Modus моды

       

*modus (лат.) – «мера»

 Будильник зазвенел резко и пронзительно. Я ударил его по пластмассовой голове и лениво потянулся, сползая с кровати. Рано. Заспанное солнце заглядывает в комнату одним полузакрытым глазом. Оно ещё не проснулось.
 С момента пробуждения я сразу ощутил что-то непривычное, парившее в воздухе, наделявшее каждый предмет исключительной странностью. Обстановка моего жилища вроде бы не изменилась; я слышал знакомый грохот поварёшек на кухне – это Ольга Юрьевна, моя соседка по коммуналке, готовила завтрак. Всё было как всегда. Но чувство необычного не собиралось покидать меня. Прогулявшись по комнате, я, наконец, распознал причину своего беспокойства: в моих ушах пульсировал глухой шум, похожий на биение сердца. Осталось только найти источник этого шума. Я ходил кругами, как охотничий пёс, и прислушивался к новым звукам. Слуховое чутьё привело меня в коридор. Стучали в дверь; стук был тупой, сплюснутый, словно кто-то бросал в кожаную поверхность двери мягкие тела. Я посмотрел в глазок. Впечатление от увиденного заставило меня сначала попятиться назад, а затем снова прильнуть к глазку с жадностью возбуждённого любопытства. Ко мне стучались безголовые курицы. Изуродованные птицы беспорядочно бегали по лестничной клетке, сталкивались, ударялись об стены, слепые, беспомощно тыкались друг в друга, но, упрямо и неизбежно, влекомые каким-то диким инстинктом, бросались на мою дверь, штурмуя преграду с настойчивостью, присущей, пожалуй, лишь безголовым курицам… «Они непременно хотят зайти», - подумал я без особого удивления. Я направился в кухню, чтобы сообщить Ольге Юрьевне о непрошеных гостях.
- Ольга Ю…- язык прилип к мгновенно пересохшему нёбу, слова застряли на зубах, замерли, оставшись невоплощёнными. Моя соседка сидела за столом и выливала чай в красное, по-вулканически раскалённое горло; её голова отсутствовала…
 И только теперь, ужаснувшись, я понял, что проснулся во сне. Проснулся без возможности вернуться в реальность…
 Такое уже было со мной однажды. В тот раз я осознал, что сплю, когда зашёл в свою комнату и обнаружил там жертвенного козла с пентаграммой на шее. Я никогда не причислял себя к религиозным фанатикам; животное, взявшееся не пойми откуда, повергло меня в шок. Однако, осознание сна не способствовало моему пробуждению; я ущипнул себя, но и это не помогло. Покинув комнату, я увидел в коридоре толпы каких-то сектантов. Один из них попытался зарезать меня ножом в качестве невинной жертвы, пары для козла; я еле вывернулся и, обезумевший от страха, заперся в ванной. «Проснись! Проснись!» - кричал я самому себе, обливая лицо холодной водой и со всей силы ударяясь головой о керамику раковины. Я очнулся весь в тряске, с разбитым носом и мокрыми щеками. Да, в тот раз я смог выбраться из страшного лабиринта иллюзий. Хоть бы удалось и сейчас…
 По ощущениям этот мир ничуть не отличался от настоящего. Его выдавали парадоксы восприятия; зато он безупречно лгал. Всех чудовищ, созданных сном, можно было потрогать и убедиться в их существовании. Предметы причиняли действительную боль, пища действительно насыщала, а люди, живущие здесь, отнюдь не были бестелесными призраками. Пока я спал, на моём теле появлялись синяки, полученные от иллюзорных фигур. Я называл этот мир «полуреальностью», хотя он не только не уступал настоящему, но даже превосходил его чудовищной натуральностью своих порождений. Главной сложностью оставался поиск выхода. Тогда мне помогла резкая боль и контрастный душ, сегодня могло и не сработать.
 Странные признаки свидетельствовали о том, что Ольга Юрьевна меня заметила. Обезглавленное тело повернулось ко мне, скрестив руки на груди, а шея, клянусь, воплощала собой укор и глубочайшее презрение! Ни одни глаза на свете не выразили бы столько презрения, сколько выражала эта безглазая и безухая шея! И на каких запылённых плёнках фантазии хранятся такие безумные снимки?!
 - Виталий, Вам давно надо бы сходить в парикмахерскую, - пробасила шея. Чем она это сказала? Животом?!
- Конечно, Ольга Юрьевна. Я прямо сейчас и отправлюсь, - ответил я, медленно привыкая к новому облику своей соседки. Волосы и вправду отросли до плеч.
 В коридоре я собрался, нацепил плащ и ботинки, однако, открыв дверь, чуть не потонул в потоке куриц, хлынувших в квартиру безголовой волной. Я решил сначала пойти подстричься, а потом уже окончательно разобраться в этой чепухе и приступить к поискам спасения.
 На улице я столкнулся с повышенным вниманием окружающих. Если в мире слепых одноглазый – король, то в мире безголовых человек с головой – явно выродок. Шеи озирались, выражая обширнейшее море эмоций, от удивления до глумливой насмешки. Я шёл, пристыженный, не смея смотреть на прохожих. Затемнённое окно парикмахерской показалось мне желанной защитой от «глазастых» людей. Я быстро взбежал по кривым ступенькам.
- Вы знаете, мне хотелось бы…
- Я вижу, - недовольно промолвил мастер; слепая шея брезгливо поморщилась. – Давно пора, молодой человек; даже неприлично как-то…Ну, садитесь. Вам покороче или подлиннее?
- Покороче, - попросил я, присаживаясь в чёрное кресло.
- Хорошо, - он поспешно отбежал в другой угол. В его беспорядочных движениях было что-то от инстинктивных движений куриц.
- Откиньте холобу назад, - приказал парикмахер.
 Я сначала не понял. Эти люди полностью вычеркнули слово «голова» из своего лексикона, и даже забыли, как оно произносится.
 Выполнив приказ мастера, я почувствовал затылком деревянную доску. Парикмахер ощупал мою шею острыми пальцами, словно измеряя.
«Может, ему так будет легче подравнивать длину?» - предположил я, ничего не заподозрив. Фактически я был прав. Подравнивать длину моей шеи…
 Моё спокойствие позорно замахало белым флагом, когда мастер причёсок занёс над моей головой громадный топор, каким рубят скотину. Теперь всё встало на свои места. Я вскочил с кресла, ужаленный страхом.
- Что Вы делаете?!
- Я стригу, - просто пояснил мастер. – Вернитесь на место и положите холобу на плаху. Разве Вы не хотите стать, как все?
- Да не в этом дело! Я же погибну!
- От стрижки ещё никто не умирал, - возразил он. – К сожалению, мода диктует свои правила. Значит, Вы должны либо принять её законы, либо встретить свою смерть.
- Или встретить свою смерть, приняв её законы… - пробурчал я.
- У Вас есть право взять день на размышление, - любезно предложил мастер.
- Я беру, - сказал я, решив потянуть время.
 Он хлопнул в ладоши. Двое безголовых в синих фартуках появились в мастерской. Парикмахер-палач и его ассистенты-стражники! Смешно…
 Ассистенты схватили меня под локти и повели вниз по лестнице; в подвале разместилась одиночная камера с глиняным полом, каменными стенами и крошечным окошком, залепленным железными прутьями. Меня предоставили самому себе.
 Первое, что я сделал – с разбегу ударился об стену, в надежде проснуться от сотрясения или физической боли. Грохот вернул ассистентов обратно; мне пригрозили жестким ограничением свободы в случае повтора подобных действий. Один из стражников остался наблюдать у решётки, служившей дверью; у него на поясе висели острые ножницы внушительных размеров. Я побоялся продолжать свои попытки…
 Умереть, подражая, или умереть, оставшись самим собой? От топора парикмахера или от секиры палача? А если палач и парикмахер – одно лицо? Да и смерть, в общем-то, одна и та же. Разница только в том, как принять её: с покорностью или с гордостью. Спроси меня кто-нибудь в будничное время, смирился бы я или нет, я конечно бы выбрал гордое сопротивление. Сейчас предоставился случай проверить себя, и моя слабость предательски шепнула: не лучше ли смириться? Может, они правы, и, встав на сторону моды, ты обретёшь жизнь? Вдруг смелость в такой опасной ситуации – неуместное бахвальство, а лозунг «Давай бороться!» подкинут глупостью? Да, признаю, чары слабости опьянили меня. В свете происходящего покорность казалась наиболее разумным шагом. Я поднялся, исполненный решимости, и крикнул:
- Я согласен на стрижку!
 Мода ещё недавно хотела предать меня позорной казни, сделать посмертно изгоем, выкинуть из толпы. Теперь я поклонился идолу моды, и ассистенты торжественно сопровождали меня в мастерскую; так свита сопровождает короля на триумфальном шествии.
- Присаживайтесь, - шея мастера как-то льстиво изогнулась, поощряя меня.
 Я с улыбкой следил за топором; он медленно и красиво снижался, ласково подмигивая мне, приветствуя новую жертву на роскошном алтаре моды...
 В последний момент, чувствуя нежный холодок лезвия у самого горла, я открыл глаза. Темнота. Умер? Я дёрнулся, руки резко сорвали одеяло с горячего тела. – Нет, проснулся! Как хорошо и тихо! Слава страху смерти, способному выхватить человека из её цепких лап!
 Я побежал в ванную, задыхаясь от радости, готовый целовать знакомые стены. На полу спал рыжий соседский кот. С головой!!! Я схватил его и обнял так крепко, что зверь жалобно и раздражённо замяукал. В диком восторге я включил свет и осмотрел своё сонное, но довольное лицо, в зеркале. О схватке с палачом моды напоминала только свежая царапина на шее…