МИКРОТРЕЩИНЫ ДУШИ
(редакционный стриптиз)
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ УСЛУГА
Явились шумной толпой в новый санаторий для ветеранов Великой Отечественной войны. Операторы, радийщики, пищущая братва, куча всяких чиновников. Все они плотным роем облепили губернатора. Среди них как-то затерялись врачи и медсестры, работающие в этом санатории.
Ветераны, самому младшему из которых 75 лет, вовсе не видны. Они тихо сидят по палатам, пьют лекарства, любуются невероятной чистотой вокруг. Им, в полушаге от вечности, дела нет до человеческой плесени, явившейся сюда, дабы устроить политическое шоу под названием «заботливый губернатор любит ветеранов», а потом, напившись и нажравшись, вести блудливые разговоры…
Я отделился от толпы, рассматриваю всякие плакаты на стенах. Добрел до огромного стенда, где большим и красивым шрифтом перечислены услуги, которые уважаемые ветераны получают от родного государства бесплатно. Рядом нарисовался наш фотограф Андрюша, скользнул взглядом по плакату и окружающей агитации. Тихонько выругался и добавил:
- Потемкинские деревни. Двести лет спустя.
Хотел мчаться дальше, но, заметив, как я сползаю по стене, испуганно уставился. Подумал, что человеку плохо. Но мне, наоборот, было очень хорошо. Задыхаясь от смеха, ткнул пальцем в нижнюю часть плаката, выдавил из себя:
- Читай…
А там, мелким, незаметным шрифтом, были перечислены дополнительные услуги, которые ветераны могут получить по своему желанию, но – за отдельную плату. Типа прогулки с медсестрой в инвалидной коляске по осеннему лесу. Или съемка видеосюжета.
В самом низу этого «спецсписка» красовалось слово, выбившее меня из печального равновесия. Оказывается, за дополнительную плату, в этом санатории ветеранам (а, вернее, ветераншам) могли делать микроаборты!
Андрюша восторженно зарыдал. О такой удаче можно было только мечтать. Он тихо хохотал и пытался достать из кофра фотоаппарат. Руки не слушались. Наконец, выдернул верный «Кодак», стал крутить настройки…
Нашу парочку заметил заместитель главврача. Несмотря на благообразные очки на носу, у него было лицо типичного воришки. Однако – умного.
Он рванул в нашу сторону, проследил взглядом туда, куда начал целиться объектив, и все понял. Жирная туша с невероятной легкостью скользнула к стене, загородила вожделенный сюжет, раздался треск отдираемой бумаги…
Жулик в белом халате обдал нас ненавидящим взглядом, скомкал бывший плакат и куда-то быстро исчез.
Андрюша вернул «Кодак» в кофр, утер слезы и задумчиво произнес:
- Однако, заботливые здесь люди. Гуманные…
МИЛЫЕ ЦИНИКИ
В кабинете накурено, и лица людей расплылись, словно на экране телевизора исчезла четкость изображения. Редактор Леша бубнит, сидящие напротив него несколько девчонок слушают, остальные тихо болтают между собой о чем-то постороннем. Идет очередная редакционная планерка, попытка нарисовать газету на неделю вперед. Попытка, заранее обреченная на провал. Вот уже много лет, как наша газета выходит на «живую нитку» - что принесли, то и ставим. Как ни странно, срывов не было ни разу.
Но упрямый Леша хочет делать так, как положено. То ли в учебниках где-то вычитал, то ли в очередной командировке нечто подобное усмотрел. Он пытает собравшихся журналистов по поводу их мыслей о будущих материалах. Однако никто дальше очередной статьи смотреть не желает.
Редактор, видя такой пофигизм, слегка психанул.
- Лиана! – кричит он, обращаясь к сидящей напротив него журналистке К., которая специализируется на проблемах экологии и воспитания детей. Ее дедушка был армянином, и внучка получилась типичной кавказской красавицей – тонкой, звонкой с изумительно-точеными чертами лица. Лианка знает о своей внешности, и бессовестно этим пользуется.
- Да, Леша, да, родной - томно говорит она, пускает клуб табачного дыма в потолок и в упор стреляет черно-бездонными глазами в редактора. Другой мужик после такого взгляда становится ручным барашком и моральным инвалидом. Но не Леша, прошедший на любовно-эротическом фронте сквозь немыслимые огни и воды. Он тверд, как скала, на кавказские прелести не реагирует.
- Девочка, ты читаешь свои статьи, которые выходят в газете? – тихим, ничего хорошего не предвещающим голосом спрашивает он. – Ты сравниваешь их с тем текстом, который даешь на вычитку мне?
Лиана задумчиво пускает дым в потолок и молчит.
- Я обращаюсь ко всем остальным тоже! – Леша повысил голос, и посторонние разговоры стихли. Народ почувствовал приближение бури.
- Это черт знает что! – Редактор начинает закипать. – Суете мне всякую чушь, а я из нее делаю нормальные статьи! Вы думаете, это приятно?
Леша абсолютно прав. Мы действительно зачастую даем ему сырые тексты. Прекрасно зная, что редактор обладает невероятной способностью превращать их в конфетки. Многие из сидящих и стоящих опускают головы. Изображают стыд, которого у них, на самом деле, никогда не было, нет, и не будет.
Леша снова поворачивается к Лиане:
- Так ты читаешь или нет? Сравниваешь, делаешь выводы?
Голос его совсем тих, понятно, что сейчас начнется знаменитая «раздача пряников», которую мы все так боимся. Но красавица, не напрасно носящая кличку «горная княжна», великолепно разряжает ситуацию.
Лианка гасит «бычок» в пустую консервную банку, стоящую на столе у редактора. Снова наводит свои колдовские глаза на Лешу, вскидывает голые по плечи руки к потолку, изображая армянскую страсть, и произносит фразу, которая позже стала среди журналистов почти поговоркой:
- Ха! Мало того, что я пишу в газету, так я должна еще и читать это говно? Не дождетесь!
И первой начинает смеяться. За ней – остальные, не исключая Лешу. Всё, планерка сорвана…
О ВЕРНОСТИ
Сидим и тупо пьем водку. Нам выдали зарплату, она оказалась унизительно маленькой, но ругаться бесполезно. Хозяйка газеты, впавшая в неизлечимую стадию болезни под именем «алчность», переорет любого жалобщика, обязательно в конце разговора посоветовав убираться к чертовой матери. За окном – осень девяносто восьмого, страшный постдефолтовский кризис. Устроиться на работу невозможно, вокруг толпы неприкаянных людей, готовых делать любую работу за копейки. Им вообще жрать нечего…
Хозяйка этим пользуется, оплачивая наш труд жалкими подачками, позволяющими не умереть с голода, но не более того. Иногда кто-то не выдерживает и идет на разборки. Глядеть на такого человека после беседы с ней страшно. У правдолюбцев болит голова, прихватывает сердце, пропадает аппетит, а у мужиков на время исчезает потенция. В редакции уверены, что хозяйке от предков досталась способность изливать на окружающих черную энергию. Единственный способ временно разогнать тоску – напиться.
Три девчонки и два мужика сидят в одном из кабинетов за пыльным столом и добивают четвертую бутылку водки. Из закуски – мятые конфетки, пара яблок, какие-то подозрительные консервы и вчерашний черствый хлеб. Но народ этого не замечает. Идет печальный разговор о нашей скотской судьбе. О гадской профессии с названием журналистика, которая затягивает, как трясина, не отпуская всех, кто удержался в ней более трех лет. Никаких намеков на амуры, типичные для выпивок в кабинете нет и в помине.
Тем не менее, разговор заходит о верности. Журналисты – народ пошлый, склонный к регулярным походам «налево». Редкие экземпляры верных мужей и жен выглядят в коллективах редакций белыми воронами. Все пятеро сидящих в кабинете – типичные представители. Правда, друг с другом они таких вещей не делают, предпочитая искать утешения на стороне. Так интереснее. Мало кто из журналистов не побывал в кабинете у венеролога хотя бы один раз…
Разговор закрутился вокруг цифр. Сколько, мол, за жизнь у нормального мужика должно быть баб, чтобы было к старости, что вспомнить? То же самое – и про милых дам, ибо здесь царит полное равенство полов. Завязывается спор. Статистические исследования, опубликованные в «Спид-инфо», утверждают, что в среднем у российского донжуана бывает семь партнерш, а у представительниц прекрасного пола – пять постельных приятелей. Сидящие за столом пьяные интеллектуалы пера и несостоявшиеся властители человеческих душ, с такими цифрами не согласны. Они им кажутся заниженными.
И лишь репортерша Ольга, известная своими нетрадиционными склонностями, поддерживает эти данные.
- У меня, - кричит раскрасневшаяся журналистка, который в тот момент исполнилось 32 года, – было шесть мужиков! И больше я заводить не собираюсь. Ибо все вы – она тычет пальцем в представителей другого пола, – скоты и грязные похотливые обезьяны, сующие свои члены в любую подвернувшуюся дыру! Я себе лучше заведу подружку, это куда честнее и чище…
Ольга начинает рыдать, видимо, вспомнив что-то несчастное из своей бурной молодости. Подруги ее утешают, грозно поглядывая на парней. Те наливают еще по одной, звучит традиционный мужской тост («Господа гусары, стемнело. За милых баб-с!»), все опрокидывают очередную порцию алкоголя.
И тут две подружки вдруг выражают сомнение по поводу честности произнесенных Ольгой цифры. Уж больно она мала. Успокоившаяся девочка, закусив конфеткой, шевеля губами и загибая пальцы на руках, начинает про себя считать еще раз. Потом поднимает голову и гордо говорит:
- Шесть.
Подумав, поясняет:
- Это, которые по любви. Тех, которые были спьяну, я не считала.
Все ржут. Спрашивают Ольгу, а, сколько ж у нее было в нетрезвом виде? Чуть подумав, она отвечает:
- А у нас всех вместе не хватит ни рук, ни ног, чтобы пересчитать…
Народ скидывается последними рублями и бежит за бутылкой. Нужно же выпить за настоящую женскую верность!
ИМЯ ТВОЕ
Планерка закончилась, но нас не отпускают. Пришел Боря И., совладелец газеты, и завел тоскливый разговор о необходимости выпускать тематическое приложение к газете. Дело происходит в начале девяностых, когда в провинциальных городах еще не было ни рекламных, ни «желтых» изданий. Сейчас-то понятно, что это были отличные времена для завоевания этого участка рынка, но тогда такой прозорливостью, увы, мало, кто обладал…
Боря, обдав собравшихся ароматом дорогого коньяка, вываливает идею про тематические страницы-вкладыши. Мол, раз в неделю будем делать страницу про строительные фирмы и ремонт жилья, на другую неделю – проблемы автомобильного рынка, потом – про одежду-обувь, затем – о бытовой технике. Народ станет читать взахлеб, рекламодатели попрут – успевай только отмахиваться! Нужно лишь делать интересные статьи.
Журналисты реагируют вяло. Они знают, что от хозяев хороших денег не дождешься. А носиться по области, высунув язык, уговаривая богатых бандитов на рекламу, неделями согласовывая с ними тексты (интернета тогда еще не было), выслушивая рассуждения типа «мы - конкретные пацаны, всех конкурентов уроем…» - удовольствие не из лучших.
Разговор не клеится, и редактор Леша, дабы спасти друга и начальника, предлагает обсудить названия будущих вкладышей или отдельных газет. В кабинете повисает пауза, которую нарушает Маринка К. Она – милое, но довольно странное создание. Цель жизни одна – защита животных. Попутно опекает всех сирых и убогих. Свою личную жизнь строит из тех же соображений, и оба ее официальных мужа – из сиделых, «подшитые» от алкоголизма мужики. От каждого родила по девчонке, воспитывает их по методике, замешанной на дикой смеси толстовщины, православия, иудаизма. Статьи пишет как бы между делом, оторвавшись от своих кошек-собак…
Маринка, краснея и смущаясь, по-еврейски картавя, говорит:
- Леша, я предлагаю издавать ежемесячную газету про домашних животных. Ты, не представляешь, сколько у нас людей, которые любят животных! Они пойдут сюда толпами!
Редактор и остальные присутствующие снисходительно улыбаются. Видели мы тех любителей – задрипанные старушки с облезлыми кошками под мышками да прыщавые девочки, страдающие от отсутствия внимания мальчиков. Денег от них на рекламу ни за что не дождешься, они сами будут у нас клянчить. А что толпами повалят – это правда, нам тогда работать будет некогда…
Маринка, видя такую реакцию, начинает говорить громче, думая, что получается убедительнее:
- И название я придумала. Оно такое, что сделает газету очень популярной.
Большинство коллег выступающей знают название. «Милый друг». Это не намек на Мопассана, а указание на то, кем приходятся нам домашние животные.
- Вы представьте, как люди умилятся, когда увидят на газете, посвященной кошкам и собакам такое словосочетание, как…
Марина, набрав в грудь воздуха, собралась произнести заветную фразу. Но не успела. Фотокор Сережа Ш., до того безучастно стоявший в углу кабинета с сигаретой в зубах, быстро ее выдергивает, и, слегка заикаясь, произносит:
- «Сука рваная». Вот какое имя будет у этой газеты…
Все падают от смеха. Идея убита. В Туле так и не родилась газета для любителей друзей наших меньших.
«ОЧЕПАТКА»
В редакцию звонит возмущенный читатель. Оказывается, опубликованный нами «кухмистерский» способ зимнего хранения картошки в домашних условиях – полная туфта. Редакторша Наташа досадливо отстраняет орущую телефонную трубку от уха, зовет корреспондента Сашу, который готовил эту заметку, и велит ему разобраться с «сумасшедшим дедом».
Сашка, умеющий писать на любые темы и обладающий способностью убеждать в своей правоте, даже если он не прав, начинает слушать. Но не в одиночестве – секретарша Олеся включает громкую связь, и разговор читателя с журналистом звучит на всю редакцию…
- Вы нас разорили! – возмущенно кричит дребезжащий старческий голос. – Мы вам поверили, и теперь у нас дома лежит два мешка гнилой картошки!
- А что, собственно, случилось? – невинно спрашивает Сашка.
- У нас со старухой нет подвала, а дома картошка зимой прорастает. Мы перепробовали много способов, но сохранить картошку до весны так и не могли. И тут ваша заметка… Ну, где вы рассказываете, как с помощью метода… э-э-э… как его…, а – обеспложивания… эта проблема решается… Вот мы со старухой и решили попробовать…
Пока звучит этот монолог, Сашка находит заветный номер газеты со статьей и начинает пробегать ее глазами. Неожиданно, дойдя до какого-то места в ней, он меняется лицом.
Меж тем, голос в трубке продолжает свой разговор:
- Вот вы тут написали, что если картошку чисто промыть, набрать в авоську, опустить в кастрюлю с кипящей водой, она потеряет способность прорастать и будет лежать свежей при комнатной температуре… Мы и попробовали…
- И что же получилось? – каким-то странным голосом спрашивает Сашка.
На другом конце трубки начинается крик:
- Гады вы!.. Лишили бедных пенсионеров еды на всю зиму!.. Мы вам поверили, а она вся покрылась пузырями и сгнила!.. Лежит вон на балконе и воняет на всю улицу!..
Сашка дождался паузы в череде выкриков:
- Может, вы что-то не так делали, как написано в нашей газете?
Старик снова орет:
- Все так, все верно!.. Помыли картошку, сунули в авоську, закипятили кастрюлю с водой… Я надел спортивный костюм, чтоб удобнее было… Опускаю авоську в кипяток, а старуха сидит рядом на табуретке, смотрит по секундомеру… Вы ж написали – 20 секунд… Вот мы и считали… А она – сгнила…
Редактор Наташа, давясь от хохота, шепчет Сашке на весь кабинет:
- Спроси, кто сгнила – картошка или старуха?
Сашка, лицо которого покрылось красными пятнами, пытается сохранить спокойствие. Он пока единственный, кто знает, что случилось на самом деле.
- Дедушка, - ласково говорит журналист. – Вы что-то перепутали… В кипяток нужно опускать не на двадцать, а на две секунды. Иначе вы действительно ошпарите картошку, и она сгниет…
- Как «на две»? – ахает собеседник на другом конце провода. – У вас черным по белому написано – «на двадцать»!.. Суки!..
Пока крик возмущенного старика эхом разносится по редакции, остальные журналисты кидаются к заветному номеру газеты. Там действительно написано - «20 секунд». Народ смотрит на Сашку. Тот поправляет очки на носу и невозмутимо говорит:
- Дедушка, видимо, при наборе текста произошла ошибка… А корректор ее не заметила… Вот и получилась опечатка… Конечно не двадцать, а всего две секунды… Приношу свои извинения… Мы объявим корректору выговор…
Читатель-собеседник от такой наглости на мгновение замолкает. Потом снова начинается крик:
- У вас, значит, опечатка, а у нас – с голоду подыхай?.. Да мы со старухой на вас в суд подадим!.. Да я сейчас погружу оба мешка тухлой картошки на тачку и привезу ее в редакцию!.. Пусть воняет у вас!..
- Не нужно везти, - просит Сашка. – Я готов за свои деньги купить вам с бабушкой мешок картошки… Говорите адрес, мы ее вам привезем…
Старик несколько секунд молчит, осмысливая услышанное. Потом раздается его усталый голос:
- Да идите вы в жопу с вашим мешком… Журналисты называются… Я спортивный костюм надел… Бабка с секундомером… Сволочи…
Он с треском бросает телефон, и по редакции плывет звук коротких гудков.
Фотограф Сережа, слегка заикаясь, говорит:
- Великолепная картина. Кухня, дед в спортивном костюме. В руках авоська с картошкой, которую он окунает в кастрюлю с кипятком. Рядом бабка на табуретке. Держит в руках секундомер. Смотрит через очки, считает до двадцати. Иногда сверяет с нашей газетой… Дед, обливаясь потом, везет на тачке гнилую картошку… Редакция, которая ее нюхает… Ты молодец, Сашка, подарил миру такой сюжет. Шекспир рядом не валялся…
Все вокруг катаются от смеха.
«ЛУПАНАРИЙ»
В большом кабинете, где работает сразу пять человек, кипит жизнь.
Наташка яростно лупит по клавишам электрической пишущей машинки «Ятрань», которую журналисты за ее грохот и неудобство называют «Я - дрянь». Девушка ваяет очередной политический шедевр местного масштаба, а потому ничего не замечает вокруг. Примостивший рядом замредактора Андрюша, по совместительству являющийся земляком, соратников и другом Наташки, вычитывает очередную полосу очередного номера газеты.
На диване развалился Олег, подле него воркует его новая любовница. Она трудится где-то на рынке продавщицей, вид имеет пошлый, достаточно глупа и нагла, но перед «ведущим журналистом области» и «писателем земли тульской» млеет. Эта девка отдалась бы ему прямо на диване, но, во-первых, вокруг люди, а, во-вторых, Олег сегодня - со страшного бодуна, и его в данный момент женщины не интересуют. Он вяло отпихивает руку продавщицы, которая «случайно» то и дело попадает ему на ширинку джинсов, и мучительно смотрит в потолок. Денег на опохмел нет, взаймы из коллег никто не даст (Олег такие долги не возвращает), а продавщица с толстыми губами профессиональной минетчицы почему-то считает, что пить водку в десять часов утра – плохо.
В углу кабинета прямо на столе сидит корреспондентка Ольга. Она терзает телефон, договариваясь с каким-то городским начальником-жуликом об интервью. Заодно девушка пытается раскрутить чиновника на встречу по сему поводу в ресторане, после посещения которого она, как правило, оказывается в постели с интервьюируемым в гостиничном номере. Понятное дело, за его счет.
Еще один журналист – Сашка – сидит за своим столом и завтракает. Он не успел это сделать дома, а потому, ничуть не смущаясь, пьет сладкий чай с куском черного хлеба, шматом сала, соленым огурцом и двумя вареными яйцами. Такое странное сочетание видов еды его ничуть не удивляет: Сашка родом из деревни, он всеяден, полагая, что в желудке все само собой смешается…
В кабинет входит совладелец газеты Боря. Он трезв и это настораживает.
Начальник обозревает открывшуюся ему картину начала рабочего дня. После чего поворачивается к сладкой парочке Андрей-Наташа:
- Андрюша, - ласково говорит Боря, и все в кабинете сразу замирают. Такая интонация голоса ничего хорошего не предвещает. «Я - дрянь» замолкает, в воздухе повисает тишина. Продавщица отдергивает руку от интимного места Олега и съеживается. Сашка перестает очищать от скорлупы яйцо и каменеет с туго набитым ртом.
- Это ведь ты готовил материал преподавательницы из пединститута? – продолжает Боря. Андрей кивает головой. Несколько дней назад в редакцию приходила очень некрасивая, но очень умная кандидатша каких-то там наук, когда-то вместе учившаяся с Борей, приносила опус про поэтический вечер в их вузе. Сегодня ее труд был опубликован в нашей газете.
- Что ж ты, родной, так его урезал? – спрашивает начальник.
Андрей откладывает недочитанную полосу в сторону и начинает говорить. Делает он это, как всегда, рассудительно:
- Боря, это сумасшедший дом. Про какой-то вечер, где двадцать чокнутых студентов и преподавателей читают друг другу не менее безумные стихи, навалять восемьсот строк! Сплошные повторы, ахи-охи и бред про свою гениальность. Вот я и коротнул до двухсот строк. По-моему нормально…
- Ну, не знаю, не знаю, - задумчиво говорит Боря. – Она обиделась и идет сюда разбираться с тобой. Так что готовься. Одинокая женщина в возрасте слегка за сорок, вся в поэзии, а ты с ее статьей так обошелся. Тут я тебе не помощник…
Хозяин исчезает, присутствующие недоуменно переглядываются, и в кабинет входит кандидатша. Ее лицо покрыто красными пятнами, глаза под очками сверкают, в руках – помятая газета.
- Как вы могли! – с порога кричит она, обращаясь сразу ко всем. – Так изуродовать великолепный материал! Да еще не поместить в нем нашу поэтическую оду родному факультету!
Она резко разворачивается в сторону Андрея и орет ему в лицо:
- Вы – палач! Убийца! Я вас проклинаю!
Тихий и воспитанный заместитель редактора скучнеет. Ему понятно, что спорить бесполезно. Тем не менее, Андрей начинает говорить:
- Понимаете, я всего лишь сократил ваш излишне объемный материал…
Завершить фразу он не успел. Посетительница со злостью опрокидывает стоявший перед ней стул:
- Вы не сократили, вы его растерзали!
Она обводит взглядом кабинет. Наташка на всякий случай сняла очки и отодвинулась в угол. Любовница-продавщица спряталась за Олега, который уподобился окаменевшей статуе. Ольга перестала говорить в телефон и слезла со стола. Сашка отставил кружку с чаем в сторону и, пережевывая яйцо, с улыбкой смотрит на посетительницу. До газеты он работал в райкоме КПСС и видел там всякое, а потому философски спокоен.
Его жизнерадостное лицо доводит посетительницу до исступления.
- Вот! – кричит она, указывая на Сашку. – Вот до чего вы дошли! У вас тут не редакция, а самый настоящий лупанарий!..
Она еще раз пинает ногой несчастный стул, после чего исчезает.
В тишине кабинете слышны только два звука. Все дышат, а Сашка жует.
Первой не выдерживает продавщица. Она трогает сидящую рядом статую:
- Олег, а что такое «лупанарий»?
Живой классик снисходителен:
- Деточка, так назывались публичные дома во времена Древнего Рима… Между прочим, эта старая сука в чем-то права… У нас здесь действительно премилый лупанарий…
ВЕЖЛИВЫЙ ПСИХ
Первый раз в жизни я попал в психиатрическую больницу летним утром восемьдесят четвертого. Приехал, как инспектор районного комитета народного контроля, готовить собрание и написать заметку для «районки».
Секретарша главного врача вежливо попросила посидеть на диване, пока закончится «пятиминутка». За стеной шумели голоса, периодически перераставшие в крик. Потом последовала довольная длинная череда нецензурных выражений, грохот опрокидываемых стульев, дверь кабинета распахнулась, и оттуда повалили люди в белых халатах с гневными лицами. Некоторые из них продолжали ругаться, отдельные женины утирали слезы…
Я слегка оторопел.
Вышел главный врач. Его интеллигентное лицо с огромными очками на носу было спокойно. Представившись, он провел меня в кабинет, махнул рукой в сторону ушедших подчиненных:
- Увлекающиеся люди…. Хороший психиатр – сам немного псих… Трудно жить, стоя одной ногой в нормальной мире, а другой – в мире своих пациентов… Хотя неизвестно, чей мир нормальнее… Мы опять немного поспорили о методах лечения… Не сошлись во мнениях, чуть-чуть покричали, стульями обменялись…
Он взглянул на мое лицо, еще раз улыбнулся:
- Никогда прежде не лечились у нас?.. Если пожелаете – хорошую палату предоставим… Ну-ну, не хмурьтесь, молодой человек… Шутка…
Разговор был коротким. Главврач вызвал в кабинет старшую сестру-хозяйку, которая возглавляла здесь группу народного контроля, познакомил нас и выставил на улицу. Мол, общайтесь по своим делам в кладовой с матрацами…
Мы шли в сторону хозяйственного корпуса и беседовали. Погода была прекрасная, старинный парк, в котором располагались здания больницы, великолепен. Здесь все настраивало на лирический лад, не хотелось думать ни про статью для газеты, ни про будущее собрание.
Сестра рассказывала историю возникновения больницы. Более ста лет назад у богатого купца заболела дочь. Он пригласил самых известных врачей, но шизофрения оказалась сильнее. После смерти девушки купец вложил все деньги в строительство больницы, где врачевали недуги души…
Пока мы беседовали, из-за угла дома на дорожку бодрым шагом вывалились с десяток женщин с вениками и граблями в руках. Шли они почему-то строем, одеты были в одинаковые сиротские халаты, стрижены наголо. Сбоку шагала другая женщина, в белом халате, и ритмично махала рукой. В такт ее движениям бабы распевали песню «Эх, дубинушка, ухнем!». Получалось музыкально, но выглядело все это жутковато.
Моя собеседница ласково улыбнулась:
- Трудотерапия… Очень помогает в излечении… Да и парк нужно содержать в порядке, а своих кадров не хватает…
Мы опять продолжили беседу на историко-медицинские темы, но тут меня заинтересовало другое явление. Боковым зрением я заметил, что вот уже минут пять, как за нами следует какой-то человек. Причем не идет сзади и в отдалении, а кружит вокруг нас, с каждым разом все более приближаясь. Это был мужчина среднего роста в таком же, как певуньи-уборщицы, сиротском халате. Более всего мне не нравилось, что он прятал свою правую руку за спиной.
Хотелось спросить у сестры-хозяйки про «спутника», но мешала то ли стеснительность, то ли гордость. К тому же она не могла не видеть его, не реагировала, значит, так нужно и все в порядке…
Когда нам оставалось до хозяйственного корпуса метров сто, неизвестный выскочил прямо перед нами на лесную дорожку. У него была маленькая голова идиота, тоже наголо стриженая, на лице застыла ухмылка дебила, обнажившая рот с редкими зубами. Мужик растянул губы до предела и вынул правую руку из-за спины. В ней он держал табуретку. Хорошую, увесистую, наверное, дубовую.
Мне стало нехорошо. В голове болталась одна-единственная, удивительно несвоевременная мысль: «Накормят меня здесь или я буду возвращаться голодным?». В желудке образовалась пустота, сердце упало до уровня мочевого пузыря, руки вспотели. Бежать было бесполезно, я тоскливо ждал дальнейшего развития событий…
Незнакомец, меж тем, поставил табуретку на тропинку и, глядя мне в глаза, страшно шепелявя, выговорил:
- Вы, наверное, устали… Садись, пожалуйста…
Пока я обдумывал его фразу, в разговор вмешалась моя спутница:
- Не волнуйтесь – это Сережа. Он у нас добрый, всем помогает, мы ему разрешаем свободно гулять по парку…
Мысленно выматерившись, я сглотнул слюну и тихо спросил:
- А раньше предупредить было нельзя?..
Чувствуя приближение неизбежной в таких случаях реакции организма, теряя последние остатки интеллигентности и терпения, скороговоркой спросил:
- Где тут у вас туалет?..
ДРЕБЕЗГИ
Сергей шел, разгребая ногами мусор из всяких упаковок и бумажек. Изредка перепрыгивал лужи, расталкивал вечно спешащих в базарной толчее людей. Погода была мерзкой, с мелким дождичком и серыми тучами, настроение – им под стать. Деньги почти кончились, в редакции зарплату не обещали, все калымные проекты временно испарились. Давила душу утренняя ссора с женой, которая завела тоскливый разговор про нехватку средств даже на еду, Серега не выдержал, ответил, получилось глупо и грубо, пришлось хлопнуть дверью…
Он перепрыгнул очередную лужу, нацелившись на ларек, где продавали горячие пирожки с подозрительным по происхождению мясом. И тут по ушам откуда-то сбоку ударил голос:
- Серега!.. Обернись, малыш!..
Первая мысль – не может быть.
Вторая – умерла, так умерла, не нужны нам воспоминания.
И следом: но голос-то, голос-то! С хрипотцой, легким южным «гаканьем». Только у нее был такой, ни у кого больше!
- Ты что, не хочешь даже взглянуть на меня? – в вопросе сквозила обида.
Серега ссутулился, стал тихонько поворачивать голову в сторону говорившей. Мелькание лиц, калейдоскоп запахов и вони, еще чуть-чуть…
Небо почернело, свет исчез, завеса в храме лопнула.
…Бывают в жизни ситуации, когда человек за доли секунд видит всю свою жизнь. Как чередование кадров. Говорят, это происходит перед смертью да в моменты чрезвычайной опасности. Серега увидел сразу всё.
Пятнадцать лет назад. Институт, поездка на картошку. Знакомство с Люсей. Тихие прогулки при луне, чтение стихов. Пятый вечер, стог сена. Безумство плоти до утра. Три месяца ослепительного счастья. Двойка за экзамен, пересдача.
Девочка перевелась на другой факультет, подружилась с другим мальчиком. Тот сдавал за нее зачеты и экзамены. Серега подстерег его вечером. Люся встала между ними, сказала, как отрезала: «Для тебя я умерла! Забудь!»
Три недели запоя. Девочка Марина. Любовь через силу. Снова запой. Девочка Маша. Беременность, свадьба. Квартира ее родителей, рождение сына. Первая любовь вроде бы забылась. С тех пор он Люсю не видел…
Больше всего Серега боялся, что в момент, когда туман перед глазами рассосется, перед ним окажется рыночная проститутка. Или пошлая продавщица с накрашенными ярко-кровавой помадой губами.
…Люська была хороша. В меру косметики, дорогое светлое пальто, элегантный шарфик через плечо, сумочка, туфельки ой-ой-ой, пальцы через один в золоте, на голове – легкий растрепон от персонального парикмахера. Улыбка – почти та же. Словно и не было пятнадцати лет.
Рядом с ней маячил какой-то жлоб под два метра. Он презрительно смотрел на худощавого мужичка в обычной куртке с рынка, на его лицо в очках, и нетерпеливо топтался. Мол, когда сдершешь с глаз долой, хлюпик?..
- Ну, скажи что-нибудь, Серега! – Люська подошла, взяла в руки его голову. Повернула, осмотрела. От нее пахло дорогими духами.
- Постарел, обносился… А помнишь колхоз? – и захохотала, обнажив белые чистые зубы.
Серега взглянул на ее спутника, но тот по-прежнему враждебно молчал. Сновавшие вокруг люди ничего не замечали.
- Да… Конечно… - он мямлил, понимая, что выглядит идиотом. Но другие слова не шли в голову. В обычной жизни говорун и балагур сейчас был подавлен.
Люська резко повернулась к спутнику:
- Толик, мы идем в кафе! Все вместе. Это мой институтский друг!
…Пока официант таскал на стол всякую снедь, Серега вяло пересказывал сидевшей напротив него шикарной женщине свою жизнь. Про жену, двоих детей, второе высшее образование, про уход с завода в журналистику. И хотя говоривший ни словом не обмолвился про вечную нехватку денег и частые ссоры с женой, все равно получалось как-то печально.
Толик стоял метрах в десяти в стороне, поглядывая то на хозяйку, то на джип, припаркованный рядом с кафе. Он явно напрягся, когда официант поставил на стол графин водки, но женщина сделала какой-то знак рукой, вялый и элегантный, и он снова превратился в статую…
- Ты ешь, малыш… - в голосе Люськи сквозила почти материнская забота. – И пей тоже… Не стесняйся… Я не буду, нужно держать форму, а ты – наливай…
Серега мысленно махнул рукой, налил рюмку, выпил и стал жевать какой-то салат. Люська смотрела на него, пускала в потолок сигаретный дым и тихо говорила. Получалось доверительно, почти, как тогда, в стогу.
- Замуж я за Мишку не вышла. Слишком правильный он… А к тебе возвращаться было стыдно… Да и семья у тебя… Закончила институт, пошла на завод. Тоска!
Было, конечно, несколько романов, но всё как-то несерьезно… Потом случилась любовь. Вторая в жизни, настоящая, от которой сердце останавливается… Как у нас с тобой… Только он был женат, ребенок… Добрые коллеги-суки его жене настучали… Вышел дикий скандал, с завода уволилась…
Люська посмотрела за окно. Закурила еще одну сигарету:
- Рынок тут грянул… Без работы, без семьи, без денег… И рванула я в Турцию, челночила почти пять лет… Ох, сколько ж там всякого было…
Серега вдруг кожей почувствовал, как ей сейчас плохо. Повеяло молодостью, воспоминаниями. Он хотел протянуть руку через стол, но наткнулся на холодный взгляд.
- Ничего, перетерпела, русские бабы крепкие… Тебе, наверное, интересно, как журналисту… Два раза лечилась от триппера, один раз – от алкоголизма… Слава богу, до наркотиков не дошло… А многие девчонки погорели…
Три года назад встретила его – Люська кивнула за окно. Увидев непонимающий взгляд друга молодости, усмехнулась – Ты не смотри, что он с виду тумак. У него за плечами два института, пять лет службы в разведке. Только КГБ ведь тоже тогда развалили. Он подался в коммерцию. Там мы и пересеклись… Помог вылечиться… Душу отогрел… У него жена умерла, помогаю воспитывать дочь. – Её голос дрогнул. – Своих детей у меня нет… И не будет!
Последние слова Люська сказала шепотом. Она кинула сигарету в пепельницу на столе, резко встала, повернулась и пошла к выходу. Там мгновенно возник Толик. Он внимательно смотрел на Серегу – взгляд был изучающий, неприятный. Как будто сфотографировал и запомнил. Взял красавицу под руку и вывел. Джип почти сразу скрылся из глаз…
Подошел официант:
- Все оплачено, можете кушать и пить.
Задумчиво глядя на едва початый графин водки, добавил:
- Ваша спутница заказала еще одну бутылку водки… Говорит, пригодится… С собой заберете или принести в графине сюда?
Сергей невидящим взглядом обвел помещение. Помолчал. Налил большой фужер водки, выпил, не закусывая. Подышал, посмотрел на официанта. Холуй, наглый и мерзкий.
- Неси, буду веселиться… Отмечу крушение хрустальной мечты… Водочкой обмою каждый осколок души…
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Осень семьдесят пятого. Теплый сентябрь, четыре десятка студентов в одном из районов убирают картошку. Суббота, около полудня. Все наши на работе в поле, и только пятеро заняты другим делом.
Мы несем для народа пойло. Вчера случилась пьянка, затянувшаяся глубоко за полночь, головы у всех чугунные. Народ скинулся по рублю, и пятеро добровольцев потопали в соседнее село, километров на десять. В нашей деревне студенты уже попили весь магазинный запас спиртного, в окрестных домах не осталось самогона.
Сейчас движемся обратно. В заплечных рюкзаках и холщовых сумках – два десятка бутылок портвейна, мерзкого, кроваво-красного, но сбивающего с ног. Одну бутылку выпили, чтобы не мучиться. Настроение у всех хорошее, хотя и устали. Подошли к маленькой речке. За мостом ферма, до нашей деревни еще километра два. Уже близко. Боря смотрит на меня (я в группе – старший):
- Еще по одной, Санёк?
Выпить хочется жутко. Но это нечестно. Пока мы будем оздоравливаться, остальные ребята мучаются. Отрицательно качаю головой. Борька печально вздыхает, однако не возражает…
Сразу за мостом видим странную картину. Посреди дороги стоит мужик городского вида в помятом пиджаке и таких же брюках с портфелем в руках. Вид у него чумовой – озирается, смотрит на ферму, на коров, хватается за голову.
Наконец, заметил нас. Уставился, молчит. По лицу и легкому покачиванию понимаем – человек с глубочайшего опохмела. Останавливаемся, ждем продолжения сюжета. Незнакомец с трудом сделал пару шагов в нашу сторону:
- Пацаны! Где это я?
Мы продолжаем молчать – вопрос слишком неконкретен.
Мужик поддергивает портфель к груди, роется в нем, достает какую-то красную книжицу, смотрим – служебное удостоверение.
- Вы не думайте, я не бандит или бродяга… Я – корреспондент областной газеты… Вчера поехал на репортаж в N-ий район, в колхоз имени Карла Маркса… Что было потом – не помню… Где я, парни?..
Мы смеемся. Район, куда он ехал – километрах в полусотне отсюда. Где там этот самый колхоз, мы не знаем. О чем журналисту и говорим.
Тот снова хватается за голову:
- А как же мой репортаж с полей родины?.. И с кем я вчера пил?.. Почему спал в кустах?..
Он вдруг замечает наши рюкзаки, из которых слышен характерный хрустальный звон. Лицо мужика меняется:
- Ребята, дайте похмелиться! – Просящий выглядит жалко, хотя пытается пыжиться. – Я про вас хорошую статью напишу, начальство похвалит…
Про статью он сказал зря. Борька показывает фигу:
- Нас там свои ребята ждут…
Мы снова топаем, оставив позади полупьяного писаку…
Я до сих пор не знаю, кто это был.
Но про журналистов долго думал плохо. Пока сам не стал им. Оказывается, хорошие люди. Только слишком нервные и слегка умные. А потому пьющие. Смотреть стрезву на то, что творится вокруг, невозможно.
Вот мы и корректируем свое состояние…
БОЖИЙ ВАСИЛЁК
Она тихо вошла в кабинет, держа на вытянутых руках хозяйственную сумку. Оттуда торчали горлышки двух бутылок, заткнутых пробками из свернутых газет. Бабуля была одета в старенькое пальтецо, на ногах, затянутых в чудовищные нитяные чулки – полузабытые из времен детства резиновые боты, на голове – нелепый ярко-оранжевый берет, через левую руку – зонт-трость. На лице красовались аккуратные круглые очки. Законченная интеллигентка с отсутствием родственников и нищенской пенсией, которая уходит на покупку газет и книг.
Сашка молча кивнул головой в знак приветствия, показал рукой на стул. Бабуля уселась, умудрившись примоститься на самом краешке, рискуя в любой момент сверзиться. Журналист, ничего не говоря, смотрел на посетительницу.
Бабушка тихо вздохнула. Поставила на стол сумку, сняла с руки зонт, прислонила его к стулу. Еще раз тяжко охнула и начала говорить. Голос у нее тихий, речь – идеальная, ни одной ошибки.
Учителка, из бывших – подумал Сашка и стал слушать.
- Я жаловаться не люблю, - сказала посетительница. – Но тут моё терпение иссякло… Слишком эти люди далеко зашли. Под угрозой оказалась моя жизнь…. А это, знаете ли, не слишком приятно…
Журналист изобразил на лице внимание. На самом деле ему была безразлична судьба пришедшей в редакцию старухи. Сашка – законченный циник. Но из визита может получиться неплохая статья. Сволочь я, вяло подумал хозяин кабинета, ничуть, впрочем, не обижаясь на душевное саморазоблачение. Привык.
- Живу я одиноко, родственники далеко, так что коротаю остаток жизни за чтением книг. – Старушка достала идеально белый платок, провела им по абсолютно сухим глазам. – Ради разнообразия держу кошечек…
- Сколько? – подал голос Сашка. На лице - участливая улыбка.
- Девять, - скромно потупив глаза, отвечает бабуля.
Ё-моё! Кошка – существо, конечно, милое, но не в таких же количествах! Впрочем, по лицу Сашки не видно, о чем он думал.
Старушка на всякий случай уточнила:
- Вы не подумайте ничего плохого. Кошки мои всегда накормлены, чисты, в подъезде и на дворе не гадят…
Зато по ночам орут, как свора вурдалаков – добавил про себя журналист.
- Однако соседи почему-то невзлюбили милых животных, - продолжила посетительница. – Несколько раз вызывали коммунальщиков… Ну, тех, которые ловят бродячих животных… Только мои кошечки спрятались, они ж умные… Потом стали их травить, подбрасывая порошки… Трое животных сильно переболели, но выстояли, благодаря моим заботам… И вот теперь…
Старуха всхлипнула, еще раз поднеся платок к глазам. Те были по-прежнему сухи. Сочувствующе-поощряющий взгляд пишущей сволочи её успокоил:
- Теперь натравили детишек на животных… Маленькие сорванцы пытаются ловить кошек и вешать на деревьях… Слава богу, времени у меня свободного много, так что у них ничего не выходит…
Очередной вздох, мелькание платка к глазам, внимательный взгляд на собеседника. Сашке стало скучно и неуютно. Попытался не подать вида.
- Сейчас решили избавиться от меня… Нет, не убивать, - старушка мелко рассмеялась. Хихиканье получилось мерзким. – Они хотят меня отравить. Понимают, что никакие порошки мне не подбросить… Я, знаете ли, к себе домой никого не пускаю… Вот и придумали изуверский способ…
Старушка с невероятной ловкостью наклонилась к столу, выхватила из сумки бутылки и взгромоздила их перед лицом журналиста. В них плескалось нечто темно-коричневое.
- Вот, - торжествующе произнесла она. – Доказательство. Можно, конечно, сразу в прокуратуру идти, но я решила сначала к вам… Чтобы пригвоздить к стене всеобщего позора имена этих вурдалаков…
Хозяин кабинета вздрогнул. Его поразило совпадение последнего слова с его мыслями. Как будто она их прочитала. На душе стало неспокойно, заскребли кошки. Наверное, те самые, не дотравленные и не повешенные…
- Среди соседей нашлись те, кто разбирается в системе водопровода, - голос старухи окреп и уже гремел. В нем появились металлические нотки. Сашка поежился. Ситуация ему нравилась все меньше. – Они сделали так, что в трубах моей квартиры теперь течет не вода, а канализация. Чтобы я ее выпила и умерла. Вот, полюбуйтесь!..
С этими словами старушка моментально откупорила обе бутылки и сунула их под нос журналисту. Из бутылок несло мочой.
- Именно так, голубчик, именно так! – Бабуля вскочила со стула, схватила зонтик и, размахивая им, как шпагой, заметалась по кабинету. – Вы уже поняли, что это моча! Их, соседей! Их жен, детей, остальных домочадцев. Они перецепили трубы так, что теперь у меня во всех трубах только она – моча…
Пальтишко развевалось, зонт мелькал, боты стучали по полу, очки сверкали. Посетительница зловеще расхохоталась. И тут же, без всякого перехода, рухнула на стул. Бесцветным голосом, тоном умирающей праведницы произнесла:
- Помогите мне, голубчик… Напишите статью… Вот их фамилии и адреса…
Она достала из кармана аккуратно сложенный листок.
Фамилии повергли в шок. Здесь было много знакомых Сашки. Уважаемые люди – учителя, медики, даже главный инженер местного завода. Чтобы они позволили себе такое… Идиотизм какой-то!
Он поднял глаза на посетительницу. Та жестко смотрела на него. От облика слабой беззащитной старушки не осталось и следа.
- Я позвоню, уточню, - промямлил журналист. – По закону положено…
Бабуля снова взвилась со стула:
- У них везде закуплено! В больнице, в суде, милиции и в администрации. Везде – друзья и сваты. Только прокуратура да ваша газета пока не попали под их бандитское влияние. Не звоните! Сразу пишите статью, я вам продиктую!
У старухи горели глаза, она опасно приблизилась к Сашке. И…
И в этот момент он все понял. Помогло первое слово в перечне тех мест, где «всё было закуплено». Дурак, как же сразу не сообразил?
- Сидеть! – резко встав, приказал он. – Зарыть свои бутылки обратно!
Старуха замерла с открытым ром.
- Давно у доктора на приеме не были? – таким же суровым голосом спросил Сашка. – Хочется на принудиловку попасть?.. Я сейчас вам это обеспечу!
Бабуля засуетилась. Моментально закрыла бутылки, спрятала в сумку. Съежилась и, глядя снизу ненавидящим взглядом, промямлила:
- И вас, значит, купили.
Схватила свои манатки и моментально исчезла из кабинета.
…Когда-то жила бабуля в Москве, к старости тронулась умом. Родичи, чтобы не маяться со всякими интернатами, продали ее двухкомнатную квартиру, основную часть денег забрали, а на остатки купили в глубинном районе провинциальной области однокомнатную квартирку в «хрущёбе». Перевезли, оформили перевод пенсии, и навсегда умчались. Про ее душевную болезнь местным врачам сообщить «забыли».
Впрочем, об этом окружающие быстро догадались. Бабушка судилась со всеми соседями, писала жалобы, куда только могла, несла чудовищную чушь. В прежние времена ее за такое поведение в два счета отправили бы в «желтый дом», но в стране наступили перемены. И теперь по закону человека признать сумасшедшим можно было только после экспертизы, которую следовало провести либо по заявлению родственников, либо по просьбе больного.
Бабуля никуда не обращалась, родичи признаков жизни не подавали. Приезжавшие по заявлениям соседей медики ограничивались душевными беседами через дверь (внутрь бабушка никого не пускала). Милиция не реагировала – старушка ж не дралась!..
Сашка потом встречал её. И всегда, завидев его, она кидалась в сторону. Последний раз, спустя лет восемь, он увидел бабулю в редакции областной газеты, где тогда трудился. Едва волоча ноги, та приставала к редактору с требованием «пропесочить» тех, кто ее собирается отравить. Узрев Сашку, резко оборвала разговор, пошла к выходу, бросив ненавидяще:
- Фашист!
Хоронили ее за государственный счет. Денег в доме старушки не было - всю свою пенсию она тратила на книги и корм кошкам. Животные еще месяца два сидели под окнами исчезнувшей навеки хозяйки и требовательно орали…