... Сполохи костра игриво скакали на лезвиях. Словно зачарованный смотрел я на них, не в силах глаз отвести от торопливой пляски огня. Другое время, другой костер видел я сейчас...
...Ночь...
...Снег...
...Поляна невеликая, кедрами высоченными, как стеной окруженная.
... Костер... это не костер даже - угловатое кольцо из шести костров полыхает в центре поляны. Суетливо торопясь перескакивают языки огня по дорожкам валежника, становясь ручейками огненными. Текут ручейки к центру поляны - громадной куче валежин вокруг обожженного, обугленного ствола сосны... Струи огня текут туда неудержимо и я должен остановить их. Ай-Яна, моя Ай-Яна привязана накрепко к стволу обгорелого древа высоко над кучей хвороста. Речки огненные скачут туда, торопятся запалить валежник, обнять языками своими нагое девичье тело...
Руками голыми, телом своим затушил бы я эти огненные дорожки. Жрал бы угли, давясь, глотал бы их, не разжевывая. Но мечется передо мной мегера старая. Шкура волчья едва прикрывает бедра.Космы волос седых плещутся за ее спиной. В стремительной пляске мечется костлявое, исохшее тело. Ноги ее, руки - в буйном ритме жуткого танца. Болтаются и скачут высохшие , сморщенные груди. Мерный, глухой рокот барабана - бубна ли задает этот стремительный ритм. Звуки , как ниточки , дергают иссохшее тело старухи, как паяц скачет и пляшет она передо мной, не пуская к огню...
Скачут по кедрам тени наши - и некогда мне смотреть на их пляски. Корявые руки старой ведьмы играют невиданным оружием. А она играет со мной. У меня в руках тоже не прутики - странный, но до странности ухватистый топорик - словно два лезвия ножевых с обеих сторон вынесенных, венчают легкое топорище. Обояш. Название это слышал не раз от Ай-Яны. Топорик метательный. Не то сабля узкая, не то шпага чуть изогнутая в правой руке. Вот только лезвие длинное скользит само по себе в рукояти. Прыгает само по себе - вопреки воле моей и желанию - из конца в конец мечется лезвие в рукояти.
В зареве костров молнией мечется вкруг меня узкое стальное жало, направляемое умелой рукой старухи. Пчах - порождение воспаленной фантазии неведомого кузнеца. Вопреки движениям рук, вопреки всему на свете сверкающая полоска стали ищет дорожку ко мне. Коснувшись легонько, царапнув тело, исчезает, чтобы змеиным жалом, вынырнув непонятно откуда, ужалить снова. И снова плясать вокруг меня преграждая путь к огненным дорожкам. Лицо, руки, грудь - все искусано у меня этим мерцающим жалом. От него нет спасения, нет защиты.
Давно уже понял я - старуха могла бы убить меня сразу, иссечь, исполосовать тело и - довершить начатое милосердным ударом обояша. Она играет со мной. Молодым, веселым блеском светятся ее глаза. Необыкновенно живые и ясные - на сморщенной личине ведьмы. Костлявое, иссохшее тело - и неутомимая пляска смерти вокруг меня. Не люди сошлись в этой пляске - не люди направляют оружие, стремясь сразить друг друга в смертном бою... Два мира, два Времени сошлись в этой схватке.
Ведьма старая - тоже Ай-Яна. Старость не стерла былой красы с ее высохшего лица. Моя Ай-Яна - внучка ее. Подарив мне жизнь нарушила она вековой Закон ее племени. Когда - неведомо, неведомо какой пра-пра-пра- Ай-Яной выдуман этот ритуал. Она подарила мне жизнь - за это будет сожжена живьем на моих глазах. Только потом, когда умчится ввысь последний крик ее, повиснет без жизни искореженное огнем тело - только тогда мне подарят смерть. А сейчас - сейчас, не зная устали, кидаюсь я к тропинкам огненным, стремясь прорваться сквозь сверкающую круговерть стали. Разметать пинками ровные рядки сушняка, прервать дорогу пламени. Смерть не страшит меня - я знаю - меня не убьют, пока тело Ай-Яны не будет сожжено, Вновь и вновь - уже не опасаясь укусов пчаха кидаюсь я на старуху. Вновь и вновь стремительная круговерть стали отбрасывает меня от костров.
Лезвие пчаха скользит в рукояти - вместо удара уходит рывком назад. Не разум - ненависть и любовь просветляют меня, сложная механика движения стала понятной и ясной. Плавной, округлой дугой восьмерки завертелось послушное лезвие, защищая меня со всех сторон. Удивление, злоба нечеловеческая, и - уважение сверкнули в глазах старухи. Змеиный язык ее пчаха более не жалил меня. Откуда брались силы - того не знаю, только не утомляло руки бешеное вращение кисти. Невидимая глазу полоска стали с тихим щелестом порхала вокруг меня. Окруженный сверкающим сиянием шел я на старуху. Она отступала под натиском, да и что оставалось делать ей - и одна из дорожек хворостяных разлетелась под моим пинком, одна шестая часть Дела - свершена.
Ярость и злоба и - благодарность будто бы? -снова полыхнули в глазах старой ведьмы. Со всех сторон и позиций метнулись ко мне лезвия ее пчаха. Вот только - в моих руках сил было больше. Крепче держала кисть длинную рукоять пчаха. С коротким звоном лезвие отбивало все атаки ее. И вторая, и третья дорожки хвороста разлетелись в стороны, пресекая дорогу огня. И вот теперь уже не играя билась она со мной. Не убить - посечь ноги, лишить движения - и пчах ее и обояш сверкали теперь внизу, стремясь подсечь меня. Вихрь ударов и выпадов. Коловерть движений и судорожных рывков ее тела - она стремилась зайти мне за спину, понимая - освоив защиту не стал я бойцом. Теперь она просто не давала мне идти, заставляла крутиться на месте, защищаясь от ее ударов. И, уходя от выпада, я отпрыгнул назад - прямо в пламя костра, и, не чуя боли ожогов, пинком ноги послал пылающие ветки и угли навстречу ей.
Шквал огня отбросил ее назад, угли попали в лицо и заставили зажмуриться, остановилось метание пчаха. Я даже не подумал убить ее сейчас, не полоснул лезвием, не врубился в череп обояшем - я метнулся к двум оставшимся дорожкам огня, вплотную подобравшимся к Ай-Яне. Вновь - не чувствуя боли, расшвыривал ногами босыми пылающие ветки.
Никто из них - окружавших поляну - ни старых, ни молодых не попытается запалить кострище вновь. Моя Ай-Яна была свободна. Две молодки - крепкие, плечистые, полуголые, как и все они уже стояли рядом с ней, освобождая девушку от оков. Теперь я должен биться за себя - и только за себя и свою жизнь. Вот только силы вдруг подевались куда то. Сверкающий веер стали превращался в неуклюжее размахивание пчахом. Обояш - невесомый вначале - сейчас наливался свинцовой тяжестью, тянул к земле руку грузом непомерным.
И вновь стояла передо мной Ай-Яна. Не моя - ведьма старая стояла напротив. Не жгли яростью глаза ее - светились они благодарностью и сожалением. За Ай-Яну, внучку-кровиночку готова была отдать жизнь, даже когда на смерть лютую обрекла ее, следуя Законам Древних. И отдала - в стремительном выпаде, метнувшись ко мне, раскрылась разом - лбом приняла тяжелый удар моего обояша - и погасли глаза ее, без злобы глядящие сквозь меня в вечность...