Витька Семенов с детства слыл жадным. Ребята в школе все время дразнили:
- Жадина-говядина, жадина-говядина…
Но он не обижался, делал вид, что это не к нему относится. А ребята покричат, покричат, да к нему и обратятся:
- Витька, дай по арифметике задачку списать!
А тот не промах:
- Отдай свой ластик – списывай.
И вот уже стирательная резинка перекочевывает в пенал Витьки, взамен на списанную задачу.
Со временем все привыкли к Витькиной жадности, поэтому и обращались к нему за помощью лишь в редких случаях, когда без него было не обойтись. Ну у кого из парней того времени были деньги? Только у Витьки.
За жадность и пухлую фигуру прозвали его Жбаном. Кличка Витька Жбан так и приклеилась к нему на всю жизнь. Куда бы он потом ни попадал, она следовала за ним: в ФЗО, где Витька учился на токаря, в армии, где служил три года и два месяца, а потом и на гражданке. Куда бы он ни уезжал, где бы ни работал – Витька Жбан, и Витька Жбан.
В семидесятые годы у Витьки первого в нашем классе появилась собственная машина – горбатый «Запорожец». Потом купил «Москвич 412», а тут подоспели тольяттинские «Лады», и у Витьки Жбана во дворе засверкала новенькая красная «шестерка», мечта любого советского человека, от секретаря райкома до работяги. Особенно любили «шестерки» прибалты. За понравившийся цвет могли тысячу переплатить, это по-нашему курсу получается сто тысяч рублей. Официально доллар сорок копеек стоил, но где его было взять? А у Витьки и они, зелененькие, водились. И хотя не любили его, как и в детстве, а по нужде шли на поклон: кому до получки перезанять, кому мебель купить нужно, кому телевизор, а кто и за границу намылился – валюта нужна. Опять же – к Витьке Жбану идти надо.
В это время свел меня с ним один случай. Тетка решила домик в деревне купить. Всю жизнь отпахала на бумажной фабрике в Ленинграде. Грязь, копоть, хоть и зарабатывала неплохо, но к старости денег не скопила. А тут перестройка, то да сё, совсем тетку из равновесия выбило. Решила в деревню уехать. А куда? Своего дома нет. А тут случай подвернулся. В ее родной деревне домик продавали. И цена подходящая – всего три тысячи. А где их взять? Тетка звонит мне:
- Сергей, помоги.
Я и пошел к Витьке. Тем более, что год назад спас его в прямом смысле слова. Поехали на дачи, они у нас в одном месте были, еще с Советов участки достались по профсоюзной линии. Он впереди на своей иномарке, я за ним на сорок первом «Москвиче». На трассе Витька решил класс показать, и заодно похвастаться иномаркой, мол, моей коломбине не чета. Дал газу до отказу, и полетел стрелой вперед. Я за ним, да где там. В моем моторе семьдесят пять лошадей, а у него в два раза больше. Только хвост мелькнул, и все. А через пять километров вижу его машину в кювете, кверху колесами лежит, вся всмятку, а Витька рядом валяется, весь в крови и босиком. Все, думаю, покойник. Примета у шоферни такая – снялись ботинки от удара у водителя – не жилец, труп. Подошел, за пульс схватился, смотрю – редкий, но прощупывается. Я скорей перевязывать, свою рубашку порвал, дырку в грудной клетке затампонировал как мог. Кровь перестала течь. Жгут из ремня на сломанную ногу наложил, а потом давай искусственное дыхание делать рот в рот. Дыхну, а потом три раза на грудную клетку жму… В армии этому делу нас основательно научили. Смотрю – задышал Витек, а тут и «Скорая» подоспела, на носилки его и в больницу отвезли. После этого Витька меня зауважал, и как-то сказал:
- Я, Серега, навсегда твой должник. Если что – приходи.
Вот и пришел его черед мне помощь оказать. Витька выслушал меня, смотрит прямо в глаза и отвечает:
- Знаешь, старик, у меня все деньги сейчас в деле, нет ни копейки, а то бы обязательно дал. Извини, но ничем сейчас не помогу. Вот на пару дней раньше бы…
Я ничего не ответил, ушел. Пошел по старым друзьям, знакомым. В общем, набрал эти три тысяч, отвез тетке. Та домик купила. Радости было – не описать! Я уже стал забывать про этот инцидент. Жизнь идет своим чередом. Но снова нас случай свел: жена Витькина, Лилиана, попросила меня пианино настроить. Младшую дочку отдали в музыкальную школу, пианино хорошее, но редкое, по случаю купили. Как сказала Лилиана, оно играло, играло, а тут вдруг как то звук стал пропадать. Я к этому времени считался неплохим пианистом, играл в филармонии и подрабатывал настройщиком роялей и пианино. Я согласился. Пришел и говорю:
- Ну, Лилиана, показывай свое фоно.
Она в комнату повела. Пианино оказалось редким экземпляром старой немецкой фирмы. Я даже обалдел от увиденного. Третий раз за свою жизнь такой инструмент вижу! Погладил рукой по полировке, нажал на клавишу, она тускло замычала.
- Да-а, нужно смотреть.
Открыл крышку и обомлел. Все свободное пространство в нем было завалено пачками денег, аккуратно перевязанными резинками от волос и с какими-то прицепленными бумажками. Взял одну из них, прочитал: «5 ноября 1997 года. 5 тысяч долларов». Взял другую – та же история. Дата, сумма. Только на этот раз в немецких марках. Присвистнув от удивления я позвал хозяйку. И Лилиана от удивления рот открыла:
- Не может быть! А мне говорил, что денег нет! На мороженое детям по копейке в карманах собирает, копейка в копейку дает, и все ворчит: «Чего такое дорогое покупаете? Берите эскимо: дешево и сердито». А тут… - она всплеснула руками и заплакала. – Платья на мне хорошего нет, у матери денег занимаю, чтобы детей одеть, чтобы не хуже, чем у людей. На юге ни разу не была… Нас на деньги променял!
Она горько заплакала над этой горой бумажек с водяными знаками, и разрыдавшись упала на диван. Я же ни слова не говоря вышел из квартиры, тихо защелкнув за собой дверь из бронированного железа.
«Господи, зачем же ему столько денег, если они никому не приносят радость?» - думал я. И меня осенило. А ведь я за деньгами к Витьке Жбану приходил в конце ноября, как раз в девяносто седьмом. Значит уже тогда в пианино пять тысяч долларов лежали, а мне-то всего три тысячи деревянных и требовалось. Не дал! Да, вот она, жадность. Кажется, ерунда, ан нет. Засосет, хуже болота.
Совсем недавно узнал, что Лилиана от Витьки сразу же ушла. Вместе с ней ушли и дети. А вскоре на Витьку Жбана его же братки «наехали». Что-то они там не поделили. И дела его пошли совсем плохо. Через полгода капиталист-бизнесмен Виктор Алексеевич Семенов по кличке Жбан разорился, а еще через полгода он продал за долги свое имущество и квартиру и сам куда-то пропал.
Недавно возвращаясь из заграничной командировки через Москву, я увидел неопрятно одетого мужчину в переходе метро. Он с шапкой собирал милостыню, тихо бормоча себе под нос:
- Подайте афганцу-инвалиду… Подайте… Я стал было рыться в своих карманах, ища мелочь, и остолбенел. Передо мной стоял не кто иной, как Витька Жбан, только постаревший, грязный до неузнаваемости, и с культей вместо правой кисти. «Видно, братки укоротили руку, берущую без меры», - подумалось почему-то мне. Я достал тысячную купюру, и молча кинул в протянутую шляпу. Не знаю, узнал меня Витька или нет, только мне показалось, что на лице с густыми заросшими бровями мелькнули влажные от слез глаза.