Заранее прошу прощения у пытливого читателя, за некоторые гиперболы и аллюзии этого произведения. Хотя оно и написано так, словно автор был его непосредственным участником, речь в нем идет об одном моем маргинальном знакомом, который оказался не против публикации этой истории, конечно, с необходимыми изменениями имен собственных и линейного тайминга ленты событий. Ведь большинство из нас не относят себя к друзьям милиции…
Виталий Морозов ехал в стареньком автобусе по пустынной асфальтовой дороге в компании с пестрыми представителями местечкового крестьянства. Сидящие и стоящие вокруг люди вели нескончаемый диалог о страде и несложных перипетиях сельской жизни. Умиротворяющее покачивание неспешного труженика пригородных маршрутов навевало состояние легкого анабиоза. Мысли тягучие и мятные, как жевательная резинка шумного ребенка с наглыми глазами, сидящего напротив, текли в заторможенном сознании Морозова. Эти сорок с небольшим километров неспешных размышлений и просто отрывочных образов отделяли его родной Воронеж от хутора Воргул, в который Виталий направлялся на похороны родной тетки. Конечно, он мог добраться туда и вместе с родственниками на машине, но всегда сторонился семейных объединяющих сборищ, как бы сказали в этой местности – не умел «родниться», поэтому предпочитал более долгий, но независимый путь. Смерть эта была не то чтобы неожиданна – тетка была немолода, но проблемой была ее странная форма. Мертвую тетю Люду нашли со сломанной ногой под окном своего дома, дверь в который была подперта колом. Вообще, Воргул был практически вымершим хутором, в котором оставалось лишь несколько стариков, зачастую разделенных несколькими заброшенными домами переехавших или умерших соседей. Дом тети Люды или Людмилы Александровны Кузнецовой стоял на отшибе, отделенный заросшими одичавшими участками огородов. Хутор уже давно не обслуживался ни почтой, ни выездной продуктовой лавкой и, поэтому, нашли ее не сразу, а через пару дней, когда с необязательным визитом вежливости к ее дому пришел Кузьмич, бывший хуторской пастух. Он то и позвал немногочисленных соседей, которые с трудом вызвали местного участкового, приехавшего к ним из ближайшего села находящегося в пятнадцати километрах от Воргула. После недолгих расспросов участковый Макаров установил, что «смерть гражданки Кузнецовой наступила в результате несчастного случая, при попытке выбраться из заблокированного неизвестными дома», более сложные расследования были не в чести в этом уголке мира. Такую вот сжатую версию событий передал Виталию его дядя и брат покойной Владимир по телефону, приглашаю отдать последний долг своей сестре. Виталий пообещал присутствовать. Маленьким ребенком Морозов много времени провел на хуторе, каждый раз, искренне радуясь такой возможности – побыть предоставленным самому себе. Природа средней полосы нежна и умеренна, особенно в период летних каникул, так что, зачастую с понятием дом мы ассоциируем два места: типовую квартиру в застроенном квартале и дом в деревне, где провели столько чудных дней.
Виталий помнил и любил это место, грусть смешалась с ностальгией и надеждой увидеть то, что осталось в памяти о далеком детстве. Погруженный в эти неспешные размышления, Морозов вышел у заброшенной остановки возле небольшого перелеска, он оглядел пустую дорогу, по которой удалялся автобус с говорливыми бабушками. Потом свернул на проселочную дорогу, перебросив небольшой рюкзак через плечо. Бодро шагая по незабытой дороге, человек стал отмечать про себя, что когда-то живые сельские улицы Воргула были пусты, словно вернулись эсесовцы и согнали весь люд в концентрационный пункт за большим лесом. Везде царила сельская тишина, усеянная заплатами полуразрушенных домов и заросших высоким бурьяном огородов. Проходя один двор за другим, он, наконец, добрался до знакомой возвышенности, за которой его взору открылся покосившийся старый дом. Вокруг него стояли тихо говорящие люди, бабушки в черных платках и немногочисленные дедушки, сгруппировавшиеся возле дяди Владимира и что-то ему доказывающие. Виталий подошел ближе, невольно ловя обрывок диалога.
-…. Вова, цыганенка видели! Куры все пропали, а здесь кроме цыган воровать некому. – Вещал Анастасий Лукич, ветеран Великой Отечественной. – Участковому эти проблемы не нужны, да и поговаривают, что приплачивают они ему, Люда долго мучилась, наверное, звала на помощь, а эти шакалы ее живность забирали!
- Анастасий Лукич, это лишь предположение. Люду все равно уже не вернешь, а убийцу, если был такой, Бог накажет. – Дядя Владимир вяло отмахивался от сложностей, которые нес с собой такой взгляд на вещи. Спустя мгновение он увидел Виталия. – Здравствуй, племянник, пойдем, посидим в дом, скоро на кладбище ехать.
Дальнейшая грустная череда обрядов, причитаний и неспешного поглощения поминальной еды вместе с поминальной водкой не слишком наполнена смыслом, чтобы подробно ее описывать. Скажем лишь, что похоронили Людмилу Александровну на окраине хутора, рядом с мужем в тени старой ивы, долгие годы несущей свой молчаливый плач над многими мужчинами, не вернувшимися с войны. Виталий очень мало говорил на протяжении всей церемонии, спокойно наблюдая за своими родственниками, делящими несложный скарб, оставшийся от покойной. Он ни на что не претендовал и испытывал гадкое чувство, словно стал невольным свидетелем возни червей в куче компоста. Потом Виталий быстро собрался и, не попрощавшись ни с кем, направился назад к цивилизации. Проходя мимо дома Анастасия Лукича, он услышал:
- Виталик, ну ты богом не станешь прикрываться! Убили Людку, а вам всем безразлично. – Старик, обращаясь к нему, смотрел куда-то перед собой, опираясь морщинистыми руками на самодельную клюку. – Нас всех тут убьют, а защитить некому. Видишь какое время пришло. Раньше я эту землю защищал, теперь я ей не нужен стал.
Старик что-то продолжал говорить, но Морозов уже свернул на проселочную дорогу и скрылся за полуразрушенным сараем. Он шел быстро, и что-то внутри его росло, что-то нехорошее и, одновременно, правильное. Весь обратный путь в Воронеж он размышлял о своих возможностях оказать влияние на эту ситуацию, при более длительном размышлении их оказалось не так много…
Спустя 4 дня Виталий пробирался к селу своего детства иным путем. Облаченный в маскировочную форму «Лето», с походным рюкзаком через плечо, он осторожно перемещался по лесополосам и полям в некотором отдалении от дороги. Сюда его довез его старый друг Евгений, высадив Виталия из стареньких Жигулей в 3 километрах от Воргула и направившись после этого в соседнее большое село для подготовки реализации второй части плана. Он шел неспешно, внимательно осматривая окрестности и размышляя о сомнительности собственных действий. Грустно качая головой Морозов, продолжал свой осторожный путь сквозь высокие созревшие побеги подсолнечника. Все размышления на эту тему были не более чем упражнением по теме «мораль», они уже никак не могли повлиять на реальность, которую рождали сейчас его ноги в армейских высоких ботинках. Шаги безостановочно несли его к его боевой позиции.
Когда-то давно, на заре своей светлой юности Виталий очень любил собирать всякие травы и ягоды. Он не вкладывал в это никакой практической осмысленности, просто ему очень нравились разноцветные проявления полезности и, еще, ему очень импонировали рассказы тети Люды про различные особенности той или иной травы или ягоды. Золотой зверобой, сиреневый чабрец, светло-фиолетовая душица – все они приобретали одушевленность, воспринятые через призму легенд, рассказанных любимой тетей. Однажды, в поисках новых цветов и ягод, он поранился о колючий куст, усыпанный оранжево-алыми некрупными плодами. Так он познакомился с шиповником, дикой розой, столь любимой им впоследствии. Вытирая скупые капли мальчишеской крови, тетя Люда рассказала ему о своей версии происхождения этой ягоды.
- Эта ягода непростая, горе и боль взрастили ее на матери сырой земле. Война всегда была в этом мире, проливая реки крови, нещадно уничтожая жизнь людскую. Но никогда она не могла уничтожить надежду солдата вернуться домой и вновь увидеть свою семью. Кровь павших героев взрастила дикую розу на нашей земле, кровь же которую мы проливаем, собирая эти плоды, напоминает нам о войне и о том, что нельзя получить что-то, не пожертвовав чем-то другим.
Тогда эти слова ничего не значили для подростка, но, спустя много лет, всплыли в памяти Морозова, вызвав смущенную улыбку на его жестком лице. Он уже видел перелесок на гряде холмов, который помнил еще со времен своего детства. Дойдя до его края, он окинул взглядом открывшуюся панораму умирающего хутора, в двухстах метрах от него находился дом его детства. Опустившись на одно колено, он снял рюкзак и карабин. «Тигра» ему продали по знакомству непрофессиональные «домушники», похитившие в числе мало ликвидных в их мире вещей и охотничий карабин. Небольшая доработка и снабжение его некоторыми частями прототипа, сделали из охотничьего карабина вполне сносное подобие СВД, отстреленное и откалиброванное. Рядом с карабинов легли три магазина патронов со стальными сердечниками – отобранными по весу и отсутствию дефектов из сотен своих собратьев. Бинокль, маскировочная сетка, запас сухого пайка и воды на несколько дней, нож да средства коммуникации дополняли нехитрую кухню этой импровизированной засады. Погода была прекрасна, сухой теплый ветер заставлял волноваться море разноцветных трав, лежащих между мертвым домом и глазами затаившегося хищника. Виталий время от времени посматривал на простой хронометр, на своей руке, ожидая какого-то события, которое позволило бы ему начать очищающую охоту. Примерно через час молчаливого ожидания на холме появился столб пыли, из которого выскочил небольшой автомобиль и направился по дороге дому тети Люды. Добравшись до ворот, он остановился и из него вышел человек, доставивший Виталия сюда. Он вытащил какие-то коробки и занес их внутрь двора. Через несколько минут из дома стала слышна тихая музыка, а по двору важно заходила, ковыряясь в хитросплетениях травы-муравы, небольшая стайка кур с разноцветным предводителем во главе. Завершив эти несложные приготовления, человек сел в автомобиль и стал удаляться по дороге приведшей его сюда.
Рация Морозова ожила, он взял ее в руки и активизировал прием.
- Все, Виталик, все сделал. Куры гуляют, дом и ворота запер, то, что ты просил, в прихожей стоит.
- Спасибо, Женя, молодец, что номер замазал, приедешь - покрышки смени, а эти утилизируй. Что с участковым?
- Он в районе где-то сейчас, дом у него не по зарплате большой и дорогой, мазда во дворе стоит, вторая иномарка какая-то есть. Так что те справки, которые мы навели, точно характеризуют эту скотину.
- Понял, ну все давай до связи, будь наготове, я прокричу – вытаскивай меня отсюда. – Рация на прощание пискнула и умолкла, оставляя Морозова наедине со своими мыслями. Мысли эти были тягостные и вгоняющие в сомнение, но вскоре наступившая августовская ночь разогнала темные тучи мыслей, открыв Виталию огромное звездное небо его детства. Впав в созерцательную эйфорию, он не заметил, как заснул, слившись своими снами с краем чистого неба.
Сквозь уходящий спокойный сон Морозов услышал звук работающего мотора. Он немедленно проснулся, перевернулся на живот и выглянул из своего укрытия. Белые жигули медленно пробирались по дороге сквозь редеющий утренний туман. Виталий настороженно и с надеждой следил за одиноким автомобилем, неуклонно приближающимся к мертвому дому его детства. Наконец, жигули остановились, из них вынырнула тощая фигурка подростка и скрылась во дворе дома, быстро перемахнув через невысокий забор. Оставшиеся двое мужчин в машине, открыв двери, закурили. Даже с такого расстояния Виталий видел, что водитель и его пассажир цыгане. Мозг его еще не до конца проснувшийся, не был готов осознать, что происходит, а руки уже вставляли магазин в карабин, прикручивали снайперский военный прицел, досылали патрон в ствол. Он только безучастно наблюдал за своим телом, которое уже целилось в водителя жигулей. Руки были стальным продолжением его решительности и совсем не дрожали в этот переломный для его психики момент. Перекрестие прицела замерло на переносице курящего цыгана, но потом Морозов оторвался от прицела и замер в надежде, что можно изменить происходящее. Спустя миг, он увидел подростка, радостно потрясающего двумя протестующими курицами, он что-то отчетливо затараторил на своем варварском языке. Двое выскочили из машины и стали открывать багажник, в который подросток засунул птиц. На секунду Морозов представил, кол, которым была подперта дверь в дом тети Люды и ее медленно умирающую под своим окном. Он вскинул карабин, поймал в прицел первую по очередности цель и нажал на курок. Четыре сухих выстрела потревожили утреннюю безмятежную тишину молчаливого Воргула. Положив карабин на землю, и взяв с собой нож, Виталий решительно направился к машине, окруженной шевелящимися телами и безмятежно гуляющими курицами, получившими неожиданную свободу. Шаги Морозова были четкими и прямыми, как тот разлом внутри его внезапно окаменевшего внутреннего мира. Дойдя до первого тела и убедившись, что человек мертв Морозов повернул второго взрослого цыгана лицом вверх и с удивлением обнаружил, что тот еще жив. Выплевывая кровь, тот что-то пытался сказать, когда Морозов неожиданно в первую очередь для самого себя нанес удар обоюдоострым клинком в шею, оборвав последний вопль мужчины. Не останавливаясь, он добрался до подростка, который извивался на окровавленной траве, пытаясь отползти в кусты. Обе ноги юноши были прострелены и не давали ему нужной степени подвижности. По открытому рту Виталий понял, что цыганенок, не прекращая, орет, уставившись на него. Только осознав, что он должен слышать этот крик, Морозов действительно его услышал. Без долгих раздумий он ударил подростка по голове тяжелым ботинком и тот на какое-то время замолк. То, что он творил, не укладывалось в привычное понимание действий, которые осуществлял или мог осуществить человек по имени Виталий Морозов. Он наблюдал за какой-то иной частью себя, похожей на машину, которая сейчас действовала.
Он не стал носить подростка Мишу в дом или на задний двор, а перевязал и допросил его прямо возле трупов его соплеменников. Быстро и точно Миша описал село, в котором проживал его табор, количество мужчин и род их занятий. После этого Виталий распял его на воротах, заткнув кляпом рот, он забил несколько сто миллиметровых гвоздей сквозь плоть и старое дерево, закрепив этот результат отрезком «егозы», режущим еще живую и активно трепыхающуюся плоть. Он ослепил Мишу и оставил его издавать нечленораздельные звуки, сквозь пропитанный кровью кляп. Потом Морозов подошел к машине и обыскал ее, не найдя ничего примечательного, он обыскал трупы цыган, неожиданно наткнувшись на телефон, который младший из них зажал в руке. Набрав последний активный номер и дождавшись соединения с другой стороны, Виталий страшно и долго орал в трубку, после чего разбил ее о капот жигулей. Окинув хозяйским строгим взором, сотворенную им картину, он трусцой направился на свою боевую позицию. Очутившись в укрытии, он аккуратно сменил магазин «Тигра» и вызвал в зону трехчасовой готовности Евгения, дабы продолжить выполнение своего плана. Правда был еще небольшой шанс, что кто-нибудь еще приедет цыгане или милиция, все они были желанными гостями в Воргуле Морозова. В ожидании дальнейшего развития событий, Виталий привел себя в порядок, сменив окровавленные перчатки на новые, дополнив наполовину опустевший магазин. Напевая какую-то веселую ритмичную песенку, он ждал новые жертвы своей очищающей охоты. Жертвы не заставили себя долго ждать – две набитые смуглыми мужчинами машины появились возле оставленной машины, спустя всего какие-то полтора часа. Они высыпали наружу, кинувшись к трупам своих соплеменников и, что-то агрессивно крича, стали пытаться освободить еще живого Мишу. Виталий спокойно наблюдал за их передвижениями, поглощая бутерброд с ветчиной и запивая его минеральной водой. Когда, частично освобожденный Миша стал что-то говорить, показывая в сторону его перелеска окровавленной рукой, Морозов забеспокоился, отбросил остатки еды и вскинул уже остывший карабин наизготовку. С некоторым удивлением он заметил в прицел, что кроме нескольких ружей у цыган был еще автомат Калашникова, что делало бой практически честным. Он выдохнул и нажал на спусковой крючок, мягко и точно пуля вошла в голову бородатого мужчины с автоматом, не дожидаясь подтверждения результата своего выстрела, Виталий перевел прицел на следующую цель, подарив ей не менее быструю смерть. Он вел стрельбу из положения сидя, бегло обрабатывая толпу цыган точным снайперским огнем. Когда они стали реагировать, четверо из них были или мертвы или выведены из строя, упав на землю и спрятавшись за машины, они пытались стрелять по лесу в направлении вспышек карабина Морозова. Но тот, отстреляв обойму и сменив ее, санировал позицию, передвинувшись на 50 метров к северу, где под новым углом обстрела, зафиксировал три из четырех оставшихся целей точными жалящими уколами снайперских стальных пуль. Последний из цыган не выдержав происходящего ужаса вокруг с ужасным криком отчаяния, пытался скрыться за воротами. Но увлекшийся снайпер был готов и срезал его как тарелку на стендовом стрельбище. Промедлив пару минут и убедившись, что в секторе обстрела никто активности не проявляет, снайпер осторожно стал двигаться в направлении машин. Метрах в двадцати от цели своего продвижения он присел и несколько раз выстрелил по неподвижным телам, не доверяя их беззащитности. Потом он подобрал автомат, переключил его на одиночную стрельбу и «доработал» живых и мертвых сухими и аккуратными выстрелами в лицо. Завершив расстрел, он неспеша подошел к еще живому Мише, заулыбался обреченности в том месте где были его глаза.
- Тебе говорили, паренек, что воровать нехорошо? Это воистину так, запомни этот урок на всю свою жизнь! – Пальцы сняли ограничение на автоматическую стрельбу, и Морозов распорол паренька очередью оставшихся патронов. Отбросив уже ненужный автомат, снайпер зашел в дом, взял приготовленную канистру с бензином и вернулся к кровавой бойне перед воротами. Уже на своей позиции Виталий услышал взрывы детонирующих бензобаков машин. Собравшись, он в последний раз взглянул на мертвый дом, окруженный разрастающимся морем пламени – сухая трава горела как порох, потом поджег траву вокруг и неспешно стал удаляться в направлении точки эвакуации.
Испуганный старик, только что пришедший на зарево пожара и звуки стрельбы, наблюдал за горящим домом Люды и несколькими машинами, нервно теребя самодельную клюку в морщинистых руках.
- Да, Анастасий Лукич, пора отсюда уезжать! Сын зовет в город, а ты тут войны дождешься. Все, пошла эта земля куда подальше, уеду завтра же...– Старик еще что-то говорил, но треск обрушающейся кровли заглушил эгомонолог ветерана.
Осень вновь пришла в жизнь Виталия Морозова, своей красотой и своей грустью. Где-то в лесах под Воронежем он вел привычную «тихую» охоту. Мужчина с жесткими чертами лица собирал кроваво-красные плоды дикой розы. Пальцы его были исцарапаны, кое-где на них проступали капли крови. Плоды были очень полезны и нужны мужчине, и та небольшая боль, которую приходилось испытывать, натыкаясь на очередной шип, не играла большой роли в этом увлекательном процессе….