Он был одним из самых странных людей, которых я когда-либо встречала. Возможно потому, что ни до него, ни после никто из тех, кого я знала, не наводил на меня такой ужас.
Сморщенный высохший старик. Он был моим соседом.
Двигался он медленно-медленно. Так медленно, что кажется можно было сосчитать до десяти, пока он сделает шаг. Сгорбленная спина, скрюченные руки, держашие тонкую трость, зловещий профиль с выдающимся ястребинным носом... Его сразу можно было узнать издалека - он казался мне ожившим персонажем тех давних страшилок, что мы рассказывали друг другу в детстве. Тем самым стариком, что заманивал к себе детей, а потом съедал их.
Я, бывало, сталкивалась с ним в подъезде. И мороз каждый раз пробегал по коже. Я опускала глаза и старалась незаметно проскользнуть мимо. Но всегда я чувствовала, как его взгляд прожигает спину. Словно он ненавидел меня. Да и вообще всех остальных на земле. Словно его невероятно раздражало само присутствие в этом мире других людей.
Взгляд у него тоже был странным. Рассеянный, мутный... Словно он смотрел на вас и вас не видел. Но всегда в его глазах читалось что-то такое... Какая-то тоска. Нет, даже не тоска, а какая-то досада, глухое раздражение... Так смотрят те, кто не в силах что-либо изменить и не могут с этим смириться...
А еще он любил музыку. Так любил, что не выключал проигрыватель почти никогда. Даже ночью. Он слушал классику - оперы, романсы, иногда вальсы Шуберта, Шопена, иногда фуги Баха.
Как раз тогда я только-только въехала в эту квартиру. И она казалась мне просто волшебной - такой, о какой я мечтала всю жизнь. И только вот этот странный старик с его странной любовью к музыке...
И хотя я и старалась не обращать внимания поначалу - каких странностей не бывает у старых выживших из ума людей?.. - да и подойти к нему и попросить не включать ночью проигрыватель было страшновато.
Однако, не высыпаясь уже который день, я все-таки решилась набраться смелости и пойти к нему. Дело уже было к ночи, а завтра предстояло рано вставать. Из-за стены раздавалась ария моцартовской Царицы Ночи. И я уже накинула халат и хотела, было, пойти к соседу, когда музыка вдруг замолкла на секунду. И потом... заиграла вновь. Но я замерла на месте. Кажется, это был Чайковский. Я помнила эту музыку. Сначала очень вкрадчиво виолончель, потом скрипка, потом подключается весь оркестр в перекличку с фортепиано... Черт возьми, конечно, я ее помнила!.. Я села и приложила щеку к стене, чтобы лучше слышать... Папа играл мне эту мелодию на фортепиано в дтстве. Он любил Чайковского и знал наизусть многие его произведения. Он обычно сажал меня рядом с собой, открывал блестящую, пахнущую лаком, крышку фортепиано и начинал играть. А я лишь успевала смотреть как легко и проворно двигаются его пальцы. И казалось тогда, что только в этом движении есть смысл - что жизнь только в этих проворных пальцах, в этих прикосновениях к клавишам, в этих звуках... И важно лишь одно - чтобы они не останавливались. Никогда...
Я не помню, сколько просидела вот так - прислонившись к стене. Я просто сидела и слушала, вспоминала свое детсво, отца за инструментом в комнате залитой солнцем... И мне хотелось плакать - под эту музыку, под эти воспоминания... Но Боже, до чего же это было хорошо!..
Но вот музыка замолкла, движение оборвалось и крышку рояля захлопнули... Словно подталкиваемая кем-то, я тут же быстро поднялась и все-таки направилась к старику. На мой нерешительный стук долго никто не шел. Но потом дверь все-так приоткрылась на цепочке и в образовавшейся щелке показался скрюченный нос соседа. Он изучил меня своим расеянным взглядом, и молча уставился в пространство за мной. Из-за его спины снова доносился Моцарт.
Я тоже помолчала минутку, надеясь, что он скажет что-нибудь первым. Но потом все-таки нерешительно произнесла:
- Извините... Я ваша соседка - слева. Я... я хотела попросить вас... Та пластинка, что играла у вас минуту назад... это, кажется, Чайковский?.. - я и сама не ожидала, что спрошу его именно об этом. Но мой язык продолжал сам по себе: - Я даже не знаю, как называется эта пластинка... Я очень люблю эту вещь... Понимаете?..
Он продолжал на меня смотреть, ничего не говоря. Я поежилась внутренне под этим взглядом.
- Вы бы не могли... Мне бы очень хотелось, чтобы у меня тоже была эта пластинка... Может, вы могли бы дать ее мне?.. Или я бы купила ее у вас?..
Он молчал. И это начало раздражать. Из квартиры все еще доносились пассажи Моцарта, перешедшие на форте.
Помолчав еще чуть-чуть я снова повторила более четко:
- Пластинка... Чайковский... Может, вы могли бы...
Я не договрила, потому как старик как-то нервно мотнул головой и захлопнул дверь у меня перед носом.
Я стояла перед ней какое-то время, прислушиваясь к себе. Обида и раздражение свились клубком в центре груди. Противный старикашка!.. Мог бы хоть слово из себя выдавить!..
Тяжело вздохнув, я развернулась и пошла к себе.
Это раздражение не прошло и на следующий день. Память еще сохраняла божественную музыку Чайковского, размытый образ отца и закрытую дверь с орущим за ней Моцартом. Я как раз думала об этом, распивая утренний кофе, когда в дверь неожиданно постучали.
На пороге стояла невысокая симпатичная девушка. Руки спрятаны за спину. Глаза были большими и печальными, и какими-то задумчивыми. Мне показалось, где-то я уже видела подобный взгляд.
Я вопросительно на нее посмотрела и незнакомка "очнулась":
- Доброе утро. - Голос у нее был тихим и тоже печальным. - Я по такому странному делу... Могу я войти?..
Заинтригованная, я кивнула и отступила в сторону, пропуская ее.
- Дело в том, - начала она, все также держа руки позади. - Понимаете... У вас был сосед... Мой дедушка...
- Что значит был?.. - удивленно перебила я.
- Он умер, - также тихо ответила она и глаза стали еще печальнее. Теперь я узнала этот фамильный рассеянный взгляд. - Сегодня утром умер... Мы как раз приехали к нему... И... - она на минутку опустила голову, пытаясь скрыть слезы, но потом снова посмотрела на меня. - Знаете, это так странно... Но перед смертью, он попросил меня кое о чем. Касательно вас. Попросил передать своей соседке слева пластинку...
Девушка достала из-за спины конверт и протянула мне. Чайковский "Сочинения. Избранное". Я ошарашено приняла ее и какое-то время рассматривала. Мне стало нехорошо. По телу забегали мурашки. Я снова посмотрела на внучку моего теперь уже бывшего соседа.
- Наверное, вы были с ним хорошо знакомы?.. - поинтересовалась она, изучая меня любопытным взглядом. Я мотнула головой, чувствуя себя несколько неуютно.
- А ведь он так любил эту пластинку, - вдруг произнесла она. - Да и музыку вообще... Вы ведь знаете, он был немой. Почти с рождения. Совсем не мог произносить звуков, зато все слышал... И боялся тишины. Поэтому всегда включал проигрыватель. Жил один, боялся одиночества... И слушал музыку...
Слезы снова побежали по ее щекам мокрыми дорожками. Она неловко их смахнула, шмыгнула носом... Кинула очередной взгляд на пластинку и снова посмотрела на меня.
- Берегите ее, ладно?... - и повернулась к двери.
Я молча кивнула. Закрыла за ней дверь. И села на стул в прихожей. Злополучный Чайковский лежал у меня на коленях.