Она всегда безошибочно узнавала его по звуку…вряд ли – по звуку шагов, всё-таки – третий этаж. Скорее – по звону ключей. Он ведь у каждых ключей в каждых руках – особый. Характерный только для одного человека и совершенно неповторимый. Да, и ещё – по стуку двери. Входной, которая внизу. Дверь ведь тоже каждый из нас открывает и закрывает по-разному…
Услышав знакомые звуки: перелив ключей, гром захлопнувшейся двери, она стремительно бежала в прихожую. Чтобы всех опередить. Чтобы первой встретить. И получить свою законную порцию тепла и ласки. Которую способен дать только он и только тогда, когда он – появляется оттуда, где он был весь день, из шума и гвалта, из смеси чужих запахов и голосов. Когда он, наконец, дома. У себя дома. Где его так ждут.
Он мог часами сидеть за пианино и играть. В режиме импровизации. Играть всё, что угодно. В зависимости от настроения. И играл он превосходно. Легко и свободно переходя от темы к теме. Порой даже сам не замечая – как и когда сменился ритм и оттенок. Она могла часами сидеть рядом и слушать. Не перебивая и не разрушая того, что он создавал. Только взгляд её говорил: «Сегодня ты играешь что-то совершенно удивительное. Нет, вчера тоже было прекрасно. Но сегодня…У тебя что-то случилось? Ты чем-то увлечён? Я едва успеваю за ходом твоей мысли, руки и музыки. Ты не перестаёшь меня удивлять. И восхищать. И покорять моё сердце».
Он не был с ней как-то особо нежен. Он не уделял ей внимания больше, чем всем остальным. Он был скорее скуп в выражении своих эмоций. Он не умел иначе. Да и не хотел. Но её это ничуть не смущало. И не обижало. Она выбрала его сама. Такого, какой он есть. И любила его – такого, какой он есть. И ей было этого вполне достаточно. Более чем достаточно. Исчерпывающе. Она ведь тоже была не из тех, кто ежеминутно должен проявлять свои чувства. Нет. Только – если она того хочет. По-настоящему желает этого.
Провожать его до двери она специально никогда не ходила. Только – если им обоим было нужно в прихожую, она спокойно шла рядом. И совершенно невозмутимо позволяла ему покинуть дом. Без лишних слов и эмоций. Надо – значит надо. И не о чем тут говорить. Иногда, когда он, забыв перчатки или шарф, быстро взлетев по лестнице вверх, врывался в квартиру, она – зная, что он пришёл не по-настоящему, не окончательно, а только заскочил на секунду – не проявляла к нему почти никакого интереса. Не двигаясь с места, следила за его торопливыми движениями и думала: «Беги скорее и скорее возвращайся, я буду ждать».
А вечером, всегда в разное время, она, ещё мгновение назад, такая спокойная и сосредоточенная на самой себе, настораживалась, прислушивалась и - …
- Виктор идёт! Смотри, встречать побежала. И как она его узнаёт? Уму не постижимо.
После ужина она всегда любила пить чай. С молоком и с сахаром. Очень любила. Из маленькой чашечки. Пила, сидя с ним рядом, и излучала счастье и спокойствие. И смотрела на него. Только на него одного. Будто всех других и не существовало вовсе. Те пятнадцать минут вечернего блаженства. В тишине, нарушаемой негромкими разговорами, шумом разливаемого по кружкам горячего чая и скрипом старых деревянных стульев. Из-за стола она уходила одной из первых. Не ждала, пока все напьются и наговорятся. И ещё – этот звон убираемой со стола посуды…он действовал ей на нервы. Очень негармонично звучит. Тревожно даже. Одним словом, всё это - не для её нежных ушей, избалованных его волшебной музыкой…
………………………………………………
Когда пришло её время, она отказалась умирать на его руках. Не хотела. Считала, видимо, что ему будет очень больно и грустно. И совершенно справедливо считала. Поэтому – тихо легла возле кровати, положила свою умную мордочку на лапы и уснула.
Кошка.