Школа прошла в тумане, почти – смоге, как хроническое неизбежное зло,
сливаясь с сумраком поздней осени-зимы, вызывая отчаянный безнадежный протест
в яркие теплые недели сентября-октября и начиная с апреля...
Несоответствие виноградно - дынно –арбузной яркой осени с теплым еще морем
и – через зиму, – одуряющего вида бело-кружевного цветущего миндаля, розоватого абрикоса, пронизывающего, заполняющего тебя аромата акации, синевы неба, блеска еще и уже близкого солнца, - с коричневым форменным платьем и черным фартуком, мрачно оживленными белым кружевным воротничком, такими же манжетами и красным галстуком, портфелем, и гнусностью классного заточения, - было чудовищным.
И вызывало не протест даже, но полное отсутствие присутствия – настоящее раздвоение личности...
Я тихо и безнадежно ненавидела школьную форму, потом – октябрятский( или как его) значок на ней, потом – красный галстук... Какой стыд, отвращение, отстраненность чувствовала я на всех этих плац-парадах с клятвами, знаменем, повязыванием очередной удавки на шею...Помню, как пыталась открывать рот, имитируя участие
в громогласном хоровом произношении - пропевах клятв и гимнов, не зная слов( не желая их учить), погибая от неловкости и стыда... Внутри отчаянно билось сопротивление фальши, детское диссиденство рвалось наружу и с трудом заталкивалось внутрь... Избежать всего этого ужаса было невозможно, к тому же его надо было скрывать. И впервые тогда я почувствовала, что такое – мУка...
И как, оказалось, надолго въелось в меня это слово...
Мне было уже под сорок, когда я случайно задумалась, отчего проезжающие среди московского транспорта контейнеры с надписью на боках « Мука», всегда прочитывались мУкой, о мукЕ и мысли не возникало, и недоумение – почему же мУка-то? Господи, да это просто мука!... И если бы это был один раз, нет всегда – сначала мУка, потом – мука...
И все-таки какие-то светлые лучи от школы остались...Нет, не ученики,- учителя.
Первая – учительница начальных классов, полновато-крупная, с густым пучком седых волос на затылке, спокойным с виду гладким лицом, светлыми строгими глазами...
Абсолютная справедливость. И никакой мелочной суеты. Аристократка, - с еле заметной брезгливостью и глубоко скрытой приязнью. Никаких видимых любимчиков.
Ее побаивались, а я, отнюдь не будучи отличницей – так, хорошистка, чтоб не позорить родителей, ее и побаивалась и любила, чем-то она меня привлекала, не хотелось позориться и перед ней тоже...То, что она меня отличала, выяснилось при расставании, когда предстояло переходить в пятый класс, уже с разными учителями по разным предметам... Неожиданно она пригласила меня к себе в гости на чай. Непривычно было видеть ее в домашней обстановке, я робела, мне и в голову не приходило, что могу быть единственной из класса, кого можно позвать к себе в гости – попрощаться... Она подарила мне на память прекрасное издание Карло Гоцци.
(И я открыла для себя пьесы – «Король – олень», «Любовь к трем апельсинам»...)
Это был потрясающий подарок...
Ушла я благодарно-ошарашенная, слабо веря в то, что произошло, неизбалованная особым вниманием и высокой оценкой, не считая, что заслужила такое отношение...
С тех пор меня никогда не пугали пьесы, мне понравилось их читать, я их обожала...К.Гоцци, Гольдони, Лопе ле Вега, Мольер, Бомарше, Нушич, Б.Шоу, Пристли, даже Агата Кристи и многие многие др....
Гр.Горин и В.Шендерович – последние... Вы не читали «Вечерний выезд общества слепых» В.Шендеровича? Для меня это – потрясение.
Знаю, что многие не любят и не умеют читать пьесы. Мне их жаль.
Интрига, острота живой речи и ремарок, полускрытый подтекст , - насколько это динамичнее всех переживательно - пережевательных бытописаний романа...
Конечно, не всех и не все. Но разве бывают окончательные резюме в чем бы то ни было – в жизни, в литературе? Видимо, поэтому мне так нравится многоточие...
Точка – это ограничение и самоограничение. Для нее тоже есть место, но не всегда.
Последним моим классным руководителем и учителем математики в одном лице был Федор Александрович Бартенев.
После начальных 4 классов, когда в моей школе в обязательном порядке предполагалось введение украинского языка,- издавна русскоязычный Крым присоединился волею судеб( или кого хотите, причины тут были не так просты, как думают) к Украине, я перешла в другую школу, подальше от дома и от языка, к которому относилась с ярко выраженным предубеждением, тем более услышав жуткие перлы из перевода оперного «Евгения Онегина» - ария Ленского – «...паду лы я, дрючком пропэртый?» Было это на самом деле или не было, не знаю, но то, что такое навсегда может отпугнуть любого человека, наполненного любовью к Пушкину, неоспоримо...
Сначала я перешла в школу №3, кое-что оттуда – как-нибудь потом, но последние - 8 - 11 классы прошли у меня в школе №10, нынче – гимназии им. Сельвинского.
Сейчас ул. Школьная, на которой визави располагались обе эти мои школы, переименована в ул. Бартенева,- моего бывшего классного руководителя.
Федя, как мы его звали, был высок, костист, худощав, суров, лицо его было четко и остро вылеплено, как и характер – честный, бескомпромиссный, и отражало всю гамму чувств без избытка слов. Прекрасный психолог, он чувствовал ложь и подлянки мгновенно, реагировал быстро, но своеобразно,- он переставал замечать, особенно тех, о ком был приличного мнения. На идиотов внимания не обращал.
И я, полная алгебраическая дура( с геометрией отношения были куда лучше ввиду некоей образности предмета),выпрыгивала из кожи, чтобы понять эту абстрактную для себя логику, чтобы не увидеть презрительно-жалостливого и безнадежного Фединого взгляда. Тяжко мне было, и он знал, что способностей к его предмету у меня не было – это не сочинение, но как классный руководитель, знал также, что у меня есть другое – совесть, как бы это громко не звучало, и относился ко мне благосклонно, так что моей любви к нему ничего не препятствовало. Трудно сейчас сказать, как я все это одолела, но троек в аттестате у меня не было.
А так – мелькание убогих, невзрачных и придурошных персонажей – училок, особенно литературы. Тут у меня не было никаких приятных ни контактов, ни воспоминаний, помню, что всю предстоящую на следующий учебный год литературу прочитывала заранее, чтобы не испортить и не исказить собственного впечатления.
А там уж разбирайте, раскладывайте по полочкам, кто лишний, кто отрицательный из героев, и какая роль его в истории, мне уже было по фигу. Диктанты, изложения, сочинения всегда - «отлично» – то, что называют врожденной грамотностью...
Думаю, если ребенок с детства читает взахлеб, то он грамотен до школы, привыкая в том числе и к синтаксису.
Но темы сочинений тех лет – это отдельная песня...
Каким-то образом мне удавалось после первых секунд шока выбрать тему, вписаться в «легенду» заправским шпионом и войти в такой кураж, такой эмоциональный накал,
что сочинение мое откладывалось «на десерт», сопровождаемое изумленными ахами неожиданных открытий...
Помню первоначальный ужас, когда на доске размашисто писались мелом 4-5 тем на выбор, и я всматривалась в это «ничто», выбирая, где смогла бы развернуться,
иногда – просто негде было, и я застывала в полном анабиозе...
Потом появлялся зачаток мысли, постепенно я начинала его развивать, погружаясь в подобие транса, и строчила в экстазе черт знает что, о чем понятия не имела, но как-бы чувствовала – о Маяковском, Ленине, Гражданской войне...
Конечно, можно было и школу пережить, если бы не физкультура!
Вот Катя Метелица( журналистка с дошкольного возраста – помню ее милые детские заметки в забавном и остроумном журнале «Столица» перестроечных времен) недавно
в своей книжке опередила меня – описала свои отношения с «козлом», «конем» и т.п ужастиками. Но она девушка молодая, ее физкультура лет на 30 позже моей...
А наша... Это не просто страх, "что козел на тебя прыгнет, а не ты на него", это – невозможность нестолкновения с ним.
При первой же попытке под команду физрука, я, разбежавшись, только попробовала опереться о козлиную задницу, как тут же отлетела обратно, рухнув и пребольно ударившись собственной. И больше не ходила на занятия до конца учебного года.
Когда все это обнаружилось, перед мамой возникла дилемма – или двойка за год или освобождение от физ-ры. Естественно, было выбрано второе, поскольку как-то повлиять на меня в этом вопросе не представлялось возможным даже ей.
И мама побежала советоваться к коллеге – терапевту. Та, долго не думая, предложила справку – освобождение с диагнозом: «Почечная колика».
Надо ли говорить, что через 1,5 месяца после этого приговора со мной это самое и случилось – почечная колика, и истязала она меня эпизодически потом лет до 35... Поначалу меня утешали,- ну, раз перенесла такое, то рожать не страшно,
сильнее боли уже не бывает. Забегая вперед, скажу, что и тут ошибочка вышла.