Епископ Кирилл (Зенин-Штыков; в схиме Тихон) [1931]
Начался Успенский пост, и Петр ежедневно служил.
Однажды на улице он столкнулся лоб в лоб с Алексием.
В последний раз они виделись в марте 1922-го.
Тогда в феврале ВЦИК выпустил декрет об изъятии церковных ценностей на нужды голодающих: властей не устроило раннее обращение патриарха Тихона к верующим собрать с икон все украшения - мало соберут.
Через два дня после публикации декрета патриарх распространил послание, в котором называл изъятие святотатством и, ссылаясь на конкретные канонические правила, напомнил о церковном наказании за святотатство: отлучение от церкви - прихожанам, извержение из сана - священнослужителям.
Святейший поменял местами: святотатство - для похищающих, татьба - для тех, у кого похитили.
Явные ошибки, которые ответственный пастырь митрополит Арсений должен исправить и разъяснить церковному народу.
Он, Петр, не мог представить, что опытный администратор владыка Арсений, на себе испытавший бремя государственного управления Православной Российской Церковью через Ведомство православного исповедания, фактически министерство, прошедший через самодурство некоторых его обер-прокуроров и личное вмешательство царской семьи, ошибется в тактике с большевиками.
Ему даже не приходило в голову, что образованнейший Арсений не заметит несоответствия в послании: 73-е Апостольское правило запрещает лишь использование клириком золотого или серебряного церковного сосуда в своем домашнем употреблении, и он, знаток церковной истории, конечно, вспомнит примеры из древних времен, когда некоторые епископы брали в церкви все, что в ней было самого драгоценного, даже священные сосуды, и обращали их в деньги, если являлась потребность накормить голодных или выкупить пленных; 10-е же правило Двукратного Константинопольского Собора, имея ввиду подобные же случаи, а также кражу священных сосудов клириками, что, очевидно, случалось в IX-м веке, лишь ссылается на 73-е Апостольское правило и установленные им санкции.
Митрополит Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий) не вспомнил и не заметил и в печатном воззвании к прихожанам Новгородской епархии почти слово в слово повторил послание патриарха Тихона, включая санкции.
В некоторых епархиях правящие архиереи, конечно, стремясь избежать кровопролития, прямо призывали к добровольной сдаче ценностей и заявляли о бесполезности попыток защищать храмы. Но именно там произошли самые кровавые столкновения, и самое большое количество верующих расстреляла советская власть. Например, в Шуе, во Владимирской епархии, где правящим архиереем был митрополит Сергий.
Епископ так же, как генерал должен знать настрой армии, которую ведет в наступление, знает свою паству. Только намного лучше - потому что не отделен сословным барьером.
В Ярославской же по поручению митрополита Агафангела он, епископ Кирилл, объяснял прихожанам, что самим отдавать священные сосуды не следует, но препятствовать изъятию не следует так же: пусть забирают как воры - тать - и будут святотатцами. Господь Сам с ними разберется.
Бог не в материи.
Членов комиссии по изъятию не избивали, кровопролития не было, ценности не укрывали - предложили членам комиссии самим разбираться с «Описями церковного имущества» и самим отбирать предметы для изъятия, а приходской совет будет лишь сверять соответствие отобранного с «Описью».
Так и делали.
В середине марта Петр отправил владыке Арсению поздравительную телеграмму с днем его тезоименитства - в честь святителя Арсения, епископа Тверского, - а буквально через два дня узнал о столкновениях в Старой Руссе, закончившихся кровопролитием, и тут же бросился в Новгород.
Прямо с вокзала направился в епархиальное управление. Секретарь, находившийся в приемной, после коротких взаимных приветствий на молчаливый вопрос «где?» кивнул головой в сторону кабинета – «там».
Постучав в дверь и не получив ответа, Петр вошел и остановился.
Митрополит Арсений с внешностью ветхозаветного патриарха был не похож сам на себя: неприбранный, обрюзгший, как глубокий старик, - очевидно, здесь же и ночевал - он с трудом сидел в кресле, а за его спиной дрожащими руками что-то наливал в медицинский стаканчик приехавший из Питера бывший викарий Новгородской епархии, а теперь епископ Ямбургский, первый викарий Петроградской епархии, Алексий, и Петр осенил себя крестным знамением.
- И ты приехал! ... - очевидно, по движению заметив его, слабым голосом тяжело больного произнес Арсений.
Возможно, у него не было сил, а потому замолчал, но, скорей всего, ожидал, что вошедший сам кинется к нему, и потому уже подокрепшим голосом немного поторопил:
- Ну, иди под благословение!
Тут же, у двери, Петр опустился на колени и, попросив Господа дать ему силы говорить правду, как на исповеди глядя вниз, чтобы глубже смотреть в себя, искренне и честно, как на исповеди, ответил:
- Не может благословлять десница, на которой чужая кровь...
Он снова кинулся к Нему за помощью, чтобы дойти до конца, и, получив ее, смог сказать правду:
- Вы ничего не сделали, чтобы предотвратить кровопролитие, - и вина за него на вас...
Всем сердцем умоляя Господа о прощении ему греха, если то, что он совершил, грех, Петр, оставаясь коленопреклоненным, в ожидании Господнего решения опустил голову еще ниже.
Арсений тяжело молчал, и было понятно: он думает точно так же.
- Владыко! - срывающимся голосом вдруг закричал Алексий. - Да как вы можете позволять ему такое говорить вам?!
Понимая, что у него начинается истерика, и не желая, чтобы Петр видел, Арсений, упершись взглядом в пол, глухо только произнес:
- Уходи...
Петр поднялся с колен, молча поклонился ему и ушел, предварительно оставив у секретаря митрополиту Новгородскому и Старорусскому Арсению епископа Кирилла прошение об освобождении от обязанностей викария Новгородской епархии.
Спустя время Арсений все-таки подписал его. Когда Синод утвердил избрание епископа Кирилла Любимским, викарием Ярославской епархии.
- Я ничего не понял, - сказал консультант, - если ваш персонаж - викарий Новгородской епархии, то при чем здесь Ярославская?!
- Он был рукоположен в середине октября 17-го как епископ Старорусский и рукополагался для единоверцев, а после принятия в феврале 1918-го Поместным Собором Православной Российской Церкви определения «О единоверии», в котором статус епископа для единоверцев определен как викарий при правящем архиерее, стал просто викарием Новгородской епархии.
- Странная ситуация! - почему-то задумчиво произнес консультант. - И что же, он спокойно отказался от кафедры?! В жизни не слышал, чтобы какой-то епископ от нее отказался... Такого не бывает, потому что кафедра - деньги, престиж, власть...
- ...Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего... Он отказался, потому что таково решение Поместного Собора...
- Допустим, - нехотя допустил консультант. - Сколько же ему было лет, когда он отказался?
- Двадцать один.
- И как долго оставался просто викарием?
- До апреля 1922-го, когда его избрали епископом Любимским… Потом в 1923-м патриарх Тихон утвердил его епископом для единоверцев северо-западных епархий с наименованием Холмским, а на Любимскую кафедру был избран вдовый священник Сергий Мельников, которого рукоположили во епископа… По городу Холму, что в центре треугольника Новгород-Псков-Тверь... Архиереем для единоверческих приходов Петроградской, Псковской, Тверской, Ярославской и Новгородской епархий - в границах 1917-го года: с Кирилловским и Череповецким уездами, которые сейчас в Вологодской области... Митрополит Агафангел продолжал считать владыку Кирилла викарием Ярославской епархии...
- А он его бросил и уехал в Москву поближе к патриарху...
- Нет, - ответила я, - Петр остался в Ярославле, раз в 2-3 месяца выезжая на приходы... Он должен был зарабатывать себе на жизнь - трудился бухгалтером: не хотел бы дискредитировать собратьев-единоверцев... В тот период другие епископы - представители господствующей церкви - смеялись бы над ними: работающий по гражданской специальности архиерей – просто нонсенс! Конечно, "нонсенс" - мое слово! Он сказал "по меньшей мере, странно"...
Совершенно забыв о вопросе, с которого начался разговор, консультант посмотрел на меня как на больную и, четко произнося каждое слово, чтобы стало понятно таким отсталым умом, как я, и сделав каждое предложение невидимым абзацем, подвел итог беседы:
- По принятым в церкви правилам рукополагают в епископы монахов не моложе 30-ти лет, и никогда раньше.
Солгавшему в малом, кто поверит в большом?!
Врите дальше!
Из Новгорода Петр поехал в Старую Руссу, чтобы узнать о пострадавших и выяснить, не пострадали ли единоверцы.
- Не волнуйся за нас, - сказал церковный староста Нил Полиевктович Авдеев. - Мы готовы к изъятию - за двое суток провели инвентаризацию. По твоей телеграмме еще в феврале все наши собрались и в един глас подтвердили...
Нашими Авдеев называл своих собратьев - председателей единоверческих приходских советов.
- Из Валдая, Чудова, Боровичей, Малой Вишеры, Демянска... Отовсюду... Даже из Холмского уезда приехали, хотя не нашей епархии...
Да потому, что председатель совета единоверческих приходов Новгородской епархии Нил Полиевктович Авдеев послал им телеграмму с приглашением приехать, чтобы обсудить изъятие церковных ценностей! А в богатых единоверческих приходах в Холмском уезде Псковской губернии было что изымать.
Среди лесоторговцев много единоверцев, и в лесных районах, как правило, они были церковными старостами. Так же, как в провинциальных приходах господствующей церкви - богатые купцы, в столичных - аристократы. И хотя бы раз в жизни каждый из них, торгующих лесом, замерзал в лесу. В прямом смысле.
Господь тогда сохранил ему жизнь.
В церкви же им делить нечего - Бог на всех Один.
Совет единоверческих приходов был организован по его предложению, Кирилла, к неудовольствию Алексия, тогда викария Тихвинского, который фактически был первым викарием Новгородской епархии, замещая митрополита Арсения, находившегося в Москве на заседаниях Всероссийского Поместного Собора.
- Что это еще за епархия в епархии?! - недовольно спросил Алексий, который, очевидно, не мог простить Петру рукоположение его во епископа Старорусского. Хотя при чем здесь Петр, если решение принимал владыка Арсений и он же согласовал вопрос о хиротонии в Синоде? При чем Петр, если единоверцы выбрали его своим епископом?
Авдеев замолчал, вспоминая, как было, чтобы рассказать самое важное, и вдруг сказал то, что не сказать не мог:
- Не все собрались: новгородский не приехал - ты для него не указ: у него есть прямой начальник - Арсений... Если же что случится, вся вина на нем самом... Мы писали тебе о собрании...
К нему, владыке Кириллу, Авдеев, как и другие единоверцы, всегда обращался на "ты" - не потому, что владыка тогда был молод - моложе каждого из старост, а потому, что единоверцы, чаще всего через силу признавшие господствующую церковь, сохраняли не только старый обряд, но и традиции предков-старообрядцев с их обращением к каждому в церкви на «ты».
За это владыка Кирилл был им признателен: никто не обращается к Богу на "Вы", обращение же на «вы» к Его слуге - попросту глупо.
Да, председатель совета единоверческих приходов Авдеев писал епископу Кириллу о собрании, но Нил Полиевктович не был ни бюрократом, ни оратором - он был человеком дела и не любил писать бумаги или много говорить. А потому стал рассказывать о сделанном:
- Все совпало с «Описью», а чего в ней не оказалось – совсем немного, мелкие украшения, которые принесли после 19-го, – разобрали по домам… Некоторые говорят: нельзя отдавать - так мы сами и не отдаем: они грабят…
Авдеев замолчал, а, взглянув на Петра и проследив его взгляд на свои сжатые кулаки, распустил их и соединил руки в замок.
- Все равно жалко терять! – выдохнул Нил Полиевктович. - Не ими заработано, этими пьяницами и бездельниками! Не для них собирали по крохам!
Он снова умолк и, придвинувшись ближе к Петру, совсем тихо зашептал:
- Владыко, может, спрятать конец «Описи»?! Сам знаешь, там мелкое и недорогое, что люди сами принесли, – хотя бы это сохраним… Скажем, потеряли…
Предыдущую инвентаризацию проводили в 1919-м, когда Главмузей – управление Главнауки – проводил изъятие «культурных памятников с целью уберечь их от порчи в плохих условиях и сохранить в надлежащих музейных условиях». Тогда пытались унести из церквей самые старые предметы. А у кого самые древние иконы и старинные служебные предметы? Конечно, у старообрядцев и единоверцев – «дониконианские»: до раскола, учиненного в 1653 году тогдашним патриархом Московским Никоном, и до физической расправы с выступавшими против раскола за сохранение веры отцов, которую творила уже светская власть.
В 1919-м старообрядцы опять хотели стоять насмерть: готовы были кровь пролить, но ничего не отдавать в музеи.
Только Бог не в предмете.
Единоверцы же вышли из ситуации как всегда: откупились. Подняли крышки домашних сундуков, прошлись по полкам – отдали семейные реликвии. Конечно, не иконы и не книги.
Сопротивление не обязательно стрельбой или кулаками, врукопашную. Не обязательно лить раскаленную смолу на вражескую голову. В первую очередь, неподчинение злу.
На протяжении всей своей истории - почти полутора столетий - единоверцы откупались от властей: до 60-х годов позапрошлого века тройным налогом как «раскольники», наравне со старообрядцами, для которых тройной налог отменили сорок лет спустя, - государям; платили в консистории, чтобы разрешили открыть еще один приход; несли в епархиальные управления, чтобы замолвили словечко и заменили священника на другого – самим единоверцам препятствовали получать духовное образование, и священниками к ним, как правило, люди из епархиального управления назначали "своих" – после отблагодарят с богатых приходов. Хотя по «Правилам единоверия», которые сформулировали согласные старообрядцы и утвердило правительство еще в 1800-м году, единоверческие приходы сами избирают священников и диаконов и рекомендуют их для рукоположения. Но то правила, а то жизнь.
А уж сколько подарков и на какие деньги переносили в Святейший Синод и в Ведомство православного вероисповедания Православной Церкви, всяким разным министрам, крупным чиновникам и прочим близко стоящим к власти, чтобы посодействовали в решении вопроса о единоверческом епископе, кто сосчитает!? Один Господь - Он Свидетель и Судия.
- Может, опять откупимся? - очевидно, надеясь: вдруг снова получится, - и пристально глядя на Петра, спросил Авдеев, но тот покачал головой - теперь не получится: патриарх Тихон уже предлагал большевикам вместо изъятия церковных ценностей для закупки зерна в помощь голодающему Поволжью заплатить зерном и продовольствием, но те отказались, явно рассчитывая на большее и держа в уме: "зерно и так отберем".
Не будет большего - будет столько, сколько можно, и ни грамма больше. Господь распорядится.
В единоверческих приходах Новгородской епархии, в отличие от приходов господствующей церкви, изъятие прошло спокойно - без драк и кровопролития. Никого не арестовали и не расстреляли.
О невидимых слезах, неслышных стонах и смертях от разрыва сердца ничего говорить не буду.
...
- Ты у меня получаешься какой-то слишком умный! - переживая, что читатели не поверят, сказала я Петру. - Понимаю, что ты умный...
- Неправильно определила, - поправил он. - Дело не в уме: просто хороший ученик своих учителей - тех, с кем нахожусь в духовном родстве...
- Что значит «хороший ученик своих учителей»?
- Брать у них лучшее и не повторять их ошибок.
- А что ты взял?
- У своих предков-старообрядцев взял стояние - что по-русски «опора» - в вере.
У кровного отца - нетерпимость к любой ереси.
У постригавшего меня в монахи епископа Феодора (Поздеевского), бывшего ректора Московской духовной академии, - любовь к богословию.
У рукополагавшего меня во епископы тогда архиепископа, позже митрополита, Арсения (Стадницкого) - опыт церковного администрирования.
У рукополагавшего меня во епископы, тогда митрополита Московского, позже патриарха всея России, Тихона (Беллавина) - равенство всех в церкви.
У постригавшего меня в схиму епископа Андрея (Ухтомского) - умение собирать церковь...
- А у архиепископа, позже митрополита, Агафангела, который тоже рукополагал тебя во епископы? ... У него, что взял?!
Петр замолчал - не потому что забыл, а чтобы запомнила, - и сказал немного другим голосом, словно достал из глубокого нутра очень личное:
- Необходимость идти за Христом до конца земной жизни.
В начале июля 22-го арестовали ярославских викариев - архиепископа Ростовского Иосифа, епископов Угличского Серафима и Тутаевского Вениамина, но вскоре, после епархиальных собраний с участием приехавшего из Москвы некоего священника Красницкого, вождя «церковного обновления», - на которых ставленники недавно переделанного из ЧКа ГПУ получили поддержку и были избраны новые епархиальные управления во главе со священниками, признавшими их как высшую церковную власть, отпустили. Фактически убрали на время, чтобы не мешали.
Странное название – «Живая церковь»! Потому что церковь по определению не может быть другой. Иначе не церковь, а какая-то организация. Ибо сама церковь – организм, но не организация.
Его, епископа Любимского Кирилла, тоже хотели арестовать, но не арестовали - не нашли, потому что ездил по приходам. В лесах трудно найти, и потом сегодня он здесь, завтра в другой деревне. А он не скрывался - просто очень спешил.
Потом необходимость в его аресте пропала.
Собрание по выборам нового епархиального управления в Любимской епархии не проводили - оправдались сезоном сельхоз- и лесоработ. Он же постоянно встречался с прихожанами, рассказывал о происходящем в церковной жизни и объяснял, почему церковь вне политики и вне партий.
Тогда же в общинах, где было много прихожан-эстонцев, началось брожение. Эстонцы стали говорить, что если Православная Российская Церковь в широкой поддержке раскольников встает на путь отступления от православной веры, то они создадут свои отдельные - эстонские - общины и попросятся в лоно Эстонской Автономной Церкви.
- Ваше право, - согласился с ними Петр и посоветовал: - Ищите себе епископа...
- Ты же наш епископ! - возразили ему.
- Я епископ Православной Российской Церкви и остаюсь таковым, - и, как самому себе, но вслух, добавил: - Национальный вопрос - это политика, а не церковное дело.
Очевидно, посоветовались друг с другом и больше разговора об отделении не заводили.
Два уезда, больше двадцати волостей, сто семьдесят восемь приходов.
Конечно, ездил не один - ближайшие к Любиму волости взял на себя приехавший из Ярославля протоиерей Петр Токарев, за четыре года до того назначенный митрополитом Агафангелом секретарем епархиального совета, а до этого служивший в Любиме. Грамотный священнослужитель - выпускник семинарии и Демидовского юридического лицея, хорошо объяснял.
Возвращаться можно, лишь если оставил о себе хорошую память.
Пришел на помощь и архимандрит Никон (Чулков), настоятель Павло-Обнорского Троицкого монастыря в соседнем Грязовецком уезде Вологодской губернии, близко от границы с Любимским и Даниловским, куда прихожане из недальних ярославских деревень ездили на богомолье, а потому хорошо знали.
Монастырь, основанный в глуши еще в XV-м веке учеником преподобного Сергия Радонежского, тоже преподобным, Павлом Комельским, с твердым уставом против стяжания материальных благ, фактически доживал последние дни: «обновленцы» выступали против «разжиревшего на дармовых харчах» монашества и, выдвигая вперед недополучившее что-то от мира небедное городское белое духовенство, стремились закрыть монастыри как «рассадник мракобесия». Рука об руку с государственной властью.
В Вологодской епархии они развили бурную деятельность, и архимандрит Никон с ними непосредственно столкнулся.
- Представьте, владыко, - рассказывал он Петру, - когда на епархиальном собрании выступает приезжий из Москвы священник - естественно, не протоиерей - образования не хватает, иначе не стал бы такое говорить! - Красницкий его фамилия, и прямо заявляет, что их «Живая церковь» - вроде как филиал большевицкой партии среди духовенства... А кто не с ними - тот явный контрреволюционер, и ГПУ с ним разберется. Наши-то и побежали! Поди, как просто!... И несколько раз повторил: «Нет власти не от Бога - существующие же власти от Бога установлены». Словно не помним! Но ни разу «воздадите убо, яже кесарева, кесареви, и яже Божия Богови».
«Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» - слова Господа, записанные евангелистом Лукой.
- Он - выпускник духовной академии, - уточнил Петр.
- Значит, тогда «обнагленцы»! - сделал вывод пожилой монах, сам окончивший четырехклассное духовное училище.
Забыли служители, каждое воскресенье на Божественной литургии повторяя вслух слова: "Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасения." Потому что любви нет - остался один обряд.
Петр не стал рассказывать Никону о личной встрече с Красницким - в середине мая тот приезжал уговорить митрополита Агафангела примкнуть к их «Высшему Церковному Управлению».
Очень деятельный человек, только напрасно потратил время и силы!
Вероятно, гость решил, что если митрополит Агафангел плохо говорит - у того после операции на горло была серебряная трубка, - то и слышит плохо, а потому речь свою вел громко, как будто служил в огромном храме, и певучий голос с легким южным диалектом заполнил все пространство небольшой кельи-кабинета, не оставив места воздуху.
- Церковь должна быть вне политики и вне партий, - подвел итог митрополит Агафангел и поднялся на ноги, давая гостю понять, что аудиенция, как и для всех приходящих, длившаяся четверть часа, окончена.
Петр, который во время всего разговора молчал, встал, чтобы закрыть за уходящим дверь, - встреча состоялась в Толге, в монастыре, а не в Ярославле, и секретаря, естественно, не было.
- Уговори своего старика! - обращаясь по-приятельски к нему, очевидно, решив, что он - архиерейский келейник, и как бы похлопывая по плечу, сказал, когда вышли из кабинета, Красницкий. - На краю могилы стоит: пусть умрет хотя бы в своей постели... Как подобает приличному человеку!
Конечно, Петр ничего ему не ответил.
- Гремит, как пустое ведро... - только и отозвался о встрече митрополит Агафангел.
Петр случайно столкнулся с одним из начальников будущей «Живой церкви» - приехал в Толгу, чтобы сообщить Агафангелу о состоявшемся за два дня до того обыске в архиерейских помещениях в Спасском монастыре: игумен Игнатий и келейник владыки Сильвестр готовы были предъявить все требуемое. Комиссию в первую очередь интересовали ящики, в которых находились старые личные вещи митрополита, - очевидно, искали, не утаил ли Агафангел от изъятия какие-то церковные ценности.
Конечно, ни дорогой церковной утвари, ни драгоценностей, ни оружия не нашли - не потому, что успели перепрятать, а потому что не было: служебные предметы должны находиться в церкви, драгоценности - у дам, оружие - у военных.
И, конечно, тогда Петр не знал, что буквально через пару дней после возвращения Красницкого в Москву в губотдел ГПУ пришлют шифротелефонограмму за подписью Менжинского, зампредседателя ГПУ, и Самсонова, тогдашнего начальника Секретного отдела: «Под ответственность начальника ГОПГУ с соблюдением строжайшей конспирации предлагаем провести следующее: 1) обследовать хозяйство митрополита Агафангела, осторожно намекнув на то, что оно может быть реквизировано; 2) немедленно произвести у Агафангела в его канцелярии и у ближайших его помощников самый тщательный обыск, изъяв все подозрительные документы; 3) взять с Агафангела подписку о невыезде в виду неблагонадежности; 4) арестовать всех его приближенных, в частности тех, кто принимал участие в беседе Агафангела с московским попом Красницким; 5) прислать на Агафангела весь компрометирующий материал. Настоящее принять к неуклонному исполнению и хранению в строжайшем секрете».
Кроме владыки Агафангела никого не арестовали, потому что объяснил: при разговоре начальника с кем-либо, если не пишется протокол, подчиненным присутствовать не положено. Правда, раза два или три в дверь кто-то стучался, но, не получив разрешения, не входил.
С чем чекисты, конечно, согласились: так же поступает их начальство.
Еще до Красницкого Агафангела пытался убедить бежавший к «обновленцам» ярославский протоиерей Красотин. Об этом Петру рассказал бывший при том архиепископ Ростовский Иосиф.
- Вот уж не думал, что наш... - эмоциональный Иосиф проглотил «мягкотелый», которое стало очевидным из последовавших слов, не потому, что боялся, что дойдет до ушей того, - знал: не скажут, а потому, что, сказав так об Агафангеле, в первую очередь охарактеризовал бы себя самого, и закончил бодро:
- ... владыка Агафангел способен на гусарские поступки, - он бросил в лицо отцу Красотину, как перчатку: «Вы - предатель церкви!». Хоть стреляйся! Хорошо, что не в старой армии!
Экс-экстраординарный профессор по кафедре Библейской истории в духовной академии, очевидно, забыл: церковь - воинство Христово. Но не армия, - в отличие от нее церковь не может отступать.
- Уберите слово «предатель»: уж больно отдает «чекизмом»! - поморщился консультант.
Не могу: его, правда, без восклицательного знака, письменно подтвердил сам Павел Красотин, ставший протопресвитером, - получив у «обновленцев» высшее для белого духовенства звание, - в то время, когда митрополит Агафангел находился в ссылке в Нарымском крае, в северной части Томской губернии. За сопротивление изъятию церковных ценностей и за поддержку Ярославского контрреволюционного мятежа.
...
В апреле 1922-го ГПУ вызвало митрополита Новгородского Арсения в Москву, а в начале мая арестовало - привлекли по делу патриарха Тихона. Сначала держали в Бутырской тюрьме в Москве, а потом перевезли в Череповецкую, и в 1925-м выслали в Туркестан, в Красноводск. Позже разрешили по состоянию здоровья переехать в Ташкент.
Осенью того же года по обвинению в «контрреволюционной деятельности» в Питере арестовали епископа Алексия и выслали на 3 года в Казахстан, который тогда назывался Киргизской АССР, в Каркаралинск.
В марте 26-го он вернулся в Ленинград, а через полгода митрополит Сергий, которого в мае-июне в противостоянии митрополиту Агафангелу Алексий поддержал, возвел его в архиепископа, присвоив титул архиепископа Тихвинского, и назначил управляющим Новгородской епархией.
В конце 1926-го, помня, что у митрополита Арсения заканчивается срок высылки, и понимая, что в Новгород власти его не пустят, Петр предложил обустроить его в Ярославской епархии. Тем более, что Рыбинская кафедра пустовала.
- Я уже стар... - ответил на словах владыка Арсений человеку, пришедшему за ответом, и ничего не стал писать. Он не добавил "для борьбы" - и так было понятно.
Петр тоже больше ему не писал, но, как и раньше, при случае передавал с людьми, ехавшими в Ташкент или окрестности проведать сосланных ближних, небольшие посылочки - чтобы не в тягость - и деньги - из личных.
В июне 27-го митрополит Новгородский Арсений и уже архиепископ Хутынский Алексий вошли в состав подобранного митрополитом Сергием (Страгородского) и зарегистрированного властями, так называемого, «Временного Патриаршего Священного Синода» при митрополите Сергии, так называемом, «Заместителе Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола».
За все годы митрополит Арсений выбрался из Средней Азии только единожды - в 1934-м. Петр узнал о его приезде, когда тот уже находился в Москве. Он хотел было ехать, но, поразмыслив, решил, что если сам владыка не оповестил его о поездке, то, значит, ехать не обязательно.
В начале 1936-го ему передали письмо от Арсения, по-прежнему остававшегося в Ташкенте. Оно было личным, и потому Петр уничтожил его, не оставив в церковном архиве. Он собирался написать ответ, но узнал, что владыка Арсений умер, и продолжал ежедневно молиться о нем, но теперь уже как о усопшем.
- Он писал, что приезжал в Москву со всеми попрощаться - знает, что час его близок, - и очень надеялся, что я тоже приеду... "Как тогда, в 22-м", - это его слова... и даже задержался, ожидая меня, - сказал Петр.
Он замолчал на мгновенье, словно вернулся в 34-й, и объяснил:
- Тогда, в 22-м, я бросил дела и митрополита Агафангела, хотя требовалась моя помощь, оставил паству, хотя должен быть вместе с ней, и кинулся к нему, когда он оказался в тяжелом положении. Был готов взять всё на себя и вместо него идти под арест... Хотя в тех условиях второй арест - с учетом «за мятеж» - для меня означал расстрел...
Бог исправил его ошибку.
- ... В 34-м не мог оставить паству - шли аресты, - только чтобы просто встретиться с человеком.
В Ярославле и в Любимской епархии.
Петр снова замолчал. Не потому, что забыл дальнейшее, а потому, что спрашивал, стоит ли мне говорить, и, получив ответ, продолжил:
- В письме владыка Арсений напомнил Евангельскую притчу о блудном сыне, соединив во мне обоих сыновей: старшего, обидевшегося на отца, и младшего, убежавшего из отчего дома...
- А ты какой?
- Ни один... И в самом конце письма странная просьба: тридцать лет не анафематствовать Алексия...
- «Анафематствовать» - отлучить от церкви, - произнесено другим тоном. Чтобы знала.
- ... Я хотел ему напомнить, что анафематствует не епископ, а церковь соборным решением, изгоняя из своих рядов еретиков и нераскаявшихся грешников, не определяясь при этом какими-то сроками, а чтобы сохранить здоровым Тело Христово, и что нельзя отлучить от церкви того, кто сам оставил ее, но опоздал - письмо долго ждало: был в разъездах. Потому что шли аресты.
- А кто его больше любил - ты или Алексий?
- Я, - твердо ответил Петр, - потому что любил как брата - во Христе.
- Но ведь Алексий его тоже любил! - бросившись на защиту, возразила я.
- Любил, - согласился Петр, при этом кивнув головой. - По-человечески...
Он опять сделал паузу и добавил:
- Владыка Арсений так ничего и не понял...
Его голос оставался спокойным и, как обычно, ровным.
- Он решил, что я обиделся на него... И даже «не признал митрополита Сергия, потому что он, Арсений, в его Синоде».
Письмо закончилось - жду мораль.
- Рассказываю только потому, что правильно поймешь - мы с тобой лишь тем и похожи, что не обидчивы: ни ты, ни я - никогда ни на кого не обижаемся.
Педагогический прием для меня: чтобы не была обидчивой - и правда: ни на кого не обижаюсь. Как и он.
Слава Богу за всё!
Два викария - Алексий и Кирилл, которых Арсений любил как сыновей...
Конечно, если бы на улице кто-нибудь из них раньше заметил другого, то не пересеклись бы - перешел дорогу или свернул в сторону, но Алексий был близорук и не узнал Петра в светской одежде, а Петр как обычно смотрел вниз и поднял глаза, только когда увидел перед собой подол рясы.
Как положено воспитанным людям при встрече со знакомыми, они кивнули друг другу и прошли мимо, чтобы никогда больше в жизни не видеться. И не встречались, хотя один прожил еще почти сорок лет, а другой чуть больше.
Историю пишут люди: епископ и в конце земной жизни первый человек в Московской Патриархии Алексий все сделал, чтобы «выбросить» из нее епископа Кирилла-схиепископа Тихона. И тот был за это ему благодарен.
Петр обмолвился Авдееву об уличной встрече, и Нил Полиевктович заволновался: вдруг сообщит в ГПУ?!
- Не сообщит, - твердо сказал Петр, чтобы успокоить его, и не стал объяснять.
Тогда еще Алексий, как многие его собратья по сословию, считал, что дворянин может сотрудничать с советской властью, но не служить ей. Позже этот вопрос перед ним не стоял.
- Не виноваты же мы, что родились от лиц, типичной чертой которых было вечно «беспокоиться» и волноваться! - глухим голосом вдруг произнес консультант.
- Это к чему?! - не поняла я.
- Ни к чему, - прокашлявшись, уже спокойно ответил собеседник. - Просто цитата из дневника Андрея Владимировича Симанского, родного брата Алексия.
Оставаясь там же, в Новгородской епархии, он получил письмо из Севкрая, из Архангельской губернии, от находившегося в ссылке игумена Игнатия (Клецкина).
«Ваше Высокопреосвященство, кланяюсь Вам в ноги и благодарю...» - начал свое письмо игумен Игнатий, и Петр осенил себя крестным знамением.
Благодарю Тебя, Господи, за нашу встречу и кланяюсь вам в ноги, отец игумен!
То был первый день, когда после холодной и хмурой зимы появилось солнце, и они, ученики второго класса, после уроков выбежали на улицу.
По краям расчищенных дорожек Спасо-Преображенского монастыря, в котором помещалось духовное училище, снег лежал большими белыми сугробами, и вершины их сверкали под лучами солнца.
Как и другие, Петр остановился, подставив лицо первому теплу, а невдалеке двое мальчиков-одноклассников, пристроившись сзади, за спиной, проходившего нищего-калеки, стали его передразнивать, повторяя нарушенные движения. Не потому, что были особенно злы или жестоки - дети часто бывают злы и жестоки, особенно к тем, кто их очень любит, - а потому, что в тот момент им было радостно и весело и хотелось смеяться, а нищий подвернулся под руку.
Это видел монах из архиерейского дома, который размещался здесь же в монастыре, и направился к ним.
Конечно, мальчишки бросились врассыпную, и, конечно, он не стал их догонять, но почему-то пошел дальше - к стоявшим, и, подойдя к близкому, а им оказался Петр, крепко взял его за ухо.
Было не больно - только непонятно.
- За что? - с удивлением спросил Петр, у которого из глаз чуть не брызнули слезы.
- За то, что молчал, когда у тебя на глазах чинили зло, - громко ответил монах, чтобы услышали все другие стоявшие.
- Отец Игнатий! - позвал кто-то из служителей, и монах ушел.
Конечно, Игнатий его не запомнил - через два года Петр окончил училище и поступил в семинарию, находившуюся вне стен монастыря, а потом уехал в Москву и, конечно, спустя добрый десяток лет Игнатий его не узнал. Может, узнал, но не показал виду, чтобы не обидеть владыку, а Петр об их первой встрече Игнатию, который до того времени оставался иеромонахом, не напомнил, чтобы того не смущать.
“Накажет мя праведник милостию и обличит мя, елей же грешнаго да не намастит главы моея”...
В июле 1918-го, когда в Ярославле началось восстание, он приехал по поручению патриарха Тихона в помощь митрополиту Агафангелу. Тогда владыка представил ему иеромонаха Игнатия, который в монастыре исполнял обязанности эконома, а, значит, решал организационные вопросы, - Петр, зная город и людей, а кого раньше не знал, с тем познакомился, занимался организацией дружин из мирян и священнослужителей для охраны церквей от пожаров и грабежей.
В апреле 1926-го они же вдвоем с Игнатием встречали на вокзале митрополита Агафангела, отпущенного из ссылки. Через несколько минут после них на перроне появился запыхавшийся благочинный 4-го округа протоиерей Флегонт Понгильский, но, узнав, что поезд опаздывает по меньшей мере на час, махнул рукой и проговорил:
- Если успею, вернусь... Побегу служить...
Конечно, в Страстную субботу у священника много дел.
В тот год на Светлую Пасху Христову пришлись подряд два официальных выходных дня: Страстная суббота совпала с властями назначенным праздником и выходным «1-е Мая», и законное воскресенье, - и прихожан было очень много.
Церковные службы продолжали служить, как в старые времена: вечером в Страстную пятницу - вынос плащаницы, в ночь со Страстной пятницы на Страстную субботу - утреня, в Страстную субботу днем - обедня и в ночь со Страстной субботы на Светлое Воскресение - праздник Христов - праздничная утреня, а в перерывах между службами освящение куличей, пасок и крашеных яиц для тех, кто по Слову Господню «работник одиннадцатого часа» - пришел поздно, но успел придти до скончания срока.
Даже если бы в церковь пришел только один прихожанин, все равно так и служили бы.
Поезд опоздал на три с лишним часа, и они с отцом Игнатием оставались на вокзале, боясь пропустить. На площади держал извозчика, чтобы не разъехались, Гордеев.
Владыка Агафангел не удивился, когда увидел только их вдвоем, - пастырь всегда остается пастырем, и место его среди паствы.
Неправильно сказано - митрополита Агафангела встретило много народу, а не только они: носильщики на перроне, пассажиры, приехавшие тем же поездом и знавшие владыку, но из других вагонов и не знавшие, что он едет с ними, извозчики на вокзальной площади - все, кто считали его своим епископом, шли к нему под благословение.
Извозчики наперебой зазывали владыку, и каждый готов был ехать без оплаты, а тот, с кем договорился Гордеев, в сердцах махнул рукой:
- Да что ж вы, барин, не сказали, кого встречаем! Я бы лошадь украсил и коляску взял - всё помягше, чем в пролётке!
Взяли два экипажа - с Агафангелом приехала племянница Аля, - и отвезли в снятый дом на Лесную площадку.
Через год церковь купила для него дом по соседству.
Естественно, купчая была оформлена на имя владыки, и официально дом продавался в рассрочку - с выплатой частями. Конечно, деньги выплатили полностью - кто же в то время стал бы что давать в кредит, в долг?! - но такая форма была удобна для церкви: откуда большие деньги у вчерашнего ссыльного? и для продавца: меньше платить налог. Одновременно, в свою очередь, продавший дом написал расписку об оставшейся сумме - ее он вроде как взял в долг.
Церковь хорошо считала свои деньги. Потому что в них лепты вдовиц.
Светлую утреню вернувшийся к своей пастве митрополит Агафангел служил в Успенском кафедральном соборе, и ему помогал временно исполнявший обязанности настоятеля собора архимандрит Феофан.
Игумен Игнатий был среди своих прихожан в монастырском Спасо-Преображенском соборе, а Петр со своими - в Успенской единоверческой церкви.