Все было хорошо, хоть из головы не шло то, как Женя меня одернул строгим голосом в самое ухо… Кругом все та же кутерьма про «какделакакдела», только за объект у них теперь Женя. Он улыбался чуть на бок, сутулился, играла голубая жилка на виске, он жал всем руки и источал свой запах засушенных роз. Я смотрела на него, прикуривая одну за одной, украдкой, из-за угла, как влюбленный мальчишка или что-то вроде…
-Уймись, - Влад нарисовался рядом.
-Привет, - я мельком взглянула на него и облизнула губы, сухие от слишком частых соприкосновений с сигаретным фильтром, стряхнула пепел прямо на пол.
-Эта какая уже по счету?
-Ты решил печься о моем здоровье? Тебе не идет.
-Успокойся, все у вас наладится.
-Ты тоже, у вас с Милой еще внучка Вася будет и семеро парнишек, - я хохотнула, - по лавкам, ага. – Посмотрела на него с маминым фирменным «уймись, а?» во взгляде.
Он глупо усмехнулся в ответ. С возрастом он не меняется. Говорить как не умел, так и не умеет. А фамильный способ от-дяди-Янка унять фонтанирующее женское красноречие тут уже не годится. Плохо дело…
-Влад, расслабься, я в порядке.
-Я вижу.
Все-таки он смешон в своих попытках изобразить братскую любовь и поддержку или еще там что-то пошлое вроде этого. Лучше б дал мне молча докурить спокойно.
Простите, его благородство и человеколюбие не знает границ, я польщена, сожалею, что даром красноречия он не обладает, надо помочь парню, не то напрочь сконфузится…
-Голова-то как, не болит после вчерашнего?
-Уже нет…
Ну вот, опять тужится что-то сказать. Он один такой не черствый до моего “Oh, God, I miss you” и прочих ересей в моей голове, он вообще родной до неприличия. Но весь кругом чересчур женатый, как уж тут мне помогать… Даже если ментальном плане, я имею в виду.
-Владик, ты прелесть. Я очень ценю твое участие, - Заметьте, я деликатна, мила, предельно нежна и все такое прочее.
-Ли, не доставай, я не умею быть жилеткой. Короче, хватит тут стоять, пошли в зал.
Мы оба усмехнулись ехидно, как только конченые циники вроде нас умеют (и безмозглые подростки еще), я положила ладонь ему на спину и мы вышли из-за моего наблюдательного угла ко всем, сели за стол.
Женя говорил с Зосей, как ни в чем не бывало, пока ее Игорь с заговорческим видом что-то нашептывал смеющейся Дане на ухо и подливал ей вино. Пся крев, холера. Я же говорила, мой (бывший) муж этому миру абсолютно необходим, и если он разговаривает с кем-то настолько беззаботно, значит этому кому-то совсем уж плохо. И точно, Зося тяжело вздыхала и явно слишком усердствовала, изображая «активное слушание». Все-таки я знаю все Женины штучки. Обожаю его за них.
-Ли, сделай что-нибудь с лицом: ты похожа на щенка, когда смотришь на него.
-Спасибо, Влад, - Братца хотелось стукнуть, да побольней, но он говорил то и тем же тоном, что обычно говорю себе я, когда спохватываюсь. Да, да, я благодарна ему за это, благодарна Господу Богу, что у меня все-таки есть семья, что еще сказать?
Второй день свадьбы был не короче первого, но в присутствии Жени это было что-то вроде сладкой нескончаемой пытки, которая мучила меня тем сильнее, чем больше я выпивала.
Когда стемнело, на улице заморосил апрельский сопливый дождик. Плюгавенький такой, мелкотравчатый. Женя был постоянно под боком у Зоси, стягивал три нелепых парочки в одну компанию, прикидываясь эдаким ничего не подозревающим дурачком и ненароком хлопая Игоря по плечу.
Из кафе пора было выметаться, мы всей вечно молодой и вечно пьяной ватагой отправились сновать по городишку, не прекращая пить. Этим мы совершенно не отличались от местного населения – поголовно принадлежащего к племени краснокожих (то есть, алкоголиков) с шестнадцатилетнего возраста.
К ночи Зосин Игорь начал вести себя, как последний подонок, – перестал замечать ее совсем и заигрывал с Даной до того бесстыдно, что даже нашей старшенькой королевочке стало (наконец-таки) не по себе. Игорь был слишком пьян и слишком активен, учитывая, что с Зосей они были уже помолвлены, и на кануне он при мне целовал ей руки, слащаво рассказывая про любовь до гроба (дураки оба). На Зосю было больно смотреть. Я шепнула об этом Владу, он не придал словам значения, только равнодушно пожал плечами.
На ночь Игорь, Влад, Дана, Наталя с мужем и еще кто-то там пошли в кабак. Без Зоси. И без меня, так как я из солидарности с сестрой бойкотировала культпоход.
Хотя на самом деле нам обеим просто охота было поплакать про судьбу-индейку. Поэтому от кафе до перекрестка мы с Зосей шли по мокрому асфальту молча, а потом обменялись каким-то псевдо-беззаботным сестринским щебетом, расцеловались у мигающего светофора и побрели каждая в свою сторону. (Благо, от пункта «А» до пункта «Б» в этом, не побоюсь громкого слова, городе, было максимум минут 20).
Я вошла в воняющий подъезд без признаков света вообще и осторожно прикрыла за собой скрипящую дверь. Поднялась на второй этаж. Щелкнула зажигалкой. Села на лестницу. От едкого запаха мочи в подъезде щипало в носу. Прикурила. Так лучше. Женя, конечно, просто молодец. Проследит, чтобы Игорь не сделал глупостей. Но так, незаметно, как бы не подозревая и между прочим. Как только Женя умеет. Мой гениальный Евгений.
Да, да, конечно, кто б спорил – время лечит. (Точка). За время разлуки я стала такая тихая, смирная, как Нева в конце ноября. Будто притаилась… Я бы все снесла молча, мне казалось. Но когда Женя твердым шепотом сказал мне, что найдет, куда приткнуться, мне захотелось выть. Будто не прошло и минуты с момента последнего нашего объяснения.
Хм… Сквозняки, пахнущие плесенью, мочой и гнилью не располагали к долгим размышлениям, поэтому я торопливо докурила, бесстыдно затушила окурок о стену и бросила его под ноги (с чувством глубокого удовлетворения, чего греха таить).
Открыла дверь в квартиру тети Кати «своим» ключом и тихо вошла. Слава Богу, она уже спит. На цыпочках в ванную, босиком по полу бегом в кровать (как и в прошлый раз, уже расстеленную и призывающую меня в свои пахнущие нафталином объятия). Накрывшись с ушами, я приготовилась плакать…
Расставание с человеком, с которым ты делил дом и собирался состариться, всегда длится долго, но ощущение такое, будто одним сильным движением с тебя сорвали твою теплую кожу обрисованного, в мечтах взлелеянного будущего – и ты весь горячий, кровоточащий и болящий. Голый абсолютно, обреченный умереть здесь от холода и стыда за чрезмерную наготу…
Все-таки… Я хочу сказать, я благодарна Жене, что он все же приехал. Что поддерживает со мной подобие дружеских отношений. Но все-таки… Я хочу сказать… Неужели он мог разлюбить меня? Неужели он здесь только из-за Натали? Я помню, все моя вина. Конечно, он не сможет вернуться, даже если очень захочет…
Так прошел час или два. Я порыдала, успокоилась, но надо было еще себя разжалобить, чтоб сразу все выплакать и покончить с этим. Еще часок-полтора и «Дадада, я не смогу смотреть ему в глаза, конечно. Брак без доверия не может быть, да, конечно, но»… Что это?!!
Вдруг – какой-то шорох, кто-то вошел в квартиру (я точно помню, что заперла дверь на ключ) и крадучись заходит внутрь, не включая свет. Чем-то шуршит в ящике прихожей. Тетя Катя утром за чаем говорила мне, что кого-то из соседей обокрали недавно, ночью, а все спали и не слышали. Внутри, в животе у меня что-то сжалось, по спине пробежал холодок. С широко раскрытыми от ужаса глазами я спустила босые ноги на холодный пол и, чувствуя, как все тело покрывается холодной испариной, осторожно стала подходить к двери своей комнаты, ища в темноте, чем бы его оглушить…
На холодном полу пыль и песок, шаги чуть слышны, а эта сволочь в прихожей даже не особо таится, пся крев. От кого это я зацепила польские ругательства?.. На тумбе у двери в комнату я увидела тяжелую хрустальную вазу. Воздух становился все более заряженным, в глазах темные круги, я слышу, как хрустит песок под подошвами тяжелого человека в прихожей, тихо крадусь к тумбе. Он уже совсем близко, сейчас откроет дверь.
Опрометью я кинулась к вазе, схватила ее, кожей почувствовала, что уже поздно, он был уже за моей спиной, он схватил меня, зажал рукой рот, больно сжал губы. Парализованная страхом, едва дыша, с зажатым ртом, я попыталась кричать, но не могла. К несчастью, я точно знала, что не сплю, и от досады хотелось плакать. Вместо крика выходило жалкое «мм-ммм», и от этого плакать хотелось еще больше.
Меня обдало до боли знакомым запахом. Горячим шепотом в ухо влились слова:
-Тише, это я.
Я закрыла глаза. Он не разжимал моего рта. Я наизусть знаю отпечатки его пальцев. Знаю каждую бороздку, каждый завиток на каждой фаланге. Двигаться стало страшно лень. Все-таки, а вдруг это сон? Ваза в руках стала тяжелее тонны, выскальзывала из мокрых пальцев. Со все еще зажатым ртом я чуть присела, поставила ее на место. Едва вытянула губы, чтобы поцеловать линии на его ладони. Он растерян, не знает, что делать, не отпускает меня. Глупый мой, глупый. На мне все еще дрожит старая пахнущая шкафом ночная рубашка, размеров на пять больше моего.
Я осторожно коснулась пальцами его руки, зажавшей мой рот. Он отпустил, будто осекся. Через его куртку слышно бьется сердце. Я медленно повернулась к нему лицом, тихонько положила ладони ему на грудь, боясь взглянуть в глаза.
Робким шепотом, глядя на молнию его куртки:
-Делай со мной все что хочешь, только не уходи… - Он не двигался, я не поднимала глаза. Прильнула щекой к его промокшей под дождиком куртке.
Женя сгреб меня в охапку и молча сжимал мокрыми рукавами.
В постели с бывшим мужем. Хм, это могло быть забавным. Дважды женат – и оба раза на одной и той же женщине. Трогательно, по-моему.
-Ты больше не уйдешь от меня, правда? – лежа затылком на Жениной груди, я накручивала рыжий локон себе на палец, как какая-нибудь блондинка, а он ответил этим своим таким родным грудным басом:
-Полундра… Нам ни к чему все это, после всего. Ты ж сама все понимаешь.
-Женя, все, что было невозможно перечеркнуть – никогда, - Я прижалась подбородком к его груди, - Я чудовищно виновата, я, может, сама чудовище. Но есть кое-что, что перевешивает… Если хочешь знать, я никогда не была тебе женой настолько, насколько сейчас – готова… Ты мне очень нужен.
-Прости меня. Я не уверен, что ты мне нужна в том качестве…
Вот это да. Даже Влад на такое не способен. Наверное…
-У меня в волосах запутался твой запах. А утром он останется на подушке, - Я поцеловала его ребро, проглотила слезу.
Женя чмокнул меня в макушку, как всегда перед тем, как уснуть. Пожелал спокойной ночи и дал понять, что больше говорить не хочет… Что тут скажешь…
-Женя… Хочешь, я расскажу тебе сказку? Про нескончаемую любовь, которой не было и не будет? Или убью себя сейчас, на твоих глазах, чтоб дать тебе почувствовать твою власть надо мной, просто потешить твое самолюбие? И моя любовь к тебе никогда не кончится, а сотни, даже тысячи людей узнают о ней из газет? Или хочешь, я продам все, что у меня еще осталось, и мы поедем жить, как короли, в страну, в которую ты захочешь, дней на пять. В последний день ты сотрешь тряпочкой яд с моих губ, и я буду любить тебя вечно, правда не здесь, а в аду – ну и что?
Я приподнялась на локте, он лежал с закрытыми глазами, но я не верю, что он спал.
- Женя, безупречной любви не бывает. Титры будут не после свадьбы и рождения розового ребенка, которого ты все еще не хочешь, или от меня не хочешь… Титры пойдут, когда ты умрешь старый и некрасивый, возможно, с уткой под кроватью. Понимаешь? Ни я, ни ты не сможем любить друг друга всю жизнь, как тогда, в смсках. И соблазн будет рядом всегда, ссоры будут, измены – если не наяву, то в мечтах точно будут. И не говори, что не так: ты живой. Но если ты сейчас дашь мне шанс, я попробую искупить свою вину. Ты, конечно, можешь мне не поверить, у тебя это легко получается. Но если не позволишь мне вернуться, ты никогда не узнаешь, лгала я или нет, любила или просто искала опору. И не говори, что тебе это не интересно: тебя всегда будет мучить этот вопрос, ты человек, понимаешь?
В ответ – ни слова. Женя плотно сомкнул глаза и лежал неподвижно. Посмотрев в его лицо еще с пол минуты, я тихо положила голову на подушку и старательно стала засыпать. Это даже хорошо, что он прикинулся спящим. Глядя в глаза, я могла струхнуть, не сказать ему всего этого так гладко и уверенно.
Утром мы сели на поезд до Петербурга. Женя поменялся с моим соседом по купе, мы много разговаривали – чтобы не говорить о нас. Сладкий черный чай, мы за ним бегали раз 8 за день - это не считая мышиной возни во время подготовки к завтраку-обеду-ужину. Прихлебывая отвратительный приторный чай, можно было обжигать язык, смеяться из-за этого, долго дуть на воду - что создает иллюзию безмятежности... Можно было угощать блеклых молчаливых соседей, когда им надоедало играть с нами в карты. Мой бывший муж. Самый нужный и обожаемый мужчина на всем белом свете.
Самое страшное было ночью. Почти осязаемая тьма купе, пролетающие огни за окном, тудух-тудух, тудух-тудух, тудух-тудух, поскрипывания, и Женя на соседней полке... А в плеере опять PJ Harvey с ее стоном про "Oh, God I miss you" на повторе, и какая-то банальность в голове, вроде "Худший способ скучать по человеку - это быть с ним рядом и понимать, что вы уже не вместе".
Серое промозглое утро, отвратный Питерский недодождик, копченый вокзал, сумки, заспанный раздражительный Женя... У вокзала он поймал такси и довез меня до дома. Прощаясь, сказал:
-Не грусти. Пойдем в воскресенье в кино? Я скучал по тебе... – Быстро поцеловал в губы и сразу отстранился. - Все, позвоню тебе, пока.
Я оставила ему только по-коровьи преданный, липкий взгляд на прощанье и привкус моей помады на губах. Кто ж знал, что он меня все же поцелует?
«Жизнь это повесть, которую пересказал дурак. В ней много слов и много страсти. Нет лишь смысла». У. Шекспир «Макбет».
В очередной раз потеряв Женю, на неделю (до воскресенья) я опять впала в эмоциональную кому. Пожирала ночи, дни, все впечатления, старалась пожрать даже тех людей, с которыми встречалась на работе, в университете. Понадкусывала себе локти и мозг. Я не часто чувствовала себя несчастной, нет. Отнюдь – мне казалось, я в порядке. Я снова машинально пережевывала время, информацию, заглатывала все это блоками, не ощущая ни запаха, ни вкуса, ни даже аппетита. Но продолжала – по закоренелой привычке жить.
Моя проблема всегда заключалась в том, что я всю жизнь слишком права. Только у меня какая-то своя, лишь для меня неоспоримая правда. Слишком абсурдная заумь, не понятная никому. Потому что у каждого из них есть своя, не менее заумная и вывихнутая, круче трижды перекипевшего кипятка – неоспоримая правда, такая же верченая, как моя. А может, нет. Может, я им просто не интересна, и все. Это нормально.
В воскресенье утром Женя позвонил, как обещал, мы пошли в кино. Я надела беретик цвета березовых листочков - маленьких, липких. Кокетливо, чуть набекрень... Но Женя не был умилен. Деловито чмокнул в щеку при встрече, как сестру какую-нибудь. И говорили мы о работе, я рассказывала про то, о чем говорила его мама, когда мы сталкивались с ней в кафе во время обеденного перерыва. Он шутил глупости всякие, я смеялась. Его демонстративная ласковость – унизительна. Но я не могу, как раньше, просто заставить себя стиснуть зубы и бросить ему что-то едкое в лицо, резко развернуться на каблуках, метнув рыжие брызги в глаза, и гордо уйти, не оглядываясь. Чтобы продолжать идти своей дорогой. Испариться, лететь, лететь, лететь…
После фильма мы выпили по чашке чая в ближайшем кафе. Диалог упрямо пересыхал, через двадцать минут он окончательно завял. Потому что мы говорили не о том, а с Женей «говорить, чтобы только ничего не сказать» мне не хотелось. Я помню, как врала, мол, чем более поверхностны чувства, тем сильнее желание вытащить их на поверхность, простите за тавтологию. Брехня. Какая ж я дура была, Бог мой… О своем "Oh, God, I miss you" мне хотелось кричать так громко, чтоб у окружающих лопались барабанные перепонки! Но для Жени этот крик оказался бы все равно слишком тихим.
На прощание он поцеловал меня опять в щеку, будто подругу какую-нибудь. Влад когда-то сказал: «Ну с чего ты взяла, что я могу совершенно ничего не чувствовать к девушке, которая мне… провела со мной ночь? Как минимум, я чувствую благодарность. Ну и, короче, выражаю это соответственно – целую в щечку там, я не знаю. А как еще? Я ж не варвар, не хочу никого обманывать». Примерно так. И все такое прочее.
Придя в квартиру, которая когда-то была нашей, я не смогла даже заплакать. Я была, как дура (как всегда, в прочем. Практика показывает, что это мое нормальное состояние), швыряла предметы и пыхтела от злости. Пф, пф!
Вот вы знаете, кто всегда первыми выходят замуж? Коротконогие пухленькие блондиночки – в прямом или анекдотическом смысле этих слов. Я швырнула беретик в угол, на ходу скидывая с себя ботинки - раскидала их в разные стороны. Немочки – от слова «немые» или хотя бы с подтекстом бюргерства, постылого мещанства. А еще первыми под венец шмыгают расчетливые холодные суки – вроде меня, той, которой я была в мои - сколько там? – семнадцать лет, когда я решила, что не хочу «как мама». И если вот немочки выскакивают замуж – и поделом, то сукам вроде меня следовало бы сначала для себя хотя бы определиться с истинными желаниями по жизни, составить краткосрочный план – а не какой-нибудь еще, вроде «Вот выйду за него – а там хоть трава не расти!».
Таким, как я – реальная, сейчас, со своими сантиментами и “Oh, God, I miss you” – выйти замуж светит разве только по залету. Потому что мама учила ведь, что мужчины любят женщин, а не «щенков», как Влад меня назвал.
Я столкнулась с новым Женей. Когда-то я говорила, что в отношениях двоих один обязательно должен быть сукой. (И почему я так больше не делаю???) Теперь, похоже, моя очередь быть жертвой. Женя с лихвой отплатил мне за все мои выверты сколько-то там летней давности (и за нынешние, впрочем, тоже).
Может быть, конечно, все дело в моем извечном комплексе виктимности – но меня такой расклад как-то странно устраивает. Посмотрим, долго ли Женя сможет быть либертеном.
Неделя, вторая, две с половиной - он позвонил, три недели...
Пятница вечер. Лежа в прогретой маленькой ванной, окруженная только пламенем горящих свечей, наблюдая за парами, поднимающимися над поверхностью ароматной горячей воды, я ощущаю себя кусочком сахара в чашке черного чая с мандариновыми корками – что мама заваривала темными вечерами перед Рождеством…
Все-таки, я не могу себе представить, что мама когда-то заразилась бы этой страшной болезнью под названием старость… А так она просто уехала. Навсегда. Но последнее слово смертным не понятно, поэтому я в него не верю, мы еще увидимся... Правда, не скоро.
Я почувствовала себя вдруг очень плохо. Быстро выползла из воды и свернулась на коврике в ванной. Придя в себя, сразу помчалась под одеяло, в спальню. Тут же уснула.
Проснувшись в субботу утром, я отправилась к врачу.
Получилось – к врачам. Задержка две недели не из-за перемены климата.
Я беременна.