Из книги воспоминаний 16. В конце 60-ых, в начале

Владимир Шиф
16.В конце 60-ых, в начале 70-ых.

       Мы возвратились из Ленинграда, о пребывании в котором я уже рассказывал в предыдущей главе.

       Перед началом нового учебного года я во второй раз отдыхал в межрейсовой базе моряков, расположенной в районе Аркадии и территориально примыкавшей к санаториям «Украина» и «Россия»". Раньше эта территория принадлежала кэгэбистскому санаторию имени Дзержинского. Не знаю подробностей, но начальнику Черноморского пароходства А. Е. Данченко удалось заполучить для работников морского транспорта огромную, относительно благоустроенную зелёную зону.

       Межрейсовые базы в системе министерства были предназначены для отдыха моряка в случае перехода с судна на судно, когда его, уже бывшее, ушло в рейс, а новое ещё не пришло. Или для временного проживания членов семьи моряка, когда они ожидают приход судна или оно стоит под грузовыми операциям. Я помню, что в такой калининградской гостинице останавливалась делегация Одесского порта, в которую я имел честь входить. В Одессе вскоре на проспекте Шевченко выстроили новую многоэтажную межрейсовую базу гостиничного типа, а санаторную территорию с главным ходом с Пионерской улицы приспособили по назначению -для отдыха и лечения работников морских организаций по профсоюзным путёвкам. И хотя функции учреждения изменились, базу попрежнему отдыхающие называли межрейсовой

       В первый раз меня в месткоме профсоюза уговаривали приобрести две двенадцатидневные путёвки за 12 рублей и 40 копеек каждую, но я к тому времени ещё не ощущал потребности в организованном отдыхе. Моим лучшим отдыхом я считал времяпрепровождение на пляже, куда я сам или с семьёй добирались из центра города переполненными потными людьми трамваем или троллейбусом. Я подумал, что живя в межрейсовой, во-первых, не буду вынужден испытывать «прелести» ежедневных поездок в городском транспорте, а смогу пешком ходить на пляж, а во-вторых, можно будет ежедневно, а может быть, и несколько раз на день принимать душ В нашей коммунальной квартире все мылись и стирали в одном отливе на общей кухне.

       В первый раз я застал базу мало благоустроенной. В каждой комнате жило человек по десять, все удобства были в длинном коридоре. В одной со мной сравнительно небольшой комнате оказался мой коллега – преподаватель судомеханического отделения нашего училища С. К. Ганченко. Мы вместе ходили на пляж. Серёжа был несколько старше меня. Высокий, представительный и симпатичный, он, сидя в ожидании обеда на балконе второго этажа, как-то небрежно начинал разговор с проходящими мимо женщинами, и они, к моему удивлению, охотно останавливались и вступали в беседу с ним. . Потом у нас в палате поселился мой друг, портовик Эдик Шмилович. С нами жил и наш курсант, какой-то деятель в курсантском профсоюзном комитете.
       
       Он рассказал, что в курсанском комитете училища есть неиспользованные путёвки. Мы договорились, что одну путевку он передаст мне для жены. Таким образом, тогда мы впервые оказались на отдыхе вместе (редкий случай!), но в разных палатах, я в мужской, а она в женской. Как-то быстро образовалась дружная компания, и мы весело проводили быстро бегущее время. Прощание с базой мы завершили коллективным походом в летний аркадийский ресторан.

       Когда я вторично отдыхал в межрейсовой базе, то кое-что уже было реконструировано, но я сначала снова попал во многолюдную палату вспомогательного корпуса. Только после моей настоятельной просьбы (мне предстояло рецензировать книгу) был переведен в 4-х местную палату на первом этаже главного корпуса. Эта палата выходила, по-видимому, на северную сторону, потому что солнце почти не заглядывало в неё. Из знакомых одновременно отдыхали Б.А. Хляп из порта, он перенёс инфаркт, А. Л. Куршинская, бессменный секретарь нашей учебной части и Т. А. Толмачёва из библиотеки.

       Утро я, как правило, проводил на пляже, после обеда по заданию издательства «Морской транспорт» рецензировал учебник А.В. Кудактина "Электрооборудование подъемно-транспортных машин", а вечерами ходил в кино или на концерт в межрейсовой базе или в рядом расположенных санаториях пограничников, «Россия», «Украина».

       Начался новый учебный год. То ли в конце сентября, то ли в начале октября на межрейсовой базе в большом клубе проходила конференция работников механизаций портов с участием венгерской судо и краностроительной фирмы "Ганц".
Эта фирма построила и снабдила почти все порты Советского Союза неплохими портальными кранами, грузоподъёмностью в пять тонн. Наши отечественные портальные краны, выпускаемые в то время ленинградским заводом имени Кирова или Пермским «Коммунаром» были, откровенно говоря, неконкурентноспособными ни по качеству, ни по внешнему виду. Кроме портальных кранов, фирма «Ганц» строила плавучие краны, грузоподъёмностью сто тонн, которые также поступали в советские порты. В морских портах накопился значительный опыт эксплуатации этого перегрузочного оборудования и было решено, что портовики выскажут краностроителям свои замечания.

       Саша и я, благодаря В.С. Турецкому, который в то время возглавлял отдел механизации порта, получили красиво оформленные пригласительные билеты и набор буклетов, выпущенные фирмой. Конференция продолжалась два или даже три дня, а после официального подведения итогов венграми был накрыт длинный стол с блюдами венгерской кухни. Мы с Сашей не успели оглянуться, как всё расставленное на широком столе было мгновенно сметено присутствовавшей технической интеллигенцией, и мы не сумели попробовать и оценить особенности венгерских блюд. Но возвращаясь домой, встретили Мишу Поцелуева, приятеля Саши. Он пригласил нас к себе домой на отличные свинные отбивные, съедание которых сопровождались обильной выпивкой и вполне скомпесировало упущенное на конференции.

       Миша Поцелуев-человек добрейшей души, любил выпить и угостить друзей. Он закончил нашу мореходку и по профессии был судовым механиком. Однажды в одном из зарубежных портов из курируемой им тройки ( за каждой тройкой матросов или мотористов прикреплялся старший из командного состава судна) сбежал матрос. За это Миша уже навсегда был лишён визы, а, следовательно, права ходить заграницу. Пришлось плавать на портовом буксире.

       Начался новый 1969/70 учебный год. Дочка пошла уже в пятый класс. У неё были частые кровотечения из носа. Подымалась температура. Иногда возникал ацетон. Её нездоровье нас очень огорчало. Врачи обещали, что с возрастом эти явления пройдут. Работы у меня и у жены при нашем отношении к делу, как всегда, было много, и мы мало времени проводили дома.

       Я был в постоянном напряжении. Кроме ежедневной лекционной нагрузки на стационаре и вечернем отделении училища, я написал три методические разработки (по карбюраторам двигателей, чтению электрических схем и браковке крановых стальных канатов), которые были опубликованы в сборниках Центрального методического кабинета по морскому образованию (ЦУМК) Управления учебных заведений (УУЗ) Министерства морского флота (ММФ) СССР. Такой набор разных тем разработок соответствовал существу дисциплин, которые я продолжал читать курсантам.
       
       В этом же году я получил приглашение из Москвы войти в редакционную коллегию по выпуску методических сборников. Мне было лестно получить такое предложение, я согласился. Одновременно я написал письмо, в котором излагал некоторые предложения по совершествованию сборника. Вскоре в Одессу из Москвы приехал методист С.Г. Лещинский, с которым мы долго беседовали по предложениям, высказанным в письме. В последующие годы мы с Лещинским подружились. Однако, моё дальнейшее участие в работе редколлегии ограничилось только рецензированием статей преподавателей других мореходных училищ. Но и это тоже требовало немало времени.

       Я решил заняться диссертационной работой и по ходательству училища был зачислен соискателем в отделе аспирантуры Одесского инженеров морского флота. Именно в тот момент меня очень интересовал вопрос автоматизация учёта наработки портальных кранов, которая согласно Правилам технической эксплуатации измерялась количеством перегруженных тонн. Не хочется обременять читателя описанием недостатков этого условного показателя и его учёта. Я долго и мучительно размышлял об выборе другого показателя, который бы более полно и автоматически учитывал работу крановых механизмов. И вдруг ночью, по-видимому во сне, можно этому и посмеяться, ко мне пришло решение. Таким универсальным показателем должен был стать учёт расход краном электроэнергии.

       Я поделился своей находкой с В.С. Турецким, а он, в свою очередь, со старшим электромехаником отдела механизации В.С Евтушенко. В результате содружества на двух портальных кранах в Одесском порту были установлены электрические счётчики, а в дальнейшем опубликована наша статья в журнале «Морской флот». Идея развития не получила, хотя и сегодня сохранила свою актуальность. Потом я читал в одном из технических журналов, что подобный способ учёта наработки был использован для металлообрабатывающих станков.

       В конце апреля 1970 года, как победитель в так называемом социалистическом соревновании на лучшую в училище лабораторию (кабинет) в честь знаменательной даты-столетия со дня рождения Ленина, я об этом уже упоминал, был награждён юбилейной ленинской медалью и премирован двумя интересными книгами. Одна из них-это чудесные "Передвижники" (фотографии картин из собраний музеев СССР), а вторая была посвящена К.Э. Циолковскому.
 
       Такое приятное событие, как награждение, мы отметили с Г.Ф. Шулянским и А.А. Ретманом втроём в шашлычной на косогоре в парке Шевченко, в начале спуска к пляжу Ланжерон. С нами была водка, а шашлыки к ней я неоднократно заказывал. Они были отличные: настоящее шашлычное мясо, нанизанное на почти полуметровые шампуры и при этом смешная цена -75 копеек порция. Мы обжирались шашлыками втроём у небольшой круглой столешницы, поднятой на высокой ножке, и нам в заходящих лучах солнца было видно, как пел Леонид Утёсов, "Самое синее море, Чёрное море мое".

       Я вспоминаю о об этом, потому что больше таких сочных и в норме пожаренных шашлыков мне есть не привелось. С кажлым годом общественное питание в Одессе становилась хуже и хуже, продукты постепенно исчезали с полок магазинов, чтобы что-то купить надо было выстоять длинную и медленную очередь. В то же время нам, как бы в насмешку, общенародно объявили, что мы, оказывается, достигли новой фазы социалистического строительства- «развитого социализма».

       После окончания учебного года и завершения руководством практикой курсантов я поехал отдыхать в Адлеровский пансионат недалеко от Сочи. В палате нас было трое. Пансионат только ещё строился, и пока были выстроены пятиэтажные корпуса с замкнутыми внутри двориками. Много удовольствия доставляло море, незащищённое волноломами, но не меньше и душ, которым можно было пользоваться в любое время суток. В Одессе к 12-ти часам ночи, а иногда и раньше воду в домах отключали. Это объяснялось тем, что водопроводные сети в городе были сильно изношены и при уменьшении к ночи потребления воды, давление её во избежание разрывов резко снижали. Подача воды ночью обеспечивалась только на первых этажах. Поэтому у меня долгое время сохранялась устойчивая привычка смотреть на часы прежле, чем я открою водопроводный кран даже если я находился вечером в других городах.
 
 В Адлерском пансионате из письма жены я узнал, что мы ожидаем прибавление семейства. Этому можно было только радоваться. Дочке в это время было почти двенадцать лет.

       В Одессе началась эпидемия холеры. В это же время моей жене пришлось мою тёщу положить в больницу с почечными болями. Сначала врач предложил сделать тёще операцию, но когда ему занесли деньги, он, к нашему удивлению, от операции отказался и предложил терапевтическое лечение. Мы предположили, что сумма показалась ему малой. Однако, по-видимому, принятое им решение оказалось правильным, потому что она покинула нас после этого через 9 лет и, как показало вскрытие, с другим диагнозом.
 
       Когда я узнал в Адлере, что Одесса из-за эпидемии холеры закрыта, то подумал, что меня оставят в пансионате на время карантина, но ошибся. Когда подошёл срок окончания путёвки, меня вызвали в кассу и продали билет на самолёт.

 Я увидел Одесский аэропорт и город необычно пустым. На конечных остановках трамвайные вагоны внутри мыли дезинфекцирующими растворами, гостиницы были заполнены теми, кто должен был выехать из города. Там их держали в карантине определённое количество дней, чтобы убедиться, что они не заражены холерой.
 
       Стояли жаркие дни, а море охранялось от страждующих выкупаться. Мы ездили к родителям в полупустых трамваях. Без приезжих город был тих и спокоен. Не чувствовалось обычной суеты. Поспешно строили подземные туалеты, в городе стали больше внимания уделять поддержанию чистоты.
 
       Осенью я повторно оформился в отделе аспирантуры института соискателем для защиты кандидатской диссертации. Своим руководителем я избрал Н.И. Ерофеева. Он дал своё согласие. Ерофеев к этому времени стал доктором наук, профессором, заведующим кафедрой механизации и автоматизации портов. До него на механизаторском факультете нашего института не было ни одного доктора и, соответственно, профессора по специальности. Говорили. что он учился в Одесском институте инженеров морского флота вместе с тогдашним министром морского флота Тимофеем Гуженко, потом после войны работал начальником механизации первого района Одесского порта, защитил кандидатскую диссертацию по тормозам. В то время, когда я учился он был доцентом кафедры подъёмно-транспортных машин. Его жена Антонина Ивановна, очень милая и интеллигентная женщина, работала в нашей мореходке преподавателем английского языка.

       Ерофеев развернулся, как учёный, уже после того, как я закончил институт. Интересы Николая Ивановича были разносторонними. Он издал дюжину монографий, такие как "Предохранительные и сигнализационные устройства кранов" в 1970 году, потом огромную по объёму книгу "Портальные краны", затем в область его интересов попала автоматика. Это был человек огромной работоспособности, но при этом умел заставлять своих сотрудников работать на себя. Когда он писал "Портальные краны", то я через Севу Окунева получил заказ на вычерчивание кинематических схем механизмов некоторых портальных кранов. Я тогда работал сменным механиком в порту и искал, где бы мне ещё подработать.

       В институте мне предстояло сначала сдать три кандидатских экзамена, и одновременно готовить кандидатскую диссертацию, для которой я продумал тему. Она называлась так: "Поточная организация технического обслуживания и ремонта автопогрузчиков". Я утверждал, исходя из собственного опыта работы, что существующие правила технической эксплуатации не соответствуют режиму работы машин и поэтому надо уточнить сроки службы основных узлов и деталей. У меня был собран статистический материал по наработке таких узлов и деталей автопогрузчиков. Я хотел обработать его методами математической статистики и на основании теории надёжности построить новый, более прогрессивный ремонтный цикл.

       Я написал план диссертации и представил его Ерофееву. Чтобы не тратить свое время, он пригласил меня на заседание ученого совета института. В то время, как на совете утверждали подготовленный текст ходатайства института перед Высшей аттестационной комиссией о присуждении вновь назначенному ректору, бывшему секретарю райкома партии, не имевшему учёной степени, звания доцента, Николай Иванович просматривал мой план. Он хотел определить, какие мои изданные работы могут быть зачтены по теме диссертации.

       Через много лет я наблюдал, как Галя, мы с ней в один год кончили институт, чтобы, как Ерофеев, не терять попусту время, вызвала своего аспиранта в зубоврачебную поликлинику на Комсомольском бульваре и в ожидании приёма врачом консультировала его. Многие руководители аспирантов в институтах использовали их в личных целях. Это была неприглядная картина

       Для того, чтобы сдать кандидатский экзамен по английскому языку, я поступил в специальную группу трёхгодичных государственных курсов иностранных языков, которые размещались в школе на Большой Арнаутской. За год я здорово продвинулся в языке, хотя впервые обнаружил, что стал хуже запоминать.

       В начале 1971 года у моего отца случился дома инфаркт миокардо. Его побоялись перевезти в больницу и лечили в домашних условиях. Мы часто навещали его. Отец шёл на поправку, и в это время родился внук. Я пришёл к родителям поздравить их с внуком и, чтобы сделать приятное , всё ещё лежавшему в кровати отцу, предложил назвать новорождённого в честь его отца, моего неизвестного мне деда- Григорием. "Назовите его Игорем" -сказал папа

       При первых родах жены мы по молодости лет не знали, что надо заранее договариваться с акушеркой. Жена рожала дочку самостоятельно и только нянечка, неторопливо убиравшая в помешении, время от времени подсказывала: «Ты тужся, милая, тужся!» На этот раз нам было недалеко до сорока и мы уже знали действенность народной поговорки «Не подмажешь-не поедешь, а потому предварительно договорились с акушеркой.

       В последний день марта жена, проснувшись поутру, заявила, что сегодня будет рожать. Я побежал с утра домой к акушерке сообщить, что ей сегодня предстоит принимать роды, а тёща отвезла дочку в парк Шевченко, где находился роддом. Во время перерывов между лекциями мой коллега и друг Саша всё подбивал меня позвонить домой, чтобы узнать, родился ли уже ребёнок? На последнем перерыве я позвонил и тёща радостно сообщила:
-Поздравляю! У тебя родился внук!
-Какой внук -спросил я её, делая вид, что не понимаю о чём идет речь. А сердце радостно заколотилось, у нас теперь будет ещё и сын.
       
       Я ежедневно сам или с дочкой навещал жену и маленького С молоком у жены было плохо. Пришлось бегать по аптекам города в поисках каких-то накладок и присосок, которые должны были интенсифицировать выделение молока. Как-то поздно вечером акушерка устроила мне тайное свидание с женой. В советских родильных домах это строго запрещалось.
 
       Жену с новорожденным из роддома мы забирали вдвоём с дочкой. Такси поймать не удалось и мы приехали домой на открытом «газике». Молоко у жены вскоре иссякло и пришлось перейти на искусственное питание. Первые дней десять почти ежедневно к нам приходили друзья и приятели, чтобы поздравить нас с малышом. Не каждая семья в городе решалась обзавестись
вторым ребёнком.
       
       В 1970/71 учебном году группа, где я был классным руковолителем, в так называемом социалистическом соревновании по училищу заняла призовое место и была награждена поездкой по местам боевой славы Советской армии. Старшина группы Олег Котов вместе с курсантами очень постарались и в учёбе, и в поведении, чтобы стать победителями. Олег после мореходки, работая в порту, заочно закончил автомобильный факультет Одесского политехнического института. Со временем он дорос до должности начальника автобазы порта.

       Сначала для группы намечалась поездка в город-герой Волгоград, потом еще куда-то, а закончилось тем. что я с группой в 25 человек полетели в Минск. Мы приземлились на аэродроме в Минске в лучах заходящего солнца. Необходимо было подумать о ночлеге, но к неожиданному и большому нашему разочарованию свободных мест ни в одной из посещённых нами гостиниц не оказалось. Тогда родилась идея поехать в Брест и ночь, таким образом, провести в поезде. Я подошёл к одной из скучающих кассирш на вокзале и без каких-либо трудностей приобрёл железнодорожные билеты на всю группу.
 
       Утром, отлично выспавшиеся, мы прибыли в Брест, позавтракали в столовой (перед отъездом я получил деньги на всю группу и выдавал по 3 рубля каждому на день) и отправились осматривать Брестскую крепость. Она первая оказала значительное сопротивление гитлеровцам. До этого о подвиге защитников крепости на реке Буг я мало что слышал, хотя в памяти остался писатель Смирнов, который выступал по телевизору и рассказывал о героизме защитников крепости. Мы с неподдельным интересом осматривали разрушенные стены и казематы, экспонаты музея, расположенного в бывшей казарме. Рядом протекала пограничная река Буг и где-то неподалёку проходила граница между СССР и Польшей. Из-за верхушек деревьев был виден пограничный железнодорожный мост. Всё производило и оставляло неизгладимое впечатление.

       Я по ассоциации вспомнил одного из воевавших моих дядей- Ласю, единственного брата отца, служившего в начале войны на западной границе и пропавшего без вести в первые дни. Я его плохо помнил, в 1941 году ему был 31 год, а теперь я и все его трое детей по возрасту уже были старше его.

       После многочасового осмотра крепости мы пообедали и погуляли по Бресту. Город мне понравился чистотой улиц, свежей зеленью ветвистых деревьев, разросшихся кустов. Пора было на вокзал. Вторую ночь мы снова провели в поезде Брест-Минск. Утром мы были снова в Минске и приобрели билеты на автобусную экскурсию по городу и к Кургану Славы. Сначала мы поколесили по Минску. Маленький, провинциальный, разрушенный Минск после войны был заново отстроен и превратился в настоящий столичный город с широкими проспектами, большими площадями, высотными домами и метро.
       
       После ознакомления с белорусской столицей мы поехали на Курган Славы, туда, где в наступлении 1944 года соединились войска трёх фронтов, освобождавших Белоруссию. Памятник- монументальное сооружение напоминало три соединённых вместе винтовочных трехгранных штыка, завершавших большой насыпной холм. После Кургана Славы мы посетили мемориальный комплекс Хатынь. Это сожжённое белорусское село стало символом многих тысяч сожжённых сел республики, когда от домов оставались только дымовые трубы, и сотен тысяч погибших людей, из каждых четырёх -трое погибли
 
       Вечером мы из Минска уехали в Киев, чтобы снова ночь провести на колёсах. В Киеве я с трудом приобрёл плацкартные билеты на Одессу. Мои подопечные разбрелись по городу, и я тоже бродил по украинской столице в сопровождении увязавшегося за мной курсанта. Мы с ним перекусили в столовой и поторопились на вокзал.
       
       Маленького сына надо было каждый день купать. В условиях нашей плохо обустроенной коммунальной квартиры это была сложная и трудоёмкая процедура, которая не претерпела за 12 половиной лет после рождения дочери особых изменений. Сначала на газовую плиту ( для дочки воду кипятили на примусе) ставилось ведро холодной воды и нагревалось до кипения, затем в комнате на двух стульях устанавливалась белая эмалированная ванночка (явный прогресс: маленькую Леночку мы купали в оцинкованной), и я заливал туда закипевшую воду. Потом разбавлял горячую холодной до тех пор пока градусник не показывал приемлемую для купания ребёнка температуру.

       "Инфанта" опускали в воду и тщательно намыливали, а потом отмывали и ополаскивали заранее заготовленной тёплой водой. Затем его бережно вынимали из ванночки, закутывали в большую махровую простыню и клали на тахту, одевали и отправляли в кроватку. Покончив с этой процедурой, я снова занимал своё рабочее место за письменным столом и продолжал работать: читать или писать.

       Я постоянно обновлял лекционный материал по всем читаемым мною предметам на механизаторском отделении. Но необходимо было также посещать интересные спектакли в театрах, смотреть кино и передачи по телевизору, читать журналы, газеты и художественную литературу, пообщаться с друзьями. Благодаря молодости я всё успевал.

       Когда завершился учебный год, начальник эксплуатационного отделения училища Г.Ф. Шулянский предложил мне отвезти группу эксплуатационников на полугодичную практику в порт Певек. В Певеке работал начальником района бывший выпускник училища, ему нужны были сезонные рабочие-грузчики, поскольку порт зимой намертво замерзал. Я получил в бухгалтерии училища огромное количество денег, присланные портом и отправился в Одесское агентство аэрофлота, что находилось на Екатерининской угол Ланжероновской улиц в помещении того самого кафе «Фанкони», о котором теперь так часто вспоминают и кажется восстановили. Я заказал билеты на самолёты.

       Мы вылетели из Одессы утром и через часа два были во Внуково, в Москве. Там мы посидели несколько часов в аэропорту и вылетели в Амдерму, которая находится за Полярным кругом, на берегу Карского моря, недалеко от пролива Югорский Шар. Подумать только! Завтракали мы на юге в Одессе у Чёрного моря, обедали в Москве, а вечером были уже на северном побережье страны. В Амдерме стоял нескончаемый полярный день. Около барака, служащего аэровокзалом, валялась огромная гора пустых стеклянных бутылок, о пластмассовых тогда я и понятия не имел. Очевидно, самолётом возвращать стеклянную тару на место изготовления напитков было неэкономично.
       
       В Амдерме мы пересели на самолёт арктической авиации, он был меньше по размерам и выкрашен в цвет красного сурика, чтобы в случае аварийной посадки резко выделяляться на фоне белого снега. Далее наш путь лежал в порт Тикси на одной из величайших сибирских рек Лене. Там была объявлена длительная остановка, экипаж должен был выспаться. Мы отправились в посёлок. По дороге валялись остовы автомобильных и тракторных двигателей, какие-то металлические конструкции, металлолом не собирался. В посёлке небольшая группа жителей уныло ждала открытия магазина, там продавали чистый спирт. Неподалёку были видны воинские казармы, где размещалась какая-то воинская часть
 
       Снег сошёл ещё не везде и выглядывал грязными островками среди повсюду разбросанного бытового мусора, еще недавно им укрытого. А теперь, этот мусор, развалясь, нагло смотрел на яркое арктическое солнце.
       
       Самолет, ведомый отдохнувшими лётчиками, снова взлетел в прозрачное небо и устремился на Чохурдак, который стоит на реке Индигирка. Перед взлетом по салону прошёл пограничный патруль и проверил документы, У нас было соответствующее разрешение. Когда мы приземлились на краю страны, в Певеке, расположенном в Чаунской губе, то окончательно потеряли ориентировку во времени. Незаходящее солнце постоянно стояло над головой. Оказалось, что мы прилетели в 4 часа утра, но нас ждал портовый автобус. Автобус недолго ехал по гравийной дороге, которая привела нас к порту. Говорили, что эта дорога, как и другие, были построены на костях заключённых.

       Певекский порт оказался современным: причалы, портальные краны, закрытые и открытые склады, служебные помещения, большая столовая. Сначала меня поселили вместе с курсантами в просторном помещении барачного типа, и первую, не знаю
как назвать, это была уже не ночь, спячку я провёл вместе с ними. Это было неудобно для меня и для них, и поэтому я попросил, чтобы меня поселили в какое-то другое место. Меня поместили в портовом общежитии в комнате на два человека.

       Моим сожителем оказался молодой парень. Он ходил купаться на берег Северного ледовитого океана, и я с любопытством его сопровождал. Я с удивлением и восторгом смотрел на человека, который, раздвигая плавающие небольшие куски льда, поплыл, потом
порезвился в тёмной воде, вышел на берег и стал энергично растираться махровым полотенцем.
       
       Я обратил внимание на обилие книг в его комнате по самым различным вопросам, включая историю и философию. Этот парень объяснил, что большинство книг принадлежит его товарищу, на койке которого я сейчас сплю. Его товарищ в настоящее время в отпуске на материке, так называли в отдаленных местах страны центр страны, хотя, строго говоря, мой новый знакомый вместе со мной находился не на острове, а тоже на материке.

       Длинная полярная ночь способствует некоторым в самообразовании. Они, если не связаны семьёй и склоны к культуре, то очень много читают, размышляют, переосмысливают и иногда высказывают такие оригинальные мысли, до которых в ежедневной суматохе не додумаешься. . У нас, "на материке" голова занята ежедневной прагматической текучкой. Я написал "склоны к культуре" потому, что главным признаком челове-ческой культуры, насколько мне известно, является тяга к знаниям.
       
       Мои подшефные курсанты были распределены по бригадам и приступили к работе, за которую обещали хорошо заплатить. Я пошел зарегистрировать их в военкомате и встретился с военкомом. Он оказался одесситом. Среди инженерно-управленческого персонала порта я нашёл несколько выпускников одесского водного института. Одесситы называли себя одеколоном, т.е. одесской колонией.

       Одним из основных развлечений певечан была охота в тундре, туда портовики ездили вездеходом, обычная машина не может передвигаться по тундре, она вязнет и портит плодородный очень тонкий верхний слой земли.
 
       Вечная мерзлота почвы влияет на характер градостроительства. В Певеке обычные четырёхэтажные дома стоят на сваях, под домом выгребная яма, так как канализации в городе нет. Трубы, подающие горячую воду для отопления, не закопаны в землю, а лежат на поверхности и покрыты на улицах бетонными коробами, они же служат тротуарами для пешеходов.
 
       Как только открывается навигация в порт тянутся целые караваны судов с различными грузами. За короткое арктическое лето необходимо завезти грузы и товары, чтобы обеспечить жизнедеятельность региона до начала следующей навигации. Регион Певека большой и важный для страны, там расположены золотые прииски, Билибинская атомная электростанция.
 
       В порту непрерывно разгружались суда. Одни привезли уголь и сгружали его на причал. Мощный бульдозер непрерывно днём и ночью своим ножом передвигал его с причала в тыловой склад, чтобы освободить место для разгрузки следующих судов. Другие суда доставляли машины, различное оборудование, продукты, промтовары. В обратный путь суда загружали металлоломом. Я подробно знакомился с портом, а в портовой столовой -с сырокопчёной медвежьей колбасой. Она оказалась тёмнокрасной с мелкими вкраплениями жира и очень твёрдой.

       В магазинах свободно продавалась сайра в металлических баночках. Я вспомнил, что когда я был с женой в замечательной поездке зимой 1962 года по машруту Одесса –Харьков –Москва –Рига –Вильнюс -Ленинград-Одесса, то то куда бы мы ни приходили в гости, нам задавали риторический вопрос: "Ну чем вас таким необычным угостить?" и тут же доставали из буфета или холодильника металлическую баночку с бледно оранжевой бумажной обечайкой, на которой было написано: "Сайра". Потом эта рыба бесследно исчезла из продажи, как и бычки в томате, камбала, скумбрия и даже килька в томате.А я большой любитель рыбы.
 
       Я бродил по Певеку, с любопытством рассматривая всё в городе необычное для меня и думал о людях, которые десятками лет живут здесь в экстремальных условиях. Поражали своей необычностью огромные беззвучные комары, чтобы защититься от них необходимо было мазать открытые места тела специальной мазью.

       Срок моей командировки заканчивался. Оказалось. что на Москву из Певека прямого рейса нет, а надо лететь далее на северо-восток, на мыс Шмидта, и оттуда через Норильск на Москву.
 
       Портовый автобус под лучами всё того же незаходящего полярного солнца доставил меня в Певекский аэропорт, и я сел на скамейку в зале ожидания, напоминающий грязный барак. Кругом было много людей, как и я, ожидающих, когда объявят о посадке на самолёт. Напротив меня сидел крепко сбитый невысокого роста мужчина в белой безрукавке. Он сообщил мне, что летит на юг, в отпуск. Я удивился, и спросил, где его багаж? Он улыбнулся и ответил, что всё необходимое ему приобретёт на юге. Заработанные на севере деньги позволяли ехать в отпуск без чемодана.

       Наконец, диспетчер объявил о начале посадки, и я пошёл к самолёту. Перед взлётом пограничный патруль снова проверил паспорта пассажиров. Взлетели мы своевременно и своевременно через некоторое время приземлились в аэропорту мыса Шмидта, если тамошние сооружения можно было бы назвать аэропортом. В углу какой-то хилой постройки, по-видимому аэровокзала, были набросаны вещевые мешки студентов, так называемых бойцов студенческих -строительных отрядов. На мешках сидел молодой человек с заросшим лицом и уныло бренчал на гитаре. К счастью, ждать пришлось недолго и вскоре другой самолёт унес меня от этой северной неустроенности и ощущения временности, возведённой в постоянство.
 
       Остановка в Норильске была непродолжительной. Я был наслышал об этом сравнительно большом заполярном городе, куда люди приезжали поработать на определённый срок, чтобы заработать деньги, а затем не хотели возвращаться на материк. Я вышел из самолёта на бетонное покрытие, но разглядеть очертания города мне не удалось.

       Поздно ночью мы прилетели в Москву. Рейсовые автобусы в центр уже не курсировали. Я уговорил шофера поливальной машины довезти меня до дома родственников жены на Ленинском проспекте.
       
       Утром я отправился в методический кабинет управления учебных заведений министерства. Там я сначала встретился со своим новым пожилым приятелем Лещинским. Я рассказал ему о рождении сына, а потом о поездке за полярный круг. Он с искренним интересом выслушал мой рассказ о Певеке и даже потребовал, чтобы я показал ему Певек на карте. Я почувствовал, что он пожалел, что до сих пор не сумел там побывать.
       
       Потом я встретился с Петром Матвеевичем Мацко, заместителем директора центрального методкабинета. Это был отставной военный моряк. Мацко часто замещал директора Ясинского и курировал издание учебников. Я поинтересовался у Мацко, нашли ли автора для написания учебника по предмету "Автоматика и автоматизация портовых перегрузочных работ". Ведь я был автором этой впервые созданной в Союзе учебной программы и мне было интересно узнать, кто возьмётся написать учебник по этой дисциплине Мацко ответил отрицательно, и тогда я предложил свою кандидатуру. Мацко не возражал, но выразил пожелание, чтобы это был авторский коллектив. В методкабинете или в более высоких московских сферах считали, что учебник, написанный коллективом авторов, выглядит более солидно и более надёжно.

       Тогда я спросил Мацко, достаточно будет двух авторов. Он ответил, что достаточно и обещал, что осенью я получу для подписания издательский договор. Я остался очень довольным от посещения методкабинета и, не задерживаясь более в Москве, вылетел в Одессу.

       Благополучно возвратившись в Одессу, я за счёт своего отпуска продолжил руководство практикой курсантов-механизаторов в Одессе. Я был заинтересован в любой работе, так как это был дополнительный заработок.