травмы может получить даже очень опытный всадник от многодневной езды галопом, при малой подвижности и на морозе.
       – Я вам потом объясню, в чём тут дело, барон, – заговорил Тандер, – Набор в армию Вы планируете, как предупредительную меру, Ваше Величество?
       – Да, господин военный министр.
       – Нам, чтобы успеть, нужно выезжать завтра утром. Я, как военный министр, должен ехать, не так ли?
       – Верно, Ваше Величество, скажите нам, кто поедет с Вами, – Яктук посмотрел по сторонам, – Всем ехать не зачем.
       – Я и собрал вас, чтобы решить, кто поедет, и с чем мы явимся на Совет.
       – Пусть едут военный министр, министр иностранных дел и кто-нибудь из советников, – Геймар ловчил, надеясь, что Фирсофф оставит Яктука или Лонтира, в отсутствие короля имеющих право действовать от его имени, а влияние на обоих баронов он имел большое, – Ещё может пригодиться министр торговли, Ваше Величество. Наверное, и Маард может быть полезен, как опытный политик, – теперь барон старался избавиться от основного соперника в борьбе за влияние в столице.
       – Маарда брать не нужно, Ваше Величество, – Инувик без труда разгадал планы Геймара, которого недолюбливал из-за его честолюбия и, что было еще важней, из-за его дальней родственницы, на которой был женат. Баронесса была худой озлобленной доской, и не потому озлобленной, что жила с не любящим её мужчиной – просто все представители дома Геймаров отличались редкой ненавистью к людям и даже друг друга терпели с трудом.И министр иностранных дел не упустил возможности огорчить родственника жены:
       – Маард будет более полезен здесь, при наборе в армию. Как хорошего политика я бы рекомендовал господина Морона, если он сможет покинуть свой пост без ущерба для дела.
Морон с благодарностью посмотрел на Инувика: он редко оставлял дворец с его непрерывными склоками и интригами между придворными и расценивал предстоящую поездку, как отпуск, проведенный в неплохой компании.
       – Я с удовольствием поеду, Ваше Величество, если смогу оказаться Вам полезным, – Морон не скрывал своей радости от предложения Инувика и надежды, что оно будет принято.
       – Я тоже думаю, Ваше Величество, что кто-то: либо я, либо Яктук должны остаться, чтобы заменить Вас, Ваше Величество, – произнёс Лонтир, думая, что оказывает помощь Геймару, – Да, это было бы правильно.
       Геймар с бешенством посмотрел на первого советника: «Какой идиот! Кто же говорит королю такие вещи?»
       – Ваше Величество, – Велес поспешил воспользоваться промахом советника, – ехать должны оба – на то они и советники короля. В сложной ситуации каждый вовремя поданный совет может иметь решающее значение.
       Фирсоффу же слышалось: «Да забирайте это добро от нас подальше, Ваше Величество, ещё бы и Геймара прихватили – вот было бы здорово!»
       – Давайте, сначала определимся с возможной целью Совета, – Тараз попытался выделить главное, – Для этого пусть отчитается каждый член Кабинета. Потом мы попробуем составить общую картину происходящего.
       – Разумное предложение, – поддержал король, – С вас, пожалуй, и начнем.
       – По министерству торговли, хвала Торгующему, нет никаких существенных проблем. Самая важная – письмо от тордосанского коллеги о взаимном снижении торговых пошлин. Здесь надо кое-что прикинуть и просчитать. Пока доберёмся до Аквиннара, я смогу подготовить рекомендации – там и подпишем договор, если достигнем соглашения. Вот и всё у меня,
       – Что скажет барон Инувик?
       – По министерству иностранных дел не решены следующие вопросы, – Инувик заглянул в листок бумаги, – не прибыл пока новый феззаранский посланник и нам не с кем обсудить некоторые щекотливые вопросы, впрочем, не слишком серьёзные. Как Вы помните, Ваше Величество, у нас с Феззараном спор по поводу поступающих от внутренних королевств солдат и денег на их содержание: как справедливо их распределить между заградительными отрядами на побережье. Далее, по поводу трёх убитых и ограбленных купцов из Хафелара: нет ответа от короля Барсака на нашу ноту по поводу поведения его солдат на территории Раттанара. Виновные пенантарцы пока содержатся в нашей городской тюрьме. Хафелар требует ускорения суда и наказания виновных либо их выдачи. Что ещё? Хайдамар прислал нам ноту о безобразном поведении нашего посланника барона Никкера: в нетрезвом состоянии он приставал к придворным дамам, тащил их в свои апартаменты, вмешавшемуся советнику Арнему поставил синяк под глаз и, вызванный им на поединок, ранил советника в ягодицу...
       Хохот прервал плавную речь Инувика. Тот выждал, пока шум утихнет, и продолжил:
       – Пытавшихся остановить его бесчинства хайдамарских солдат, бросив меч, бил кулаками, нанеся им различные по тяжести повреждения, после чего заснул на дворцовой кухне среди разбитой им фарфоровой посуды. Но не думаю, что поведение барона Никкера могло стать поводом для созыва Совета. Хотя на Совете краснеть за него придется. Из Тордосана к нам также поступила просьба о взаимном снижении торговых пошлин, но решать, конечно же, министру Таразу. Как видите, они настойчивы, и действуют по разным каналам. По моему министерству – всё, Ваше Величество.
       – Министр Демад?
       – По моему министерству важная, единственная, новость – готовится открытие Университета в Шкодеране: там решили объединить несколько общих и магических школ в одно учебное заведение. Трудно сказать, принесёт это пользу или вред, поживём – увидим.
       – Я, как министр Вашего Двора, Ваше Величество, не действую в общесоргонских масштабах, – Морон хитро прищурился, – а отчёт о дворцовой посуде и тому подобном здесь, мне кажется, никого не интересует!
       – Министр Велес?
       – Мне нечего сказать, Ваше Величество.
       – Министр Тандер?
       – По моему министерству, Ваше Величество, нет никаких данных о военных приготовлениях или возможном конфликте между королевствами, как нет данных и о готовящемся завоевательном походе морских народов. Правда, по морским народам все наши данные состоят только из наблюдений за морем патрулей заградительных отрядов.
       – Интересно, как вам наблюдения за морем позволяют судить о планах морских народов? – Яктук всё ещё искал выход своему раздражению, – Ваши патрули по размерам морских волн судят о планах гоблинов или по полёту чаек?
       – Наши патрули, господин советник, поступают умнее. Поскольку им поручена важная задача – охрана побережья – они не только смотрят, но и думают. Поэтому знают, что нападение гоблинов будет произведено там, где проводилась разведка побережья, то есть появлялись гоблинские корабли.
       «Сдаёт Тандер, – думал Фирсофф, – Как болезненно реагирует на глупость Яктука! Скоро, видимо, запросится на отдых. Не выдерживает, старик... А я – не старик? Тандер моложе меня на пятнадцать лет!»
       Тандер, между тем, продолжал:
       – Сказать, что происходит в Сарандаре, опираясь на имеющуюся у меня информацию, я не могу. Допускаю, что морские народы тут вовсе не при чём. Возможно, готовится поход кочевников из Месаории. Но и это маловероятно – перевалы через Северные и Восточные горы непреодолимы для крупных воинских соединений, а зимой и вовсе непроходимы. Так что опасности для Соргона, внешней, я не вижу. Что же касается внутренней угрозы, то говорить о бунте против Корон я считаю несерьёзным...
       Король заинтересовался:
       – О каком бунте идёт речь? Не могли бы вы, барон, объяснить свою мысль, высказать её более конкретно?
       – У меня нет ничего конкретного, Ваше Величество, только трудно объяснимые сомнения: происходят странные события, которым я не могу найти объяснения.
       – Поделитесь своими сомнениями, барон.
       – Более ранние сомнения я, пожалуй, излагать не буду, там всё слишком туманно, а вот некоторые цифры за последние полгода...
       – Например?
       – Из расположения наших отрядов по всему Раттанару за последние полгода пропало, дезертировало, сбежало, в общем, не знаю как, исчезло около семисот солдат. Это и городские стражи, и дорожные патрули, и заградительные отряды. Никаких следов пропавших отыскать не удалось: ни дома, ни у друзей они не объявлялись. Границ Раттанара не пересекали, разбоем на дорогах не занимаются – число нападений на дорогах, по донесениям дорожных патрулей, сократилось втрое. Городские стражи доносят, что многие известные им воры и бандиты перестали появляться в притонах. Каторжане, отбывшие свой срок, не все вернулись по домам. Судьба пропавших неизвестна. Где-то все эти люди должны собираться – бесследных исчезновений не бывает, но никакие следственные действия не дали результатов – нет ни тел, ни следов пребывания живых. Может, сарандарцы узнали об этом больше, и потому собирают Совет?
       – А вы не знаете, как обстоят дела с дезертирством в других королевствах? И как там обстоят дела с преступниками?
       – Мы не запрашивали подобных сведений: картина довольно странная, и сомнения не приобретали у меня какой-либо конкретной формы до приезда сарандарского вестника, точнее, до этого заседания Кабинета.
       – Действительно, похоже, что кто-то собирает их всех для какой-то цели, – Яктук всё ещё не мог успокоиться, – Мы, Яктуки, не зря не служим в армии – это сброд какой-то, а не солдаты. Семьсот дезертиров за полгода! Чем занимаются ваши офицеры, господин министр?
       – Я не сказал бы, что это дезертирство – пропали и очень достойные солдаты, не способные на низкий поступок. Я просто теряюсь, у меня нет объяснения...
       – Если их собирают, то должны быть дополнительные указания на это. Солдаты пропадают с оружием? – Маард озабоченно потёр переносицу огромной пятернёй, – Да и в любом случае, если что-то готовится – должны вырасти закупки оружия... Кто-нибудь из вас, господа министры, – он обратился к Таразу и Велесу, – заметил что-то подобное?
       – У нас запрашивали дополнительные поставки мечей и копий в Скирону и Эрфурт, но мы не смогли выполнить этих просьб, – Тараз обвёл взглядом всех за столом, – на внутреннем рынке не оказалось излишков.
       – Примерно на треть вырос налоговый сбор от оружейников, – заговорил Сурат, – Доходы торговцев железом тоже выросли.
       – Министр Велес, у вас нет точных цифр по производству оружия?
       – Есть, Ваше Величество, но они не отличаются от тех лет, когда армия обновляет своё вооружение. Вот данные по мечам, по копьям. Вот, пожалуйста, луки, кинжалы, кольчуги, щиты... Ничего необычного.
       – Армия не закупала в этом году оружия, министр, – Тандер разволновался, – У нас нет в планах крупных закупок. До сегодняшнего дня не было...
       – А как же набор в армию?
       – Я услышал об этом только здесь, как и вы.
       – Министр Велес, ваши цифры совпадают с этими? – король протянул листок с теми же данными, что получил Паджеро, но без указания, кем приобретено, и где хранится, – Скажите, министр, разница велика? – Фирсофф заметил, что лицо министра вытянулось, хотя и так круглым не было.
       – В перечне, что дали мне вы, Ваше Величество, указана всего лишь половина от действительно проданного оружия. Что это за список?
       – Это оружие, которое пойдёт на вооружение вновь создаваемых отрядов.
       – По казначейству эти закупки не проходили, – Сурат, привстав, взял у Велеса список, – Каким же образом вы его оплатили, Ваше Величество?
       – Паджеро придет и всё объяснит. Значит, этот список – только половина от проданного? Знаете, господа министры и советники, я слышал, что вы называете себя правительством Раттанара. Какое же правительство может не заметить, не обратить внимания на то, что кто-то вооружается, если оно дорожит своей властью? При такой осведомлённости о делах королевства мы с вами проснёмся однажды на плахе.
       – Если кто-то набирает армию, – Маард посмотрел на Геймара не обещающим ничего хорошего взглядом, – то спрятать её легче всего в баронских владениях...
Геймар не дал ему договорить:
       – Или на территории Храмов. Я, как глава Дворянского Собрания, могу утверждать, что среди раттанарских дворян нет желающих заниматься мятежами и подрывать основу своего существования – королевскую власть.
       – Вы хотите сказать, барон, что какой-то из Храмов, забросив дела небесные, решил устроить государственный переворот и срочно набирает армию из своих адептов? – Морон удивлённо приподнял левую бровь, демонстрируя сомнение в сказанном, – Я – за версию с баронами.
       – Я тоже, – поддержал его Тараз, – И вовсе не потому, что зол на баронов, а потому, что верю священникам.
       Инувик, как дипломат, попытался примирить обе точки зрения, но довольно странным способом:
       – Возможно, вы оба правы, господа. Никто не мешает барону, мечтающему о королевской короне, подружиться со служителем, мечтающим стать Верховным. Люди ненасытны по своей природе, а бароны и служители – люди.
       Фирсофф внимательно наблюдал и слушал, затем сказал:
       – Похоже, господа, мы нащупали возможную причину созыва Совета. Мне трудно представить масштабы заговора, если он охватывает все королевства, но до сих пор не привлекал внимания. Еще не знаю, кто поедет со мной в Аквиннар, но знаю, кто не поедет. Я оставляю, на время своего отсутствия для надзора за законностью в королевстве, Коллегию из трёх человек: барона Геймара, главу Маарда и королевского прокурора Рустака. Причём Рустак остаётся главным. Ему я подчиняю городскую стражу и даю право силой оружия подавлять любые выступления против Короны либо иные смуты и мятежи. Теперь, давайте решать, кто поедет. Каждый оставшийся – в вашем распоряжении, господа Геймар и Маард. Надеюсь, что вы прекратите свои детские склоки, хотя бы из-за серьёзности ситуации.
       – Можете рассчитывать на нас, Ваше Величество, – ответили оба, хором.
       – Я, безусловно, должен ехать, Ваше Величество, – Сурат переложил несколько листков бумаги из кармана на стол, – Мне необходимо встретиться с другими казначеями. Надеюсь, что кто-нибудь из них тоже приедет в Аквиннар. Если нет, то хотя бы встречусь с коллегой в Скироне,
       Демад в этот раз не воспользовался разрешением короля говорить с места, сидя. Он медленно поднял своё грузное тело и медленно проговорил:
       – У нас тут беседа, Ваше Величество, – его толстые губы выворачивались наружу, когда он говорил, – поэтому я по-простому, без титулов и чинов...
«Нет, это не лягушка, – подумал Яктук, – это большая прожорливая рыба, толстый карась – вот кто это».
       ...– пусть едут Лонтир, Яктук, Инувик, Тандер, Морон, Тараз, Сурат и я. У меня тоже есть дело к коллегам в Аквиннаре.
       – Муж-жичьё, – пробормотал себе под нос Лонтир, услышав, что его назвали без титула, но пробормотал так, что слышали все.
       Демад развернулся к нему всем толстым телом:
       – Я, действительно, мужичьё – сын крестьянина, и горжусь своим родом не меньше, чем вы, барон Лонтир, своим. В отличие от вашей, моя семья всегда могла сама себя прокормить, ей не нужны были для этого руки вассалов.
       – Я бы сказал, что ваша семья вас перекормила, – Лонтир победно оглядел стол и улыбнулся, встретив одобрительный взгляд Геймара.
       – Господа, вы ведёте себя непозволительно...– король помолчал, – Недостойно вы ведёте себя, господа...
       – Простите, Ваше Величество, – это Лонтир.
       – Простите, Ваше Величество, – это Демад.
       – Итак, подведём итоги: едут, я тоже по-простому, – король явно был разгневан на Лонтира, – значит, едут Лонтир, Яктук...– Фирсофф перечислил всех названных Демадом и в том же порядке, – Если нет возражений, так и примем.
       Возражений не было.
       – Вторым вопросом займёмся, когда вернётся Паджеро. Если вы хотите что-нибудь обсудить, давайте, пока есть время.
       – Я хотел бы обсудить закон о поединках, Ваше Величество, – при имени Паджеро барон Геймар вспомнил о сегодняшней встрече, – Надо всё-таки запретить поединки между людьми разных сословий.
       – Почему, барон?
       – У них разный уровень подготовки, и воину, например, не доставит чести победа над ремесленником, который не умеет меча в руках держать.
       – Хороший воин не затеет ссоры, а плохой вряд ли победит. Если же этот ремесленник – задира, то, вполне возможно, что и проучить его сможет только опытный воин – другие не справятся. Кроме того, они вполне могут оказаться из одного сословия – крестьян, например.
       – Я не это имел в виду, Ваше Величество, – Геймар не знал, как лучше выразить мысль, чтобы не вылез его личный интерес. Ему хотелось избежать возможного поединка с капитаном и, в то же время, не прослыть трусом, – Если барон, например, выйдет против крестьянина, то без труда убьёт его, поскольку превосходит его в вооружении и умении владеть оружием.
       – Не каждый барон без труда победит любого крестьянина, – вмешался Демад, – Я до сих пор стреляю из лука настолько хорошо, что среди присутствующих вряд ли найдётся равный мне по классу стрелок. За исключением разве что Его Величества – я ни разу не видел, как Вы обращаетесь с луком, Ваше Величество, и не могу судить о Вашем умении. Мне помнится, что в прошлом году барон Невис за свою заносчивость был высмеян крестьянином, приехавшим в Раттанар, и вызвал его на поединок, надеясь на упомянутое вами превосходство, барон Геймар. Кажется, он только недавно полностью оправился от повреждений, нанесенных оглоблей.
       – Какие же раны можно нанести оглоблей? – Маард не упустил случая подразнить Геймара, – Она не рубит, не колет и, как мне помнится, не режет.
       – Переломы, Маард, тяжёлые переломы. Руки, рёбра, на голове, говорят, осталась вмятина, почти как у вашего взяткодателя. Хорошо, лицо не пострадало – по нему и определили, что это барон Невис.
       Геймар медленно наливался кровью, ноздри раздувались, как рыбьи жабры, но кончик носа почему-то побелел.
       Фирсофф не прерывал резвящихся Демада и Маарда, надеясь, что вспылив, Геймар выскажет, что у него на уме, чем, в действительности, мешает ему закон о поединках: как-то не верилось в заботу Геймара о жизни крестьян и ремесленников.
       Но Геймар молчал и Фирсофф, наконец, вмешался:
       – Мы все хорошо знаем этот случай, но должен заметить, что итоги подобных поединков гораздо чаще таковы, как говорит барон Геймар. Я с удовольствием запретил бы вообще все поединки, не зависимо от положения участников, но, боюсь, от этого станет только хуже.
       – Чем же, Ваше Величество? – Лонтир был явно за отмену любых поединков, в которых никогда не принимал участия, – Я не вижу, чем может навредить запрет поединков.
       – Если люди не смогут решать вопросы чести в честном поединке, они найдут более бесчестный способ отстаивать оскорблённую честь – убийство из-за угла, например, да ещё и не своими руками.

       2.

       – Капитан, мне это надоело! Прекратите, наконец, меня запугивать! Я не уличный воришка, и не бандит, и, в конце концов, вы находитесь в моём доме, – Ардифф возмущённо носился по своим покоям, злой и растрёпанный, – Я – первосвященник Храма Поводыря, я – высшее духовное лицо в своем Храме...
       – Только что вы сказали, что это – Храм Поводыря, – Паджеро невозмутимо сидел в удобном кресле первосвященника, – Чей же это Храм – ваш или, всё-таки, Поводыря?
       – Не придирайтесь к словам, капитан, и не прикидывайтесь идиотом. Вы прекрасно меня поняли. Даже Фирсофф не позволял себе...
       – Даже – кто?! Что-то я плохо расслышал вас, Ардифф.
       – Я имел в виду Его Величество. Вот видите, до чего вы меня довели – чуть не нарушил...
       – Нарушили-нарушили, Ардифф. Лейтенант Илорин, вы слышали, как этот человек нанёс оскорбление Его Величеству?
       – Разумеется, слышал, господин капитан. Я уже не первый час слушаю этого человека, и мне – не по себе. Господин капитан, я солдат, я давал присягу. Кроме того, по приказу короля, я отвечаю за его безопасность, но...
       – Вы слышали, капитан, он только что назвал Его Величество «королём»? Я этого так не оставлю, я буду жаловаться Его Величеству...
       – Сядьте, Ардифф, и прекратите орать – здесь глухих нет. Вы хотите сказать, что Его Величество – не король? А кто же тогда король в Раттанаре?
       Ардифф растеряно остановился перед Паджеро, не в силах хоть что-нибудь сказать. Ему хотелось оправдаться, добиться уважительного к себе отношения, вернуть былую уверенность своим словам и поступкам. Два офицера дворцовой стражи, свободно расположившиеся в его покоях, с интересом наблюдали за тщетными попытками Ардиффа овладеть если не ситуацией, то хотя бы собой.
       – Кто сегодня допрашивает арестованных? – Паджеро вопросительно посмотрел на Илорина.
       – Хромой Кабан, господин капитан. Ненавижу этого мясника! После него арестованных приходится тащить не в камеру, а на кладбище, да и то – по частям.
       – Сегодня же не его день?! Пора прекратить это разгильдяйство.
       – Одноглазый обжог себе руку во время беседы с бароном... ну, вы знаете, о ком я, капитан…
       – Для вас – господин капитан, лейтенант Илорин! Вы заразились от Ардиффа неуважительностью к старшим и презрением к дисциплине. Соскучились по телесным наказаниям?
       – Виноват, господин капитан, – Илорин вытянулся и щелкнул каблуками, – Когда целый день слушаешь одни только бредни – начинаешь бредить и сам. Больше этого не повторится, господин капитан.
       – Надеюсь, лейтенант, надеюсь. Что же нам делать с этим наглецом в радужной сутане? Его Величество, конечно же, не желает, чтобы безвременная кончина, я бы даже сказал – трагическая смерть – первосвященника Ардиффа была связана с именем Его Величества. Но оставлять в живых такой набор мятежности и хамства нельзя, никак нельзя!
       – Господин лейтенант, Его Величество поручил вам заботу о моей безопасности! Вы не можете позволить господину капитану расправиться со мной, – голос Ардиффа дрожал, временами опускаясь до мышиного писка, – Вы же давали присягу, господин лейтенант!
       – Что я могу сказать на это, господин первосвященник? Я – всего лишь человек и не могу один справиться со столь сложным поручением Его Величества. Мне нужно спать, есть, ходить в туалет, в конце концов. Кстати, где он тут у вас?
       Ардифф стал белым, словно вылепленный из гипса:
       – Постойте, господин лейтенант! Прошу вас – погодите! Я сейчас же подпишу эту бумагу – Храм Поводыря не может стоять в стороне от такого благородного почина. Где расписаться? Здесь? Вот, готово. Поймите, господа офицеры, нет никакого мятежа, да и быть не могло. Всего лишь досадное недоразумение из-за некоторых моих ошибок. А что вы думали? Первосвященник – тоже человек, и может по-человечески ошибаться. Даже близость к божественной благодати не всегда спасает от ошибок. Любой человек слаб, даже первосвященник.
       Паджеро поднялся, свернул подписанный Ардиффом свиток и двинулся к двери, бросив по дороге:
       – Благодарю вас от имени Раттанара, господин первосвященник Ардифф, и от имени Его Величества Фирсоффа Раттанарского. Лейтенант, проводите меня.
       И, уже прощаясь, на улице:
       – Перевозку оружия начинайте немедленно, Илорин, и глаз с Ардиффа не спускать – когда он придет в себя, обязательно начнёт всё сначала, такой уж это человек. Кстати, кто такие Хромой Кабан и Одноглазый? Где вы слышали такую несуразицу? Даже мне стало неуютно, дрожь пробрала! Ай да Илорин, ай да лейтенант! Вам бы сказки детям писать, только не пишите такие страшные. Я рад, лейтенант, что вы служите под моим началом – вы хороший офицер, Илорин.

       3.

       Магда второй час сидела перед зеркалом – у Огасты что-то не ладилось: причёска не нравилась ни королеве, ни её фрейлине.
       – Огаста, что с тобой? Ты хочешь продержать меня у зеркала до самого бала? Уверяю тебя, что не испытываю удовольствия от разглядывания своего морщинистого лица. Соберись, девочка, и заканчивай: старость всё равно ничем не украсишь!
       – Ваше Величество, я стараюсь, только...
       – Только волос у меня жидкий, скоро лысина будет больше, чем у Фумбана.
       Огаста прыснула, прикрываясь кулачком с зажатым в нем черепаховым гребнем:
       – Он же совершенно лыс – ни одного волоска нет.
       – И меня это ждёт. Старость – не самое лучшее время для женщины. Мне повезло, что Фирсофф не бабник – хоть не стыдно показываться на глаза придворным.
       – Вы наговариваете на себя, Ваше Величество, да и король никого не любит, кроме Вас, – Огаста ловко прихватила непокорную седую прядку золотой шпилькой, – Вот так. Теперь здесь подберу, подколю тут, и всё будет готово. Так, вроде бы, неплохо. Осталось закрепить бриллиантовую диадему. Если бы Вы, Ваше Величество, не отказывались от париков и шиньонов, не нужно было бы так мучаться почти каждый день.
       – Я не хочу носить чужие волосы – противно. Человек должен быть самим собой, чтобы с ним не случилось. Твой Тахат еще не осмелился просить твоей руки?
       – Я отговорила его – отец сейчас сильно раздражен и сватание переписчика не воспримет даже как шутку.
       – Я поговорю с ним.
       – Не надо, Ваше Величество, лучше приберечь Ваше заступничество до поры, до времени. Вдруг отец захочет выдать меня против моей воли? Вот тогда королева спасет бедное дитя от насилия.
       Женщины понимающе улыбнулись друг другу.
       – Пусть будет так, милая девочка, – королева ободряюще похлопала Огасту по руке, – Только ты не забудь позвать меня на помощь, когда будешь в ней нуждаться. Из всех моих фрейлин я к тебе привязана сильнее и крепче других. Ты чем-то напоминаешь меня в молодости.
       – А какой были Вы, Ваше Величество?
       – Такая же егоза и непоседа, и совершенно не чувствовала усталости, когда после целого дня стирки бежала на свидание к ученику каменщика Фирсоффу. Мы встречались с ним на пустыре возле Южных ворот, где сейчас построен новый Храм Матушки. А тогда был пустырь, заросший сиренью и клёнами: кто-то из королей пытался разбить городской парк, но не получилось. Фирсофф приходил туда прямо со стройки, и я счищала с его кожаного фартука брызги застывшего раствора. Кончалась весна, и пахло сиренью, и мы были счастливы...
       – До чего же я Вам завидую, Ваше Величество: всю жизнь Вы прожили с любимым человеком – и в горе, и в радости – всё время вместе, и поднялись на самый верх общества, до королевского трона.
       – Глупая ты ещё, Огаста. Только в семнадцать лет можно считать, что трон приносит счастье. Трон разлучает, потому что не даёт человеку самому строить свою жизнь. Долг и обязанности – вот что даёт трон. Это – и ничего более. Можешь не верить, но прачкой я была в сотню, в тысячу раз счастливее, чем все тридцать лет королевской жизни. Мы не поднимались на вершину общества, нас вознесла сюда Хрустальная Корона, и я с удовольствием отказалась бы от трона за один только вечер там, на пустыре.
       – Простите, Ваше Величество, я не хотела Вас расстраивать.
       – Меня расстроила не ты, дитя, а память, которая ясна, как и семьдесят лет назад. Говорят, есть хорошая болезнь – склероз, когда забываешь, хочешь-не-хочешь, всё подряд. Я иногда жалею, что ничего не забыла. Ладно, хватит о грустном – у тебя уже слезинка дрожит в уголке глаза. Знаешь что самое трудное для королевы в Раттанаре?
       – Нет, Ваше Величество.
       – Самое трудное – вести жизнь бездельницы, когда руки зудят от тоски по работе. А нельзя – этикет. Вот так-то, милочка.
       Королева встала с пуфика и оглядела себя в зеркале: платье восторга у неё не вызвало – слишком много золота, но надоело уже примеряться. Сойдёт, а кому не нравится – может не смотреть.
       – Огаста, ты не знаешь, твой отец будет сегодня во дворце?
       – Если успеет вернуться из Эрфуртара, то будет.
       – Он поехал в сам Эрфурт?
       – Нет, у него дела на том берегу озера Глубокого. Что-то с поставками рыбы. Вы всё-таки хотите с ним говорить?
       – Не о тебе, если ты против. У скучающей королевы найдётся о чём говорить с богатым купцом: благотворительные фонды нуждаются в деньгах, поэтому королева, занимающаяся благотворительностью, нуждается в богатых купцах. На балу я обязательно кого-нибудь вытрясу для сиротского дома. Не обидишься, если это будет твой отец?
       – Что Вы, Ваше Величество. Я думаю, что папенькиному кошельку не повредит лечебное кровопускание, чтобы его не разорвало высоким давлением.
       – Верно, девочка, деньги должны двигаться, чтобы расти.


       ГЛАВА ПЯТАЯ
       (день первый)

       1.

       – Мы вас заждались, капитан. У нас уже даже и плохие анекдоты закончились, – Фирсофф оживился, перехватив успокаивающий взгляд Паджеро, – Я вижу, у вас всё в порядке?
       – Да, Ваше Величество. Вот обращение Храмов с просьбой о формировании священных отрядов для овладения побережьем. Храмовый Круг решил не дожидаться Вашего ответа, видимо, в надежде, что Вы им не откажете, и начал перевозить предназначенное для отрядов оружие в дворцовый арсенал. Я приказал не препятствовать, – Паджеро обращался к королю, но говорил для членов Кабинета, – Служители просят их принять в семь часов для уточнения деталей этой акции. Будут все, кроме первосвященника Ардиффа – он нездоров, переволновался.
       Король развернул свиток, прочитал и просмотрел подписи:
       – Храм Матушки тоже участвует?
       – Верховная жрица Апсала приняла решение поддержать обращение остальных Храмов, считая, что Храм Матушки не в праве оставаться в стороне от действий патриотов Соргона.
       – Прошу ознакомиться, господа, – Фирсофф передал свиток по кругу и откинулся на спинку кресла, наблюдая за реакцией министров.
       – Приятный сюрприз, Ваше Величество, – Тандер, просмотрев, передвинул свиток Морону, – Какое количество солдат могут снабдить и вооружить Храмы?
       – Около девяти тысяч – примерно по тысяче солдат на Храм. Нам нужно продумать, кому поручить формирование и команду отрядами, чтобы не потерять над ними контроль. Пусть их оснащают Храмы, но командовать должны мы.
       Свиток, завершив круг, вернулся к королю.
       – Если оружие из Вашего списка, Ваше Величество, закуплено Храмами, кто же приобрёл остальное? – Сурат сообразил раньше всех, – Ещё столько же солдат может вооружить неизвестный нам враг. Да, враг – не думаю, что кто-то последует примеру Храмов и подарит нам ещё девять тысяч солдат.
       Паджеро вопросительно посмотрел на Фирсоффа – о чём идёт речь? Но молчал – внимательно слушал.
       – Значит, Храмы скупали оружие, чтобы передать нам? Тогда оставшееся, как я и говорил, следует искать у баронов.
       – А вы не думаете, глава Маард, что Храмы передают половину закупленного оружия, чтобы скрыть остальное? – Геймар не хотел уступать, – Они бы и этого не дали, если бы наш бравый капитан не поймал их на горячем. Признайтесь, господин капитан, что доброта Храмов вызвана необходимостью, а не любовью к прибрежным жителям.
       – Господин барон, кощунство – опасная вещь, – Паджеро удивлённо обвёл взглядом членов Кабинета, словно спрашивая: «Чего он от меня хочет?», – Наговаривать напраслину на Храмы, да ещё и сразу на все, может только очень неосторожный человек. Боги тоже, бывает, гневаются. А наказать оскорбителя для них – пара пустяков.
       Геймар смутился и замолк.
       Фирсофф отметил стеснительность барона: « Да он боится капитана! Теперь понятно, чем не нравятся Геймару поединки. Ожидает вызова, или уже получил? Но чутьё у барона отменное – хорошо, что не задал этот вопрос мне. И уже не задаст, не осмелится».
       – Барон Геймар не имеет ничего против Храмов, – Яктук поспешил на выручку своему покровителю, – Да и не может иметь. Мы, до вашего, капитан, прихода, обсуждали исчезновение людей в Раттанаре и... и решили, что где-то формируются..., гм-м, неизвестного назначения воинские подразделения. Зашёл спор о возможных местах их размещения: монастыри или баронские замки. Монастыри более закрыты для посторонних глаз – туда нет свободного доступа посетителям, тогда как в замке постоянно толкутся вассалы и просители. Где легче сохранить тайну?
       «А, ведь, он прав, – Фирсофф даже обрадовался, – Не такой уж дурак этот барон Яктук, когда не кичится своим баронством».
       Вслух же король сказал:
       – Я встречусь с Храмовым Кругом и буду точно знать, замешаны служители или нет. Но проверить, конечно же, надо все возможные места. Прошу не опираться на одни личные впечатления – мы до сих пор ничего не замечали, потому что всё очень хорошо организовано. Эти люди умеют хранить тайну, хорошо прятаться и здорово притворяться.
       – Может, и среди нас есть заговорщики? – Лонтир заёрзал на своём кресле, – А, может, это и не люди ?
       – Не волнуйтесь, советник, среди вас заговорщиков нет. А вот среди тех, кто крутится вокруг вас, вполне могут быть. Будьте осмотрительны, господа. Давайте решим по набору солдат, и будем заканчивать: у каждого появилась масса дел, да ещё бал. А завтра выезжать с утра.
       – Первое слово военным: барону Тандеру и капитану Паджеро, раз уж он здесь присутствует.
       – Советник Яктук, вам мешает присутствие капитана?
       – Нет-нет, что Вы, Ваше Величество! Просто капитан Паджеро – не член Кабинета, так сказать, отступление от правил.
       – Капитан будет нам полезен, иначе я не оставил бы его. Министр Тандер, вы хотите высказаться?
       – Да, благодарю Вас, Ваше Величество. Вот как я себе представляю организацию священных отрядов. Во-первых, они должны быть подчинены одному командиру и, учитывая возможность того, что подобные отряды после Совета Королей начнут создаваться по всему Соргону, хотелось бы, чтобы и ими командовал тот же человек. На сегодняшний день я не вижу в раттанарской армии никого, кому можно было бы поручить такое дело. Не найдём мы нужного человека и в других королевствах – опыт большинства офицеров не идёт дальше командования заградотрядом, а это – не более полутора тысяч солдат. Мы не имеем ни одного офицера чином выше капитана, а нам нужен опытный командор. Во-вторых, чтобы облегчить решение вопроса на Совете Королей, нам надо предложить человека, против которого не будет ни один король. Это значит, что он должен быть популярен в Соргоне, и не связан напрямую с раттанарской армией. Иначе нас обвинят в попытке захвата Соргона. Это же требование касается и других офицеров, которые будут командовать священными отрядами. В-третьих, нет свободных помещений, где можно было бы расположить такую массу людей, а казармы священных отрядов обязательно должны быть отделены от королевских войск. В-четвертых, кому он должен быть подчинён, наш командор? Храмовому Кругу? Нет, ранг большинства священников в Храмовом Круге слишком низок. У нас, в Раттанаре, всего два Верховных служителя: первосвященник Поводыря Ардифф и Верховная жрица Матушки Апсала. Влияние остальных не распространяется за пределы Раттанара. Против подчинения Вам, Ваше Величество, выступят все остальные короли – это понятно. Не подчинить его никому – мы рискуем потерять контроль над этими войсками, фактически отдав им во владение весь Соргон. Такие у меня соображения.
       – Разрешите мне, Ваше Величество? – Паджеро дождался кивка короля и продолжил:– Человек такой есть, я имею в виду будущего командора. Все помнят Акулью бухту?
       – Вы говорите о Тусоне?
       – Именно о нем. Он, в нарушение устава, осмелился объединить четыре заградотряда под своей командой и разбил крупные силы гоблинов. Это опыт повыше капитанского. Впрочем, вы и сами это знаете.
       – Если бы я был тогда военным министром – то не принял бы его отставки и Тусон сидел бы сейчас в моём кресле, а на побережье не было бы ни одного гоблина… Но прошло почти десять лет – где его теперь найдёшь?
       – Отставной капитан Тусон здесь, в Раттанаре. Держит фехтовальный зал. И сейчас ему всего сорок пять – он достаточно молод, чтобы быть активным. Командование священными отрядами вполне ему по силам.
       – Он не согласится, он же ушёл из армии со скандалом.
       – Значит, тем более подходит. А отказаться от возможности присоединить побережье к Соргону не только на карте Тусон не сможет – причиной его отставки были недостаточно активные, на его взгляд, действия заградотрядов. Он подходит по первому пункту, уважаемый министр?
       – Да, капитан, подходит. И по первому, и по второму. Против его кандидатуры на Совете не будут сильно возражать.
       – Кроме того, под его команду пойдут многие ветераны, да и ученики-фехтовальщики – тоже. Что касается помещений, то можно занять пустующие казематы у крепостной стены. Заодно освободим часть городских стражей от караульной службы на стенах. Временно, разумеется. К лету подыщем или построим новые казармы, и переведём людей Тусона туда.
       – Капитан, вы торопитесь – решение по Тусону ещё не принято. Ещё нет людей Тусона.
       – Я не тороплюсь, господин советник Лонтир. Считайте, что я оговорился, так как моё слово не имеет на заседании Кабинета никакого значения.
       – Господин советник, у вас есть конкретные предложения? Если есть – ознакомьте нас. Если нет – дайте высказаться тем, у кого они есть. Как бы вы решили вопрос подчинённости священных отрядов, капитан?
       – По ходатайству Храмового Круга, Ваше Величество, Вы присваиваете чин командора указанному ими лицу и временно подчиняете его себе – до решения, принятого Советом Королей. Командор останется в Вашем подчинении, если таковое принято не будет, а я уверен, что с первой попытки Совет Вас не поддержит, Ваше Величество.
       – Следует ли переводить наших офицеров в священные отряды?
       – Только боевых и надёжных, и только через отставку в раттанарской армии. Министр Тандер прав – нельзя королям давать лишний повод для недовольства.
       Инувик попросил слова:
       – Ваше Величество, я, как дипломат, возражаю против подчинения священных отрядов только Короне. Это создаст массу сложностей в отношениях с другими королевствами. Фактически мы хотим формировать на нашей территории, из наших солдат, чужую для нас армию, которая будет свободна в своих действиях против внешних врагов Соргона, и за действия которой мы не хотим отвечать перед Советом Королей. Нужно сохранить двойное подчинение этих войск, а то и тройное: создать военную Коллегию из Вас, Ваше Величество, кого-нибудь из Храмового Круга, желательно Верховного служителя и самого командора... Что же касается личности командора, то сколько бы мы не спорили, лучшей кандидатуры, чем Тусон, нам не найти. Да, для надёжности, я бы этого представителя Храмового Круга ввёл в состав Кабинета – чтобы был на наших глазах.
       – В каком качестве? – Геймар недовольно скривился, – Хотите создать новое министерство?
       – Почему бы и нет, барон? Что-то вроде министерства по вопросам веры. Это укрепит авторитет Раттанара в Соргоне и предоставит нам некоторое преимущество во внешней политике.
       – Отличная мысль, благодарю вас за идею, барон Инувик, – Фирсофф довольно улыбнулся. Министр иностранных дел предложил то, что собирался, хотя и ожидал сильного недовольства, предложить сам король. Теперь было легче убедить Кабинет принять это решение, – Так мы, видимо, и поступим. Капитан, вас не затруднит попросить мастера Тусона прибыть во дворец к семи часам?

       2.

       Магда обходила дворец, проверяя подготовку к балу, досадуя на отсутствие министра Морона – хотелось, чтобы первый зимний бал получился памятным и ярким. Она доверяла заверениям министра Двора, что всё будет в порядке, но желание убедиться в этом и масса свободного времени влекли её по коридорам во все закоулки огромного здания. Хозяйский глаз не упустит ни малейшего нарушения – здесь не вытерта пыль, там плохо вымытые окна, недостаточно света, да мало ли что ещё. А хозяйка во дворце – она, королева, и каждый недосмотр – ей в вину.
       Шурша дорогими тканями роскошных платьев, за ней следом тянулась вереница фрейлин, ловя каждое её слово и тут же бросаясь исправлять недостатки. Любимицы – Огасты – среди них не было: отпросившись у королевы, она надела беличью шубку и убежала мешать Тахату работать.
       Сначала – кухня, где, утопая в пару и вкусных запахах, суетились повара, поварихи и поварята под строгим надзором главного повара королевства Абима:
       – Мой дед кормил короля, мой отец кормил короля, я кормлю короля. Постарайтесь, детки, чтобы ни моему деду, ни моему отцу не было за меня стыдно в том мире, в который их увёл Поводырь. Я надеюсь, детки, на вас, – и – бегом – от кастрюли к кастрюле. Всё надо попробовать, всё посмотреть, посолить, поперчить, доварить, дожарить и вовремя разложить на блюда.
       Увидел королеву и также – бегом – к ней.
       – Ваше Величество, мы не отстаём, на кухне – полный порядок. Паштеты готовы, дичь, мясо, рыба, птица – на подходе. Салаты заканчиваем нарезать. Не желаете отведать чего-либо? – толстое красное лицо его блестело от жира и радости, пухлые пальцы теребили завязки передника.
       – Спасибо, Абим, не надо. Отведаю за столом, вместе с гостями. Сладости, фрукты, пироги для раздачи готовы?
       – В лучшем виде, Ваше Величество, хватит на весь Раттанар. А конфеты и пряники – городские кондитеры всё везут и везут – некуда складывать. Торты, пудинги, запеканки для гостей уже получены, сложены пока в кладовой. Поедим от души, Ваше Величество.
       – Не сомневаюсь, Абим, не сомневаюсь.
Потом – обеденный зал. Столы застелены кружевными скатертями, приборы разложены, посуда расставлена. Стулья – ровными рядами вдоль столов, как солдаты в строю.
Суетятся лакеи: несут, переставляют, поправляют, выравнивают.
       Тут и виночерпий с винами:
       – Ик! Ваше Величество! Ик! Вина проверил лично! Ик! Все в полном, ик!, порядке! Ик! Для кого выпивка – праздник, ик!, а мне, бедному, ик! – работа! Ик!
       Бальный зал. Натёртый до зеркального блеска пол. Разминается оркестр. Стулья у стен – отдыхать между танцами.
       И маг-осветитель:
       – Всё в порядке, Ваше Величество. Будет светло, как днём. Во дворе установлены дополнительные светильники, тусклые заменил.
       Что ещё? Проверить гардеробы – принимать шубы у гостей, и хранить до конца бала. При выдаче не перепутать и не потерять: чтобы никаких скандалов.
Фейерверки расставлены, шутихи подготовлены. Солдаты для их охраны – на постах.
       Действительно, всё в порядке.

       3.

       – Посмотри, Тахат, что ты натворил, – огорчённый Фумбан положил на стол перед Тахатом только что дописанный лист, – О чём ты думаешь?... Что от вина пьян, что от любви – для работы только вред. Почему слово «Аквиннар» ты постоянно пишешь с маленькой буквы? Давай, переписывай.
       Вздохнув, Тахат пишет снова:
       «...город Аквиннар не вошёл ни в одно из королевств, как и вся Аквиннарская долина, окруженная Кольцевыми горами. Из-за своего положения – в центре Соргона – Аквиннар был выбран для проведения Советов Королей. Управляют городом Хранители, следящие за дворцом Совета Королей и поддерживающие его в рабочем состоянии.
       В Кольцевых горах – пять удобных проходов, через которые проложены пять дорог, ведущих в соседние королевства: Рубенар, Тордосан, Скиронар, Эрфуртар и Хайдамар...»
       Дописать лист до конца Тахат не успел – прибежала Огаста.
       Есть такие особы, которые не могут, не умеют, от природы которым не дано ходить, передвигаться, перемещаться медленно, шагом. При появлении этих особ возникают всяческие круговерчения, вихри, и перемены всегда разительны настолько, что время легко делится на два периода – до их появления, и – после. А разница между ними такова, что её без труда видит слепой, слышит глухой, а все остальные перестают узнавать себя – прежних, впрочем, не замечая этого. Толстые втягивают животы. Худые расплываются от счастья в бесформенные облака. На самых зверских физиономиях возникают такие умильные выражения, что многие из них в этот момент были бы причислены к сонму святых и получили бы всяческое прощение, если бы всё внимание окружающих не было бы приковано к упомянутым особам.
       – Рада видеть вас, мастер Фумбан. Здравствуй, милый Тахат, – Огаста уселась на стол Тахата, чуть не опрокинув чернильницу, – Ты скоро освободишься? Меня королева отпустила на весь вечер. Пойдём, погуляем? А потом – на бал.
       – Я испортил один лист. Видишь: переписываю.
       – Ты просто устал, вот и ошибаешься. Тебе нужно отдохнуть. Верно, мастер Фумбан? Тахату, ведь, нужен отдых?
       – Про Тахата не скажу – не знаю. А мне точно нужен отдых. Закончим на сегодня, Тахат. Завтра перепишешь. Пора мне, старому, на покой: что-то в сон клонит.
       – Спасибо, мастер Фумбан, – Огаста соскочила со стола, и Тахат еле успел подхватить летящую на пол чернильницу. Девушка подбежала к Фумбану и звонко чмокнула его в середину лысины, – Вы – душка.
       Фумбанова лысина покрылась румянцем.
       – Вот стрекоза! – Фумбан на всякий случай снял со своего стола бутылочку с клеем, – Забирай своего ненаглядного, пока беды не натворила. До завтра, Тахат. До свидания, Огаста.

       4.

       Паджеро снова был в городе. Услышанное на заседании Кабинета встревожило капитана: он понятия не имел, кто мог ещё приобретать оружие в таких количествах. Он – знающий в Раттанаре почти всё, оказался неосведомленным о таком серьёзном деле.
       Короткий зимний день кончился. Шары магических фонарей отбрасывали неяркий свет на снежные сугробы, на узкие тропинки в снегу, на полосы от санных полозьев и на редких прохожих, спешащих по своим делам.
       Поручение Фирсоффа – пригласить Тусона – капитан выполнил, и ехал на встречу с человеком, через которого руководил сетью своих информаторов.
       Человека этого звали Джаллоном, и был он когда-то лейтенантом в заградотряде капитана Паджеро. С тех пор успел поразбойничать, отведать каторги на золотых рудниках и доживал свой век менялой у Скиронских ворот. Лавка менялы была удобным местом для встреч, и Паджеро ездил к нему открыто, не прячась.
       Проезжая улицу Медников, капитан вспомнил о странной встрече на базаре и завернул к хибарке Кассерина.
       – Хорошо, что вы пришли, капитан, – Кассерин суетился, пытаясь отыскать место, чтобы усадить гостя. Наконец, сгрёб гору бумаг с ближайшего стула на пол, – Садитесь, Паджеро.
       – Мне всё время хочется спросить вас, мастер Кассерин, чем ценны все эти бумаги, но я не решаюсь.
       – Разве? А сейчас? Но тут нет никакой тайны, капитан. Это черновики моих работ по магии и лучшие работы моих учеников. Школьные, конечно. Вы не представляете, как интересен бывает взгляд ребёнка на различные магические вопросы. И как неожиданно бывает верен. Но это не существенно. Сейчас я хотел бы, чтобы вы поговорили с моим новичком – очень важно, мне кажется.
       – Вы не можете мне сказать, в чём его талант? Я удивился, увидев с вами такого взрослого новичка.
       – Он перемещает предметы. Не двигает, а именно перемещает. Переносит с места на место без промежуточных положений: только что предмет был здесь, и тут же, мгновенно, оказывается в другом месте, если вы понимаете, о чём я говорю.
       – Понимаю, мастер, понимаю. О каком разговоре с вашим подопечным вы упоминали?
       – Одну минуту, капитан. Харбел, мальчик, иди сюда! Расскажи капитану то, что рассказал мне. О Залесье.
       – Я жил в Залесье...
       – Под Шерегешем?
       – Нет, под Карасуком. Шерегеш почти у моря, а от нас до моря полдня езды.
       – Деревня, которую сожгли в начале осени?
       – Да, господин капитан.
       – Там же никого не осталось в живых?!
       – Я остался. Был ещё мой дружок, Мосул, но его в лесу укусила змея, и он умер.
       – Вы заблудились?
       – Нет, прятались от тех, кто был в деревне.
       – Ты видел, кто её сжег?
       – Да, это были гоблины.
       – Так далеко от моря?!
       – Они были не сами – их привели люди в форме заградотряда.
       – Ты не путаешь?
       – Нет, господин капитан. Алый плащ заградотряда ни с чем не спутаешь.
       – Это верно, спутать тяжело. Давай-ка по порядку.
       – Мы с Мосулом ходили в лес за грибами. Набрали по лукошку и пошли домой. Когда подходили – чувствуем – пахнет дымом. Побежали. На опушке я остановился, когда их увидел. Мосул немного пробежал и тоже остановился. Потом бросился назад. Его заметили, погнались. Меня не видели. Мы убежали, потом Мосула укусила змея. Я долго бродил по лесу, вышел к Карасуку. Но в город идти побоялся – на дороге были солдаты заградотряда, кого-то искали. Думаю, что меня. Я обошёл Карасук лесом и пошёл в Раттанар. Вот и всё.
       – Ты не возвращался в деревню?
       – Мы с Мосулом заходили, когда убежали – вернулись посмотреть, может, кто жив из родных. Немного поискали – не нашли. Потом приехали заградители, и мы убежали и не возвращались уже. Потом Мосула укусила змея.
       – Почему вы не вышли к заградотряду, когда были в деревне?
       – Ими командовал тот, что был с гоблинами. Тот, которому они давали деньги.
       – Как это было?
       – Я же говорил – я на опушке остановился, когда их увидел, а Мосул пробежал дальше. А потом бросился назад, когда за ним погнались.
       – Ясно. А деньги гоблины когда платили?
       – Тогда же и платили. Они стояли втроём: гоблин и два заградителя, и он каждому сунул в руку по толстому кошельку.
       – Ты понял – за что?
       – За детей, наверное.
       – Каких детей?
       – Так я же и говорю: их там много было, гоблинов, с детьми на руках. А эти трое – отдельно. Пересчитали и рассчитывались.
       – Детей пересчитали?
       – Ну да, я так думаю.
       – Дети большие?
       – Нет, мелюзга – два года и меньше.
       – Номер отряда не заметил? Вот здесь, на левой стороне груди и на левом рукаве рисунок щита, и в нём цифра. Не помнишь, какая?
       – Я знаю, где номер. Но они всё время кутались в плащи, а на плащах номеров не ставят. Ведь, правда?
       – Правда. Ты говорил кому-нибудь ещё об этом?
       – Не-а, я боялся. Только мастеру Кассерину – он обещал мне работу, да вам, господин капитан.
       – И не болтай об этом, а я постараюсь отыскать этих солдат... Или это были офицеры?
       – Я же говорил, что один командовал, когда нас искали. Значит, офицер.
       – Если я их найду – опознать сможешь?
       – У одного из них бородавка вот здесь, над правым глазам. Большая и с чёрным волосом. Из бородавки, значит, торчат. Этого точно опознаю. А вы, в самом деле, их найдёте?
       – Надо найти, обязательно надо. Спасибо, Харбел.
       – Иди к себе, малыш. Мне с капитаном ещё поговорить надо…
       – Почему он так спокоен, мастер? Потерял родных, друзей – и совершенно спокоен. Шок?
       – Видимо, да. Он не видел своих близких мёртвыми и не испытывает ужаса – просто знает, что их нет, но не понимает этого. От шока у него и началось... точнее, открылись способности. Мне повезло, что он их опробовал на мне.
       – Мастер, берегите его: и способности у него полезные, и как свидетель он может понадобиться. Если к вам обратится человек по имени Джаллон...
       – Меняла у Скиронских ворот?!
       – Да, это мой человек, на специальной работе, если можно так сказать. Так вот, если он к вам обратится за помощью...
       – Какую я могу оказать ему помощь в этой, специальной, работе?!
       – Не вы – Харбел. Его способности могут хорошо послужить Раттанару и Короне, мастер Кассерин.
       – Я не дам вам втягивать мальчика в эту... специальную работу.
       – Он уже втянут – вы же прекрасно понимаете, свидетелем чего он был. Не зря же вы так обрадовались моему приходу. Вы будете знать всё, что попросят от Харбела, и увидите – никто не хочет ему вреда. За сегодняшний день рассказ Харбела – уже третья по счёту новость, предрекающая нам крупные неприятности. И каждая из них способна перевернуть Соргон вверх тормашками. Так-то, дорогой мастер-маг.

       5.

       В меняльной лавке было тесно, не протолкнуться.
       Паджеро присел в углу на пустой бочонок – ждать, пока Джаллон освободится. Меняла, увидев капитана, вывесил на окне табличку: «Размена нет».
       Оставшихся в лавке клиентов он отпускал, не высчитывая своего процента. Без споров и торговли очередь рассосалась быстро, и Джаллон запер дверь, опустив штору с надписью «Закрыто».
       – Сумасшедший сегодня день, капитан. После обеда идут ремесленники, ювелиры, оптовые торговцы всякой всячиной. Все несут золотые – меняют на серебро и медь. Похоже, в Раттанаре скупают всё, что хорошо и долго хранится. Сколько сижу в этой лавке – не помню ничего подобного.
       – Это четвёртая неприятная новость, дружище Джаллон. И ничуть не лучше остальных трёх. Зато кое-что объясняет. После обеда, говоришь? С какого времени ты считаешь свои «после обеда»?
       – Примерно с двух часов дня.
       – Понятно. Что ещё спрятано в твоей меняльной лавке? Поделись со старым другом.
       – Сначала объясни мне, что тебе понятно про золотые.
       – Я скажу тебе остальные неприятные новости, и ты сам всё поймёшь. Первая – оружие, скупленное Храмами – только половина проблемы. Нужно искать остальное. Вторая – вестник из Сарандара с приглашением на Совет Королей прибыл в полдень, или чуть позже, но до твоего обеда. Ты его должен был видеть.
       Джаллон утвердительно кивнул.
       – Третья – гоблины жгут деревни и сжигают все трупы, чтобы среди обгоревших останков людей спрятать отсутствие детей до двух лет. Как тебе новости?
       – Приятного мало, но я не вижу связи всех твоих новостей между собой.
       – На одном из пожаров гоблинов сопровождали офицеры–заградители.
Джаллон присвистнул.
       – Плохо, если это всё связано. Свидетели надёжны?
       – Свидетель один, и я хочу, чтобы ты взял его под свою охрану. Его могут разыскивать. Сейчас, когда ты знаешь, что искать – отыщешь и других свидетелей. Но этого береги пуще глаза. Он запомнил заградителей, могли запомнить и его. У одного из заградителей вот тут бородавка, поросшая чёрным волосом, и он с отрядом был в Залесье под Карасуком. Давай, выкладывай свои новости.
       – Городская стража задержала только двух из названных тобой людей, но лучше бы ты их брал сам: оба сбежали вместе с конвоирами по дороге в тюрьму.
       – Значит, этот след оборвался. Что ж, пойдём по другому. Рассказывай дальше.
       – На базаре появился свихнувшийся прорицатель и обещал приход Разрушителя...
       – Кого-кого?!
       – Разрушителя. Нового бога, который главнее всех, и который разрушит старый мир, и спасутся только те, кто в него уверует. Прорицатель кричал, что видел его посланника – какого-то Человека без Лица.
       – Занятный бред.
       – Дальше ещё занятнее. Прорицателя пыталась задержать городская стража, чтобы допросить спокойно и подробно. Он не сопротивлялся, но был убит кем-то из собравшейся на его крики толпы. Убийцу задержать не смогли.
       – Не стражами? Убит не стражами?
       – Нет. Его закололи сапожным шилом.
       – Есть ещё что-нибудь, столь же радостное?
       – Как не быть. Только выпьем сначала вина – у меня в глотке пересохло. Есть сухое пенантарское.
       – Белое?
       – Красное. Ты же знаешь – я белых не пью.
       – А вдруг? Твоё здоровье, Джаллон. Давай, ври дальше.
       – У меня пропали люди. И никаких следов. Они занимались поисками пропавших друзей и исчезли сами.
       – Кто друзья, и кто – твои люди?
       – И те, и те – ветераны, опытные бойцы. Мои все надёжны, гарантирую. Слух ползёт: много людей пропадает, самых разных людей. Ещё: на дорогах грабят меньше, но одиночки исчезают. И тоже – никаких следов.
       – Где? Пропадают-то где?
       – Я нарисовал для тебя карту. Пропадают везде, но чаще – в окрестностях Бахардена и Кумыра. Там же пропали и мои. У меня – всё. Кто были те люди, которых ты поручил задержать городской страже?
       – Советчики служителей, но не из храмовых.
       – След к оружию?
       – Да. По их советам Храмы вооружались. Ты прав, надо было брать их нам.
       – А какой другой след у тебя, капитан?
       – Не у меня. У тебя, Джаллон, у тебя! Найди тех, кто избавляется от золотых – найдёшь оружие.
       – Ты же их видел, капитан, какие они заговорщики?!
       – Те, что идут к тебе, меняют деньги на деньги, чтобы не иметь проблем со сдачей. Кто сможет дать тебе сдачу, когда ты покупаешь пирожок и платишь золотым? Ищи тех, кто ждал приезда вестника, тех, кто избавляется от денег вообще и знает, что готовится дальше.
       – Понял.
       – Ищи офицера с бородавкой.
       – Ясно.
       – Ищи тех, кто знает о Разрушителе, и ждёт его прихода.
       – Уже ищем.
       – И, конечно, ищи пропавших. Слушай дальше. Начинается набор в священные отряды, чтобы использовать отобранное у Храмов оружие – посоветуй ветеранам записываться. Тем, в которых уверен. Командовать ими будет, скорее всего, наш Тусон. Чем быстрее наберёт он солдат, тем спокойнее будет нам жить: заградотряды ненадёжны, городские стражи – тоже. Не все, конечно, но лишняя сила не помешает. Его Величеству понадобится каждый верный человек.


       ГЛАВА ШЕСТАЯ
       (день первый)

       1.

       Бал был назначен на восемь часов, но любопытные и нетерпеливые начали собираться у дворцовой ограды намного раньше. Они толпились у въездных ворот и жались к ажурной решётке, заглядывая между прутьями во дворцовый парк, где ставили столы для простолюдинов. В толпе спорили о числе бочек, поднятых из винного погреба, и о том, будет ли слышна в парке музыка из дворца или будет играть оркестр уличных музыкантов.
Каждые сани, подъезжающие к воротам, знатоки гербов и политических деятелей встречали громкими криками – кто радостными, кто сердитыми. Единодушный восторг вызвало появление белого возка Верховной жрицы: Апсалу знали в лицо все раттанарские женщины, а, значит, и их мужья, не раз получавшие ощутимый удар локтя в бок, мол, смотри – Верховная жрица идёт (едет, стоит, сидит). Восторг был связан с тем, что до сих пор служители Храмов не появлялись на балах во дворце, и приезд Апсалы расценили как высокую для себя честь.
Апсала ласково улыбалась и приветливо кивала, отодвинув шторку на окошке возка, и стража дворца с трудом удержала ринувшихся за ней в ворота почитательниц Матушки и их послушных супругов.
       Узнали и приветствовали и других служителей Храмов, приехавших по приглашению короля.
Дворцовая площадь постепенно заполнялась народом. Из окружающих её домов выносили столы – зажиточные раттанарцы спешили принять участие в общем празднике. Сами они, конечно, будут гулять во дворце, но выставить народу угощение стремился каждый, демонстрируя свою любовь к бедным согражданам.
       Последним из ранних гостей сквозь толпу с трудом протолкался мастер меча Тусон. Дежуривший на воротах сержант Клонмел узнал его и лихо отдал честь.
Толпа удивлённо зашептала:
       – Кто это?
       – Кто это?
       Потом поползло:
       – Акулья бухта...
       – Акулья бухта...
       – Неужто Тусон?!
       – Точно, он. Я видел его тогда, десять лет назад...
       – Совсем не изменился...
       Праздник явно начинал удаваться, ещё не начавшись.

       2.

       – Благодарю, что приняли моё приглашение, господа Храмовый Круг. Приглашая вас, я совсем упустил из вида сегодняшний бал, – Фирсофф принимал служителей в Кабинете, – Но то ликование, которое вызвал ваш приезд у народа, может быть, в какой-то мере компенсирует допущенную мной неловкость.
       – Ваше Величество, – первой заговорила Апсала, – в случившемся нет Вашей вины. И говорить о неловкости вовсе ни к чему. Я вижу в этом знак свыше, команду – чаще бывать среди народа. Я не знаю, как поступят другие служители, но сама с радостью останусь на бал. Не обещаю, что буду танцевать, но с удовольствием нарушу традицию – не бывать на светских празднествах. Тем более, что устав Храма Матушки этого не запрещает.
       – Тогда к делу, чтобы не опоздать на праздник. Я хотел вас познакомить с человеком, которому намерен предложить, с вашего, конечно, согласия, пост командующего священными отрядами и присвоить ему чин командора. Раттанарской армии он подчинён не будет: если ваш почин по созданию священных отрядов поддержат в других королевствах, этот пост приобретёт общесоргонское значение. Рекомендую вам мастера меча Тусона, героя Акульей бухты.
       Тусон привстал и поклонился служителям.
       «Мы не Храмовый Круг, мы стадо баранов, – думал служитель Разящего Бушир. Король у нас ничего не отнял. Наоборот, он толкает всех нас на посты Верховных служителей, а мы мычим, вернее, блеем, и упираемся. Мы даже не бараны – упрямые ослы».
       – Наш ранг не позволяет принимать окончательные решения в подобных вопросах, – заговорил он, чуть погодя, – за исключением госпожи Апсалы. Но принимать решения, носящие временный характер, мы можем. Кандидатура мастера Тусона меня вполне устраивает. Но в праве ли Вы, Ваше Величество, присваивать чин командующему армией, которая Вам не подчиняется?
       – Это легко проверить, – Фирсофф поднялся и протянул правую руку, ладонью вверх, в сторону Тусона. Вокруг головы короля проступила и заиграла драгоценными камнями Хрустальная Корона.
       Служители заворожено уставились на никогда не виданное ими зрелище. У Габеса, служителя Светоносца, из раскрытого рта побежала струйка слюны.
       Над ладонью короля сгустился голубоватый туман и растаял, оставив свиток, перевитый зелёным шнуром – знаком Королевской Грамоты.
       – Прошу вас взять свиток, мастер Тусон, и огласить нам его содержание.
       Тусон развернул Грамоту и прочитал вслух:

       «Офицерский патент.
       Сим документом за заслуги перед королевствами Соргона капитану Тусону присваивается следующий чин – командора с правом командовать соответствующими воинскими подразделениями, независимо от их дислокации.
       Король Фирсофф Раттанарский».

       – Как видите – имею право.
       Корона поблекла и растаяла.
       – Это, клянусь Светоносцем, – Габес вытер слюну, – восхитительное зрелище. Капитан Паджеро прав – мы совершенно не представляем возможностей Хрустальной Короны.
       – Надо понимать, что если Корона выдала патент командору Тусону, его назначение полностью законно? – служитель Умельца Беговат добивался ясности, – Или же оно временное?
       – Патент, господин служитель... э-э... Беговат, прошу прощения, но мы с вами видимся впервые, и я ещё не привык к вашему облику и вашим именам, патент отменить могу только я – это называется разжалованием, и только при условии, что командор будет служить в раттанарской армии. Присвоение звания – это не назначение. Назначение – командир священных отрядов – действительно, будет временным и потребует утверждения, как на Совете Королей, так и у ваших Верховных служителей. Я так думаю, потому что дело новое, и ещё нет процедуры утверждения. На данном этапе и на территории Раттанара назначение будет действительно, если мы его сейчас, здесь, утвердим. Для того и собрались – разве нет?
       – Вы, Ваше Величество, имеете в виду, что документ о назначении на пост командира священных отрядов... То есть, я имею в виду, – Беговат от неожиданности совершенно запутался, – что сам документ о назначении командора Тусона командующим будет выработан и подписан нами здесь и сейчас?
       – Совершенно верно, служитель Беговат, совершенно верно...

       3.

       Министр Двора Его Величества Фирсоффа Раттанарского принимал съезжающихся гостей. По случаю бала он был одет еще роскошнее, чем обычно и за кружевами, бантами и лентами с трудом угадывался фасон его камзола.
       Как-то, в минуту откровенности, министр признался Паджеро, откуда у него такая любовь к «финтифлюшкам»:
       – Вы же знаете, капитан, что я был лакеем. Ливрея у лакея – как форма у солдата, только гордятся ею не так сильно, потому что это форма труженика, прислуживающего раба, и в жизни лакея нет места подвигам и славе. Я ненавидел ливрею, и для меня мечта о лучшей жизни была, прежде всего, связана с правом одеваться, как мне вздумается, и чтобы ни малейшего намёка на форму. Я добился своего и ношу ленты, чтобы все видели – это не ливрея, ведь, кружева и банты совершенно разрушают всякую форму, создавая пышный беспорядок. Но я знаю предел – я слежу за модой, не отстаю от неё.
       – Что вы, министр! – отвечал ему Паджеро, – Это мода следит за вами, но безнадежно отстаёт от вас: вы её опередили, намного опередили.
       Морон встречал гостей в том же вестибюле, где днём принял от Илорина измученного вестника. Вежливо раскланивался и ослепительно улыбался, успевая давать указания многочисленным лакеям, суетящимся вокруг гостей: кого куда вести, чтобы снять шубу, где дамам переобуться в бальные туфельки, да и мало ли какие ещё.
       – Это правда, господин министр, что здесь Храмовый Круг в полном, почти, составе?
       – Правда, господа, правда. А ещё вы увидите героя Акульей бухты командора Тусона, – отвечал, словно пряники раздавал, и улыбался, и раскланивался.
       – Тусон – уже командор?! Давно ли?
       – Недавно, совсем недавно: время поздравлений ещё не миновало. Так что не премините при случае...
       Открыли ворота в парк, и там сразу потемнело от множества людей. Они ходили между столами, разглядывая гостинцы; щупали помосты для танцев – прочны ли, и те, кто доказывал, что будут уличные музыканты, оказывались правы: музыканты были.
Радостно убедились, что ошиблись в подсчёте бочек. Ошиблись даже самые безнадежные оптимисты – бочки стояли в два ряда, и второй ряд не был виден с улицы, от ограды.
       Нетерпение охватило гостей в парке.
       Нетерпение охватило гостей во дворце.
       Именитые гости столпились в бальном зале, обеденный зал пустовал – по традиции бал начинался Королевским вальсом, и все ждали выхода короля.
       Появился Морон, и голос его прозвучал в тишине, вдруг охватившей зал, не хуже, чем у Тандера на плацу:
       – Их Величества король Фирсофф Раттанарский и королева Магда! Маэстро, вальс!
       В распахнутые Мороном двери вошли, под музыку Королевского вальса, Фирсофф и Магда.
Вокруг головы Фирсоффа мерцала, то проявляясь, то снова исчезая, Хрустальная Корона. Она сверкала драгоценными камнями, и в её блеске украшения, которыми обвешалась раттанарская знать, казались блеклыми стекляшками.
       Приветствуя столпившихся у стен зала гостей, король с королевой прошли в центр человеческого кольца и...
       ...раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три...
       Первый зимний бал начался.

       4.

       После Королевского вальса каждый веселился, как мог и умел.
       Фирсофф и Магда набросили шубы – им предстояло танцевать ещё один вальс, для народа в парке – там тоже ждали.
       В подобных выходах охрана никогда их не сопровождала.
       – Ваше Величество, наденьте кольчугу, – тихо посоветовал королю Паджеро. Он волновался больше обычного.
       – Королева не может надеть кольчугу на бальное платье, я тоже не стану, – так же тихо ответил ему Фирсофф, – Капитан, позаботьтесь о безопасности Её Величества. О себе я сам позабочусь.
       Вышли в парк, в неистовые вопли толпы.
       Мерцание Короны здесь, в толпе, ложилось радужными отсветами на восхищённые лица, отражаясь в наплывающих на глаза слезах умиления.
       Паджеро шёл чуть сзади королевской четы, ближе к королеве, досадуя, что ему не видно лица Фирсоффа: король первым почувствует опасность, если она есть – Корона не подпускает к королю врагов не замеченными, улавливая страх и ненависть среди множества человеческих чувств и эмоций.
       Капитан нашёл глазами Джаллона – это тоже была обязанностью менялы: безопасность короля на народных гуляниях.
       Джаллон кивнул: мы здесь, мы смотрим. Его люди, незаметно для окружающих, следовали вокруг, аккуратно оттирая от королевских особ слишком нахальных зрителей. После случая с прорицателем все были особенно внимательны: шило в толчее – очень опасное оружие.
       Спина Фирсоффа заметно напряглась, и он чуть замедлил шаг. Паджеро сбоку, опередив королеву, сумел перехватить взгляд короля, направленный на пробирающегося вперёд человека.
       «Этот», – показал он глазами Джаллону.
       Человек потянул из кармана что-то, блеснувшее в свете фонаря, и замер, зажатый со всех сторон людьми Джаллона, и с ними затерялся где-то в людском водовороте.
       Сделали всё быстро и ловко – не заметили ни в толпе, ни королева.
       Только Фирсофф улыбнулся, расслабившись: « Молодец, Паджеро, ничего не упускает».
       Помост для танцев. Фирсофф и Магда – в центре. Музыка уличных музыкантов не так стройна, как у королевского оркестра, но вальс хорошо узнаваем:
       ...раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три...
       Паджеро в первой ряду у помоста. Рядом – Джаллон и его люди.
       ...раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три...

       5.

       Министр Демад веселился за столом. Его толстые губы лоснились от гусиного жира – он только что закончил с гусиной ногой и теперь смаковал пенантарское красное.
       – Вы почему не танцуете, господин министр? – возле него стояла дама Сальва, самая озорная, после Огасты, фрейлина королевы, – Вас, разве, не ознакомили с последним королевским указом: не кормить тех, кто не танцует?
       – Как же, как же, читал, милая девушка, – Демад сделал большой глоток и, отставив кубок, потянулся к паштету, – Там есть маленькое примечание: этот указ не касается умирающих с голода, а я, как видите, на последней стадии истощения.
       – Первый раз вижу такого толстого истощённого.
       – Это верно, до такой степени я истощён впервые.
       – Оставьте его, прелестница, он не отойдёт от стола, пока не наестся, а, значит, не отойдёт. Пригласите лучше меня, – возле Сальвы стоял молодой человек двадцати, с небольшим, лет и приветливо улыбался, – Я не предпочту вам ни паштет, ни пенантарское. Позвольте представиться: баронет Яктук, к вашим услугам.
       – Вы сын советника Яктука? – Демад оставил попытки дотянуться до паштета и взял себе бараньих рёбрышек, – Вас невозможно заподозрить в учтивости и почтении к старикам.
       – Напротив, господин министр, я только что вернулся из Пенантара, вино которого вам так пришлось по вкусу. Там меня прозвали «неженкой» за излишнюю учтивость и почтительность.
       – Тогда, будьте так добры, примените и здесь ваши качества, и дайте отдохнуть старому человеку, забрав с собой эту пигалицу – внучку советника Лонтира.
       – Так вы – дама Сальва?! Тогда – я! – приглашаю вас на танец: не желаю ждать, пока это сделает кто-нибудь другой.
       – Я поспорила, что вытащу из-за стола министра Демада, и из-за вас могу проиграть спор.
       – На что вы спорили?
       – Я должна поцеловать первого попавшегося офицера.
       – Тогда целуйте меня – я только что с отличием окончил офицерскую школу в Пенантаре и имею патент лейтенанта.
       – Но я же ещё не проиграла!
       – Так проигрывайте скорей, и идёмте танцевать. Мы, Яктуки, не любим ждать долго.

       6.

       Королева подошла к Верховной жрице:
       – Вы не скучаете, госпожа Апсала?
       – Ни в коей мере, Ваше Величество. Мне здесь нравится – люди веселы и довольны. Я выходила в парк: там то же самое. В других королевствах нет такого обычая – устраивать зимние балы. Что вы празднуете? Расскажите, если у Вас есть время.
       – Когда Корона выбрала Фирсоффа, я долго изнывала от безделья. Женщины из благородных семей привычны к такой жизни, для них это естественно. А я работала с детских лет, и до сих пор не могу привыкнуть к занятиям богатой женщины – всё не верится, что можно годами ничего не делать своими руками и не видеть результатов своего труда. Фирсофф ничем не мог мне помочь – он был занят почти весь день государственными делами, а мне хотелось выть в королевских покоях. Потом, в конце осени (я была королевой уже полгода), я подумала, что впереди – унылая зима. Кроме снега, ничего не видно: ни цветов, ни листьев. Не слышно певчих птиц. И люди, спрятавшись от холода, сидят по домам, а, выходя на улицу, кутаются в толстые шубы... И стало мне так тоскливо, так тоскливо... И я подумала, а почему зимой надо сидеть дома? Можно же украсить скучную зимнюю жизнь. Если зимой природа прекращает свою ежегодную работу и отдыхает, то почему этого не делать и людям? Я имею в виду – отдыхать и радоваться. Зиму можно считать и временем подведения итогов, и временем подготовки к новому трудовому году. Я спросила Фирсоффа – нельзя ли организовать какой-нибудь праздник, чтобы отметить начало зимы? Он согласился, и мы стали давать зимние балы во дворце, для знати и простонародья. К ним привыкли, людям понравилось. Со временем я организовала несколько благотворительных фондов для сбора средств на те или иные нужды. Вы увидите, что ближе к концу бала, и во дворце, и в парке поставят чаши для сбора средств на новый сиротский приют. Кто хочет и может, бросает в них монеты по своему достатку и разумению. Я же беседую с богатыми купцами и другими обеспеченными людьми, убеждая их вносить крупные суммы. Многие только этим и создают себе популярность в народе. Хоть не чувствую себя бесполезной в этой жизни.
       – Вы замечательный человек, Ваше Величество, – жрица растроганно взяла королеву за руку от избытка добрых чувств, и с удивлением посмотрела в лицо Магды, – Ваше Величество, не могли бы Вы как-нибудь навестить меня в Храме Матушки? Мне бы хотелось поговорить с Вами ещё кое о чём.
       – С удовольствием, госпожа Верховная жрица. С вами уютно, как с подружкой во времена моей молодости.
       – Я буду счастлива, если Вы будете считать меня своей подругой, Ваше Величество.

       7.

       Огаста лихо выплясывала, стуча каблучками по доскам настила. Рядом стеснительно топтался Тахат – Огаста затащила его в круг танцующих, пытаясь растормошить молодого человека: Тахат считал, что из-за него Огаста пропускает бал во дворце, и тем лишает себя удовольствия.
       – Глупый, – говорила она ему, – какое удовольствие мне будет от бала без тебя, а тебя во дворец не пустят. Тут, в парке, ничуть не хуже. И здесь есть ты. Что я, дворца не видела, что ли? Если не можешь развеселиться сам – выпей немного вина. Такой вечер, а ты хмуришься, – она поволокла его с помоста к столам с угощениями.
       – О! И вы здесь, мастер Фумбан? Вы же хотели спать!
       – Заснёшь тут, стрекоза, если от топота твоих каблучков весь Раттанар ходуном ходит. Хочешь из переписчика танцора сделать? А кто же у меня работать будет? Так и норовишь пустить старика по миру.
       – Не огорчайтесь, мастер Фумбан. Может, Сетиф пить бросит, и вы станете богаче моего отца.
       Из толпы вынырнул упомянутый Сетиф с кружкой вина в руке. Увидев Фумбана, он замер, быстро – чтобы не отняли – выхлебал вино, и, бросив кружку, снова скрылся в толпе.
       Огаста расхохоталась, рассмеялся и Тахат.
       Мастер Фумбан заозирался, ища, что же так рассмешило молодёжь, и, не найдя, пожал плечами: молодые, им всё смешно, что с них возьмёшь.

       8.

       Служители держались вместе, чувствуя себя скованно, неловко в непривычной обстановке. Стараясь не привлекать внимания, они скромно уселись в конце стола и неторопливо, не выказывая жадности, стали пробовать разные деликатесы, умеренно запивая их вином.
       Потчевать служителей явился главный повар королевства Абим, собственной персоной. По случаю праздника он был облачен в свежий белый костюм, хрустящий при ходьбе от крахмала. Накрахмаленный до окаменелости белый колпак венчал его толстое красное лицо.
       – Мой дед кормил короля, мой отец кормил короля, я кормлю короля. В этом дворце никто не смеет куска проглотить без моего ведома...
       Служитель Светоносца Габес вздрогнул и положил надкушенный пирожок на тарелку. Служитель Рудничего Медан толкнул незаметно в бок Атлона, служителя Лешего – гляди-ка на этого скромнягу.
       – ...Таких гостей, как вы, господа храмовники, – при этом слове служителя Водяного Гандзака передёрнуло, – ещё кормить мне не приходилось. И потому я – здесь.
       Служители переглянулись – в самом деле начнёт кормить или придуривается?
       – Отведайте зайчатинки, господа храмовники, – не унимался Абим, – А вот индюшатина, утка в яблоках... Может, желаете дичи? Оленина в винном соусе, господа!
       От лёгкого ненавязчивого сервиса Абима кусок не лез в горло. Гости стали поглядывать в сторону служителей с добродушной насмешкой: вот попали!
       На выручку служителям поспешил Тараз. Отодвинув массивного Абима немного в сторону, он поднял кубок с вином, приветствуя служителей:
       – Не будет ли кощунством, господа Храмовый Круг, если я произнесу тост за богов, которым служите вы и которых чтим мы? Я, как министр торговли, особенно доволен своим покровителем – Торгующим, что не мешает мне восхищаться остальными богами соргонского пантеона.
       – Никакого кощунства в этом не вижу, – служитель Торгующего Нефуд, с облегчением вырвался из-под опеки Абима, – и с удовольствием выпью с вами, министр э-э-э Тараз, кажется?
       Остальные поддержали Нефуда и стали чокаться с Таразом. Со всех сторон к ним потянулись с чашами и кубками – гости, воспользовавшись случаем, окружили служителей и перемешались с ними. Ледок отчуждения был сломан, и праздник стал общим для всех.
       – Не расстраивайтесь, Абим, – огромная ладонь Маарда похлопала обиженного в лучших чувствах повара по закованному в крахмальный панцирь плечу, – Посмотрите, с каким удовольствием все поглощают приготовленные вами блюда, с каким аппетитом их едят!
       – Попробовали бы не есть, – проворчал Абим, уходя из зала.

       9.

       В бальном зале женщины разных возрастов крутились вокруг новоиспеченного командора, не давая ему передохнуть.
       Тусон отплясывал танец за танцем, никому не отказывая. Хорошая штука – слава, приятная. Наконец, он выдохся:
       – Всё, милые госпожи и дамы, меня уже и без музыки трясёт. Завтра во время бритья, если меня вдруг тряханёт, останусь без головы.
       – Вы что, бреетесь мечом?
       – Так говорят в народе, а народ никогда не ошибается.
       Тандер прикрыл собой Тусона:
       – Дайте этому красавчику отдохнуть, а то останемся без командора. Идёмте, командор, выпьем за ваш новый чин, а за одно обмоем и назначение. Пьющие дамы могут проследовать за нами.
       Пить дамы не хотели – они хотели танцевать, и Тусон получил передышку.
       – Они меня чуть не растерзали, барон. До чего же всё-таки опасно быть знаменитым.
       – Мне казалось, что вам нравится.
       – Не буду врать – нравилось. Но не очень долго. Удовольствие должно быть обоюдным, иначе это – насилие.
       – Это вы про танцы?
       – А про что же?
       – А-а-а.
       У стола стало просторнее. Подзаправившись, гости побрели к своим супружеским обязанностям: танцевать, ухаживать и угождать, от которых были временно избавлены стойкостью Тусона. Жаль, что командор не выдержал дольше, но и на том ему спасибо – и выпили, и закусили.
       – Господа военные, прошу ко мне, – от стола махал вилкой с наколотым куском жаркого казначей Сурат, – Я ещё не имел возможности поздравить вас, командор. Теперь имею.
       Сурат был слегка пьян, и потому не столь скромен, как обычно:
       – Хорошие погреба у Его Величества. Перейти, что ли, в виночерпии?
       – Не советую, Сурат, сопьётесь.
       – Это почему же?
       – Вы сами сказали: хороши погреба у Его Величества.

       10.

       В парке, среди гуляющих, появились сарандарские солдаты во главе с сержантом Кагуасом. Ещё бледные и усталые, не успевшие отдохнуть после изнурительной скачки, они включились в народное гуляние с солдатской лёгкостью.
       Фирсофф в беседе с ними не выяснил ничего нового и снял с них карантин, щедро наградив каждого: солдатам выдали по пять золотых, а Кагуасу, дополнительно, король подарил великолепную кольчугу гномьей работы.
       Весть о подвиге Кагуаса и его товарищей быстро распространилась по парку, и их всюду встречали восторженно, пытались даже качать, но, увидев, что чрезмерная радость причиняет им боль, отпустили.
       В начавшее угасать веселье внесли живительную струю завсегдатаи «Костра ветерана», в полном составе, кроме, конечно, лучника, явившиеся на бал. Под командой одноногого Ларнака, бодро стучавшего деревяшкой по утрамбованному ногами снегу, строем, распевая «Раттанарского медведя» они прошагали через заполненную народом Дворцовую площадь и вошли в ворота парка.
       Уличные музыканты прервали исполнение плясовых, и, под аккомпанемент подхвативших знакомый мотив инструментов, весь парк затянул:
       «Раттанарский медведь
       Ни сегодня, ни впредь...»
       Танцоры не останавливались – под военный марш здорово топалось по дереву помостов, и шум поднялся такой, что к окнам дворца сбежалась удивлённая знать: что там, в парке, происходит?!
       Тандер не удержался, подпел. К нему присоединился Тусон. Кто-то ещё, потом – ещё; и «Раттанарский медведь» пошёл гулять по дворцу, дребезжа оконным стеклом и позванивая хрустальными подвесками на светильниках:
       «Раттанарский медведь
       Ни сегодня, ни впредь...»
       Песню начинали снова и снова, и, возникая то там, то там, она окончательно затихла только тогда, когда посрывались голоса, охрипли глотки и пересохшие рты не выдавали ничего кроме писка, а запасы вин и пива заметно поубавились, что во дворце, что в парке.
       Песня умолкла. Но рождённая ею радость единства никак не иссякала, искала выхода, и даже малознакомые люди обнимались, кидаясь в объятия друг друга, и целовались, и вытирали слёзы. Эта радость, на время, примирила всех, и Фумбан обнимал удивлённого Сетифа, а во дворце растроганный советник Лонтир висел на не менее удивлённом Демаде.

       11.

       В природе нет ничего вечного, и даже самые большие радости долго живут лишь в памяти недолговечного человека. К этому можно добавить, как это не горько сознавать, что затянувшаяся радость уже не радует, а утомляет.
       Магда уловила перемену в настроении гостей и приказала расставлять во дворце и в парке чаши для благотворительных даяний – прелюдия к фейерверку и сигнал об окончании бала.
       Именитые гости надевали шубы и собирались на крыльце. Музыка в парке смолкла. Снова ожидание, но на этот раз немного грустное: впереди фейерверк, потом – расставание.
       Все с нетерпением смотрят на короля: ну, давай же!
       Мерцает Хрустальная Корона. Фирсофф что-то шепчет улыбающейся Магде и подаёт знак.
В ночное небо взмывают разноцветные огни и лопаются цветными искрами, образуя немыслимые картинки и узоры.
       Зрители приветствуют возникшего в небе огненного дракона, который, угасая, уступает место бегущему оленю. Следом загорается добродушный тигр, потом – шустрая белка. Всё новые и новые картинки меняют одна другую, и цветные тени пробегают по небу, по крышам дворца и домов на Дворцовой площади, по счастливым лицам людей.
       Возникают крепостные стены, и все узнают башни Раттанара, появляется сидящий медведь – раттанарский герб, затем – последней – на небе загорается Хрустальная Корона. Она не гаснет долго: всё новые и новые огоньки всплывают с земли, поддерживая угасающие очертания картинки.
       Над парком, над Дворцовой площадью раздаются крики:
       – Ура Фирсоффу Раттанарскому!
       – Ура королеве Магде!
       – Ура, Фирсофф!
       – Ура, Раттанар!
       – Ура, Хрустальная Корона!...
       Бал подошёл к концу, пора расходиться.
       Праздник удался. Как и хотела королева Магда, первый зимний бал получился и памятным, и ярким.


       ГЛАВА СЕДЬМАЯ
       (день первый)

       1.

       – Капитан, кто был тот человек?
       – Пока неизвестно, Ваше Величество.
       – Он сбежал? Или умер?
       – И не умер, и не сбежал, Ваше Величество. Мы не можем его допросить – у него вырезан язык, а при виде пера и бумаги он пожимает плечами – неграмотный.
       – Притворяется?
       – Нет, Ваше Величество. Среди крестьян встречаются неграмотные, особенно среди баронских вассалов.
       – Что вы думаете с ним делать?
       – Ребята пытаются его разговорить.
       – А язык?
       – Он же не слепой, и не глухой. Что-то видел, что-то слышал. Позвали художника, из наших, будем учить его рисовать. Кроме того, он может показать, какие слова из названных он сказал бы, если бы мог говорить. Ничего, договоримся.
       – Что у него было?
       – Стилет, гномьей работы. Выясняем, не отравлен ли.
       – Знаете, капитан, это была проверка.
       – Какая проверка?! Убийца, хоть и не профессионал, но если бы добрался...
       – В том-то и дело, что не профессионал. Непрофессионал сильнее нервничает, больше боится перед убийством. Кто станет посылать непрофессионала, если хочет достичь результата?
       – Что же они проверяли?
       – Хотели знать, как близко смогут подойти.
       – Вы почувствовали ещё кого-то, Ваше Величество?
       – Нет, капитан, другие просто наблюдали, и могут быть совершенно посторонними людьми... Тех, кто задержал немого, видели. Вам лучше их спрятать на время – наверняка их будут искать. Можете потерять людей, Паджеро.
       – Они всё время с немым, а он надёжно укрыт.

       2.

       Королевский прокурор Рустак сидел в приёмной Кабинета, ожидая короля – Фирсофф просил остаться после бала, а просьба Его Величества, как известно... Ну, в общем, домой Рустак не поехал.
       Король задерживался. Набравшись смелости, прокурор заглянул в Кабинет – пусто.
       – Заходите, Рустак, – за спиной возникла огромная фигура Маарда, – Его Величество разрешил ожидать в Кабинете.
       – Что-нибудь случилось? Почему нас задержали?
       – День сегодня такой, господин прокурор, что если пять минут ничего не случается, то это не сегодняшний день.
       – Что-то уж очень мудрёно вы выражаетесь, господин глава.
       – Ничуть. Вам просто лень думать.
       – Я просидел в приёмной больше часа – и ничего не произошло.
       – Значит, уже наступил день завтрашний, – Маард громко расхохотался, и Рустак понял, что тот пьян.– Не смотрите на меня так укоризненно, Рустак – неужто вы на балу не пили? Что же вы там делали? Сапоги не стоптанные – так вы и не плясали! Прокурор, от вас молоко киснет.
       – Вы на себя совершенно не похожи, Маард.
       – Надеюсь, что и на вас тоже, Рустак. Ладно, не сердитесь. Просто я расстроен – понял, что старею и не вписываюсь в современную моду: большие мужчины нынче уже не вызывают интереса. Представляете, прокурор, изящные молодые люди расхватали на балу всех хорошеньких женщин прямо у меня из-под носа, и я был бессилен что-либо изменить. О, как я страдаю!
       Вошли король и Геймар:
       – Маард, страдайте потише – вы перебудите весь дворец. Спасибо, что дождались, прокурор. Я назначаю вас главой Коллегии из трёх человек: вы, глава Маард и барон Геймар. Вот документ, подтверждающий ваши права и устанавливающий ваши обязанности. Я собрал вас, господа, вот почему: наш неизвестный враг готов действовать, а мы не знаем – ни кто это, ни когда, Единственное, что известно точно: скоро. У каждого из вас есть надёжные люди во всех слоях общества. Выясните через них, кто избавляется от денежных запасов в ожидании, что деньги обесценятся. В ход идут монеты всех, без исключения, королевств. С городской стражей будьте аккуратны – стража ненадежна: сегодня пропали арестованные, вместе с охраной – те, кого удалось арестовать за подстрекательство к мятежу. Большинство же скрылось, предупреждённое кем-то из стражей. Кто из командиров городской стражи будет на нашей стороне – предстоит выяснить вам. Твёрдо рассчитывать можно на дворцовую стражу и формируемые Тусоном отряды. Помогите ему в этом. Барон Геймар, вы можете незаметно собрать в городе дружины баронов? Только учтите, они не все наши союзники: кто-то из них на другой стороне.
       – Бароны могут съехаться в Раттанар, чтобы записаться в какой-нибудь священник отряд – лучшего предлога для их приезда и не придумаешь, Ваше Величество.
       – Этот предлог хорош не только для нас. Остаётся надеяться, что, собравшись вместе, наши враги проболтаются или как-то иначе выдадут себя. Обязательно смените, под любым предлогом, городских стражей на воротах и стенах города, как только у Тусона наберётся достаточно людей. Заградителей в столицу не вызывайте: есть данные, что они сотрудничают с гоблинами. Я, конечно, не имею в виду, что все. Но пока не известно – кто, лучше не рисковать. Обратите внимание на слухи о приходе Разрушителя и его посланца – Человека без Лица. Это может быть связано с нашими бедами.
       – Подобные заскоки, скорее, связаны с Храмами, Ваше Величество.
       – Служители Храмов предупреждены мной и известят, если что-то узнают. Обязательно присмотритесь к своему окружению: кому можно верить, кому – нет. Присмотритесь даже к самым близким людям – они знают много уже только в силу близости к вам и представляют интерес для нашего врага. Да, заведите себе охрану, если ещё не завели, и без охраны нигде не появляйтесь. Ещё раз – всего хорошего.

       3.

       Паджеро столкнулся с Рустаком на выходе из дворца. Сани прокурора уже подали, и Рустак торопился.
       Капитан схватил его за рукав и втянул назад, в вестибюль.
       – Обождите, господин прокурор. Одну минуту. У меня к вам небольшое дело. К вам может обратиться один человек. Он скажет, что от меня...
       – Капитан, я устал и хочу спать...
       – Рустак, вы же были у короля! Вы что, ничего не поняли?! Я повторяю: к вам обратится человек, сошлётся на меня и предъявит вторую половинку этой броши – вот, держите. Всё, что он вам скажет, будет правдой, и действовать вам придётся немедленно.
       – Кто этот человек?
       – Не знаю: кто будет под рукой, того и пришлют. Но это будет надёжный человек, и сообщит вам важные новости. Не потеряйте половинку броши. Извините за грубость, но у меня нет времени, да и не на улице же говорить такие вещи. Счастливо, прокурор Рустак!

       4.

       В библиотеке у Магды был свой уголок: в тупичке между книжными стеллажами поставили маленький диванчик, где, невидимая, она проводила долгие часы в ожидании Фирсоффа – и не мешает, и рядом.
       Жилось бывшей прачке во дворце не очень уютно: всё время на виду, под пристальными взглядами чужих людей, которые были ниже её по положению, но выше по рождению – поэтому на дружбу рассчитывать не приходилось. И каждый промах, каждое простецкое словечко, сорвавшееся с её губ, становились предметом всестороннего обсуждения, и насмешливые взгляды преследовали её по всему дворцу.
       Она много и упорно училась, чтобы не выглядеть рядом с мужем круглой дурочкой – то, что Фирсофф получил от Короны вместе с памятью прошлых королей, ей приходилось постигать самой, а возраст – уже было пятьдесят пять – только затруднял её обучение.
       Не сразу, не за один день, но она добилась если не любви, то уважения придворных. Прислуга же её просто обожала.
       Сейчас, сменив бальное платье на белый махровый халат, а туфли на высоком каблуке – на уютные домашние тапочки, она, забравшись с ногами на диванчик, подводила итоги благотворительного сбора.
       Сумма оказалась невероятно большой – около двух тысяч золотых. На эти деньги можно столько всего сделать...
       Магда мечтательно закрыла глаза и незаметно задремала: длинный день, проведенный в хлопотах, давал о себе знать. Но сонные видения не были тяжёлыми. Они были похожи на фейерверк: два радостных события, даже три, определяли характер её видений. Бал получился. Он прошёл легко и ярко, и ощущение праздника ещё долго будет согревать людей при воспоминании о нём. Удачно проведенный благотворительный сбор. Даяние от сердца. Собранная сумма говорила о щедрости, а значит, и о доброте раттанарцев. В этом была, и немалая, её заслуга, королевы. И самое важное – встреча с Верховной жрицей. В Апсале Магда увидела, нет, скорее почувствовала, близкого человека – такую же одинокую, нуждающуюся в дружбе, женщину, какой была сама. И мечтались Магде долгие неторопливые разговоры за рюмкой крепкого сладкого вина. Разговоры обо всём – как говорят женщины, разговоры, в которых важны не события, не факты, хотя и они небезразличны, а та эмоциональная окраска, какую обретает каждое слово, каждая мысль, высказанная или не высказанная. Этот обмен чувствами – больше, чем словами, потому что слова никогда не передают истинных чувств и истинных настроений, если за ними нет единства, родства духовного, которое легко достигается женщинами и так тяжело даётся мужчинам.
       И почему-то виделся Паджеро. Она, Апсала и Паджеро – в цветущем благоухающем саду. Гудят пчелы, дурманит аромат цветов, улыбается Апсала, и Паджеро – маленький, совсем младенец, такой, каким она его никогда не знала, потому что у Паджеро тогда была мать, а у Магды – зависть и боль за свою бездетность.
       Удивительным было то, что она знала: Паджеро – ЕЁ ребёнок. Не приёмыш, каким он всегда был, хотя и любила она его, и вложила в него всю свою душу. Нет, здесь, в видении, Паджеро был ЕЕ сыном, родным, выношенным, рождённым ею. И даже память об этих родах: боли, муках, неповторимом счастье, была свежа и реальна, словно настоящая, всамделешняя. И зналось, чувствовалось, что это – правда.
       Потом Паджеро заговорил, и вместо Апсалы сидел уже с нею Фирсофф, и отвечал Паджеро, и спорил с ним, и не соглашался. Медленно таял цветущий сад, не оставляя после себя даже цветочных ароматов. И вместе с ним таял, растворялся в реальной жизни этот сладостный дивный сон. И от его ухода хотелось плакать, и одинокая слеза вырвалась из-под закрытых век, и поползла по щеке, пробуждая Магду своей реальной влагой, холодной мокростью на щеке и горько-солёным вкусом на пересохших во сне губах.
       Королева проснулась и, оглядевшись, вспомнила – библиотека, диванчик, подсчёты, мечты и сон, оставивший глубокую тоску и что-то ещё, невнятное, непонятое...
       Реальностью оказались голоса Фирсоффа и Паджеро, их спор, и Магда почувствовала неловкость – она никогда не подслушивала, и ей захотелось объявить своё присутствие. Но сколько они уже говорят, и о чём? Появиться сейчас и дать им повод думать, что сказанное раньше она слышала, и тем поставить их в неудобное положение? Или сидеть и слушать то, что ей знать совершенно ни к чему, хотя и интересно? Не вслушиваясь, она сидела и решала, как лучше поступить, когда резкий голос Паджеро заставил её, наконец, прислушаться к разговору:
       – Я, Ваше Величество, настаиваю: не едьте никуда. В самом деле – Ваша безопасность – это моя работа, и я не желаю добровольно везти Вас к гибели. Я не могу обеспечить Вашу безопасность, и никто не сможет, разве что возьмём с собой всю раттанарскую армию. Хотя и это не выход – я не доверяю нашим солдатам, и погибнуть внутри кольца из солдат для Вас так же реально, как и без них.
       – Паджеро, мальчик мой, – Фирсофф впервые за долгие годы обратился к своему воспитаннику, как раньше, в их прошлой жизни, когда не были они ещё разделены Короной, и не стояли между ними власть и ответственность, – Мальчик мой, – повторил король, – ты многого не понимаешь, и то, что видишь – только часть настоящего. Я тоже боюсь: Корона не спасает от обычных человеческих чувств, и мне, старику, жить хочется не меньше любого молодого, и те возможности, которые есть у меня, требуют – жить, жить, жить. Если бы я, как король, делал всё, что хочу, то стал бы тираном и самодуром. Если же буду делать только то, что необходимо власти – потеряю уважение к себе, перестану быть человеком. Весь свой срок правления я нахожусь между желаниями и долгом, и есть только очень узкая линия, словно лезвие ножа, на которой можно хотя бы частично удовлетворить обе стороны противоречивой королевской жизни. Чаще приходится жертвовать личным – долг перед государством, перед огромной массой людей, каждый из которых хочет своего – и ничего меньше, и совместная жизнь которых возможна только при взаимных уступках, добровольных или принудительных, в том или ином – этот долг не позволяет мне быть самим собой до конца. Впрочем, я не верно выразился: я не могу быть самим собой – каменщиком Фирсоффом, но я – король Фирсофф! Ведь это тоже я! Как король... Нет, не так. Как человек, носящий Корону и знающий гораздо больше любого из вас об устройстве нашего государства и всего Соргона, а это далеко не весь мир, я должен совершать иногда поступки, совершенно непонятные вам, моим подданным, результат, польза от которых становится видна не сразу, а через время, когда уже не прослеживается связь между моими поступками и результатом. Такова истина, такова моя королевская правда.
       – Я уверен, что Совет Королей – ловушка, и я против твоей поездки туда, отец, – Паджеро тоже переступил через необходимость годами скрывать их родство, пусть и не кровное, но не всякое кровное родство делает людей такими близкими, как были они, – Ты не имеешь права рисковать ни собой, – и, как последний аргумент, – ни Короной!
       – Знаешь ли ты – кто такой король любого из Двенадцати королевств? Как выбирает Корона короля и почему? Почему в королевских семьях не бывает детей, – увидев, что Паджеро собрался что-то возразить, добавил, – Родных, я имею в виду. Когда Алан упорядочивал мир Соргона, он видел свою главную задачу в прекращении междоусобицы среди соргонских баронов. Алан решал сложную задачу в сложных условиях – резня в Соргоне была страшная. Сначала он пытался взывать к разуму человеческому, пытался показать выборным от земель, пришедшим к нему за советом и помощью, что все беды людские от человеческой ненасытности, от желания владеть единолично как можно большим количеством всё равно чего: земли, денег, слуг. Здесь, в библиотеке, есть интересный документ – письмо одного из выборных о встрече с магом Аланом. В нём приводятся слова Алана:
       «...Глупцы, поделившие землю, по какому праву вы считаете землю своей? Разве собака принадлежит блохам, живущим в ее густой шерсти? Разве комар, сосущий вашу кровь, хозяин вам? Земля была до вашего рождения, и будет после вашей смерти, и вы, умерев, сами станете землёй! Как же можете вы делить землю?»
       Так говорил Алан выборным, но они не поняли его, не захотели понять. И только после этого Алан провёл границы, создав Двенадцать королевств. И дал людям двенадцать Хрустальных Корон, и все остальное: Сундуки и Знамёна. Он постарался поставить заслон от властолюбивых баронов: Корона лишала баронов возможности получить высшую власть в любом из королевств. Она препятствовала созданию новой правящей элиты, выбирая в короли бездетного простолюдина, что спасало Соргон от связанных с престолонаследием усобиц и смут.
       – Да, но мятежи не прекратились: у баронов всегда находится предлог для возмущений!
       – Кто знает способ управлять, удовлетворяя всех? Возможно ли это? Не думаю, что существует возможность когда-нибудь насытить ненасытное человечество. Всё, что можно сделать – это поддерживать в обществе состояние равновесия. Это и есть главная обязанность короля. Хрустальная Корона выбирает в короли человека, который способен сохранить мир в своём королевстве, мир, дающий людям уверенность в будущем и спокойное настоящее.
       – Мне кажется, что нет ничего проще – нужно всего лишь избавить страну от баронов.
       – Это не так, Паджеро. Не все бароны жадны и тщеславны. Хрустальная Корона даёт королю и память правивших до него, его предшественников. Уверяю тебя, что власть толпы не менее страшна для людей, чем своеволие разнузданного барона. Так было несколько раз, и я это помню. Барон знает, чего хочет, и все, имеющие с ним дело, тоже знают это. Желания же толпы никогда нельзя точно определить – это стихия, но ещё более бессмысленная, чем ураган или землетрясение: потому, что разрушает всё, к чему ни прикоснётся. Толпа сметает цивилизацию и доводит любое общество до дикого, звериного состояния. Две крайности: кровожадные властолюбцы и не менее кровожадная в своей неуправляемости толпа – вот с чем борется каждый из королей Соргона, заняв трон. Борется на протяжении всей своей жизни. Опасность, которая угрожает Соргону сейчас, мне не ясна, я не могу отнести её ни к одной из названных мной крайностей. Видимо, я уже слишком стар, чтобы понять и верно оценить эту опасность. Похоже, что моё время уже прошло, и Раттанару нужен новый король. А чтобы поменялась власть – мне необходимо умереть. И где это произойдёт – не имеет никакого значения. У меня только одно на уме – подготовить для моего преемника всё, что в моих силах. Не забывай и о том, что мы можем спасти жизни остальных королей, вовремя явившись на Совет. Мы обязаны, как и предостеречь их, так и выяснить всё, что им известно. У меня нет выбора, Паджеро. Ни как у короля, ни как у человека.
       – Давай хоть увеличим отряд охраны. Мы же можем взять с собой триста солдат за счёт того, что не берём придворных.
       – И всем покажем, что боимся, а значит и знаем, что происходит. Нет, ограничимся обычными ста пятьюдесятью. Да и не к чему тащить с собой лишних людей в поездку, исход которой может оказаться и нашим концом. Я не хочу напрасных жертв – потом будет стыдно в том мире, куда доставит меня Поводырь.
       – Я буду с тобой до конца, отец, – Паджеро немного помедлил, – Какие будут ещё указания, Ваше Величество?
       – Мы, кажется, предусмотрели всё. Спасибо, капитан, вы свободны.
       Между книжными стеллажами, в своём закутке, сидела Магда, закусив правую руку, чтобы не закричать, не вмешаться, не выдать своего присутствия, и по лицу её текли слёзы, а по руке, пачкая белый халат, стекала в рукав кровь: у Магды не было возможности ни остановить самых близких ей людей, ни помочь им, ни защитить... Она могла только одно – не мешать, потому что была настоящей женой, матерью и королевой.
       Она не издала ни звука, не шевельнулась, пока библиотека не опустела, и только тогда побрела в свои покои, оставив на мозаичных плитах коридоров и лестниц дорожку из красных капель.

       5.

       Огаста вбежала в покои королевы. Она была счастлива и губы её слегка припухли после поцелуев Тахата.
       Магда стояла посреди комнаты безжизненной статуей, уставив глаза куда-то в пространство, и правый рукав белого халата был красным от крови, и кровь тоненькой струйкой текла из рукава на блестящие плашки паркета, образовав уже приличную лужу. Прокушенной руки видно не было – её скрывал длинный обшлаг рукава халата.
       Судя по луже крови, королева так стояла уже давно, и простояла бы ещё долго, не прибеги Огаста.
       Фрейлина повела покорную, безвольную королеву к глубокому креслу и усадила, подставив под раненую руку умывальный таз.
       Губы королевы шевельнулись, и Огаста скорее угадала, чем расслышала:
       –...они...едут...умирать...
       Сказанные безо всякого выражения, слова эти не вызвали у фрейлины никакой реакции – она была занята более важным делом: помочь королеве и не привлечь к этому ничьего внимания.
       Усадив Магду, она понеслась в казарму, за магом-лекарем Баямо. Потом, схватив первую попавшуюся тряпку, даже не разглядев, что это – платье, рубашка или халат, кинулась вытирать кровавые следы по коридорам и лестницам, ведущим в библиотеку.
       Следы трагедии (только – какой?) она затерла очень быстро, но к моменту своего возвращения к королеве, застала её уже в постели, спящей. Рядом с кроватью сидел усталый Баямо, нервно потирая руки после проведенного им излечения. Руки Магды были сложены на одеяла, и на них не видно было ни ранки, ни шрама: Баямо был хорошим лекарем и хорошим магом.
       – Не волнуйся, малышка, об этом никто не узнает, кроме капитана – ему я обязан доложить, – сказал он на вопросительный взгляд Огасты, – К отъезду Его Величества королева будет свежей и хорошо отдохнувшей. В остальном же я не властен.

       6.

       Приближалось время отъезда.
       По дворцу суетливо носились лакеи, укладывая вещи Фирсоффа в дорожные сундуки, впервые за много лет без руководства королевы. Им помогали Огаста и только что вернувшаяся дама Сальва.
       На каретном дворе готовили королевский санный возок и сани для пожитков солдат.
       Паджеро проверял вооружение уходящих с ним стражей – всё ли исправно, остры ли мечи, крепки ли ременные замки доспехов, прочна ли, не стоптана ли обувь. Потом долго и придирчиво осматривал коней, проверял подковы.
       Илорин крутился возле него, выслушивая последние наставления – его капитан оставлял вместо себя и передавал ему связь с Джаллоном:
       – Вы молоды, лейтенант, поэтому постарайтесь руководить, не задевая самолюбия Джаллона – он старый солдат и разного насмотрелся. Вы для него – ещё необученный щенок, извините за выражение, и он не станет церемониться с вами.
       – Вас же он слушался, господин капитан?
       – Я всегда был его командиром, Илорин, и других он не знает. Пойдём-ка, глянем, как укладывают сани.
       – Лейтенант Илорин! – позвал Фирсофф, войдя на каретный двор, – У меня к вам просьба: вот это письмо передайте Её Величеству, когда будете уверены в моей гибели. Если же всё обойдётся, и мы вернёмся из Аквиннара, отдадите его мне. И ещё, лейтенант, сделайте всё, что в ваших силах, чтобы королева не пострадала ни при каких обстоятельствах. Я надеюсь на вас, Илорин.

       7,

       – Господа министры и советники! Я не в праве требовать от вас поездки в Аквиннар, и, если кто-то желает, может остаться без ущерба для своей чести. Когда мы принимали решение на заседании Кабинета, мы исходили из недостаточной информации. Мы и сейчас не знаем всего, но уверенно можно сказать, что шансов вернуться почти нет.
       – Считаете ли Вы, Ваше Величество, что в сложившейся обстановке Совет Королей необходим?
       – Да, барон Инувик.
       – Считаете ли Вы необходимым Ваше присутствие на Совете?
       – Да, барон. Другие могут не знать то, что известно мне. И мне необходимо знать, что известно другим королям.
       – Я понимаю, что заседание этого Совета будет носить узкоспециальный характер, и такая наша делегация там не нужна. Как Вы думаете, Ваше Величество, следят ли за нами?
       – Вне всякого сомнения, советник Лонтир.
       – Мы здесь представляем обычный состав для поездок на Советы Королей. Изменения покажут нашим противникам, что мы обо всём догадались и приняли соответственные меры, – Лонтир с ужасом слышал свой собственный голос: « Что же я делаю?» и, между тем, продолжал, – Сейчас поздно уже менять состав делегации – мы можем сорвать предпринятые Его Величеством шаги по предотвращению мятежа. Ведь шаги предприняты, Ваше Величество?
       – Да, советник Лонтир.
       – Тогда я еду, – «зачем, зачем я это говорю?»
       – Советник Лонтир прав, Ваше Величество. Вашу руку, господин советник, – Демад был снова удивлён поступком Лонтира. Впрочем, как и все остальные.
       – Чему быть – того не миновать, Ваше Величество, – Тараз подвёл итог этого небольшого совещания, – Не будем нарушать планов врага, чтобы не нарушить своих.

       8.

       Магда встретила Паджеро в коридоре дворца:
       – У вас уже всё готово, господин капитан?
       – Да, Ваше Величество.
       – Что ж, желаю удачи, – она не удержалась, и потрепала покрытого шрамами солдата по голове, как делала это не раз давным-давно маленькому Паджеро, ероша его выгоревшие на солнце волосы.
       Капитан заглянул ей в глаза и увидел там нежность, любовь и – боль, и понял, что королева знает: она слышала их ночной с Фирсоффом разговор, сидя в своём закутке и кусая руку – Баямо доложил ему о ночном вызове – и теперь провожала обоих без надежды на их возвращение.
       – Спасибо, Ваше Величество, – капитан опустился на колено и поцеловал пострадавшую ночью руку – руку приёмной матери и королевы.
       Чем можно измерить мужество женщины, провожающей близких на смерть, и что можно сказать, столкнувшись с проявлением его?

       9.

       – Фирсофф, я буду молиться за вас всем богам Соргона.
       – И мы, и боги Соргона оценим это по достоинству. Я так и не спросил тебя, каковы итоги благотворительного сбора. Извини, закрутился.
       – Собрали почти две тысячи золотых. Этого хватит и на приют, и на школу при нём, и на многое другое: я ещё не определила.
       – Тогда готовься – приеду, обсудим.
       – Конечно, дорогой. Только возвращайся скорее.
       – Я только туда, поговорим пару дней – и обратно. Дней за двадцать обернусь.
       – Да-да, я знаю – подсчитала...
       Разговор получался фальшивым: всё сходит более-менее благополучно, когда притворяется один из собеседников, но если двое пытаются скрыть одно и то же – своё предполагаемое знание будущего, то даже самые искренние слова приобретают лживый оттенок. Магда не выдержала первой:
       – Ты знаешь, Фирсофф, мне кажется, что мы больше не увидимся, – она прижалась к мужу и горячая слеза сорвалась с блеклых от старости ресниц и побежала по щеке Фирсоффа вниз, за воротник.
       – Ну что ты, что ты, – у короля не хватило сил продолжать игру в недолгое расставание, – Все, может быть, обойдётся, Магда.
       Он поцеловал её как-то неловко, наскоро, и вышел на крыльцо.
       Все отъезжающие уже были на местах, и нетерпеливый жеребец под Паджеро пританцовывал, перебирая ногами – торопился в дорогу.
       Король оглянулся, садясь в возок с коронами на круглых боках, и помахал вышедшей на крыльцо королеве, потом сел и захлопнул дверцу.
       Длинная гусеница из всадников, санных возков и саней с припасами поползла из дворцовых ворот через замусоренную вчерашним балом площадь.
       На высоком крыльце в тридцать ступеней, прижавшись к резным дубовым дверям, вслед отъезжающим глядела печальная королева Магда.
       У одного из окон, выходящих на дворцовую площадь, стоял седой человек и смотрел на них же, и глаза его, хотя и покраснели от бессонной ночи, но оставались, по-прежнему, неприятно-водянистыми...