В дни депрессии мой сосед включал телевизор погромче, доставал из шкафчика бутылку текилы и начинал борьбу с депрессией до самого утра. А утром, с красными глазами и тяжёлым дыханием собирался на работу и думал над тем, что лучше выпить от головной боли – таблетку тайленола или эдвила. Начальник смотрел на его несвежий вид безрадостным глазом и спрашивал, не случилось ли с ним что-нибудь плохое.
- Да нет, - отвечал Виталий, - просто простудился где-то, вот, и лечился народными методами.
Начальник понимающе кивал, а Виталий садился за свой стол у самого прохода и думал о том, дотянет он до вечера или нет, или ему придётся просидеть в туалете до неприличия долго прямо тут, на работе – алкоголь часто вызывал раздражение кишечника.
Бывало вечером Виталий звонил мне и спрашивал:
- Ты дома сейчас?
- А где мне ещё быть – на улице ночь!
- А я сижу один и думаю – дай позвоню тебе, спрошу, чем ты занимаешься, а то мне скучно почему-то и сон не идёт и всё такое.
Я понимал Виталия, как никто другой. Он приехал сюда совершенно один из Прибалтики, долго работал по кафешкам и ресторанам, чтобы подтянуть язык и поступить в колледж, а потом найти нормальную работу бухгалтера в городском управлении Нью-Йорка. Ему было двадцать девять лет, намечающаяся лысина на макушке и благожелательная улыбка человека, открытого для знакомства. Но знакомства его не перерастали ни в глубокую дружбу, ни в любовь, они очень быстро сходили на нет, и Виталий вновь оставался один с ревущим на все голоса телевизором и бутылкой текилы на журнальном столике.
Я его как-то спросил почему он предпочитает текилу, на что Виталий ответил, что это благородный напиток, пьется небольшими порциями, а вставляет так, как настоящая водка.
- Да ты водку пей такими напёрстками, какими ты пьешь текилу, - отвечал я, - и она тебя вставит так, что ты потеряешь дар речи за четверть часа.
Виталий со мной не спорил. Это была одна из сильных сторон его натуры – не вступать в спор ни по какому поводу, но при этом оставаться при своем мнении и убеждениях. А главное убеждение Виталия состояло в том, что никто никому ничего не должен и быть обязанным человек кому-то может только по собственной дури.
Я знал некоторых подружек Виталия. К примеру, спокойную и невысокую кореянку. Она встречала Виталия с работы на машине у станции метро, подвозила домой, потом они ужинали, слушали музыку, занимались тем, чем занимаются нормальные взрослые люди и не позже двенадцати ночи она уезжала к себе домой. У неё были строгие родители. Каждое воскресенье они ходили в евангелистскую церковь, усердно молились и считали свою дочь послушной христианкой. Кореянка надоела Виталию через четыре месяца. Своей однообразностью, уступчивостью, услужливостью и набожностью. К счастью, набожность её сохранилась даже после того, как она преступила заповедь Божью о целомудрии.
После кореянки у Виталия была китаянка. Она выглядела поживее и пошустрее кореянки, но до того скупая, что могла целый день провести без еды, ожидая ужина в ресторане за счёт Виталия. Китаянка исчезла после Атлантик-Сити, когда одолжила у Виталия сто долларов на игровые автоматы в казино и сделала вид, что такого факта в её жизни не существовало никогда.
Затем у Виталия были девушки из Узбекистана, Молдовы, Украины... В конце концов Виталий остановился на петербурженке Виктории с копной платиново-холодных волос и колючим взглядом. Они виделись раз-два в неделю, ужинали, смотрели телевизор, а в выходные шли в бар или кино. Характер у Виктории был вспыльчивый и вздорный и я часто слышал, как за стеной они выясняли отношения на повышенных тонах, а потом – хлопок входной двери Виталия и щемящую тишину. Неделю телевизор у соседа гремел на полную мощность, затем опять хлопала его входная дверь под обиженно-холодное восклицание Виктории на всю лестничную клетку: "Обидел женщину и довольный!" – и я понимал, что жизнь продолжается.
- Ну как там Вика, не уступает тебе? – спросил я Виталия во время очередного сеанса психотерапии с бутылкой текилы у меня в квартире.
- Да ну её, - махал рукой Виталий, - замучила меня вконец. С мужем ругается по телефону, потом своё раздражение вымещает на мне и я напиваюсь, как дурак, на второй день работать не могу, а она меня ещё и алкашом обзывает.
Виталий соскакивал с дивана и принимался в лицах рассказывать о своей матери и отце.
- У меня мама такая. Выпьем мы с отцом в пятницу, ляжем спать с расчётом, что завтра выходной день, а мать поднимет нас в восемь утра и выгонит на улицу ковёр вытряхивать. Я ей говорю, что поспать ещё хочу, а она мне кричит, что она не служанка и не будет на нас спину гнуть, пока мы с отцом отсыпаемся после пьянки. И мы идём вытряхивать ковёр, а потом сидим целый день без дела, потому что делать больше нечего и я опять говорю маме – ну вот, видишь, нельзя было позже нас разбудить и отправить вытряхивать ковёр, а она мне говорит – нет, нельзя, вы теперь в чистоте сидите и ничто вам на голову не давит. Давит, отвечаю я, водка вчерашняя давит, а выспался бы, тогда бы точно ничего не давило. А она – пить надо меньше, алкоголик. И я думаю, что отец мой пьет водку потому, что мать такая – несдержання, истеричная, начинает на него давить, а как он выпьет, как рявкнет – она тихонечко сядет в уголке и только всхлипывает.
Мне в голову неожиданно приходит мысль, что и Виталий прикипел к этой Виктории только потому, что она напоминает ему его мать. Что она его держит в постоянном напряжении и у него есть причина оправдывать свое пьянство, а потом чувствовать себя виноватым и заглаживать вину, чтобы опять сорваться и опять разругаться с Викторией с чётко предсказуемыми последствиями.
- А знаешь, что я подумал, Виталик? Что женишься ты на Вике. Рано или поздно.
- Ни за что, - отрезает Виталий, - мне хватает моей истеричной матери.
«Так уж и хватает, - думаю я, - если у тебя в шкафчике всегда есть пара бутылок текилы, а в мусорной корзине валяется уже как минимум одна пустая».
Меня Виктория не воспринимала категорически. Она считала, что это я сбиваю Виталия с правильного пути, показывая ему плохой пример, и вообще, спаиваю его. Хотя Виталий приходил ко мне со своей бутылкой текилы сам, сам выпивал её содержимое, - я успевал опрокинуть лишь два-три мизерных стаканчика – и пьяный звонил Виктории домой.
- Я по тебе скучаю, Викуся, - шептал он в трубку заплетающимся языком, - приходи ко мне сейчас.
- Я вижу, как ты по мне скучаешь, - звучал из трубки её зычный голос, - опять напился! Где?
- Да к соседу зашёл на минутку, поговорить, - отвечал Виталий, и, прикрывая трубку рукой, обращался уже ко мне, - ты извини, я пойду к себе домой, поговорить с Викой.
Неудивительно, что наши встречи с соседом становились всё реже, а моя информированность о его личной жизни всё более скудной.
Осенним вечером у входа в дом я встретил небольшую компанию людей. Среди них были Виталий и Виктория. Виталий коротко поздоровался со мной за руку, а Виктория сделала вид, что меня не знает. Как я узнал позже, Виталий переезжал жить к Виктории и вся компания помогала загружать в машину его нехитрые пожитки.
Меня это нисколько не удивило и не затронуло, более того, я был уверен, что больше своего соседа не увижу никогда - людям не нужны свидетели их предсказуемости.