1.
Почему писатель Флудов покрыт расчёсами? Откуда у него синяк под глазом? В чём причина его грусти? Отчего написание романа замерло между третьим и пятым абзацем?
Причины бед кроются в начале трудовой недели.
В понедельник писатель сел за работу над новым романом. Как хорошая контора, Флудов принялся творить в восемь часов утра. Но уже в 8.27 машинка застучала совсем робко – дело не шло. Роман вновь застопорился.
Флудов принял меры. Раздражённо покурил в форточку. Пошёл на кухню заваривать кофе. Неудача постигла и здесь – по дороге он запнулся о коробку с пылесосом, запутался в разбросанной одежде…Писатель начал падение у ванной и окончательно растянулся в районе книжного шкафа. Соседка снизу вздрогнула от грохота. Постучала поварёшкой по газовой трубе. На всякий случай. Уборка квартиры представилась Флудову неизбежной. Дальнейшее игнорирование проблемы попросту угрожало жизни.
И вот он принялся за дело. И вот призывно загудел пылесос-тайфун, весело зажурчала вода в раковине. Но материя этого мира устроила человечку геноцид в рамках одной квартиры. Она не собиралась сдаваться. Нагромождения барахла не давали развернуться. Книжные стопки норовили обвалиться и придавить. Стоило хоть как-то упорядочить отдельный участок, как невесть откуда зыбучими песками вылезали новые вещи.
Лютое отчаяние наполнило душу. С тоской и гудящим пылесосом в руке Флудов курил в развороченной комнате. Он грезил самосвалом, который приедет прямо под окна и увезёт хлам на свалку. Или даже о двух самосвалах.
Впрочем, это было лишь временным малодушием. Флудов присел на стопку большой советской энциклопедии. Оглядел комнату блуждающим взглядом. Вот гитара без струн. Как славно сочинялсь на ней по десять песен ежедневно в девятом классе. А вот валяется прелестная коробка из-под стаканов. Где теперь те стаканы? Разбились, а коробочка осталась – греет. Паутинка искрится посреди развалин переписки Маркса с Энгельсом…Улыбка осенила Флудова. Посреди безбрежия дорогих его сердцу вещей он напрочь забыл про самосвалы.
Дабы отвлечься от тягот уборки, Флудов решил провести ревизию платяного шкафа. Бочком к нему пробрался. С волнением дёрнул за ручки. Шкаф не преминул приятно удивить – ближе к полудню писатель обнаружил в его недрах монгольский кожаный плащ. Ароматы азиатской степи загадочно и таинственно пронеслись в атмосфере.
Вскоре Флудов дополнил образ колючим свитером из верблюжьей шерсти, чуть подёрнутым молью, узкими джинсами чернильного цвета и тяжёлыми ботинками на толстой подошве. Все вещи не моложе 82-го года, но в основном ровесники Олимпиады. Стиль немного доминировал над качеством, но Флудов всегда считал это плюсом.
Он взглянул в зеркало. Отметил, что выглядит очень по-писательски, чем изрядно вдохновился. Оставаться дома в таких условиях представилось невозможным.
2.
Скрипя затёртой кожей монгольского яка на плечах, писатель вышел в мир. На улице стояло нечто неопределённое. Зима выдалась тёплой и бесснежной. Казалось, что осень длиться вечно. Или весна всё никак не придёт.
На стёклах автобуса нежно сверкнуло холодное солнце. Флудов залюбовался странным сочетанием. Стало грустно. Неопределённость тяготила его во всём, даже в погоде. Так что в автобус он сел с подспудным отчаянием барина, что едет кутить в цыганский табор.
Мимо проплывали спальные районы, расцвеченные бледно голубой линеечкой. Автобус мягко катился в сторону центра города. Историческая старина, развлекательно-товарные и культурно-питейные заведения влекли писательское подсознание Флудова. Изящным движением руки он одарил мятой купюрой тётеньку-кондукторшу. Та, учуяв снобизм, исходивший от пассажира, презрительно фыркнула.
Обилеченный Флудов доехал до ГлавМага им. Неизвестного Консьюмера, где и вышел. Впрочем, на шоппинг он не пошёл, а принялся барражировать в поисках дальнейшего вдохновения по Большой Имперской.
Вдохновение не замедлило воплотиться в Николае, старом институтском товарище. Настороженно-стремительной походкой сержанта внутренних войск, коим он успел послужить до института, Николай куда-то шёл. Едва различимая бесцельность его движения не ускользнула от тренированного взгляда Флудова.
Предложение выпить пива Николай встретил положительно, более того – с энтузиазмом, что в который раз обнажило в нём натуру открытую и сочувствующую.
События развивались с упоительной неизбежностью. Банального распития двух полбанок хмеля с солодом в соседстве старого снега не произошло. Николай зашёл в сбербанк. Снял с трудовой книжки обнадёживающее количество рублей. Дело запахло керосином и ресторанами.
3.
Нужно сказать, что Флудов, который всегда позиционировал себя как писателя передового и эпатажного, по мере сил и возможностей боролся с тупым мещанством. Воевал с ханжеством. В свободное, конечно, от написания романов время. Борьба, в частности, предполагала презрительное отношение к ресторанам и лицам, их посещающим. Своими опасениями Флудов поделился с товарищем. Николай успокоил его обещанием украсть у капиталистов солонку или перечницу, что будет вполне оппозиционно. Флудов прикинул, что в таком случае можно истолковать посещение ресторана как акцию протеста и тут же согласился. На сердце стало легко и спокойно.
В заведении средней руки «Кресс» было скучно. Огромный бульдогоподобный бармен за стойкой занимался кропотливыми вычислениями – в межсезонное затишье он вычислял формулу абсолютного обсчёта. По залу как тень ходила официантка лет 28-ми с печальным и бледным лицом. Появление Флудова и Николая привнесло в облик рестораторов лёгкую тень раздражения.
Акцию протеста друзья начали скромно. Стол украсили 200 грамм водки в пузатой колбочке, хрустящие хлебные дольки и некоторое подобие салата. Далее дело пошло размашистей. Водка чередовалась с пивом и американским лимонадом. В ход пошли писательские соображения о судьбах мировой литературы. О месте писателя Флудова в её авангарде. Закуска становилась всё основательнее. Соседний дом вспыхнул тёплыми приветливыми огнями окон. В стекло под порывами ветра истерично билась голая ветка с одиноким листком, что очень веселило Флудова. Официантка существенно похорошела.
После очередной смены блюд к ним подсел иммигрант Алекс. Алекс сказал, что очень любит Бредск, потому что успел закончить тут школу. Чтобы не быть голословным, он предложил с ним выпить. Начал рассказывать про нелёгкую жизнь в одной из стран догнивающего капитализма. Рассеянно слушая иностранца, друзья оперативно выпили угощение. Николай легонько дотронулся ногой до заскучавшего Флудова. Кивнул на дверь. Писатель мгновенно всё понял. Приготовился к броску.
4.
Побег из «Кресса», как и подобает экспромту, получился безукоризненно.
Николай рывком вскочил на ноги. Пнул иммигранта в пузо. Метнулся к выходу. Прикрывая отступление Флудова -- тот замешкался, рассовывая по карманам перечные принадлежности -- Николай успел крикнуть «С буржуями не дружим!» и скрылся в темноте, увлекая за собой Флудова. Бармен, который давно не сводил тяжёлого взгляда с посетителей, дёрнулся было вылазить из барной стойки, но мятежники были уже далеко. К тому же Алекс вопил так громко и безутешно, что пришлось срочно его успокаивать.
Накаченные адреналином и упомянутыми жидкостями, друзья бежали в сторону ГлавМага. Реальность заторможенными рывками двигалась навстречу. Каждое движение причиняло Флудову невыносимое удовольствие. Действительность заставляла удовлетворённо улыбаться. Впрочем, цену такого веселья Флудов. Опохмел предстоял суровейший.
Разноголосица автомобильных клаксонов и недовольная водительская брань сопроводили их до потребительской Мекки города, где был совершён смелый рейд. Друзья зависли в отделе игрушек. Николай порывался купить Флудову огромного слона с розовым хоботом и безумными глазами, наспех пришитыми ко лбу суровыми нитками. Писателю слон так же очень приглянулся, но принять столь дорогой подарок он не мог. Ограничились покупкой сигарет и спичек.
У выхода друзей сопроводили миролюбивые взгляды наряда милиции. Николай громко бросил им в след «менты-казлы» и тут же пошёл брататься. И, хотя Флудов знал, что это всего лишь оригинальный способ знакомства, всё же поспешил скрыться в кустах. Николай долго рассказывал салагам про то, как два года тянул лямку в милицейском батальоне и дослужился до чина старшего сержанта. Доселе приунывший наряд таял от восторга. Последовало угощение служивых папиросами. Состоялись заверения в вечной дружбе. Всё это время Флудов смиреннейше скрывался в кустах. Думал о том, что не вредило бы ему протрезветь.
Воодушевлённый Николай, расставшись с новыми приятелями, предложил сходить в пиццерию. Флудов вяло согласился. В очередном заведении писатель совсем занемог. Голова постоянно стремилась упасть на стол. От гравитации не спасал даже кулак, подставленный под писательский лоб, мысли за которым ворочались тяжело и безрадостно. Единственным желанием значилось наконец-то протрезветь.
Укутанный табачным дымом Николай вызванивал друзей-подружек, отчего Флудову стало совсем дурно. Откланявшись Николаю и всем присутствующим, он по стеночке пробрался к выходу. Вызвал такси.
Водитель назидательно сказал, что «в нашем деле первейшая задача – это проблеваться и минералка», всячески сочувствовал и даже денег взял меньше положенного. Флудова это не тронуло. Жалобно скрипнув монгольской кожей он выбрался из машины. Принялся штурмовать подъезд.
5.
В три часа ночи Флудов судорожно вдохнул как при запоздавшем выныривании и очнулся в адище собственного тела. Шатаясь и бодаясь о дверные косяки писатель поплёлся на кухню, где надолго припал к крану, жадно засасывая воду. Вернулся в кровать. Укутался мятой простынёй. Вновь в бредовый сон. Проснулся Флудов поздним утром, предсказуемо отвратительным, часам этак к двум.
В голове осязаемо отмирали клетки мозга и гнили с пульсирующей болью. Опухшая потерянная физиономия брезгливо рассматривала себя в зеркало. Периоды упадка причудливо чередовались с кратковременными вспышками нелепой бодрости, спровоцированной остаточной циркуляцией алкоголя. В такие моменты Флудов традиционно думал о том, что так жить дальше нельзя и о необходимости начать заниматься спортом. На первое время писатель ограничился просмотром «Роки III», который весьма кстати шёл по телевизору.
Клятвенные обещания, усиленные подвигами былинного киногероя из Америки, решительные планы и рассольно-кефирные микстуры скрасили Флудову похмельный день – гадкий и мутный, который, к счастью, быстро подошёл к концу.
Утро следующего дня началось вполне оптимистично. Титаническим рывком воли Флудов вывалил себя за дверь. Серьёзный тренировочный костюм с капюшоном облачал его в утеплённые объятья. Болезненно вздрагивая от недосыпа, Флудов побрёл на ближайший школьный стадион.
Низкое солнце сквозь молочную пелену туч освещало печальный скелет полосы препятствий. Покосившиеся турники и перекладины вросли в песок, наметаемый со стороны пустыря футбольного поля…Бегать в таких условиях Флудов счёл унизительным.
Новую спортивную веху в жизни Флудов решил начать в городском парке, куда и поехал не медля. Естественно! Все мало-мальски значимые ревнители о здоровье должны задумчиво бегать под сенью вековых деревьев, в молчании озёр – пусть даже искусственных…
Но в парке вовсю шёл ремонт.
Флудов побродил среди гор чернозёма, кубов тротуарной плитки, широких пней спиленных деревьев. Понял, что бег отменяется. Тем не менее, желание укрепить дух и тело подвижными упражнениями не покинуло его, и даже усилилось.
По дороге домой он проехал мимо «Тритона» -- недавно открывшегося бассейна. Желание посетить его закралось в душу писателя. Новизна влекла. Отсутствие плавок останавливало. Смущала некоторая экзотичность возможного мероприятия. С несвойственной ему стереотипностью Флудов рассудил, что плавать – это, всё-таки лето, пляж, водоёмы, кишащие отдыхающими и кишечной палочкой…
Впрочем, от судьбы не уйдёшь.
Дома на глаза Флудову попался журнал «Пинк Мачо» за август позапрошлого года. Среди затейливых советов по причинению оргазма и поиска вожделенной точки G, писатель наткнулся на постоянную рубрику «Железный торс», в которой речь шла про укрепление тела плаванием. Плавание, увещевал автор статьи, это равномерная нагрузка на всё тело, ритмичное дыхание и прочие неоспоримые блага.
К тому же отключили воду.
«Пинк Мачо» и сухо хрипящие краны заставили Флудова вдруг ощутить страстное влечение к водной среде.
Через каких-то полчаса он оказался в «Тритоне»
6.
Чинность и благообразие царили в бассейне. Молодые мамы учили малышей азам плавания. Школьники младшего возраста как заведённые прыгали с тумбочек. По крайней дорожке степенно покачивались дамы в старинных купальных шапочках с бахромой. Дореволюционный способ их плавания – саженками – представил бы несомненный интерес для историков спорта.
Но писатель Флудов не интересовался подобными вещами. Он появился в душевой и тут же принялся брать от сеанса оздоровления всё. Хорошенечко попарился, сожалея об отсутствии березового веника. Побрился. Почистил зубы. Простирнул носочки. Потом снова намылился в густую пену, крякая и охая столь заразительно, что школьники, присутствующие при этом сочли нужным намылиться ещё по разу. На всякий случай.
Наконец Флудов одел роскошные плавательные окуляры с дымчатыми стёклами, резиновую шляпу с обильными наслоениями в виде дельфинчиков, ласты и стильные тесноватые плавки со значком ДОСААФа на бедре. Элегантный зажим для носа придал облику вид морского хищника.
Кафельный бережок хлорного озера давно ждал своего героя и радостно захрустел под его тяжёлой поступью. Человек-амфибия грохнулся в воду пустой дорожки и принялся дельфинировать со знанием дела. Флудов добросовестно поднимал тучи брызг. Громко фыркал. Размашисто цеплялся за буйки. Однако, не успел он проплыть и 60-ти метров, как банальное плавание наскучило его широкой креативной натуре. Да и борьбу с зажравшимся мещанством и обывательской тупостью никто не отменял… А может, алкоголь ещё не выветрился из организма писателя? Или же он самостоятельно его вырабатывал? – не суть важно – но нетривиальная идея вдруг посетила писательский мозг. Образ жучка-водомера властно занял сознание.
Флудов вылез из воды. Снял с батарей отопления плавательные доски – шесть розовых и столько же голубых. Чередуя цвета, собрал две стопки. Одну из них скрепил ремешком окуляров, вторую – поразмыслив – плавками. Полученные водоступы надел на ноги и принялся ходить по воде, опираясь о бортик. Получалось чуть ущербно, но эффектно.
Школьники тут же забыли о тумбочках. Побежали в раздевалку за телефонами, чтобы заснять водохождения Флудова. Мамаши спешно эвакуировали малышей. А женщины почтенного возраста не поленились растолкать спящего за столом инструктора Мрачкина. Они полагали, что он наведёт порядок, выгнав возмутителя вон. Инструктор с лёгкой мизантропией взглянул на Флудова, с прямой ненавистью на негодующих тётенек. Снова лёг спать. За дежурство ему платили смехотворные деньги.
Флудов меж тем неуклюже продолжал своё триумфальное шествие, празднуя победу над обывательщиной. Он был близок к тому, чтобы его сняли на телефоны. А там глядишь и популярностью бы повеяло с бескрайних полей Интернета, но вдруг случилось нечто из ряда вон выходящее.
Из душевой вышел НЕГР и бесцеремонно принялся плавать по соседней с Флудовым дорожке. Как ни в чём ни бывало. Как по Нилу. На писателя наглый негр даже внимания не обратил.
Этого Флудов перенести не мог. Это было выше его разумения. Волна брезгливости накрыла. Негодование захлестнуло. Уже через мгновение он извивался на бортике, подпрыгивая от возмущения:
- Обезьяна! Обезьяна в воде!
- Беспредел! – тормошил Флудов аморфного инструктора.
- Бардак! -- дрожащими от волнения руками писатель надел плавки (что спокойно-ледяным тоном посоветовал сделать Мрачкин) и направился на выход.
- Я не собираюсь плавать с этой образиной! Вчера только с пальмы слез и уже плавает с нормальными людьми. Где это видано?!
Флудов громко хлопнул дверью и скрылся в испарениях душевой. Там его сразу же окружили восторженные школьники. Они жаждали сфотографировать его хотя бы так.
Флудов уворачивался, ему нужно было срочно встать под душ – хлорка начинала припекать. Но не успел он отделаться от назойливых поклонников эпатажа, как новая неприятность постигла его. Бармен из «Кресса» -- без одежды он казался ещё более огромным – решил, видите ли, также заняться здоровьем. Аккурат в тот же день, что и Флудов. И даже время ненароком подгадал.
Встретились, значит.
Писатель успел отрешённо пожалеть о том, что живёт не в мегаполисе. Отделавшись подбитым глазом, выскользнул из душевой как обмылок из рук.
Молниеносно оделся. Выбежал из бассейна.
7.
Стянутая засохшим хлором кожа нестерпимо зудела и чесалась. Автобус не спешил приезжать… Не смотря на час пик, в автобусе писатель сидел в гордом одиночестве. Флудов пытался невозмутимо смотреть в окно, не обращая внимания на брезгливо жмущихся по стенкам граждан. Его истеричные почёсывания отпугнули даже кондукторшу.
Автобус ехал мучительно медленно, долго простаивая в пробках. Приехав, Флудов бросился к дому, перепрыгивая через скамейки и мусорные урны как заправский легкоатлет. Программа забега обогатилась скоростным подъёмом на 9 этаж по лестнице и вышибанием двери плечом.
Срывая одежду, Флудов ломанулся в ванну и…нечеловеческий вопль сотряс пространство…
Вороны слетели с деревьев. Соседский мальчик поперхнулся щами.
В кранах не было воды. Краны надсадно хрипели и кашляли.
Прокляв на веки водопроводчиков, Флудов катался по полу, сдирая горящую кожу ногтями. Зуд сводил с ума. Мучения кончились поздним вечером, когда воду подключили.
Жизнь писателя, тем более эпатажного, такого как Флудов, тяжела и опасна.
Вот почему он в кровавых расчёсах, вот откуда фиолетовый синяк под глазом, из-за этого не пишется, скорее всего, гениальный роман, который мог бы произвести фурор. Оттого и грустно писателю, потому и обидно. Не столько за себя, сколько за мироустройство.
Да и где уж тут писать роман, если вокруг одно жлобьё, бескультурщина и нахальные нацмены?
Остаётся нашему брату писателю молча страдать за идею.
Уж такие настали времена.
29 августа 2008 г.