Странная была история с «этой историей».
В командировку ехать пришлось до Саратова и утром, проснувшись в Мичуринске, невольно разговорились с соседом о саде-огороде. И после какого-то слова в голове будто щелкнуло, и все перед глазами стало настолько живо и объемно, что я, даже не извинившись, сразу полез на вторую полку, достал ручку и бумагу и стал записывать. Закончил рассказик в этот же вечер (ночь) в гостинице в Балаково. Следующий день ходил под впечатлением и все норовил подумать: «Это же надо, каков сюжетец!» Вечером перечитал, что-то уточнил, подписал «Психушка». А через день, когда нужно было уезжать в Тольятти, произошла эта маленькая чертовщина, – заговорили, что апрель в этом году холодный, что в саду… Нет, на этот раз ничего в голове не щелкало, но вся эта история, «сюжетец», мои исписанные листки как бы никогда и не были. Две недели после возвращения в Москву были суматошными и разобрать по хорошему дипломат мне было некогда, да мало ли старых бумаг могло там лежать? А там уже снова Украина и моя очередная «майская страда» с тещей вдвоем. В России жить не сладко, а на «незалежной» и того «не краше». Но у природы нет, слава богу, политиков, и абрикосы, вишни, а за ними и груши, и яблони начинают цвести вне зависимости от Дум, президентов и претендентов. Любой разговор, так или иначе, касается погоды, сада и при нашем общении с Жорой - молдованином (он, пожалуй, лучше других деревенских изъясняется на русском) в какой-то момент появилась в голове эта история, и как я ее записывал, и на каких листах, и где в дипломате они лежат - в клапане под крышкой.А, кроме этого, еще история М.В., а также Кодирование, Ключевые слова и прочая “Ч.С. ” (чушь собачья, на мой взгляд). Да, да, и та бессонная ночь, когда я зашел в дежурку к "бабе Марусе".
"Интересно, М. В. еще совсем не старая женщина, и следы былой красоты не спрячешь под платком, однако разговор, манера поведения, отношение к нам – все это такое, что 60-летние мужики совершенно естественно называют её "бабой Марусей". Наверно, было около двух часов ночи. Я впервые увидел её без белого халата и старушечьего платка, и был поражен – эта женщина, да, уже в возрасте, но, несомненно, хороша собой, неужели, она и есть наша "баба Маруся"? На столе стояла начатая бутылка коньяка, дымящийся кофейник с густым ароматом бразильского кофе и стопка журналов "Психиатрия". Прищурившись, она встретила мой удивленный взгляд , тихонько засмеялась и заговорила… Нет, это была совершенно другая женщина, куда делся тот добродушно-грубоватый с хрипотцой голос деревенской бабки из провинции? Живой, изящный, образный язык, тонкие интонации… Похоже, следующий час я просидел со стаканом кофе (и чуточкой коньяка), так и не притронувшись к нему.
Это была удивительная история, не менее удивительно было то, что я ее знал. Года три назад мне совершенно случайно попался в руки номер "Работницы" с рассказом-исповедью "Как бабушка стала мамой", где героиня скрывалась под инициалами "М. В." Он мне "запал в душу", и, когда Мария Викторовна – это она была автором, поведала эту историю в полном виде с предисловием и послесловием, я сидел, затаив дыхание, и порой не смел поднять глаза на собеседницу, когда она говорила о вещах весьма деликатных.
Ситуация, когда мать, желая сохранить семью дочери во время её длительного пребывания в больнице, становится близка с её мужем, более того, рожает от него ребенка-дочку, вряд ли кого может оставить равнодушным. Так и воспитываются в семье, то ли две сестры, то ли тетя и племянница, которая старше своей тетки. Дочь выздоравливает, семья сохранена, все хорошо. Итого в семье один мужчина и четыре женщины. А, если считать родственников, то получится вот что: два отца, муж, зять, две матери, бабушка, внучка, тетя, племянница и еще, и еще, но я уже не в силах разбираться в этом переплетенном генеалогическом дереве. Благо, у кого-то из англичан попытка разобраться в подобных хитросплетениях привела автора к выводу, что он, якобы, свой дедушка. Ну, а здесь только один вопрос: "А что потом?", был обойден молчанием. А потом – это сейчас, а сейчас – это "баба Маруся", кандидат философских наук, бывшая сотрудница института языкознания, три года назад вышедшая на пенсию. Она сейчас, - санитарка одного из отделений психиатрической больницы, почти ежедневно дежурящая в ночь, и дважды в месяц записывающаяся на прием к психиатру Н. Зять стал для неё едва ли не более важной частью жизни, чем внучка и дочки, большая и маленькая, которые отошли на второй план. Сначала такт позволял им всем жить полнокровной жизнью, не ущемляя интересов кого-либо. Но через неделю после ухода на пенсию для неё все рухнуло, - он, её родной мужчина, сказал: "Милая М. В., спасибо за все. Вы, наверное, мне желаннее Люси (дочки), но я больше так не могу…" И больше никогда его руки не были на её плечах, никогда не было "глаза в глаза", никогда …, ничего… Первые полгода она держалась, не подавала виду, но по ночам начинались кошмары, тем более, что дочка "при этом стонет на всю квартиру". И она стала уходить ночевать к знакомым, на лето уезжала, чтобы не слышать, не видеть утром их лица, не заходить в их спальню. Но обида накапливалась, и, в конце концов, она почувствовала, что перед сном она готова ударить, убить свою дочь, чтобы не начинался этот кошмар. Потом она работала сторожем в магазине, ночным продавцом в палатке, но это все были полумеры. Оставалась единственная надежда – психокоррекция или ПК, в быту называемая "кодированием". Психотерапевт Н. был одним из тех немногих специалистов, которые занимались кодированием официально и результативно. Однако, данный случай не входил в его профессиональную область воздействия и он категорически отказывался работать с М. В., ссылаясь на писаные и неписаные законы, а также жесткий контроль в той узкой "системе", которой он принадлежал.
Через два дня она стала работать санитаркой здесь (несмотря на безработицу, очередь на вакансию санитарки в психушку пока не наблюдается). Работает уже больше года, в образ входит, по её словам, автоматически. Н. уже не выгоняет её с приема, тем более, что она обращается к нему с вопросами по работе, иной раз "светило" даже советуется с ней, так как, "контингент" по разному реагирует на персонал, и иной раз контакт с "бабой Марусей" и её воздействие являются достаточно результативными в этой, почти совершенно непредсказуемой области медицины.
Но это все, – дорога к себе, к тому времени, когда она сможет быть дома, когда семья, её семья будет радостью, убежищем, отдохновением. Она этого хочет, она в это верит, и я понимаю, что так оно и будет. После всего, что я услышал, рассказывать о себе было просто смешно, но она так деликатно выяснила мои проблемы, что я даже не заметил этого. На днях меня выпишут, но это единственное медицинское заведение, где пациента не обязаны знакомить с диагнозом, и никогда практически не нарушают этого положения. Кофе и коньяк были выпиты, поговорили о жизни, о детях, о поэзии, о весне, затем М. В. ушла минут на десять и вернулась с моей историей болезни (ключи от ординаторской не всегда сдаются на проходную под роспись, иногда бывают дубликаты ключей). Эпикриз был написан почерком не очень разборчивым, зато диагноз и заключение читались легко – рука была другая. "Маниакальная депрессия в прогрессирующей форме, курс хемотерапии, - далее две строчки латыни и под конец крупно - ПК. Достигнута значительная ремиссия (видимо, восстановление). Прогноз положительный на 70 – 80 %. Сигнальная система устойчива. Рецидив не исключается". История болезни вернулась на свое место, а затем меня немного просветили о том самом "ПК" – психокоррекции, кодировании, "зомбировании", о чем время от времени невнятно пишут газеты, - и вроде бы это есть, а тут же комментарий психолога – нет, совершенно нет. Однако, по словам М. В. эта система есть, она работает, когда прошедшие такой курс люди по определенному слову, сочетанию слов, мелодии, переходят в безусловно управляемое состояние, и тогда любая команда выполняется на уровне подкорки, как дыхание, расширение зрачков от света и т. д. И часть памяти человека может быть стерта на время или безвозвратно, может быть смоделирована любая поведенческая позиция. Именно поэтому здесь такой контроль и строгость во всем."
Записать тогда же, - не было времени, и все сидело в голове. А тут, когда в голове все высветилось, грех было не извести два-три листа бумаги, в результате, дорога Саврань - Киев стали моей “Болдинской весной”. Хотя я понимал, что всего написанного не могло быть, так как этого не может быть никогда. Но и сон, и сюжет должны же иметь какую-то основу? Конечно, очень веселила мысль, что приеду, открою дипломат и никаких листов с “диким” текстом там не будет - просто я перегрелся на солнце...
И вот, - 6 мая, утром приезжаю из Киева, бреюсь, завтракаю (удерживая себя от желания сейчас же открыть дипломат) и ухожу на работу, оставив дипломат дома - во, сила воли! Однако, меня хватило только до обеда, и я первым делом открыл дипломат, затаив дыхание, запустил руку под крышку и тут же нашел “те самые” листы. И почти все там было так, как вспоминалось мне на Украине. Я достал схему Москвы и, подхихикивая, стал искать улицу “8 марта”. Когда такая улица нашлась в районе метро “Динамо”, а там же и 84 автобус, мне стало не по себе, и тогда в телефонном справочнике на букву “П“ и “Б” я нашел то, что не хотел находить, не хотел верить: “Психиатрическая больница - ул. 8 марта дом 1”.
Май 1996, Украина - Андреевка
Окончание следует: http://www.proza.ru/2012/06/15/24