Работа
Он проснулся утром, когда синеватый прохладный свет ещё зреющего восхода рассеянно пробивался в единственное окно его бревенчатого дома. Ласково прикоснувшись к плечу спящей жены, похожей сейчас на большую теплую тень, он встал, оделся, затопил печь. Ласковые оранжевые язычки молодого пламени плотно обняли тонкие поленья. Пахнуло жаром. Быстро умывшись, оп прошел босиком по скрипящему полу к большому столу, где наскоро приготовил завтрак на троих, оставив порции жене и сыну. Свою же он съел спокойно и не спеша… взглянул в окно, где в сине-серое небо упрямо полз огромный воспаленно-красный диск… скрещенные в себе темные голые ветви деревьев, кажется, пытались отсрочить этот восход. Глоток холодной воды окончательно согнал сон. Жена мужчины говорила, что такое небо напоминает ей цвет его глаз… Народ, собравшийся на улице, уже возбужденно галдел. Многим из них, видимо, и дела не было до предстоящего зрелища. Просто повод собраться и обсудить свои непростые ежедневные дела.
Он снова взглянул на свернувшуюся калачиком на постели жену. Как часто он опасается за её жизнь и жизнь сына. Всему виной работа… огненная дыра солнца упрямо штурмовала холодное синеющее небо.
Он подумал о парне, которому посмотрит сегодня в глаза. Внук мельника. Долговязый прыщавый…. Его обвиняли не то в убийстве не то в скотоложстве. Какое ему дело? Лет четырнадцать. Жаль. Все-таки жаль. Нет. Он же знает, как все будет. Парень просто будет стоять и смотреть на него. А потом заплачет…. Они всегда плачут…. Все…
Может парень наделает в штаны…. Или потом…. Наделает…. Когда работа будет кончена…. Он давно перестал испытывать отвращение…. Ну а если дед-мельник ворвется к ним в дом, он знает как говорить с ослепленными гневом и горем. Никто не тронет ни его жены, ни его сына…. Сколько их было…. Да…. Многие приходят потом ночью…. Стоят и смотрят. Пытаясь скрыть ужас… как тогда…. Перед работой. Он пытался говорить… но они молчат…. Кто-то плачет…. Призраки… от них несет смесью земли дерьма, мочи и пота…. Раньше он прогонял их молитвами…. Теперь спиртным… сколько их….
Откуда тот последний ужас в глазах. Это не страх смерти…. Не страх того, что за ней…. (приходить и молчать у твоей постели…. Это не так уж плохо…) это – страх страдания, страх боли, страх невозможности повернуть назад. Он это знает точно.
Он ненавидел эту работу? Нет… наверное….
Закон, справедливость. Мужчина вспомнил красное лицо священника. Старик говорил с кафедры о Вечном Законе Любви: «Бог есть любовь. Любовь ко всем. Долго терпящая, не взыскующая, но ревностная и тихая». Священник говорил, что любовь в каждом из нас, что только любя, мы с можем спастись. Что только прощая прегрешения мы можем спастись. Мужчина знал, что истинный закон выглядит иначе. Законом были люди на Сходе. И тот же священник на сходе недавно голосовал за чью-то смерть. Потные от ярости и ужаса люди кричат: «Вздерни его!». Они могут быть злы, подлы, безумны, но они осуждают на смерть. Так рождается, закон, мир, спокойствие. Чтобы остальные почувствовали себя в безопасности, другой должен умереть. Продавцы рыбы, земледельцы, плотник, кузнец – все кричали. Это их закон, закон страха. Человек ужасен ни в гневе, ни в безумии, ни в черном отчаянье – страшен и безжалостен человек боящийся. Десять из десяти не станут грабить убивать насиловать. Они прячут это в себе, но один из них, посмевший поддаться этим инстинктам, обречен умереть. Они хотят избавиться от всякого, кто сотворил какую-то мерзость, хоть раз бывшую у каждого из них на уме. Чтобы их пороки уснули и совесть успокоилась. Десять, отправляя на смерть, одного, защищают себя, боятся ближних, самих себя. Что мы делаем, убивая того, кто убил другого? Доказываем, что сами способны были бы совершить это. Прикончив своего козла отпущения, толпа всерьез думает, что искупила свое собственное зло. Его безумно боятся, боятся себя самих своих бесов, толкающих нас убивать, и убивают, посмевшего показать им их страх. Вот их прощение, любовь, терпимость. Закон. Правила. Они создаются страхами большинства. Страх – вот самый жестокий закон.
Того мальчугана – внука мельника вытащили из его соломенной постели по утру. Избили. Он сыпал ругательствами. Плевался. Парня притащили к судье.
Мужчина седел на потемневшем деревянном крыльце. Взгляд его больших серых глаз был направлен в собственные черные ладони…. Смуглое здоровое лицо выделялось из прочих, пожалуй, вот этими почти ястребиными глазами и темной щетиной. Крепкая веревка описала ещё одно кольцо вокруг ладони. Ладонь красивая темная и горячая с длинными, но толстыми пальцами и квадратными ногтями…. Только кое-где на руках ещё виднелись старые давние шрамы и мозоли…. Каждая линия на этих ладонях была глубокой и ясной, словно начерченной нарочно…. Мужчина просто сидел на крыльце молчал и наматывал один конец веревки на ладонь…. Рядом на земле…. Играл, сосредоточенно ковыряясь в красной глине его маленький сын… Потрепав ребенка по темным волосам…. Мужчина поднял голову и посмотрел чуть выше толпы и людей устанавливавших вдали эшафот…. Мужчина вглядывался, словно ожидая увидеть что-то диковинное… потом просто встал и зашагал в сторону толпы…. В спокойных серых глазах вздрагивали голубые искорки…. Он привычно встряхнул плотный темный колпак с прорезями для глаз….
Ещё один осужденный дождался палача…. А палача ждала его работа…….
25. 09. 08