Цикл Чтобы взгрустнулось
Сначала была боль…
Сначала была боль… Боль, от которой деться было некуда, от которой хотелось сжаться в маленький комок и лежать в позе эмбриона и тихонько поскуливать… Боль, затмевающая разум, идущая изнутри и снаружи… В первый раз он испытал такую же острую боль 27 лет назад, когда появился на свет, но тогда он ее не мог осознать и вскоре совсем о ней позабыл. Теперь же у него была только боль… Через некоторое время на него снизошло осознание боли, и он, отхаркивая кровью, щурясь от яркого света, посмотрел на окружающий его мир, большего сделать он пока не мог…“Вокруг все такое белое и яркое. Почему? Деревья… Черные деревья… Я в лесу, в зимнем лесу… Как я сюда попал?” Он попробовал пошевелиться, но боль снова опрокинула его в забытье, только теперь ненадолго…”Холодно!” Маленькие острые кристаллики снега впились в его щеку, такие маленькие и такие холодные. Он помнил, что сейчас он лежит один в лесу, зимой, но он не помнил, как оказался здесь, почему он один, почему зимой, кто он и где все, кто эти все он тоже не помнил… Привстал на четвереньки, пополз назад. Было очень больно, зачем он полз, он не знал, просто полз, почему назад он тоже не знал… Спустя несколько мучительных метров он наткнулся на чуть припорошенный снегом труп, теперь он понял, почему он один: ”Сашка-второй-пилот мертв“. Почему “второй пилот” он не знал, не помнил, однако, он был своим, а еще были чужие”. “Кто они – чужие? Какие? Может быть, это именно они убили “Сашку-второго-пилота”, а меня не добили?..” – с такими мыслями он вновь потерял сознание…
Была ночь. Она отличалась ото дня лишь цветом неба и была почти такой же светлой, только ночью было холоднее… Боль чуть поутихла, но было холодно не только голове, рукам и ногам, а и всему телу даже внутри… Он пополз, обо что-то порезал обожженную руку, он только теперь заметил, что руки у него обожжены… Прилег на бок и стал рассматривать свои кисти; В холодном лунном свете они выглядели устрашающе: почти черные, обгоревшие, с них свисают клочки кожи, с ладоней она вообще слезла, кровоточащее мясо вместо длинных, гибких пальцев пианиста. Он не помнил, был ли когда-нибудь пианистом, он плохо представлял себе, что это значит, но он знал, что пальцы у него, как у пианиста-профессионала… Он вспомнил, как его руки превратились в то, чем они были сейчас… “Кабина очень тесная, заполнена гарью и дымом; передняя панель с приборами в огне; он тянет на себя обоими руками какую-то рукоятку, а она горит; горят и его руки, но он терпит, ведь от этой рукоятки зависит его жизнь и жизнь Сашки-второго-пилота”… Пополз дальше и вскоре ударился обо что-то рукой; это что-то тускло блестело в ярком свете полной луны, оно было холодным и гладким на ощупь… “Крыло. Крыло моего самолета”. При слове “моего” он вспомнил то, как он любил “свой самолет”, как чистил его, полировал эти самые крылья и не давал даже Сашке-второму-пилоту управлять им. Это был “Его Самолет”…Теперь он лежал, уткнувшись носом в снег, чуть приподняв хвост, сложил он свои гордые острые крылья на землю; закопченный, всюду продырявленный, разбитый и, несомненно, мертвый, но даже таким он был Его Самолетом… Он снова вспомнил, воспоминания нахлынули на него и оглушили своей реальностью. Последний бой: “Неравный бой с чужими самолетами в нашем небе. Нас сбили под самый конец; я спас тебя, но погиб сам и не смог спасти Сашку-второго-пилота, больше никогда мне не взлететь”…
“Холодно и больно – больно и холодно – это конец, ” – он откуда-то знал, что если тебе больно и холодно, не хочется есть, то наступает смерть. Он не хотел умирать, он хотел выжить, хотел еще раз увидеть синеву неба, увидеть своих… В последнее слово он вкладывал очень много смысла, свои были больше, чем просто своими, свои бывают разными и они разные, но они – свои… И он снова полз… Терял сознание, полз, превознемогая боль, полз к своим… На исходе второго дня он захотел есть; в верхнем кармане он нашел недоеденную, почти целую, плитку шоколада, в кобуре на поясе он обнаружил пистолет. Свой Пистолет, который он всегда чистил и смазывал сам… Привычным отработанным до автоматизма движением он вытащил обойму, пересчитал патроны: семь, как всегда полная; вставил обратно и передернул затвор; теперь один – в стволе, шесть – в обойме… За время, пока он полз, он успел многое вспомнить и обо многом подумать. Когда он увидел пистолет, он твердо решил: “Шесть – чужим, последний – мне… Живым им сдаваться нельзя”.
Холодно было только когда он просыпался на снегу: теплая летная куртка спасала его от обморожения. Руки постепенно заживали, надо было только не раздирать их об колючий и острый снежный наст. Есть хотелось, но не очень сильно; очень сильно хотелось доползти до своих…
В середине четвертого дня он выполз к дороге, а значит и к людям, но он помнил, что далеко не все люди свои, есть и чужие… Он стал осторожнее и пополз медленнее, чем обычно. Достал пистолет и снял его с предохранителя. Теперь он готов к бою с чужими и ко встрече со своими… Он полз чуть в стороне от дороги по канаве по белоснежному насту в темной летной куртке. Он был заметен, словно заяц, не успевший вовремя сменить цвет меха…
Сначала он услышал рокот сильного мотора. Радостно екнуло его сердце – свои, но тут же он крепче сжал в почти зажившей ладони вороненую сталь, несущую только смерть. Черный, крытый брезентом грузовик показался из-за поворота дороги… Из него доносились звуки губной гармошки, грузовик был чужим и в нем ехали чужие… Правую руку вперед, тщательно прицелился в правую сторону кабины – там водитель… Выстрел. “Мазанул на добрых полметра влево, но пуля попала в кабину и звуки гармоники смолкли”. Второй и третий попали в цель: грузовик снизил скорость и стал забирать влево. Он врезался в дерево и мощный мотор затих. Из крытой части его посыпались чужие, ощериваясь дулами автоматов и беспорядочно стреляя в никуда. Еще три выстрела по беззащитным, но неизмеримо ненавистным, чужим. “Кажись, еще двоих завалил”. Чужих было больше, у них были автоматы, они засекли, откуда по ним ведется огонь, и залегли, а у него всего один патрон… Один из них не выдержал непродолжительного затишья и приподнял голову. “Один выстрел – один труп, ” – так говорил инструктор по стрельбе, так было и теперь…Он знал, что это его последний выстрел…“Убил! Еще одного. А сколько их еще осталось, сколько их, чужих и ненавистных, еще находится на этом свете?! А я должен сейчас умереть”… Он никогда не хотел так жить, как в тот момент, когда почувствовал смерть врага, чужого… Они залегли надолго и теперь, наверное, целятся из своих черных автоматов в него неподвижно лежащего в темной куртке на таком белом и холодном снегу… “Никогда не сдаваться им в плен живым,” – такими были слова тех, кому он верил, своих. Собрав всю свою волю и скудные силы в кулак, он поднялся в полный рост. Ему стоило огромных трудов удержать равновесие и не упасть до того, как его грудь навылет прошили пули, выпущенные одной длинной очередью чужими… “Все, теперь – конец, ” – были его, как он полагал, последние мысли…
Сначала была боль, к которой он уже привык. Поначалу было очень больно. Потом, когда боль отступила, он понял, что сначала всегда бывает очень больно. Он не хотел открывать глаза, но через некоторое время любопытство взяло свое, и он приподнял веки. Он увидел лишь голубое, такое чистое и прозрачное небо. На нем не было ни облачка, и он заплакал… Слезы катились у него по щекам и капали со скул на жесткую корку снежного наста потому, что он был счастлив возвращению в мир живых. После воскрешения он не мог полностью восстановить обстоятельства своей гибели и этот побочный эффект воскрешения ужасно раздражал его. Он пробудился на месте своей гибели, наверное, уже во второй раз, он не помнил своего прошлого, однако, у него было будущее и ради него он начал разминать в лежачем положении ноги и руки… На нем была темная куртка порванная на груди и на спине, дыр на спине он не видел, зато чувствовал, как ледяные и острые кристаллики снега колют кожу. Он попробовал приподняться, но непроглядная тьма застлала его глаза и очень сильно заболела грудь, нет, он не потерял сознания, просто он был еще слишком слаб. Пока, лежа на снегу и восстанавливая физические силы, он обдумывал свои дальнейшие действия. Он вспоминал свою предыдущую жизнь, но чтобы что-то вспомнить, надо было посмотреть или прикоснуться к тем вещам, которые были с ним тогда, и, хранили его воспоминания… Он собрался с силами, пролежав довольно долго, наконец, открыл полностью глаза и приподнялся на локтях. Первый знакомый предмет, который попался ему на глаза, был пистолет из черной вороненой стали, он очень сильно выделялся на белом снегу, поэтому и сразу же был замечен. Доползти до пистолета было не легко, но он справился, и воспоминания хлынули на него неиссякаемым потоком, ведь оружие путешествовало с ним довольно долго и даже принимало непосредственное участие в его последнем сражении. Приподнялся на четвереньки и пополз вдоль только что обнаруженной дороги… Вскоре он заметил на обочине пять грубо и наскоро сколоченных крестов. Холмики были совсем маленькими, видно чужим было лень закопать поглубже своих покойников в мерзлую, чужую для них землю… Он пополз дальше к своим. Полз, терял сознание, снова полз и снова терял сознание от нечеловеческой нагрузки на ослабевший организм…
Потом он все-таки приполз через несколько дней в деревню, не занятую чужими, хотя, как он узнал впоследствии, они были повсюду в том квадрате, случай с грузовиком встревожил их и они подозревали, что это мирное население сопротивляется их нашествию. Свои укрыли его, дали отлежаться, восстановить силы, поесть. На их вопросы относительно своего прошлого он отвечал им уклончиво, не хотел, чтобы его приняли за сумасшедшего только за то, что он воскресал.
Через линию фронта он перешел живым после двух недель отъедания и безделья в теплом темном чулане. Тем, кто его приютил, на прощанье он сказал лишь: “Спасибо”. На большее они и не рассчитывали, ведь солдатик-то и их шел защищать от чужих.
Свои встретили его как шпиона… Суд военного времени не разбирается в отдельных делах, а тем более он не вникает в них, ибо если вникнуть в каждую ситуацию, происходящую на войне, то найдутся аргументы чтобы оправдать и предателя. Его допрашивали в наполненной табачным дымом палатке. Они задавали разные вопросы, порой просто не относящиеся к делу, для них это была работа по слому его упрямого нежелания рассказывать о финале истории с грузовиком. Как оказалось он не помнит ни своего имени, ни номера части, в которой он служил, он не помнил ничего, а такого, по их мнению, быть просто не могло. Им было все ясно, типичная ситуация: либо он – шпион-перебежчик, либо – чужой шпион экстра класса. И того и другого нужно было немедленно расстрелять. Он пробыл в живых у своих не больше двух суток; его расстреляли на рассвете, потом яму чуть присыпали мерзлой землей, а весело падавший снежок припорошил могилу, сделав ее похожей на тысячи зимних могил как своих, так и чужих. Расстреливали сегодня всего двоих: “Безымянного” и молодого парнишку – плененного чужого… “Безымянный” успел перекинуться с ним парой фраз перед тем, как грянул залп из карабинов…Ему очень хотелось удержать в голове одну единственную мысль, пронести ее через всепоглощающую тьму боли. Он, сказав лишь несколько слов чужому, понял, что чужих нет и никогда не было, есть только свои, все люди свои, но есть те, кто этого просто не понимает и делит людей на своих и чужих. Раньше и он относился к тем, кто делит, но теперь, оказавшись рядом с чужим в одинаковом с ним положении, он понял, что этот парнишка такой же, как и он, только он умрет навсегда, ведь он не умеет воскресать. Он спросил его: “За что?” Тот ответил коротко, но в этих словах был скрыт огромный смысл для него и волнение, естественное для каждого человека перед смертью: “За дело”. Напоследок Безымянный сказал ему: “Нет будущего у тех, кто убивает чужих, не щадя своих. Хотя ни тех, ни других не существует”… У бывшего чужого солдата загорелись глаза, он кивнул, и тут грянул залп…
На этот раз к боли добавилось удушье, холод и адская боль в голове. Его голова просто разрывалась от боли, но он был снова жив. Теперь это уже не так радовало его, он принял боль, как само себя разумеющее. Он начал подбирать руки под себя и медленно, без лишних движений, расталкивать мерзлые комки земли вокруг себя… Спустя несколько часов он, наконец, вдохнул свежий ледяной воздух и потерял сознание.
Уже в который раз он пришел в себя лежа на снегу. “Надо перебраться туда, где всегда лето,” – проскользнула мысль в его мозгу, в тот момент он ее не принял всерьез, но через некоторое время она обязательно всплывет снова и заставит его призадуматься над собой, однако в тот момент его тревожили более насущные вопросы: “Куда податься теперь, когда нет ни своих, ни чужих? Зачем я воскресаю, для чего или почему?”
Отлежался, встал и пошел в порванной начисто, когда-то бывшей теплой, куртке и летных штанах с подстегом… Он всегда извлекал уроки из своих ошибок, даже теперь, когда тех ошибок он не помнил, он помнил то, чему они его научили. Хотя людей вокруг он не замечал, он чувствовал их присутствие, поэтому шел медленнее, чем мог, и постоянно пригибался. Последнее воскрешение он перенес значительно легче, чем первое и второе; силы прибывали быстрее, чем тогда, у него появилось какое-то новое чувство, понять и разобраться в нем он еще не успел, он просто чувствовал людей, предметы, время и энергию…
Энергия была повсюду, можно было просто протянуть руку, и она начинала, пульсируя, медленно, сначала тонкими ниточками, как впоследствии он узнал, потом они утолщались до невероятных размеров, вливаться в него, при этом он чувствовал прилив сил как физических, так и духовных. Когда он пил энергию, ему начинало казаться, что он сильнее всех и нет такого существа, которое могло бы сравниться с ним или хотя бы приблизиться по своим возможностям к нему. Энергия стала впоследствии сильнейшим наркотиком для него, но сейчас он только начинал ее принимать, еще не осознавая, что он делает…
Пока он шел от линии фронта, он учился владеть теми элементарными приемами, пользоваться которыми ему давала возможность энергия. Через несколько недель, когда он был в глубоком тылу “своих”, он заметил, что начало изменяться его тело: оно стало тверже на ощупь, кожа стала жестче и прочнее. Внутренние органы уже давно не напоминали ему о своем присутствии в организме, все то, что ему удавалось съесть, переваривалось без остатка, его желудок теперь переваривал даже кости… “Наверное, тело приспосабливается к возможностям мозга, ” – больше мыслей по этому поводу у него не было. Он не собирался задумываться над такой чепухой, ведь теперь ему нужно было снова на передовую, чтобы раздобыть документы, ему уже порядком надоело бегать от патрулей и скрываться по чердакам и подвалам. Он хотел найти одинокого солдата с хорошими документами, дождаться, когда того убьют, спрятать тело или сжечь его взглядом, он не знал точно, способен он на такое или нет, но в минуты опьянения энергией, он не задумывался над деталями. Потом он изуродует свое лицо, чтобы опознать его уже никто не смог, ранит себя, скорее всего, тяжело, но не смертельно, попадет в госпиталь. Там, наверное, врачи удивятся его быстрому выздоровлению, но он не хочет тратить уйму времени, просто валяясь на больничной койке.
Всего два дня ушло у него на сборы и составления плана, в принципе, плана, как такового не существовало и в помине, он остановился на первоначальном варианте: найти, дождаться, уничтожить тело, переодеться и забрать документы, ранить себя, желательно, тяжело, попасть в госпиталь и оттуда выйти совсем другим человеком, потом залечь на дно, выждать несколько лет, убедиться, что о выбранном им человеке никто не вспоминает, и начать публичную карьеру политика-гуманиста.
Он долго отирался по передовым, несколько раз был на переднем крае, однажды его ранили, до этого он был только убитым, а теперь он на своей шкуре прочувствовал, каково быть подстреленным не до конца. Он бежал вместе с ротой, в которой служил “ничем непримечательный солдат”, чужой снайпер работал в развалинах. В целом атака была сорвана именно из-за этого снайпера. У него была скорострельная, полуавтоматическая винтовка с оптикой и глушителем, которой он весьма разумно пользовался. Около трети личного состава наступавшей роты было на его счету, он же и прострелил левую руку Безымянному. Резкая, жгучая боль пронзила его руку, сначала он не обратил на это внимания, через несколько секунд, во время очередной перебежки от здания к зданию, вернее, к тому, что от них осталось, он начал резко слабеть и терять сознание. Пуля была разрывная, она разворотила ему предплечье, оставив болтаться разорванные в клочья мышцы, сквозь них розовела целая кость. Несмотря на то, что боль была дикой и он, несомненно, станет инвалидом, он не хотел умирать, ведь он потратил столько времени на поиски документов. Он стал отползать с середины простреливаемой ото всюду улицы к разрушенному бетонному зданию…
Опять дикая боль. Он подвигал левой рукой, она работала, хотя и с трудом, хотя она и болела, но это была остаточная боль, а не настоящая “Все-таки умер от потери крови, ” – подумал он, потом до него дошло, что он помнит то, как погиб и всю свою предыдущую короткую жизнь.
Чем отличается жизнь инвалида войны у чужих Безымянный не знал, однако, мысль о том, чтобы стать одним из множества чужих не приходила ему в голову из-за той веры в победу своего оружия, которую внушала всем им пропаганда… Но теперь он мог смотреть поверх толпы и трезво оценивать вещи. Его способности только прогрессировали, и он не знал их предела. Вражеский снайпер был идеальной кандидатурой на подмену. Чтобы окончательно убедиться в своей догадке Безымянный несколько дней следил за снайпером, используя вновь обретенные способность, без которых он был бы уже давно трупом, валяющимся около упавшего самолета…
К захвату документов снайпера Безымянный хорошо подготовился: украл у своих пехотинцев автоматическую многофункциональную винтовку ВАМ-53, у них же экспроприировал штурмовой нож. На поприще воровства у него явно был немалый талант: на одной из ночевок Безымянный сумел утянуть у офицера новый экспериментальный бронежилет из кевлара; броня была очень тяжелой и инженеров, создавших ее, наверняка, наказали. Весил комплект из жилета, наплечников, бронештанов и высоких шнурованных ботинок около двадцати килограммов, если ко всему этому добавить ВАМ-53, весящий в снаряженном состоянии четыре с половиной килограмма, трехсот граммовый нож и каску, то без предварительных тренировок Безымянный, ослабленный постоянными воскрешениями, которые требовали очень большое количество сил как физических, так и моральных, был не в состоянии даже на небольшую пробежку, не говоря о том, что ему придется еще, и падать, вставать, стрелять, прятаться и бегать, постоянно бегать.
Для полигона он выбрал небольшой тыловой город, до которого добрался в солдатском вагоне. Там, в поезде, у него никто не спрашивал документов, наоборот, солдатики так и льнули к нему, будто он медом был обмазан. Сначала Безымянный не понимал, почему люди, с которыми он совершенно не знаком так на него реагируют, потом до него дошло, что это проявляются его способность по отношению к людям, ведь он сам хотел всем им понравиться, чтобы они заступились или спрятали его в случае необходимости…
Он устроился в полуразрушенном здании на окраине города. Сюда не заглядывали даже досужие армейские патрули. Дом был очень большим: пять этажей, да еще и подвал подо всем строением. Подвал нигде не был разрушен, даже штукатурка не осыпалась со стен и невысокого потолка. В этом подвале Он и поселился.
Наступило классическое среднеполосное лето: днем было нестерпимо жарко, а ночи напоминали ту первую Его ночь в лесу. Днем Он отсыпался и набирался сил, а ночью – тренировался при полной боевой выкладке на пустыре, находящимся прямо перед брошенным строением. Сразу как Он обнаружил туннели, Он принял решение, что исследует их в ближайшем будущем, но тренировки так изматывали его, что путешествие под землей все откладывалось и отодвигалось на неопределенный срок. Калорийным его рацион назвать было нельзя, но насчет этого Он особо и не задумывался. Он питался чистой энергией, которую собирал отовсюду, вытягивал ее тоненькими ниточками прямо из воздуха…
Его взяли на рассвете… Усиленный военный патруль перекрыл все пути к отходу, и Ему ничего не оставалось сделать, кроме как сдаться, ведь отстреливаться бесполезно…
Слегка побитого, безоружного, голодного и злого Безымянного зашвырнули в камеру при управлении контрразведки… Камера представляла собой ярко освещенную комнату два на три метра, никакой мебели, от которой Он собственно совсем отвык, голые крашеные стены без окон и дверь без ручки, лампочка забранная металлической решеткой с непомерно толстыми прутьями… Он ждал, когда откроется дверь и его поведут на допрос, но дверь не открывалась, и Он лег спать на холодном пластиковом полу…
За ним пришли, когда Он уснул, наверное, наблюдали за ним через скрытую где-то на потолке или в стене камеру… Конвоиры были другие, в неармейской форме, вежливые, даже обходительные, но ни в какие разговоры вступать с задержанным не собирались, и Безымянного это насторожило. «Значит, я у них крупная рыба,» – подумал Он усмехнувшись про себя, ведь Он действительно был крупной рыбой, даже слишком крупной для этих окуней военной службы…
Допрос был сложный, полностью просчитанный, если бы ему было что скрывать, то это обнаружилось уже на второй минуте, но Он представил себя дезертиром, это было лучше для него, чем участь шпиона. Под конец, где-то через пять или шесть часов Он даже «раскаялся» и попросился на передовую, здесь его и поймали на проколе, спросив номер части, номер нагрудного значка и фамилию…
В камере сидел на полу молодой и веселый парнишка. Они поприветствовали друг друга и немного поговорили на общие темы, Безымянный ни на минуту не забывал о камерах и микрофонах…
- Меня зовут, вернее, звали Владиславом, можно просто – Слава, теперь это роли не играет… Взяли за то, что мне надоело воевать на их бесконечной войне. Сколько можно терять товарищей из-за их амбиций?! Прошел всего десяток километров в тыл, а они тут как тут, сволочи… - закончил он монолог ругательством, не обращенном ни к кому лично, а скорее просто жалобой на свою фронтовую судьбу…
- Где воевал? – бросил Безымянный просто чтобы поддержать бессмысленный разговор в камере смертников, в том, что их расстреляют Он не сомневался.
- На западном фронте… - зло ответил паренек.
Только теперь Безымянный обратил внимание на глаза солдатика: светло-голубые, холодные, но живые и в них горела жажда жить, но жить там, где не стреляют…
-Чего уставился, - удивился Владислав.
- Смотрю… - протянул Безымянный, - Смотрю на тебя и думаю: «Каким же придурком нужно быть, чтобы рассказать тебе всю свою подноготную». Неужели Они не соображают, что ты не выполнишь своего назначения, по крайней мере, со мной…
- Дурак ты, хоть это и не так, - процедил парень и замолчал.
Он молчал, до самого утра не смыкая глаз… Утром часов в семь их вывели в подвал и расстреляли… Обоих… Причем Безымянный видел своими глазами, как пуля разнесла череп Владислава по оцинкованной стене за долю секунды, до того, как его собственные мозги потекли темно-красной жижей вниз к полу, посыпанному белым, речным песком…
На этот раз Он очнулся с дикой головной болью в холодной печи крематория и, конечно же, без одежды… « Неужели я всю жизнь буду так мучаться? Хотя какой смысл имеет слово жизнь для меня – бессмертного?» – подумал Он и потерял сознание минуты на четыре…
…Ярко-белый свет… Люди вокруг Него в белых халатах, сам Он крепко пристегнут к прозекторскому столу стальными скобами…
- Неужели Вы думали, что мы расстанемся с таким превосходным экземпляром? – обратился к нему с нескрываемым чувством превосходства один из «врачей»…
Он молчал, хотя они явно надеялись разговорить его в ближайшее время. Наконец Ему удалось рассмотреть помещение. Нечто среднее между моргом и операционной для высокопоставленных пациентов… Двусворчатые двери находились справа от Него, за ними был длинный светлый коридор. По бокам дверей стояли два солдата при легкой боевой экипировке. Два рослых парня с автоматами наперевес, в легкий бронежилетах выглядели внушительно, но не для Него.
- Выведите «клоунов» и прихлебал. Я буду говорить только с главным, - поморщившись от внезапно накатившейся на Него волны боли, промолвил Он…
Немного погомонив, люди в белых халатах вышли, в комнате остались только Безымянный и человек, которого Он сначала даже и не заметил… В неброском сереньком костюмчике, средних лет, с волевым и целеустремленным лицом, с небольшими проницательными глазками, гладковыбритый субъект…
- Борисов Виктор Сергеевич, - представился он, подойдя вплотную к столу.
- Не скажу, что рад встрече и знакомству с вами, - процедил Безымянный. Он лихорадочно вспоминал кто этот тип… Смутное чувство тревоги, но и только…
- А и не надо… Потом вам будет все равно, когда мы всерьез возьмемся за вас, - парировал человечек.
То, что он отождествлял себя с какой-то могущественной структурой еще раз доказывало возможности предвиденья опасности Безымянным……
- А что вам собственно от меня нужно? – решил сыграть Он «дурачка».
- Мы хотели бы уточнить некоторые детали вашей весьма насыщенной биографии, -проговорил Борисов.
- Например?
- Например, каким образом вам удалось выжить после крушения вашего самолета?
- Не после крушения, а после боя с превосходящими силами противника, - зло просипел Безымянный. В Его памяти начали всплывать картины того последнего боя, на фоне острой боли, охватившей всю правую половину тела, это было даже для Него невыносимо…
-Дело в том, Андрей Григорьевич, - при упоминании собственного имени, которого не помнил с самого начала Безымянный, конвульсивно дернулся. «Они знают обо мне все», - промелькнула мысль, но Он тут же ее подавил: «Ведь не могут они Всего знать, если бы знали, то я был бы им не нужен. Тут только вопросы в пустоту, наугад, чтобы разговорить меня», - дело в том, что в результате стремительного наступления, стоившего многих тысяч жизней Наших солдат, мы захватили тот район, в котором вы потерпели крушение, и где вас пригрели местные жители. Также мы допросили пленных Чужих, перед расстрелом, конечно… Они рассказали о том, что одна из групп контрразведки нарвалась на странного человека в лесу и потеряла машину и несколько человек личного состава, а группа, между прочим, была специально подготовлена для отлова диверсантов… Мы узнали примерное месторасположение стычки. Найти это место точно не составило никакого труда: Чужие поставили кресты на могилах своих бойцов на следующее же утро… Криминалисты обнаружили неподалеку ваш пистолет. Серийный номер 457-723АХ-45, «Удар» на базе «Т.Т.», семизарядная обойма с патронами каллибра 9 миллиметров повышенной пробивающей способности, спрыснутые тефлоном пули со смещенным центром тяжести. Сложно из такого стрелять непрофессионалу, а вы – профессионал, даром что летчик.
- Интересы кого вы представляете? – с натугой проговорил Безымянный, просто чтобы потянуть время. Он оценивал противника, обдумывал свои возможные ложные ходы, ждал. когда пройдет боль, и Он вновь сможет управлять пространством…
- Какая разница? Вы задали этот вопрос только затем чтобы потянуть время. Но я подыграю вам и расскажу немного о конторе интересы, которой, как вы метко выразились я «представляю».
Незадолго до Войны были собраны огромные данные по ментальным возможностям человека, эти материалы были открыты, но никто ими до нас не пользовался. Небольшая группа научных сотрудников сомнительного происхождения, собрав и проанализировав данные, заинтересовалась данной работой, работой над человеком нового поколения… К тому моменту, когда всем стало ясно, что Война неизбежна, ими заинтересовались военные, а именно – разведка…
Ими была разработана сыворотка, которая разблокировала внутренние барьеры человеческого подсознания… Сыворотка была введена 329 младенцам. В качестве начала. Однако проект провалился с треском: из 329 детей в живых до настоящего момента остались только вы. Большинство умерло на вторые сутки после введенияч препарата. Порядка двадцати – дожили до подросткового возраста, шестеро вступили в ряды нашей армии уже во время Войны…
Мы отслеживали передвижения каждого из вас до самой смерти. Каждый имел собственное кодовое название. И все, кроме вас погибли при неизвестных обстоятельствах…
- Чего вы хотите от меня?
- Все предельно просто: вы узнаете о судьбе пятерых товарищей. Нами будет оказано вам полное содействие экипировкой и информацией. Только вы сможете их найти.
- А если я сбегу, не выполнив задания?
- Тут тоже все ясно. Во-первых, я заинтересовал вас тем, что, возможно, существуют несколько человек, имеющих такие же, как и у вас возможности. Во-вторых, по завершению задания у вас будут документы, пенсия и почет вкупе с уважением…
- Еще один вопрос. Я должен буду их уничтожить?
-Это на ваше усмотрение. Главное, чтобы вы определили их местоположение. Это очень важно для нас.
- Последний вопрос. Зачем вам это нужно?
- Такие люди, как вы очень опасны. У нас есть подозрения, что они перешли на сторону противника. А еще, по последним разведданным Чужие создают нечто похожее на нашу сыворотку. Если им это удастся, то конкуренции со стороны новообращенных вам не выдержать, потому что наука за годы Войны далеко ушла вперед…
- Может быть, вы меня освободите, а то как-то неудобно ломать инвентарь союзников, хоть и временных…
- Это мы всегда успеем, а сейчас вернемся к пробелам в вашей биографии… Начнем?
- Нет, не начнем, - недобро прохрипел Андрей. Вены на худых руках вздулись от неимоверного напряжения, и стальные скобы дзынькнув полетели на кафельный пол.
- Охрана! – воскликнул человечек. Теперь он не был Ему противником, теперь он всего лишь человечек…
- Где тут одежкой разжиться можно? Вы меня и в тыл к Чужим, в чем мать родила забрасывать будете? – недовольно спросил он.
Он только успел закончить гневный монолог, как в дверь влетела недавняя парочка охранников. Они наставили на Него автоматы. Между противниками было около трех метров… Андрей сделал неуловимое движение вправо, и Борисов расслышал негромкий, но усиленный хорошей аккустикой помещения, хруст костей. Оба охранника упали недвижимыми мешками.
- Зря вы дали мне время тренироваться, - уже почти миролюбиво промолвил Безымянный.
- Мы хотели узнать до какого предела вы можете развивать свои возможности, - уставившись на мертвых охранников, промямлил человечек.
- Мой размер, - уже разговаривая сам с собой, обмолвился Андрей.
Такой поворот событий привел Борисова в замешательство.
- Вы надеетесь убежать отсюда? Вам это не удастся. База отлично защищена как снаружи, так и изнутри, - убеждал он скорее себя, чем Безымянного…
- Я работаю на вас. Но если я решу, что работа мне не интересна, вы никак не сможете меня заставить ее выполнить…
- Тогда пройдемте в командный центр. Там я ознакомлю вас с имеющейся у нас информацией о пяти объектах. После короткого инструктажа мы спустимся в оружейный склад, там вы выберете снаряжение для рейда.
- Скользкий ты тип Борисов, - с презрением сказал Андрей, - Не успел штаны высушить, уже командовать пытаешься…
- То, что вы работаете на нас, еще не дает вам права грубить начальству! – как по писанному отчеканил Борисов, но тут же прикусил язык, когда Андрей сурово на него посмотрел.
- А отдыхать мне не надо? Я ведь только с того света вернулся… Знаете, как там неприятно, - зловеще спросил Андрей и угрожаще придвинулся к Борисову.
- Но-но, руки!
- Вот-вот, суши штаны, а не командуй человечек…
Действительно подземное укрепление охранялось превосходно. В коридорах через каждые тридцать-сорок метров стояли часовые, везде были миниатюрные камеры, каждая дверь, прежде чем открыться запрашивала голосовой пароль.
Борисов вел Безымянного по ярко освещенным коридорам, стараясь запутать полупленника в лабиринте похожих один на другой уровней… Лифтов в сооружении не было, поэтому им несколько раз приходилось то подниматься, то спускаться по нешироким лестничным маршам. В конце концов, Борисов добился своего и запутал Андрея, и Он не знал своего месторасполжения…
- Ну все, вы своего добились, я не знаю где выход. Теперь дайте мне отдохнуть где нибудь, или вашему начальству срочно придется искать вам заместителя, - остановившись, высказался Безымянный.
- Вот я вас как раз и привел к вашей комнате, - открывая одну из ряда одинаковых дверей идущих слева по коридору, сказал человечек.
- Изворотливый ты гад, - придвинувшись вплотную к Борисову, сказал Андрей.
- Спокойной ночи, - пожелал человечек захлопнувшейся двери…
Как и сказал Борисов, комната была просто комнатой, без окон, с небольшим письменным столом у дальней стены, слева от двери стояла аккуратно застеленая кровать. Ни раковины, ни унитаза в комнате не было. «Наверное, тем, кто здесь проживает, простые человеческие потребности чужды», - подумал Андрей перед тем, как крепко заснуть…
Со временем Он прогресссировал, и воскрешение уже не требовало от него былого напряжения всех сил и возможностей организма… На следующий день Он проснулся бодрым и свежим, хоте и не был уверен, сколько Он проспал.
Как только Он вышел из комнаты с чувством, что готов съесть барана целиком и с копытами, Его уже ждал Борисов.
- Ну и горазды же вы спать. Если вы также и работаете, то цены вам нет.
- А завтрак тут бывает?
- Завтракают только те, кто накануне работал, - поддел Его человечек.
- Судьба двух охранников не стала тебе уроком, - угрожающе начал Безымянный.
- Но вы отработаете потом, поэтому мы покормим вас «в кредит». Идите за мной, - сказал Борисов.
- А куда мне еще идти?
Столовая находилась несколькими уровнями ниже. Это была обширная квадратная зала со множеством отдельных столов на шесть человек. Справа был раздаточный конвейр. Первое, что сразу бросилось в глаза Андрею, это отсутствие персонала и посетителей. Отсутствие персонала объяснялось очень просто: раздаточный конвейр был полностью автоматизирован, а вот людей в столовой не было совсем, даже охраны, это очень насторожило Безымянного…
- Мы пришли в неурочное время?
- Собственно сейчас двенадцать ночи. Вы проспали около двух суток, - невозмутимо ответил Борисов.
- Вас это не удивляет? – удивился сам Андрей.
- Я давно разучился удивляться и плакать, - пробормотал Борисов.
- Семья? – с пониманием спросил Безымянный.
«Неужели вот этот человечек потерял семью во время начала Войны. Первый удар Чужих был страшен. Андрей лишь обрывочно помнил, как они с матерью выбирались в глубокий тыл. Он вспомнил это только сейчас, и картины тех страшных дней стали беззвучно проходить у него перед глазами. Он тогда был еще совсем маленьким. Еще Он не помнил отца, его призвали из запаса перед самой Войной. Отец был пограничником… Укрепленные погранрайоны Чужие просто стерли с лица Земли. Но тогда об этом никто не говорил, никто не знал об этом просто потому, что выживших там не было…»
- У меня отец погиб в первом эшелоне обороны границы, - задумчиво проговорил Он.
- Мы знаем, - резко оборвал Его Борисов. Скорее всего, потому, что не желал быть в лице Андрея простым человеком с эмоциями и воспоминаниями. Он оборвал, а потом еще долго жалел, ведь это был единственный мостик, который соединял их как людей, больше ничего общего между ними не было…
После плотного ужина они направились в командный пункт. На этот раз Борисов не путал Андрея, а вел его кратчайшим путем. Командный пункт походил на обычный командно-координационный центр полевой армии, только всевозможной аппаратуры здесь было намного больше. В центре круглого зала забитого пультами и огромными проэкционными картами находилось огороженое невысокими перилами возвышение, на нем было на много больше свободного места, нежели в самом зале. Там стоял всего один проэкционный экран, пульт спутниковой связи и несколько стратегических компьютеров для аналитиков… И снова никого в зале не было… Это уже не на шутку встревожило Безымянного, но пока явной опасности Он не ощущал…
- Отсюда открывается лучший вид, - подбодрил Его Борисов, поднимаясь по ступенькам в сам Командный Центр.
- Почему нет дежурных за пультами? На сколько я знаю, дежурство в Командных пунктах должно быть постоянным, - заметил Андрей.
- Мы в столь глубоком тылу, что никакие Чужие здесь не страшны, поэтому персонал по ночам отдыхает, в отличие от меня, - объяснял Борисов, включая экран.
- Итак, ваша цель номер один, - начал Борисов. После этого Безымянный запоминал каждую деталь, каждое слово и даже интонацию, с которой оно было произнесено. Более трех часов Борисов инструктировал Андрея. Вернее он только добавлял свои личные впечатления об объектах в дополнение к той информации, которую считывал с экрана с нереальной для человека скоростью Безымянный. После инструктажа Андрей не удержался и влез в свое досье. Оказывается, Он всю свою жизнь был, что называется, под колпаком: в объемное досье заносились все незначительные происшествия…
- Теперь на склад, - бодро скомандовал Борисов, когда Андрей прочитал последнюю строчку и закрыл собственное досье.
- Теперь я иду завтракать, отдыхать и перерабатывать полученную мной информацию, - твердо возразил Безымянный, и Борисов не посмел Ему возразить.
По дороге в столовую им стали встречаться люди. Андрей думал над тем, что ему предстоит сделать, что нужно собрать в дорогу, какое снаряжение лучше всего брать и как сделать так, чтобы Свои его при поимке не расстреляли как шпиона.
- Кстати, мне нужна стандартная форма разведчика моего размера, а то эти тряпки, а в особенности ботинки, страшно жмут, - с этими словами Он указал на форму, которую снял с убитого Им охранника.
- Это легко достать, - констатировал Борисов, догадываясь, что Андрей после этой невинной просьбы потребует что-то более существенное.
- Еще подумайте над тем, как меня будут опознавать Свои. И учтите: никаких татуировок или меток других типов я на себе ставить не дам, также не следует рассылать всем мое фото… До обеда я сплю, потом вы меня будите, мы пообедаем, сходим туда, где у вас тренируются охранники, я покажу им пару новых приемов, потом – ужин и поход на склад, - такой распорядок дня назначил Безымянный, и «командир» не протестовал, ведь некоторая самостоятельность и независимость «охотника» была оправданным, но одобренным риском…
В столовой было людно, но им сразу уступили столик трое охранников… Завтрак был, мягко говоря, легкий: яичница-глазунья, отбивные и похожее на натуральное кофе…
…Когда Он проснулся от стука в дверь, было без пятнадцати час. В дверь ломился молоденький сержант внутренней охраны, он не только противно барабанил в нее кулаком, но и время от времени бил по ней ногой…
-Ты что, ненормальный?! - только начал отчитывать сержанта Андрей, еще даже не выглянув в коридор, но едва Он распахнул дверь, как в комнату пахнуло гарью… По полу стелился белесыми клубами едкий и тяжелый газ, по запаху напоминающий «Зорин-6»… На сержанте была полевая форма и противогаз, но он явно не справлялся, и парнишка ежесекундно сглатывал слюну, выступавшую у него пеной из-под черной резиновой маски…
…Он держался одной рукой за дверь, другой барабанил по ней… Когда Андрей резко раскрыл дверь сержантик от неожиданности растянулся на пороге Его комнаты, оказавшись в клубах боевого газа… Он зашелся мокрым кашлем и, дернувшись, затих у ног Безымянного… «Разбудил, значит, Он будет жить, а я – нет,» – констатировал факт сержант внутренней охраны, теперь уже бывший…
Андрей, задержав дыхание, наклонился над умирающим, удобнее перехватился за ремень и закинул своего ровесника на плечо. Тот свисал бесформенной теплой тряпкой, жизни в которой было не больше, чем в сержанте в тот момент…
«Выживет, повезло, не выживет – будет бронежилетом, кстати, у него есть в кобуре на боку пистолет. Какими марками пользуется внутренняя охрана? Скорее всего, нечто легкое среднего каллибра... Наверняка «Т.Т.М-12», угадал… Из него хорошо стрелять в тире, на большее он не годится, но сейчас и он сойдет,» – Он перехватил сержанта, вытащил пистолет из кобуры и бодро зашагал по коридору, разгоняя газ перед собой с помощью своих нечеловеческих возможностей…
Чужие появились внезапно из-за поворота… Их было двое, оба – в светлых костюмах, несомненно – группа проникновения. С такими на поле боя никто не встречался. Их рассматривают, как отдельное подразделение в их армии, нечто вроде, нашего элитного спецназа. Готовят их с самого детства только для одной работы – раньше, для борьбы с терроризмом и разветкой, теперь – как группы проникновения на особо важные объекты противника с целью их полного уничтожения или вывнедения из строя…
На пятом выстреле пистолет заклинило, но для двух чужих это уже не имело никакого значения: оба неестественно изогнувшись, сползали по противоположной стене бокового коридора, оставляя свои мозги, смешанные с костяным крошевом на светлом пластике… Противогазы на них были испорчены: легкие пули разбили плексиглазовые линзы для глаз, зато рамки-рации были целы, еще при них была пара автоматов неизвестной конструкции, штурмовые ножи-пистолеты и пара нормальных «ПП-40М» с шестью запасными обоймами. Бронежилетов на них не было, видно, они надеялись на свою подвижность…
Андрей выбросил «Т.Т.», немного подумав, решил не брать незнакомые автоматы, а поднял ПП-40М и запасные обоймы к ним, еще взял одну из «рамок»…
Судя по передачам, группа проникновения, не неся ощутимых потерь, захватила две трети бункера, им удалось застигнуть всех врасплох…
Сержантик пару раз глубоко вздохнул.
«Значит – не насмерть, хотя это еще ничего не значит, ведь через пару дней он, возможно, будет отхаркивать свои легкие вместе с кровью… Из бункера выбраться, скорее всего, не получится, хотя попробовать стоит, ведь группы проникновения действуют наверняка и, заложив атомную мину где-нибудь в арсенале, благополучно свалят, не дожидаясь прихода чужого подкрепления», - подумал Андрей…
Главное было выбраться из бункера, а для этого нужно было знать план, его строение, короткие пути… Раньше Ему никогда не приходилось напрямую подключать свое мозг к компьютерной базе данных, но теперь это было необходимо… От напряжения Ему пришлось зажмуриться…
Оказывается системного администратора, выполненного на базе «СиПрог-400», звали Семеном… Неизвестный тип подключения во время нападения на бункер он расценил как системную атаку, поэтому приготовился к отражению любой попутки взлома за несколько сотых долей секунды до того, как с ним «заговорил» Человек…
Распознав, по характерным биоритмам мозга, в пользователе одного из Превилегированных Семен перевел около трети своих ресурсов на контакт с Человеком. Запрос пользователя был настолько необычен, что для его начала потребовалось около двух секунд… После загрузки администратор принялся в графическом режиме пролистывать перед Человеком планы, схемы коммуникаций и помещений здания с последними поправками со скоростью около одного фрагмента в 0.5 секунды… Когда пользователь «отключился» Семен до самой своей кончины, которая произошла чуть меньше чем через двадцать минут после отсоединения Превилегированного, размышлял над типом подключения последнего, ибо никакого устройства для передачи и приема информации у пользователя не было…
Он выпал из реальности и просто запоминал… Потом, когда все было «загружено», Он в доли секуды наметил маршрут, но процесс «перекачки» занял слишком много времени…
Он открыл глаза и одновременно с тем, что Он увидел, пришло понимание того, что это Конец…
- Руки за голову, оружие бросить, - орал через респиратор один из чужих…
…Их было четверо, когда они наткнулись на неподвижно стоящего в коридоре человека с раненым на плече… Человек не реагировал на предупреждения, он стоял, закрыв глаза, как будто медитировал…
…Их смерть была неизбежна, как и тех, в коридоре, хотя Он и не хотел уже давно никого убивать, но здесь стоял вопрос о Жизни сержанта…
…- Камеры, встроенные в противогазы группы проникновения перед смертью нескольких бойцов зафиксировали очень интересную подробность, - ораторствовал генерал-майор на разборе тактических ошибок в тесном зале корпуса элитных частей проникновения, - дело в том, что семь бойцов, т.е. все наши потерянные в той операции элитники, были убиты встреченным ими человеком с невозможными для обычного человека возможностями… Наши бойцы готовятся ко встрече со врагом с детства, они являются лучшими представителями нашей армии, но…
Тут он сделал необходимую паузу, дабы заинтриговать слушателей и дать им понять, что Его элитные части, в самом деле, элита…
- Но этот захват показал, что у противника есть оружие многократно превосходящее наши силы… Этот человек был замечен двумя бойцами, при том он нес на плече раненого, для него встреча с элитниками была неожиданностью. Два бойцы в стандартной экиперовке не успели сделать ни одного выстрела, прежде чем они стали расстрелянными мишенями на его пути. Из этого следует вывод, что реакция неизвестного на несколько порядков превосходит отточенные годами рефлексы наших бойцов…
Потом неизвестного обнаруживают четверо элитников. Он находится в состоянии ступора, поэтому ими было решено взять его в плен.
Господа, - обратился он к сидящим за овальным столом высшим офицерам, - вы когда-нибудь видели подобную технику рукопашных схваток, ведь наши бойцы считались признанными мастерами этого исскуства?
Он нажал несколько кнопок на пульте кресла, и позади него на экране, разделенном на четыре части при очень замедленном воспроизведении появлялисьотдельные кадры, на которых отчетливо можно было разобрать только стоящих остальных трех бойцов и парящее под потолком тело раненого. Еще была нечеткая тень, мечущаяся от одного элитника к другому, приближение ее было последним, что снимала камера, находясь на живом человеке…