Читать пред. http://www.proza.ru/2010/01/21/1536
Памяти П. С. Шныревой.
Недавно я оказалась по казенным делам в казенном доме и радостно обнаружила, что это моя бывшая школа. Поднимаясь по лестнице по тем самым ступенькам, прикасаясь к перилам, которых тогда не замечала – ведь я не ходила, я летала! Заглянула в свой класс на втором этаже. Из него получилось два кабинета, но вид из окна остался прежний – деревья. Они вернули меня в те далекие, довоенные годы.
Ст. Подлипки, ул. Коминтерна, дом 7/5, кв. 5.
Это мой первый адрес. Первый, который заставили меня выучить родители, когда в середине 30-х годов мы приехали в этот подмосковный город.
Папа, Романов Сергей Дмитриевич, работал на «заводе Мирзоханова» (хотя этот Мирзоханов был только директором завода, а завод носил имя Калинина), и одновременно учился в «институте Рудзутака» - так я это запомнила. Мы с мамой были домохозяйки.
Вечерами и в выходные дни папа ходил в клуб этого «завода им. Калинина», сокращенно - «Клубзик», где пел в хоре, занимался вокалом и играл в драмкружке. Там у него была роль Степана в пьесе «Платон Кречет». Дома он играл на флейте (вероятно, большой) и на флейте-пикколо. Еще он увлекался фотографией и тоже вечерами (где он находил столько вечеров?), обосновавшись в уборной общей квартиры, проявлял пластинки и печатал фотографии. Папа был у нас очень симпатичный. Глядя на его фотографию 30-х годов, я нахожу в нем сходство с красивыми мужчинами того времени (например, с Лемешевым и Евгением Самойловым одновременно) – прическа, выражение лица. К тому же у папы был неплохой тенор, и я с раннего детства распевала вслед за ним все теноровые арии. Помню, как мама к сольному выступлению папы срочно стирала его единственные белые полотняные брюки и досушивала их утюгом.
У мамы был свой клуб – клуб «ИТР» (Инженерно-технических работников) и свои кружки. Они, как я слышала, назывались «движение жен ИТР». Мама бегала на курсы машинописи и стенографии, посещала уроки танцев и танцевальные вечера, после которых я вытаскивала из ее волос разноцветные конфетти; училась вышивать крестиком, ришелье и рококо; брала уроки игры на фортепиано; ходила на каток и даже играла на бильярде. Изредка забегала в аптеку и просила показать духи «Манон». Понюхав, со вздохом возвращала, а вместо них покупала мне холодящие рот лакричные штучки, похожие на мышиные какашки. Зато она была обладательницей суконного жакета цвета молодой травы, опушенного белым мехом, – предмета зависти ее подруг, и они частенько одалживали его для ответственного свидания на катке.
В оставшееся время родители занимались мною, но так как этого времени у них было совсем мало, то они по очереди таскали меня с собой - каждый в свой клуб. Неудивительно, что у меня тоже появились свои кружки: в мамином я занималась ритмикой и пластикой, а в Клубзике – пела в детском хоре у известного хормейстера Чмырева. Вероятно, у меня был хороший голос, потому что руководитель, случалось, останавливал хор и просил спеть отдельно. Но я тушевалась, голос начинал дрожать, и Анатолий (отчество забыла) оставил затею сделать меня солисткой. В детском парке я училась вышивке. Но и это не все: два раза в неделю у меня была «немецкая группа», которую вела жена специалиста из Германии, работавшего на заводе.
Кажется, я была занята по уши, но мне всего этого казалось мало: я мечтала о школе. С любимой подругой Лидой мы играли в школьниц: выбегали из нашего двора на тротуар перед домом и громко, чтобы слышали прохожие, щебетали о трудностях школьной жизни, о том, как нам много задают и как хорошо мы учимся.
Наконец, моя мечта осуществилась! Меня записали в школу, да не в какую-нибудь, а в школу № 1! Я заранее гордилась своей школой, ведь все первое – значит самое лучшее.
Мне подарили целых три пенала, и я все лето промучилась, не решаясь выбрать тот единственный, который положу в портфель. Все они были деревянные и одинаково вкусно пахли лаком. Я перекладывала карандаши и ручку с перышком № 86 из цилиндрического пенала в плоский с выдвижной крышкой светлого тона, то такой же, но темный.
Полагалось иметь еще несколько перочисток. Их шили собственными руками. Это помогало скоротать время до великого дня первого школьного звонка. И были эти перочистки не просто тряпочками, прошитыми в центре – это были маленькие произведения искусства! Можно было создавать собственные композиции – по форме, по сочетанию цветов, можно было даже пришить головку от маленькой куколки в середину. Лоскутки для них просили у мамы, выменивали друг у друга и даже… Должна признаться, что однажды, когда мы были у маминой портнихи, я не удержалась и положила в карман подходящие тряпочки, уж очень они мне понравились. Увы, дома их обнаружили и заставили меня вернуть с извинениями…
Настало 1 сентября, и мама отвела меня в школу. А там нас ожидал сюрприз. Классы оказались переполнены, и всех «лишних» собрали в дополнительный класс, который, к тому же, перевели в школу № 3, где он получил гордое имя «Первый «З», то есть восьмой по порядку. Представьте, какой урожай незадолго до войны был на первоклашек! Перемножьте восемь на сорок два, и это только в одной школе.
Учительница - ее звали Полина Степановна - была приезжая, и никто ничего о ней не слышал. Но все это меня ничуть не огорчило. Мне учительница сразу понравилась: небольшого роста, гладко причесанная, с мягким говорком и веселыми глазами. Я заметила, что мама посмотрела на нее с улыбкой. Ей тоже понравилась наша учительница. (Забегая вперед, скажу, что они подружились – и на всю жизнь.) Я искренне удивилась, услышав краем уха, как одна из мам сказала другой:
- Да, не повезло нашим детям - представляете, каких детей отдали в этот класс? Да и учительница какая-то простенькая... Провинциалка.
Удивлялась я, как вскоре выяснилось, недаром – Полину Степановну полюбили не только мы, но и все наши родители. Они просто бежали на родительские собрания, чтобы послушать рассказы «провинциалки» о своих детях. Парт не хватало, чтобы разместить родителей, некоторые из которых приходили парами, да еще бабушек прихватывали. Полина Степановна обладала не только выдающимся педагогическим талантом и человеческим обаянием, но и необыкновенным чувством юмора. Не припомню, чтобы она на кого-то повысила голос, не говоря уже – накричала. Постоянное спокойствие, доброжелательность, милая улыбка позволяли ей с юмором находить выход из любых «педагогических ситуаций». А такие ситуации возникали ежедневно.
На уроке чистописания одна девочка (признаюсь, это была я), отложив ручку в сторону, глазеет в окно.
- Галя, ты почему не пишешь?
- А у меня сегодня нет настроения, – меланхолично отвечает Галя.
- Ну, что ж, это бывает, – учительница улыбается и оглядывает класс. – Отдай свою тетрадку Коле, он за тебя напишет.
Галя смотрит на лохматого Колю, у которого из носа слегка капает, и ей почему-то не хочется, чтобы Коля писал в ее тетрадке…
- Нет, лучше я сама напишу, – и Галя принимается за работу.
В начале учебного года новоиспеченные школьники быстро утомлялись, начинали зевать. И вдруг (для нас вдруг!) Полина Степановна предлагала нам поиграть в «дождик». Это очень веселая игра.
- Накрапывает дождь, – говорит она, и мы, положив руки на парту, словно пианист на рояль, начинаем слабо постукивать пальцами.
- Дождь усиливается, – продолжает учительница, и пальчики стучат быстрее и сильнее. – Смотрите, молния сверкнула, сейчас гром грянет.
И гром не заставлял себя ждать. Мы истово колотили локтями и ладонями по парте. Постепенно «гроза» стихала. Совсем легкое движение пальцами и последние «капли дождя» плавно возвращали нас к прерванному занятию.
Очень быстро все сдружились, и наш класс можно было смело называть дружным классом. Произошел такой забавный случай, который послужит наглядной иллюстрацией нашей дружбы. Как-то в конце урока поднялась рука и мальчик, не дожидаясь вызова, растерянно пролепетал:
- Полина Степановна, я обоссался…
Мы все замерли: думаю, такие откровенные выражения дома никому слышать не приходилось. Полина Степановна, не моргнув глазом, сказала, чтобы он не огорчался, и предложила пойти в туалет. Когда за мальчиком закрылась дверь, она обратилась к классу:
- Ребята, надо ему помочь. Кто пойдет?
И весь класс поднялся, как один человек. Учительница, не ожидавшая такого единодушия, даже смутилась, но тут же нашлась:
- Это очень хорошо, что вы готовы помочь товарищу, но девочкам лучше остаться. Хватит двух мальчиков!
В середине года в наш класс перевели верзилу-второгодника, грозу всех малышей. Очевидно, решили, что только Полина Степановна сможет его усмирить. Но он ей, учительнице, в ответ на первое же замечание сказал ни более, ни менее, как:
- А я тебя убью!
На следующий день Полина Степановна задержала его после уроков в классе. Усадила. Начала не спеша открывать свой портфель.
Мальчишка с интересом наблюдал, что будет дальше. И тут Полина Степановна достала… БОЛЬШОЙ КУХОННЫЙ НОЖ!
Ученик в испуге отпрянул.
Но случилось то, чего он никак не ожидал.
- Вот, возьми, – учительница протянула ему нож, – сейчас мы с тобой одни, и ты можешь спокойно меня убить, никто и не узнает…
Результат был неожиданный. Бедняга громко, по-детски разревелся… Так впоследствии рассказывали эту историю родители, побывавшие на очередном родительском собрании. Во всяком случае, грозный хулиган весь год ходил за учительницей по пятам и буквально смотрел ей в рот…
Как-то незаметно в школе сложилась такая традиция, что если приезжал инспектор, то его первым делом вели в наш класс. А для коллег-учителей просили Полину Степановну проводить показательные уроки. И теперь уже педагоги говорили, забыв историю нашего класса:
- Конечно, Шныревой легко, у нее на подбор дети интеллигентных родителей!
У нее была, как я сейчас могу оценить, прекрасная, образная – и правильная! - русская речь. Она и нас сумела научить многому, привить любовь к родному языку. Шутя, внедрила трудное правило грамматики, которое, что греха таить, часто нарушают и с телеэкрана, и в прессе.
Полина Степановна нарисовала на доске русскую тройку.
У коней были такие имена: СОГЛАСНО, БЛАГОДАРЯ и ВОПРЕКИ. На облучке сидел кучер, его звали ДАТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ.
И вот, БЛАГОДАРЯ этой тройке, я, СОГЛАСНО правилу и ВОПРЕКИ всем трудностям, никогда не скажу и не напишу «согласно приказа», «благодаря вас»…
Сейчас мне думается, что главный секрет нашей учительницы был просто-напросто в том, что она любила детей – и не каких-нибудь абстрактных, а всех нас, учеников…
Мы боготворили свою учительницу и к 8-му марта, естественно, решили сделать ей подарок. Ни с кем, не советуясь, собрались вдесятером, сложили все свои денежки в общий кошелек и поехали в Болшево, где возле платформы был хороший хозяйственный магазин. Выбирали долго и придирчиво. Наконец купили целых три подарка – почему-то все фаянсовые: красную в горошек вазочку для цветов, тарелку для хлеба (имитация корзинки, накрытой вышитым полотенцем) и овальную настенную «картину» с изображением двух известных козлов, которые на мосту стукнулись рогами. Мы заранее предвкушали, как удивится и обрадуется наша учительница, когда мы преподнесем все это.
Не знаю, удалось ли обрадовать Полину Степановну, но удивить, несомненно, нам удалось. Придя на платформу, мы узнали, что поезд, на который мы могли успеть к нашей второй смене, уже ушел, а следующий будет еще не скоро. И мы отправились в Подлипки пешком, прямо по рельсам.
Учительница начала урок, недоумевая, куда подевалась добрая четверть ее класса. Урок уже шел к концу, когда распахнулась дверь и предстали мы - очень усталые, но такие радостные, что у нее не хватило духа упрекнуть нас за опоздание.
Жаль, что нет фотографии дорогой учительницы, но в душе моей ее образ так же ярок, словно и не было этих шестидесяти с лишним прожитых лет…
Хормейстер Чмырев Анатолий Николаевич 1899-1960
Читать след http://www.proza.ru/2009/11/15/1149