Москва. 2007 год
На вокзалах и в аэропортах начинаешь осознавать, сколь интенсивно передвигаются люди на нашей планете. С детьми, без детей, старики, совсем молодые, смуглые, бледные, без ног, очень высокие, очень маленькие….Кого только не встретишь! Все шастают с билетами, с вещами, с тележками. Едут и летят куда-то, куда-то и обратно, на три дня, на неделю, на месяц…. Сплошное движение. Причём, у меня такое впечатление, что чем менее цивилизованная страна, тем больше при этих передвижениях суеты. И это объяснимо. Суета бывает, когда торопятся. Торопятся по двум причинам: из-за собственной, внутренней, неорганизованности и из-за неорганизованности внешней, городской или государственной. В московском аэропорту терпимо, но по сравнению с Лондонским, Берлинским или Токийским — суетно. То и дело встречаются вспотевшие, опаздывающие пассажиры, какие-то долгие очереди, пересечения людских потоков. Много озабоченных лиц. Много очень серьёзных лиц. Мало улыбающихся.
Вот такую картину мы с Леночкой и с Харри увидали в Московском аэропорту, когда вступили на российскую землю.
Живущим в Германии, сразу бросается в глаза «разношерстность» российской действительности. Местами — чистота и порядок, местами — грязь и бесхозяйственность. Местами — блеск и богатство архитектурной отделки, местами — убогость и обшарпанность. Подобное встречается часто, и потому очень заметно. У меня всегда возникает вопрос: почему так бывает? Каковы глубинные причины дисгармонии?
Хочется ответить, что главная причина в понимании красоты, в понимании человеческих ценностей. Ведь город можно сравнить с семьёй, с человеком. Если семья приобретает дорогущий, полированный сервант с подсветкой в нём хрустальной посуды, а в ванной старые, застиранные полотенца, годами не протиравшиеся стены, постоянно пахнущий унитаз с желтизной ниже ватерлинии, грязный пол, тусклый электрический свет…. Понятно, что считается красивым в такой семье.
В другом же доме всё, по всей квартире, по всей площади — очень не дорогие материалы, но всё сделано качественно, кругом чистота, во всём порядок. Здесь — другие ценности.
А что такое порядок в городе, в доме? Это, когда есть место, где поставить машину, это, когда есть место, куда повесить ключи. Порядок — это, когда ты знаешь, что в 8.23 на остановку подойдёт автобус, а следующий будет ровно в 8.39. Порядок — это, когда, можно достать из шкафа любую вещь, ничего не передвигая и не переставляя. Для этого не надо иметь много места и много возможностей, надо иметь много желания так жить. И трудиться в этом направлении.
Мы получили, наконец-то, свой багаж и вышли к встречающим. Сразу увидели Олю и моего друга, Игоря, изъявившего желание встретить нас на машине и отвезти из аэропорта в город.
Игорь — мой давний теннисный партнёр, ставший с годами не только товарищем по спорту, но и настоящим, незаменимым другом в жизни. Интереснейший человек, талантливый фотохудожник. Но это — хобби. Игорь занимает серьёзную должность в Российской Энергетической Компании, несмотря на свой молодой возраст. И, являясь заманчивой целью женских сердец, пока ещё не отдал предпочтение ни одной.
Игорь — человек, умеющий ценить дружбу. И это очень чётко понимается окружающими его людьми. Почему так в людях по-разному заложены степени каких-то качеств? В одном человеке много чего-то одного, в другом — чего-то другого. Даже в совсем молодом человеке успевает развиться чего-то так много, как у другого за всю долгую жизнь не формируется. Наверное, человек — это, как различная почва, есть об этом в Библии. У одного что-то вырастает даже без полива, у другого, как ни мучаются вокруг, прорастает только дурное. А кто-то при хорошем уходе перерождается из никчемности в добрую необходимость.
Олечка улыбалась и рассматривала Елену, та — её. Они даже трогали ласково друг друга, пытаясь поближе и побыстрее познакомиться. Мне даже показалось, что они вот-вот начнут друг друга откровенно обнюхивать…
***
Харри бывал в Москве, но очень давно, в ГДР-овские времена, в командировках и на кинофестивалях. Профессия, всё же, откладывает на человека свой отпечаток. И было приятно смотреть, как проявляется в нём творческая заинтересованность. Харри так внимательно рассматривал окружающую действительность, что казалось, будто он имеет серьёзное задание всё видимое подробно описать.
Я старался несильно отвлекать Харри от окна и только иногда давал какие-то пояснения по поводу проезжаемых мест.
Харри — мой ровесник. Мы с ним совершенно разные внешне: я — низенький, полный, брюнет, с большой лысиной; он — высокий, худой, блондин, с роскошной шевелюрой. Но выражение его глаз, динамика его движений, отношение поведенческое к женщине, да даже то, как он пожимает руку при встрече, при знакомстве, говорит о большом сходстве наших жизненных позиций. Вероятно, это так и есть.
— Как интересно человеческие судьбы взаимодействуют, соприкасаются. Кто бы мог подумать, что двое бывших мальчишек, живших в смертельно враждующих государствах, когда-то встретятся и обнимут друг друга…,
— сближенные полу-еврейской, полу-германской женщиной. Фантастика! — добавил Харри.
К слову сказать, в Турции я очень остро почувствовал невероятную глупость политических недоговорённостей, выливающихся в физическую борьбу. Я вспомнил, с каким удовольствием и спокойствием мне посчастливилось в шестидесятые годы путешествовать по Кавказу, по Чечне, по Дагестану. Только потому, что от России жители Кавказа не видели физического насилия. Ну, крымская война XIX века отошла в историю…. А попытался бы я сейчас совершить подобное путешествие? Сколько семей кавказских потеряло своих близких в Чеченской войне! Это непросто — относиться доброжелательно к бывшим врагам, когда ещё не зажили раны. Кому это надо было, почему тысячу раз не пробовали найти компромиссные решения? И так же сейчас, я путешествовал по Турции, не скрывая, что я не мусульманин, не скрывая, что я из России, и всюду чувствовал глубочайшее человеческое внимание, гостеприимство. Почему? Потому что пока мы с Турцией не воевали, я имею ввиду сегодняшнее время. И нам нечего делить. А если и есть, что делить, то можно это решать путём мирных переговоров. Люди не хотят воевать. Хотят воевать очень не многие выродки. Иногда пробивающиеся к власти.
Я закончил. Спасибо за внимание. Нет, я действительно, очень остро, до боли, почувствовал ненависть к тем, кто разжигает бойни, ссоры…. Хотя ненавидеть — грех. Прости, Господи.
— Конечно, ты прав, Сашулька.—Олечка, наконец-то, оторвалась от ощупывания Елены. — Войны — это пережитки варварства, это остатки глубокого детства в сознании некоторых взрослых. Это, как игра в песочнице двух младенцев, которые из-за сломанного песочного куличика готовы растерзать друг друга, убить, если бы могли…
— Как это ни парадоксально, но я считаю, что в жизни нет ничего серьёзного, то есть такого, ради чего следует сильно огорчаться или чему следует сильно сопротивляться. Во-первых — всё свыше. Как есть, так и есть. Во-вторых — даже такое горе, как потеря близких, через какое-то время ослабевает. О других неприятностях, которые по сравнению с таким горем, и говорить не стоит. Единственно серьёзное в жизни — это соблюдение нравственных норм. Даже не соблюдение, а стремление к соблюдению, так как строго соблюдать их, не дано никому из смертных. Когда не соблюдаются эти нормы, всё идёт кувырком. Начиная от расстройства желудка в результате злоупотреблений и кончая войнами, происходящими от желания взять чужое или ответить злом на зло…
— Но ведь не всегда человек способен подставлять другую щёку, когда ударили по одной.
— Да, это чрезвычайно трудно. Поэтому я и говорю, что надо стремиться. А самое главное, необходимо трудиться над предотвращениями возможных неприятностей. То есть, я вот так понимаю задачу: если я хочу, чтобы меня не оскорбляли, то я должен ко всем относиться в десять раз добрее, чем можно. Тогда меня оскорбить будет, по крайней мере, в три раз труднее, если бы я был адекватен, что ли…. Или ещё: надо не воевать, а стремиться во чтобы-то ни стало предотвращать конфликты. Потом руками размахивать поздно, потом надо получать по морде друг от друга за то, что не сумели договориться…
— Ну, ты резок.
— Извините, я подставляю вам щёку…
***
Довольно быстро добрались до Олечкиного дома. Конечно, там был накрыт прекрасный по содержанию, по дизайну и по качеству стол. Это уж у Олечки наследственно от нашей мамы.
Георгий, Олечкин муж, очень интересный человек. Самые яркие его качества: вальяжность и великолепная память. Один из самых крупных специалистов в стране по теплозащите. Заведует лабораторией Академии наук. Страсть к чтению книг сделала его в далёкой юности завсегдатаем городской библиотеки на Малой Бронной, в центре Москвы, где начинала свою профессиональную деятельность, после окончания библиотечного техникума, девушка Олечка, ставшая вскоре его женой. Им было по двадцать лет.
Георгий — прекрасный переводчик с английского. Английский язык — это давнее его увлечение. И результаты этого увлечения занимают большую книжную полку — он автор перевода не одного десятка самых популярных книг.
Страстный рыбак и байдарочник, он не видит лучшего отдыха, нежели отдых на Волге. И поэтому, являя собой бескомпромиссного хозяина в семье, не позволяет жене модные отлучки в заграничные турне. От себя не отпускает.
***
Российское застолье. Уж, каких баек о нём не было! И, конечно, оно имеет своё отличие от застолий в других местах Земли. Во-первых, обязательность салатов. В каждом доме — свои салаты. Любовно называемые салатиками. Как правило, три наименования. Ещё — селёдочка, огурчики солёные, грибочки, которые сами собирали и солили. Помидорчики. Шум, галдёж. Рассаживание, двиганье стульев. Предвкушение…. И для особых случаев пекутся пироги и пирожки. И конечно, горячее. Или мясо, или курица, или рыба, или даже и то, и другое. Картошечка в разных видах. Гарниры, вообще, обязательно. Зачастую, присутствует и «первое». Суп, щи, борщ, солянка, рассольник, бульон, окрошка летом. Обязательно — водочка. Вина также употребляются. К чаю — торт или сладкий пирог. Варенье, протёртые с сахаром ягоды, шоколадные конфеты. Зачастую — мороженое. Съесть это всё, или даже, просто попробовать, трудно, но хочется…
— Гошенька, рассаживай гостей, пожалуйста, рассаживай.
— О, я — между двух Александров!
— А где Олечка сядет?
— А у меня ножка между ножками…
— Сашулька, у тебя вечно шуточки…
— А можно мне на колени полотенечко…
— Тебе что налить?
— Попробуйте пирожки. Вот эти, с шовчиком — с капустой, а без — с мясом.
— Ну, за что выпьем? За встречу!
***
Как и любой большой город, Москва, — это целый мир. И чтобы познать этот мир, надо долго-долго в нём жить. Да и то, узнаешь только какую-то небольшую часть этого мира. Да и вообще, любое познание относительно.
— Леночка, Харри, у меня есть предложение к вам. Не изучать этот город, не намечать планов экскурсий, а просто пожить в нём. Ведь нет у нас задачи, как можно больше получить информации о московских достопримечательностях. Я предлагаю каждый новый день планировать по обстоятельствам и по возникающим желаниям. Мы же не в составе туристической группы прибыли сюда.
— О, кей, Алекс. Попробуем. Нам с Леной интересно побывать в районах, связанных с историей наших, я теперь могу так говорить, родственников. Побывать в местах, для тебя и Олечки исторических, близких.
— Да, Харри прав, нам будет интересно и приятно пройти по улицам вашего детства, по улицам, где жили ваши родители. Их могилы мы бы хотели посетить.
— И нам с Сашей это будет несказанно приятно…. Завтра мы вчетвером, Георгий работает, едем на Пресню, где прошли наше детство и юность. Так, Сашенька? Кто не согласен?
***
Пресня — это район, прилегающий к улице Красная Пресня. Наша компания вышла на улицу из станции «Краснопресненская» кольцевой линии метро.
— А это, парк за оградой, — Московский зоопарк, где с 1924 по 1935 год работал наш с Олей отец. Он приехал из Кролевца в Москву молодым человеком, ничего не умеющим делать. Бывший купеческий сынок, не приспособленный к жизни, тем более, к советской жизни, умел играть на пианино,… и год сопровождал музыкальными пассажами показ немых фильмов в кинотеатре «Художественный», на Арбате. А потом стал ухаживать за звериными клетками здесь, в Зоопарке. Отец очень любил всё живое, от рыбок до львов, включая мух и пчёл. После Зоопарка он до самой войны работал в Московском Цирке, ухаживал за зверями. А рядом с Зоопарком, вон в том переулочке, был завод, он и сейчас есть, где работала с 1933 года наша мама, твоя родная тётка...
— Аня. Которая подарила моей маме книгу о Петре…
— Да, совершенно верно, Леночка. Вот здесь, по этой улице, проходил трамвай, грохочущий и звенящий, мама наша с отцом случайно встретились и признали друг друга. Мама ведь тоже из Кролевца.
Они стали жить, после регистрации, как тогда называлась женитьба, в 10-15 минутах ходьбы отсюда, вон там, где теперь Московская Мэрия. В Мало-Новинском переулке, рядом с женской тюрьмой, располагавшейся в сталинские 30-40-е годы в монастыре XV века, от которого кое-что оставалось вплоть до середины пятидесятых годов прошлого, XX века. Потом на этом месте построили комплекс СЭВ, Совета Экономической Взаимопомощи.
Вот там, в Новинских и Девятинских переулках, прошли наше детство и юность…. Кстати, в Москве часто встречаются такие скромные названия: Мало-Новинский переулок, большой Новинский переулок, Малый Девятинский, Большой Девятинский, Малый Тишинский, Средне-Тишинский, Большой Тишинский, Средне-Кисловский, Нижне-Кисловский….
Почему так греют душу имена и сами звуки названий тех мест, где проходили годы нашей жизни? Как интересно устроено человеческое сознание, воспроизводящее для нас живые копии тех мест, того времени…. Кажется, будто даже запахи улавливаются сквозь десятки насыщенных событиями лет. И нет уже давно ни зданий того времени, ни тех улиц, иногда даже не остаётся, а мы можем переноситься мысленно в желаемое для воспоминания время и, не торопясь, побродить там…
— Вот здесь, на месте Американского нового посольства, находился Большой Конюшковский переулок, где была моя Женская школа №97. Стояли маленькие домики, одноэтажные, двухэтажные, справа красовалось несколько громадных лип, а по улице с портфелями, в чёрных фартучках, в коричневых платьицах, подбрасывая ногами жёлтые, шуршащие листья, шли маленькие школьницы. Среди них, совсем не самая крупная, я… вижу, как наяву. С косичками, с большущими, чернющими глазами. Почему глаза уменьшаются с возрастом? И становятся тусклее. Или так только кажется?
— А вот здесь, между этим двухэтажным домом, в котором находился детский сад от Союза писателей, и между зданием СЭВ, был наш дом. Двухэтажный, с белокаменным, крупно рустованным первым этажом. Такой типичный ампир начала XIX века. Он не сгорел при Наполеоне и я, играя на полу, лет 10 мне было, как-то нашёл под плинтусом большую серебряную французскую монету, оброненную, наверное, каким-то Жаном в 1812 году. Которую вскоре проиграл в «расшибалку». Игра такая была, основанная на отскоках монет от стены и друг от друга.
А это старое Американское посольство, есть ещё более старое, правда, — в районе Трубниковского переулка. Это было построено где-то в начале пятидесятых прошлого века.
И сразу за ним, по улице Чайковского, вот уже видно, домик с колоннами, двухэтажный. Это дом Шаляпина. Мне, кстати, бывают же совпадения, об этих местах и о Шаляпине рассказывала в Коппенбрюгге Эмили. Её русская бабушка из этих московских мест и дружила эта бабушка с Шаляпиным в юности. Эмили — совершенно феноменальная женщина и поэтому, естественно, с небольшим психическим отклонением от нормы. Я так много с ней общался во время моего вынужденного житья рядом с Нининой больницей. И с удовольствием вспоминаю это общение.
— Я предлагаю сесть на троллейбус и проехать несколько остановок по Садовому кольцу в сторону Маяковки. На Малой Бронной я вам покажу место моей первой трудовой деятельности.
— Конечно, Олечка. Это очень интересно.
***
— Вот здесь я выходила из троллейбуса и шла по Малой Бронной, мимо вот этого пруда. Патриаршие пруды называются. Ограда над прудиком была эта же: чугунная, массивная, но какая-то уютная. Наверное, потому что совсем не высокая. По пояс, правда, красиво?
Вот там, подальше, была библиотека, куда заходил наш отец. Как-то он сказал директрисе этой библиотеке, Татьяне Алексеевне Пышкиной, что не знает какую бы дорогу профессиональную посоветовать выбрать для дочери. А Татьяна Алексеевна, не задумываясь, сказала: в библиотеку. И предложила на время летних каникул попробовать мне поработать в летней читальне, вот здесь же, на берегу пруда. Стоял вот здесь маленький киоск, и я отдыхающим и гуляющим выдавала газеты и журналы почитать. Такая инициатива была проявлена библиотекой. Мне понравилось. И я на следующий год, после окончания школы, пошла в библиотечный институт и сдала вступительные экзамены, но не прошла по конкурсу. А работать меня взяла, всё же, к себе Татьяна Алексеевна. Там, в библиотеке я и познакомилась с интеллигентным, умным юношей, завсегдатаем библиотеки, с моим Гошенькой. Он меня настроил на подготовку к экзаменам в МГУ, всячески восхваляя мои способности. Может, он идеализировал меня, но я как-то осмелела и поступила на следующий год в Университет на Филфак.
И получилось так, что вся последующая жизнь моя стала связана с библиотекой. Сначала с 23-ей, которая находилась вот в этом здании, а потом с 125-ой, имени Марченко, где я проработала 30 лет директором, а в прошлом году ушла на пенсию…. Вот это наша с Георгием историческая улица, Малая Бронная, Патриаршие пруды…
***
Поужинать нас пригласил Игорь, мой друг. Он предложил всем вместе поехать в клуб-ресторан «Петрович», на Мясницкой улице.
— Инициаторами создания этого клуба были Бильджо, известный карикатурист, и «малоизвестный», Жванецкий, — рассказывал Игорь. — Там всё проникнуто духом юмора, непринуждённости, домашнего уюта и простоты. Все эти прелести начинаются сразу после того, как вы прошли вестибюль с тремя, внушительных размеров, охранниками. Нас пропустят, так как я — член этого клуба. С членом можно. А днём вход свободный.
Охранники были, действительно, очень серьёзные ребята. Ну, кстати, в Москве впечатление, будто попал в экстра криминальную среду. Решётки на окнах, металлические двери, сигнализационные «прибамбасы», охранники, видеокамеры…Охранная мода, если можно так сформулировать, очень развита и в чести… Вход в «Петрович» — в русле этой моды. И, надо сказать, что отдыхается как-то спокойнее.
Всем гостям присваивается отчество «Петрович». У входа в туалет, почти в натуральный рост, стоит бронзовый Ворошилов, в форме, с биноклем на груди. Очень строгий и серьёзный. Охраняет государственную границу…
На стенах коридора масса фотографий с прошедших здесь встреч. Кого только на них не увидишь! Тут же — длиннющий ряд шуточных бюстов популярных людей, вероятно, членов Клуба: от Иосифа Петровича Кобзона до Юрия Петровича Лужкова. Пока идёшь по коридору — уже обхохочешься. Клуб расположен в глубоком подвале. Несколько больших залов, три или четыре. Игорь нас повёл в главный зал, где играет каждый вечер какой-нибудь оркестр небольшой, джазик или музыкальная группа. По пути заглянули на «Кухню». Это громадная комната, один из залов для посетителей, выполненный в стиле коммунальной кухни сталинских времён. Ну, и немного, постсталинских. Столы покрыты клеёнками, стулья все совершенно разные, из тех лет, венские, табуреточки, крашеные. Стены все в полочках. На полочках — разное барахло того периода: приёмники ВЭФ, статуэтки, книги, пластинки, фотографии, утюги, открытки…. Можно с улыбкой рассматривать всё это весь вечер.
В главном зале приблизительно то же самое, но атмосфера производственной среды 40-50-х годов ХХ века. Какие-то немыслимых размеров, покрашенные голубой краской, сантехнические краны и сантехническое оборудование, стулья, столы — всё тоже разнобойное, но сервировка столиков во всех залах аккуратно-богатая, блестящая и накрахмаленная.
На стенах разные, очень знакомые по воспоминаниям, предметы, атрибуты. Нам достался столик, над которым красовалась добротная табличка из серьёзной больницы с надписью «КЛИЗМЕННАЯ». Как не поулыбаться.
Меню состоит из двух толстенных канцелярских папок с тесёмочками. С клапанами. А внутри них, скрепленные скоросшивателем, листы с машинописными текстами-названиями блюд и предложениями администрации. Читать можно весь вечер, непрестанно смеясь до коликов в животе…
— Салат «Встретились как-то Путин и Берлусконни…» — солёные огурчики с оливками. — 20 руб.
— «Посол Советского Союза» — салат из солёных огурцов, солёных помидорчиков и квашеной капусты.— 35 руб.
Водочку нам подали в гранёных, хрустальных лафитничках. На тонких ножках. Ледяных. Обильно запотевших…
***
Одним из моих самых посещаемых мест в Москве был Центральный дом художников, ЦДХ, на Крымском валу. Точнее, это место было, до некоторых пор, самым любимым, пока не изменилось качество и принципы работы его ресторанчиков, кафе. Я даже в шутку сам себя иногда ловил на мысли: зачем я иду в дом художника? Посидеть в кафе или, чтобы посмотреть экспозиции? Заглядывал я туда раза два-три в месяц. Сейчас, как раз, открылась после зимы парковая экспозиция. Мы туда и направились. Рядом со зданием ЦДХ расположен чудесный Парк Скульптур, входящий в комплекс Дома художников. Когда-то, во времена «перестройки», этот Парк возник почти спонтанно, в результате того, что на пустую территорию вокруг ЦДХ, заросшую бурьяном, свезли и бросили, как попало, городские памятники коммунистической эпохи. Там валялся гранитный Сталин с отколотым носом, мраморный Ленин из трёх кусков — грудь-голова, торс и ноги отдельно…. Железный Феликс, что стоял рядом с Детским миром, на Лубянской площади. Громадная конструкция из нержавеющей стали — глобус с ветвями, что красовалась на Ленинском проспекте. Какие-то ещё памятники, бюсты Лениных, Калининых. Другие изваяния…. Потом всё это поставили «на попа», нормально, снабдили надписями, кто автор, когда сделано. Коллекция расширилась. Помимо социалистических памятников, появились современные экспонаты парковой скульптуры, на отдельной зоне. Совершенно великолепные! Появились скамеечки, дорожки чудесные. Деревья и кустики постригли. Чтобы под ними не пИсали мужики, построили туалет бесплатный. Кафе построили, открытые и на воздухе. Пиво можно попить. Иногда и концерты устраивают. Я несколько раз там слушал на открытом воздухе струнный оркестр Светланы Безродной. Очень здОрово.
— Посмотрите на этого Сфинкса. Чудо!
Это такое гранитное чудовище с острыми, стальными шипами по всему телу, страшное, колючее, холодное, а глаза (Сфинкс сидит, и глаза на уровне человеческих глаз) — море доброты и мягкости, ласковые, ласковые. Они сделаны из цветного стекла, наверное. В эти глаза не возможно смотреть без доброй улыбки. И хочется долго-долго смотреть в них…
А вот скульптурка в натуральный рост, из бронзы, «Туфелька»: маленькая девочка с косичками, лет трёх-четырёх, с растопыренными ручками, надела мамину туфлю, размером, кажущуюся, совершенно громадной, и потому всё это — очень мило и смешно.
Вот мой любимый Дон Кихот. Скульптура в два человеческих роста из кусков черного металла. Куски грубо сварены, прямоугольники, трапеции, треугольники различные. И голова такая же. Он сидит прямо на траве и держит перед своим лицом руку с маленьким натуральным цветочком, зажатым большим и указательным пальцами…. Да, пожалуй, тема та же, что и у «Сфинкса».
— Вы ещё не устали? Может, пива попьём…
— Нет, нет, Александр, веди дальше.
— А как вам нравится эта большая композиция? Трёхметровой высоты фрагмент лагерной стены, не пионерского лагеря, конечно, с качающимися на консолях фонарями. Стена обвита сверху до низу колючей проволокой и состоит из овальных камней серых оттенков…, а когда повнимательней посмотришь, — это не просто камни, а ассоциации человеческих голов…. Это памятник сталинским репрессиям.
Одно время меня совершенно раздражала громадная скульптура Петра I. Она красуется на воде, точно на слиянии двух рукавов канала, слева от ЦДХ, активно заслоняя вид на Храм Христа Спасителя, спорного сооружения, но религиозно освящённого. Я возмущался и градостроительным аспектом скульптуры, и её художественными качествами до тех пор, пока один мой знакомый художник не предложил рассматривать это произведение как часть Парка Скульптур. Часть экспозиции, олицетворяющей своё время. Такая наглядная история. И я успокоился. Теперь смотрю на это не как на городскую скульптуру, а как на элемент выставки, экспозиции, но громадных размеров и потому вынесенной за пределы выставочного комплекса. Кстати, Пётр, благодаря своим большим размерам, визуально присутствует, как бы, на территории Парка скульптур.
Никуда не денешься, Пётр, стоящий у штурвала парусного корабля — это олицетворение Петра, ведущего своё государство в будущее. Кормчий. Мудрый руководитель. Парусник стоит, высоко приподнятый на волнах, явно напоминающих канцелярские свитки — такое хорошее олицетворение государства, основательно севшего на мель формализма и чиновнической рутины. Пётр, как будто и не видит, что корабль давно стоит. Пётр всматривается зорко вдаль, крепко сжимает штурвал, чтобы судно не свернуло с курса…. Он не понимает, что парусник стоит ещё и потому, что все паруса, без исключения, собраны, привязаны к реям. Мотора-то нет. Гребцов нет. Нет движения. Делаем вид, что куда-то быстро несёмся. Вперёд, естественно. На всех мачтах и флагштоках — флаги-флюгера, почему-то всегда смотрящие в разные стороны. Как ориентироваться к ветру? К тому же, на носу судна флаг поднимают, опять же, только на стопе, это я уже как бывший моряк знаю. Или автор хотел именно это и сказать?
Так хочется критиковать, потому что, скульптура исключительно натуралистична. Махровый реализм. Если бы это было сделано в какой-то символике, в условной манере, тогда не было бы причин для подобного анализа. Условность — есть условность. Но даже соотношение масштаба Петра и самого парусника говорит о противоречии стилей, а не о нюансах внутри общей направленности. Пётр — как раз величиною с корабль, на котором стоит…. Да, взгляните, этот кормчий попирает ногою маленький домик, похожий на здание Сената. Очень весёлое произведение искусства. Снастей, такелажа, шкертиков, канатов, верёвочных трапов, лееров — такое количество, как будто это учебное пособие, но трогать нельзя. Невероятно лаконичное. Похоже, что оно состоит из стольких деталей, сколько сотен на него затрачено. И сколько будет ещё затрачено на выскребание атмосферной грязи из этого «дрипа». И ничто не выпадает из общей концепции. Очень целостное произведение.
Однако. Могу я высказать своё наболевшее, частное мнение? Ведь скульптуру поставили не в частном саду, на даче. Да и то, если она сильно выпирает из общей концептуальной формулы, то соответствующий надзор не позволит и на даче нарушать архитектурную гармонию. Наверное, в столице государства, «в городе пяти морей», архитектурно-градостроительный совет на самом высшем уровне всё рассмотрел и дал «Добро» Памятнику. Памятнику чему? Памятнику нашему времени. Это ведь, как Эйфелева башня, — её же тоже сначала не приняли горожане. Бред какой-то,— говорили. Там тоже очень много «дрипа», но, правда, она побольше Петра и явно представляет из себя чистое произведение «Югендстиля», его техно-конструктивную составляющую. Поэтому-то она и стала прекрасным символом города. А в общем по значительности схоже.
Однако… надо остановиться. Рядом, смежно с Парком скульптур, и слева от него, на набережной, и справа от него, у художественной школы, — вернисажи, как на Монмартре, кстати.
Или пойдём в залы Дома художников?
— Нет, нет, не в залы и не на вернисаж! — сказали гости. И мне тут же вспомнилась шутка 70-х годов: «А сейчас, дорогие гости, мы вам покажем слайды. — Нет уж, нет уж, — закричали гости, — давайте лучше покушаем!»
И мы все пошли пить пиво… с раками.
***
Харри выразил сожаление, что не обнаружил пока ни одной «собачьей» скульптуры.
— Почему, ты, Харри, интересуешься именно собаками? Есть какие-то специальные условия?
— Нет, Александр, это просто одна из моих маленьких слабостей.
— У Харри, надо признать, больших слабостей нет, зато много маленьких, которые подчёркивают его сильные качества…
— Спасибо, Леночка, за лестную оценку моих увлечений. У нас ведь дома жила собака, собачка, вернее. Маленькая. Шпиц. Муми её звали. Она жила у нас 12 лет, а потом постарела, и её не стало. Было нам с Леночкой очень тяжело. Девочки к ней меньше были привязаны. И вот мне захотелось делать фотографии городских скульптур, где фигурируют собаки, как второстепенная часть или как главный элемент. Если будем где-то рядом проходить, имейте в виду.
— Интересное увлечение и интересная задача. Надо подумать…. И вспомнить. Куда тебя отвезти? Ну, первое, что мне пришло в голову, это одна из скульптур на станции метро «Площадь революции». Пограничник с громадной овчаркой.
— Вот-вот, это очень интересно.
— Так, а что же ещё есть?
— А, не так давно я читал, что на станции метро «Менделеевская» открыли памятник бездомной собаке, блохастой, которая чешет себя за ухом…
—О, это надо посмотреть!
— Постараемся. И ещё на Поклонной горе открылся памятник. Собакам и лошадям военным, но это надо уточнить, так как я что-то краем уха слышал. Не точно. Но, вообще, Харри, это очень интересное увлечение…
Надо заметить, что я имею тоже подобную слабость. А вдруг и меня она украшает? Во всяком случае, моё новое увлечение помогает мне иногда заполнять чем-то свежим свой досуг. Я открыл совсем недавно ранее не замечаемый мною мир города — крышки люков городских подземных коммуникаций. Странный мир, да? Я брожу по разным городам мира, где мне доводится бывать, и делаю снимки этих неброских металлических произведений, встречающихся под ногами.
— О, это совершенно неожиданное коллекционирование! Наверное, действительно интересно.
— Да, это, оказывается, огромная изобразительная область. Какое же разнообразие этих крышек! Какие интересные есть экземпляры! Например, крышки люков канализационных колодцев Москвы начала 20-го века, с крупными буквами «ГК» посредине. Или, разукрашенные металлическим цветочным орнаментом крышки колодцев Токио. Или бронзовые крышки Германии с рекламой фирм. Потом ведь интересно, как они, эти скромные «скульптуры», передают степень цивилизованности города. Каждый из колодцев имеет своё обрамление в дорожном покрытии. И эта его вещественная аура то же рассказывает о многом.
— Завтра берём фотоаппараты и идём на фотоохоту.