Я снова ищу что-то в ящике стола. Что-то холодное, но приятное. Что-то, что нагоняет страх.
Я всегда был таким нервным, сколько себя помню. А того сморщенного младенца, из наиболее раннего моего прошлого собой не считаю. Это была лишь заготовка. Бессознательный и немыслящий комок плоти. Ребенок.
То, что я ищу, никак не находится... Если его нашла мать... Ничего, в общем хорошего не будет...
Зачем только родители лак усердно любят маленьких детей? Они все равно ничего не помнят, когда вырастают и начинают думать.
Младенчество, конечно, закладывает психику человека, но зачем ее так усердно закладывать, чтобы потом сломать когда оно вырастит?
Вот, нашел. Рад несказанно. Довольно скалюсь, поднося к виску.
Мою улыбку никогда нельзя было назвать улыбкой. Уж не знаю про то маленькое, которое звали мной, но в сознательном возрасте никто ее хорошо не воспринимал. Потому я и не улыбался почти.
Если когда я досчитаю до десяти, моя скорбь не пройдет, я выстрелю. И потому я считаю медленно. Нет, мне не жаль, наверное, уходить. Может быть, я считаю нормально, просто время тянется медленно, в ожидании смерти. Потому что жизнь сопротивляется своему вечному врагу, тому, чем она непременно закончится.
Но уныние всегда проходит. Только когда я стою вот так вот, с пистолетом у виска, мне становится легче. Или взяв пистолет в рот, или направив его под горло, это не столь важно.
**
**
Я вхожу в зал и говорю:
-Доброе утро!
-Проглоти язык, педик! – слышу я в ответ.
Это моя мать. Она курит, сидя на диване. Она почти всегда там сидит. Сейчас слишком раннее утро, и к ней еще никто не пришел. Она не выковыривает ни из кого гной, не делает массаж. Ей некого любить, и некому говорить, что они красивы.
Здесь только я и она. И она говорит:
- Педик! – оценивающе смотрит на меня, и я ей, кажется, не нравлюсь. – Педик, сделай мне массаж.
И я становлюсь позади нее. Выливаю на руки масло. И впиваюсь ей в плечи и шею. В таком амплуа я ей подхожу.
-Интересно, у тебя такие нежные руки, потому что ты мой сын, или потому что ты педик?
Комплимент не удался. Она обиделась на меня. Теперь в каждой фразе зовет меня педиком. И я молчу. Стою, безмолвствую, тру ее шею, давлю ее плечи. Может показаться, что я ее душу.
Иногда мне и самому так кажется.
**
**
Я прихожу и прошу "Скорбь Сатаны" Брема Стокера. Или я прошу "Исповедь" Оскара Уайльда. Или...
Я прошу их и смотрю на реакцию библиотекаря. Это Ита. И это существо смотрит на меня с улыбкой.
У него длинные черные волосы, черный плащ. Огромный мальтийский крест... Его лицо выбелено гримом, а губы накрашены фиолетовым.
Возможно, это не он, а она. Это не известно.
Он говорит, что этих книг в библиотеке больше нет. Он закусывает нижнюю губу и смотрит на меня. Оценивает. Внутри все горит от его взгляда... Либо это он, либо я нормальной ориентации... Он сидит, откинувшись на спинку стула, оттолкнувшись ногой от задней стенки стола. Озабоченно смотрит вниз.
Я не понимаю, ждать мне или уходить.
Но я могу дать их тебе, прочитать. Они у меня дома, я украл их. Обе.
Наверное, он все-таки голубой. Или голубая?
-Ты можешь зайти за мной после работы. Я закончу около девяти, – он улыбается своей темно-фиолетовой улыбкой.
Я молчу...
- Ну, если это для тебя не так уж важно...
- Я зайду.
Он снова смотрит под стол, медленно отталкивается на две задние ноки стула... Я поворачиваюсь и ухожу. Иду к двери.
**
**
Знаете, как-то раз я шел по улице и увидел себя со стороны, в зеркальной витрине. Я выгляжу таким серьезным.
Я сижу на скамейке, перед библиотекой, на скамейке. И хочется курить. Я, ведь, не курю. И не то, чтобы бросил, но и вообще не пробовал. А сейчас хочется...
В зеркале я всегда выгляжу спокойным и уравновешенным. Я выгляжу старше своих лет, скулы остро очертаны... и нос какой-то странный...
И я иду и покупаю сигареты. И курю. Сначала одну... Уже девять часов. Я жду Иту.
Потом, выкурив одну сигарету, я поджигаю сразу две. И затягиваюсь ими по очереди.
Уже девять. Уже двадцать минут, как наступило девять.
Я поджигаю сразу четыре сигареты. И просто смотрю, как они горят. Я поджигаю все одновременно и складываю все в кучу. И они горят. А я смотрю. Потом иду, и покупаю еще пачку. И снова закуриваю.
Ита выходит из библиотеки. Оглядывается по сторонам, замечает меня и подходит ближе.
- Ты куришь? – спрашивает он.
И я не знаю что ответить. Я поджег шесть сигарет, я весь в дыму.
- Вообще-то, нет...
И Ита смеется.
**
**
У Иты ободранная коричневая дверь. Знаете, такая покрытая чем-то похожим на кожу, поверх паралона, и еще сверху кожаные полосочки. Они скрещиваются и образуют ромбики. Но от этой двери почти ничего не осталось. Клочки кожезаменителя с поролоном, со следами поджогов.
Ита поднимает лохмотья и нащупывает там ключи, пользуясь лишь осязанием, открывает дверь.
- Я забывчив, потому ключи всегда в замочной скважине. Никто даже подходить к этой двери не хочет.
Он открывает и там тьма. Вся мебель застелена черными и бардовыми тканями. Весь мир в силуэтах. Ничего четкого, лишь очертания. Темный коридор мягкий из-за материи. Ничего острого. Все знают, что углы есть, но они скрыты...
Он впускает меня. И, когда дверь закрывается, становится темно. Абсолютная, всеобъемлющая тьма. Можно открыть глаза, или закрыть – личное дело каждого. Но ничего все равно не изменится.
Я слышу его голос. Он приятный, хоть и немного женственный. А может, это просто женщина.
- Можно зажечь свечи, если тебе действительно этого хочется.
И я чувствую, как его "темные" мысли входят в мои, и наши тела ощущают друг друга...
**
**
Я беру пистолет и подношу к виску. Просто дурная привычка. Но я не чувствую легкости. Не чувствую свободы и спокойствия. Мои проблемы не исчезли.
Они усилились. Я чувствую страх.
Я боюсь коснуться курка. А вдруг палец дрогнет?
И я больше не почувствую Иту. Не увижу, не услышу, не коснусь.
И я откладываю оружие... И мне становится легче. Я убираю его в ящик. Подальше, от греха.
**
**
Я сижу в читальном зале и просматриваю какую-то книгу. Или журнал. Или каталог. А может быть, это атлас. Я не вижу, что это. Я смотрю на Иту.
Как он улыбается и подает людям книги, журналы. Предлагает записаться. Его улыбка красивая, даже не смотря на черную помаду.
А люди странно на него реагируют. Он выглядит пугающе, а ведет себя очень мило. Как если бы бенгальский тигр с улыбкой и добрыми словами подавал вам книги. Окровавленный зомби с бензопилой, говорящий вам : "Пожалуйста, присядьте пока вот там", "Спасибо", " Будем рады видеть вас снова".
А ему, ведь, наверное, жарко в этом черном плаще летом.
Я подхожу к нему. Людей сейчас нет. Я не стою в очереди. Я отдаю ему журналы, или книгу, или что там у меня:
- Ты не хочешь снять свой плащ?
Он ошарашено поднимает бровь.
-Я здесь работаю! – шепчет он и объясняюще вскидывает брови.
Вообще-то, я имел ввиду совсем другое, но, кажется, уже поздно. Он странно облизывается, ставит на стол табличку " через 5 минут", и, взяв меня за ругу, тащит к двери, на выход.
Он определенно понял меня не правильно. Или на самом деле я сам не понял, что хотел сказать. По каким-то коридорам, мимо каких-то лестниц, в какую-то сторону. Его рука бледная и холодная. Ногти длинные и черные ...в какую-то маленькую и плохо освещенную комнату.
И я понимаю, что любовь – это когда ты каждый день в течение многих лет подносил пистолет к виску, чтобы успокоить нервы, а теперь тебе страшно касаться оружия.