(2003г. Ноябрь)
Антон и Максим с детства были друзьями. Одни ясли, один детсад, и в школе сидели за одной партой все десять лет.
Дома их находились на самом краю села, и между ними не было даже изгороди. Начала этой дружбы не помнил ни тот, ни другой.
В классе к ним прилипла кликуха «Два брата», так как никогда их не видели врозь. Это был феномен, но это было так.
Опаздывали, сбегали ли с урока – неизменно вместе, и каждый болел ровно столько, сколько болел другой.
Внешне схожие, они всюду были центром внимания. Даже когда отсутствовали, над классом витал их дух.
Войдёт учитель, окинет всех строгим взором и спросит: «А где наши братья?» И по классу прокатится смешок.
Даже фамилии были схожи: Максим был Уткин, Антон – Воробьёв. Сестёр и братьев ни который из них не имел. А может они и были братьями, - многие так считали.
Учителя проявляли снисходительность. Женская педагогическая рука была здесь бессильна.
Летом, улизнув из-под крыла родительской опёки, неделями пропадали на берегу Онеги, занимаясь рыбалкой и упиваясь чувством безграничной свободы. До озера – напрямик через лес – было рукой подать.
В пору юности в их отношениях мало что изменилось. Эта дружба – до самопожертвования – всё так же забавляла и приковывала внимание других ребят. Теперь, в период возмужания, они в классе стали единственными и неоспоримыми лидерами. Главным из них всё же был Макс - шире в плечах, твёрже характером, светловолосый. Антон был темнее, повыше, более мягкий и живой. Макс был лидером не по отношению к Антону, а к своим сверстникам. Между собой они оставались друзьями – до последней капли своего существа.
Однажды – в десятом классе – Антон написал сочинение на свободную тему. Учителя пришли в недоумение, а затем в восторг. Оно было зачитано перед классом и стало образцовым для всех поколений учащихся.
Максим по новому взглянул на брата, ведь оба они – плоть от плоти, едва тянули на троечки, затем сам подтянулся в учёбе.
Закончилась школа, наступила самая прекрасная пора: белые ночи, песни под гитару у костра и первая любовь. Её величество удостоила вниманием каждого. Эта пора длилась лишь миг, но память о ней они пронесли через все перипетии жизни.
Наконец в их жизнь ворвалась разлука. Долг Родине они отдавали в северных водах Баренцева моря, в сущности, так рядом друг от друга.
Шли годы.
Оба были уже женаты и бок о бок работали вальщиками леса. Их дружба, спаянная годами детства и юности, не иссякла. Она, против той отчаянной и самозабвенной, стала более зрелой и взвешенной. Каждый давал другому то, что ему не хватало. Антон степенному Максиму – искромётный юмор и те приятные мелочи, которые называют интересом к жизни. Максим же слишком эмоциональному Антону платил поддержкой, - поддержкой во всём.
В это время страна уверенно входила в эпоху капитализма. В лесных хозяйствах начался передел собственности.
Рабочие целыми бригадами шли под сокращения.
Макс, имея слабость к спиртному, загремел в числе первых. В тот роковой вечер Антон тоже был пьян, но намётанный глаз начальства его не заметил. Неделю спустя он исправил эту оплошность и уволился по собственной воле. Бригада недоумевала: это при таком заработке и такой безработице вокруг!
Если бы Макс подался на Камчатку, Антон, не задумываясь, махнул бы за ним. Но планы у того были не столь романтические. Они были поближе и попрактичней, - коммерция.
Под нож полетела корова. Мясо принял местный магазин.
Антон наспех наскрёб кой-каких деньжат.
Отоваривались в Москве, в «Лужниках». Товар разлетался на «Ура».
Это было ново и необычно, эпоха начала девяностых, – золотая пора для любого вида предпринимательства.
Торговля, где каждый был теперь за себя, уже с первых шагов явила – насколько они оказались разными людьми.
В поезде, когда туго набитые баулы покоились на верхних полках, и можно было, наконец, расслабиться и отдохнуть, Максим извлекал откуда-то калькулятор, шариковую ручку и раскрывал блокнот.
Ручка чайкой бегала по белому листу бумаги. Там появлялись цифры. Цифры слагались в столбики. Он кропотливо считал: не слишком ли велики растраты, но главное – какая впереди прибыль.
Антон, оставив сумки в камере хранения, - до отправления поезда – шлялся по магазинам, транжирясь на всякую мелочь, и никогда ничего не подсчитывал.
В пути он любовался на проплывающий за окном поезда ландшафт: извилистые речки и небольшие перелески, шикарные дачи и тихие деревушки. Его окутывала нежная грусть, и он погружался в воспоминания.
Перед сном в своём ложе раскрывал томик стихов, он всегда много читал. Макс же обходился газетами и читал только в поезде, чтобы скоротать путь.
В каждую поездку Максим покупал двести долларов. Сгорбленный, с напряженным лицом, возле пункта обмена валюты он аккуратно складывал купюры в нагрудный потайной карман.
Со временем в его характере появились новые черты: внутренняя сосредоточенность, сменявшаяся порою сытым довольством. Замкнутость.
Как-то Антон забежал к нему в гости, тот сидел, развалившись в кресле, ноги раскинуты на ковре, в одной руке, на подлокотнике, банка с пивом. Губы плотно сжаты, лоб сморщен. Он сидел, как подобает бизнесменам. Антон невольно расхохотался. Макс не меняя выражения лица, с недоумением посмотрел на Антона. Да, все признаки на лицо: он вживался в роль делового человека. Очевидно, дела в коммерции успешно двигались в гору.
Пиво теперь он поглощал цистернами, и чаще в одиночку. Не в каждый конечно день. Алкоголь и бизнес – вещи трудносовместимые. Пропив дней пять, Макс вдруг приходил в себя и с утроенной энергией погружался в дальнейшую деловую жизнь.
Антон, время от времени, так же заглядывал в стакан. Он пил реже, но ярко, с эффектом для окружающих. Запив, он сорил деньгами направо и налево, и мог поить, да хоть всё село.
Заслышав об очередном Антохином загуле, друзья – приятели слетались, как мухи на мёд, - отказа никому не было.
Пропившись, он старательно приступал к делам, но как человек опустошенный и близкий к банкротству.
Результаты трудов Максима не заставили себя долго ждать, у него появился «Москвич». Спустя полгода он обменял его на «Пятёрку», а затем - «Девятку». Автомобили были подержанные, но для села являлись труднодостижимой роскошью.
С каждой покупкой «Авто» Антон чувствовал, что Макс, словно по ступенькам, отдаляется всё выше и выше.
Печать деловитости теперь не сходила с его лица.
Между домами пролегла изгородь и старая обветшалая будка – памятник детства, пошла под снос.
Макс изъяснялся просто:
- У каждого должна быть своя территория.
Однажды, поздним зимним вечером, пьяный Максим, распахнув двери настежь, ввалился к Антону в дом. Он всегда вваливался бесцеремонно, когда был пьян.
Мать и жена сидели у телевизора. Дочь спала в дальней комнате, Антон провёл в свою.
- Как всё задолбало! – Макс рухнул на кровать и низко склонил голову. Затем поднял красные воспалённые глаза. – Если честно, я бы свою жену задушил!
Антон понимал. Он часто смотрел на её – тучную женщину и вспоминал ту белокурую, смазливую девчонку, когда они поженились. Как можно так быстро потерять женственность! Его жена, тоже располневшая, не утратила привлекательности. Широкие тяжеловатые бёдра, узкая талия и пышный бюст шли только на пользу супружеским отношениям.
Он знал, - Макс рад бы дать дёру, да слишком был «Длинный хвост», как в пьяных откровениях выражался Максим, имея в виду троих сыновей.
С девчатами он не общался. Сделать в их направлении шаг, не позволяла гадская гордыня предпринимателя. Черный плащ из добротной турецкой кожи только усугублял это положение. Иногда, правда, в пьяном угаре он получал тот вожделённый цветок, но жена непостижимым чутьём раскрывала его аморальные замыслы и появлялась в самый обидный момент. В тот вечер он был самым несчастным на земле.
Приятелей у него тоже не было, а если и находились - держал на допустимой дистанции, как начальник своих подчинённых вне рабочего дня. Получалось, что только Антону он мог излить свою душу.
Прощаясь и положив ладонь на ручку дверей, Максим повернулся к Антону. По его щекам текли слёзы.
- Ты знаешь, как плохо быть одиноким! – тихо выдавил он и неспеша, покачиваясь, вышел в зимнюю морозную ночь.
К тридцати годам Макс имел солидный стартовый капитал и новых друзей. Все они – до одного – были предпринимателями из районного центра и имели в собственности магазинчики и торговые ларьки. Строго следуя планам, он на одной из улиц обустраивал свой магазин. У Антона бывал редко. Чаще Антон, завидев из окна автомобиль, сам забегал к нему.
В такие минуты, ставшие довольно редкими, изголодавшийся по здоровому общению Антон, говорил, как правило, много. Максим больше молчал, но слушал своего друга внимательно, лишь изредка поправлял, изрекая, мудрую мысль. Поправлял, как старший брат младшего. «Понимаешь – говорил он, прервав Антона на полуслове, - жизнь ценится не за её длину, а за её качество, как, допустим, вот эти японские часы. – И показывал на запястье золотистый циферблат. Или говорил: - В бизнесе есть определённый уровень, преодолев который, нестрашна уже ни налоговая, ни милиция, - вообще никто».
В компании новых друзей Макс стал относиться к Антону несколько странно. В его речах явно проступало превосходство. Допустим, - даст вдруг Антону совет – как правильно сделать коммерческий ход, чего наедине не случалось. Или выпалит: «Мог бы машинёнку купить. Чего не купишь? Мог бы ведь!»
Антон терялся и негодовал. К чему всё это?!
Он видел, - друг, резво шагая по жизни, быстро принимал условности, утрачивая способность оставаться самим собой. Лишь когда пьяный опять вваливался в дом, чтобы излить многострадальную душу, Антон узнавал в нём прежнего Максимку.
Свой юбилей Антон намеренно сделал торжественным и пышным. Вот где можно расслабиться, как было раньше! Он разослал приглашения всем однокашникам, никого не забыл.
Макс на день рождения не явился – ему было недосуг.
Вечер получился неполноценным, более того в глубине души Антон тихо сказал: «Вечер совсем не задался.
С обустройством магазинчика, деловая активность Макса переместилась в районный центр. Утром он уезжал, а возвращался под вечер.
К новой жизни – содержательной и полноценной, как выражался сам Макс, Антон относился без особого интереса. Все разговоры вращались теперь вокруг туго набитого кошелька.
Иногда, посадив в машину друга, Макс, как бы невзначай упоминал:
- БМВуху тут насмотрел за десять штук баксов, хочу купить.
В следующий раз всё повторялось.
- Эх, - с кислой миной вздыхал он, - возни опять с документами!
- А чего такое? – спрашивал Антон.
- Магазин покупаю – двухэтажный.
Антон чувствовал – это игра. Жесты, мимика, слова, небрежно выталкиваемые Максом, выглядели в его глазах всего лишь карикатурой. Он не верил ни единому слову, зато пьяному верил.
Раскисший на Антона кровати, уперев затылок в стену, он вновь заводил старую шарманку:
- Вот ты своей жене веришь?.. А я нет. Случись что со мной, положиться будет не на кого. У меня недавно опять штука баксов пропала. И ведь ничего не докажешь…
Антон стал избегать встреч с Максимом, когда тот появлялся в кругу своей компании бизнесменов, а их дружба стала увядать, как заброшенный домашний цветок.
С годами он всё явственней стал ощущать приступы беспричинной тоски. Взирая вокруг, на изрядно поблекший мир, он всё чаще задавался вопросом: «Неужели это и есть жизнь?»
Дом его был окружен разъезженной глиняной дорогой, пыльными зарослями ольхи и высоченным забором, за которым скрывались владения Максима.
Люди. Таская, клеймо предпринимателя, он ждал от них больше неприятностей, чем чего-то хорошего.
Друзья. Приятели были, но друзья?..
В таких вот условиях и прожигал своё бытьё Антон.
Однако в нём сохранилась любовь к природе и книгам.
Возвращаясь как-то с рыбалки, он опустился на поваленный ствол берёзы, скинул с плеч рюкзак и подышал на закоченевшие ладони, - начало долгожданного лета выдалось на редкость холодным.
Из густой непролазной чащи доносилось журчание ручья. Сквозь заросли осоки и моря купальниц темнела извилистая речка.
Шум ветра, гуляющий в кронах деревьев, неожиданно стих. Из-за туч, согрев спину, выглянуло солнышко и вокруг всё преобразилось.
Ручеёк зажурчал веселей, речка стала сказочной, а стройные купальницы ожили и заулыбались.
Антон проникся минутой волшебства, на свет появились стихи.
Это походило на музыку, давно позабытую, словно из детства.
Он стал писать.
Поэзия была больше, чем поэзия, - она была сама жизнь.
Жаркий июльский день был на исходе.
Тёмная тонированная «Ауди», подняв густой клуб пыли, резко затормозила возле Антона. Он стоял у своего двора и дышал вечерней прохладой.
Распахнулась задняя дверь и из недр автомобиля, с натугой, выкарабкался Максим.
- Привет, братуха! – громко приветствовал он, как всегда навеселе. Затем неспешим шагом проследовал вокруг автомобиля, словно покупатель, прицениваясь к товару, и положил на крышу ладонь.
- Ну, как тебе тачка?
Антон вскинул вверх брови.
- Твоя?!
- Моя, – Макс улыбнулся, - прокатимся?
Друзья разместились сзади.
- Ну, что, Вован, уснул?
Вованом оказался односельчанин, бывший шофёр, а нынче человек опустившийся и полностью утративший волю. Он был трезв и словно преданный пёс зарабатывал на кусок хлеба.
Автомобиль быстро помчал вперёд.
Когда село осталось позади, и дорогу обступил тёмный еловый лес, Макс наполнил стопку коньяком и залпом её осушил. Отдышавшись, он взглянул на Антона глазами полными участия.
- Я, как понимаю, ты сейчас не пьёшь?
Антон, несколько смущаясь, отрицательно покачал головой.
Макс глубоко вздохнул.
- А я, вот, обмываю покупку.
Антон переключил внимание на автомобиль.
- Сколько такая?
Макс чуть помедлил.
- Семь штук… Переплатил, конечно… Кстати, - если надумаешь покупать – обращайся, - подыщем, и недорого.
Макс снова вздохнул, и лицо его стало печальным.
- Да, Антоха, редко мы стали встречаться, совсем редко…
Автомобиль из лесного сумрака выскочил на яркий солнечный свет.
Макс поднял голову.
- Вован, притормози.
Автомобиль плавно прильнул к бровке.
Дальше дорога вела круто вниз и, перевалив через бревенчатый мостик, вновь терялась в лесу.
Отсюда с высоты мостик казался крошечным.
Слева от него раскинулось топкое болото, справа простиралась водная гладь залива. Ещё дальше, за жёлтой полоской песка, поросшего редким сосняком, виднелось Онежское озеро. Вдали оно казалось бледно-голубым и незаметно уходило в горизонт.
Антон застыл на месте, тронутый внезапной красотой. Его охватило то пьянящее чувство воли, когда они сбегали с урока.
Раскинувшись на травке, друзья завели мирный неторопливый разговор.
Макс время от времени прикладывался к бутылке, подогревая мысли коньяком.
- А ты молодец, братуха! – Говорил он, изрядно захмелевший, - Читал твоё стихотворение в районке. Ты талант!.. Давно сочиняешь?.. Ну, ты и в школе был талант… А мне вот Бог этого не дал.
Мог ли только представить Максим, что в свет со дня на день готовится сборник его стихов.
Вечер медленно угасал. Солнце скрылось за горизонт. Низина – где был мостик, затягивалась лёгким туманом.
Антон как-то оттаял и раскрылся, словно одуванчик, согретый летним теплом.
- А ты помнишь, - сказал вдруг он, - наш выпускной. Мы всем классом сидели здесь вплоть до рассвета. Каждый дал клятву – пройдёт десять лет, и мы встретимся вновь. Время прошло, но никто об этом не вспомнил.
- Конечно помню, - отвечал Максим с блаженной улыбкой.
Антона неудержимо понесло:
- А ты помнишь?.. А ты помнишь?..
Максим легонько тронул друга за локоть.
- Извини, перебью. А ты не забыл ту поездку в Большой Дор? Как нас вытаскивали из сугроба? Я часто её вспоминаю…
Ночью Антон, закинув руки за голову, долго не мог заснуть.
Что ни говори, старый друг есть старый друг. Вот взять Лёху. Толковый и по душе, да больно уж молодой. Ещё и не служил. Или Димка. Вместе росли, работали, вместе то, сё. Да водка сгубила. Вечно кислый в нужде. Вроде как уж и нет человека. Или Ляпа (Залётный из Питера), цивильный, приодет, мысли благородные, идеи… И вдруг, - дай ему ссуду под хороший процент… А вот Максим – это Максим. И ведь помнит, помнит ту поездку!.. Уж при его то, казалось жизни…
Он живо представил тот солнечный морозный день.
За окнами автомобиля проносились ослепительно-белые снега. Всю дорогу они давились от смеха, наперебой рассказывая друг другу всякую чепуху. В очередном смеховом припадке, автомобиль потерял управление и вылетел в сугроб. Но даже тогда они продолжали смеяться. Макс, утирая ладошкой слёзы, с трудом говорил: «Нет, Антоха, нам нельзя вместе ездить!»
Сборник стихов в обложке из белого картона оказался настолько мал, что очень уютно умещался в ладони. Но для Антона он стал святая святых. Даже понурый ненастный вечер за окном вдруг приобрёл своё значение и свежесть. Антон сунул сборник в карман джинсов и заспешил к Максиму.
Тот с неделю как уж закончил попойку и, к счастью, находился дома один.
- Давненько, давненько я здесь не бывал. – Заметил Антон, с удовольствием устраиваясь в мягком, удобном кресле.
Друг сидел на диване и пультом перелистывал телевизионные каналы – с первого на второй, со второго на первый.
Антон любил бывать в этом доме. Почему? Он не знал. Здесь царил особый порядок. За долгое время отсутствия, комната заметно похорошела. Он с восхищением разглядывал новую стенку, люстру, ленолиум.
- А супруга у тебя где?
- Без понятия.
Антон затаил дыхание.
- Я тут сборник стихов выпустил.
- Поздравляю. – Макс даже не шелохнулся. Он пялился в экран.
Антон стушевался. Неловкая сложилась ситуация. И только тут по багровому цвету лица, по чётко очерченным крыльям ноздрей понял – Макс не в духе. Ему вдруг стало стыдно за свои опрометчивые слова. Взрослый мужик, а веду себя, как ребёнок!
Возвращаясь домой, хлюпая ботинками в грязи, думал, как мог он поддаться пьяной игре Максима!
Жизнь вновь расставила всё по местам, каждый пошел своею дорогой.
Вот и у Антона, наконец, во дворе появился автомобиль – вполне приличная «Шестёрка».
Прибежал Максим в распахнутой куртке и незашнурованных кроссовках.
- Купил – таки. – Походил, попинал колёса и снова исчез.
Круг торговой деятельности значительно расширялся, и Антон смотрел в туманное будущее с радостью и надеждой.
В жизнь Максима, словно внезапный порыв ветра, ворвался вихрь больших перемен: ожесточенные семейные баталии, поспешный развод, покупка нового дома – в центре села. Дальше его след терялся. Поговаривали, что он находится в райцентре и ведёт беспорядочную жизнь.
Весной он вновь объявился, какой-то потёртый и осунувшийся, и, забрав свою бывшую семью, переехал жить в новый дом.
Странная штука жизнь.
Пил он теперь, не просыхая, но радости в вине не находил.
При встрече с Антоном – чаще на автозаправке, выражал желание задержаться, поговорить. Такие перемены наводили Антона на мысль: имея в собственности сеть магазинов, Макс не видел теперь в нём соперника.
Дома они не общались и каждый жил в своём частном мирке.
По селу прокатился слушок: Макс побил свою «Ауди», столкнувшись с пареньком, лихачившим на отцовской «Волге».
Оба были пьяны и аварию совершили ночью.
Начались тяжбы и «Разборки».
Антон ни за что не нанёс бы к нему визит, если бы не воля каких-то сил.
Выйдя из дверей магазина, он остановился.
Напротив, через дорогу, находились новые владения Максима – добротный пятистенок с мансардой, окружённый плотным, высоким забором.
Одна створка ворот в этот утренний час была приоткрыта.
Поколебавшись, он направился внутрь.
Двор оказался абсолютно пустым – ни деревца, ни кустика, ни построек, - не считая автомобиля, накрытого куском брезента.
Со стороны крыльца донёсся шум и грубые развязные возгласы. Дверь, словно от пинка, распахнулась, и во двор вывалили двое.
Антон узнал их. Это были люди из свиты Макса: невысокий упитанный брюнет, в очках из толстой чёрной оправы, и Ханя. К Хане Антон испытывал острую неприязнь и всегда, по мере приличия, старался не задерживаться возле него. Всё в этом человеке было чуждо его натуре. Выступающие скулы, чуть вздёрнутый, словно обрубленный, нос, неприятные серые глаза. В нём чувствовалась сила и агрессия. Каждый раз, завидев его, Антон задавался вопросом: «Как мог его друг Максим, найти общий язык сэтой гориллой?»
Антон понял, что совершил ошибку, но поворачивать назад было поздно.
В дверном проёме появился Макс и, не обращая внимания на Антона, неспеша проследовал мимо.
Одет он был в чёрные балахон и трико, на ногах шлёпанцы.
В свои тридцать пять он выглядел на все сорок. Красное мясистое лицо, двойной подбородок. Массивный торс с выступающим брюшком и тонковатые, относительно туловища, ноги. Вид его был сонный, помятый и злой. Он шёл и жевал, очевидно, закусь, после очередной порции опохмеловки. В правой руке был зажат радиотелефон.
Выйдя за ворота, на самую середину дороги, он посмотрел в одну сторону, затем в другую.
- Короче, шевели извилинами! – Гаркнул ему Ханя. Он стоял рядом с Антоном. – Чего-то надо решать!
Макс вернулся и тяжело опустился на порог, свесив руки через колени.
- Радуются твари! Сейчас всё село будем ставить на уши!
Ханя поставил ногу на край железной бочки, стоявшей под водостоком, и ткнул ею в угол крыльца.
- С кого будем начинать?!
Рот Макса перестал жевать. Лицо вытянулось в кривой задумчивости. Глаза сузились и смотрели перед собой в землю. Он поднял их и в упор взглянул на Антона.
- Тоже рад?!
От неожиданности Антон окаменел, но спустя мгновение всё понял.
Всю свою жизнь Максим играл чужую роль, стараясь придать себе облик супермена. Антон насквозь видел все его болячки и опухоли, как бы старательно тот их не загримировывал. И сейчас, за этой фальшивой гримасой, он видел человека, по жизни, далеко не сильного. Сотни раз Антон наблюдал этот, затёртый до дыр театр, и теперь, впервые, он был устроен для него.
Внутри что-то оборвалось, необратимо.
- Я, кажется, не вовремя, - Сказал он дрогнувшим от волнения голосом, повернулся и зашагал к воротам.
Макс быстро вскочил на ноги, словно его ударили по лицу, и прокричал вслед голосом страшным и деформированным:
- Ты всю жизнь мне завидовал!!!
Он быстро восстановил «Ауди», продал и купил «Вольво».
После этого инцидента прошёл год.
Как-то Антон, навестив престарелую тётушку, возвращался по безлюдному коридору больницы.
- Антоха. – Тихо донеслось из полумрака.
Он замедлил шаг.
На подоконнике в спортивном костюме сидел человек. Вид его был бледный с обвисшими, как у сенбернара, глазами. Это был Максим.
Антон, ошеломлённый, остановился и несмело пролепетал:
- Ну, здравствуй… Болеешь?
Макс выразил подобие улыбки.
- Болею, уж две недели тут парюсь. Почки, зараза… Сам-то как?
Антон пожал плечами.
- Кручусь.
Макс неловко сменил позу.
- Ты на меня, Антоха, думаю в обиде. Не обижайся, пьяный я тогда был…
- А-а. - Антон махнул рукой, стараясь показать, что эта тема закрыта. – Все мы пьяные дураки.
Уходя, горько усмехнулся: «Не за горами сорок, а мы всё в дружбу играем».
На дворе стояла глубокая осень.
Антон, за день озябший, втащил сумки в дом и бросил их у порога.
Уличная торговля приходила в упадок. Впереди маячил тупик.
Дом был пуст.
Антон взглянул на письменный стол горе-поэта и уловил предчувствие очередного запоя.
Со двора в кухню вошла мать в рабочем халате и резиновых сапогах и остановилась против Антона.
- Максимка Уткин помер. Вечером скорая увезла, а ночью уж помер…
Антон сначала не понял смысла довольно-таки странных слов, но затем его лицо побелело и стало покрываться багровыми пятнами.
- Да, ты, что-о?!
- Да, Антошенька, - запричитала мать, - не стало теперь у тебя друга…
Весь вечер он бродил по комнатам. Мысли путались. На душе стало пусто, да и пусто стало вокруг, словно вся листва в один миг опала с деревьев. И ещё было чувство какой-то ошибки.
Утром, когда направлялся к Максиму, мокрый снег, валивший крупными хлопьями, лепил, обжигая лицо.
В прихожей было пусто, лишь вдова покойного и незнакомая девчонка в скорбном молчании сидели у окна.
- Где он?
В ответ – ни звука.
Антон открыл дверь и шагнул через порог.
Комната была холодная, а тщательно занавешенные окна создавали в ней грязно-жёлтый свет.
Лицо Максима выглядело молодым, как на той флотской фотографии, где он улыбался в бескозырке и тельнике.
Антон огляделся и поймал себя на мысли, что здесь он никогда не бывал. Появилась другая мысль: всё здесь было чужим, и он был всем чужой. Стало неловко и дурно, и он захотел скорее уйти. Но ради приличия задержался около гроба, а затем вышел на улицу.
Побелевшая от снега земля напоминала Антону саван, которым накрывают покойника.
Дома он почувствовал облегчение, словно вернулся от врача, где выполнил неприятную процедуру.
Слонялся из угла в угол со странным и тупым безразличием, хотя чувство ошибки не проходило.
Он решил разыскать ту фотографию; перерыл все альбомы, но не нашёл ни одной, где был бы запечатлён Максим.
Выйдя в сени, он выдвинул нижний ящик скрипучего платяного шкафа и достал кипу старых бумаг.
Разложив их на столе, он взял в руки уже пожелтевшую толстую тетрадь, и открыл её.
Здесь хранились записи его юношеских впечатлений и первые опыты в стихах.
Иной раз, пробегая глазами по строчкам, он улыбался: до чего же были наивны некоторые из них.
В конце он наткнулся на интересную запись, датированную шестнадцатым августа.
Двадцать лет прошло.
«День сегодня чудесный. На небе ни облачка. Под вечер с Максимом возвращались с Онеги и сбились с пути. Вышли к селу с дальнего края поля. Чтобы передохнуть, взобрались на большую скирду соломы, а там прыгали и резвились. Было здорово! Отдышавшись, я сказал: «Счастье, да и только!» «А ты счастлив?» - спросил вдруг Максим. Я повернул голову - «А ты?» Он лежал, как и я, лицом к закату, на спине, уперев локти в солому. «Я?» - Лицо стало серьёзным. Он долго молчал, затем ответил: «Если бы у меня были деньги, я был бы счастлив».
Антон закрыл дневник.
Капли дождя барабанили по стеклу.
Сад за окном темнел.