Старый троллейбус вздохнул, устало потянулся скрипучими штангами.
Заржавели… Совсем… М-да… Какая горька обида охватывала всё его железное существо, когда эти изящные, стройные, похожие на кузнечичьи усики штанги называли грубо - рогами. Помнится, Машуня здорово поругалась с одной пассажиркой. Давно это было, лет, наверное, двадцать назад. На повороте троллейбус накренился и вдруг стал резко сбавлять ход. Не успела Машуня выйти и кабины, как толстая тетка в больших очках, быстро глянув в окно, завопила на весь салон:
- Эй, там! У тебя рога отвалились!
Машуня в обиду не даст. С одной стороны - она немного мужиковатая, каких много на такой работе. Но с другой - удивительно тонкая натура. Она прижала тетку к двери и грозно прошипела:
- Это у твоего мужика – рога, а у моего троллейбуса – штанги!
Иначе, как «родненький» Восьмого она не называла.
Хорошая она была, Машуня. Где она сейчас?..
Сегодня в старом троллейбусном парке совсем тихо. Дождь тарабанит по дырявым крышам, словно набивает хрупкими пальчиками ленивый блюз. Дремлют под пестрыми кленовыми одеялами старые железяки. Сыро.
Восьмой номер взглянул на свою потрескавшуюся, спущенную резину, переминулся. Задняя пара совсем прилипла. Жара последним летом стояла неимоверная. Куда на таких? А была мечта, заветная, зерно которой посеял в Восьмом номере номер Первый. Сейчас от него почти ничего не осталось – деревянный каркас давно сгнил, обшивные листы поснимали ещё в войну, а оставшиеся железные части превратились в бесформенную кучу изъеденного ржой железа. Но весь парк помнит, как гордился он своим клеймом - «ЛК». За многие десятилетия здесь, в старом троллейбусном парке, каких историй только не наслышались, но самая дорогая была рассказана именно Первым номером. Когда-то он работал в прекрасном краю, где синее море, горы и почти круглый год солнце. Он возил пассажиров из Симферополя в Ялту. Самый красивый маршрут в мире, самый длинный, и самый замечательный. Какие интересные, добрые, восхитительные люди были – его пассажиры!...
Восьмой громко вздохнул. Скрип и треск прорезал монотонную дробь дождя, вспугнув сонного воробья с ветки.
Мечта… Она так и осталась – мечтой. Смешно думать, что эти два провода могут вывести в большой, неизведанный мир, не ограниченный двумя-тремя улицами.
А проводов над головой в городе – море. Ведь куда-то они все ведут? И Восьмой мчался на соседнюю улицу, за угол, через перекресток…
Он рвался всю жизнь, сколько себя помнит. Штанги соскакивали с проводов, разлетаясь в разные стороны, страшно раздражая водителя и зля пассажиров – последние всегда куда-нибудь спешили. Зато радовались дети, с нескрываемым восторгом и интересом наблюдавшие потом за действиями водителя. Вот за эти рвения Восьмой прослыл самым невыносимым. От него отказывались, над ним посмеивались. А потом списали.
А дождь всё идет.
Сквозь его дробь послышался женский смех. Он был такой разный и потрясающий: мягкий, теплый, пушистый, шелестящий, радужный, такой летний, он смешался с шумом листвы,.. и моря. Да-да! Море! Ему рассказывали, как пахнет море! Смешиваясь с запахом раскаленной земли, сухой травы и винограда.
Восьмой закрыл глаза.
Прямо в распахнутые объятья Восьмого номера влетела пара. Он укрывал Её от дождя своей курткой. А она дрожала, как осенний листок, смотрела в Его глаза и смеялась. Так хотелось захлопнуть двери, занавесить окна, для них, двоих. Ведь это любовь? Настоящая любовь, которая пахнет морем и солнцем. Пара примостилась на единственном, уцелевшем дерматиновом сиденье, у запотевшего окна. Как они молоды. И как счастливы. Девушка рисовала на окне горы, облака и птиц, а юноша шептал ей о любви. Когда-то, вот так же, возможно сидели здесь их родители. Одни поколения сменяют другие. Неизменным остается только старый парк, барабанящий по крышам дождь и слова любви на запотевшем стекле.