- Deus in adiutorium(лат. "Господи, да будет воля Твоя") . – прохрипел дородный монах, в серой, местами прорванной, рясе, с остекленевшим взглядом, смотря куда-то в темноту, туда, где лежал брошенный им тяжелый мушкет, который до сего момента, сжимал в руках, словно крест на утреннем молебне. Лысеющая голова монаха была мокрой от пота, хотя всего несколько минут назад, его бил сильный озноб. – Помилуй нас грешных. – прошептал он чуть тише, не сводя взгляда с убитого им гугенота.
В воздухе витал неприятный запах сгоревшего пороха, а из дула смертельного оружия, все еще выходил белый дымок – свидетельства недавнего выстрела. Вокруг витала тишина, и даже гул набата, звучавшего с колокольни церкви Сен-Жермен-л`Оксерруа, не мог разогнать сгустившуюся темноту вокруг. Время как будто замерло в этом месте, оставив в душе немолодого монаха лишь страх одиночества.
Брату Алефу было уже за пятьдесят и, подобного рода приключения, не входили в ежедневные обязанности, на которые его обрекла нелегкая служба в католической церкви. Ночь святого Варфоломея, в которую для грешников (гугенотов) настал час Божьего суда, когда каждый добрый католик считал своим долгом поучаствовать в столь богоугодном деле, для самого брата Алефа не являлась чем-то особенным. Он с большим удовольствием, на период волнений, отсиделся бы в родной келье, втихомолку попивая крепкое вино из погребов или напиваясь, в находящемся неподалеку трактире, по достоинству оценивая местные угощения, и не менее прелестных юных девиц, мысли о которых заставляли монаха почувствовать приятное тепло, расползающееся внизу живота. Но приход уже закрыт, да и вряд ли его откроют, до окончания волнений в Парижских кварталах, а что касается трактира, то все с него и началось.
1
Трактир гудел как улей, полный пчел. Народ, собравшийся в одном, пускай не самом благоприятном, месте, представлял собой единую однородную массу, занятую лишь двумя, единственно важными для посетителя подобного заведения, делами – напивались и обсуждали последние новости Парижа.
В воздухе витал запах патоки и прокисшего вина, а тусклый свет, который мог разве что, не дать перепутать рожу одного собутыльника с другим, создавал определенное настроение тайны, витавшей вокруг.
Трактирщик Француа Пежо– высокий и худощавый, маневрировал меж столов, с грацией гадюки, заползшей в мышиную нору, спеша разнести угощения гостям, этим вечером посетившим. Засаленный фартук, не стиранный, пожалуй, уже несколько месяцев и черная от грязи рубаха, в купе с небрежным внешним видом черных волос, едва ли шли на пользу заведению, в котором Француа был хозяином уже более четырнадцати лет. Доход от дел был немалый, хотя и посещали его в основном плебеи из нищих кварталов, воры, да пожалуй, иногда стражники, которые искали сомнительных удовольствий, спасаясь от осточертевшей военной службы. Здесь они находили, пускай и не такой стоящей, но все-таки, покой.
Брат Алеф сидел за широким столиком, у самого окна, которое выходило на улицу. Выбор его был, без сомнения, понятен. Из распахнутых ставней тянуло свежим воздухом, и это перебивало вонь, которая так и витала вокруг, не давая дышать полной грудью. Будучи желанным гостем, в стенах сего заведения, монах мог лично выбирать место наиболее предпочтительное для трапезы и молитв, благословляющих трактир Француа Пежо. Любящие поговорить о богословии посетители трактира, частенько составляли компанию немолодому монаху, в его ежедневных посиделках. Именно они, в большинстве случаев, вдохновленные его проникновенными речами, оплачивали все заказанное братом Алефом.
Даже сегодня нашлось четверо чудаков, посвятивших весь свой вечер, разговорам со служителем католической церкви, приобщая свое сознание к мудрости того, кто посвятил свою жизнь служению и обрекшего себя на участь вечного небесного раба.
- In nomine Patris, et Filli, et Spiritus Sancti (лат. "Во имя Отца, Сына и Святого Духа") !!! – в пылу воскликнул брат Алеф, сделав соответствующий знак рукой, окрестив собеседника знаком. На столе стояла еще непочатая бутылка вина и наполненные до краев глиняные чаши, которые изрядно захмелевшие гости монаха не успели осушить. Остатки жареного цыпленка, никому ненужной грудой костей валялись на тарелки, у самого края стола, а вяленные колбаски, кои так любил брат Алеф, исчезали со скоростью пули, выпущенной из аркебузы. – Братья мои во Христе, будьте благословенны, как это вино, являющееся воплощением крови Господа нашего, принявшего смерть на кресте, во отпущение грехов наших!
В ответ на пылкую речь монаха, в воздух взметнулись чаши с вином, и бурные аплодисменты прозвучали вокруг стола, за которым он сидел.
- Спасибо! Спасибо вам, друзья мои! - брат Алеф добродушно улыбнулся. Его широкое бледное лицо, с захмелевшими игривыми глазами, старалось одарить каждого из присутствующих здесь, своим внутренним светом. – Слова одобрения, с вашей стороны, для меня является большей музыкой и предметом для вдохновения, чем проникновенные речи самого Папы. Но, - монах сделал знак рукой, - не загордись! – обратился он к самому себе. – Гордость есть один из величайших смертных грехов, который мы должны вытравлять из своей души, словно доктор болезнь, у смертельно больного пациента, имеющего хоть маленький шанс на спасение.
- Браво, брат Алеф! – воскликнул Жан Доминик – молодой парень, сидевший по правую сторону от монаха. – Вы, в действительности, настоящий мастер слова! Если бы вам не довелось пойти по стезе монашеской жизни – уверен, бард и трубадур из вас вышел бы знатный!
- Ах, брат мой, Жан! – Алеф почувствовал, как у него закружилась голова. Изрядная доля выпитого вина, давала о себе знать в самый неподходящий момент. Вечер был в самом разгаре, и доброму служителю церкви не полагалось покидать его так скоро. – Когда ведь и вправду, я помышлял оставить свой долг перед Христом и заняться стихосложением.
- И что же?
-
Вам путь открыт к небесным городам,
Где вечные законы мирозданья.
Нас призывают к истинным делам,
Молитвам долгим покаянья.
– прошептал брат Алеф, чуть склонив набок голову. Монах чувствовал, что еще чуть-чуть, и сознание окончательно покинет его тело, оставив бренную плоть в безволии покоиться под столом таверны.
- Чудесно! – воскликнул Доминик, хлопнув в ладоши. – Вам действительно нет равных, в искусстве стихосложения!
Алеф усмехнулся. Знал бы этот парень, в чем действительно он был искусен, не сидел бы с монахом за одним столом.
- Но я лишь скромный слуга Господа! – воспел брат Алеф и через секунду потерял сознание.
2
Когда Алеф открыл глаза, то сразу не понял где находиться. Все пространство вокруг было погружено во мрак. Ни стен, ни двери, монах, как не пытался разглядеть, так и не смог. Судя по всему, он лежал на кровати, в одной из верхних комнат, куда его занесли после падения. Голова безумно болела, и чувство кислоты во рту, вызывало рвотные позывы. Вспоминая события, предшествовавшие падению в забытье, брат Алеф попытался встать.
В тот же миг, дверь в комнату открылась и вошла Софья – одна из служанок хозяина трактира, мысли о свидании, с которой, не покидали монаха на протяжении всего вечера.
- Отец Алеф. – глазки ее хищно сверкнули, а маленький ротик изогнулся в похотливой улыбке. Это была прелестная чернокудрая девушка двадцати лет, с выдающимися женскими прелестями и кротким нравом истинной монашки.
- Добрый вечер, Софья. – произнес он чуть менее тепло, чем этого требовалось. – Во имя Христа, скажи, как я оказался в этой комнате?
- Вас принесли ваши новые друзья, которые, в том числе, были так добры, что расплатились и за ужин. – ответила Софья, зажигая свечи. Комнату наполнил тусклый матовый свет, а длинные тени заплясали на стене свой безумный танец.
- Как это благородно с их стороны. – прокряхтел Алеф, поднимаясь с кровати. Тело все еще не желало слушаться своего господина, а отравленный вином организм, вот-вот готов был выкинуть какой-нибудь фокус. – От денег, я бы так же не отказался.
- Так сходите и попросите их. – ответила Софья. – Они все еще сидят внизу и пьют, поминая своего духовного учителя добрым здравием.
- Нет. – махнул рукой Алеф. – Не сегодня.
- Тогда найдите занятие более достойное честного человека. – игриво пропела юная чертовка.
Монах поднял взгляд на Софью. В тусклом свете свечи, она была особенно хороша, и жгучее желание, возникшее у Алефа, медленно наполняло низ живота приятным теплом, которой в скором времени расползлось по всему телу, приятной истомой блаженства.
Никто не успел этого заметить, но в распахнутое окно, подобно мотылю, летящему на пламя, почувствовав запах греха, влетел черт. Он был настолько мал в дьявольской иерархии, что едва ли, какой-нибудь колдун или чернокнижник ведает о его существовании, но именно его козни заставляли мужей покидать по ночам жен, удаляясь к юным распутницам, а женам придаваться плотским утехам с проскользнувшими в их охладевшее ложе инкубами.
Черный как смоль, но хитрый, как Люцифер, черт по имени Дубка, подлетел к самому уху Алефа, нашептывая мысли похотливые, но приятные телу. Нужно было отдать должное монаху – сопротивлялся, как мог. Гнал от себя мысли греховные, но неудачно.
Превозмогая боль и тошноту, Алеф встал с кровати и приблизился к Софье. Пьянящий аромат ее тела пленял немолодого монаха, а томные, полные страсти вздохи, пробуждали давно дремлющие в его естестве, желания. Руки сами обхватили талию, и Алеф единым рывком приблизил деву к себе. Красавица резко выдохнула и замерла, словно испугавшись настойчивости монаха. Софья, как и брат Алеф, чувствовала непреодолимое желание, словно нечестивый дух, витавший где-то рядом, насылал на их думы, мысли блудливые и греховные.
Продолжение следует...