Фото из интернета
Задрав голову, провожаю взглядом пронёсшуюся над нами, на бешеной скорости, «Восьмёрочку».
- Наша - выдохнул авиатехник Витя. - Домой по-пё-рла – вздохнул он, протяжно-печально.
- Ничего, Витёк! Ведь уже конец сезона и ты попрёшь скоро - отвечаю, усаживаясь
в кабину вертолёта.
Мой авиатехник, ещё вчера отвалил домой с попутным Ан-2, "по семейным обстоятельствам".
Кручу пальцем в воздухе, изображая вращение винта и кричу в открытый блистер:
- «От винто-о-в, запуск левому!»
Я тоже, сейчас рвану домой.
Последняя точка отработана. Сегодня где только меня хрен не носил: перебрасывал людей в зимние домики, потом - завёз бензин, воду, продукты по пескам.
Поэтому-то теперь, второй борт «нашей чуме» в этом сезоне - не нужен.
"Акты о выполненных работах" «Авиацией», "Заказчиком" подписаны, печати поставлены. Можно и домой улетать.
Васильич - заказчик и шеф местной «Противочумки» в одном лице, проводил, поблагодарив за «службу» и с «полными карманами налёта» в виде продлённой санитарной нормы, взлетев, делаю прощальный круг над поселком.
Потом, качнув винтом лёг на курс домой.
Вперед! На юг!
Набираю высоту, пересекая реку. Разводя белые буруны-усы, понёсся куда то, на моторке, местный егерь.
Ну и работка у него!
Закаленный мужик с задубевшей на местных суровых ветрах кожей на лице и с мозолистыми, трудовыми руками. Хороший и очень справедливый дядька.
Только уже забыв о нём провожаю взглядом вереницу лебедей, идущих клином правей линии полета и не обращающих внимания на нашу винтокрылую машину.
Интересные птицы - самостоятельные и гордые. Идут своим путем, не сворачивая,
хоть и шумит железная птица рядом.Наверно на пути туда куда они летят, не раз и не два им встречались такие "искусственные птицы". Вот и спокоен вожак, ведет свою стаю, точно и размеренно рассчитывая силы.
Переключаю радиостанцию на частоту своего базового аэродрома, до которого около 180-ти кэмэ и слышу в эфире голос командира "Восьмёрки" промчавшейся двадцать минут назад над нами.
Он, бодро и спокойно рапортует: «пролёт контрольного ориентира Акчи; видимость пять километров, десять баллов слоисто-дождевой, тысяча пятьсот глазомер, слабые осадки».
"Погодка хмурится конечно, но пока - все нормально впереди" - делаю выводы, судя по его докладу для службы движения. «Едем» и мы, значит. В лобовом стекле кабины серо-тёмный горизонт вдали, но до него ещё порядочно и нет никаких сомнений в погоде. Прогноз - лётный, экипаж идёт впереди меня и даже не дрогнул в голосе, при докладе. Значит, всё хорошо.
Минут через тридцать, когда и я стал подходить к этому же "поворотному пункту" заныло слегка в груди: уж больно быстро сжимает со всех сторон серой безликой облачностью, словно пеленой затягивая всё вокруг.
Вскоре начался слабый дождь - обычная картина при таких облаках. Вот только больно быстро, темнеть впереди, стало.
Не прошло и десяти минут как дождь усилился, а потом и белёсая рвань облаков полезла отдельными клочками ваты на лобовое стекло, рассыпав красивый, веерообразный бисер из мелких капель.
"Ну и какие "тысяча пятьсот глазомер", если я иду на 900 по приведенному давлению и вовсю цепляю облака?" - мыслю, спокойно вспоминая доклад борта.
Включаю «дворник» и смахнув капельную картинку с лобового стекла, докладываю о пролёте поворотного пункта "Акчи", на безопасной высоте.
- Траверз Сорбулака доложить на безопасной, - дает команду диспетчер МДП.
"Доложим" - подтверждаю указание и погружаюсь в мысли: "похоже, мне предложат
уйти до нового года в отпуска, так как от годовой саннормы остались слезы, а оперативные точки у нас осенью, уменьшаются в приличном количестве.
Ну и хорошо! Столько дел можно переделать! Закончу сыну его электромобиль, который он ждет не дождется: осталось добыть приличный блок питания на 24
вольта и сварить из уголка крепление для руля".
По задумке, руль ему надо будет крутить так же как на настоящей машине, в несколько оборотов, хоть он и сделан из колеса от детского велосипеда с прореженными спицами. Есть и ручка переключения "передач". Только она, переключает движение "вперед-назад". Есть педаль "газа", выполняющая ещё и функции тормоза.
"Пусть приучается с детства к рулю - пригодится. Надо бы к бате съездить, так
как с весны у них не был" - вспоминаю, когда последний раз разговаривал с ними
по телефону.
"Однако в облаках идем" - стряхнув сонм мыслей, констатирую ситуацию вокруг,
потому, что в кабине здорово потемнело.
Через пару-тройку минут, сначала с одной стороны, а потом везде сильно сверкнуло и даже сквозь рёв движков и наушники на голове, по ушам шарахнуло треском близкого разряда и звуком громового раската.
"Вау!" – а здесь совсем даже не гостеприимно - втянув голову в плечи, бормочу озадаченно.
И тут, как будто кто-то невидимый ждал этих слов и открыл «небесный водный кран». Хлынул настоящий водопад.
Да грохочет-то как, "по взрослому"!
Вот это да-а! Осень глубокая, а гром и молнии как в мае...
Через минуту сложилось впечатление, что я не лечу, а плыву, причём под водой.
Дворник бесполезно мотается по стеклу ничего не удаляя - он просто не успевает чистить лобовое стекло. По правому и левому блистерам хлещет сплошной поток воды. Именно поток!
Внутри, всё стало сжиматься.
Я не раз за много лет работы получал разные сюрпризы от погоды: осадки в виде снега и ливневого дождя, но такого водопада ещё не встречал, при том, что сверкало и громыхало беспрестанно, и как будто происходило в метре
от вертушки.
Твержу про себя как заведённый: «только бы не встали двигатели, только бы
не залило двигатели водой, только бы... только бы, только бы».
Зажатый мощной облачностью и осадками в них, иду, пилотируя по приборам, так как сквозь стекло ничего не видно, кроме того что впереди. Вроде что-то брезжит светлым, и периодически бьет по глазам вспышками от молний отчего слепну на несколько секунд.
"Ладно! Пока идем в темноте, на лобовое стекло не смотрим, только приборы" - даю себе команду. Но и это не помогает если разряд происходит близко: стёкла приборов множат круглые яркие отсветы и они некоторое время мешают, создавая тени в глазах.
"Если остановятся двигатели, захлебнувшись потоком воды, ничего сделать при такой высоте, видимости и скорости не успеешь" - автоматически резюмирует мозг. Назад возвращаться, сказав в эфир - значит подвести ребят, прошедших передо мной. И вверх лезть, в это чёрное и рычащее, льющее на землю тонны воды мурло не могу: нервы не канаты.
"Так. По времени - я прохожу траверз контрольного ориентира и мне лету - двадцать с копейками, минут. А раз МДП молчит, значит у них всё - о,кей!
Видно я сейчас в самом центре внутримассовой грозы и над наивысшей точкой рельефа, поэтому-то и молотит как в кузнице, разрядами и грохочет" - спокойно
и привычно текут мысли.
"Ничего, прорвемся, лишь бы движки не залило! Надо потерпеть" - твержу про себя, полностью полагаясь на свою винтокрылую ласточку.
Высоту контролирую и по-радиовысотомеру тоже, зная, что рельеф местности постепенно повышаясь здесь, остановит рост. Знаю и то, что впереди, за озером, "ждёт" высоковольтка поперек пути, но у нас достаточный запас высоты, чтобы с
ней не встретиться. А вот шарахнуть в неё, молния, может. Спаси и пронеси!
Отворачивать вправо - нет смысла, там - на западе, ещё чернее. Можно влево,
на восток, чтобы если бросит вниз, сильно, не «влезть» в провода. Ведь там, восточней, степь да пески.
Выключил радиокомпас, так как его стрелка при каждом разряде крутится как сумасшедшая.Курс полета держу восточнее заданного и увеличив скорость до предела, стремлюсь опередить смещающуюся на восток, по моим предположениям, грозу.
Вертолёт швыряет как щепку: то вниз, то вверх и боясь столкнуться с землёй, немного увеличиваю таки высоту полёта: "хоть так, хоть сяк - нихрена не вижу".
- Рр-ра-х! – бьет по ушам звуком громового раската совсем рядом.
- Уух! - вертолет рвануло вниз. Звук движков меняется вместе с броском вниз, сердце бешено заколотилось: "Остановятся или не остановятся,"моторы-мускулы" воздушной машины?!"
Жду: секунда, другая... - нет, работают родимые!!!
В груди разливается тепло радости и уверенности, в своей любимой вертушке.
Снова рывки, сопровождаемые громовыми раскатами и треском: вверх, вниз, вверх, вниз!
- Уах-хаУ! Движки отвечают этим рывкам, звуком: как будто кто-то открывает и закрывает мои уши ладонями. Мы идем в полной темноте, как ночью, только изредка внизу мелькает, в открывшемся на секунду окне, чёрная, маслянисто блестящая от воды, и от этого кажется такой близкой, земля.
Диспетчеру стараюсь отвечать как можно спокойней: на его запрос по несоответствию "правильному пеленгу на меня", передаю: «обхожу очаг внутримассовой грозы восточней контрольного ориентира пять кэмэ».
На броски вертолёта и звук движков реагирую уже спокойней, в твёрдой уверенности, что моя «ласточка» не подведёт.
По времени полета - пора подходить к "рубежу тридцать кэмэ". Ориентиром будет речушка, текущая почти поперёк направления полёта.
Сполохи молний утихая, реже выхватывают блестящие огромные капли, несущиеся навстречу, и расплющившись о стекла расползаются причудливыми узорами.
Включаю радиокомпас и его «золотая стрелка» быстро развернулась вправо на сорок пять градусов, дёргаясь на разряды.
Значит, мы на самом деле в "районе рубежа" и учитывая понижающийся рельеф, согласно показаний радиовысотомера, можно снижаться до безопасной высоты для визуальных полетов в районе аэродрома.
Докладываю диспетчеру, и установив давление аэродрома плавно иду вниз.
Здесь, я знаю каждый "бугорок и кочку" - как говорится.
Очередная вспышка высветила в темноте извилистую ленту реки сверкнувшую наискосок оранжевой змейкой отраженного всполоха.
"Точно! Это - рубеж тридцать".
Отсюда можно подходить к аэродрому на двухстах пятидесяти метрах, по давлению аэродрома.
Дворник включенный на пробу, уже счищает воду со стекла и я, начинаю различать впереди знакомые ориентиры и очертания.
Минута, другая, третья и, разом, вдруг, прекращается дождь. Только изредка редкие крупные капли шарахают по лобовому стеклу как пуля, расплющиваясь в большое светлое пятно-амёбу.
Понемногу снимается бешеное напряжение, да стихает «пулемётная очередь сердца»
в груди.
Захожу на посадку сходу и родной аэродром встречает нас, мокрой, лоснящейся от воды, родной посадочной полосой.
Привычно заруливаю на стоянку, сдаю вертолёт авиатехнику и отношу полётные
карты в "картохранилище".
Возле входа стоит начальник Службы движения - старый, закалённый Отечественной войной седоголовый дед.
- Ну-ка сынок, расскажи, как это ты в кучево-дождевых облаках, в ливневых осадках летаешь? - встретил он меня в лоб, вопросом.
Делаю "недоумённое лицо" и подняв брови домиком отвечаю вопросом на вопрос:
- В каких таких, осадках-облаках? Так, дождичек покапал немного и всё-ёё.
Смеётся старик, и многозначительно подняв брови продолжает, показывая пальцем
на экипаж «Восьмёрочников» выходящих из Диспетчерского пункта:
- А они шли, в кучево-дождевых облаках, ливневых осадках впереди тебя?
Пожимаю плечами.
"Их и спросите" - отвечаю. А я - шёл в нормальной погоде. И, мысленно показал деду язык.
- Да? Ну смотри, сынок! - намекает дед.
"Да уж постараюсь" - отшучиваюсь и унимаю дрожь в коленях, от воспоминания
полёта «под водой».
Прошел час, другой, и... я думать забыл об этой встряске «организьма»: молодость - есть молодость - "пронесло и, ладно".