ДВЕ СТОРОНЫ МЕДАЛИ
ШАРИНА Людмила. Три дня безумия.
Рассказы и повесть.
- Кадуй – Вологда, «Свеча», 1999 г., 80 с.
Я не знаю, в каком возрасте писался Людмилой Шариной рассказ «Нитка жемчуга», который открывает первую её книжку прозы «Три дня безумия», но по тому, как он написан, о чём он, по мировоззрению и кругозору автора, делаешь – не знаю уж верный или нет – вывод: это воспоминание ещё неопытной девушки, за плечами которой детство и больше ничего.
Старых женщин – свою бабушку и её ровесниц – Людмила Ширина, как ребёнок, называет только «бабками»:
-Ну, с Богом, что ли? – сказала бабка Софья и перекрестилась.
-С Богом, - ответила моя бабка.
И мы пошли. Бабка, за ней я, бабка Аня за мной, бабка Вера, которую почему-то не любила моя бабка, и замыкала наше шествие бабка Софья…
Почти как в сказке: дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, жучка за…
А о лечебных свойствах берёзы и Дмитревна, и бабки Софья, Вера и Аня рассуждают абсолютно одинаково, как будто читают с одного листа. Вот так в этом рассказе говорит «моя» бабка: «А берёза даёт целый ряд лекарственных продуктов: почки, молодую листву, сок – это всё лекарство», а так бабка Софья: «Почки высушат, обмолотят и настои делают, шибко хорошее как желчное», бабка Вера: «А отварами лечат раны да экземы», бабка Аня: «А ещё из берёзы дёготь делают. Очень нужное как наружное дезинфицирующее средство». Я вряд ли поверю в то, что крестьянки русские, рождённые, самое позднее, в двадцатых годах двадцатого века и прожившие всю свою жизнь в деревне (исключение составляет самая умная из них - «моя бабка», жительница какого-то городка), использовали бы в своих разговорах, беседах, исповедях такие бы не очень красивые, не всегда русские, и поэтому трудно для них выговариваемые, слова и их сочетания, как лекарственные продукты, экземы, дезинфицирующее средство.
А вот что и вот как втолковывает своей внучке и менее умным бабкам Наталья Дмитриевна о хлебном дереве:
Так и называется оно – хлебное дерево. Высотой более семнадцати метров и толщиной до полутора. Листья темно-зелёные, крупные, красивые, при увядании – краснеют, а потом и вовсе становятся багровыми… И даёт это дерево много плодов, больших, с человеческую голову. В пищу употребляют незрелую мякоть плодов. Мякоть выпекают, и получается хлеб, как и наш обычный. А ещё мякоть сушат. Раньше, давным-давно, такой сухой хлеб на корабли брали заместо сухарей.
Ну прямо выписка из энциклопедии.
Л. Шариной, думается, хорошо известен настоящий язык деревенского жителя. Ведь быт и уклад ею описаны, по-моему, довольно правдиво. Но в то время, когда она создавала «Нитку жемчуга», она как будто, только что вплотную столкнулась с чем-то доселе ей неизвестным, скорее всего, с «образованной» жизнью города, и жизнь эта её обворожила, приманила, но ещё не впустила в себя, ещё была не познана ею. И она, чтобы приукрасить своих героинь, сделала их речь, так ей, наверное, казалось, более грамотной. Но вместе с тем неестественной и бедной. Это главный и, кажется, единственный недостаток рассказа, открывающего первую книжку Людмилы Шариной.
Повесть «Три дня безумия», как и рассказ, написан от первого лица, автор вместе с героиней находится внутри этой книжки, внутри описываемых событий. Но, если в жизненность сюжета рассказа беспрекословно веришь, то вот сюжет повести, думается, выдуман. В этом, конечно же, ничего зазорного не было бы, если бы он (сюжет) не оказался бы таким затасканным авторами любовных романов и таких же телесериалов: как только девушка расстается со своей прошлой толи любовью, толи дружбой (она сама не может разобраться), в этот же день нежданно-негаданно встречает настоящую любовь. Он в неё влюбляется с первого взгляда, она же будет разбираться, думать, кокетничать, ломаться. Ну что поделаешь? Девушкам так хочется: чтобы в них сразу и навсегда, но они чтобы могли бы выбирать или хотя бы делать вид, что выбирают… Но, в отличие от стандартных «женских» романов, «Три дня безумия» лишены сентиментальности. Эти дни наполнены грязью, цинизмом, грубой нежностью и любящей злобой. И время в повести переломное, изменяющееся: ещё к родителям невесты приходят сваты, но уже женщина, желая походить на мужчину, добровольно лишает себя сокровенного, женского, лишает себя тайны.
Повесть, как и рассказ, создавался - так кажется! - ещё в юношеские годы, ещё в девичестве. О неопытности литературной говорят такие тяжёлые, перегруженные ненужными словами или корявые фразы: «…хороший муж тем более на полу не валяется…», «…бараки оказались долговечными, как и всё временное, стоявшее десятилетиями…», «Когда я уже перестала ворочаться на своей постели, устраиваясь поудобнее…», «…я должна хотя бы по-человечески выслушать его…», «Я отложила вилку на крышку…»…
Но вот в двух других рассказах первой своей книжки, в «Письме» и в «Лунном загаре», Людмила Шарина уже выступает в роли не участника всамделишных или фантазийных историй, а наблюдателя. В этих рассказах она рассматривает простой обыкновенный мир с его обыкновенными трагедиями, с его обыкновенной, но всегда разной любовью и с его безразличием всегда одинаково безжалостным. Впрочем, у равнодушия есть оборотная сторона – жалость к себе, самолюбование, что короче и верней называется эгоизмом. На одной стороне медали любовь Майи к отцу своего сына, на другой желание несостоявшегося мужа воспользоваться этой любовью (рассказ «Письмо»). Не может одна сторона медали видеть другую. Не может любящая Майя разглядеть истинные намерения любимого ею человека. А вот Иван понял. Со стороны ведь виднее. (Вот и, сравнивая эти две «пары» текстов: «Нитку жемчуга» и «Три дня безумия» с «Письмом» и «Лунным загаром», - убеждаешься в справедливости этих слов: со стороны виднее). А за желанием бабушки и матери Альки выглядеть приличными в глазах соседей, общества, соблюсти установленные нормы поведения, плохо скрывается их садистское отношение к чувствам своей дочери и внучки («Лунный загар»).
Несмотря на названные мною недостатки, первая книжка Л. Шариной опровергает русскую поговорку: «Первый блин комом». В «Трёх днях безумия» есть за кого переживать, кому сочувствовать, кого любить, а кого и ненавидеть. Как в жизни.