Из Книги воспоминаний 17. Я ПИШУ ВТОРОЙ УЧЕБНИК И ВПЕРВЫЕ СОСТАВЛЯЮ УЧЕБНЫЕ ПЛАНЫ
По возвращению в Одессу я переговорил со своим коллегой и другом Сашей о его соавторстве в учебнике. –
- Ты же, Володя, знаешь, что я в этой автоматике ничего не смыслю, как же я могу быть соавтором?"- ответил он мне.
-А знаешь, Саша, что написал великий физик Макс Борн в своей книге «Моя жизнь и взгляды»? Он написал, «что для написания полноценной научной книги нет нужды специлизироваться в данной области, необходимо лишь схватить суть предмета и потрудиться в поте лица». Сущность предмета тебе известна, а как трудиться в поте лица можно у тебя поучиться. Я тебя понимаю, но хочу напомнить тебе, как ты боялся читать после ухода Медведика из училища его курс погрузчиков, а потом прекрасно справился с ним.
В общем, мне формально нужен был соавтор, и я его уговорил, написать главу об автоматизации погрузо-разгрузочных работ на складах. Он как раз в это время готовил лекционный материал по стаккерам и реклаймерам. Это были новые, совремённые типы перегрузочных машин, которые стали применяться за рубежом на больших открытых складских площадях.
Мы также договорились, что Саша опишет также датчики, исполнительные механизмы, автоматическую защиту механизмов подъёма кранов от перегрузки. Это было то, что ближе ему.Но основное - Саша должен был сделать по моим эскизам иллюстрации к книге. Договорились, что гонорар поделим пополам. Это должно было быть по тысячи рублей на каждого чистыми.
Мацко выполнил своё обещание, и осенью мы получили из московского издательства "Транспорт" договор на «Автоматику» объёмом 20 печатгых листов со сроком представления рукописи примерно через год. Для справки поясню, что печатный лист это 22-24 стандартных машинописных листов по 30 строк, а в каждой строке должно быть не более 60 печатных знаков вместе с пробелами.
Мы дружно взялись за работу, потому что одинаково ответственно относились к любому делу, по-прежнему совмещая с ежедневными лекциями, классным руководством, идиотскими по своей сути политзанятиями, педагогическими советами и прочими стандартными атрибутами преподавательской деятельности.
Особенно меня раздражали коллективные политические занятия, которые ежегодно проводились по всей советской стране и охватывали почти всё взрослое работающее население. Учебный год в так называемой сети политпросвещения начинался 1-го октября и заканчивался итоговым занятием в мае. На завершающем занятии подводились итоги учебного года в присутствии представителя райкома партии. И нам и ему, наверное, этот оголтелый формализм бесконечно надоел, но все делали вид, что творится что-то значительное.
В училище для преподавателей создавалось два семинара, одним руководил начальник училища, а вторым- его заместитель по учебной части. Назначался также заместитель руководителя семинара из преподавателей, который вёл учет посещаемости, распределял темы выступлений. Каждый преподаватель имел право выбрать себе один из двух семинаров, которые формально различались по названию, но в сущности были одинаковыми. За несколько дней до проведения очередного семинара мне или любому другому преподавателю предлагалось выбрать тему выступления из заранее составленного списка и выступить на семинаре. Темы были, на мой взгляд, маразматические, по сущности своей восхвалявшие политическое руководство страны и воспевавшие мифические успехи в сельском хозяйстве, промышленности, на транспорте, во внешней или внутренней политике.
Каждый, получивший задание выступить на предстоящем семинаре, обкладывался газетами, брошюрами и другой литературой, которую по темам подбирала библиотека, и трудолюбиво писал своё будущее выступление, компилируя из одного или нескольких источников. Потом он зачитывал в порядке очерёдности своё скудное по мыслям творение семинаристам и тихо радовался, что на следующий семинар он будет только в числе слушателей. И так из года в год, десятилетиями. Кроме того, надо было ежегодно конспектировать произведения классиков марксизма-ленинизма. Ты чувствовал дамоклов меч, в любой день от тебя могли потребовать отчитаться о выполненной работе.
Известно, что спрос рождает предложение и появились такие специалисты, которые составляли сборники конспектов, размножали, брошюровали и продавали нуждающимся в этой макулатуре по 5 рублей.
Исходя из своего жизненного принципа, что лучше воробей в руках, чем журавель в небе, мне пришлось временно отказаться от дальнейшей работы над диссертацией, хотя в октябре 1971 года я успешно сдал первый кандидатский экзамен по английскому языку на "хорошо". Один год на курсах английского языка, на мой взгляд, дал мне много. А, кроме того, на курсах я приобрёл трёх новых молодых приятелей: Валеру Ашанина, Галю Годованец и Лизу Кривошееву. Если считать, что 25 лет -это поколение, то половина 25 лет называется когортой. Я был старше их и состоял в другой когорте
При сдаче кандидатского экзамена на институтской кафедре английского языка я встретил Лидию Владимировну Василенко, которая была моим преподавателем в институте и красивой женщиной. Впрочем, на английской кафедре в нашем институте некрасивых женщин не было. Я попросил её подписать написанное ею совместно с А.В. Викторовым и выпущенное в 1962 году ешё издательством "Морской транспорт" пособие по английскому языку для эксплуатационников и механизаторов. Она сначала написала "Дорогому", а потом тщательно вытерла написанное и исправила на "Уважаемому ученику и коллеге". Эта русская женщина отличалась английской чопорностью.
С осени 1972 года для подготовки к сдаче экзамена по философии я второй раз начал учиться в университете марксизма-ленинизма.В составе слушателей преобладали бойкие женщины Занятия проводились один раз в неделю в 118 школе на углу улиц Ришельевской и Еврейской. Но они меня не удовлетворяли. Что стоит запомнившееся мне обЪяснение одного из лекторов: "Эта точка стоит и одновременно движется. Это настолько ясно, что непонятно". Это напоминает высказывание, что учение Маркса верно, потому что оно всесильно. А можно и наоборот.
Весной для кафедры марксизма-ленинизма института я написал довольно объёмный философский реферат на тему о моделях и моделировании. Эта тема меня заинтересовала и особенно работы одесского философа профессора Уёмова. Написание реферата должно было предшествовать сдаче моего второго кандидатского экзамена -по философии. Я отнёс реферат на кафедру, а затем несколько раз приходил туда, чтобы узнать результат проверки и на какое число назначены экзамены. "Кто вы такой? -спросил у меня в очередной мой приход кто-то из сотрудников кафедры. Я ответил, что являюсь соискателем. "И что Вы тут ищите?" -скаламбурил он.
Третий кандидатский экзамен- по специальности я должен был сдавать непосредственно перед защитой диссертации.
Но вот наступил день, когда я начал работу над рукописью будущего учебника, предварительно подготовив большую зелёную канцелярскую папку. Такие папки с прочными устройствами для нанизывания листов экспортировались из ГДР. Писал я всегда на листах, которые уже с одной стороны были использованы, ведь всё равно это был черновик. Я, переживший войну и послевоенное недоедание и нехватку во всём, всю свою последующую жизнь очень бережно относился и до сих пор отношусь к продуктам питания, одежде, бумаге, электроэнергии, воде. Впрочем. в стране, обладающей колоссальными сырьевыми запасами с бумагой всегда была напряжёнка, что также отмечает героиня Ирины Муравьёвой в оскароносном фильме «Москва слезам не верит» в эпизоде, когда она в химчистке выдаёт заказ генералу.
Я хотел начать первый лист будущего учебника по автоматике и автоматизации и вспомнил, что в 1973 году исполняется 75 лет со дня основания Одесских Классов торгового мореплавания, потом морского техникума, с 5 марта 1944 года- мореходного училища. Я подумал, что неплохо будет, если в честь этого события мы посвятим свою будущую книгу. Ведь я многим обязан училищу. В результате на первой странице появилось: "Посвящается 75-летию основания Одесского мореходного училища".
Я уже знал, что это будет оригинальный учебник, подобного до сих пор в стране не существовало, так как не существовало и такого предмета в учебном плане. Ведь первую программу я не составлял, а создавал. Мне выпала, на мой взгляд, большая удача и большая честь. Сумею ли я написать хороший учебник зависит только от меня, потому что то, что будет писать Саша, всё равно будет мною редактироваться.
Так я размышлял, сидя в лаборантской в училище за письменным столом перед первым чистым с одной стороны стандартным листом бумаги.
Лаборантская располагалась в полуподвальном помещении учебного корпуса на Канатной Из утопленного в тротуар окна были видны только ноги прохожих. В этой комнате я провел большую часть своей творческой жизни.
С какой фразы начать Введение? Первая фраза всегда очень важна, а вариантов много. Когда я писал первый учебник с Турецким было легче: он предложил, я предложил, поговорили, покрутили предложениями и у нас получилось: "История развития человечества связана с созданием и совершенствованием орудий производства" -значительно сказано и невольно возникает желание узнать, а что же дальше?
Я сижу и размышляю, теперь я один. Начнём так: "Автоматизация в настоящее время является основой технического прогресса". Мне кажется неплохо, а дальше я пишу лист за листом. Останавливаюсь, чтобы перекурить и размять затёкшие от долгого сидения ноги. И так каждый день: 6 часов занятий, потом по Греческой улице иду пешком домой пообедать. Обед, как всегда, благодаря моей тёще, своевременно готов. После обеда я снова возвращаюсь в училище, чтобы поработать до часов десяти, ведь дома писать негде. Мы вчетвером жили в одной комнате. Когда Игорёк шёл спать, мы все набивались в маленькой, десятиметровой тёщиной комнате. А каково было ей? Я теперь понимаю, что несладко.
Работа над рукописью второго учебника всё больше меня захватывала, и я рассудил, что кандидатский экзамен по философии подождёт до сдачи рукописи в издательство, при этом я не хотел повторять печальный опыт предыдущего учебника, когда издательству пришлось, как они выразились, "пролонгировать", так было написано в их письме, срок представления рукописи, как будто -бы нельзя было применить в данном случае русское слово "продлить". Мне кажется, что русский язык действительно очень богат словами и позволяет получить тончайшие оттенки выражений. В русском языке очень мало слов, которые имели бы несколько значений, как в английском, очень чётко выражается род, число, совершенный и несовершенный вид глагола. Поэтому, очевидно, не надо засорять его словами из других языков, если нет в этом острой необходимости. Этим условием я стараюсь всегда руководствоваться.
Я уже упоминал, что что в прошлом учебном году написал и опубликовал ряд методичек и среди них была "Браковка стальных канатов". Я убедился, что даже Турецкий, начальник отдела механизации Одесскогго порта не знает, как точно браковать крановые канаты. Неточное толкование допускала и методика, приведенная в Правилах Госгортехнадзора. В том году, когда я был занят рукописью нового учебника, я всё же нашёл время и дополнительно разработал комплект задач на браковку стальных крановых канатов и канатов для лмфтов. В дальнейшем эти задачи мспользовались для индивидуальной проверки знаний и умений курсантов в этой области.
В середине апреля 1972 года меня вызвал к себе в кабинет заместитель начальника училища по учебной части Б. Н. Зубков, который сменил на этом посту Г.Ф. Шулянского. Эксплуатационно-механизаторское отделение с увеличением учебных групп было разделено на два. Эксплуатационное возглавил Шулянский, сменив Ткачука,-"дедушку", как ласково за глаза называли Степана Викторовича, а механизаторское с моей подачи- молодой преподаватель В. А. Леонов, сын бывшего начальника организационно-строевого отдела училища, генерала морской авиации. В 90-ые годы В.А Леонов стал начальником училища.
Зубков предложил мне отправиться в Москву, в Центральный методический кабинет разрабатывать новые учебные планы для механизаторской и эксплуатационной специальностей мореходных училищ. Посылали меня, поскольку я был одновременно специалистом по двум специальностям и не надо было посылать второго. Так что мой первый диплом-эксплуатационника уже во второй раз оказался полезным.
Я прилетел в Москву, остановился у дальних маминых родственников на Щербаковской улице и отправился в УУЗ, который размещался на Кожевнической улице в старом московском двухэтажном здании с деревянными элементами в конструкции. Там же находился и ЦУМК по морскому образованию. Начальником Управления тогда был А. В. Борисов, который сменил на этом посту Хаюрова, того самого Хаюрова, который в 1952 году настойчиво предлагал мне распределиться на Сахалин. Меня представили Александру Владимировичу, он доброжелательно буркнул: "Да знаю Шифа, как облупленного".
Борисов, по-видимому, запомнил меня по выступлению на педсовете училища, когда на требование повседневного применения новейших технических средств обучения, я ответил по-украински, что "цэ дило треба розжжувати" и ещё покритиковал редакцию, которая математические выкладки в нашем первом учебнике сократила "по живому". Они остались незавершёнными. Это в какой-то мере касалось и управления учебных заведений, которое ставило разрешающую визу, т.е. разрешало использование книги в качестве учебника или учебного пособия.
После аудиенции у высокого начальства, а оно действительно в министерской иерархии было таковым, меня поручили старшему методисту, большому специалисту по составлению учебных планов, теперь уже покойному Сергею Александровичу Гречухину. Бывший офицер, моряк-гидрограф, внешне он напоминал поэта Евтушенко, высокий, худощавый с таким же сухим лицом. Гречухин повёл меня на второй этаж, в комнату, где сидели методисты. Там он мне показал свободный стол, на котором стоял калькулятор величиной в большой принтер c широкой кареткой.
Я впервые увидел калькулятор, и его размеры не поразили меня, так как я не знал, что уже существуют совсем маленькие и не менее точные. Сергей Александрович дал мне огромные бланки учебных планов и пожелал успеха. Я должен был запрограммировать учебные процессы на эксплуатационной и механизаторской специальностях на ближайшие 6-7 лет, их качество и сроки обучения. Я понимал, что мне поручили ответственную работу, и я должен выполнить её как можно лучше, использовав накопленные инженерные знания и преподавательский опыт.
Гречухин поинтересовался, есть ли мне где жить в Москве? Я ответил, что практически нет. Тогда я с ним поехали в министерство высшего и среднего специального образования (МВССО СССР). Там он повёл меня в большой кабинет, где сидел чиновник, курирующий средние специальные заведения. Гречухин представил меня и стал объяснять, что мне нужно жильё на время моей командировки в Москве. А этот чиновник был не простой служащий, а секретарь партийного комитета министерства. Он написал бумажку директору гостиницы "Университетская", что на Ленинских горах, где мне предоставили двухместный номер, но об этом позже.
Составление учебного плана процедура трудоёмкая с учетом вводимых министерством своеобразных ограничений, Сначала надо заложить в будущий план предметы общеобразовательного цикла, их особенно много, если обучение велось на базе 8-ми классов. Исходя из установленного уже министерством количества учебных часов на каждый общеобразовательный предмет, необходимо было разбить их более или менее равномерно по-недельно и по семестрам с учетом ограничения числа предметов, изучаемых одновременно, и определённого количества экзаменов в каждом семестре.
Потом подобное надо было сделать с предметами общетехнического и специального циклов с учётом их взаимосвязи, последовательности обучения. Например, такую дисциплину специального цикла, как «Теплосиловое оборудование подъёмно-транспортных машин» нельзя было начинать изучать до окончания изучения предмета «Основы теплотехники и гидравлики» обще-технического цикла.
При составлении раздела плана, относящегося к предметам специального цикла я был свободен в выборе перечня дисциплин, количества часов, отводимых на их изучение, назначения экзаменов, курсовых проектов, определения предметов, завершающихся государственными экзаменами. Это была настоящая творческая работа.
Когда распределение по часам было сделано, необходимо было проверить количество часов за неделю и всего часов по каждому предмету. Короче, в итоговых колонках количество часов по вертикали и горизонтали должно быть одинаковым. Если итоговые цифры "не сходятся" то сдедовало искать ошибку. На поиск ошибки или ошибок иногда затрачивается больше времени, чем на составление самого плана.
По возвращении с Гречухиным из министерства я продолжил работу пока не зазвучал звонок, напоминающий по звучанию корабельный колокол громкого боя и возвестил о конце первого рабочего дня. Я отправился в гостиницу. Сначала я прошел пешком по широкой улице Кожевнической до станции метро "Павелецкая", что находится у Павелецкого вокзала, того самого, куда пришёл из Горок поезд с гробом Ильича. От станции метро "Павелецкая" я с пересадками добирался до стации метро "Университетская", а оттуда на троллейбусе до гостиницы. Дорога была неблизкая.
Из номера я позвонил тётке моей жены, рассказал, что приехал поработать в УУЗе. Она попросила поговорить с Витей, её сыном, он собрался уезжать в Израиль. «Он меня не слушает, может быть послушает тебя"- уже в слезах закончила она свою просьбу. Мы договорились, что заеду к ним одним из вечеров после работы, но предварительно позвоню. Эта просьба была для меня неожиданной, поскольку в то время был далёк от всего того, что было связано с выездом из страны.
Появился мой сосед по комнате, проректор какого-то периферийного института. Мы сговорились сходить в гостиничный ресторан и поужинать.
С утра я спешу, чтобы не опоздать в методкабинет. За всю свою трудовую жизнь я ни разу не опоздал на работу, потому что ходил пешком. А здесь транспорт и не один, но не хочется оказаться недисциплинированным. На улицах Москвы настоящая весна, ласково светит солнце, на деревьях набухшие почки. Народ торопится, все напряжены, вдруг человеческий поток внезапно замирают на переходе перед светофором и также внезапно бросается вперёд, как только появится разрешающий сигнал.Мне так приятно, что я этим весенним солнечным утром в общем потоке людей и не где-нибудь, а в самой Москве. Она мне кажется улыбающейся.
В комнате, где я работаю, на следующий день меня уже встречают как своего. Доброжелательность всегда приятна. Я работаю с бланками размером в развёрнутый газетный лист и краем уха слышу телефонные звонки, деловые и бытовые разговоры, реплики сотрудников : "У Борисова завтра день рождения, надо скинуться по рублю на цветы"..."Вчера по телевизору показывали какой-то фильм одесской киностудии, так я и телевизор не стала включать, нет у Одесской киностудии хороших фильмов"..
Я набросал перечни изучаемых предметов. Проектов учебных планов по двум специальностям надо делать много: на базе 8 и 10 классов, с военно-морской подготовкой и без неё, так как ещё неизвестно, какие проекты будут рассмотрены и утверждены в мини-стерстве. Наступило время обеда и мой приятель Лещинский приглашает к "парижанкам". Так называют близлежащую столовую обувной фабрики имени "Парижской коммуны".
Столовая большая и кормят там прилично. После обеда у нас ещё остаётся немного времени, чтобы погулять и побеседовать, как говорят в Одессе, «за жизнь» .
Наконец, через четыре дня все проекты планов были составлены, и я c Гречухиным отправились в министерство высшего и специального среднего образования, к тому самому чиновнику, который дал мне записку в гостиницу. Он внимательно просмотрел проекты планов и выразил несогласие с порядком начала изучения двух предметов. Я стал возражать и доказывать. Он поднял длинный указательный палец правой руки, как копьё, вверх и сурово сообщил: "Нас там не поймут!", подразумевая более высокое начальство. Я понимал абсурдность его замечаний, ведь он недипломированный специалист в механизаторских и эксплуатационных дисциплинах. Но чиновник, повидимому отставной военный наверное высокого ранга, хотел продемонстрировать, что он не даром сидит на своём стуле и, не опуская пальца, не уступал моим доводам.
Вдруг я почувствовал, что Гречухин под столом надавил мне ботинком на ступню. Я посмотрел на него, он подавал знаки, чтобы я согласился с замечаниями. Он, надо полагать, уже имел опыт общения с этим человеком. Но что делать мне со своей принципиальностью? Почти гамлетовский вопрос. Я подумал, что потом у некоторых преподавателей возникает вопрос, какой идиот составлял подобный учебный план, и я должен буду оправдаваться, что хотел как лучше, но сделать это не дают.
На следующий день я перерабатывал планы в соответствии с полученными в МВСО указаниями, когда вдруг в просвете двери комнаты неожиданно появилась моя коллега Нина Лущан. Её, как председателя вновь организованных в училищах предметных комиссий по экономике в свете последнего постановления Цека партии об усилении изучения экономической науки тоже вызвали в Москву. А вслед за Ниной в методкабинете появился и Шулянский.
Мы с Шулянским решаем отметить встречу в ресторане, но в этот вечер нам это не удаётся. В клубе министерства проводит политзанятие, то есть там в порядке партийного поручения прочтёт доклад один из престарелых заместителей министра морского флота Колесниченко. Неудобно, если на докладе будет присутствовать мало людей, и в УУЗе, чтобы хорошо выглядеть, для увеличения массовости в зале решили пригласить троих приехавших одесситов. Но всё равно большой зал был наполовину пуст. Доклад Колесниченко читал медленно и нудно, но чего не вытерпишь, если партия говорит: «надо».
На следующий день после работы мы с Шулянским подхватили Гречухина и отправились посидеть в ресторанчик неподалёку от Кожевнической улицы, где размещался УУЗ и ЦУМК. Министерства морского флота
В эти московские дни я с Григорием Фотиевичем встречался каждый раз после работы, мы каждый раз пытались попасть на выступление ленинградского мюзик-хола, который гастролировал в то время в концертном зале гостиницы "Россия". Но билеты можно было купить только у спекулянтов по такой отпугивающей цене, что мы предпочитали вместо спектакля посидеть в ресторане. После ужина Шулянский отправлялся на электричке на станцию "Апрелевский завод", который выпускал грампластинки, там, кажется, жила его сестра. А я или сразу возвращался к себе в гостиницу, или шел в гости.
В один из вечеров я беседовал с Витей, двоюродным братом жены. Он мотивировал свой отъезд в Израиль тем, что не может себя реализовать здесь, как режиссёр. Я, нашпигованный цитатамим, привёл ему в ответ ленинскую фразу о том, что не может художник жить в обществе и быть свободным от него. Я понимал, что для него не настолько авторитетен, чтобы убедить в нецелесообразности, на мой взгляд отъезда в Израиль.
-Я не хочу ставить фильмы про пограничника с собачкой, -так отвечал Витя наседавшим на него. Я же напирал на то, что в любой стране кинорежиссёр не может быть независим, потому что для свершения своих творческих замыслов нужны деньги и немалые. Витя потом сказал, что из всех его убеждавших я говорил наиболее убедительно.
В Москву из Ленинграда была вызвана родная тётя Вити. Она тоже беседовала с ним. Потом мы все поехали к первой жене отца Вити - Лизе, бывшей артистке, а теперь маленькой старушке, очень приветливо встретившей Витю. Она не проявила ко мне особого интереса, слушая Витю, который взахлёб рассказывал ей о присуждении в Голливуде очередных " Оскаров" тогда неизвестным мне режиссёрам, киноартистам и киноактрисам.
---А вы кто будете по специальности? - вдруг обратилась ко мне, будто вспыхнула, Лиза.
---Я инженер, преподаватель -ответил я ей, и она полностью отключилась от общения со мной.
Не могу сказать, что это меня задело, но я подумал, что такая, как она, наверное, не сможет отличить винта от шурупа, а я при этом ещё что-то различаю и в литературе, и в искусстве. Нельзя, на мой взгляд, гордится знанием литературы, если ты писатель или вести сугубо профессиональный разговор в присутствии менее эрудированных в этой области. Это, по моему мнению, не свидетельствует о высокой степени воспитанности.
Витя остался у Лизы, а я с тёткой жены распрощались с ними. Мы проходили мимо какой-то городской столовой. "Может быть, ты покормишь тётку?"- с усмешкой обратилась она ко мне. "Это при наличии предприятий общественного питания не составит мне труда" - в тон ответил я. Мы зашли в какую-то столовую, но вечером, кроме варёной вермишели, в этой грязной московской общепитовке самообслуживания, начиненной неимоверными по своей природе запахами, ничего другого не оказалось.
Однако, когда Гречухин для согласования проектов учебных планов поехал со мной и Шулянским в министерство морского флота, и мы по дороге решили пообедать, то по предложению Сергея Александровича зашли в зал так называемых комплексных обедов
при гостинице "Москва". Было приятно за невысокую плату есть приличную еду за столом, покрытым чистой белой скатертью в чистом помещении без противных кухонных запахов.
Когда мы появились в Главном управлении портов министерства, то Шулянский был удивлён, что меня там знают. Я наблюдал, что из-за небольшого роста у некоторых руководящих высоких мужчин почему-то появляется желание обнять меня за плечи. Вот и здесь рука главного инженера управления уже через несколько минут согласования проектов учебных планов лежала у меня на плечах. Особых возражений по проектам он не высказал и подписал согласование.
В моём гостиничном номере почти каждые два дня менялись постояльцы: то ректор какого-то провинциального института, то проректор университета, то доцент, то профессор. Когда я возвратился, то застал нового постояльца-доцента электротехнического института в городе Ульяновске примерно моих лет. Было уже поздно, мы лежали в кроватях, спать чего-то не хотелось, и мы беседовали о том, о сём.
"Понимаете -сказал он мне- в тот день, когда я прочту лекцию, то уже ничем заниматься не могу". Я дипломатично промолчал, подумав, что каково должно быть удивление моего
собеседника, если бы он узнал, сколько лекций в один день когда-то прочитывал я, и что и
теперь я каждый день читаю, как минимум, три двухчасовые лекции, а ещё по вечерам либо дополнительно читаю на вечернем отделении училища или пишу учебник.
На следующий день- 22 апреля 1972 года, суббота, был третий по счету всесоюзный ленинский субботник. Первый провели в честь столетней годовщины со дня его рождения. День был по-весеннему тёплый, солнечный. Я не посчитал себя обязанным являться на субботник на Кожевническую, и поэтому отправился в новый цирк на Ленинских горах. К цирку я всегда был не равнодушен из-за яркой праздничности выступлений, красивой музыки и лёгкости восприятия виденного на арене.
Я люблю Чехова. Мне помнилось, что герои "Дамы с собачкой" встречались в Славянском базаре. Мне захотелось там побывать и я высказал, шутя, такое желание. Шулянский не возражал иГречухин повёл нас туда мимо эдания ГУМа по относительно узкой улице. В полутёмном прохладном зале нам предложили оригинальные блюда: похлёбку по-русски, свиной бок, квас с хреном и, конечно, охлаждённую водку. Всё было необычно и очень вкусно.
Как-то в Одессу пришло польское учебное парусное судно "Дар Поможа". Сначала наше училище принимало командный состав судна в мрачной столовой экипажа, а потом нас принимали на судне. Мы осмотрели парусник, а затем па палубе был дан обед. Мне запомнился национальный польский суп-с коровьей требухой. За столом со мной рядом сидел судовой механик. Он почему-то подарил мне чеканку с изображением "Дар Поможа".
В один из дней после окончания работы в методкабинете меня к себе домой пригласил Лещинский. Он жил по Садовому кольцу, по улице Чайковского на последнем этаже пятиэтажного дома с лифтом. Из его окна было видно здание американского посольства. Его самостоятельная квартира оказалась просторной и красиво обставленной. Много места занимали книги. Сергей Григорьевич, по специальности был преподавателем русской литературы, естественно, что он очень любил и собирал книги. Лещинский и потом , когда я приезжал в Москву, всегда тепло принимал меня у себя дома, по-видимому я был ему по душе, хотя у нас была большая разница в возрасте.
Прошло уже много десятилетий, а я всё ещё с удовольствием вспоминаю подробности этой первой московсой командировки весной 1972 года.
В Одессу я возвратился полный впечатлений от жизни в столице, но дальше следовали будни: ежедневные занятия, политзанятия, собрания, заседания и непрерывная работа над рукописью учебника. Я писал с большим удовольствием потому, что чувствовал творческую свободу. Закончился учебный год на стационаре, потом на вечернем отделении, у заочников. Начались мои лекции на курсах повышения квалификации работников портов. Снова очередные государственные экзамены в Ильичевском филиале с поездками в Ильичёвск, который строился и хорошел от года к году.
Для меня оказалось неожиданностью, что Саша уходит в заграничную плавательную практику с курсантами-судомеханиками. Это ему сделал начальник училища Ф.С.Бойцов, но он мне ничего не говорил, когда "втихаря" оформлял визу. Я подразумевал, что наша дружба накладывает на каждого из нас определённые обязательства. Он, по моему представлению, не должен был это событие скрывать от меня. За три десятилетия нашей дружбы это был его первый и последний, на мой взгляд, неблаговидный поступок по отношению ко мне. Я ему высказал своё недовольство, и он даже не оправдавался. Такая заграничная командировка позволяла ему не только повидать свет, но и улучшить материальное положение. Перед его отплытием я передал Саше нарисованные мною эскизы всех рисунков для изготовления иллюстраций к будущему учебнику, Саша выполнил их, как всё, что он делал, очень качественно, несмотря на частые штормы и вызванную ими качку судна.
Мне пришлось вместо Саши поехать в командировку для проверки практики курсантов в Николаев и Херсон. В Николаеве я не был с тех пор, когда, будучи ещё курсантом, проходил там стивидорную практику в порту. Город за эти годы, на мой беглый взгляд, мало в чём изменился.
Я проверил прохождение курсантами практики, побывал в порту и общежитии, а затем, не задерживаясь, отправился автобусом в Херсон. В автобусе я от усталости заснул и в это время, по-видимому, у меня из кармана выскользнул кошелёк. Я бы оказался в чужом городе совсем без денег, если бы случайно заранее не отложил деньги на обратный путь.
Херсон для меня приятнее Николаева. Я вспомнил, как мы с Эриком Шмиловичем, заменившим с моей подачи меня на должности начальника общепортового гаража автопогрузчиков Одесского порта, были здесь на общеминистерской конференции по этим перегрузочным машинам. Это было в 1967 году, и мы тогда вместе жили в гостинице "Моряк". На конференции я встретил маминого друга, который работал в Ленморниипроекте и отлично рисовал маслом. Три или четыре свои картины он подарил маме, две из которых она переподарила мне. Я уже высказывался, что люблю реалистическую живопись, поэтому с удовольствием останавливал на них взгляд.
Эрик тогда возвратился в Одессу вечером, а я должен был уехать на следующее утро. Случилось так, что я не захватил в Херсон лишнюю пару носков. Вечером я постирал те, что были на ногах, а к утру они не высохли. Надо было купить новые, но пока я шёл в нарядном костюме от гостиницы по центральному проспекту Херсона - проспекту Ушакова до универмага без носков мне казалось, что все прохожие смотрели на меня с нескрываемым удивлением. Наконец то я дошагал до универмага, купил пару носков, надел их в какой-то подворотне и почувствовал себя в своей тарелке, "белым человеком". Но, может быть, мне казалось, что все прохожие обращали внимание на мои голые ноги.
В летние месяцы я снова замещал начальника отделения и завершил учебник. В конце лета, когда рукопись была написана, мне снова представилась возможность отдохнуть в межрейсовой базе моряков. Первый корпус уже перестроили на двухместные палаты с душем и туалетом в каждой. В сопалатники на втором этаже мне попался какой-то моряк, который на судне заведовал снабжением. Он мне рассказывал всякие истории и интересовался у меня, почему все евреи такие больные: вот у них во дворе ни одного здорового не найдёшь.
Закончилось лето, снова начался учебный год и, кроме обычных нагрузок мне надо было написать две учебные программы по предметам "Теплосиловое оборудование" и "Техническая эксплуатация" подъёмно-транспортных машин в соответствии с уже утверждённым новым учебным планом специальности. С плавательной практики возвратился Саша и привёз иллюстрации. Можно было завершать оформление рукописи и отправлять её в Москву. Издательство почему-то попросило срочно её доставить. Пришлось мне лететь на один день в Москву. В издательстве меня попросили отвезти рукопись другого автора в Одессу.
Наступил новый 1973 год, но перед этим Одесса осталась без света, тепла и воды в из-за сильного дождя, который резко сменился морозом. В результате наступило мощное обледение электрических проводов и ветвей деревьев. Была нарушена линия электропередачи, питающей Беляевскую водозаборную станцию на Днестре. Миллионный город остался без воды, электричества и тепла. Приходилось собирать снег и растапливать его в воду. Это продолжалось несколько дней, но каково было всеобщее блаженство, когда снова стало тепло в домах, засветились лампочки и из водопроводных кранов засеребрились струи воды.
Сынок подрос. Попасть в в детясли в городе было не так просто. Мореходное училище своих детских учреждений не имело, поэтому по части детских яслей и садов было приписано к порту, а по части пионерских лагерей- к судоремонтному заводу. Я взял соответствующее отношение в училище и пошел в порт. Председателем профсоюзного комитета порта был Август Кузнецов, мы с ним вместе учились в 43 школе в параллельных классах, а потом в мореходном училище, я на экспдуатационной, а он на судомеханической специальности. Я сначала обратился к его секретарше. Она заявила, что детяслями они обеспечивают в первую очередь матерей, а не отцов. Но Кузнецов сказал, что Жовтневый райисполком должен порту одно место и я могу его получить. Вот и оказался сначала Игорёк в городских яслях на Ришельевской, недалеко от работы жены.
Ясли размещались на первом этаже стандартного нового жилого дома-пятиэтажки. На доме висела мемориальная доска в честь генерала-полковника Потапова.
Было больно наблюдать, как после завтрака дети оставались за своими детскими столиками и им раздавали по игрушке. Они смдели с игрушками, а потом, как по команде, обменивались между собой ими. Каждый ребёнок вертел игрушку. В комнатете было непривычно тихо, и эта тишина и сосредоточенное вращение игрушек в руках детей были удручающими.
Через год Кузнецова за какие-то махинации посадили. Мне по-человечески было жалко его. Я познакомился с новым председателем профкома, он оказался заочником эксплуатационного отделения. При его прямом содействии сына определили в портовый ясли-детсад, что находился в напротив начала Сабанеева моста, у дома № 8, в котором мы жили до войны. В этом привилегированном заведении воспитательница по недосмотру прищемила Игорю фалангу пальца, когда он вставил его в зазор между дверью и дверной рамой. Пришлось везти его в детскую больницу на Слободку. Кончик пальца так и остался деформированным..
Дочка старательно училась в школе, но часто температурила и болела. Врачи определили у неё ревмокардит. Занятия по музыке были заброшены. При окончании 8-го класса её даже освободили от сдачи выпускных экзаменов. .
В начале лета в Одессу из Херсона приехал мой товарищ по мореходке Володя Малинкин. Он на несколько дней остановился у нас и пригласил приехать отдохнуть у него на даче. Я говорил ему, что очень хотел бы хоть несколько дней провести в полном одиночестве. Сказывалась напряженная работа не только в училище, но и интенсивная работа над учебником. Теперь была необходима доработка рукописи по в общем-то положительным рецензиям. .
"Кометой" на подводных крыльях за несколько часов я добрался в Херсон. Володя с женой и двумя дочками жили в самостоятельной двухкомнатной квартире в новом доме недалеко от порта. Дочки в это время были в пионерлагере. Вечером мы посидели за столом, поужинали, а утром мы с тёзкой сели на небольшой катерок, который, тяжело дыша, более или менее регулярно ходил вверх-вниз по реке Кошевой, по притоку Днепра. Мы шли вверх по реке, берега были необычайно живописны. Судёнышко по ходу движения останавливалось то у левого, то у правого берега. Минут через 20 мы прибыли на место. Это был дачный кооператив и по приветствиям, которые раздавались в адрес Малинкина пока мы продвигались к его домику, я почувствовал, что он пользуется в кооперативе большим уважением.
Дом Малинкиных был добротным, у самой реки, с деревянным мостком для купания. Володя быстренько всё мне объяснил, что к чему, и уехал. Я остался один на берегу в тишине, о которой говорят, что она аж в ушах звенит. Светило солнышко, видны были блики на глади реки. Время от времени мимо проплывал все тот же катеришко. Идеальные условия для "размагничивания". Есть такое понятие у моряков, связанное с намагничиванием корпуса судна при плавании. Такое намагниченное судно ставят "на бочки" на рейде, обвязывают корпус проводами и создают в течение некоторого времени противоположное по знаку электромагнитное поле.
Единственным недостатком этой дачной идиллии был туалет во дворе типа сортира, в котором прочно поселились комары. Я жил в тишине, размышлял, готовил себе еду, наслаждался купаниями, сидел на веранде, читал дотоле неизвестного мне Шницлера. Тематикой своих рассказов и повестей он напоминал мне Стефана Цвейга.
Я попытаося написать рассказ-шутку "Телефонный звонок" в стиле О.Генри. У него в рассказах всегда неожиданный конец. Дома я его не написал бы, потому, что всегда чувствовал себя обязанным что-то делать по делу. Оказавшись один на малинковской даче, я почувствовал себя освобождённым от ежедневной обязанности что-то читать по специальности или писать
Как-то вечером, когда солнце ещё не скрылось на противоположном берегу реки, задрапированном свисающими в воду кронами деревьев, вдруг на даче появился Володя с тремя приятелями и с большим судком только что наловленной речной рыбы. Они споро разделали рыбины, очистив их от всего непотребного, потом тщательно мыли их в реке и свалили всё в котёл. Котёл подвесили на одной жерди, которая опиралась своими концами на две вертикальные, предварительно закопанные в землю, с рогатками. Разожгли костёр и стали ждать, когда сварится и будет готова так называемая "тройная уха". Уха должна быть настолько густой, что в ней стоит вилка. Уха получилась, на мой взгляд, отличная-сплошные куски крупной рыбы без жидкости, но и без соли. Хорошо было бы к ней холодной водочки, но её тоже не было.
Через несколько дней я почувствовал себя полностью "размагниченным" и стал собираться домой. Катером добрался до города, походил по магазинам, чтобы купить кое-какие подарки моим домочадцам. Игорьку я купил детский трёхколёсный велосипед. Я поблагодарил Володю за устроенный мне отдых
У Малинкина выросли две дочки, он занимался с ними, когда они учились в школе, потом готовил их в институт, и сам заодно с ними поступил в институт. В сравнительно молодые годы он перенёс инфаркт, но поправился настолько, что стал одним из руководителей днепровской судоходной кампании судов типа "река-море" с выходом на заграницу.
Последний раз мы с ним встретился летом 91 года, когда я в очередной раз замещал начальника отделения. Он появился у меня в кабинете всего на несколько минут, жизнерадостный, довольный своими успехами. Он оставил мне кучу календариков с видами речных судов и убежал по делам.
Возвращение из Херсона домой на "Комете" было довольно утомительным. Когда плывёшь на обычном судне, то можно прогуляться по палубе, подойти к борту и посмотреть на берег, если его видно. На судне на подводных крыльях все время приходится находиться в салоне и если пройдешь на маленький пятачок кормы, то там нечем дышать, настолько воздух насыщен выхлопными газами «Кометы».