Толстая зелёная гусеница никак не могла остановиться. Она поглощала листок за листком и не думала, что скоро её вес не сможет выдержать ни одна из тех веточек, что держали любимое ею лакомство.
«Что она делает? - недоумевали пухленькие крошки тли. – Она же лопнет, если не остановится!»
«Да уж!» - поддакивал неизвестно откуда взявшийся около них паук. – Но, говорят, что эта обжора должна превратиться в чудесную бабочку. Я сам не видел, только слышал, как об этом, плотоядно прищурившись, толковали вон те воробьи.»
«Не может быть!» - хором воскликнули маленькие тли. И сахарные пузыри, в которые они превращали сок, вытягиваемый из растений, едва не прокисли от зависти, когда крошки попытались представить, что значит быть чудесным. Хоть они и не верили, что эта неповоротливая толстуха станет легкокрылой бабочкой, и в отличие от них, крылья её развернуться в непостижимом для них размахе, маленькие тлюшки боялись. А вдруг…Нет, нет, в их жизни никогда не было этого «а вдруг», но старый муравей, что приглядывал за ними, болтал как-то, опившись этих самых пузырей, что малютки не всегда жили на этом сочном сельдерее. И вот это и было то самое страшное и неведомое «а вдруг». А что, если когда-нибудь снова их здесь не будет? Что тогда? Весь мир рухнет! А тут ещё эти россказни паука…
Безобразная же гусеница, перебирала ножками, ни о чём таком не думала, ела себе и ела…
Но однажды…
Лучик заходящего солнца шаловливо прыгнул на листок, который жевала гусеница, и заглянул в её глаза.
Бедная толстушка не выдержала такого яркого света и зажмурилась. А когда она вновь открыла глаза, то увидела прямо перед собой великолепный красный цветок. Впервые в жизни гусеница не хотела есть. Она была потрясена красотой, что открылась ей с таким внезапным доверием. Всё, что было в этом цветке, он дарил ветру, заходящему солнцу, запоздавшей со сбором мёда пчеле и ей, гусенице. Он трепетал на тонкой ножке, и это была радость свободы просто быть, являющая себя всему сущему….
Гусеница была так потрясена, что свернулась клубочком, и, не сводя глаз с постепенно исчезающего во тьме цветка, уснула.
Ни на следующее утро, ни через неделю зелёная, неповоротливая особа так и не появилась больше на кусте, росшем по соседству с сельдереем. Малютки тли сетовали: «Мы же говорили: не нужно было так много есть! Она лопнула, всё-таки лопнула!» Они вздыхали так горестно, что сладкие пузыри у них самих начинали лопаться. Присматривающий за ними муравей заволновался, когда не собрал обычного количества сладкого урожая.
«Что случилось?»- грозно спросил муравей подопечных букашек.
Малютки тли наперебой стали говорить о вреде обжорства, о том, как плохо это может кончиться…
Муравей выслушал всех, и неожиданно, облегченно вздохнув, рассмеялся.
«Вот глупые малыши! Гусеница вовсе не лопнула. Да вон она! Вон та бабочка с переливающимися на солнце крылышками, это - она!»
Маленькие тли увидели, наконец, ту, что была когда-то уродливой толстухой. О! Они от этого великолепия просто забыли и про свой сельдерей и про старого муравья. Они всё смотрели и смотрели, и не могли глаз оторвать от, весело и легко порхающей над цветами, изящной бабочки. И им пришлось поверить, что «а вдруг» непременно случится в жизни, даже, если ты отказываешься предположить это. И всё-таки в маленьких душах этих крохотных созданий крутилась, не давая покоя, мысль: «Как же это случилось? Ведь мы всё время были рядом. Как же она вот так взяла и превратилась в нечто совершенно потрясающее, что умеет летать, что поражает своей красотой, когда раньше отпугивала всем своим видом?»
Откуда было знать этим существам, что всё волшебство всегда случается невидимо для посторонних глаз. Где-то внутри происходит таинственное преображение путём магической алхимии. И никого нет рядом, кроме тебя самого и тёплых ладоней всего сущего, Бога, Богини, как хочешь назови того, кто с такой любовью и знанием ведёт тебя к преображению в каждом миге твоей жизни.
Ты, как и эта гусеница, ведом этой любовью и заботой.
А превратишься в ангела…
Уже превращаешься! Разве не чувствуешь?..