До сих пор, чтобы определить, красива ли девушка, я мысленно сравниваю ее с Тамарой. А красота - она делает молодых взрослее , а взрослых моложе. Тамара была не намного старше меня. Года на два, не больше. Н ото ли ее черные глаза и волосы, делавшие лицо еще бледнее, то ли то, что она была умнее меня, заставляло считать ее куда старше.
Мы познакомились, когда я только начинала работать в больнице: делала мелкую работу, уколы, каждые два дня стирала выданный казенный халатик и гордилась им до безумия.
Тому привезли в мое второе ночное дежурство. Я обходила палаты и выключала свет, оставляя ночники; задергивала шторы. Я бродила по длинным желтым коридорам, заходила в палаты, смотрела, как спят сложные пациенты.
Все было спокойно и тихо. Как всегда. Но часа в четыре ночи в вестибюле захлопали двери, стали перекликаться незнакомые голоса. Через несколько секунд распахнулась, хлопнув о стену, дверь в другом конце коридора, где было хирургическое отделение, и оттуда выскочили два санитара и пронеслись с пустой каталкой в вестибюль. Обратно они возвращались так же быстро, так что мне пришлось вжаться в стенку, чтобы они меня не задели. На каталке лежал человек, полностью накрытый простыней, так что было видно лишь очертания тела - темными мокрыми пятнами по простыне. Санитары пронеслись, не закрыв за собой двери; я подошла, аккуратно прикрыла ее. В коридоре снова стало пусто и тихо.
Из двери хирургического отделения выглянул врач, рассеянно оглядел коридор и приказал мне позвать анестезиолога.
У Тамары не стало обеих ног. Как я потом узнала, авария, в которую попала Тома, раздробила ей ноги и сломала левую руку.
Я сперва не любила ее жутко. Знала, что больных, особенно, таких, как она, надо понимать и прощать, только - не любила и все. Она постоянно прикрикивала на нас, поругивала, хотя и не жаловалась на нас с девчонками изредка приходящим докторам. Более всего меня разозлило, когда она потребовала, чтобы я записала с ее слов письмо. Я не удержалась и воскликнула: "Между прочим, правая-то рука у Вас в целости!". А она посмотрела на меня жалостливо так и ответила:
- А я левша…,- чуть подумала и добавила,- была.
И мне стало стыдно. В тот раз я осталась и сидела у нее до вечера. Тамара рассказывала о себе неохотно, большей частью говорила я, пересказывала бородатые больничные байки. Она улыбалась.
С того дня я безвылазно сидела у нее и ее соседки Раи. Я писала за нее письма, читала ей книги, слушала ее истории и рассказывала свои, пытаясь вызвать на ее красивом, но всегда таком безучастном лице хоть тень улыбки, стараясь не смотреть туда, где должны быть ноги.
-А я ведь месяц назад цветы посадила,- вспомнила однажды Тома,- послушай, они ведь уже вылезти должны, стоят, небось, зелененькие такие,- сказала и неловко улыбнулась,- И полить их некому, я ведь одна живу…
Недели через две выписывали ее соседку, Райку- женщину 56 лет с переломом позвоночника. Рая была женщиной деревенской, толстой и жизнерадостной. Ее ждали корова и 5 детей. Она и позвоночник-то сломала, когда по деревьям лазила - яблоки, видишь ли, собирала.
- Рай, ты мне пиши,- хватала ее здоровой рукой за юбку Тома,- хорошо? Райка, а вырастут мои цветы, если их не поливать, а?
-Вырастут, вырастут, они живучие,- смеясь, утешала она Тому. Смеялись райкины глаза, смеялась большая золотистая заколка, смеялась каждая складка платья…Так она и исчезла из наших жизней: яркая, смешная, смеющаяся.
После отъезда Раи Тома сломалась. Она часами молчала, редко - плакала. Меня перевели на одни ночные дежурства, и когда я приходила к ней, в комнате было уже темно: Тамара не спала, о чем-то думала, уставившись в одну точку и почему-то никогда не включала ночника, который я специально поставила у ее правой руки.
Мы почти перестали разговаривать. Точнее, настоящий разговор вышел вообще только один раз.
Я приоткрыла дверь и шепнула в темноту:
-Тамара, вы спите?
Не получив ответа, я вошла и включила ночник. Тома лежала и смотрела в потолок. Я думала, что она, как всегда, не заметит меня, и я уйду, но она приподнялась и позвала меня. Я подошла к ее кровати и села на табуретку рядом.
-Что случилось, Тома?- спросила я.
- А просто… Просто кончился белый свет. Вот видишь- форточка,- я рванулась было ее закрыть, но она покачала головой и я села,- Вот мы сейчас закроем форточку, и исчезнет все: комната, фонарь, мы… И это не плохо и не хорошо. Просто он кончился и все.
Я промолчала. Я не знала, что ответить и тогда она продолжила.
-Ты знаешь, что такое равнодушие?
- Не знаю. Может, отсутствие добра и зла?- предположила я.
-Ну, не совсем так. Почти так. А знаешь, откуда оно появилось?
- Нет, не знаю,- честно призналась я,- мне кажется, оно было всегда.
-Нет. Когда-то его не было. Когда Бог создал мир, это был идеальный мир. И не в том смысле, что там не было зла. Там просто было точно ясно, где добро, а где зло. И Бог был добро. Да, все ясно и понятно. А потом в мир пришли люди, и им тоже было ясно и понятно, где добро и зло. Но их было немного, совсем немного. А потом к богу пришли темные силы. "Дай им ненависть,- потребовали они,- дай им ненависть, чтобы была у людей свобода не только любить, но и ненавидеть!". "Не могу,- ответил Бог,- это же идеальный мир". "Ну дай им тогда обиду,- сказали темные силы,- дай им обиду, ведь только тогда они смогут прощать". "Не хочу,- ответил Бог,- это же идеальный мир". "ну тогда дай им хоть равнодушие,- попросили темные силы,- оно не принесет добра, поскольку в нем нет добра, но и не принесет и зла, поскольку в нем нет и зла"."Делайте, как хотите"- ответил Бог. И разлетелись темные силы по белому свету, и научили людей равнодушию…Что было дальше, ты знаешь,- встряхнулась, будто очнулась, Тома.- Адама с Евой через то и из рая выгнали, что Ева захотела яблока, а на то, что Бог скажет, ей наплевать стало…
Тамара замолчала, я тоже не знала, что сказать. Мне не хотелось уходить. За дверью, я знала, жужжат и мигают длинные одинаковые лампы, а здесь уютно горел ночник, а за окном - фонарь, и от них почему-то было очень тепло…
-А я цветы посадила,- вдруг сказала Тома,- Желтенькие должны быть. А вот дожди на улице, сорняки, наверно, повылезали. А они такие маленькие, желтенькие, с улыбкой вылезают, думают, что их ждут… А тут сорняки, сорняки вокруг…И главное-то что, никто на них не глядит, а ведь цветы для того и рождаются. Эх!..,- Тома замолчала. Я заметила, что у нее уже сонное лицо и заспешила: поправила халатик, волосы, взглянула на часы.
-Что, пора?- кивнула Тамара,- ну иди, иди. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Тома,- ответила я, уже приоткрывая дверь. Щелкнул ночник, комнату в один миг затопила темнота, нестерпимо ярко засветился за окном фонарь. Я обернулась, шепнула в темноту "Спокойной ночи" и ушла, осторожно закрыв дверь.
В коридоре было пусто, как всегда по ночам. Я села за столик и стала расчерчивать тетрадку по ночным дежурствам: мол, комната номер такой-то все спокойно. Тетрадка была в линейку и расчерчивалась трудно: то и дело графы становились то уже, то толще. Жужжали лампы, шелестел по стеклам дождь. В четырнадцатой комнате храпела старуха с переломом шейки бедра.