Мне около шестнадцати – то ли до, то ли сразу после... Помню, что тепло - весна, переходящая в лето, май – мой месяц.... Я валяюсь в своей «келье» с «топором» в боку, иначе не назовешь то, что называется почечной коликой. Мне знакома боль – школьный стоматолог, дважды – удаление аденоидов без всякого обезболивания, только с мамиными обещаниями теплохода, которые, как всегда, не сбываются, заменяясь порцией мороженого...
Нет, это совсем не то, я теряю сознание от боли, «скорая» вводит промедол..., забываюсь сном и просыпаюсь здоровой.
Сто лет уже, как промедол отменен – как опасный наркотик, но все эти баралгины потом никогда уже не могли снять быстро и надежно эту дикую боль, приходилось мучиться сутками с цистеналом, грелкой, горячей ванной и т.п. Но в больницу - никогда...
А тут на следующий день после первого приступа появляется друг семьи, нежно любимый мной уролог Яша Джигит, и произносит речь: « Значит так, девочка моя золотая, забудь навсегда о любимом сухом вине и переключайся на коньяк и водку... Плюс диета – ни соли, ни перца, ни прочего вкусно-остренького, забудь о любимых помидорах» - и т.д. и т.п...В рационе возникает минеральная вода «Нафтуся» карпатского происхождения и белый хлеб – по карточке, удостоверяющей мой недуг... Я, обожавшая всегда серо-черный хлеб, теперь получаю дефицитный, как оказалось, – белый... Кто бы знал?
Осень, сыро, промозгло. Мальчик мой приехал на выходные из Симферополя, он уже на втором курсе мединститута, а я все еще маюсь в школе - 11 класс... И уж давно позабыла о той перенесенной боли, ну от соленого и острого отвыкла, а так все, как всегда... После долгих шатаний в обнимку по улицам мы заходим с ним погреться в древний ресторан с потертыми бордовыми - бархат-плюш - скатертями на столах и при таких же шторах, денег у нас – ни фига,- по 50г массандровского портвейна( мальчик сухого не пьет, водку мы тоже еще не пьем, коньяк нам не по зубам) и по одной конфетке «Каракум» на закусь... И, особо не задерживаясь - согрелись и ладно, а весело нам всегда, выходим на улицу, и тут я хватаюсь за свой внезапно занывший бок, вспоминаю Яшу Джигита - о крепленом вине он не сказал, потому как знал, что не употребляю... И мальчик мой тут же перехватывает мою руку и своей большой нежной лапой зажимает мой бок вместе с почкой, чтоб не трепыхалась при ходьбе...И, отвлекая меня шуточками, от которых я снова смеюсь, несмотря на нарастающую боль, провожает домой, отдавая на пороге в руки испуганной мамы. О портвейне - ни слова, разумеется, не дураки же, вот тут-то я бы сразу забыла, что и где у меня болит...
В прошлом году мальчик мой закончил школу, 10-летку(ему повезло) и поступил в Симферопольский мединститут, - как подающий надежды спортсмен, но отнюдь не отличник, к тому же не вызывающий подозрений в национальной принадлежности, а мне еще предстоял школьный 11-тый класс,- как всегда, я попала в очередной «эксперимент», и - в первом эшелоне...На следующее лето и я должна была туда поступать...
Забегая вперед, сразу скажу, что по конкурсу не прошла. Никаких "связей"(хотя они и были) мама в ход не пустила, а учитывая мою любимую фамилию и явную неприязнь к физкультуре и спорту, никакого другого варианта и быть не могло. А то, что "связи" у мамы были, обнаружилось еще через год, когда я снова поступала в мединститут, но в другом городе, подальше от любимого мальчика...
Зато вместо института в то же лето я оказалась в Симферопольской больнице, в урологическом отделении.
Никакой колики у меня давно уже не было, но мама решила, что, поскольку я уже здесь, то почему-бы не обследовать меня и не узнать причину заболевания...
Я не знаю, насколько понятна может быть для обычного человека, тем более женщины, обстановка урологического отделения( мужчинам это ближе), но, пройдя пару раз по коридору навстречу несчастным старикам с привязанными у гульфика бутылочками, и окунувшись в специфическое амбре, меня взяла оторопь, если не сказать - паника...
На обед всем раздали цимес – кто не знает, - это восхитительное морковное пюре-гуляш, от которого в больничном исполнении тошнит больше, чем от боли и запахов.
Мест свободных не было, и меня поместили в процедурной – не на кровати, разумеется, а на жесткой койке специфических назначений...
Всю ночь под потолком светила пыточная лампа, а в течение дня из соседней процедурно-пыточной камеры раздавались вопли подвергаемых цистоскопии, которая на следующий день ожидала и меня...
К счастью, моя палата - процедурная находилась на первом, хоть и довольно высоком этаже.
Поздним вечером мой мальчик понял и принял мой план, высота окна его не смущала при росте 192см, и ранним утром следующего дня,- дня назначенной экзекуции, окно было распахнуто, и он снял меня с окна в чем была – в казенных халате, рубашке и тапочках...
Мама была потрясена таким своеволием, но – «поздно было пить боржоми», как говорят, ей пришлось извиняться, менять казенную одежду на мою собственную и оставить дальнейшие попытки диагностики моего заболевания навсегда.
Наверное понятно, что к чисто традиционной медицине( а другой тогда и не было) я к тому времени уже относилась достаточно настороженно,- за исключением необходимого хирургического вмешательства. И много позже лишь утвердилась в своем отношении к ней. Потому что личность врача играла на этой сцене главную роль, и только ей удавалось или нет затмить собой роль пациента с его набором врожденных и психологических проблем...
Потому в моей семье о медицине не говорили, я оставляла ее на работе, а каждую жалобу близких решала самыми простейшими житейскими способами, не пугая их и не подвергая необязательной тяжелой артиллерии и тасканию по специалистам без четкой необходимости...