1.
Больше всего на свете капитан Бренсон не выносил остывший чай. Остывший чай капитан Бренсон пил дважды в своей жизни. И это были прескверные дни. Первый раз это случилось, когда стало известно, что Истерики готовят наступление, когда началась подготовка к войне. Подготовка, которая сама по себе превратилась в войну. Второй раз – в день бунта в первом полку. Остывший чай всегда означал неприятности.
В то утро чай был очень холодным. Была середина зимы. Везде лежал снег. Он падал даже в помещениях сквозь потолок, рассеиваясь по комнате и забиваясь в углы.
Алекс наливал капитану горячий чай. Очень горячий. Пока он лил воду в стакан, она еще кипела. Бурлила пузырями на поверхности. Но едва поднимающийся пар тут же оседал мелкими снежинками. Алекс очень хотел принести капитану горячий чай, он резко наклонял чайник, чтобы налить воду быстрее. Так, что кипяток вырывался из носика брызгами, ошпаривая Алексу пальцы. Но чай все равно остыл прежде, чем Алекс успел поставить стакан на поднос.
Чай уже был холодный, когда Алекс переступил порог кабинета. Была середина зимы. Было слишком холодно.
Алекс не смотрел, как трескается кожа на его руках. В тех местах, куда брызнул кипяток. И теперь, когда он замерзает, десятки льдинок впиваются в его пальцы и ладони.
Когда Алекс заносил чай капитану, он знал, что ничего хорошего уже не случится. И Алекс знал, что дело вовсе не в чае.
- Алекс, вызовите ко мне Макензи, - сказал капитан, увидев, как на дне стакана оседают не растворившиеся крупицы сахара и чаинки.
Алекс вопросительно посмотрел на капитана.
- Сержанта. Сержанта Макензи, - уточнил Бренсон, делая глоток.
Я просыпаюсь. Я открываю глаза и морщусь от запаха вишни. Ей пахнет все, даже постельное белье в госпитале. Я понимаю, что лежу на жесткой больничной кровати, и мои руки пристегнуты. Мои запястья скованы ремнями где-то на уровне бедер.
Я запрокидываю голову и вижу серое солнце в окне. Значит, ночь кончилась.
- Так что вы знали о жизни сержанта Макензи?
Я оборачиваюсь на голос и вижу капитана Бренсона.
- Что знали лично вы? – повторяет он.
- Ничего, - говорю я.
- Что вы знали о жизни лейтенанта Макензи? – спрашивает капитан.
И я снова говорю: «Ничего».
- И вы хотите знать хоть что-то? – спрашивает капитан и кривит губы. Капитан сплетает пальцы и смотрит на меня в упор из-под козырька фуражки.
- Хотите ли вы знать? – капитан выставляет вперед одну ногу, согнув ее в колене, и упирается рукой в бок.
И я говорю: «Да».
Бренсон слегка пожимает плечами, будто делает глубокий вдох, и выходит из палаты. Он останавливается на пороге, щелкает пальцами и говорит: «Ничем не могу вам помочь».
И дверь закрывается.
2.
Часы тикают так громко, что мне кажется, будто где-то вбивают сваи. Я не смотрю на циферблат. Я знаю, сколько времени показывают эти часы. Я знаю, что это время здесь навечно.
Эти часы остановились, когда мы вернулись в гарнизон. Они остановились в тот момент, когда я вешала их на стену, забравшись на еще не разобранный чемодан.
Я стою у окна с большой чашкой кофе. Я зачерпываю его маленькой ложечкой и выливаю в цветочные горшки. Там давно нет цветов. Там не осталось даже засохших веточек. Все, что есть в горшках – это сухая, серая земля и грязные бумажки с надписями.
«Розовая гортензия», «Желтые фиалки», «Анютины глазки».
И я поливаю их кофе с ложечки. За моей спиной стоит Алекс. А за его спиной стоит Сейтфорд.
- Пожалуйста, Вероника, - говорит Алекс.
- Пожалуйста, Вероника, - повторяет Сэт.
Я стою и поливаю горячим кофе орхидею. Я вижу, что бумажка с надписью почти сгнила и думаю, что надо поменять ее. Написать новую. Я думаю, что за цветами надо лучше ухаживать.
- Вероника, это очень опасно, - Сэт почти плачет.- Ты же не хочешь умереть, как твой муж.
- Вероника, ты же не хочешь сойти с ума, как твой муж, - Алекс сжимает пальцы так, что я слышу хруст его костяшек.
Последняя ложка кофе уходит на гиацинт. Они говорят, что это вирус. Что это очередная атака Истериков. Биологическое оружие. Они говорят, что Макензи был заражен. Что Макензи уже не был человеком, он почти превратился в Истерика. Они говорят, что надо сделать всего один укол.
Я поворачиваюсь к ним лицом и внимательно смотрю в глаза каждому. Алекс выглядит напряженным. Сейтфорд, похоже, нервничает.
Я опускаю взгляд, они подходят и берут меня за руки. Когда я сижу в кабинете у доктора Луиса, они все еще крепко сжимают мои ладони.
Доктор достает из шкафа резиновые перчатки и не спеша надевает их. Доктор идет к кушетке, на которой мы сидим и спрашивает: «Что случилось, Вероника?» Сейтфорд поднимается ему навстречу. Он достает пистолет и целится им в доктора Луиса.
- Не надо лишних вопросов, доктор! – Сэт крепко держит пистолет, направляя его прямо в лоб Луиса.
Я зажмуриваюсь, утыкаясь в плечо Алекса, и он шепчет: «Прости…». Я чувствую, что его черная рубашка пахнет кровью. Я чувствую, что ткань загрубела от запекшейся корки. Я с силой тяну воротник назад так, что отлетают пуговицы и вижу, что его спина – это сплошная рана. Его спина – это порезы и волдыри от ожогов.
Сейтфорд прижимает дуло пистолета к пояснице доктора.
- Вы знаете, что колоть, Луис! – Сейтфорд толкает доктора, чтобы он шел быстрее.
Я закрываю глаза и слышу еле различимый хруст стекла. Надломили ампулу. Даже сквозь закрытые веки, я вижу, что доктор улыбается. Доктор Луис с пистолетом у виска, с порезом на пальце, держит шприц так же крепко, как Сейтфорд сжимает рукоятку табельного оружия. И доктор Луис улыбается и говорит: «Все хорошо».
Плечо Алекса становится слишком мягким и пахнет вишней. Я просыпаюсь. Я распахиваю глаза и вижу перед собой доктора Луиса. Я снова слышу его голос, который произносит: «Все хорошо», и у него в руках шприц.
И я ору: «Нет!»
Я пытаюсь свернуться клубком, забыв, что мои руки пристегнуты. Ремни врезаются в запястья. Мне больно и спросонья кружится голова. Я извиваюсь, как могу, зная, что меня это не спасет и истошно ору: «Нет!», пока не замечаю, что доктор Луис и не думает хватать меня.
Доктор Луис стоит рядом с моей койкой, скрестив руки на груди, и со скучающим видом ждет, пока я успокоюсь сама.
- Вам снились кошмары, - говорит он, когда я, наконец, затихаю. – Это всего лишь успокоительное, - он кивает на шприц.
3.
Капитан Бренсон проводит пальцем по столу и слегка морщится на оставшийся на коже невесомый слой пыли.
Следом скидывает на стул бушлат и садится на угол стола, поджав одну ногу. Капитан Бренсон молча сидит и смотрит на меня.
Доктора Луиса нет в кабинете. Доктора Луиса никогда нет, когда он по-настоящему нужен.
И все-таки я спрашиваю.
- Где доктор Луис?
- У него дела, - отвечает капитан.
Пустой разрушенный гарнизон. Без солдат. Без пленных. Без убитых. Пока.
Какие дела могут быть у доктора Луиса?
Об этом я не спрашиваю. Очевидно, что капитан больше ничего мне не скажет. Очевидно, что сказанное раньше – тоже ничего. У доктора Луиса не может быть дел в этом гарнизоне.
- Поэтому некоторое время вам придется провести со мной, - продолжает капитан.
Я накачена успокоительным. Я накачена головной болью. Я накачена непониманием. Но я в состоянии подумать – за какие, черт возьми, заслуги, капитан Бренсон будет моей нянькой? Зато найти ответ – я не в состоянии.
Мне ясно одно – все это мне категорически не нравится.
- Вы не в курсе, из какой писанины можно скрутить папиросу? – спрашивает у меня Бренсон, лениво перебирая бумаги на столе доктора. – А, впрочем, это уже не имеет значения… Нас слишком мало, чтобы мы еще нуждались в архивах…
Я молчу. Правило гарнизона номер один. Никогда не перебивай начальство. Слушай приказы. И не перебивай. Даже если это не твое начальство. Даже, если тебе кажется, что ты можешь возразить. Правило гарнизона номер два – верь фактам. Верь глазам. Верь печати на документах. Не верь собственным мыслям. Правило гарнизона номер три – если хочешь выжить, верь гарнизону.
- Знаете, чего мне хватает в этом гарнизоне? – вдруг спрашивает Бренсон. – Чая. Хорошего чая. Знаете, почему я люблю хороший чай? Не какой-нибудь там чай вообще, за пару центов в забегаловке, а по-настоящему хороший чай? Потому что хороший чай – это всегда порядок. Это следование инструкциям. Ты не получишь хороший чай, если не будешь собирать только верхние, свежие листочки, а не все подряд, лишь бы продать больше. Ты не получишь хороший чай, если не будешь соблюдать всех тонкостей приготовления. Если ты хочешь получить хороший чай, а не мутное пойло за пару центов в забегаловке, ты, черт возьми, должен следовать правилам, устоявшимся законам, а не думать, что можешь придумать что-то новое!
Правило хорошего боевика номер один – герой всегда произносит красивый монолог перед тем, как убить другого. Правило хорошего триллера номер один – главный злодей всегда заговаривает зубы невинной овечке. Правило хорошего кино номер один – за секунды до смерти герой находит способ выжить. Последнее правило гарнизона – если вы дожили до последнего правила гарнизона, вы должны были понять, что гарнизон не имеет ничего общего с кино.
- Нет, если честно, единственный, кого мне жаль во всей этой истории – Алекс. Скверное, наверно, чувство – сдохнуть, и даже не знать за что… А был, в сущности, милым парнем… - Бренсон грызет заусенец на пальце и покачивает ногой.
- Он знал, - говорю я.
Правило гарнизона номер «придумай номер, когда потребуется» - не задавай вопросов. Не спрашивай напрямую. Не пытайся выяснить то, чего не знаешь. Если ты должен что-то знать – тебе об этом скажут. Не делай вид, что нуждаешься в правде. Забудь вопросительную интонацию. Ври. Провоцируй. Молчи. Но не спрашивай. Правило гарнизона номер «придумай номер, когда потребуется» - не вмешивайся не в свои дела. Иначе это правило тебе уже никогда не потребуется.
- Неужели? – переспрашивает Бренсон, изогнув бровь так, что будь она пластмассовой, уже треснула бы.
- Я думаю, вы осведомлены об этом больше, капитан…
- Неужели? – снова произносит Бренсон. Его интонация – меняется. В его интонации – нет удивления. Его интонация – это угроза.
И я думаю: «Единственное, что мне осталось делать в этом гарнизоне – это ждать, когда кто-то из них меня убьет. Единственное, что мне осталось делать в этом гарнизоне – сделать все, чтобы кто-то из них меня убил…»
И я говорю:
- Алекс сказал, что…
- Алекс сказал, что он вас выдал, - перебивает меня Бренсон. – Он говорил, что это он сказал мне, где вы и Макензи. Алекс сказал, что Макензи был нужен гарнизону. Да-да, красивая история. Мы с доктором Луисом смеялись весь вечер. Хороший парень был этот Алекс. Но все-таки глуповат. Бумажки перебирать годится, а для серьезных дел, - Бренсон вздохнул, театрально закатив глаза. – Вы не думали, что это гарнизон был нужен Макензи? Вы не думали, что Макензи сам вышел на связь со мной?
Слова капитана распадаются на буквы, слова капитана спутываются до полной бессмыслицы и бьются в затылок. Хотя кажется, будто это где-то далеко-далеко за спиной завывает ветер.
Капитан чуть выпячивает поджатые губы и смотрит на меня. Аромат вишни уже где-то у меня в глотке. Аромат вишни пропитывает мой желудок.
Я едва успеваю прыгнуть к раковине, и меня тошнит.
- Доктор Луис еще не скоро вернется, - говорит Бренсон.
У меня почти заложило уши. Меня выворачивает на изнанку.
- Да и вы никуда не торопитесь, - я чувствую, как Бренсон кривит губы. – Я расскажу вам кое-что тогда. Одну историю. Ненаписанные мемуары никому неизвестных героев. Я расскажу вам историю, про самое утомительное занятие. Про предательство.
4.
- Луис, дело – дрянь, - говорит капитан, сплевывая на влажную землю. – И чем быстрее вы это поймете, тем больше у нас шансов…
Капитан не договаривает – шансов на что. Капитан прекрасно понимает, что если и существует время, когда говорить о шансах – катастрофически неуместно, то это время настало. Это время – оно в баррикадах на улицах. Оно висит каплями крови на шипах оборонительных укреплений. Шансы были еще вчера. Сегодня – дело дрянь. Окончательно и бесповоротно. И чем скорее чертов доктор перестанет принимать происходящее за очередное учение, тем быстрее капитан сможет спокойно подумать, какие действия стоит предпринять.
Лично у них шансов возможно уже нет, но у гарнизона еще есть. И чем скорее, доктор Луис осознает, что ничего, кроме этой сырой земли, изрезанной корнями, у него за спиной нет, ничто, кроме этого окопа не может обеспечить ему защиту, и уж тем более никто не даст гарантии на следующую секунду, чем скорее доктор Луис смирится с фактом, что пятна грязи на его белоснежном халате могут превратиться в пятна крови, тем лучше будет для капитана.
Бренсон всегда доверял доктору. Сейчас выбора у Бренсона просто не было. Или ты доверяешь доктору, или можешь даже не утруждать их. Можешь сам, прямо сейчас, пустить себе пулю в лоб.
- Это не просто дезертирство, Луис. Это бунт, - Бренсон, втягивает голову в плечи, пока в окоп летят очередные щепки от прострелянного дерева.
Доктор стоит, скрестив руки на груди, и щурится в белое небо. Доктор спокоен. Спокойствие значит бездействие. Бездействие значит упущенная инициатива. Упущенная инициатива значит порядок других. Порядок других значит хаос.
Бренсона начинало это раздражать. Бренсон не мог думать в хаосе. Бренсон не мог сосредоточиться на принятии решений, пока доктор Луис спокоен. Надо всего лишь заставить доктора искать выход вместе с капитаном. И доверять доктору.
- Мы даже не представляем, сколько бунтовщиков, - Бренсон, на всякий случай, положил ладонь на кобуру на поясе.
Непонятно еще в кого придется стрелять и придется ли. Но когда твоя рука на револьвере – всегда чувствуешь себя лучше.
- Сейчас речь не о жертвах. Сейчас речь не о причинах. Если вы все еще не улавливаете сути происходящего, доктор, то я объясню…
- Капитан, у вас были события, которых вы ждали всю жизнь? – вдруг спрашивает доктор, будто не слыша, о чем ему только что говорил Бренсон.
- Допускаю, Луис, что вы имеете степень по философии, но сейчас не время…
- Что вы там так трепетно сжимаете, капитан? – доктор Луис перестает всматриваться в небо и бросает взгляд из-под челки на Бренсона. – Надеюсь, виски?
- Револьвер.
- Жаль, виски пригодилось бы гораздо больше…- доктор медленно постукивал пальцами по собственным предплечьям.
- Обдумывать план подавления бунта, сидя в окопе под обстрелом – довольно сомнительная заявка на удачу, но если мы вместе с вами хорошенько поразмышляем над этим… Главное, спасти гарнизон, доктор, понимаете?
- Подавлять бунт будем не мы, капитан, - говорит доктор Луис, стряхивая осыпавшуюся землю с челки. – Есть человек, который сделает это лучше нас. Потому что действия, совершаемые в безысходности, безупречны. Потому что есть человек, который лучше проклянет себя сам, чем будет проклят. И этот человек подавит бунт. Я вас уверяю.
- Если бы вы были моим солдатом, Луис, я бы вас уже расстрелял, - сказал Бренсон, улыбнувшись насколько это возможно, когда ты все еще находишься в черной комнате, но только что, боковым зрением уловил отблеск света.
- Майор. Майор Карл, - бросает Луис, придирчиво осматривая заляпанные грязью носки ботинок.
- Но как?
Бренсон никогда не удивляется. Бренсон никогда не позволяет себе удивляться. Но сегодня явно не тот день.
«Если единственный доктор гарнизона сошел с ума, это поистине прекрасное дополнение к бунту!» - думает Бренсон.
- Знаете, чему учит медицина, капитан? Точным формулировкам. Одна точная формулировка и майор Карл подавит бунт.
Капитан Бренсон помнит – единственное, что он может делать сейчас – доверять доктору. Действия, совершаемые в безысходности, безупречны? Возможно. Сейчас и проверим.
- Майору плевать на вашу войну, капитан. У него своя. И проигрывать ее он не собирается.
- Если выяснится, что вы ошиблись, мне все-таки придется вас расстрелять, - говорит Бренсон. Циничные шутки укрытие получше любого окопа.
Доктор Луис кривит губы в улыбке. Доктор Луис знает, что он не ошибается. На этот раз – он не ошибается.
- Так были в вашей жизни, капитан, моменты, которые стоят того, чтобы ждать их много лет?
5.
Я держу голову под краном с ледяной водой. Она затекает в глаза. Тонкими струйками с прядей пробирается в нос. Щекочет уши. Ледяная вода, которая, кажется, превращает голову в камень.
Я вытираю рот ладонью. На языке все еще горький привкус. Вода срывается с волос брызгами и течет за шиворот.
- Капитан, так что вы хотели сказать о предательстве?
- Ах да…утомительное занятие. Нет-нет, не предавать. Терпеть предательства. Скука смертная. Особенно, когда предательство не имеет цели. Вам никогда не казалось, что предательство – это шаг в пустоту?
- Не могу судить об этом.
Бренсон усмехается, слегка дернув плечом.
- Знаете первое правило разведки? Крыса всегда приведет к своей норе. Не надо стратегий, не надо суеты. Просто наблюдай. Крыса всегда ищет нору.
- Капитан, я не… - мои руки леденей, чем вода.
- Лейтенант Макензи – предатель. Лейтенант Макензи не погиб героически на полигоне. Лейтенант Макензи просто хотел сбежать.
TO BE CONTINUED