Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, [где жили] Мария и Марфа, сестра ее. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была [та], которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав [то], сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря.
Ин.11:1-5
– Ожидать. – Это прозвучало так, словно где-то разорвалось хорошее ленное сукно.
– Чего ожидать? – спросил человек темноту.
– Не чего, а кого, – ответила ему тьма – Он должен скоро прийти.
– Долго ли мне его еще ждать?
– Я тебе отвечу. Ждать тебе его не долго, другим же почти вечность и ты будешь ждать вместе с ними после его ухода. – На мгновение тьма замолкла, но лишь на мгновение. – Слышишь? Они тоже ждут.
Он – слышал. Где-то, за стеной мрака звучали голоса. Эти голоса роптали, причитали, проклинали и требовали. Вначале он не мог разобрать ни слова, думал, что где-то неподалеку находиться рой пчел. Но потом стало ясно, что у каждой из этих пчел есть свой голос.
–У тебя появился выбор, – снова раздалось во тьме, – Присоединится к ним или просто остаться наедине со мной и твоим терпением. Ты мог уйти в тот же миг как оказался здесь, но решил почему-то остаться. Я же спрашиваю тебя – почему?
В темноте повисло молчание, на мгновение ему показалось, что это молчание делает его частью темноты. Ему это начинало нравиться.
– Пока я нахожусь здесь наедине с тобой и своим терпением, некто, время от времени зовет меня – в конце концов, человек выдавил из себя ответ. – Он сказал мне, что я могу ждать, если захочу. Вот я и остался.
– Хм, значит самое обыкновенное любопытство? – спросила темнота. – Раскрыть и посмотреть что же там, в нутрии. Раскрыть нечто такое, что скрыто. И, конечно же, использовать это. Человечество – это просто сплошное любопытство.
– Нет – возразил человек. – Не любопытство, хотя оно тоже, но больше чем оно – надежда. Даже не надежда – вера.
Темнота расхохоталась – громким, простодушным, почти человеческим смехом. Ему даже начало казаться, будто он не так уж и одинок. Смех обрывался, но потом начинал грохотать с новой силой. Темнота хотела что-то сказать, но снова разражалась диким хохотом. Казалось: эта реакция на его довод делало густой мрак не таким уж густым. Но веселье прекратилось так же неожиданно, как и началось.
– Вера во что? – украдкой спросила тьма.
– Вера в то: что там, в нутрии, я открою для себя нечто хорошее.
– Значит, если ты найдешь там, где бы не было это твое внутри, нечто хорошее – это будет верой. А если ты наткнешься на нечто настолько ужасное что вообразить даже страшно, как тогда будишь называть свое положение? Тоже Верой?
Снова тишина. Человек не находил ответа. Ему хотелось плакать. Ему захотелось уйти, лишь бы подальше отсюда, от этой тьмы. Он мог бы стать – одной из тех пчел и тогда бы тьма отступила. Но он заговорил, как-то спокойно и вежливо, как до этого не говорил никогда.
– Я знаю кто ты, – начал человек. – И я знаю кто Он. А вера – это то, что поможет мне ждать Его, даже если мне придется пробыть здесь с тобой целую вечность. Даже если Он никогда не придет, вера поможет мне приглушить муки ожидания. Поможет мне дождаться завтра, даже если оно никогда не наступит.
Теперь молчать пришла очередь темноты. Пока она не отвергала и не приняла довод. Наверное, потому что отходила, рассеивалась, исчезала.
– Посмотрим, – было ее последним словом. А потом пришел свет.
Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал [сие] для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон.
Ин.11:41-43