Германия. 2007
В субботу утром мы с сыном, пошли встречать на вокзал Елену и Харри. Они решили нас навестить в выходные дни. На «Сити Экспрессе» от Берлина до Вольфсбурга один час езды, правда, скорой, в среднем 250 километров в час…
Было какое-то совершенно не понятное ощущение тёплой, родственной близости, когда мы все обнялись. И, действительно, как ты хочешь чувствовать что-то, так и чувствуешь, как правило.
Сын тепло относится ко всем нашим родственникам, и видно было, что ему приятно и интересно это новое родственное звено.
Харри увидел нас первым и замахал рукою. Мягкий, спокойный, очень просто, буднично одетый. Светлые-светлые, бледно-голубые глаза. Но они были настолько живые и блестящие, что оживляли всю его неяркую внешность. Серенькие, но пышные волосы всё время лохматил даже небольшой ветерок. Он был исключительно приятен, наверное, теми своими качествами, которые называют душой. И эти качества прорывались наружу, делая несущественной некоторую невыразительность и ординарность внешнего вида, этой «оболочки».
Харри очень неплохо говорит по-русски, чему способствовала всячески Елена.
Мой сын, Влад, предложил гостям остановиться у него в доме. Дом находится на окраине Вольфсбурга, в Нойхаузе, так называется этот молодой район. Гости согласились, и все отправились на машине Влада в этот очень красивый, благоустроенный район коттеджей.
В доме находится и Архитектурно-строительное бюро сына. За домом большой зелёный участок, представляющий из себя сплошной газон с несколькими кустами и деревьями по периметру и с двумя огромными валунами: один поменьше, другой побольше — в правой части этого зелёного пространства.
Влад живёт один, и за чаем он, по просьбе Елены и Харри, рассказал о себе, о своей жизни.
Два года тому назад он стал вдовцом. Герта была милейшая, но больная женщина и детей, поэтому, они боялись заводить. 15 лет назад Влад приехал по приглашению в Западный Берлин, его должны были встречать, но что-то серьёзно сбилось в расписании международного автобусного рейса, и его не встретили. И вот, в тот момент, когда он без знания германского языка, сидел, уставший от впечатлений и поисков своих знакомых, пригласивших его и сменивших, как на грех, свой адрес, появилась крупная, милая женщина, заговорившая с ним по-английски, который Влад хорошо знал. Так и покатилось, и завязалось. Они женились, и сын остался в Германии жить.
Подтвердил свой диплом через два года, выучив язык, и стал работать по специальности на небольшой фирме. А потом и самостоятельно стал трудиться, заработав серьёзный авторитет среди местной публики.
Я иногда греюсь в лучах его славы. Когда, в разговоре с незнакомыми людьми, выясняется случайно, что я — его отец, то лица расплываются в довольных и почтительных улыбках. Даже были, не совсем серьёзные, но всё же мнения, что можно бы в некоторых новых районах назвать одну из улиц его именем, так как большой процент улиц состоит из домов, спроектированных Владом.
— Не в этом счастье, лучше бы не скупились на гонорары, — с улыбкой заметил Влад.
— А, если серьёзно, ты доволен результатами работы своей? — спросила Елена.
— Нет, конечно, я бы мог на процентов 30 быть более загружен, но и то, что есть, это всё же хорошо на фоне общей нехватки работы. Конечно, и нешаблонные задачи хотелось бы решать, но в основном люди не хотят тратить деньги на какую-то индивидуальную эстетику, стоящую, естественно, дороже типовых решений и концепций.
— Да, действительно, в Германии не очень стремятся в индивидуальном жилищном строительстве к каким-то свежим решениям. В основном придерживаются традиции, не устаревшей, фахверковой архитектуре, а архитектуре второй половины 20 века. Есть, безусловно, люди, имеющие возможность заказать проект сугубо оригинальный и по форме, и по содержанию. Но таких людей очень немного. Единицы.
Влад предложил пройти по его дому для ознакомления.
Дом двухэтажный. Небольшой. На нижнем этаже расположено бюро — громадная комната с современным оборудованием для проектирования и печати, где Влад работает. Здесь же скромно, но современно обставленная комната для переговоров с посетителями.
Добротные двери, добротные полы. Всё сделано основательно, из хороших материалов, но без претензий на роскошь.
На верхнем этаже две комнаты, кухня, большущая ванная комната с угловой ванной, с душевой кабиной, с большим окном.
— Мне нравится, когда в ванной много воздуха и светло. Спроектировал по своему вкусу, хотя можно бы было выкроить из этой площади ещё одну спальню.
— Ну, когда у тебя, Владик, будет семья побольше, то и дом другой, наверное, появится. Так что здесь ты можешь ориентироваться только на сегодняшние потребности. Зато очень комфортно и приятно. А мы с Харри как-то о доме собственном никогда не мечтали. Купили когда-то довольно большую квартиру в тихом районе Берлина и с удовольствием живём.
— Бюро мне было необходимо для работы, ну, а брать в аренду и бюро, и квартиру уже нерационально для меня, имеющего возможность выполнить всё это за меньшую сумму, нежели могли бы это сделать те, кто не связан со строительством домов.
А участок как вам нравится? Его планировал папуля и даже частично выравнивал собственноручно его поверхность.
— Очень всё интересно и гармонично, Владя. Прекрасно. А твой отец, вообще, молодец, что там и говорить…
— Спасибо. А теперь пойдёмте в дом. Попьём чай.
— Мы, кстати, привезли вам наши лучшие берлинские пирожные. Елена утверждает, что сладкое любят 60% людей, а остальные 40 скрывают это…
— У нас в фамилии, по крайней мере, сладкое все любят, это точно. Правда, папа?
— Не буду спорить, потому что это так. И ещё в нашей семье любят фотографироваться и трепетно относятся к старым фотографиям. Ну, это, наверное, все так относятся к историческим фото. Мне будет очень приятно вам показать наши старые фотографии. В моём доме их, конечно, больше, чем у Влада.
— После чая я предлагаю поехать к папе и посмотреть всё, что относится к фамилии. А в Нойхаузе из достопримечательностей можно посмотреть только замок. Мы его будем проезжать…. А вот на Заху Хадид, на Аутоштадт, на здания Альвара Аалто в Вольфсбурге можно взглянуть после визита к папе.
— Не возражаем.
***
Нина моя теперь находится в специальном доме по уходу за тяжело больными и старыми людьми. Эммаусхайм называется. Мы с сыном, когда наступило время выписки её из больницы в Коппенбрюгге, стояли перед выбором, куда привезти нашу маму. Она не передвигалась. Она не говорила. Она не могла жевать пищу. Она узнавала нас, двигала немного левой рукой, издавала звуки, похожие на тихое мычание и питалась через катетер в полости живота. Можно было привезти жену сразу домой, получать деньги, немалые, на содержание Нины, иметь возможность из суммы на содержание иметь услуги медсестры для ухода и помощи, 3-х разовые или 1-разовые в день. Но, даже переоборудовав ванну и спальню специальными элементами, получить уход профессиональный было бы невозможно. Ведь её надо каждые три часа переворачивать, днём и ночью, мыть, одевать, раздевать, сажать в ролльстул и так далее. Причём, неподвижное тело — это особая сущность. Я мою любимую жену не носил на руках, но поднимал и таскал, на несколько шагов во время шуток и баловства, частенько. А недавно мы отправились погулять, и её медсёстры одели в специальный мешок для прогулок в холодное время. Так Нина с этим мешком стала сползать с ролльстула. Я попытался её посадить вертикально, но не получалось. Без мешка я это делал успешно. Трудно, но можно. Тело стало неподъёмным. Потом, ведь опасно нарушить соединение катетера, вживлённого в полость живота. Сползать на землю Нина стала в парке, народа никого. Она, конечно, пристёгнута, но сползает. Я застопорил коляску-стул и попытался приподнять её, руки-то у неё в мешке, под руки не прихватишь… Я чувствую, что она продолжает сползать ещё ниже со скользким синтетическим мешком по скользкому сиденью, но сил не хватает её посадить на место… В конце концов, Нина моя оказалось сидящей на земле рядом с коляской, такой бесформенной, довольно большой, неподвижной кучей, и из этой кучи на меня взирают глаза со слезами … Народа — ни души! Я расстегнул мешок, попытался обхватить Нину под руки, но не хватает сил, находясь сбоку, поднять её на нужную высоту. Неудобно, так как рядом коляска, в которую надо её посадить. Это совсем не та женщина, которую я взваливал на плечо, а она машинально обвивала мне руками шею. Те же килограммы, но совершенно не подвижные. Огромная разница! Мне всё же помогли двое проходящих мужчин, но я убедился ещё раз в сложности ухода за подобными больными. Справиться можно, но для этого надо быть хотя бы не старше 60 лет…
На машине десять минут от Влада до меня. Живу я в небольшой квартире, ставшей без Нины вполне свободной для одного человека. Две комнаты, лоджия, кухня, ванная, кладовочка и в подвале маленькая коморка для барахла. Вполне прилично. Хотя мой приятель по сауне говорит, что он нормально себя стал чувствовать только недавно, после того, как приобрёл квартиру из пяти комнат с четырьмя санузлами. Он холостой и живёт один. Всё пропорционально доходам. Но и жизненные приоритеты создают атмосферу жизни… ах, это меня заносит в философию. Но стремление к цивилизованности — один из моих приоритетов.
Под цивилизованностью я понимаю стремление к удобству в допустимых пределах.
Поэтому мебель в прихожей я сделал сам. Прихожая узкая, и стандарт там не подходит. Или будет неудобен. А мириться с неудобством, по моим принципам, нецивилизованно.
В моём доме имеется и достопримечательность. Это, вероятно, единственная в Германии телевизионная антенна-«тарелка», установленная внутри помещения, в комнате. На фасадных стенах нам не разрешили её устанавливать, так как в доме есть кабельное телевидение, на кровле тоже не разрешили, а для моей Нины российское телевидение — важный жизненный аспект. По кабелю российские программы не транслировались, и я решил установить тарелку в комнате, напротив окна, которое на время приёма надо обязательно раскрывать настежь. Кабель протянул в Нинину комнату, вокруг тарелки пришлось соорудить, чтобы замаскировать как-то её, сложной конфигурации комод с полками в три стороны, и я зимой и летом наслаждался свежим воздухом, во время просмотра Ниной русского телевещания…Теперь эта возможность стала неактуальной, к сожалению…Нины в доме нет, и я уже давно не получаю удовольствия от российских программ. Да и по кабельному, германскому, не смотрю практически. Жалею время на это. Но, как интересно: получая что-то, тут же что-то другое теряешь. Я получаю время для творчества, но теряю возможность совершенствоваться в германском языке. Ведь от всех я слышу, что смотреть местное телевидение — исключительно эффективный способ тренировки восприятия языка на слух. Я чувствую себя очень слабо в понимании германской речи. А вот поменять свои приоритеты не хочется.
— Располагайтесь на диване поудобнее. Леночка, можешь с ногами. Я достаю старые семейные фотографии…та-та-та-там-та-та-та, тор-жес-твен-ный вынос…
Этот альбом для самых старых фотографий мне пришлось тоже сделать самому. Я хотел, чтобы обозревалась и обратная сторона каждой из фотографий, так как там всегда есть надписи, подписи, даты, где и кем сделана фотография. И для страниц я решил использовать прозрачные «файлы», куда вкладываю два листа с окошечками по размеру фотографии, которая на миллиметр приклеена в двух точечках клейкой бумажной лентой. Получается, что фотография с двух сторон имеет паспарту. Такие альбомы я не встречал в продаже. К тому же, ведь все фотографии разного размера и поэтому окошечки для них индивидуально вырезаются, строго по размеру, но на один миллиметр по периметру меньше, чем фото.
Вот этот альбом. Сначала идёт фамилия моего отца. Это он в двухлетнем возрасте. Вот, на лошадке. Бабушка моя, в шляпке с перьями и цветами. Четверо детей и сестра бабушки. Я всегда на неё смотрю с умилением. Она всю жизнь, будучи незамужней, посвятила воспитанию племянниц и племянника. Она почти на всех общих фотографиях. Какое интересное лицо! Правда?
Так. Это всё мой дед. Он был купцом первой гильдии, не так уж много было таких. Во время революции 17 года его заставляли отдать бриллианты, а он не захотел. Его убили и сбросили в колодец во дворе дома…. Вот он, мужественное лицо, да? Или мне только так кажется…. Вот бабушка по отцу и три её сестры.
— Какие интересные наряды. Все в длинных, тяжёлых юбках, с выточками, со складками, из-под них ещё выглядывают нижние юбки…. На всех кофточки с кружевами и с воротничками под самое горло, даже выше, всю шею воротнички закрывают.
— А на Розалии, про которую я говорил, ещё и дополнительно, другая, коротенькая кофточка сверху с узкими-узкими рукавами на запястьях, а к плечам, от локтей, рукава широкие и в складках многочисленных. А прически на этих молодых женщинах, им здесь всем вокруг 30 лет, — произведения архитектуры. Невероятные кудри, крупные и рельефные.
А на обратной стороне, посмотрите, надпись: Въ память искренней дружбы сестеръ. Софiи, Берты, Розалiи, Ревекки. 1907/ X. И ещё надпечатка: Художественная фотография Г.И. Острова. Кролевец. Черниг. губ.
Вот это фотография твоего, Леночка, и нашего, с Олей, деда. Отец твоей мамы, Эммы. Фотография 1915 года. На обороте — уже посерьёзней виньетка того же Острова, но ещё перечислены награды и дипломы, полученные с 1907 по 1915: Удостоенъ благодарности Камергера Высочайшаго двора г. Родiонова и награждёнъ на выставкахъ 1907г. ПОХВАЛЬНЫЙ ЛИСТ
1915г. БОЛ. СЕР. МЕД
Тут же изображена эта медаль с двух сторон и ещё подписи, посмотрите, вам ведь так внимательно, наверное, не приходилось рассматривать старые российские фотографии: Негативы хранятся, Специальное Ателье для увеличения портретов до натуральной величины.
Лет двадцать пять тому назад произошёл интересный случай. Я позволю себе на минуту отвлечься от альбома. У Оли нашей собралась компания на день её рождения. Мама наша была, много гостей, и был Георгием приглашён институтский товарищ, красавец и балагур, Остров Эдик. Но его все звали просто Остров, может, по ассоциации с остроумием. Мама спрашивает:
— А скажите, Эдуард, ваши родители, не с Украины ли?
— Да.
— Не из Кролевца ли, у нас был там известный хозяин фотографии Остров…
— Так это — мой родной дедушка, папин отец.
— Тогда я и папу вашего прекрасно знаю. Женя Остров. Он за мной когда-то в юности очень, очень ухаживал…
— Мир тесен!
***
Так как я себя некомфортно чувствую, когда без веских причин пропускаю посещение своей жены, я попросил Елену и Харри вместе со мною навестить Нину. Это недалеко, можно пешочком. Они согласились.
Вот уже год, как Нина в Эммаусхайме, и мы очень спокойны за её существование. Там — великолепный порядок. Конечно, иногда можно из-за чего-то расстраиваться. Но и дома не всё бывает идеально. Я навещаю Нину, как правило, от 15.00 до 16.30, а сын в первой половине дня. Ежедневно. Каждый из нас старается не пропускать ни одного дня.
В городе очень часто встречаются люди на колясках, инвалиды. Наверное, здесь их не больше, в процентном отношении, чем в Москве, во многомиллионном городе, а просто у инвалидов в Вольфсбурге есть возможность выходить на улицу, передвигаться в транспорте, посещать магазины, кафе и объекты искусства, театры, концертные залы, выставки различные. Входы в автобусы не имеют ни одной ступеньки, у входа есть специальное место для детских и инвалидных колясок. Во всех общественных зданиях и в местах, где требуется подъём, существуют пандусы и лифты. Тротуары и дороги снабжены пологими съездами. И почему при таких условиях не гулять?
Нина, увидев меня, заулыбалась, что-то непонятное заговорила, жесты работающей рукой какие-то делала. Лене, я видел, было очень тяжело смотреть на беспомощную женщину. Она восхищалась организацией порядка в Хайме и удивилась, что меня все знают. Ну, конечно, далеко не все, но многие, так как каждый день, как на работу, я прихожу в этот светлый и чистый дом, куда лучше не попадать.
Мы взяли мою Нину, сидящую в ролль-стуле, и втроём совершили часовую прогулку вокруг большого озера Шиллертайх, что находится в пяти минутах ходьбы от Эммаусхайма.
Погода стояла великолепная, осень в средней Германии, как правило, приятная. Мы бродили по ухоженным, чистым дорожкам, любовались живописными берегами и дикими гусями, утками и кроликами, разгуливающими по ровным газонам, вдоль дорожек.
Забавно переваливающиеся во время ходьбы, утки и дикие гуси, поражали своей упитанностью.
— Вот ведь, только вегетарианскую травку едят, а сплошной жирок! Вот и верь в эти овощные диеты!
— Зато зайцы, Леночка, не меньше травку щиплют, а жирных нет. Смотри, как они скачут и бегают, а, эти птички переваливаются, да и в воде они не шустрят… Движение, движение, мне сдаётся, — залог стройности. Один из залогов стройности. Зайцев тоже трудно назвать стройными. Хотя ведь, можно быть и худым, но не стройным…. Как я где-то слышал каламбур по поводу стремления некоторых немолодых к похуданию: худая коровка всё равно не похожа на резвую лань…
— Нет, лишний вес, конечно, ни к чему, но и против собственной конституции нельзя выступать. Что дано родителями, то дано. Вот мы с Олечкой не будем стройными, высокими и курчавыми. В нас это не заложено.
По ходу прогулки мы кормили Нину кусочками яблока, которые она уже могла держать в левой руке, подносить ко рту и жевать.
— А как ты, Александр, справляешься с домашним хозяйством, с одиночеством. Слушай, ведь ты привык всю жизнь быть не один, в семье, наверное, это для тебя — серьёзное испытание.
— Ты не представляешь, Леночка, как мне приятно твоё внимание, выраженное именно в этих словах. У меня ведь есть много знакомых, много друзей, и они привыкли видеть меня всегда бодрым и довольно весёлым. Я знаю, у меня сложился именно такой имидж. Естественно, вслух меня никто не жалеет. Хотя, если как на духу сказать, хочется иногда, чтобы в чём-то посочувствовали…. Обычно, когда спрашивают о состоянии Нины, все качают головой и делают скорбное лицо. На что мне смотреть почему-то трудно, и я тут же успокаиваю спрашивающих, говоря, что Нине неплохо. Я, действительно, в этом уверен. Но о моих ощущениях и о моём положении речь не заходит. Я не помню такого. Может, было, но вскользь, поэтому не отложилось в памяти. А вот ты спросила, и мне как-то это очень греет душу. Я понял, что человек чувствовать себя одиноко может и тогда, когда живёт не один даже. А не одиноко бывает, когда человек имеет семью, чувствует семью, чувствует себя частью этой семьи. А у меня сейчас этого нет ощущения. Когда была со мною моя жена, — была маленькая, но семья. А сейчас нет семьи. Хотя ведь сын есть, и сын отличный, но для меня, наверное, иметь семью — это о ком-то заботиться. А о сыне нет необходимости заботиться. И слав Богу. Но, зато, семьи не чувствуется. Поэтому-то я, наверное, и посещаю каждый день жену в Хайме. Подсознательно, создавая ощущение необходимости заботы. А приходишь домой, и заботиться не о ком…
***
После посещения Нины, мы с Харри и Еленой отправились что-нибудь покушать.
— Предлагаю поехать в Аутоштадт, где мы сможем и пообедать и посмотреть современный ландшафтный дизайн. Ну и нашу, Вольфсбургскую, современную архитектуру.
Autostadt — это презентационная зона завода Volkswagen.
К Autostadt,у мы идём через длинный мост с двумя горизонтальными эскалаторами. А начинается этот мост сразу от здания Phaeno, построенного по проекту Захи Хадид, архитектурной дамы, удостоенной высшей архитектурной награды мира — Прицкеровской премией.
Это научный популяризационный центр. Здание в стиле деконструктивизма. Такой квадратный в плане корабль. С косыми окнами, с косоватыми стенами, оторванными от земли пилонами сложных геометрических форм. Я пока ещё внутрь не заходил. Но на проекте выглядели планы помещений очень интересно. Внешне это здание меня не восхищает. Оно как-то задвинуто вглубь от «красной» линии. Перед ним серая, не предназначенная для целенаправленного использования, скучная площадь. Здание не высокое и адекватно воспринималось бы и не будучи отнесенным вглубь улицы.
Потом, есть на фасаде несколько элементов, очень робко работающих, выглядящих как неряшливость или как строительные ошибки. Но ясно, что так и задумано… Мне не нравится.
Нелогичен длинный, крутой пандус прямо перед более длинным горизонтальным эскалатором. Может быть, это как раз и есть один из ярких «шансов» деконструктивизма, но меня это не впечатляет, мягко говоря…
Огромный, с прозрачными стенами зал главного павильона Autostadt,а, куда мы вошли, восхищает своим «воздухом», внутренним пространством, обычно в других общественных зданиях более ограниченным. Пятисветная высота, то есть, в пять этажей, создаёт ощущение необычайной лёгкости нахождения в этом зале. Дополняется это ощущение ещё и тем, что, как правило, народа здесь мало: десять-пятнадцать человек. И всегда звучит еле слышно спокойная, романтическая музыка.
В центре зала, под потолком — громадный светящийся каркас земного шара, по параллелям и меридианам которого бегут цифры текущего времени, разных городов мира.
А пространство пола под этим «земным шаром» — громадное прозрачное стекло, под которым крутятся медленно десятки светящихся глобусиков, диаметром с полметра, информирующих о различных аспектах жизни на Земле. Ходишь, смотришь себе под ноги и чувствуешь себя в космосе, или что-то в этом роде….
В подвальном этаже, в громадном, сверкающем пустотой и ровным светом, вестибюле — входы в туалеты. Войдя в которые, попадаешь в мир приятного благоухания и ненавязчивого пения птиц среди голосов леса. Я тут же вспоминаю общественные туалеты других стран, из которых хочется выскочить, забыв, зачем пришёл….
В ресторане нам вручили пластиковые карты, на которых фиксируется, всё, что ты брал. А при выходе производится оплата. Мы выбрали столик на улице, где территория ресторана ограничена заборчиком из колючих, плотных кустов. Мы присели, и я поделился с гостями тем, что всегда вспоминается мне в этом месте присказка российского сатирика Михаила Задорнова : «Ну, эти иностранцы глупы, ну глупы…». Многие из не совсем нормальных людей подумали бы, где-нибудь в России, что можно ведь выходить с пластиковой карточкой не в дверь, а перешагнув кусты….
Вышли мы из ресторана через дверь, разумеется, и попали на ту же территорию, что была перед нашими столиками.
Территория вся представляет собою каскад проточных озёр между искусственно сделанными, 3-5-ти метровыми по высоте, зелёными горками причудливых форм.
Между этими горками, — здания ресторанов, кафе и выставочных комплексов, различной архитектуры и размеров, приятные дорожки для прогулок, просторные площади со скамьями.
— Как эффектно отражение этой совершенно белой, ровной стены на глади воды с зелёными листьями водяных лилий. Правда?
— А взгляните, как великолепна эта арка над мостиком из деревянных брусков. Такой яркий контраст, подчёркивающий красоту этих двух арочных конструкций.
— Взгляните на эти металлические пластины на земле рядом с фонтаном. Это своеобразная звучащая форма. Такой ксилофончик. Если походить по этим пластинкам, то издаются приятные, протяжные звуки. Попробуйте.
Поразвлеклись, как дети…
***
Мы шли ко мне домой пешком, мимо парка и замка начала XIV века. Чудесные красные дорожки, розовые скамейки, толстенные стволы многовековых деревьев.
Замок семисотлетний. Во внутреннем дворе все стены его обвиты на высоту всех пяти этажей плющом…
— Мы с Харри часто обращаем внимание на эти удивительные растения. Вот и здесь: всего один ствол на каждую из стен, и обвито всё зеленью, от первого до последнего этажа. Какая сила толкает из земли живительные соки так далеко и высоко распространяться…
— Ну, конечно и из воздуха что-то поступает, однако, впечатляет, безусловно.
Замок стоит на маленькой средневековой улице с древней кирхой и колоритным отельчиком «Старый волк». И домики с фахверками, с уютными, маленькими окошечками.
***
К вечернему чаю приехал из Нойхауза сын, посидеть ещё раз вместе и на ночь забрать Елену и Харри.
— Ну, теперь, когда вы всё знаете о семьях Цимерман и Левит, о том, как мы живём, так хочется увидеть и фрагменты вашей жизни. Я понимаю, конечно, что ваши альбомы находятся дома, но что-то хотя бы вы привезли посмотреть?
— Мы не привезли ничего, кроме нескольких недавних снимков наших дочерей. Мы считаем, что, когда приезжаешь в гости, не следует приносить свою еду и фотографии. Приезжайте. Мы ждём. Вот тогда мы всё, что есть интересного у нас, и в Берлине, вам с великой радостью покажем.
— Разумно. Я, лично, всегда стараюсь придерживаться в общении именно такой концепции.
Харри достал из кармана небольшой альбомчик с фотографиями, и мы стали знакомиться с нашими новыми близкими родственниками.
— Вот это одно из последних наших совместных, с дочерьми, путешествий. Мы побывали в Венеции. Конечно, сказочно. Девочки обе тёмненькие и, несмотря на разницу в два года, выглядят двойняшками. Это — Матхен, а это — Бриджит.
На гондоле. Харри чуть не упал в воду, пытаясь зафиксировать этот ракурс.
Девочки наши в окружении красавцев-мужчин… они пользуются успехом, хотя считают себя уродинками…. По-русски совсем не говорят, но всё, без исключения, понимают….
— Но ты, Леночка, обещала показать фотографию из твоего медальона. Ты помнишь, мне рассказывала?
— Конечно, помню. Это ведь единственное, что осталось мне от моей мамы. И я, конечно, эту фотографию привезла. Дочек мы привезли и медальон.
— Сейчас покажу. Харри, будь добр, принеси сумочку мою. Влад, ты, наверное, ещё не слышал историю этого медальона.
Я сейчас расскажу…. Мне он достался от моей умершей при родах мамы. Единственное, что…
Лена достала медальон, и … я безошибочно понял, что передо мной точная копия коппенбрюггского, серебряного медальона, который мне показывали сёстры Циммер.
Точно такой. Я раскрыл крышечку с маленькой буковкой „N“ и увидел фотографию брата Евы и Меты…. Я узнал его сразу. Ещё в Коппенбрюгге я поразился сходству его с известным портретом Петра Великого, и тогда ещё с улыбкой подумал: — Ну, наследил крепко в Германии наш Петруша….
Я онемел, переваривая всё это. Все умолкли тоже, поняв по моему лицу, что произошло нечто экстраординарное.
— Леночка, милая, я видел точную копию этого медальона в Коппенбрюгге, в доме, где снимал квартиру, когда там лежала моя Нина. И сёстры, обладательницы этого медальона, рассказывали мне историю своего брата, спасённого в в России от смерти украинской девушкой. И на этом же месте там буква была… не помню какая. Но… потрясающе, я же видел это лицо на фотографиях в том Коппенбрюггском доме. Я хорошо помню. Это лицо, как две капли воды, похожее на лицо Петра I…
— Сашенька, как же так… как это может быть… разве…
— Папа, ты, конечно, писатель и художник, у тебя дар воображения очень развит…
— Спокойно, спокойно. Я сейчас и сам должен успокоиться и всё понять, всё разложить по… этим… по-лоч-кам, так, так.
Я стал ходить по квартире и ещё раз прокручивать в сознании события тех месяцев…. Нет. Ошибки нет.
— Я не ошибаюсь.
—Сколько раз в жизни я брала мой медальон в свои ладони, смотрела на него, пытаясь увидеть сквозь эти серебряные крылышки… мою маму, пыталась представить, какая она. Вдыхала запах этого медальончика, пытаясь услышать запах …мамы…. И иногда мне казалось, будто я вижу, слышу и чувствую маму. Иногда я очень чётко её себе представляла. А потом, когда я подросла, я поняла, что на фото в медальоне, мой отец, потому что вместе со мной подрастал мой любимый нос и становился очень похожим на вот этот носик. И что самое интересное, посмотрите на моё левое ухо…
— Посмотрите на моё левое ухо.
Мы посмотрели и увидели родинку, или родимое пятнышко. Точно на том же месте, где она красовалась на фотографии мужчины в медальоне. Но только Ленина родинка была чуть поменьше. Потрясающе!
— Неужели ты, Сашенька, видел и медальон, и фотографию этого лица в одном доме?
— Более того, мне эти женщины рассказывали, как их брат пытался разыскать на Украине, именно на Украине, эту девушку, спасшую его от смерти, но у него ничего не получилось с этим мероприятием. Этот человек, брат Фрау Бекк и Эмили, умер несколько лет назад…
***
Поделившись с Олей по телефону нашим невероятным открытием, мы выслушали от неё массу восклицаний и недоверчивых предположений. Она посожалела, что нет её с нами, и одобрила наше желание отправиться в самое ближайшее время в Коппенбрюгге.
Позвонив хозяйке моего бывшего коппенбрюггского пристанища, фрау Бекк, я сообщил, что, возможно, в начале следующего месяца на день-другой буду с сыном, с моей кузиной и с её мужем в Коппенбрюгге. И очень хочу остановиться в их доме. Она с удовольствием согласилась.
Как я понимаю, фрау Бекк очень довольна была мною как постояльцем. Сдача квартир их большого дома является хорошей помощью бюджета семьи. Я на долгий срок останавливался, тихий, вежливый, чистоплотный, не жадный и симпатичный. Я так думаю. Да ещё и привожу с собой новых клиентов. Я не стал ей рассказывать о моих догадках, даже не догадках, а об открытии совершенно невероятном. Я ведь помнил историю о спасительнице, еврейской девушке из украинского городка. Я всё сопоставил, и не надо было быть криминалистом, чтобы понять, что к чему.
***
Харри высказал мнение, что предстоящую встречу с семьёй Циммер будет вести он, так как очень важно, чтобы все всё адекватно воспринимали. Хотя всё предельно понятно, но могут возникнуть сложные нравственные и юридические вопросы, которые лучше решать грамотным языком. Я обнял Харри в знак полной солидарности с его мнением. Елена и Влад тоже согласились, тем более, что в добропорядочности и доброжелательности Харри никто не сомневался.
***
Человек, у которого в силу каких-то обстоятельств, не стало родственников, о родных людях всегда мечтает. Как Елена. В тяжёлые дни, когда плохо и неуютно, а такие дни бывают у каждого, так хочется чувствовать, что кто-то тебя очень хорошо понимает. Кто-то хочет находиться с тобой рядом в такие дни. Кто может быть таким человеком? Только тот, кто так же, как ты, разделяет твою тяжесть и боль. Только те на это способны, с кем общая история жизни. Это могут быть или близкие родственники, или люди, с кем эта история создавалась. Кому из посторонних не хватает своих переживаний? Посочувствовать могут тебе многие из друзей, но сочувствие — это ещё не полное понимание. Мы мечтаем о полном понимании. Такое бывает в неродственном кругу, но редко, очень редко. Среди родных, мне кажется, понимание друг друга — не редкая картина. Однако, можно прекрасно понимать кого-то, но не обязательно разделять его взгляды и принципы. Полная нравственная гармония, я так назову понимание и разделение взглядов,— это редчайший случай. Полное понимание и согласие, с моей точкой зрения, — это, как правило, вообще иллюзия. Поэтому, когда родственники есть, эта иллюзия, зачастую, разрушается. А когда их нет, то иллюзия расцветает. Думается, вот если бы…
Но бывает и не так. Если говорить об иллюзии и о реальности, то обе эти субстанции наполняются нашим представлением о предмете размышлений. То есть, какой ты себе представляешь любовь, к примеру, такая она и будет. Мы сами себе создаём степень и размер чувств к предмету надежд. Можно представить себе, что полное понимание — это, когда кто-то догадывается, что тебе сейчас хочется, (а ведь мы сами не всегда это понимаем и знаем), когда кто-то знает, чем тебе можно помочь в данную минуту, (а сами-то мы всегда это точно знаем?), когда кто-то чувствует, что тебе нравится, а что нет, ( а нам-то самим сегодня что-то нравится, а завтра оказывается, что это совсем не то, «бяка» какая-то). Реальность такова, какою мы её себе представляем. Не будем мы от родственников или от близких людей ожидать чего-то, что и сами не знаем и не всегда умеем, — и будем в таком случае довольны ими. И счастливы тем, что от них мы получаем то, что они нам дают…Главное, чтобы самому быть добрым и внимательным.
Елена со мной в этой области не полностью соглашается.
— Выходит так, что не существует определённых критериев или рамок для объективной оценки степени взаимопонимания.
— Объективность может относиться только к собственному поведению, к собственным действиям и поступкам. Судить можно только себя. И требовать можно только от себя что-либо. Следовательно, и ожидать от кого-то каких-то приятных для себя вещей не следует. Получится в какой-то степени — хорошо. Не получится — не беда, а наука, за которую надо платить чем-то. Отдал деньги приятелю в долг, а он их не хочет возвращать. Ну, и хорошо. Ты же сам отдал. Ты поступил благородно. И прощаешь ему это. Опять — благородство. Ты богат благородством. А нечестный, обладающий чужими деньгами, имеющими способность растворяться, или даже прибавляться, будет чувствовать себя бедным. Потому что, презрение к себе будет грызть его изнутри. Он не будет довольным. А богат, — значит доволен. Это, как нравственный рак. Презрение неощутимо кроме себя никем, но сверлит всю жизнь душу: меня Бог накажет когда-нибудь…. Ты забудешь свою утрату, наживёшь новые деньги, обойдёшься, а он — никогда это не забудет. Добрые люди плохое забывают. И то, которое было направлено на них, и то, что сами они совершили. Потому что сделал плохо — исправил и не мучайся! А злые забывают хорошее. Но долго помнят плохое. Что им сделали, того не прощают, что сами сделали, то не исправляют. — По-твоему, ни от кого нельзя ничего хорошего ждать.
— Нет, хорошее ждать можно и надо. Плохого не надо ожидать. Иначе будет не жизнь, а страшный сон. Хорошо бы научиться быть благодарным за всё. И за то, что кажется плохим. Потому что неприятное делает нас сильными. Сильными духом. Неприятности — тренировка силы духа. А выживает сильный. Слабый духом тлеет и чахнет, какие бы мышцы у него ни были, как бы он ни был богат материально.
— Конечно, это библейская мудрость: побеждает добро.
— Зло часто побеждает, но только материально, не духовно. А богат человек не деньгами, а духом…. Не знаю, я сумел тебе своё понимание всего этого изложить, или нет?
— Надо подумать, сравнить с другими точками зрения. Не хочу сразу отрицать твою концепцию, так как в твоих утверждениях явно просматривается религиозная мораль, а утверждать, будто эта мораль ущербна…
— Возможно, меня в нюансах каких-то заносит в сторону, ну, скорректируюсь. Как раз в таких разговорах и подправляешься.
Кстати, с моей родной сестрой у меня, пожалуй, никогда не было разногласий. Я регулярно вспоминаю её во время своих споров с кем-нибудь. И сейчас вспомнил. Вообще-то, она очень корректный человек. И я так думаю, что корректность её глубинная, если так можно выразиться, то есть идущая из глубины души, исходящая из уважения к собеседнику, а не берущая начало от знания этикета.
Сестре очень много доводилось общаться по специфике своей работы с интереснейшими людьми, с высокообразованными личностями. Я всегда восхищаюсь её умением ладить с теми, с кем она контактирует. Профессия выкристаллизовала её душевные качества.
Милая, добрая моя сестра. У неё всегда для внимания к другим хватает время. Как ярко она демонстрирует мне благо иметь близких родственников — она всегда рядом, даже находясь в другой стране.
Родственники, дети, родители…. Как мы относимся к ним?
— Да и вообще-то, так ли нужны человеку родственники и дети? Так ли необходимы нам, взрослым людям, родители? Ведь, если отбросить первоначальное желание возмутиться, каждый из нас, ну, почти каждый, не может похвастаться достаточным вниманием к своим родителям. Но каждый может сказать, что получает удовлетворение от уверенности в том, что родители никогда не откажут в том, что мы просим у них. Если они это имеют, конечно. Есть такая уверенность, за редким исключением. Получается, что нам нужна любовь, а не родители. Родительская любовь, бескорыстная, вечная, не зависимая от того, какие мы в момент, когда нам нужна эта любовь. Похожая любовь возникает между супругами, прожившими дружно больше тридцати лет, к примеру.
А дети заняты только своими проблемами. Причём, даже встреча с интересной, всего лишь на данный момент, девушкой, важнее присутствия с любящими их по-настоящему родителями. И просящими сына о внимании именно в это неподходящее для него время. Нашим детям нужна, прежде всего, тоже любовь. Представляющаяся им в молодые годы в сексе, как правило.
Тогда для чего нам нужны дети? Чтобы было всегда кого-то любить. И может быть, для «стакана воды, чтоб было кому подать». А может быть, ещё и для того, чтобы передать скопленное богатство и барахло? Очень много корысти во всём этом.
Ужасно цинично. Не хочется так думать, но невольно приходят подобные мысли в голову. Хочется разувериться в подобной негативности, хочется, чтобы было не так жестоко всё…. Если не хочется негатива и жестокости, надо просто безоглядно любить и хотеть принимать любовь.
Или быть одному. Никого не любить, ничего не ждать ни от кого.
Или любить только свои удовольствия, увлечения, работу, деньги, славу…. И, опять же, совершенно не надеяться на чьё-то внимание к себе или на чью-то любовь.
А вот, когда любишь кого-то, всё же надеешься, где-то в глубине души, на ответ какой-то… Ужасно противно это осознавать.
А бескорыстные добрые дела тоже ведь зачастую делаются с мыслью о том, что где-то, Наверху, это нам зачтётся. Ещё более противно…! Всюду корысть? Или это проявляется иногда собственная испорченность…
— Лена, почему людям нужны дети и родители?
— Господи, что за вопрос! Тебе этого не понять, потому что дети у тебя есть, родители были известны. У тебя есть память о родителях, их фотографии… Ты можешь в минуты грусти или раздумий подойти к этим фотографиям и, заглянув внимательно в знакомые с самого раннего детства глаза, что-то мысленно или тихо сказать им, попросить прощения, спросить совета, помолиться…
А дети — это надежда. По большому счёту, только на своих детей многие, очень многие, как и мы, могут серьёзно рассчитывать, оказавшись в затруднениях. И если от детей мы не получаем ожидаемого, то от других, вообще, нельзя что-то для себя ожидать.
Дети — это радость. Радость за те успехи, за то хорошее, что они имеют. А хорошее у всех ведь бывает, но за чужими мы не следим внимательно, а дети всегда в поле зрения…