Поймал я однажды золотую рыбку. Ага, самую настоящую, говорящую и всю из себя волшебную. На опарыша взял. Где – не скажу, потому – тайна! Но это и не так важно. Суть в том, как я энто дело для своей выгоды обернул.
А дело вот как было…
- Отпусти, - взмолилась, как положено, рыбка.
- Не ссы, - говорю, - златобрюхая, не забижу. Я ж не ирод какой, не живодёр, да и ваще человек культурный, местами начитанный. Что с рыбками золотыми делать, почитай, с соплючего детства ведаю. Исполняй, говорю, ети её в корень, самое моё сокровенное желание!
- Диктуй, - говорит, - свою волю, Василий Тимофеич. Всё исполню, чего ни пожелаешь…
Во как! - думаю, - сардинка-то и впрямь не простая, не успела рожу мою небриту срисовать, а уж и пачпортные данные все у ей – как на ладони. Точно - волшебница. Значит, можно ей сокровенное чувство доверить.
- Ладно, - говорю, - твоя взяла. Выложу пред тобой самую ненасытную мечту свою… Хочу, рыбка, чтоб ты меня сей же час президентом сделала!
- Президентом чего? – уточняет рыбина.
- Вот, тудыть её в качель! До чего ж зверь непонятливый... Президентом всей Расеи-матушки, ясен перец!
И тут золотая чешуя меня удивила до полного огорчения. Не могу, говорит, тебя президентом насовсем сделать. Потому, плохо сообразуется это дело с мировой практикой демократического строительства. Не поймут, мол, такую политику в цивилизованном мире, а Джордж Буш – тот, дескать, и вовсе может обидеться.
Не стану врать: расстроила меня шпротина позолоченная до икоты.
- Что ж ты, - говорю, - коза чешуйчатая, меня за нос водишь? Ты ж сказала, что всё можешь?
- Всё могу, - как ни в чём не бывало, кивает жабрами моя обидчица. – Но против демократии идти не хочу, а потому готова предложить тебе компромисс.
Темнит, думаю, чего-то треклятая балаболка. Я у ей президента просил, а она мне компромись какую-то всучить пытается. Серьёзно поколебала она мою веру в справедливость. Однако ж я отказываться не тороплюсь. Может, и компромись энта на что сгодится. Дарёному танку, как говорят, в дуло не смотрят.
- Ну, чё замолчала? Говори, раз уж начала, что за компромись у тебя такая? Вещь, вообче, полезная?
А она мне такую тираду в ответ:
- Насовсем президентом тебя не могу, а вот на один денёк могу тебя с Дмитрием Анатольевичем местами поменять. Твою душу в его тело помещу, а его – в твоё. Это, чтобы никто ничего неладного не заподозрил, и паника мировая не началась. Иначе нельзя.
Что ж, думаю, один раз живём, была-не-была…
- Давай, златопёрая, меняй, на хрен, нас с Медведевым местами! Тьфу ты! То есть, телами…
- О’кей! – говорит золотая рыбка. – Это твой выбор. Но предупреждаю: миссия может иметь неожиданные последствия. Однако оставлю тебе возможность к аварийной ретировке. Если вдруг почувствуешь, что больше не можешь или не хочешь быть президентом, хлопни три раза в ладоши и произнеси: «Хочу домой, ети её мать!», и тотчас обратно в с своём теле окажешься.
- Ну, думаю, до энтого дело не дойдёт. Однако ж, за заботу – отдельное человеческое мерси. Давай, стерлядка, являй миру своё волшебство!
- Уно моменто…
Шепнула чёй-то по-тарабарски рыбёха, дунула, плюнула, вокруг оси обернулась и… гляжу, а я уж в Кремле!
Во, мать честная! Не обманула рыба. Джентльменкой оказалась. Всё в точности исполнила. Я аж просветлел весь. На всякий случай огляделся. Обстановка помещения знатная: паркет наборный, потолки – как небо, высокие, все в лепнине, золоте и цветных картинках, как в храме. Ковёр под ногами пушистый, стол широченный – весь в телефонах с гербами, под задницей кресло – словно трон. Башку задрал: на стене, за спиной, портрет мой висит поясной, ну, то есть, не мой, медведевский… Хотя, считай, сегодня мой. Впрочем, ещё убедиться надо. Как назло, нигде зеркала не видать. Спросить что ль у кого…
Тут гляжу: в углу залы мужичок сидит – крепенький, суровый, в полковничьем мундире. На коленках портфель держит.
- Дядя, ты кто таков будешь? – спрашиваю громко, чтоб услышал – залина-то ого-го какая огроменная…
- Полковник Твердолобов! – выкрикивает мужик, подскакивая, как мячик.
- Хорошая фамилия, - хвалю я.
- Служу Отечеству!
- Ага… Ну да… А это, полковник, что у тебя в руках?
- Ядерный чемоданчик, товарищ верховный главнокомандующий! – отчеканивает полковник.
- Ух ты! Здорово, - впечатляюсь я. – А это не опасно?
- Не могу знать, товарищ верховный главнокомандующий!
Ну да, конечно, думаю, нашёл чего спросить. Да и у кого? У полковника с такой-то фамилией…
- Ладно, - говорю, - не напрягайся. Ты мне вот что скажи, полковник, а зеркальца у тебя в чемоданчике нет случайно? Самого обыкновенного, можно неядерного…
- Никак нет, товарищ верховный главнокомандующий!
- Это плохо, - огорчаюсь я.
- Виноват, товарищ верховный главнокомандующий!
Тьфу, ты, солдафон безмозглый! Вот заладил… Ладно, чёрт с ним, сам найду, думаю. Не может быть такого, чтоб во всём Кремле ни одного зеркала не числилось. А с фейсом лица, один хрен, определиться необходимо – для личного спокойствия.
Угадал я. В ящике стола табличку медную обнаружил – наполированную до блеска: «Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин». Видать, от прежнего хозяина кабинета осталась. Поверхность зеркальная, чище, чем в тёщином трюмо. Погляделся я в неё – вылитый Медведев. И даже взгляд из-под бровей – решительный, президентский, в тон галстуку.
Успокоился я. И даже как-то приободрился.
- А что, - говорю, - Остолопов, давай, посмотрим, что у тебя в чемоданчике ядерном, а?
- Твердолобов я, товарищ верховный главнокомандующий! – докладывает полковник и чемоданчик передо мной на стол кладёт.
Открыл я крышечку и ахнул.
- Мать честная! – говорю. – Кнопочек-то сколько!
Остолопов невозмутим.
- Слушай, дружок, а какую кнопочку нажать надо, чтобы, например, Америку под корень вывести?
- Нужно набрать секретный код.
- Да? А какой код?
- Не могу знать, товарищ верховный главнокомандующий!
Вот зануда. Достал он меня, балбес неразумный.
- А кто знает? – спрашиваю я строго.
- Только вы один знаете!
- И больше никто?
- Никак нет, товарищ верховный главнокомандующий! Больше никто.
- Хм… А ежели я, к примеру, забыл этот самый секретный код? Что ж, страна без защиты, значит, остаётся?
На каменном лице полковника происходит едва уловимое оживление, в мутных глазах его появляется какая-то хитринка.
- Если код забыли, можно спросить у Владимира Владимировича, - шепчет он мне доверительно.
- Вот дела! – изумляюсь я. – Ты ж говорил, я один этот код знаю?
- Так точно!
- А откуда ж его Путин знает?
- Путин всё знает!
- Понятно… Ладно, убирай свою шарманку от греха подальше, а то наберу с дури, чего не следует – так на хрен полпланеты с лица Земли сдует. Не хочу я международного скандалу, не конфликтный я человек.
- Слушаюсь, товарищ верховный главнокомандующий!
- Постой. Слышь, как там тебя… Остолопов…
- Твердолобов, товарищ верховный главнокомандующий! Полковник Твердолобов.
- Ну да, конечно… Я вот что думаю, полковник, а не отдать ли этот чемоданчик Путину, он всё равно коды знает, а у меня память слабая, а? Ответственность всё-таки нешуточная…
- У Владимира Владимировича уже есть такой чемоданчик.
- Да? – в очередной раз удивляюсь я.
- Так точно. К тому же, настоящий.
- А этот какой?
- Бутафорский.
Полковник хлопнул ладонями по бокам кейса, и тот распахнулся неким секретным образом, обнаружив в себе потайное отделение.
- Коньяк?! – поражаюсь я.
- Так точно! Армянский. Тридцатилетней выдержки.
- Это предусмотрительно! – радуюсь я неожиданной удаче. – Молодец, Твердолобов!
- Служу Отечеству!
- Ну, раз служишь, тогда наливай.
Под коньячок моя президентская карьера пошла как по маслу.
- А что, Твердолобов, не заняться ли нам государственными делами, а?
- Не могу знать, товарищ верховный главнокомандующий!
- Это я уже усвоил, что ты ни хрена знать не можешь… Слушай, полковник, а чем обычно я в это время суток занят?
- Руководите государством, товарищ верховный главнокомандующий! – без запинки отчеканивает полковник.
Да, думаю я, из этого остолопа клещами ничего обстоятельного не вытянешь. Надо найти альтернативный путь.
- Слушай, а есть у меня эта, как её, секретарша?
- Ваш личный референт, Иван Мудродумов. За той дверью сидит…
Полковник кивает в направлении двери, за которой, по его расчётам, должен был сидеть мой персональный референт.
- Почему референт? Почему не секретарша? – огорчённо интересуюсь я.
- Супруга ваша была против секретарши, вот Владимир Владимирович и назначил вам референта.
- Ну, супруга – дело святое, - киваю я с пониманием. - А ну-ка, позови сюда этого Мудродумова, погляжу, что за птица такая.
- Не имею права, товарищ верховный главнокомандующий!
- Вот те на! Это почему?
- Не могу покинуть вашу персону. Обязан находиться с ядерным чемоданчиком при президенте неотлучно.
- Так он же бутафорский.
- Об этом никто не знает, кроме вас, меня и Владимира Владимировича.
- Ну да, верно, - соображаю я. – Так ты что же, и в сортир со мной ходишь?
- Непременно.
- Всегда?
- Так точно, всегда.
- Строго тут у вас, однако…
- Так точно. Конституционная норма.
- Слушай, Остолопов…
- Твердолобов, товарищ верховный главнокомандующий!
- Ну да, ядрён батон, я и говорю... Слушай, а ежели тебе по нужде надо, то как ты? Я что, за тобой в сортир тоже бегаю?
- Никак нет, товарищ верховный главнокомандующий! Мне в сортир не надо.
- Как так? Совсем?
- Так точно, совсем.
- Это как же такое возможно?
- Передовые достижения медицины, товарищ верховный главнокомандующий!
- Дела… До чего ж наука дошла, ядрёна мать… Слушай, Толстолобов…
- Твердолобов я, товарищ верховный главнокомандующий!
- Ну да, я и говорю, Твердолобов. Слушай, а ты и без сна могёшь?
- Так точно, могу.
- И долго?
- Сколько угодно – сообразно государственной необходимости.
- Хм… Тоже – медицина?
- Так точно, товарищ верховный главнокомандующий!
- Мда, сильна наука… Погоди, это что же получается? Выходит, ты всегда при мне: днём и ночью?
- Так точно!
- И, следовательно, знаешь, где и с кем я, к примеру, сплю?
- Так точно!
Во, блин, дела! Это, выходит, Твердолобов этот навроде моей тёщи (из прошлой жизни): никуда от его всевидящего ока не скроешься. Никакой свободы личности.
- Слушай, полковник, - говорю ему этак по-приятельски, - Ты ведь, это, ну, в случае чего… молчок, да?
- Так точно! Можете не сомневаться, товарищ верховный главнокомандующий! Буду нем как рыба, ибо связан присягой и секретным распоряжением Владимира Владимировича.
Опять этот Владимир Владимирович! Везде он, куда ни кинь… Ладно, пёс с ним, надо с распорядком дня определяться.
- Полковник, скажи, как я обычно референта своего вызываю?
- Обычно он сам приходит. Но если вам он очень нужен, то телефон есть – вот этот, с гербом.
- Да они тут все с гербом, - в растерянности произношу я.
- Этот с гербом особенным, на нём орёл с одной головой.
- Гляди-кось, и впрямь с одной башкой! – веселюсь я. – Это к чему бы такой казус, а?
Полковник жмёт плечами.
- Это ещё до вас было. Даже до Путина. Художник, что герб рисовал, тогда с Ельциным бухал беспрерывно, вот и напортачил малость. Но Борис Николаевич работу одобрил, ему это даже забавным показалось. Сказал, что одна голова – символ единой, неделимой власти в стране. Путин тоже менять ничего не стал. Так и осталось.
Объяснение исчерпывающее. Принимаю его с благодарностью, и поднимаю трубку «одноглавого» телефона.
- Слушаю, Дмитрий Анатольевич! – вырывается из динамика.
- Ваня, зайди! – начальственным голосом распоряжаюсь я.
Через секунду референт Мудродумов уже стоит предо мной, вытянувшись во фрунт. В руках красная папочка с гербом – двуглавым.
- Я тебя, Ваня, вот по какому вопросу вызвал. Хочу делами государственными заняться. Вот не знаю, с чего начать?
Молчит Мудродумов, зараза. Ждёт развития моей мысли. А мыслей у меня, как назло, с гулькин хрен. Ну ничего, крыса канцелярская, ты меня игрой в молчанку с твёрдой моей государственной позиции не собьёшь, не на того нарвался. Со мной жена, бывало, неделями не разговаривала, я уж про тёщу не вспоминаю, так что я в энтих боях человек закалённый.
- А ну-ка, - говорю, - представь мне сей же час распорядок моего сегодняшнего президентского дня! Есть у тебя такая бумага в наличии?
- Разумеется, Дмитрий Анатольевич, - докладывает Мудродумов, раскрывает папку, поправляет очки и начинает излагать: - Через пятнадцать минут у вас встреча с лидерами фракций государственной Думы. Обсуждение текущего состояния внутри- и внешнеполитической обстановки, осуждение режима Саакашвили, Буша и Ющенко, одобрение линии российского политического курса, а также пожелание дальнейшего укрепления российской экономики…
- Дело серьёзное, - соглашаюсь я. – Что дальше? Обед?
- Не совсем. До обеда ещё кое-что запланировано.
- Что же?
- Сразу после встречи с лидерами фракций у вас назначен осмотр судостроительного завода в Мурманске. Потом обед.
- Постой. Это как же – «сразу»? Я что, в Мурманск из Кремля телепортируюсь, что ли? Туда лететь часа четыре надо, а я ещё не обедал.
- Не надо в Мурманск лететь. На «Мосфильме» в павильоне снимем, декорации уже готовы. Всего-то на полчаса работы.
- Эвона как! Толково придумано! – уважительно отзываюсь я. – Сразу видно, государственного масштаба подход! Не зря я вам зарплату плачу, огольцы…
- Мы – профессионалы, Дмитрий Анатольевич, - скромно отвечает очкарик, и – опять в свою папочку: - Затем по расписанию торжественный обед с послом Замбии по случаю юбилея президента Сомали.
- Погоди, Вань. Я чего-то в толк не возьму: юбилей у Сомали, а обед – с Замбией, так?
- Посол Замбии – близкий родственник президента Сомали, - терпеливо объясняет мне референт. – Не поздравить посла, значит, нанести кровную обиду и ему и его родственнику. Такая у них в Африке ментальность.
- А могу я пообедать один, а послу, скажем, открытку поздравительную прислать, а? Уж больно не люблю я с неграми обедать – аппетит у меня от энтого портится.
- Приглашение послу Замбии уже отослано. Отменить обед – значит, вызвать крупный дипломатический скандал. Это не в наших интересах.
- Жаль, конечно. Но ты, Ваня, прав, - вынужденно соглашаюсь я. – Скандал с Африкой нам не нужен. Хрен с ним, отобедаю я с этим Лимпопо… А что на обед-то? Надеюсь, мясо будет? А то я бананы не очень…
- Меню можно узнать у шеф-повара, если хотите. Одно могу обещать твёрдо: курицы не будет.
- Это почему так?
- Онищенко запретил ввоз «ножек Буша», нашёл в американской курятине повышенное содержание хлора и мышьяк.
- Во дела… Слушай, а ведь ножки-то энти давненько к нам в Россию поставляют. И что, только теперь отраву в них нашли? Куда ж раньше смотрели?
- Отраву нашли давно, но распоряжение на запрет ввоза только теперь поступило. Вот Онищенко и исполнил.
- Чьё распоряжение? Хотя, можешь не говорить, - соображаю я. – Но почему именно сейчас?
- В ответ на ввод американского флота в акваторию Чёрного моря.
- Ага. Вот оно что… Ну, тогда ладно, обойдёмся без курятины. Американский флот нам в Чёрном море не нужен, ради этого можно и телятиной перебиться… А что там после обеда?
- Последующие пункты вашего рабочего дня будут определены… - Мудродумов, забавно щурясь, глядит на часы, - примерно через полтора часа.
- Кем определены? – снова торможу я.
- Владимиром Владимировичем, разумеется, - говорит референт и смотрит на меня, как на слабоумного.
Не по себе мне как-то становится от этого взгляда. Конфузливость какая-то меня окатывает.
- Остолопов! – зову я хранителя «ядерного чемоданчика».
- Твердолобов я, товарищ верховный главнокомандующий!
- Да помню, помню. Слушай, дружище, плесни-ка мне ещё коньячку. А ты, Иван, ступай. В случае чего, я тебя ещё вызову. Да, и повару скажи, чтоб котлет к обеду нажарил. Я с корочкой люблю.
Мудродумов кивает и тотчас исчезает за дверью.
Не успеваю я пригубить коньяк, как через ту же дверь в мой кабинет вихрем врывается министр финансов.
- Здорово, Димон! – кричит он с порога и, не давая мне опомниться, подбегает, выхватывает у меня из рук рюмку и залпом выхлёбывает мой коньяк, после чего сдвигает в кучу гербовые телефоны и бесцеремонно усаживается прямо на стол. – Фу, насилу от Степашина оторвался! Достал он меня своими проверками…
Я пребываю в полном оцепенении и силюсь припомнить имя-отчество этого нахала, но память отказывает в деталях, оставляя лишь фамилию – Кудрин.
- Ты сегодня какой-то не такой, - меж тем, замечает министр, - уж не заболел ли часом?
- Я вроде здоров, - с трудом выдавливаю из себя. – А ты чего без стука?
- Нет, ты точно заболел… Фу, а перегарищем-то от тебя разит! На вот, пожуй «Диролу».
- Слушай, Кудрин! – начинаю закипать я. – Ты ведь Кудрин, да?
- Во блин! – испуганно шепчет министр. – Никак «белочку» схватил?
- Да нет, просто голова болит, - принимаю я мирный тон, опасаясь выдать себя несвойственным президенту поведением.
- Может, Рошаля позвать? – предлагает Кудрин.
- Не надо. Лучше аспирину дай.
- Ну ты загнул, бляха-муха! Где я тебе аспирину достану?
- А что, в стране уже и аспирину нет? – ехидно спрашиваю я.
- Конечно, нет. Всё давно по льготным рецептам отпущено. На другие-то лекарства средств всё равно не хватило бы, вот на все деньги аспирин и закупили. А льготники – народ жадный: всё подчистую из аптек вымели. Теперь ни денег, ни аспирину. Не веришь, – спроси у Голиковой.
- Да верю, верю, - отмахиваюсь я, чуть не проговорившись, что на личном тёщином примере про льготные лекарства знаю – из первоисточника, так сказать. – Ты, Кудрин, чего припёрся-то? Если по делу, то говори скорей, а то у меня через десять минут встреча важная с лидерами фракций.
- Подождут фракции, - брезгливо машет рукой министр. – У меня дело поважнее ваших политик будет!
Приободряюсь я от этого известия. Наконец-то, думаю, подвернулась удача проявить себя на высоком государственном посту.
- Излагай, - повелеваю я с важным видом.
- Короче, такая тема. Звонил мне только что Шаймиев, сказал, что «Рубин» в этом году чемпионом станет. Решил старый лис к юбилею Казани электорату подарок сделать. А Минтимер – мужик порядочный, сказал – сделал! Так что, тема верняк.
- Да? А в чём фишка? – не догоняю я.
- Ну, ты, старик, даёшь! – хохочет Кудрин. – Это же проще пареной репы! Вот, гляди, - и разворачивает передо мной какие-то бумажки с непонятными таблицами.
- Это что за хрень такая? – проявляю я государственный интерес.
- Таблицы тотализатора. На «Рубин» сейчас ставки принимаются с коэффициентом один и четыре. То есть, на каждые вложенные сто лимонов получишь сорок – чистоганом! Усёк? Прикинь, как подняться можно!
- Я ж из Питера, мне за «Зенит» болеть положено, - несмело возражаю я. – Да и где я сто лимонов-то возьму? Сам подумай…
- А чё тут думать? Деньги у Грефа возьмёшь. Он теперь «Сбербанком» управляет, денег, как у дурака – махорки! Я договорюсь, он тебе под льготный процент ссудит… А то, что из Питера, так ты по этому поводу не комплексуй, мы тут все, считай, питерские. Это же не повод от такого куша отказываться!
- А чего ты сам не возьмёшь у Грефа? Чего сам на «Рубин» не поставишь?
- Мне нельзя, - объясняет Кудрин. – Я же хозяин тотализатора. Что ж я сам у себя выигрыш требовать должен?
- Что-то не нравится мне эта комбинация, - признаюсь я министру. – А если я проиграю в твоём тотализаторе? Если «Рубин» чемпионом не станет?
- Значит, я выиграю! – хохочет Кудрин и потирает ладоши.
- Ага. Весело, конечно. Но чем я тогда ссуду возвращать буду? Моей зарплаты за тысячу лет не хватит!
- А и не надо ничего возвращать. Ты ссуду под поручительство Путина возьми. А с Путина никто спросить не рискнёт, даже Греф.
- Хм. Если так, то зачем мне твой тотализатор? Возьму ссуду и заберу её себе.
- Ну, ты голова! – восхищается Кудрин. – А я вот и не додумался… Да, здорово у тебя башка варит. Мне б твою смекалку, ух, я бы развернулся!..
- Выходит, хреновый ты министр, - делаю я оргвывод.
- Да я и сам знаю. Только куда меня ещё девать? На другом посту от меня ещё меньше проку… Слышь, Димон, ты – как срок свой президентский отмотаешь, - айда ко мне в министерство! С твоей башкой, да с моими связями мы таких дел наворотим – в золоте купаться будем!
Смятение моих чувств дополняют странные звуки, доносящиеся из приёмной.
- Слушай, Кудрин, а что это за шум такой за дверью? Погляди, а?
Министр быстро подскакивает к двери, тихонько приоткрывает её и некоторое время наблюдает за происходящим в щёлку. Потом отходит, потеряв видимый интерес к происходящему.
- Ну? – тревожно спрашиваю я.
- Да, ерунда… Зюганов Жирика бьёт... или наоборот, я не разобрал.
- Да ну? Во дела! Такое безобразие в Кремле учинять! - возмущаюсь я. – А что ж их никто не разнимет?
- Нельзя их трогать, - объясняет Кудрин. – У них депутатская неприкосновенность.
- Ну и порядки тут у вас, - бормочу я раздражённо. – Всё. Пора совещание начинать, пока они не поубивали друг друга.
Кудрин равнодушно пожимает плечами.
Я снимаю трубку с «одноглавого» телефона и велю Мудродумову «ввести фракции».
- Ладно, пойду я, пожалуй. А ты над предложением моим подумай хорошенько, - говорит на прощанье Кудрин и уходит.
Вместо него в кабинете появляются Грызлов, Зюганов, Миронов и Жириновский. У Зюганова под глазом светится свежий бланш. У Жириновского – оторван галстук и горят растопыренные уши. Настроение у лидеров фракций приподнятое, замечаю я.
- Здравствуйте товарищи, - приветствую я высоких государственных деятелей и поочерёдно жму руку каждому. – Присаживайтесь, пожалуйста… Ванька!
- Я здесь, Дмитрий Анатольевич! – как из-под земли, вырастает передо мной Мудродумов.
- Повестка дня у тебя?
- У меня, Дмитрий Анатольевич.
- Давай сюда.
Референт извлекает из папочки лист бумаги с гербом и коротким текстом, кладёт на стол и исчезает.
И тут я понимаю, что, не имея опыта в проведении столь важных мероприятий (по профессии-то я путевой обходчик на железнодорожной станции), мне будет трудновато начать заседание. Но мужик я по натуре находчивый. Потому решаюсь положиться на свой жизненный опыт.
- Остолопов!
- Твердолобов я, товарищ верховный главнокомандующий!
- Налей гостям коньяку, - приказываю я. – И мне плесни, не забудь…
- Слушаюсь, товарищ верховный главнокомандующий!
Принятая мера сработала, как надо. Настроение моё достигло оптимального градуса.
- Ну что, товарищи высокие государственные деятели, готовы ли вы вершить совместно со мной важные государственные дела?
- Мы, Дмитрий Анатольевич, как мушкетёры, - заверяет меня Жириновский, - один за всех и все за одного. Но – кроме одного… - и обличительно глядит на Зюганова. –В наши ряды затесался провокатор. Вот этот! Коммунистический тиран, Ришелье нашего времени! Миледи в штанах фабрики «Большевичка»! Зюганов тянет страну назад. Точно говорю! Вот этот самый мракобес и подонок лежит ненужным балластом в трюмах прекрасной бригантины нашей демократии! Через него народ терпит все беды, а с народом и мы, честные политики, притеснения вечные сносим. Пора положить конец его коммунистической тирании! Вздёрнуть на виселице его надо! Отправить в Ирак и там вздёрнуть, как Буш Саддама вздёрнул – чужими руками. Чтоб другим не повадно было прогрессивных лидеров уважаемых партий за уши таскать и галстуки тысячедолларовые на куски рвать!
Зюганов хранит горделивое молчание. Грызлов равнодушно разглядывает свои запонки. Миронов откровенно зевает, лениво прикрывая рот ладошкой.
- Хороший коньяк, - говорю я, чтобы разрядить обстановку.
На мою удачу, тема неожиданно зацепила лидера коммунистов:
- Потому коньяк хороший, что в великом Советском Союзе произведён был. Всё, что делалось под мудрым руководством компартии, было высочайшего качества, не то, что теперь, при вас, демократах, тьфу!
- Не могу согласиться с этим мнением, - подаёт голос Грызлов. – Вот помню, в Союзе презервативы очень низкого качества выпускались: жёсткие и рвались частенько…
- Зато демографической проблемы не было! – парирует Зюганов. - А вы до того страну довели, что уже никакими дырявыми презервативами ситуацию не исправить. Вымирает нация!
- Так ведь национальный проект же есть соответствующий, - говорю я, обнаруживая владение предметом.
В ответ слышу солидарный смех всех фракций. Сознаю, что в нацпроект нет веры ни у одной из представленных в Думе партий. Обидно. Чтобы не терять авторитет, решаюсь перевести беседу в знакомое мне русло:
- Товарищи думцы, а давайте обсудим положение дел на российских железных дорогах, а?
- Да! – горячо поддерживает меня Жириновский. – Пригласим сюда Левитина, пропесочим, как следует, потом орденом наградим.
- А орденом – за что? – удивляюсь я.
- Для равновесия. Чтоб за выволочку не обиделся, - объясняет Миронов. – Мы так всегда делаем: одной рукой по холке гладим, другой – по морде бьём, чтоб службу помнили и не зарывались.
- Мудродумов! – кричу я в «одноглавый» телефон. – Пригласи сюда министра транспорта Левитина. Срочно.
Через две минуты является Игорь Левитин.
- Ты что же, - говорю я ему строго, - за вверенным тебе хозяйством плохо следишь?
- Хорошо слежу, - пытается обмануть моё мнение министр.
- Не ври, шельма! У меня есть достоверные сведения об том, что путевые обходчики у тебя мизерные зарплаты получают. Особливо на станции Верхние Дубки.
- Не доглядел, - говорит министр, - каюсь! Сей же час положение дел исправлю. Зарплату путевым обходчикам увеличу вдвое, а персонально в Верхних Дубках – вдесятеро.
- Вот это государственный подход! – хвалю я Левитина и при этом с благодарностью вспоминаю золотую рыбку. Молодчина фауна! С пользой она меня в президентское кресло поместила, хоть и на короткое время. – Ладно, Игорь Евгеньевич, иди с миром. Свободен.
- А орден? – стеснительно спрашивает министр.
- Ах, да, чуть не забыл… Ну ты, это… у референта моего спроси, он выпишет. Выбери сам, какой тебе больше нравится.
- Бери орден мужества, - советует Жириновский, - он к твоему галстуку хорошо пойдёт.
Левитин кивает и покидает кабинет. Вместо него неожиданно забегает Шойгу со стремянкой и начинает проверять датчики пожарной сигнализации.
- Что тут происходит? – теряюсь я. – Сергей Кужугетович, я вас спрашиваю. Почему без доклада?
Шойгу молча заканчивает осмотр помещения, после чего заявляет:
- Сигнализация морально устарела, в любой момент может дать сбой. Дальнейшая эксплуатация помещения небезопасна. Я опечатываю кабинет до устранения выявленных недостатков. Прошу всех покинуть помещение!
- Чёрт знает что! – возмущаюсь я. – Как скоро вы устраните неполадки?
- Это вы у них спросите, - кивает Шойгу на лидеров парламентских фракций, - они бюджет утверждают.
- Бюджет на следующие три года уже расписан по пунктам, на замену сигнализации средства не предусмотрены, - докладывает Грызлов. – Можно включить в план на двенадцатый год…
- Хватит болтать, освобождайте помещение! – торопит Шойгу и вытесняет нас из кабинета стремянкой.
Повинуясь грубой силе «чрезвычайного» министерства, все оказываются в приёмной. Мудродумов подзывает думцев к себе и даёт им на подпись заранее заготовленный протокол заседания.
Лидеры фракций подписывают бумагу и расходятся. Меня везут на «Мосфильм».
По дороге на киностудию размышляю: «А что, кажись, неплохо я в президентский образ вжился. Совсем нетрудная эта работа. И подмены никто не заметил. Выходит, есть у меня жилка, имеется, так сказать, предрасположенность к руководящей роли. Может, в основной своей жизни и до начальника станции дорасту. С министром я уже знаком лично, хоть он меня, конечно, при встрече и не узнает, но зато подход к его сердцу мне теперь достоверно известен. Короче, не пропаду. Взлечу по карьерной лестнице – на радость жене и назло тёще».
И тут меня как обухом по голове шарахнуло! Мать честная, думаю, сегодня ж тёща ко мне приезжает. Как же Медведев-то настоящий с ней управится? Пропадёт ведь ни за грош, страна без законно избранного президента останется!
Не знаю, какие чувства испытывали герои Брюса Уиллиса, спасая Америку от всевозможных напастей, но я, трижды хлопая в ладоши и шепча «хочу домой, ети её мать!», ощущал себя настоящим национальным героем…
В свою шкуру я переместился столь же мимолётно, сколь из неё давеча выпорхнул. Вжик – и я опять Василий Тимофеич. И очень вовремя я этот оборот сознания произвёл, ибо, первое, что я увидел в восстановленном своём материальном обличье – это драгоценную тёщу свою с занесённой надо мной скалкой. Опоздай я с решением на секунду и – хана! Страна могла лишиться своего президента. «Хорошо хоть, ядерный чемоданчик в надёжных руках», - подумал я в последний момент своей жизни и тут же погиб во имя спасения любимой Родины…