1. ПЕТРОВИЧ КАК ЕСТЕСТВЕННЫЙ СПУТНИК ЗЕМЛИ.
1
…Сначала, мимо моего виска, стремительно просвистел топор…. Как это часто бывает, я запоздало пригнулся и шарахнулся в сторону…. Затем, сверху послушался странный воющий звук. Это, по закону гравитации, в плотные слои атмосферы, с грохотом и матом входил Петрович. Да, это именно он, в эти мгновения, шумно падал вниз с вершины дерева. Его низвержение сопровождалось страшным треском ломающихся сучьев и традиционной в таких случаях, отборной бранью…. Петрович сочно впечатался в снег, как изюмина в творог, и его зад сиротливо торчал из девственно-снежного полотна. Теперь он бездыханно лежал в сугробе, приземлившись буквально в метре от своего топора, вернее – от его торчащего, своим тёмным концом, топорища. Видимо, авиатору пришёл конец. Над ним неслышно парили ангелы.
Однако, благодаря множеству веток, с которыми столкнулось его тело, Петрович, в очередной, сто восемьдесят четвёртый раз, остался жив. Он не ушёл, как былинный богатырь, в земной грунт, а лишь застрял кверху задом в верхнем его слое.
Сейчас Петрович, кряхтя и матерясь, выбирался из своего снежного плена.
- Ты красиво летел, Петрович! Ну, прям как херувим… - Желая польстить ему, сказал я.
- Да, ты прав! И в самом деле, херово получилось! – Согласился Петрович. – Я ведь, и в самом деле – чуть-чуть не убился!
Подумав, он добавил:
– Сегодня, наверное, погода нелетная…. Видимость нулевая! Пришлось по приборам приземляться!
- Да, я уже костры хотел раскладывать буквой «Т»! – Сказал я, отряхивая от снега своего аэродинамического товарища. – И пускать в небо ракетницы, чтоб ты не промахнулся мимо Земли, и не улетел куда-нибудь на Венеру!
- Вечно тебе что-нибудь венерическое в голову лезет! – Сердито буркнул Петрович, разминая ушибленный бок.
Его размеренные движения говорили о том, что он сумел избежать серьезной контузии. Хотя, судя по нашим пьяным похождениям, Петровичу это уже не грозило. Скорее всего, он был контужен гораздо раньше. Полагаю, что именно это нас и сблизило… Люди, в отличие от магнитов, частенько притягиваются одноимёнными полюсами….
Упавшая, вслед за Петровичем, верхушка сосны – стала третьей – в этом заочном состязании. Она приземлись в метре возле нас, и обжигающе накрыла всё вокруг серебристо-молочным облаком. Потом, мягко вздохнув, плавуче притулилась набок. Именно она, эта ель, вернее – эта верхушка сосны – и стала той самой добычей, ради которой мы сюда попёрлись…. Ей надлежало стать главной фигурой нашего новогоднего праздника. Жертвой древних языческих предрассудков. Может поэтому, её падение было столь величавым, пафосным….
.
- Вот видишь, Петрович, – сказал я, смахивая с добытчика последний снег, – как бы не тянуло человека к звёздам, он всё равно возвращается к матушке-земле…. Кстати, почему ты не цеплялся за ветви хвостом? Говорят, даже белка хвостом в полётах пользуется! Или ты хотел поскорее вернуться к нам, покинутым тобою землянам?
- Заткнись! – Угрюмо буркнул он, раскусив моё ёрничество.
Видимо многочисленные рикошеты о дерево все же повредили его неокрепшую психику.
– Ну и как там, наверху? – Не в силах успокоится, вновь продолжал ехидничать я. – Не встретил ли ты там, в космосе, души своих пещерных собратьев-кроманьонцев?
- Пошли…. – Нетерпеливо буркнул он, постукивая валенками друг о друга. И громко повторил, вытягивая из снега топор. – Пошли, ну, что стоишь, пошли уже!
Он был прав: дома нас ждала недопитая водка и две колдующие над праздничным столом гостьи из Закавказья.
2. ПЕТРОВИЧ, КАК ЖИВОТВОРНЫЙ МАГНИТ.
1
…У этого падения была своя небольшая предыстория. Началась она с того, что, прибыв после института сюда, на Север, я поначалу сильно томился, болезненно адаптируясь к местному укладу. Мне было неуютно и грустно – после шумного и габаритного Свердловска. Душе чего-то явно не хватало. Я казался себе метеорологом, приехавшим по долгу службы в Заполярье, работать по контракту. И вот здесь, на небольшой арктической станции, мне предстояло прожить несколько тягучих, похожих друг на друга, словно близнецы, лет…..
Однако, происхождение ежевечерней хандры было связано, скорее, не столько с пунктом моего нынешнего пребывания, сколько с утратой той бесшабашной студенческой жизни, к которой я так страшно привык за последние годы…. Она, эта растаявшая в воздухе жизнь, превратилась для меня в нечто схожее с назойливым призраком океанских волн, мучающим отправленного в отставку пирата. Иллюзорные картины былых гульбищ, словно вьющийся на ветру Весёлый Роджер, еженощно парили надо мной, не оставляя в покое мою скорбящую душу…. Да, словно моряк с разбившегося судна, я часами таращился в ночное окно, и, откровенничая со звёздами, угадывал в ночном эфире – то манящие отзвуки былого, то незабываемые голоса моих институтских друзей…. И, конечно, видел целых хоровод наших весёлых девчонок, пчелиным роем вьющихся над моею бессонною головой….
Милый городок, куда я попал по распределению, в моих горестях был вовсе не виноват. Скорее, проблема эта таилась внутри меня. Дело в том, что люди, прожившие много лет в большом масштабе, в живой среде, с большим трудом переходят на масштаб меньший…. И, если переход с меньшего на большее – происходит не так болезненно, то в обратном порядке – сплошная беда. То есть, житель периферии, попавший в мегаполис, довольно быстро осваивается на новом месте, а вот с реверсивной адаптацией – из центра на периферию – дело обстоит гораздо хуже…. Или эта проблема свойственна только нашей, российской действительности? Может здесь присутствует какой-то подсознательный страх – из-за наплывающей на тебя отовсюду – местечковой необратимости, берущий свои корни ещё от проклятого крепостного права?
Так иначе мне приходилось привыкать к своему новому бытию: ходить ежедневно на работу в галстуке, называть всех по имени-отчеству, и ещё – откликаться самому – на непривычное доселе обращение: «Дмитрий Сергеевич!». А также соблюдать целый ряд догматических условностей, словно участнику какого-то странного интерактивного шоу…. Тут были свои тузы, дамы и короли, и каждая масть выходила на кон – в строгом соответствии со своим местом в этой расписанной по клеточкам иерархии. Словом это была странная пародия на Букингемский дворец, с его выверенными ритуалами. Но, в отличие от Британии, здесь матери-королевы – плодились на каждом шагу. Я часто пребывал в замешательстве: кому же нужно целовать руку?
Всё это порождало неслыханную тоску, и когда меня, наконец, переманили работать – в качестве художника-графика – в местную редакцию, то я, не мешкая, согласился.
Прежние мои коллеги, для приличия, пару раз обозвали меня предателем и – с плохо скрываемой радостью – отпустили. Молодой специалист всегда был у них как кость в горле, и создавал немалые помехи им – прикипевшим своими задницами к служебному креслу, маститым кадрам. И квартиру-то ему предоставь, и условия для карьерного роста продумай, а там, глядишь – он ещё и на твою должность замахнётся! Свят, свят, свят….
В-общем, сбежал я прочь – от этой чуждой мне дворцовой помпезности.
2
В редакции тоже хватало протокольной фетиши, однако журналисты, всё ж таки народ довольно отмороженный, и здесь очень скоро я почувствовал себя – как в своей тарелке. Кроме того, редакцию обычно навещает масса людей, и большинство из них – близки к сумасшествию. С ними было весело, и поэтому мне здесь было на удивление комфортно.
Каждодневно, районе десяти утра, наш дружный публицистический коллектив отправлял меня за булочками, в магазинчик неподалеку, после чего мы оживлённо обсуждали свежие новости и разгадывали кроссворды. В шесть часов вечера рабочий день заканчивался, и женщины разъезжались по домам, а мужчины начинали пить водку и садились писать свои гениальные фельетоны и статьи.
Я же, как самый молодой, стоял «на шухере» и проверял, чтоб ни одна из женщин не вернулась, что-то забыв на рабочем месте. Она, эта вернувшаяся голубица, вполне могла, в целях последующего карьерного роста, доложить о нашем пьянстве начальству наверх; а за рабочие места тут держались. Все, кроме нижних чинов, крепко берегли свои насиженные редакционные гнездышки. Видимо, такая бережливость – в крови у нашего, советского человека. Кроме того, следует упомянуть, что нам иногда, в качестве презента, привозили – с закрытых от нашей критики предприятий – кур, мясо и прочую гастрономическую снедь…. Это были, в основном, синюшные курицы-блокадницы, умершие от недоедания, или выпущенный до революции грузинский чай…. Тем не менее, такое подспорье к семейному бюджету считалось у нас очень значимым, и мы гордились своей высокою журналистскою миссией.
Когда же до редакционного коллектива доходили слухи, что наш фотокорреспондент, поехав на торжественное собрание в горисполком, выпал там, прямо на асфальт, из нашего редакционного «уазика», – мы тоже этим очень гордились. Мы были счастливы, что это именно наш сотрудник, гремя копрами и фотоплёнками, украсил главную площадь города. Что, несомненно, повышало рейтинг нашего журналистского коллектива.
Когда же бедный фотокор, весь в гипсе, и с большим синяком под глазом, возвращался в родной коллектив – мы его встречали как национального героя. Девушки из типографии выносили ему хлеб-соль, а зав.отделом партийной жизни вытирал глаза большим редакционным полотенцем. Он тоже частенько пил до одури, но ничего героического в жизни, пока так и не совершил. А тут, сразу – такой успех, такая слава! Корреспонденты шепотом рассказывали друг другу ужасающие подробности эпохального катапультирования, и я лишний раз убеждался в правильности своего профессионального выбора.
Вообще эта веха в моей биографии отмечена массой занимательных историй, к которым я надеюсь когда-нибудь вернуться.
Однако сейчас мы решили вести речь именно о великом и неделимом Петровиче. Он тогда ещё продолжал учёбу в САИ, я же был делегирован судьбою и родным ВУЗом на бескрайние пространства Югры. Туда где до сих пор бродят по лесам свирепые медведи, и где вываливаются на крыльцо местной администрации пьяные фотокорреспонденты. Там же, в этих местах, пользуясь всеобщею суматохою, притесняемые нефтяниками манси спрятали где-то в тайге свою магическую Золотую Бабу. Впрочем, золотых баб тут и в самом деле хватало. Хотя, и палёных было ничуть не меньше.
3
Нас с Петровичем разделяла без малого тысяча вёрст, и шансы на скорую встречу были весьма призрачны. Однако, помог случай. Так получилось, что ко мне обратилась заведующая отделом, моя начальница, и попросила принять посильное участие в организации свадебных торжеств, для её близких друзей. Мне, как человеку, связанному с изобразительным искусством, предстояло нарисовать какие-то фривольные плакаты на тему бракосочетания, благо и темы, и тексты – мне были заданы….. Ну, и ещё – мне нужно было красиво оформить обложку для их будущего семейного альбома.
- Дима, ты же лучше знаешь, как всё это красиво сделать! – Сказала мне заведующая, вывалив на стол рулоны ватмана. – Нарисуй, пожалуйста, это очень, очень нужные люди!
Чуть помявшись, она для убедительности добавила:
– Они, кстати, и тебе – тоже могут при случае пригодиться!
Я знал, что отец невесты – большая шишка в местном аэропорту. Отчего резонно предположил, что, он и в самом деле – может мне пригодиться. В те годы, в северных краях, любой авиационный начальник был царь и бог. Как впрочем, и многие другие смежные начальники. Люди частенько летали друг к другу в гости, и в летние или предпраздничные дни – билеты было невозможно достать…. Только по большому блату. Но ведь он, этот самый блат – тоже доступен не каждому. И вот, мне только что – предложили вступить в славный спецотряд небожителей. Это было гораздо круче, чем синюшная курица за публицистическую лояльность. В этом чувствовался другой размах. Выбирать не приходилось. Я, не мешкая, согласился.
После чего быстро оформил с полдюжины свадебных плакатов и сделал пару надписей на обложке оставленного мне, увесистого фотоальбома….
* * *
К вечеру заведующая пришла за работой. Внимательно просмотрев сложенные в стопку весёлые картинки, она осталась довольна выполненным поручением. И сразу, не медля, помчалась отвозить всю эту свадебную бутафорию к страждущим молодожёнам. У неё, скорее всего, тоже были проблемы с авиабилетами.
Уже на следующий день, заведующая вновь вплыла в мой кабинет, и самодовольно улыбаясь, нагнулась ко мне.
- Ну, что ты хочешь? – Проникновенно сказала она, опираясь на столешницу.
Я встал, обошел её по периметру, как обходит бывалый реставратор запущенный памятник районной архитектуры, и придирчиво поцокал языком, осматривая, главным образом, задний фасад. Всё было неплохо, но мой первый рабочий опыт уже подсказывал: тут, главное – сгоряча не продешевить. Осмотрев крепкий торс, я задержал взгляд на зовущей заднице, но, вдруг вспомнив о неоднозначности служебных романов, решительно сказал:
– Я хочу авиабилет до Свердловска…. И, желательно сегодня, на вечер….
На календаре высвечивалось пятое ноября, и на страну надвигались шумные революционные праздники…. А мне, вдруг, захотелось воплотить свою вековую мечту о встрече с полузабытыми студенческими гульбищами. Меня тянуло в мир моих пиратских грёз…. Как призывник из анекдота, угадывающий каждом рисунке психиатра голую женщину, я тоже видел, в каждом окне – не обветренные осины и берёзы, а их, и только их – шумные и широкие улицы далёкого Свердловска.
* * *
Итак, в случае положительного ответа, я сразу убивал двух зайцев. Во-первых, я получал остродефицитный билет на удобное для меня время. Во-вторых, – так как я художничал по просьбе самой завотделом – она должна была молча проглотить крамольную информацию о том, что завтра, в укороченный предпраздничный день – меня здесь, с ними, уже не будет…. Вслух я этого не сказал, но это подразумевалось в самой моей просьбе…. И, вслед за этими двумя зайцами, уже нагло выглядывали уши третьего: если я, вдруг, опоздаю на день – мало ли что! – то это не особо чревато…. Ведь моя поездка – по умолчанию – санкционируется самой заведующей…. Не будет же она ворчать на меня, своего протеже и служащего ей крепостного живописца – из-за какого-то одного-единственного прогула?! Словом, от всех положительных зайцев у меня даже зарябило в глазах…
4
Через час мне привезли желанный билет. А ещё через час – я уже нетерпеливо посматривал на часы, переминаясь с ноги на ногу возле стойки регистрации.
Я поставил свой полупустую сумку на служебные аэровокзальные весы, а сам потихоньку прогуливался рядом, целиком погрузившись в мир сладкой патоки и грёз…. Надо мною довлели мечты о скорой встрече со Свердловском. Там, всего в полутора часах перелета, в нашей шумной общаге, меня ждали дремлющие за каждым дверным косяком страницы моего недавнего прошлого…. С необычными и красочными иллюстрациями…. С ожившими призраками и тенями….
И, как всякий дурак, я вполне серьёзно рассчитывал на то, что они, эти самые привидения, ни с того, ни с сего материализуются и заговорят со мною – настоящими человеческими голосами…. Впрочем, на это рассчитывают все дураки мира, и эта необъяснимая массовость искупала мою нынешнюю глупость….
Самолёт вскоре мерно поплыл по синему небу, поплыл к чему-то странному, знакомо-незнакомому, удивительным образом соединяя в эфире своего фюзеляжа – и Прошлое, и Настоящее…. Сама ситуация всё более и более затягивала меня, и надвигающаяся встреча казалась мне явлением абсолютно нереальным, как прибытие Элли в страну Оз.
Когда же стюардесса, незадолго до приземления, попросила пассажиров пристегнуться ремнями, и объявила, что через десять минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Кольцово, мне показалось, что она просто шутит…. Какое Кольцово? Ведь уже там, в далёких сумерках моей прошлой жизни! Если же она, и в самом деле, не обманывает меня, то наш самолёт должен был вот-вот приземлиться на всплывшую из небытия Атлантиду….
Неужели, через десять минут я, и в самом деле, сойду на эти бетонные плиты, отправившие меня, всего полгода назад – в дебри какой-то иной, прозаично-пресной жизни? Ведь именно тогда, над моим ухом, впервые начал неслышно тикать Датчик Житейской Необратимости…..
3. ПЕТРОВИЧ КАК ОЖИВШЕЕ ПРИВИДЕНИЕ.
1
Я ошалело глядел в иллюминатор, на вынырнувшие из-под облаков знакомые поля, деревья, дороги, и на меня изнутри поперла неслыханная, пощипывающая сердце, волна глухой патетики…. А, вслед за ней, в голову полезли – странные рифмованные строчки: «Без десяти минут Вчера… Уже видны сырые крыши…. Я завтра буду пьян с утра…. И тихий голос твой услышу…»
В том, что я завтра буду пьян с утра – я нисколько не сомневался. Собственно, для этого я сюда и ехал. Кроме того, общеизвестно, что охотится за привидениями лучше всего пьяным. И за прочей тихою многоголосицей – тоже….
Тут я неожиданно развеселился…. Мне вдруг показалось, что там, в багажном отсеке нашего самолёта, вместе со мною, словно декорации с театром, летит целая коллекция теней и призраков. Удастся ли мне их впихнуть в багажник такси? Здесь была и тень отца Гамлета, и анахронический бой башенных часов… господи, чего там только не было….
Забегаю вперед отмечу, что большинство теней, вопреки моим ожиданиям, так и не ожило, навечно оставшись лишь тенями…. Хотя, может оно и к лучшему? Иногда сочную мозаику памяти не стоит переклеивать в угоду сегодняшним капризам. В своём первозданном, оригинальном исполнении они, эти Пазлы Памяти обладают куда более сочной колористикой, нежели их восстановленные и блеклые копии…. Иногда – упрятанная далеко в тайник картина – от этого только выигрывает. Да и побитый патиною антиквариат, куда ценнее, чем его блистающая копия….
* * *
Прибыв в общагу – миражей здесь я так и не обнаружил…. Но мне хватило и привычных до боли дверных косяков, и заляпанных акварелью обоев…. Одно крыльцо общаги чего стоило. Как тоскующая собака прибегает к остову пожарища, где когда-то стояла её привычная будка – так и я влетел по ступенькам в это Царство Теней…. Мне, ставшему бесхозным псу, хотелось поскорее обнаружить там – если уж не мясо, так хотя бы косточки….
Впрочем, иногда человеку вполне достаточно одной символики. Потому что в любой символике дремлет неумирающий дух. Эмигранты ощущают себя русскими – лишь услышав звуки «Калинки», или заметив российский флаг, над зашедшим в их бухту судном. Весь этот символический бред неистребимо живёт в людях, и его не вытравишь никакими сверхубедительными математическими формулами. Каждый из нас слышит внутри себя что-то непостижимое, отдалённое, словно рёв мамонтов и тихий шелест гигантских папоротников.
Впрочем, некоторые из теней всё же ожили. И две из них – наиболее явственно. Главной, и более чем реалистичной оказалась Тень Дизайнера Петровича. К которой, собственно, я и приехал…. Второю была тень ожидающей меня девушки, от которой я предательски сбежал.
Потом, спустя время, я думал – а отчего я сбежал – в общем-то от хорошего и близкого мне человека? Наверное, я предпочёл предать её один раз, нежели потом – предавать всю жизнь…. Мне не близок вариант «а ля Евгений Онегин» с модернизацией внезапно воскресших чувств. Это похоже на неосмотрительное получение кредита, который ты, потом, наверняка не сможешь вернуть. Единственное, что меня при этом утешало, так это то, что я не успел (и не успею!) омрачить её чело десятком лишних морщин и ранними прядями седых волос…. «Пусть так и будет!» - Как поёт Маккартни. Лучше остаться в её памяти гипсовой статуей – пусть глухой и бесчувственной, нежели ненавистным, заляпанным собственным свинством, оригиналом…. Она этого явно не заслуживала.
И вообще, я давно подметил удивительный парадокс: многие мужчины избегают именно самых преданных женщин, вероятно, не желая их делать многократно преданными – собой…..
2
Тем временем мой кореш Петрович вернулся из школы. То есть – из института. Мы обнялись. Теперь наш путь прямиком лежал к ближайшему гастроному. Это была славная традиция выпестованная нами за время учёбы. И отступать от неё не хотелось.
Исполнив свою приятную экспедицию, мы вскоре уже сидели за дружеским столом, и разухабисто позванивали нашими наполненными стаканами. Всё сразу встало на свои места – как в прежде запутанной шахматной головоломке. Моя беспокойная пешка проползла, наконец, на крайнее поле, и, натянув вожделенную царственную вуаль, успокоилась. Всё это было славно, неописуемо славно….
Застольное общение с Петровичем быстро излечило мою душу от недавних приступов разъедающей сердце тоски…. Как старина Фрейд исцелил девицу, боящуюся вставать с кровати, так и Петрович, вытеснил из меня – все мои ненасытные фобии…. И вся эта духовно-гельминтозная банда – моментально вышла вон из меня. Огненная вода окончательно выжгла из души остатки гложущей меня ностальгии. Мы пили водку, дымили в потолок, и я не раз подумал: «Вот же, бляха-муха, не зря же говорят, что вредные привычки самые надёжные! Они никогда не оставляют человека в беде!» Исходя из этой фактологии, и сидящего напротив меня Петровича, несомненно, следовало отнести – к списку вредных, но чрезвычайно надёжных привычек.
Я чувствовал себя узником, захваченным полгода назад племенем папуасов, и выкупленным, наконец, моею корабельною командой. Наша комната, схожая с приморской таверной, заменяла мне и шум океана, и волнующее покачивание бушприта над водой…. Вокруг меня сидели чумазые пиратские рожи, и за атласным поясом каждого их них – торчал неизменный длинный пистоль. И у ног стояли кривые зазубренные сабли. А безумному Петровичу явно не хватало на плече попугая, истошно орущего в тёмное осеннее небо: «Пиастры! Пиастры!»
Иногда, по старой памяти, мне мерещилась, что вот-вот – в сумрак комнаты – ворвётся наш декан и, по совместительству, капитан королевской гвардии Её Величества Вальтер Золотухин…. Перепоясанный пулеметными лентами, он громко заорёт: «Пьём?! А ну-ка, суки – быстренько разойтись! Караул, ептмать, уже устал!»
И, не выдержав нашего немого изумления, он выхватит из-за пазухи свой огромный револьвер, и, разрядив всю обойму, исполнит высшую пролетарскую волю.
Но, утративший революционное чутье, декан Золотухин никак не врывался, и каждая минута его неврывания – золотым бальзамом капала на мою израненную душу….
На следующий день мы ежеминутно пили вино, слоняясь посреди улиц, и бродили по пахнущему осенью, и воскресшему во мне Свердловску…. Заодно сходили и на демонстрацию…. Вино помогало нам веселее дышать, раскрашивая осенние улицы в сплошные праздничные видения…. Датчик времени перестал доставать меня своим тиканьем, и всё, улыбающееся вокруг, казалось вечным и незыблемым как египетские пирамиды….
Как это бывает в такие дни – время пролетело как миг, совершенно незаметно…. Через пару дней я уже улетал на Север – отдохнувшим как никогда. Мой нынешний визит напомнил мне солдатские байки о недолгом армейском отпуске, который, как говорили однополчане, сокращает ожидание дембеля чуть ли не впятеро. И в котором мне, вследствие множества гауптвахт, так и не удалось побывать….
4. ПЕТРОВИЧ КАК КАМЕННЫЙ ГОСТЬ.
1
И вот теперь наши глухие места собирался посетить и сам Петрович. Во время моей учебы многие северные земляки, заезжавшие в нашу общагу, были хорошо знакомы с Петровичем. Поэтому его нынешний визит на Север был, скорее, экспедицией не только лично ко мне, но и к целой группе вновь открывшихся родственников. Их породнил не знаменитый русский пуд соли, а мегатонны выпитой за одним столом огненной воды.
* * *
Текст депеши, разбудившей меня ранним утром, гласил: «К вам едет Петрович»….
К вечеру того же дня, он, и в самом деле, приехал. Добираться ему пришлось на перекладных. Доехав поездом до маленькой таёжной станции Усть-Аха, он исхитрился попасть на последний вечерний вертолёт, и преодолев полторы сотни километров над тайгою, очутился в нашем славном нефтяном городке.
На улице уже вечерело, и повсюду царили предновогодние настроения. Как не крути, а в советское время к праздникам готовились особо торжественно, загодя, и вот эта священная патриархальная подготовка привносила в ожидания свой неповторимый дух…. Этим духом был наполнен каждый скрученный тобою вручную пельмень, и каждая, извлечённая из пыльных коробок, елочная игрушка.
В дебютной части своего первого визита в Югру, Петрович был обманчиво спокоен. На груди его, и спине, покоились два небольших рюкзачка, доверху наполненные бутылками с водкой. Тогда на Севере был страшный дефицит, и водку было достать непросто. Внешне мой товарищ напоминал боевого десантника времен Великой Отечественной, с двумя парашютами…. Раскрыв их, нам предстояло прыгнуть в тёмную заоконную бездну. Подвязанная лямочками шапка-ушанка – ещё более усиливала сходство Петровича со сталинским парашютистом.
Как потом выяснилось, он привез с собою, почти ящик водки…. Теперь мы были энерговооружены, и может быть в этом – была причина его нордического спокойствия? Это ведь старая хантыйская примета – если водки в доме много, значит – праздник будет удачным! И, хотя, в нашем общежитии на Восточной далеко не все были хантами, но я не раз убеждался в мудрости этого изречения. Причем, эта истина универсальна, и действует во всех географических поясах….
Мраморное спокойствие Петровича понемногу передалось и мне. Мы неторопливо выпили сначала одну бутылку водки, потом и вторую, потом…. Потом, замерев, стали ожидать наступления праздника….
Но тут, как на грех, в наш уютный и безбрежный мир вмешалось одно вредное обстоятельство. Оно почти всегда вмешивается в наш тихий и уютный мир. И имя ему – бабы.
2
В этот вечер, в одной компании с нами, оказалась моя старшая сестра Лариса, из Еревана. Она прибыла из древнего царства Урарту, чтоб сполна хлебнуть нашей северной экзотики. Лариса приехала вместе со своей подругой, носящей оперно-скорбное имя Аида. Девушкой, вопреки лейблу, довольно живой. Дамы искренне веселились своему бегству от восточных деспотий, и всячески обхаживали нас, придавая нашем статусу, некую царственность, присущую армянским семейным традициям.
Однако, всё же стервозная женская природа берёт верх даже над армянками. И они, эти две фурии, вместо того чтоб наслаждаться чарующим ароматом пшеничной водки, начали требовать от нас принести им настоящую ель.
Мало того, что мы должны были ежечасно бегать в магазин – то за перцем, то за лавровым листом, а потом – крутить тонны какого-то мяса, а вот теперь, им ещё – и ель подавай!
Словом, присутствие этих двух кавказских овча…, то есть двух этих милых кавказских девушек, существенно ущемляло наше безмятежное празднество…. Будь мы в общаге – мы б давно скинули их обеих с балкона. Как Стенька Разин свою шамаханскую княжну….
* * *
Нет, ну зачем им понадобилась эта елка? Мы столько лет встречали праздники в общаге, но нам никогда не приходила в голову мысль приволочь в общежитие живую ель. Господи, ну зачем? Мы что, мичуринцы, что ли? Побольше водки – да, побольше весёлых девок – тоже да, но деревья-то, прости господи, зачем? Тут что – нижний склад Архангельского леспромхоза? В-общем, их позыв был нам совершенно непонятен…. Тем не менее, эти две Бэлы назойливо зудели над ухом, и мы горько сожалели, что поблизости нет старика Казбича.
- Девочки, ну нахрена вам эта ель? Вы что, в Сахаре выросли? Елей никогда не видели? – Спросил я дам, нехотя отрываясь от стакана. – Вы что не видите – мужчины уже праздник встречают?
Но они – ни в какую – не соглашались с нашими доводами. В них проснулись инстинкты древних язычников, и они, эти инстинкты, требовали удовлетворения. Впрочем, девушек тоже можно было понять. Что-то же им нужно будет рассказывать там, у себя в Армении…. И им, для сочности этих будущих рассказов, позарез хотелось настоящей, северной атрибутики. Иначе б они уехали отсюда горько обманутыми.
«Ель, елку, надо елку….» – Твердили они словно заклинание, и разгуливали возле нас, мешая по-человечески пить…. И – достойно встречать наступающий Новый Год.
3
В конце концов – нам пришлось им уступить. Ведь они, и в самом деле, приехали сюда за настоящими сибирскими впечатлениями. Шумно галдя, они убеждали нас, что для них – Новый год, в Сибири, без ёлки, это все равно, что нам – приехать к ним, туда, в Армению, и не увидеть озера Севан, или – не навестить древние храмы Эчмиадзина. Мы были не совсем с этим согласны: мы оба побывали в Армении, но не рубили при этом никаких – ни ананасовых, ни ореховых деревьев! И ничего – живём!
Однако, как ни крути, надо было вставать, одеваться, и идти в лес…. Чтоб срубить им эту самую ель. На улице было довольно морозно, и шарахаться в сумерках по тайге занятие – не из самых приятных. Однако, выбора не было. И мы, взяв большой топор, ушли. Как два мальчику-с-пальчика, отправленные в тёмный лес, на съедение к злым людоедам…. Двумя свирепыми Бабами-Ягами….
Однако, уже на входе в лес, нас поджидали первые трудности….. Тайга в вогульских краях – довольно своеобразная. Вокруг городка, где мы в тот вечер пребывали, ели практически не встречались. В изобилии были только сосны. Множество сосен.
Выхода не было. Разве что срубить парочку голубых, стоявших возле местного горисполкома? Но тогда бы мы имели гарантированный шанс встретить новогоднее веселье в уютном местном в КПЗ. А потом встречать дальнейшие новогодние праздники – в ещё более экзотичных, и, конечно, куда более богатых елями – местах….
Поэтому я не решился предложить Петровичу столь смелую идею…. У него-то дури в башке и так с избытком, и он мог сгоряча устроить возле местного горисполкома целую просеку…. А потом – ушел бы, валя деревья, прямо на Ханты-Мансийск!
Не обнаружив елей, можно было конечно сказать себе: «Ну и бог с ней, с этой елью!» - и вернувшись, снова сесть за стол. И тупо нажраться…. А там бы и так, всё само собой всплыло: и зелёные ели, и зелёные чёртики, и зелёные русалки в травянистых бюстгальтерах…. Как известно, зелёный змий – вам всё это гарантирует…. Но мы с Петровичем не могли вернуться с пустыми руками, так и не добыв – это священное для граждан Армении дерево. Это было б негостеприимно, а на Кавказе пренебрежения к гостям не прощают.
В принципе, её можно было б и купить, но, во-первых, – какой же настоящий студент будет покупать елку? Это ж – несмываемый позор на всю жизнь! Уж тогда лучше пойти и закодироваться…. Кроме того, покупать елку на Севере, живя среди тайги – это форменное кощунство над семейным бюджетом.
Однако, всё обошлось. Мы решили ограничиться верхушкою одной взрослой сосны. Это было самое рациональное на тот момент решение.
4
Мы бродили по глухой и тёмной тайге, выбирая нужную нам сосёнку с пушистой вершиной. Мы задирали головы вверх, к звёздам, и дышали древними вогульскими поверьями. Поверья были, а вот подходящая сосенка никак не находилась. Мы чувствовали дыхание местных духов и опасались, что нас могут сожрать волки. У них ведь, как и у нас, – тоже на носу был Новый Год! И им, как и нам, тоже нужно было что-нибудь поставить на праздничный стол. А мы были довольно заманчивым блюдом – ведь в нас ведь сразу содержались – и спиртное, и закуска…. «Два в одном»…. Или – два в двух….
Петрович, был не так интеллигентен как я, и первобытные инстинкты сразу проснулись в нём. Как только он вошёл в лес, на его физиономии появилось хищное выражение. Может это и спасло нас – от волков и кровожадных ондатр? Увидев пьяного Петровича с топором, все представители местной фауны, сразу в страхе разбежались. Так что единственными представителями фауны, в этом лесу, были только мы.
Сосен вокруг нас было множество. Больших, маленьких, средних, – пушистых и не очень….. Мы бродили между них по глубокому снегу, и возвращаться назад, к людям, нам уже не хотелось….
.
Наконец, мы выбираем подходящее, устраивающее нас дерево. Его пушистая верхушка обильно усыпана снегом, и прямо на неё положила свой хвост мерцающая над нами Большая Медведица.
Право стать верхолазом достаётся Петровичу. У меня гостит сестра, и если я упаду, то её будет некому отправить назад, в Ереван…. А это уважительная причина…. И потом, он, Петрович мужественный, а я не очень…. А раз так, то и лезть ему. Мы подбираемся по глубокому снегу к будущему новогоднему амулету, и Петрович, с изящностью орангутанга, начинает взбираться на дерево.
- Петрович, - кричу я ему вслед, - ты должен отрубить ему голову как Змею Горынычу!
- Не ****и! – Слышу я в темноте его натужный голос.
Он неумолимо уходит вверх, к звездам, и вскоре исчезает насовсем, где-то в районе созвездия Гончих Псов.
. Я с замиранием сердца жду. Вскоре оттуда, с высоты, раздаются глухие удары…. Потом слышится страшный треск, а за ним – истошный одинокий крик: «Ой, ****ь!»
Это, скорее всего означает, что Петрович там, на небе, так и не встретил там свою звёздную судьбу и он возвращается к нам, сюда, на Землю.
Что было дальше, вы уже знаете: сначала свист летящего топора, а потом – шум падающего с неба Петровича…. И величавый шелест полета пушистой галактической сосны…. И, конечно, целая лавина снежного серебра, вызванная полётом этого вокального трио, и нестерпимо обжегшая мне шею и лицо….
И вот лесоруб Петрович медленно выбирается из снега…. Энергично отряхиваясь, он делает шаг к упавшей подле него сосне. И гордо стоит возле неё, как половецкий кочевник, возле туши подстреленного им оленя.
Теперь, для нас самое главное – не заблудится. Вскоре между деревьями, начинают проглядывать зовущие огоньки города, и свет из окон служит нам далёким маяком. Новогодние окна, как мне кажется, обладают совсем иной, магической энергетикой….
Вскоре мы входим в город, торжественно влача на себе свой Великий Древесный Фетиш…. И гордо несём свой трофей по заснеженным улицам, как древние воины несли своё полковое знамя, или увенчанные золотыми кистями хоругви.
5
Новый Год прошёл просто чудесно…. Добытая нами ёлка, как и доблестный полёт Икара Петровича, – всё это, вкупе с другими эпизодами, сплелось в искристый калейдоскоп праздника. Это была удивительная, непередаваемая полихромия. Та, которую носят в себе – до самой гробовой доски.
А потом, в самый разгар праздничной ночи, нас ожидал ещё один сюрприз. Некто Рафаэль, наш общий приятель прикатил за нами на целом вахтовом автобусе…. И увез нас к себе, в свою контору на Промбазе. Это было здорово и сказочно.
Рафаэль работал профсоюзным деятелем в одной крупном местном управлении.. Накануне в их заводском клубе, отгремел шумный корпоративный банкет, и вот теперь, развезя всех своих коллег-производственников по домам, он предложил нам проехать туда, к ним, на это большое новогоднее стойбище…. И оторваться там вволюшку – до самого утра…. Мы, естественно, согласились: такая идея была вполне новаторской и нам ещё не доводилось встречать Новый год в большом рабочем клубе.
Ждущий нас во дворе автобус тронулся, и величаво покатился по ночным улицам. Праздничный город утопал в новогодних сполохах, а по его проспектам и площадям, с невообразимым шумом, носились тысячи обезумевших аборигенов. Если б мы не знали, что здесь происходит, то легко можно было б подумать что местной мэрией издан Указ о завтрашнем Апокалипсисе. Беснующиеся люди бегали с бенгальскими огнями и петардами, роняя друг друга в снег. Посреди большой площади стояла ритмично вздрагивающая огнями огромная ель.
- Посмотри, Петрович, – сказал я уставившемуся в окно Олегу, – вчера тут прошел всенародный референдум и город получил, наконец, полную независимость от оккупационных властей Ханты-Мансийской губернии! Видишь, как они радуются!
Восторженные сепаратисты, истошно орали за окнами автобуса. И приветливо махали нам руками.
– Они встречают нас, как братскую делегацию дружественной Северной Кореи! – Добавил я, положив руку на плечо Петровичу. – Теперь мы просто обязаны подарить им вагон нашего отборного корейского риса!
- Да, я подарю им флягу хорошего кунжутного масла! – Серьёзно сказал Петрович. – Они обольют тебя этим маслом, и, привязав к елке, сожгут. Что б ты не нёс здесь всякую ересь! Думаю, для них это будет настоящий праздник!
Я внимательно посмотрел на Петровича. В его глазах играли отблески средневековой инквизиции.
Миновав недолгий двадцатиминутный путь, мы оказались на Промбазе. Пройдя сквозь пустую проходную, мы вошли в большой актовый зал. Рафаэль попытался обнаружить охранника, но ему этого не удалось.
- Какая охрана в ночь перед Апокалипсисом? Где он его найдёт? Бедняга скорее всего уехал к своему исповеднику….– Сказал я Петровичу.
Петрович молча покрутил пальцем у виска.
6
А вообще, это очень прикольно: встречать Новый год – очень маленькой компанией, в очень большом зале…. Перед нами лежала целая арена Колизея, играющая факелами мистических иллюминаций…. И нам казалось, что вот-вот, из-за огромных красных портьер, в зал выбегут и накинутся на нас – разъяренные и голодные тигры…. Блики множества разноцветных огней, словно ошалелые, носились по стенам, по потолкам, по натёртому до блеска паркетному полу…. Они заполняли собою всё пространство огромного зала, и феерической дробью рассыпались по всем его уголкам…. Мы плыли со скоростью света сквозь множество виртуальных галактик, и они приветствовали нас – то рождением новых и сверхновых звёзд, то – в изобилии снующими повсюду кометами….
Эти кометы весёлым роем пролетали за нашими иллюминаторами и зажигательно подмигивали нам. Живою водою, захваченною нами – с далекой и оставшейся в небесном мраке Земли – была песня, льющаяся из колонок, и тотально захватывающая каждую молекулу нашего здешнего эфира….
«Но мой плот, свитый из песен и слов, всем моим бедам назло, вовсе не так уж плох!..» - Звонко висел над нами, далёким земным приветом, Юрий Лоза….
В центре зала, как священный алтарь, стоял небольшой, аккуратно сервированный столик. Над ним потрескивая полыхало несколько свечей…. Музыка, льющаяся из колонок, несла нас, отшельников-астронавтов по нашим межгалактическим долинам…. И он, этот маленький плот – нёс нас по всей этой паркетно-лунной поверхности, и мы остервенело плясали между скал и кратеров…. Собственно, Новый год – это уже само по себе – нечто космическое….
* * *
Несколько дней загулов в Урае пролетели для Петровича столь же быстро, как и для меня – короткие ноябрьские праздники, проведенные совсем недавно в Свердловске.... Вскоре мы проводили его, и серебристый самолетик стремительно растаял в утренней небесной дымке…. Теперь – уже по-настоящему….
5. ПЕТРОВИЧ КАК МОКРЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН.
1
Между тем, падение Петровича с вершин вогульского сосняка, было отнюдь не случайным…. Хрониками подобных аварийных посадок густо испещрена вся его студенческая жизнь. Они не были столь уж катастрофичны, какими могли бы быть при ином раскладе…. Поневоле создавалось впечатление, что небесная матушка-судьба всё время подставляет под его задницу – свои мягкие ладони…. Он, пожалуй, был один немногих, кто наиболее полно оправдывал известный афоризм: «Бог хранит дураков и пьяниц!» Ну а так как мы частенько пили вместе, то его страховые полисы от Судьбы – поневоле распространялись и на меня.
Уникальность этого человека была в странном синтезе скандальной славы и мирного, почти монашеского смирения. Эта противоречивая пара сил удивительным образом уживалась, уравновешивалась в нём. Поначалу это был шустрый нижнетуринский Маугли, сторонившийся непонятных ему белых людей из Большого Города. Вскоре он освоился, и начал понемногу понимать человеческую речь. Позднее он адаптировался ещё больше, и, вжившись в гламурную среду, стал активно участвовать в светских скандалах. И обрастать одиозной известностью, как толстой грязью Нечерноземья…. Но, буквально через пару недель, когда очередное происшествие уходило в забытьё, – она, эта грязь осыпалась, обнажая перед общаговской паствой – чистое и незамутненное лицо – инока Петровича. И жители общежития, ещё вчера просыпавшиеся от его ночных воплей, сегодня, с изумлением, обнаруживали в этом Мефистофеле – отзвуки небывалой, просто ангельской чистоты…. И замечали, за его спиной – невесть откуда взявшиеся серафимовы крылья…
Как-то на большом семинаре, проходящем на предмете со странным названием ОПП – «общественно-политическая практика» – речь зашла о студентах ведущих активный образ жизни. Преподавателю хотелось наглядных примеров, и он попросил назвать комсомольцев, ведущих сознательную общественную жизнь. Многие сразу же вспомнили о Петровиче, дремлющем на последней парте с глубокого похмелья. И стали произносить его имя вслух: «Он – спортсмен, турист, комсомолец!»
Преподаватель попросил Петровича встать. Как образец беспорочного служения обществу. Образец встал.
А как раз накануне Петрович участвовал в грандиозных общаговских битвах, что значимо отразилось на его лице. Поэтому он, как и подобает бойцу-супермену, был в плотных чёрных очках. Он был скромен от природы и скрывал от общества следы вчерашних баталий. Сняв очки, он бы больше походил уже не на общественника, а на енота, или медвежонка-панду. Поэтому он и не снимал очков – чтоб не портить свой устойчивый комсомольский имидж.
Однако и так, несмотря на темные очки, чувствовалось, что накануне он провёл весомую общественную работу. И судя по многочисленным царапинам и ссадинам – общественность тоже горячо отозвалась на этот контакт. Чувствовалось, что большие людские массы захотели соприкоснуться не только с его мировоззрением, но и с его лицом. И многочисленные автографы его вчерашних собеседников отразились на мужественной физиономии дизайнера.
2
А между тем, появлению Петровича в этом Джеймс-бондовом образе предшествовали довольно интересные события. Накануне вечером Петрович решил сводить меня в гости к своим девочкам. Девочки учились с ним в одной группе и жили на шестом этаже. До этого мы пару раз заходили к ним, но я был в таком состоянии, что не помнил ни самих девочек, ни их имён, ни окружающего интерьера. На этот раз всё было иначе. Мы заранее решили вести себя, как два заправских джентльмена. То есть галантно и вежливо.
По этому поводу мы приобрели накануне три больших бутылки вина и две бутылки водки. Водку сразу спрятали подальше в шкаф, а бутылку вина тут же выпили – «для разогрева»…. Две другие решили взять с собой, к девочкам. Размявшись и разогревшись, мы побрились, почистили зубы, и, надев чистые маечки и трусы, тронулись в путь.
Увертюра этой встречи прошла вполне достойно. Мы чинно вынули из авоськи и поставили на стол пару здоровенных огнетушителей вина «Агдам». А девочки благородно подали нам две эмалированные кружечки, украшенные какой-то мазней на фюзеляжах.
Несмотря на неземную красоту, имена у девочек были вполне земные: Неля, Снежана, Ирина…. Их обаяние вынудило нас тут же сесть и выпить за гостеприимных хозяек. Сами же хозяйки занялись своим рутинным монашеским трудом. Они готовились к завтрашним занятиям: одна мирно рисовала экскизики каких-то аляповатых куколок, порученных к изготовлению на их дизайнерском факультете, другая читала умную учебную книжечку, а третья переводила текст из зарубежного рекламного журнала.
Словом атмосфера в комнате была тихой и благовейной, как на дореволюционных курсах сестёр милосердия. Что вообще – большая редкость для нашей многострадальной общаги. Мы с Петровичем пили вино, словно два мудрых аксакала, а девочки изредка сновали мимо нас, словно тихие ящерки-игуаны, копошившиеся в своем творческом песочке….
Но вот тут-то, один из аксакалов – неожиданно выдал шумный номер. Как вы понимаете, им оказался Петрович. Видимо, его джентльменская программа дала какой-то серьёзный сбой…. Мирно беседуя со мной, он вдруг, ни с того, ни с сего, взвизгнул, словно ему всадили в задницу большую ветеринарную иглу, и, схватив со стола здоровенный будильник, со всего маху вонзил его в стену!
Ей богу, пока не увидишь, как разваливаются обычные предметы, даже не представляешь – насколько же они взрывоопасны! Будильник лопнул так, словно в нёго накануне спрятали парочку килограммов тротила! Множество золотистых шестерёнок, пружинок, стрелки, циферблаты и прочая фурнитура – радужным фейерверком полетела в разные стороны.
Дамы видоизменились. Из мирных ящерок они превратились в настороженных волчиц. И мгновенно, ни слова не говоря, эти стервы начали действовать. Одна из них тут же убрала со стола все канцелярские и чертёжные принадлежности. Вторая, не медля ни секунды, опрометью кинулась в коридор…. Третья попыталась блокировать действия пьяного террориста, но Петрович, успев выхватить с настенной полки здоровенный циркуль, размахивал им как пикой и громко матерился. Ситуация принимала драматический характер.
3
Я оказался в весьма щекотливом положении. Согласно неписанным правилам мужской корпоративной этики, мне следовало, поддерживая своего компаньона, – тоже начать бить, чем попадя, непослушных сволочей-дизайнерш. И, не медля ни секунды – помогать своему товарищу крушить многочисленные книжные полки и переворачивать их мещанские кровати…. Заодно вспарывая ножом подушки, матрасы, и выпуская пух из толстых перин. Так поступали почти все порядочные студенты нашего общежития, и этого требовал наш строгий общаговский этикет. Раз твой друг начал крушить вражью избу – то, не мешкая, делай то же самое, помогай другу! А уже потом – разберетесь! С другой стороны, я предполагал, что раз мы оделись в чистое, то нам предстоит делать дамам предложение, и ровнять с землей наш будущий семейный очаг, как-то не решался. Я решил немного обождать. Как это советуют восточные мудрецы.
Однако вся эта бойня пошла по довольно неожиданному сценарию. Я думал, что мы сейчас отлупим взбунтовавшихся баб и пойдем в студсовет, за орденами. А помолвку придётся временно отложить. Не больно-то и надо!
Однако – всё вышло наоборот. Грамотно объединившись, свирепые амазонки вышвырнули нас вон. Веками отработанная защита монастырей и здесь оказалась на высоте. Они действовали настолько собранно и скоординировано, словно прошли рука об руку несколько боевых кампаний. Ни в одном военном фильме я не видел подобной фронтовой слаженности – даже в мужском исполнении….
Одна из этих барракуд накинула сзади на Петровича роскошное верблюжье одеяло, и стала валить своего будущего кормильца на пол…. Но он вырвался, вывернулся…. И, как только Петрович освободился из этих пут – его ожидал мощный лобовой удар. Другая мегера тут же появилась из коридора, с полным ведром воды…. И, возмездие последовало незамедлительно. Могучий шкал водной лавины едва не вышиб моего приятеля на улицу, через окно… Его беспомощное тело звучно шмякнулось о стену, в считанных сантиметрах от оконной рамы…. Видя, как сползает со стены безжизненное тело Петровича, я сразу вспомнил захватывающе кадры женского героизма, из таких знаковых фильмов «Убить Билла» или «Я сама»…
Но этим всё дело, увы, не кончилось. Напротив, баталия только набирала обороты. Петровича начали бить линейками, рейсшинами, стульями и дужками от кроватей. Словом, весь этот разгул приобрел, наконец-то – нормальный человеческий характер…. Петрович – тот тоже не терялся…. Он, повизгивая от боли, начал метаться по комнате и сносить всё, что попадалось на его пути…. В окруживших его Валькирий полетела посуда и подушки....
Однако скооперировавшиеся бабы – тоже времени не теряли, и дубасили, чем попадя, скачущего по комнате жениха-оборотня! Я едва успевал уворачиваться от пролетающих надо мною предметов. Если б я был репортером Би-би-си или «Рейтер», и снял бы всё происходящее на плёнку, то мог бы неплохо загнать этот репортаж. И, получив гонорар, надолго обеспечить своё существование…. Это была Большая Междизайнерская Война! И мне, как мирному дехканину из порядочной архитектурной среды – было жутко видеть всю эту милитаристскую вакханалию…. В воздухе с шелестом и завыванием проносились пластмассовые транспортиры, разбивались стаканы, хрустели разноцветные угольники и куски ватмана….
Вскоре в комнату вбежала в очередная Немезида, и на моего бедного приятеля обрушился очередной удар воды. Он упал на пол. Другая, тут же воспользовавшись моментом, ловким движением вновь накинула на стоящего на четвереньках мерзавца большое верблюжье одеяло! И, наконец-то, – изловила его… Она, изо всех сил, нанесла врагу несколько разящих ударов по его буйной башке. Но это лишь стимулировало пьяного негодяя. Он было вскинулся, чтоб задушить проклятую Миледи, однако голова его и руки были надёжно опутаны одеялом. Тогда свалив стоящий посреди комнаты стол, Петрович, в своем последнем таране пошёл на врага, пытаясь, в предсмертной агонии, нанести тому хотя бы урон в живой силе….
Однако, сама живая сила – не дала ему этого шанса. Две свирепые дизайнерши, почти одновременно, нанесли интервенту последний, завершающий удар…. Одна, широко размахнувших, всадила в ослепшего и лишённого манёвра агрессора полное ведро воды, и, пока он безжизненно бултыхался на полу, его настиг ещё один сокрушительный удар водной стихии…. И Петрович, как мне показалось, навечно затих, успокоившись на линолеуме.
4
Наступила пауза. Мы дружно столпились над безмолвным телом. Надо было идти на почту и давать телеграмму его родственникам, в Нижнюю Туру.
«Ваш сын, некто Петрович, немножко утонул…. Гражданская панихида состоялась сегодня по адресу: Восточная, 20, комната 608…. Мятёжное тело дизайнера было предано воде… » Дизайнерши с облегчением смотрели на своего поверженного врага и мысленно осеняли его крестом.
Но девочки слишком рано поверили в своё избавление. Эта сволочь, эта неистребимая саламандра, вопреки всему – вновь ожила! Петрович, как боксер после нокдауна, вдруг резко подскочил на ноги…. И, запутавшись в одеяле, вновь упал ничком на стоящий перед ним стул. И тут же новая волна из ведра жестко ударила по его затрещавшим рёбрам…. Бедного вурдалака толкнуло вперёд, и он, опрокинувшись вместе со стулом, грохоча повалился на плоский отопительный радиатор. Это было ужасное зрелище…. Мы замерли.
А Петрович, отпряв от радиатора, воспользовался всеобщим замешательством, и, хромая, кинулся прочь из комнаты! Он выбежал в коридор, где, размахивая, как летучая мышь, своим мокрым одеялом, принялся громко материться на всю секцию….
Проматерившись как следует, он вытянул голову над одеялом и закричал что есть сил: «Я маленькая мокрая птичка!» И пока он пытался прокричать ещё какие-то анкетные данные – его вновь сбило наземь – очередное ведро воды…. «Господи подумал я, как хорошо, что они не используют против него кипяток! Тогда, буквально пара ведёр – и эту птичку можно было б ощипывать!»
А Петрович лежал посреди огромной лужи в коридоре, и, болтая ногами, что-то кричал. Точнее – визжал фальцетом, словно ограбленный на ярмарке негоциант. Поняв, что на сегодня страстей предостаточно, я решил действовать…. Пока мой приятель окончательно не захлебнулся в этих селевых потоках….
Понимая, что в первую очередь следует спасать вино, я схватил початую бутылку, и, зажав её в руке, двинулся к выходу. Здесь, в коридоре, поймав за шею моего поднявшегося компаньона, я поволок его, пятясь задом, к спасительным дверям из секции. Он, хрипя, пытался сопротивляться и норовил лягнуть ногою скучковавшихся вокруг нас фемин. Мокрое одеяло, однако, мешало ему осуществить свою вендетту. Оно, широкою полосою тянулось за нами по полу, будто шлейф королевской мантии. Мы выбирались из секции, как шумная поломоечная машина….
Моё решение, оказалось своевременным, ибо в конце коридора вновь возникла зловещая тень с ведром. Вслед за нею показались еще несколько вакханок, вооруженных рейсшинами и ножками от стульев…. Эти ведьмы с плохо скрываемым сожалением посмотрели нам вслед…. Ещё б немного – и они бы превратили нас – в кучку первоклассного ливера.
Выволакивая Петровича на лестницу, я подумал, – а почему в психиатрических лечебницах не проводится конкурс – как в хоккее, между пятёрками или тройками – на замещение вакантных должностей санитаров? Ей богу, если б бригада медсестер из комнаты 608 участвовала в таком конкурсе – она б легко обошла все родственные коллективы по усмирению сумасшедших….
5
Однако, вернёмся к нашим баранам. Вопреки предначертанной Петровичу кончине, мне удалось выволочь моего контуженного товарища из секции живым. Еще б немного, и они б издубасили его своими рейсшинами, или истыкали ядовитыми рейсфедерами…. Сам Петрович, между тем, висел у меня на руке и конвульсивно брыкал ножками, как цыпленок с отстреленной головой….
Я, переводя дух, прислонился к стене и лишь теперь решил немного передохнуть…. Меня трясло от произошедшего…. Как же все-таки мало гуманизма в русских женщинах! Господи, ну как после этого ходить к ним в гости? Неужели это и есть – наши будущие Февроньи? Да разве б могла Надежда Константиновна Крупская – вот так же нещадно лупить своего бедного мужа, товарища Крупского? А Татьяна Ларина – озверело поливать водою несчастного Онегина?
– Петрович ты жив? – спросил я, сказав это скорее не человеку, а одеялу, под которым топорщился мой компаньон…
Он конвульсивно забился внутри своего верблюжьего мешка…. Так он сигнализировал изнутри людям, что жив. Его нужно было вести домой.
Я вспомнил про вино, которое держал в правой руке…. Уберечь драгоценный портвейн, было моей прямою обязанностью. Приподняв Петровича и прижав его к косяку, я быстро убежал за лифт, чтоб спрятать там бутылку. Разлить портвейн, в этой дикой борьбе, было б безумным расточительством. Я поставил вино, подальше, за лифт, отметив, что там уже лежит чьё-то, отвергнутое обществом, тело. Отдалённо оно напоминало тушку тюленя или морского котика. Как позднее показало время – я почти не ошибся. Это и в самом деле был лев. Правда, не морской, а наш, сухопутный. Но об этом чуть позже.
Сейчас меня волновала судьба оставленного мною Петровича. Он, истерзанный и избитый, полусидел, полулежал там, на холодном полу, возле женской секции. Может быть, он проводил последние минуты в своей жизни…. Аккуратно поставив бутылку под радиатор, я стремглав бросился, назад. Может, он, мой товарищ, приоткрыв свои затуманенные глаза, успеет прошептать посеревшими губами свое прощальное ямщицкое послание к жене… Правда жены у него тогда не было – но разве это столь уж важно?
6
И вот, в этом момент, раздался потрясающий, просто жуткий грохот…. Он заставил вздрогнуть, всколыхнуться всё вокруг…. Мне показалось, что содрогнулось всё наше здание…. Потом, одна моя знакомая девчонка, гулявшая в тот момент в компании, на три этажа ниже, сказала мне, что они тоже – очень хорошо слышали этот грохот! И им, как и мне, также показалось – что дрогнуло всё наше здание, как будто в него попала мощная авиационная бомба. Так что когда множество людей, разделенных тремя этажами, думают примерно одинаково, значит – в этих суждениях есть доля правды. А между тем, зданию-то – было от чего дрогнуть! А произошло вот что….
Петрович, высвободившись из-под моей опеки, мгновенно реанимировался и ворвался в «рабочку». Рабочка – это комната прямо возле лифта, между секциями, где по замыслу наших институтских властей должны были готовиться проекты, в том числе и дипломные. А для этого, в рабочках, установили мощные металлические козлы, вроде тех, что стоят на грузовиках, что перевозят по городу огромные витринные стёкла.
Сама конструкция козлов, если говорить о ней техническим языком, напоминала массивную металлическую призму, сваренную из крепких стальных уголков. Говоря же бытовым языком – весь этот стеллаж напоминал двое футбольных ворот, вплотную сдвинутых друг к другу своими лицевыми сторонами. Сколько весила вся эта хренотень – сказать не возьмусь…. Но килограмм триста-четыреста – точно…. По длине они занимали почти всю рабочку, а это – что-то около пяти с половиной метров…. И высота у них была – под самый потолок. То есть, падать тут – было чему!
Пьяный Петрович влетев в рабочку, и с ходу атаковал этого металлического диплодока. Как воин Тамерлана, штурмующий крепостную стену, он мигом взобрался вершину массивной пирамиды. Между тем, конструкция громоздкой штуковины, была очень устойчивой, и рассчитанной на любые житейские невзгоды, включая тайфуны, ураганы, цунами и даже землетрясения…. Словом, она была рассчитана на всё – кроме Петровича! Такого катаклизма как Петрович, конструкторы, к сожалению не предусмотрели!
И случилось то, чего в принципе не могло случиться – конструкция опрокинулась! За шесть лет обучения в Архее, я никогда не слышал, что такую хренотень вообще можно опрокинуть. Да, был случай, когда один пьяный студент обронил на пол, на кафедре рисунка, гигантскую голову легендарного Давида. И, когда эта исполинская гипсовая голова с размаху ****анулась об пол, то тоже – вздрогнула все здание института. Однако, Давид весил в десять раз меньше этой металлической каракатицы.
Я думаю, упади эта штуковина, вместе с Петровичем, на обычный, ровный пол – она б его просто, размазала, превратив в мокрое пятно, в сгусток человеческого фарша…. Иначе говоря – растёрла б беднягу по линолеуму…. Ан нет! По тому же самому Закону Сохранения Петровича у стены рабочки стояли два здоровенных письменных стола. А между ними, этими столами, был небольшой зазор – примерно полметра. Как раз на ширину стула. Но стула там в этот вечер не оказалось. Там оказался Петрович.
Да, падая, вместе с этою скалой, вернее – роняя её на себя, Петрович, в кромешной тьме – угодил точно в этот зазор между столами. Видеть эту спасительную нишу он точно не мог, так как падал спиной, и света в рабочке не было. Это уже потом я его включил, когда вытаскивал пьяного альпиниста из-под развалин. Столы были развалены буквально в щепки, и падающая громадина, уперевшись в обломки мебели, немного не дошла до пола. Вот в этом «немного» и лежал чудом уцелевший Петрович!
7
Я помог ему выбраться из его разрушенного Сталинграда и ощупал парня. Он был цел. И тут же, вырвавшись из моих рук, безумец в мокром одеяле понесся наверх, оставляя на лестнице лужи. Я погнался за ним и изловил мерзавца, решив больше не выпускать его из рук. Впрочем, будь я на его месте, убеждён – он поступил бы также. Сейчас же я боялся, что он по дороге снесет ещё какую-нибудь Эйфелеву башню, или – что-то в этом роде…. Его неукротимый дух всё ещё требовал выхода. Но, главное – он был цел…
Я поволок Петровича за лифт, чтоб забрать оттуда наше недопитое вино. Упоминание о вине дало свой положительный эффект – пациент обмяк и успокоился. Вероятно, он испугался, что его, за непослушание, лишат законной порции. Петрович был насквозь мокр, и вино ему было необходимо, как биостимулятор. Как солярка для дизеля. Я крепко держал его за руку. Ещё б не хватало, что б следующим этапом его карьеры стало обрушение лифтовой шахты или всего общежития в целом.
Мы плавно забрели за лифт, и, пригубив вина, стали будить спящего там человека. Человек, несмотря на все наши усилия – не просыпался.
«Это, видимо, ещё одна жертва подлых баб, едва не убивших нас с Петровичем! – Осенила меня неожиданная догадка. – Наверное, они, так же измывались над ним, как и над нами, а потом, желая сокрыть своё преступление, приволокли беднягу сюда, чтоб сбросить его в мусоропровод!»
У лежащего перед нами парня был мощный и габаритный зад, и он, скорее всего, помешал замыслу преступниц. Я был уверен, что именно зад не прошел в приемное окошечко мусоропровода! Вот они и бросили свою жертву прямо тут.
«Тазобедренный сустав спас бедолагу! – Подумалось мне. – А так бы лежать ему там, внизу, у самого основания этой трубы и быть навечно погребенным тоннами архитектурного мусора! А дотащить его до балкона и сбросить вниз – они, скорее всего, не догадались!» А может, им было просто лень. Студенты ж такой сволочной народ – ничего не доведут до конца!
Мы с большим трудом растолкали спящее существо. Спящим существом оказался дизайнер Лев Кузеванов. Мы тут же, не отходя от кассы, отметили вином его второе рождение…. Чёрного отверстие мусоропровода хищно смотрело на нашу трапезу. Мы предложили Льву больше не лежать тут, на бетонном полу, а отнести его на улицу, к мусорным бачкам.
- Там, у бачков, много травы, Лев! Ты будешь чувствовать себя там как дома, в жаркой африканской саванне! – Сказали мы ему. – Давай мы унесем тебя туда? Утром тебя увезут на городскую свалку, а она просто кишит антилопами и бизонами!
Но Лев, узнав, что у нас есть водка, предпочел пойти с нами. Ни буйные краски саванны, ни топот скачущих к водопою бизонов, не привлекали его. Впрочем, наша водка тоже гарантировала ему все эти ностальгические видения.
Мы поднялись к нам, на девятый этаж, и приступили к распитию. Вскоре к нам присоединились новые гости, и наш праздник, тоже, вспыхнул с новою силой. Время было что-то около двух часов ночи, а, по общаговским меркам, это означало что-то вроде полдника, или – увертюры к большому и продолжительному ужину. Наша общага жила по своим астрономическим часам.
8
Всю процедуру этого шумного светского раута я уже описывал, напомню лишь, что Башкир выбил вскоре стаканом окно, а Петрович, сначала выбросив кошку, затем выбросился из окна и сам…. То есть всё произошло в соответствии с извечными законами космонавтики, когда вначале в космический полёт посылают животное, а уже потом – астронавт берётся за дело сам. В отличие от кошки, спикировавшей на газон, Петрович умудрился сигануть вправо, и приземлился на балконе.
Сначала, прежде чем уйти в ночной полёт, этот неутомимый покоритель высот, будучи вдрызг пьяным – стремительно влетел на стул, с него – запрыгнул на письменный стол и, потом – подобно булгаковской Маргарите – совершенно мистическим образом исчез в тёмном проеме узкой распахнутой створки…. Он ушел погулять из окна девятого этажа. Всё это произошло на глазах у нескольких изумленных собутыльников, распивающих спиртные напитки в комнате с зеркальным названием 906….
В те минуты Петрович упрямо рвался набить морду своим невидимым обидчикам, и мы, его тогдашние сотоварищи, всячески препятствовали нашему Монтекристо совершить свой преступный набег…. Мы напрочь перекрыли ему выход наружу, и он, не сумев прорваться через дверь, вскочил на стол и совершил свой легендарный прыжок.
Приземлившись на балконе, неуемный мститель сразу помчался на седьмой этаж – вершить свою справедливую вендетту. Однако, судьба не может быть бесконечно доброй – даже к благородным архитектурным идиотам…. Там, при воплощении своего возмездия Петрович и получил могучий удар в переносицу.
Мы к тому времени, выпив за его благополучный прыжок в бездну, отправились на поиски корсиканца. Он был обнаружен в довольно воинственным и визжащем состоянии, которое в среде юристов именуется аффектом…. Израненный, но непокоренный, Петрович стоял и блажил на лестнице, густо матерясь на все девять этажей…. Он готовился к новому, повторному штурму непокорной вражьей крепости.
Мы скрутили его и уволокли в родные пенаты, на девятый этаж. Там бедолага, приняв желанные сто граммов, быстро сник и успокоился.
Наутро девицы, считающими своим долгом опекать своего буйнопомешанного согруппника приперлись к нам в комнату, где уже покоилось пятьдесят пять человек, и, раскопав завалы, из курток и одеял, и вытащили оттуда своего мачо. Они поначалу были сражены енотовидностью израненной физиономии Петровича. Природа в этот день щедро наградила его лицо лиловыми и фиолетовыми оттенками…. И среди этого сиреневого буйства выглядывали узкие, как щелочки, анютины глазки. Петрович, в это утро – очень походил на упомянутый цветок. Столь же благоуханный. И только принятые тут же четыреста грамм водки смогли спасти его от неодолимой депрессии. Зеркала пришлось спрятать, что не травмировать парня. Он походил на танкиста, чудом выбравшегося из горящего танка.
Тут следует сделать небольшую паузу и заметить, что Петрович резко отличался от своих буйных собратьев-алкоголиков одной важной особенностью. Он не играл с огнём – словно тореадор – с посещением и успеваемостью. Напротив, он пытался всерьёз учиться, и даже принимал активное участие в общественной жизнедеятельности института. Он не только стремился регулярно посещать занятия, но и, будучи даже в сильном подпитии мог внятно рассказать в каком месте Свердловска, находится его институт. И даже – назвать улицу. А это было доступно далеко не всякому.
Вот поэтому Петрович, уже через пару дней, напялил тёмные очки и отправился на занятия. Так он очутился на той самой лекции по ОПП, где и был провозглашен светочем общественной деятельности. Что, по сути – было правдой…. И черные очки на его мужественном лице – неопровержимо доказывали это.