Я проснулся от достаточно громкого вопля Андрея. Это кажется уже стало доброй традицией... Он по ночам сидя в интернете, находит там что-то невообразимое(обычно фотку Гришина с бабой) и орет на весь дом, чтобы я к нему подошел. У меня уже появились размышления насчет того, что бомжи в подъезде заранее узнают о концертах Гришина и переезжают в соседнии подъезды.
-Бля.... Андрей, что тебе надо- я посмотрел на часы- в пол четвертого утра, твою мать????
-У него концерт!!!!!! Перфаманс сцены. Новая песня.
-Андрей, умри до восьми утра!- сказал я и бухнулся на подушку.
Но друг не унимался.
-Только я на него хоть немного забил! И сново!
Я понял, что сегодня уже не усну.
-Андрей... Ты мог рассказать это с утра.- я кинул в Андрея подушку, но он удачно увернулся.
-Ну блииин... Извини. Тебя поцеловать, чтоб ты успокоился? Аль что похуже?
-Андрей ты трезв?- сказал я медленно просыпясь. Начинали понемногу вспоминатся вчерашние события.
Через полчаса я сидел на кравати Андрея и нервно курил.
-Ну чего у тебя случилось? Чего такой груженый?
-С Олегом посрались. Причем, кажись, окончательно.
***
- Черт... Я ведь даже никак не смогу тебе в этом помочь. В этом разберетесь только вы сами.
- Да конечно.
Руки, держащие извечную сигарету красных мальборо, нервно тряслись. Я уже понял, что сейчас ему далеко не до меня и уж тем более не до Гришина и очередной готической вечеринки в Арктике. Положил ладонь ему на колено, обтянутое светлой джинсой, и просто молча курил рядом. Какой забавно-ненормальной мне уже кажутся наши привязанности. Мысль развивать очень не хотелось, и я закинул ее куда подальше в чердак всех моих мыслей, идей, планов.
Глеб о чем-то сосредоточенно думал, закуривая уже кажется девятнадцатую по счету сигарету. Пепельница, нагло стыренная из какого-то клуба, явно не разделяла его чувств и грозилась переполниться пеплом. В то время как наша жизнь также грозилась. Грозилась переполниться гавном. Гавном, во главе которого, конечно, стояла эта ссора двух братьев. Что я мог сказать Олегу? "Поговори с ним, он страдает"? Да это будет также нелепо, как если бы я написал своей бывшей в Москву. Они должны разобраться в этом сами. Буду надеяться, что это будет скоро. А то - представляю замечательную картину переселения целого клана бомжей из нашего подъезда, так как в истерике мы с Глебом можем проломить даже ни в чем не повинные кирпичные стены...
- Как ты?
- Вроде жив. - на этих словах наша пепельница переполнилась окончательно.
***
Я взял пепелку и пошел к мусорке на кухне. Выбросив пепел я не пошел в комнату, а сел на табуретку. Руки опять тряслись. Уже почти две недели НИКАКИХ наркотиков... Просто организму нужно отдыхать. Эта гадость уже стала причиной стольких проблем и ссор. В частности- ссоры с Олегом.
Я просто ошалел от его фразы. "Когда я принмал вместе с тобой я думал ты просто развлекаешься. А ты, сука, превратился в самого простого наркомана". Я тогда начал с ним спорить, но знал- бесполезно. А сегодня днем он ушел к Вику. Я не знаю, увижу ли его когда-нибудь... А главное было больно. Ведь он сказал мне то, что я когда-то сказал Саше... А может это правда? Возможно я действительно просто наркош. Без индивидуальности, без своих мыслей. Я знаю, как на это гадко смотреть.
Я ведь уже так давно не писал, не придумывал музыку. Руки еще сильнее тряслись, начинало знобить. Я, как всегда закусил губу и почувствовал на языке солноватый вкус крови. Голова кружилась, комната буквально перевернулась перед глазами. Прастранство стало каким-то вязким.
Потом где-то далеко-шаги. И меня обнял за шею Андрей.
-Тебе плохо...
У меня перехватило дыхание. Я не мог ничего сказать.
-Д-дай пирацетам, пожалуйст- бормотал я.
***
Блин, родной, до чего же ты себя довел... Две желтые, словно значок радиации на плече моего осенне-зимнего пальто, таблетки, стакан воды и стучащие об него зубы. Уложил его на кровать, сел рядом. Поставил успокаивающие аккорды ЧиЖа в колонках. Судороги Глеба прекратились. И то хорошо. Я взял друга за руку и прикрыл глаза.
Виноват ли я? Своими трижды долбанутыми криками по ночам из-за какой-нибудь хрени. Виноват. И вина в том, что я так ору из-за человека, которого я не знаю - я знаю лишь чужую часть его...Ладно, только не о нем...
- Глеб, Глеб, ты только подавай признаки жизни, пожалуйста. - вырвалось у меня с какой-то безумной горечью.
Он судорожно закивал головой, прикрыл глаза.
Не до меня ему сейчас. Точно не до меня и моих самолично придуманных заморочек. Дело до этого - людям из интернета и товарищ - Тимуру, клубному ребенку, тем не менее, человеку, всегда говорящему мне правду и правильные вещи. Надо их с Глебом познакомить.
Тем временем, приятель немного отошел, попытался встать, но я быстро вернул его в горизонтальное положение.
- Лежи.
- Хорошо. - ответил он и сухо закашлялся. Я опять дал ему воды.
***
Губы жутко сохнут. Спасибо тебе, Андрей... Спасибо за все. За то, что терпишь меня- чертова наркошу... Спасибо за то, что ты есть! Лепнина на потолке плывет перед глазами. Почему все так? Почему я принимаю, Андрей пьет, Олег вобще ведет какой-то сумасшедший ненормальный образ жизни.
До концерта еще много-много времени. Спать не могу. Со сном вообще жуткие проблемы. А меня будят посреди ночи. Но все равно. Хоть кто-то есть рядом.
Страшно спать одному в комнате. Глюки какие-то. Тени изменяются. Этот страх еще с детства. А потом из-за всякой гадасти, которую я в себя пихал усилился. Андрей спит со мной в одной комнате-так не страшно. Он наверное жертвует из-за меня многим. Нормальной свободной жизнью. Тем, что он мог бы сейчас быть с каким нибудь парнем или девушкой, но сидит со мной и лечит мои отходняки.
-Андрей, я пойду на кухню, пожалуйсто- хочется быть одному. Не хочется, чтобы он волновался. Конечно, этого не избежать. Не хочу, чтобы он видил как меня размазывает.
Я быстро-быстро пошел на кухню. До сих пор немного трясет. Кроме Олега была еще одня причина. Моя самая любимая, самая родная "Агата"... Последний тур. И больше не будет "Агаты"... Не будет ничего...Как я буду жить? Олег, "Агата"...
Я чуть ли не сгрызал сигарету. Как не хочется жить. В ****утом, несовершенном мире.
***
19 сентября.
Я нервно постукивал отросшими за долгое время отдыха от инструмента ногтями по серебристому мобильному телефону. Заезжал домой - к матери, брал оставшиеся дома готиШные наряды, наводил инфернальность. Впервые вырядился абсолютнейшим андрогином - длинная немецкая юбка с грудой железа на ней сделала свое дело. Плюс еще извечная багровая роза в пальцах. Короче говоря, люди были "слегка" в шоке от парня с подведенными черным глазами, на платформе около десяти сантиметров, в длиннющей юбке и весьма обтягивающей блузе. Шмоточник я, однако. Ждал Глеба. Конечно, понимал, ему сейчас плохо, но он обещал придти. Кроме того, ему сейчас надо в какое-нибудь место типа Арктики. Для профилактики. Знал, что выпьем сегодня много - отец пожертвовал денег в кассу и Маша со сладким выражением лица дала мне достаточно крупную сумму чтобы "Андрейчик покушал".
Кстати о Маше. Сия дама стояла рядом и все приговаривала - "Да поехали, поехали, нафиг его, встретимся в клубе, ты ведь хочешь увидеть Гришина, да?!". Любит она меня шантажировать Гришиным, ох, как любит. Знает, как сыграть, если что, на моих чувствах самый эмоциональный реквием. И вот, в самый последний момент, когда я уже был на грани согласиться и принять из немного вспотевшей ручки Маши с ядовитым маникюром жетон на метро, я увидел знакомую фигуру в черном плаще и в надвинутой на глаза черной шляпе. Возопив "Слава Аллаху!", я кинулся навстречу товарищу. Маша скривила вишневые губы в презрительной гримасе; я сурово посмотрел на нее и она недовольно натянула на лицо маску безразличия.
- Ну что пошли? - кажется, меня единственного в этой компании волновал на этом концерте вокалист Тени Дождя, остальных волновал, собственно, я. Мне это льстило и напрягало одновременно. Вспоминались вечера наедине с Бетховеном, воспоминания о друзьях, далеких, на этом фоне грядущее пьянство - казалось оправданным, жуткие дни на исторической родине, эх...
...Мы - Черная Троица - тряслись в вагоне метро, уже пересели с одной ветки на другую, меня трясло от ожидания, мне казалось, что мы опаздываем, нервы были ни к черту. Сразу же как мы вылетели из подземки, вручил Глебу деньги на сигареты - ему и себе. Он, зная стандартный набор, вернулся через несколько минут, и мы направились к клубу. Восточный ветер, прямо из песни Ксайли, теребил наши и без того взлохмаченные распущенные волосы, по-осеннему тревожный холод кусал пальцы, держащие зажженые сигареты... Небо было бесцветно-серым.
***
Осень. Чертова погода. Ветер в лицо, наровит сдуть шляпу. Сейчас, не нервничай- сейчас прийдем. Уже вижу "Арктику". Не люблю ее. Сборище готелок, лесбиянок и пидоров. Ой... Главное не говорить это Андрею. Особенно когда он в таком... Эротичном, кхе, наряде. Господи- накрашеный Андрей- вообще странное зрелище. Из меня андрагин некудышный. Не те повадки, не то лицо. Ну парень я... Ярковыраженый. Последнее время из меня даже не торчат все кости. Две недели не принимаю- вроде даже немного ем. Когда есть что...
Наконец мы вошли в злополучное заведение. В коридоре стаяло какое-то готье. Вспомнив об охране я быстро переложил баночку с "Пирацетамом" в карман. Не надо охране ее видить.Они ведь идиоты- рюкзак проверят, а корманы даже не ощупают.
Я выложил за концерт свои предпоследнии деньги(послелнии пойдут на выпивку).
Наконец мы оказались в зале. Андрей, вошедший раньше меня тут же вскричал. "Тут темно, где Гришин?".
Войдя мы посадили Машу, а сами уже собрались идти к бару.
-Господи- пробормотал Андрей.
И я посмотрел туда же, куда он. И увидил то, что и ожидал: среди тусклого ультрофиолетового света, смеха и толпы народа Гришин.
-Ладно, пошли к бару. Он нас не заметит- ободрил я друга. Главное правило- если мне плохо, не надо показывать это людям. Чужим- чтобы не лезли, друзьям- чтобы им тоже не стало плохо.
За секунду до того, как мы оказались у бара у него, чуть ли не из под земли возник этот хренов "музыкант".
-Здравствуйте-как всегда вежливо и холодно сказал я.
-Здравствуйте-он толи улыбнуося, толи хмыкнул.
Андрей подошел, поцеловал его в лоб. Я уже предвкушал как Маша делает харакири от ревности где-то за столиком.
Заказали шампанское. С него меня унесет быстро. Тем более алкоголь после наркотиков берет моментально...
Когда мы вернлись за столик лицо у Маши было такое словно ей только что как минимум плюнули в жирно накрашеный черным карандашом глаз.
***
- Машик, что такое? - осторожно спросил я, садясь рядом и делая глоток шампанского в новом ужасающем стакане - раньше бокалы для шампанского здесь были другие, очень красивые, пару раз даже было искушение стырить их, но совесть просыпалась и стучала в черепную коробку тяжелыми гавнодавами.
- Да ничего. - я предполагал что она ответит со злостью, с неким присущим обычно раздраженным кошкам шипением, но в голосе девушки явственно слышалась меланхолия. В какой-то определенный момент мне даже стало жалко ее и я погладил обнаженное бледное плечо Маши.
Сделал я это, наверное, зря, потому что дама незамедлительно решила повиснуть на мне. Я лихорадочно глушил шампанское, Глеб не отставал. Маша достала из недр своей сумочки шоколад, принялась его показательно поглощать и пытаться покормить им меня. Я с несчастным выражением лица посмотрел на товарища. Он все понял. Вдруг я увидел знакомую шевелюру в зале. Я быстро встал с удобного диванчика и, не забыв шампанское и ухватив Глеба за рукав, понесся - к приятелю.
- Тимур! - крикнул я в толпу разных готичных мужиков. Подошел к нему вплотную. Юноша радостно улыбнулся.
- Ааанти! Привет, привет! - повернул голову к Глебу и слегка сощурил густо накрашенные глаза, вспоминая.
- Я - Глеб. - представился друг и протянул готу руку, тот пожал ее.
- Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. - выпалил я, наклоняясь к его уху среди занавеса пышных вьющихся темных волос.
- Ты тут из-за Гришина? - с внезапной серьезностью посмотрел на меня Тимур.
По моему тяжелому вздоху, он понял, что ответ - утвердительный; хмыкнул, тоже вздохнул, затеребил края рукава светлого пиджака.
- Он не стоит тебя. - с горечью сказал приятель, потягивая сквозь соломинку Рэд Дэвил.
Я упорно рассматривал носки своих ботинок. Стыдно было. Перед Глебом, перед Тимуром. Хотя они уже привыкли, наверное... Бросил быстрый взгляд на Машу. Девочка сидела мрачнее тучи и пила холодный чай, закусывая шоколадкой. Звучал Роман Рэйн. Эх. За что же - за_что - она меня так полюбила? Заставляет чувствовать меня виноватым перед ней. Познакомились мы с ней вообще при слишком забавных обстоятельствах. А теперь - вот так. Жизнь. Штука стрёмная. А сейчас еще и грузилово Глеба из-за Олега. Да еще и грядущее мое - из-за этого музыканта. Будем надеятся, что растворим печаль в бликах отражающихся в стаканах с крепчайшим алкоголем.
Я решительно пошел вместе с Глебом к бару и сказал, что намерен взять по зеленому яду.
***
Я, словно маньяк наблюдал за тем, как симпотичная барменша поджигает мой "яд". Сразу вспоминаю Олега. Он так любит абсент. Это от него мы с Андреем аучились нсзывать его "зеленым ядом". Я втягиваю горькую дым этого напитка через трубочку. Закашлился. Не мой напиток. Слишком горький, слишком ярикий и травяной. Потом Андрей провозгласил "За жизнь, до дна". И я выпил все не очень то и большое содержимое стакана. Тут же понял, что это было явно зря. Да, давно я не пил хорошего абсента. Дыхание перехватило. Мы тут ж побежали за столик и выхватив у Маши чай, выпили чуть ли ни пол бутылки.
Я схватил со столика и сигареты и мы пошли блуждать по залу.
-А пошли в Тортугу?-сказл Андрей, пытаясь улыбатся- не хочу видить физиономию Маши.
-Ну пошли, меня ее мордачка тоже не радует. - И мы короткими перебежками двинули в бар, так, чтобы не заметила Маша.
Спустились по ненавистной мне страшной лестнице вниз. Всегда думал, что с нее упаду. В Тортуге, в отличии от основного зала, играло "наше радио" и играло, что радует, достаточно тихо.
Как только мы сели в угол, Андрей обнял меня и положил руку на колено.
-Эх, да не парься! Помиритесь.
-Нет, это кажется финишь.-проборматал я- Все когда-нибудь кончается.
Стало больно от собственной фразы. Ведь когда нибудь мы с Андреем выбирем разные пути... Правдо в это не верится. Мы стали единым целым. Он прирос ко мне. Из моего детства, когда я только начал менятся. Это как если бы у меня всю жизнь приживался имплонтант, а потом у меня его выдрали. Только я боюсь одного- с нашим образом жизни можно просто умереть. Вот его смерти я определенно не переживу. Даже не хочу думать. А Олег- он столько принимает и пьет. Он играет со смертью в очень опасную игру, и я боюсь, что проигравшим в ней окажется именно он.
***
Наверху, в Арктике, выступал достаточно странный субъект в женском платье и рычал в микрофон так, что эхо этого рыка доносилась даже до умиротворенной Тортуги. Я ждал Музыканта, он выступал в двадцать минут седьмого, вторым. Я заметил, что Тимур тоже здесь, еще и с каким-то весьма знакомым мне молодым человеком; и мы с Глебом решительно присели за столик к ним.
Расслабляющие разговорчики перенедоготов - каковыми я считал хотя бы себя и Азазеля с Тимуром точно - ни о чем - приятность в любом случае. На почве этого, мягких комплиментов Тимы и легкой нетрезвости, я решил угостить выше упомянутого. Предпочел он Рэд Дэвил. Я протянул ему холодную банку багрово-красного сладковатого напитка и мы вернулись за столик - обсуждать, все, сразу, сумбурно и с насмешкой.
Оставалось около получаса - и я рад был провести это время здесь, в такой компании, с таким разговором - а не с Машей. Последнее время она начала все больше, дольше и сильнее расстраиваться из-за меня. Не хочу сказать, что люблю ее, но жалко мне ее точно. Зачем - зачем она так унижается ради меня? Не видит, что ли? Не чувствует? Больше всего меня, конечно, раздражает в ней то, что она любит меня тихонечко скрыто шантажировать. Гришиным, Сашей, Глебом, всеми. Интересно было иногда о чем она думает. Интересно было бы узнать ее мысли...
Разговаривали о Фрути Лупсе, о творчестве, о личностях и прочем. Тем было много, скованности в общении никакой, это меня безумно радовало. Кроме того, здесь практически никого, кроме нас четверых, не было и все это складывалось в замечательнейшую атмосферу. У Тимы, оказывается, появилась девушка и скоро должна придти; я с небольшим предвкушением ждал этого. Бывшая его возлюбленная была очень меланхоличной дамой, разделяющей мою участь "безумно влюбленного в Дмитрия Гришина фОната". Баловалась слабыми наркотиками, резала руки, а потом - нашла себе, как оказалось в разговоре с товарищем, мужчину, счастлива, живет, радуется будням. Легко справилась с этим. А вот я... До сих пор - страдаю фигней. Правда, у возлюбленной этой - так называемая "гришиномания" аля влюбленность в Маску Саморазрушения была недолго. От силы месяца два-три. Я однако держусь дольше. Стрём.
Знаю ведь, что люблю (точнее, думаю, что люблю) Маску, Маску Саморазрушения или чего либо еще, всего_лишь маску, не человека, но это все равно меня не убеждает. Никто из друзей не может убедить и никакая моя личность из многих голосов в моей голове не может. Остается ждать. Всему свое время.
Я посмотрел на экран мобильного телефона. Смс от Маши "Нахрена я тебе нужна?", которую я решил проигнорировать, и время - 18:13. Сказал, пошли, скоро Тень Дождя.
Мы встали с деревянных стульев и направились к лестнице наверх. Танцпол Арктики уже встречал нас - псевдо Северным Сиянием - яркими малиновыми, зелеными и желтыми смазанными пятнами огней-прожекторов.
***
Я взял еще шампанского. Может будет хоть немного получше. Знаю, что будет с Андреем. Не хочу видить как он унижается. Дарит розу этому парню, чуть ли не рыдая у сцены. Он его не любит, даже признает, что его стиль исполнения-не ахти. И все же ходит на концерты. После того, как послал нас, после того, как я дал этому "музыканту" по морде.
Да он извинился перед Андреем. Да, Андрей- неплохой пиар для него: розы, слезы. В стиле. Только вот сам Андрей не понимает этого. А может просто не хочет понимать.
Раздались первые акорды.
-Постой со мной-прошептал Андрей.
Эх, куда ж я денусь... Прийдется.
Через несколько минут начало зверски перекрывать. Голова опять кружатся, бешено трясутся руки, страшно, ноги не держут. Андрей дал мне руку. Я в нее бешено вцепился мертвой хваткой. Теперь нет никого. Андрей-последняя поддержка, моя последняя надежда не провалится в вязкую черноту. Знаю-не хорошо мешать ему смотреть выступление, но иначе никак.
На какой-то из песен он уткнулся носом в сцену. Кажется, сейчас заплачет.
***
Теплые пальцы друга в моей ладони. Какие-то тихие разговоры - его и Тимура - за моей согнувшейся, содрогающейся в сдавленных рыданиях спиной. На этом выступлении - я как-то не выдержал окончательно, раньше, обычно - слезинка во время последней песни и все, а вот сейчас - по-настоящему, сильно, захлестнуло волной придуманного и ставшего практически реальным горя. Я даже боялся представить как я сейчас выгляжу со стороны - когда я делал это, уже вечером, пытаясь заснуть, после тех, прошедших концертов, меня воротило от самого себя. Лохматый парень с размазавшейся от слез косметикой, с расширенными зрачками и трясущимися руками. Я не ощущал ничего, кроме тепла руки Глеба и разлетающихся порхающими бабочками и сигаретным дымом по залу слов его песни. Кто-то сунул мне зажженную сигарету между сухих губ, подождал, пока я затянусь и выпущу дым, и убрал сигарету. Спасибо. Был не в силах что-то сказать, хоть подумал.
А вот и новая песня. В каких-то моментах там - по тексту - явственно читалось мое отношение к нему. Я пришел... отдать тебе все... не прошу ничего взамен... Отдал бы я ему свое тело? Отдал бы. Ту странную, побитую, субстанцию, кажется, называется сердцем. Наверное... Не знаю точно. Ничего не знаю точно. Ничего не вижу. Кроме его скул, блеска глаз в темноте и шелка смоляных волос. Кроме клубящегося табачного дыма и сидящего на ступеньках лестницы ведущей на сцену Глеба, которому, судя по всему, плохо. Прости, друг. Прости, пожалуйста. Меня словно бы сковало. Я не мог пошевелиться. ...завтра в планах нас - нет... Да. Нас - нету. Ты - любишь женщин. Девушек. Девочек. Других. Не тех, кто проникает беспомощным эмбрионом в миры твоих песен. Не тех, кто может утешить тебя личными сообщениями в интернете, если у тебя проблемы на работе или с организаторами какой-либо третьесортной вечеринки в очередном клубе. Не тех, кто видит чужую часть тебя. Конечно, за эти полгода я стал меньше вслушиваться в эту частичку, но живое выступление... Оно теперь пронзает насквозь иглами - ладони, ноги, глаза и грудь. Мягко очерченные черты лица, выхваченные кусками из тьмы столбами света - малинового, зеленого и ослепительно-белого - и вспышками фотоаппаратов. Ты так рядом со мной - сидишь на согнутых коленях - и исповедуешь свою ложь - нам всем в лица. Обматывая провод вокруг судорожно дергающихся длинных пальцев, на одном из которых - то самое кольцо из титана, которое холодной вспышкой соприкасалось с моими пальцами.
Розы. Небо. Чье это Небо... Той, что придет за тишиной. Это - Она. Хочешь, я стану Ею? На пару секунд, те пару секунд, когда ты берешь из моих рук цветок, благодаря бесчисленности которых на каждом концерте у тебя дома скоро уже будет гербарий... Пульс. Аккорды на высочайших октавах фортепиано. Пульс. Поцелуй ладони, твои приподнятые уголки тонких губ - багрового изгиба и черного пирсинга-шипа под ним. Долго прижимал к губам ладонь. Долго. Второй рукой - накрыл его ладонь снизу - переплетение пальцев. Передал ему розу. Зачем? Уже не знаю. _кажется, люблю_
***
Тимур подошел, начал гладить Андрея по плечу.
-Ненавижу эту суку на сцене-прошипел я Тимуру. Потом сполз обратно на лестнецу
Бешено трясутся руки. Музыка жутко давит на головуу. Как только Андрей опустил руку я судорожно схватился за нее. Сколько еще песен. А слышу... Это-последняя. Надо держаться. Мне не позволено быть слабым. Ведь сейчас кроме меня Андрею никто не поможет.
-Спасибо- ну наконец то- новая песня.
Бля... когда же закончится. Я сейчас свалюсь с этой чертовой лесницы. Опять закусываю и так много раз прокушеную губу. Черт... Где же этот хренов "Пирацетам". Маленький таблеточки, который слишком часто нужны. Мне плохо на каждом втором концерте, страшно ездить в метро. Чертов урод... Сам довел себя, а теперь жалуюсь. Правдо жалуюсь тоже сам себе. Еще не хватало Андрея грузить.
Как только этот урод ушел со сцены, я потащил Андрея в тартугу. опять так, чтобы не заметила Маша. Но эта особо перехватила нас по дороге.
-Ну Андрей... Пошли к нас-заныла она
Я не выдержал: сказалось все-алкоголь, нервы, Гришин.
-Да пошла ты- кинул я ей и быстро утащил Андрея за руку.
***
Мы сидели перед входом в клуб на лестнице и курили. Сигаретный дым огромными, серыми, давящими клубившимися громадами с любопытством маленького ребенка ощупывал наши пальцы и губы, проникал в ноздри щекочущими ощущениями, в глаза - колкими. Так мы, наверное, просидели бы еще очень-очень долго, пока я наконец не спросил:
- Куда двинемся, м?
- Да не знаю... - голос у друга был достаточно печальный, чтобы потакать сейчас любым его безумным просьбам. - Пойдем на кладбище...
- Ну что ж, пошли... - ответил я и мы одновременно встали с лестницы.
Не прошли мы и пяти шагов, как мой телефон вновь завибрировал, безумной космической мелодией Flesh & Space.
- Это Маша... - пробормотал я, глядя на экран мобильника. Глеб лишь как-то горестно взвыл в ответ.
- Да? - пробормотал я в мобильник. - Чего такое?
- Ты меня покинул... - горестно провыла Маша в телефон. - Как ты мог?!
- Ну, Госпадяяя, Машенька, - на автомате начал я успокаивать девушку, которая была на грани пьяной истерики. - Ты ж мне нужна всегда...
Если бы была рядом стенка, Глеб бы точно бился об нее головой.
- Что случилось, родная?
- Просто хочу тебя видеть. - вякнула Маша, заглушая даже звуки мяталла на заднем плане.
- Выходи на улицу, мы тебя ждем. - обреченно сказал я и положил трубку.
Глеб закурил в раз сто двадцатый за день.
***
Затрахало все, осто****ило! Ну почему, черт возьми, Андрей такой жаластливый??? Нет, чтоб послать ее, он еще и говорит ей чуть ли ни что ее любит.
-Андрей, я пойду наверное... Не хочу эту дуру видить. Я на нее наору. Тебе, бля, этого хочется?
-Нет... Точнее... Блин, оставайся...- прохныкал Андрей- ну я же волнуюсь...
-Я сам доберусь. Нервы не к черту. Домой приедшь чуть позже меня.- пробормотал я
-Блин, Глебко, тебя ж нельзя так отпускать.
-Можно, можно. Не за меня волнуйся. Лучше за себя понервничай...-и я шатаясь пошел в сторону метро.
Глеб схватил меня за болтающийся рукав.
-Блин... Ну вместе пойдем.
-НА *** ВСЕ ЭТО!- крикнул я.
И тут появилась, как из под земли Маша.
-Бляяя...-пробормотал я.
Мы все дружно поползли к метро. Андрей сильно сжал мою руку.
***
Осенний ветер кусал нас за губы. Земля под ногами изредка норовила уплыть из-под них, но в самый последний последний момент я ловил реальность за ее черный саван и тащил обратно, к себе, к Глебу и Маше, к все удаляющимся клубу и Гришину, каким-то бессмысленно самопридуманным проблемам, к все приближающемуся метро.
Маша несла какой-то бред под ухом, он служил великолепным звуковым фоном моим мыслям которых я сейчас не понимал сам, беспорядочными узорами рассыпавшихся по полу бусин звеневших в моей голове. Глеб - все те же воспоминания о теплых, почти горячих пальцах, на этот раз сжимавших - сигарету, на этот раз - далеких эмоционально, на этот раз - глаза не в обрамлении клубящегося дыма, я думал - о его зрачках, в которых каждый вечер безумного выступления одновременно моей ненавидимой и любимой группы разыгрывался Апокалипсис. Взрывался яркими красками, разливался дождями по запястьям, кроваво-приятными, да здравствует мазохизм. Выливался из зрачков на асфальт полупьяным безумием, черным, красным, белым, цветами флага СС-овцев, горячящим сердце искушением.
Маша начинала уже теребить рукава моего плаща - это означало, что я, видимо, должен пообщаться с ней.
***
Посравшись по дороге с Машей и чуть не наорав на нее, я наконец вышел из метро. За мной на воздух вывалился Андрей. Я достал сигарету и только заметил, что это третья пачка за день. Все равно. Здоровье и так давно проебано.
До дома мы шли почти молча и слушали в андреевском плеере ЧиЖа. Моя жизнь все больше спутавалась в клубок, и с каждым днем на этот клубок наматывалося все больше ниточек. И на этот раз я должен разобраться сам. Андрей постоянно спрашивает может ли чем нибудь помочь... Если бы, друг. Ты единственный у кого я могу просить о помощи. Но мне легче натянуть моя любимою каменно-непроницаемую маску. Я давно не маленький. Я взрослый парень и должен уметь справлятся со своими проблемами. И нечего грузить ими дорогих мне людей. У каждого своих по горло.
Оказавшись дома я сразу же сел на кровать, а Андрей ушел куда-то на кухню. Вдруг на меня нахлынуло все, что происходило за последнее время. Я пытался выгнать эти чертовы мысли, но по лицу уже крупными гадко-солеными каплями текли слезы. Я баба, я слабый и безвольный человек.
-Есть будешь?-раздался голос Андрея из кухни.
-нет- ответил я, попытавшись сделать беззаботный голос.
Тут же в коридоре послышались шаги. Черт.. Андрей это увидит. Ужас. Я слобак, просто гадкая жижа.
***
Я потащил небольшую тарелку с картошкой фри и кетчупом в комнату. Войдя, я увидел Глеба, сидящего на кровати, судорожно сжавшего руки на коленях. Волосы занавешивали его лицо. Из-под этого занавеса раздавалось прерывистое дыхание.
- Друг. - я отставил тарелку на пол и подполз к нему и попробовал заглянуть в лицо; он отвернулся и, закрыв лицо ладонями, он упал на подушку.
- Родной, - я оставил попытку заглянуть в лицо и просто взял его руку в свою. Потом прижал ее к своей щеке. - Мы добьемся того, что все станет, как надо. Обязательно. Слышишь? Обязательно.
Убеждал в этом я себя и товарища.
Дыхание вроде стало более менее равномерным. Я говорил; о цветах, садах и ярких, ясных глазах детей; о небе и погибших на войне; о Ветре, Солнце и Луне; о том, что мы обязательно переживем эту Зиму и что когда-нибудь люди научатся ходить по воде. Одновременно с этим мне звенела в уши тишина - серебряными колокольчиками. На самом деле - я молчал, но я знал - тот, до кого я пытался это все донести - слышал.
В конце концов он практически незаметно вытер глаза рукавами и поднял с пола тарелку с картошкой.
***
Я пытался судорожно запихать в рот картошку. Только пусть Андрей думает, что все нормально. Мне не позволительно проявлять слабость. Я плакал последний раз, когда умер отец. Все. С тех пор я понял, что все только в моих руках, и нельзя ослоблять хватку рук или вовсе их разжимать. "Надо быть сильным! Иначе зачем тебе быть?". Эта цитата помагала всю жизнь поможет и сейчас. Но черт побери, как я устал. От борьбы с этим миром, от неависти окружающих, от ссор, от наркотиков, от самого себя... У меня нет будующего. Его нет ни у одного из обитателей нашей старой квартиры на Восстания.
Андрей-художник, я-поэт. И толку??? Сколько этих тварцов по городу? Их миллионы. А выше третьесортной выставки и клуба "Арктика" пробираются еденицы. И все, абсолютно все считают, что они талантлвы безмерно.
В горле опять чертов ком- от бессилия, от того, что я бъюсь, как рыба об лед. Задыхаюсь от собственных эмоций, которые так долго убивал.
Я взял пачку сигарет и пошел на кухню. Недоплакал. Черт, надо было меньше пить. Не хочу быть слабым. Ненавижу быть размазней. Еще в школе, когда меня били, я пообещал, что никогда не поддамся на правакации и не покажу им себя. Не покажу слабость.
А теперь... Господи, что со мной сделала чертова жизнь? Что я сам собой сделал? Меня самого тошнит. Я жалок, жалок до безумия. Добивать таких надо, или игнорировать, но не помогать им точно.
***
Я понял что сейчас лучше оставить Глеба одного. Наедине с самим собой. А я - я продолжал убеждать себя в светлом будущем, что "все будет хорошо", что мы добьемся того, чего хотим. Я говорил самому себе во снах, что мы будем жить - что бы нам не мешало, чего бы нам этого не стоило. Смотрел на хмурящееся темнеющее Небо и видел в нем каких-то своих придуманных богов. Чертов язычник-атеист.
Стой. Стой, мой Ангел. И жди меня.
Забавно, что в такие моменты я могу думать о чем-то духовном, но, наверное, как раз это и придает мне веры и сил. Мне хотелось плакать от счастья и смеяться от горя, смешивать людские чувства в сумасшедше-ярко-приторный коктейль горечи Жизни. Именно мы - обитатели старой квартиры на Восстания - пьем горькое вино одиночества до дна и сушащий глотку травянистый абсент любви - залпом. Бежать от себя, ловить, открываться - зашивать раны на груди друг другу. Рассматривать Апокалипсис в чужих зрачках и разбивать зеркала вдребезги.
День за днем - ждать последнего Восхода нашего Черного Солнца, разлетаться пылинками по всей Земле, растворяться в звенящей вибрирующей тишине. День за днем - не жить, а доживать.
Это даже красиво со стороны.
Моя философия - пуста, но красива.
Я жду расстрела итак уже давно умерших поэтов. Сейчас никто, кроме нас, не верит снам. Странно. Иногда я хотел проповедовать все это на улицах - калекой, слепым пророком, безумцем.
Сигаретный дым растилался плотной завесой по комнате, а среди темных туч Неба отражалась Вера Каждого - звездочки, для каждого человека - лично его, лично своя. Нашли ли мы с Глебом свои или все также беспорядочно рыщем меж туч?
***
Когда я наконец совладал с собой, умылся от слез и зашел в комнату, Андрей уже спал, что-то бормоча во сне. Я же еще долго не мог уснуть, ведь как бы я не гнал мысли, эти чертовки по прежнему лезли в голову. Я просидел за ноутом до пяти утра, и даже вроде написал что-то.
Как жаль, что нельзя вернуть все назад. Когда в жизни не было наркотиков, секса и алкоголя, когда в прозе была детская наивность, в душе- любовь, а в стихах-надежда. Мы уже "проебались". Целеком. Все свою жизнь, все чувства, а сейчас все что осталось- руины того города, который разрушен. Жителям не "снится весна". Им не снится совсем ничего. Они мертвы. А мы продолжаем пытаться собрать руины в единое целое. Собрать новый город из пепла. Но пепел лишь сыпется сквозь пальцы.
Наши души обожгло пока города горели. И мы просто загнаные в угол, маленькие и зашуганые звери. Мы рычим, харкая кровью, скалимся, но ничего не можем сделать. Ведь нас совсем мало, а их миллионы.