- Давай же, сделай это, - я кидаю тебе закрытый перочинный ножик.
Щелчок, и на солнце сверкает лезвие. Правой рукой ты сжимаешь мое запястье, а левой осторожно проводишь ножом по ладони. Я прикусываю губу и сжимаю руку в кулак, но ты разжимаешь мои окроваленные пальцы и быстро проводишь ножом по своей руке. Мгновение, и мы соединяем руки. Резкая боль притупилась и ладонь лишь слегка ноет, но когда ты крепче сжимаешь мою руку, я вскрикиваю.
- Ты человек, который совсем недавно сделал пирсинг, неужели ты не умеешь переносить боль? - с олимпийским спокойствием произносишь ты, язвительно сощурившись.
- Пирсинг это другое, - огрызаюсь я.
Мы осторожно расцепляем руки: на прибрежный песок капают бордовые капли и их стирает набежавшая волна.
- Теперь мы породнились, - задумчиво говорю я. - Хотя мы итак во многом похожи, как брат и сестра.
- Только брат и сестра обычно не спят друг с другом, - ты ухмыляешься и приобнимаешь меня за талию. Слева под твоей ладонью на моей майке расплывается кровавое пятно, а моя рука, наскоро замотанная носовым платком, оставляет такое же пятно у тебя на шее, но на какое-то время нам на это наплевать. Потом я отрываюсь от твоих губ и достаю из лежащей на песке сумки бумажные салфетки.
- Варварский способ породниться, но все-таки что-то в этом есть, - фыркаешь ты, сидя на песке с наконец-то перевязанной рукой.
Солнце уже заходит и цвет заката почти такой же кровавый, как пятна, полусмытые волнами.
- Пожалуй, за это стоит выпить, - я движением фокусника достаю из сумки бутылку из-под кока-колы с темной жидкостью внутри. Ты подозрительно нюхаешь ее содержимое и ухмыляешься.
- Твое здоровье!
Через пару часов, когда мы, уже слегка захмелевшие, приходим в гостиницу, шрамы на ладонях уже почти не напоминают о себе. Но почему-то ты кажешься мне чуточку роднее.