Флористическая символика в поэзии Пушкина

Елена Николаевна Егорова
В пушкинскую эпоху символика растений широко использовалась в повседневной жизни, искусстве и литературе. Опубликованное в 1811 году в Париже пособие Б. Делашене «Азбука Флоры, или Язык цветов» быстро получило известность в России. В книге описано символическое значение около 200 видов растений и предложен алфавит, где каждая буква заменялась изображением цветка. В 1830 году в Петербурге была издана книга «Селам, или Язык цветов». В ней не только перечислены символы цветов, но и дано толкование значения букетов.
Селам можно назвать «проекцией» мира людей на мир растений, когда цветы, деревья, плоды ассоциируются с внешними и внутренними качествами людей, их чувствами и взаимоотношениями.
Растения, живые и искусственные, были непременным элементом женских туалетов. Символические букеты рисовали в дамских альбомах:
Тут непременно вы найдёте
Два сердца, факел и цветки,
Тут верно клятвы вы прочтёте
В любви до гробовой доски.
«Евгений Онегин». Гл. IV. Стр. XXIX.
В альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой[1] цветы изображены на 10 страницах. Розовый и голубой васильки в сочетании с ноготком (л. 5) означали нежную и верную страсть с оттенком ревности; подсолнух на л. 18 — преданность и уважение: «мои глаза видят лишь вас»; оранжевая гвоздика на л. 31 говорила о восхищении очаровательной хозяйкой альбома. На л. 84 символизирующий добродетель клевер подписан: «дятловина». Это растение имеет ещё одно народное название – «лапушка», ставшее ласковым обращением к женщине. Судя по подписи, рисовавший был знаком с народной символикой.
Красный цветок, очень похожий на махровый мак (л. 98), намекает на мечтательность: это растение в селамных списках означает не только сон, но и мечты. В русских песнях «аленький цветочек» часто ассоциируется с суженым. На этом листе кто-то из сестёр Ушаковых написал по-французски: «Я люблю тебя всем сердцем». Возможно, мак здесь символизирует несбывшееся мечты: автор рисунка А. Афанасьев[2] сделал к нему такую подпись:
Чьё счастье поутру,
Как ясной день, светилось,
Померкло ввечеру
И с солнцем закатилось.
Он же нарисовал на л. 12 розовую розу и скрепил её значение красноречивым четверостишием, заканчивающимся строками:
И роза красотой
Ничто перед тобой.
Букеты в этом и других женских альбомах – оригинальные флористические комплименты.
Хорошо знала селам Анна Керн, дававшая «цветочные» прозвища знакомым. О своих чувствах она иногда писала флористическим шифром: «У меня есть Тимьян, я мечтала о Резеде, к моей Чувственнице нужно добавить много Жёлтой Настурции, чтобы скрыть Ноготки и Шиповник, которые мучают меня…» Это дешифруется так: «У меня есть рвение, я мечтала пусть и о кратковременном счастье любви, мне с моей тайной чувствительностью нужно обладать мнимой насмешливостью, чтобы скрыть отчаяние, тревогу и беспокойство, которые мучают меня…»[3].
В дневнике её кузины Анны Олениной[4] имеется селамный список из 132 наименований растений, написанный по-французски. Его непосредственным источником[5] было пособие Б. Делашене. Оленина выбрала наиболее употребительные в отечественной бытовой традиции растения, расставив несколько иные акценты. Флористических мотивов в тексте дневника немного. Гораздо больше их в неоконченном автобиографическом произведении А.А. Олениной «Роман нашего времени» (1831). Фамилия главной героини Маши Ландышевой – это её флористическая эмблема. Ландыш означал «возвращение счастья», брачный союз, чистоту и смирение. Образ Маши сопровождают также розы, камелии, кактус опунция, значение которых во многом иносказательно.
Метафорические растения широко употреблялись в литературных произведениях, особенно в поэзии. Отдали должное селаму Батюшков, Жуковский, Баратынский, Грибоедов и многие другие литераторы. Вяземский оставил поэтическое свидетельство своей искушенности в ботанике и флористической символике — стихотворение «Цветы» (1817):
По видам, лицам и годам
Цветы в своём саду имею:
Невинности даю лилею,
Мак – сонным приторным мужьям,
Душистый ландыш полевой
Друзьям смиренной Лизы бедной,
Нарцисс несчастливый и бледный –
Красавцам, занятым собой.
<…>
Злых вестовщиц и болтунов
Я колокольчиком встречаю;
В тени от взоров закрываю
Для милой розу без шипов.
Увлекался флористической символикой и Пушкин. Цветы в его произведениях «за малым исключением вне описательного реализма и обогащают собой разнообразные приёмы сравнения и иносказания»[6]. В раннем стихотворении «Красавице, которая нюхала табак» (1814) перечислены цветы, которые «милая Климена» «прежде всякий день носила / На мраморной груди своей», а теперь предпочитает вредный табак:
…Вместо роз, Амуром насаждённых,
Тюльпанов, гордо наклонённых,
Душистых ландышей, ясминов и лилей…
Все эти растения являются женскими символами: тюльпан – честность, гордая и чистая любовь; жасмин – чувственность, страсть, первое любовное томление; розы – красота и любовь; лилия – девственность, чистота.
В пушкинских стихах встречается множество названий растений[7], не всегда употребляемых в символическом значении. Так, «ананас золотой» как кушанье упоминается в первой главе «Евгения Онегина».

Цветы — символы стихов и поэтического творчества

Цветы – распространённая аллегория стихов. Примером может служить символическое название издававшегося А. Дельвигом альманаха «Северные цветы». О своих стихотворениях для этого журнала, посланных из Болдина 4 ноября 1830 года, Пушкин писал другу так: «Посылаю тебе, барон, вассальскую мою подать, именуемую цветочною, по той причине, что платится она в ноябре[8], в самую пору цветов».
В этом значении цветы употребляются во многих произведениях великого поэта. В лицейском стихотворении «Сон» (1816) он обращается к почитателям своей музы:
Для вас одних я ныне трон Морфея
Поэзии цветами обовью,
Для вас одних блаженство воспою.
В «Послании цензору» (1822) содержится «расшифровка» метафорических «цветов поэзии»:
Остались нам стихи:
Поэмы, триолеты,
Баллады, песенки, элегии, куплеты,
Досугов и любви невинные мечты,
Воображения минутные цветы.
В посвящении к «Гавриилиаде» (1821) говорится о стихах, не предназначенных для печати:
О вы, которые любили
Парнаса тайные цветы[9]…
Этот же символ повторяется в стихотворении «Таврида» (1825):
Мечты поэзии прелестной,
Благословенные мечты!
Люблю ваш сумрак неизвестный
И ваши тайные цветы.
В эпилоге поэмы «Кавказский пленник» Пушкин пишет о своём творчестве:
Так муза, лёгкий друг мечты,
К пределам Азии летала
И для венка себе срывала
Кавказа дикие цветы.
В трагедии «Борис Годунов» (сцена в Кракове в доме Вишневецкого) Самозванец говорит Поэту, преподнёсшему ему латинские стихи:
…И я люблю парнасские цветы.
Я верую в пророчества поэтов.
В 1829 году во время путешествия на Кавказ Пушкин встретился с персидским поэтом Фазиль-ханом, которому посвятил стихи, где советовал:
Цветы фантазии восточной
Рассыпь на северных снегах.
В стихотворении антологического цикла «Муза» (1820) тростник, точнее тростниковая свирель (эмблема бога Пана), символизирует поэтическое творчество:
Откинув локоны от милого чела,
Она сама из рук моих свирель брала.
Тростник был оживлён божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.
Такое же символическое значение имеет свирель в строках из «Путешествия Онегина», посвящённых Тригорскому, которое воспел Н.М. Языков:
Но там и я свой след оставил,
Там, ветру в дар, на тёмну ель
Повесил звонкую свирель[10].
«Тёмна ель» вызывает ассоциацию со знаменитой елью-шатром, украшавшей Тригорское. Однако ель, как и свирель, имеет метафорический смысл. В греческой мифологии это дерево посвящено богу Пану, которого изображали играющим на свирели. Пушкин развивает здесь тему своего раннего стихотворения «Любовь одна веселье жизни хладной», которое заканчивается так:
К чему мне петь? Под клёном полевым
Оставил я пустынному зефиру
Уж навсегда покинутую лиру,
И слабый дар как лёгкий скрылся дым.
Клён здесь, вероятно, выбран как эмблема влюблённых: речь в стихотворении идёт о любовных страданиях.
Символами поэтического творчества у Пушкина выступают розы, лавры, мак и крапива, селамные значения которых характеризуют жанр или тематическую направленность произведений:
Пускай угрюмый рифмотвор,
Повитый маком и крапивой,
Холодных од творец ретивый,
На скучный лад сплетает вздор…
«К Галичу». 1815.

…Денис! Полнощный лавр отцвел,
Прошла весна, прошло и лето,
Огонь поэта охладел…
«Тень Фонвизина». 1815.
В последнем отрывке «полнощный лавр» — это знаменитый Г.Р. Державин.
В 1821 году Денис Давыдов, известный и как поэт, и как герой-партизан Отечественной войны 1812 года, выпустил в свет серьёзный труд «Опыт теории партизанского движения». По этому поводу Пушкин сочинил стихотворение «Недавно я в часы свободы…», в котором есть такое четверостишие:
О горе, молвил я сквозь слёзы,
Кто дал Давыдову совет
Оставить лавр, оставить розы?
Как мог унизиться до прозы
Венчанный музою поэт…
Смысл флористических метафор очевиден: розы – лирическая (любовная) поэзия, лавры – связанная с нею слава. Это сочетание Пушкин обыгрывает также в «Разговоре книгопродавца с поэтом» (1824):
Книгопродавец:
…Но сердце женщин славы просит:
Для них пишите; их ушам
Приятна лесть Анакреона:
В младые лета розы нам
Дороже лавров Геликона.
На наш взгляд, метафора «розы… дороже лавров» многозначна. Роза выступает и эмблемой муз как вдохновительниц поэтического творчества, и символом женской любви и красоты, и знаком популярности в женском обществе. Одним ёмким словом Пушкин выразил целый спектр образов.
В 1829 году вышла в свет книга «Стихотворения барона Дельвига», в которой преобладали элегии и идиллии, написанные элегическим дистихом – излюбленным размером древнегреческого поэта Феокрита, перу которого принадлежит множество идиллий. Пушкин послал другу пресс для бумаги в виде грифона[11] и стихотворение, в ранней редакции названное «Загадка»:
Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
Кто славянин молодой, грек духом, а родом германец?
Вот загадка моя: хитрый Эдип разреши!
«Феокритовы нежные розы» — аллегория идиллических стихов. Чувственную лирику в духе Анакреона символизировала роза феосская: знаменитый древнегреческий поэт, воспевавший плотские наслаждения и утехи жизни, родился в г. Феосе, что на западном берегу Малой Азии. Этот символ упоминается Пушкиным в неоконченном стихотворении 1830 года:
Не розу пафосскую,
Росой оживлённую,
Я ныне пою;
Не розу феосскую,
Вином окроплённую,
Стихами хвалю;
Но розу счастливую,
На персях увядшую
Элизы моей…
Роза пафосская – это символ любви: по мифам на кипрском берегу близ Пафоса родилась из пены морской богиня любви и красоты Афродита. Роза – эмблема Афродиты у древних греков и Венеры у римлян.
Метафорические розы часто встречаются у Пушкина, что неудивительно, поскольку роза – амбивалентный, многозначный символ, зависящий от цвета и состояния. Роза может символизировать небесное совершенство и земные, далёкие от идеала любовные страсти, скромную девственность и сладострастие, милосердие и мученичество, красоту, триумф, счастье и превратности любви и брака, олицетворяемые шипами. Бутон розы – метафора юной невинной девушки, ещё не познавшей любви.
Аллегорией ушедшей молодости, радости, счастья, а иногда и ранней смерти выступают увядшие розы – одна из излюбленных метафор Пушкина.

Увядшие розы – символ утерянной молодости и красоты

В известном лицейском стихотворении «Роза» (1815) юный поэт обыгрывает селамное значение увядших роз и близость эмблем розы и лилии:
Где наша роза,
 Друзья мои,
Увяла роза,
Дитя зари.
Не говори:
Так вянет младость!
Не говори:
Вот жизни радость!
Цветку скажи,
Прости, жалею!
И на Лилею[12]
Нам укажи.
Спустя год написана «Элегия» (1816), в которой метафорический смысл «вчерашней розы» очевиден:
Опали вы, листы вчерашней розы!
Не доцвели до месячных лучей.
Умчались вы, дни радости моей!
Умчались вы – невольно льются слёзы,
И вяну я на тёмном утре дней.
В неоконченном стихотворении (1819) «Там, у леска за ближнею долиной» увядшие розы упоминаются в связи со смертью юной Алины из-за разлуки с возлюбленным ею Эдвином. Вернувшись на место их последнего свидания, Эдвин падает замертво, когда видит такую картину:
…Под ивою, где с милой
Прощался он, стоит святой чернец,
Поставлен крест над новою могилой,
И на кресте завялых роз венец.
Венок из роз в селамных списках означал награду красоте и добродетели. В христианских погребальных обрядах розы и венки из них символизируют вечную жизнь и предстоящее воскресение.
Хотя в стихотворении «Фонтану Бахчисарайского дворца» (1824) говорится о двух реальных розах, принесённых поэтом к «фонтану любви», само действие носит символический смысл.
В 1826 году Пушкин набросал на французском языке стихотворение о завядшей на груди прекрасной Делии розе и загробном благоухании её «нежной души» в Элизиуме, которое чарует берега Леты. Развивающее эту мысль стихотворение на русском языке имеет более глубокий символический смысл:
Лишь розы увядают,
Амврозией дыша,
В Элизий улетает
Их лёгкая душа.

И там, где воды сонны
Забвение несут,
Их тени благовонны
Над Летою цветут.
Здесь увядание роз и благоухание их теней в Элизиуме, куда, по древнегреческим мифам, попадали души праведников, может означать вознесение в рай прекрасных чистых душ, которые потому легки и благовонны, что не отягощены грехами.
Увядшие розы как символ ушедшей юности упоминаются в стихотворении «Виноград», написанном в Михайловском осенью 1824 года:
Не стану я жалеть о розах,
Увядших лёгкою весной;
Мне мил и виноград на лозах,
В кистях созревших под горой,
Краса моей долины злачной,
Отрада осени златой,
Продолговатый и прозрачный,
Как персты девы молодой.
В стихотворении звучит тема жизненной зрелости, сменяющей уходящую молодость. Виноградная лоза – символ многозначный, он может быть связан со зрелой красотой и страстностью. Возможно, в стихотворении есть отзвуки[13] чувств к тригорской барышне Анне Николаевне Вульф, которую поэт знал юной, а потом немолодой.

Девы-розы

Чаще всего у Пушкина метафорические розы употребляются, когда речь идёт о земных женщинах, их красоте и душевных качествах. Лишь в стихотворении «Жил на свете рыцарь бедный…»[14] упоминается прославляемая паладином «Sancta Rosa», т.е. Святая Роза, или Дева Мария.
 «Девушка и её красота постоянно вызывают у Пушкина образ розы»[15]. Сравнение с розой нередко служит для описания прелестной внешности, румянца на лице, алых губ:
Ах, для тебя ли,
Юный певец,
Прелесть Елены
Розой цветёт?..
«Измены». 1815.

…Как часто грудь её вздыхает,
Как часто тихое лицо
Мгновенной розою пылает…
«Руслан и Людмила». Гл. V.

…Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид
Иль розы пламенных ланит…
«Евгений Онегин». Гл.1. Стр. XXXIII.

Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух иль мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз…
«Вступление» к поэме «Медный всадник».

Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят её глаза,
Её уста, как роза, рдеют.
«Полтава».

 …Ваши алые уста,
Как гармоническая роза.
«Ел. Н. Ушаковой». 1829.
Пушкин явно цвет розы не указывает, но в приведённых выше отрывках подразумевается, как правило, ярко-розовый, алый или красный, символизирующий не только красоту, но и чувственность, страстность.
Озорной нрав и добродетель юной прелестной Евпраксии Вульф метафорически отражены Пушкиным в посвященном ей мадригале (1824):
Вот, Зина, вам совет: играйте,
Из роз весёлых заплетайте
Себе торжественный венец…
Язвительность неизвестной нам красавицы даёт повод поэту сравнить её с колючей розой:
И с розой сходны вы, блеснувшею весной:
Вы так же, как она, пред нами
Цветёте пышной красотой
И так же колетесь, Бог с Вами.
«Т — прав, когда так верно вас…». 1824.
Роза с шипами, в селамных списках символизировавшая брак, упоминается в «Евгении Онегине» (гл. IV, стр. XIV) в сцене объяснения главного героя с Татьяной после получения её письма с признанием в любви:
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.
В «Бахчисарайском фонтане» наложницы поют песню о том, что Гирей лелеет Зарему, «как розу, в тишине гарема». Розы, реальные и метафорические, в этой поэме неоднократно ассоциируются с женскими образами. В давно заброшенном ханском дворце всё ещё «рдеют розы, и вьются виноградны лозы», и в воображении поэта возникает тень прекрасной девы:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью,
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью,
И по дворцу летучей тенью
Мелькала дева предо мной!..
В поэзии Пушкина девушка или женщина часто уподобляется розе:
…Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
«Зима, что делать нам в деревне…». 1829.

Есть роза дивная: она
Пред изумлённою Киферой
Цветёт румяна и пышна,
Благословенная Венерой.
Вотще Киферу и Пафос
Мертвит дыхание мороза –
Блестит между минутных роз
Неувядаемая роза…
«Есть роза дивная: она…». 1827.
Нельзя с уверенностью сказать, что представляет собой последний набросок: начало романтического сюжета, альбомный мадригал или иное. Кифера – остров в Эгейском море, один из культовых центров Афродиты, как и Пафос, где она родилась. Роза – эмблема Афродиты и Венеры. Скорее всего, неувядаемая роза – флористическая эмблема прелестной женщины, о которой написано или которой предназначено произведение, оставшееся в наброске.
Образы девушки и символизирующей её розы сливаются воедино в «деве-розе», впервые появляющейся у Пушкина в лицейском стихотворении «Леда» (1814). Оно написано в форме кантаты по мотивам древнегреческого мифа о Зевсе, хитростью соблазнившем Леду, жену спартанского царя. Стыдливая красавица купалась, оставив одежду «средь тёмной рощицы, под тенью лип душистых, / В высоком тростнике», когда к ней стал ласкаться лебедь-Зевс, выплывший «из-под склонённой ивы». Незаметно для себя Леда оказалась на «ложе из цветов… в объятиях Зевеса».
Пейзаж в стихотворении носит отчасти символический характер. В греческой мифологии тростник – эмблема сладострастного божества Пана, ива как эмблема Артемиды – символ деторождения, липа – символ супружеской любви, эмблема благочестивой супруги Бавкиды. Оставшееся вне пушкинского сюжета продолжение мифа таково: от любовного союза Леды и Зевса родилось четверо детей, среди которых была прекрасная Елена, виновница Троянской войны.
Стихотворение «Леда» оканчивается простой моралью:
Сим примером научитесь,
Розы, девы красоты,
Летним вечером страшитесь
В тёмной рощице воды…
Образ девы-розы появляется в стихах Пушкина не раз:
…И девы-розы пьём дыханье, -
Быть может – полное чумы…
«Пир во время чумы».

О дева-роза, я в оковах;
Но не стыжусь твоих оков:
Так соловей в кустах лавровых,
Пернатый царь лесных певцов,
Близ розы гордой и прекрасной
В неволе сладостной живёт
И нежно песни ей поёт
Во мраке ночи сладострастной.
«О дева-роза, я в оковах…». 1824.

Соловей и роза – поэт и его вдохновительница

В последнем стихотворении звучат мотивы персидской поэзии с излюбленными образами поэта-соловья и девушки-розы. Эти символы Пушкин иногда использовал в своих произведениях:
В безмолвии садов, весной, во мгле ночей
Поёт над розою восточный соловей,
Но роза милая не чувствует, не внемлет
И под влюблённый гимн колеблется и дремлет.
Не так ли ты поёшь для хладной красоты?
Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты?
Она не слушает, не чувствует поэта;
Глядишь – она цветёт; взываешь – нет ответа.
«Соловей и роза». 1827.
 Уже само присутствие поющего соловья и благоухающей розы в картине сада порождает поэтические ассоциации востока:
Одни фонтаны сладкозвучны
Из мраморной темницы бьют,
И с милой розой неразлучны
Во мраке соловьи поют…
«Бахчисарайский фонтан».

С прохладой вьётся ветер майский
Средь очарованных полей,
И свищет соловей китайский
Во мраке трепетных ветвей…
<…>
Сквозь вечну зелень здесь и там
Мелькают светлые беседки;
Повсюду роз живые ветки
Цветут и дышат по тропам.
«Руслан и Людмила».

Роза и плющ – символы чувственных наслаждений

Роза в сочетании с плющом встречается в лицейском творчестве Пушкина как дань древнегреческой и анакреонтической символике. В стихотворении «Блаженство» (1814) Сатир выбегает из леса слушать печальную песню пастушка, которому изменила возлюбленная:
Розами рога обвиты,
Плющ на чёрных волосах,
Козий мех, вином налитый,
У Сатира на плечах.
У древних греков роза в сочетании с вином символизировала чувственность, соблазн, а плющ был эмблемой бога вина Диониса, свиту которого составляли лесные божества Сатиры. Пушкинское стихотворение заканчивается тем, что пастушок утешается, выпивая с Сатиром.
Розы, плющ и мирты в стихах юного Пушкина выступают эмблемой Анакреона:
Тёмных миртов завеса
Наклонилась к водам.
В их сени у входа леса
Чью гробницу вижу там?
<…>
Вот и музы, и хариты
В гроб любимца увели;
Плющем, розами увиты,
Игры вслед за ним пошли…
«Гроб Анакреона». 1815.

Он Вакхом был наполнен
Светлеющею влагой –
Кругом висели розы,
Зелёный плющ и мирты,
Сплетённые рукою
Царицы наслаждений.
«Фиал Анакреона». 1816.
В этих стихотворениях ощущается влияние анакреонтических произведений Жуковского и Батюшкова[16].

Розы, мирты, лавры и терны

Метафорические растения в поэзии Пушкина иногда служат для обозначения душевных состояний и жизненных ситуаций. Розы в лицейской лирике часто упоминаются в связи с радостью, успехом, весельем, беспечностью, поэтическими грёзами:
Доселе в резвости беспечной
Брели по розам дни мои;
В невинной ясности сердечной
Не знал мучений я любви….
«Послание к Юдину». 1815.

…Иль юности златой
Вотще даны мне розы?
«Городок». 1815.

Душе наскучили парнасские забавы;
Не долго снились мне мечтанья муз и славы;
И строгим опытом невольно пробуждён,
Уснув меж розами, на тернах я проснулся…
«Шишкову». 1816.
Последняя строка – флористическая эмблема стихотворения, где розы – поэтические сочинения, терны – разочарование в них.
В лицейском стихотворении «Фавн и пастушка» антитеза «розы — терны» символизирует радость любви и страдания. Утратившая очарование молодости пастушка Лила оставлена соблазнившим её Фавном:
О Лила! Вянут розы
Минутныя любви:
Познай же грусть и слёзы
И ныне терны рви.
Антитезы «розы — терны» и «мирты — терны» близки по значению. Мирты, как и розы, символизируют любовь и её утехи. В стихотворном послании «Князю А.М. Горчакову» (1817) Пушкин желает другу:
…Вновь миртами красавицу венчай…
В сатирической «Тени Фонвизина» (1815) Батюшков — «певец пенатов молодой» — изображён «с венчанной розами главой» и, кроме того:
Эрата, грации, амуры
Венчали миртами его.
Мирты символизируют не только любовные, но и поэтические наслаждения. Примером является обращение к музе в стихотворении «Мечтатель»:
На слабом утре дней златых
Певца ты осенила,
Венком из миртов молодых
Чело его покрыла.
Терны в сочетании с миртами – символы любовных радостей и страданий. В селамных списках терны обозначают также «стрелы Амура». Эти метафоры юный Пушкин употребил в стихах «Любовь одна – веселье жизни хладной…» (1816), обращённых к воспевающим любовь поэтам в связи с собственными любовными переживаниями:
Слепой Амур, жестокий и пристрастный,
Вам терния и мирты раздавал…
<…>
Певцы любви! Вы ведали печали,
И ваши дни по терниям текли.
Терн (терние) обычно символизирует горе, страдание, препятствия, неприятные переживания:
Петру я послан в наказанье,
Я терн в листах его венца…
«Полтава». Реплика Мазепы.

Блажен, кто молча был поэт
И, терном славы не увитый,
Презренной чернию забытый,
Без имени покинул свет.
«Разговор книгопродавца с поэтом». 1824.

…Мой остов тернием оброс…
«Руслан и Людмила». Гл. 3. Реплика головы.
Мирты, лавры и терны Пушкин употребляет в их общеизвестных символических значениях, причём особенно часто в лицейский период. Приведём лишь несколько примеров:
Ты не забудешь дружбы нашей,
О Пущин, ветреный мудрец!
Прими с моей глубокой чашей
Увядший миртовый венец!
«Моё завещание. Друзьям». 1815.

Грустен, унылый,
Крова ищи!
Всеми забытый,
Терном увитый,
Цепи влачи…
«Измены». 1815.

Но лаврами побед увиты,
Бойцы из чаши мира пьют.
«Послание к Юдину». 1815.

Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса,
За лаврами спешишь опасною стезёй….
«К другу стихотворцу». 1814.
В последнем стихотворении вместо тернов в сочетании с лаврами употребляется крапива, что придаёт выражению иронический смысл:
Потомков поздних дань поэтам справедлива;
На Пинде[17] лавры есть, но есть там и крапива.
Страшись бесславия! – Что если Аполлон,
Услышав, что и ты полез на Геликон,
 С презреньем покачав кудрявой головою,
Твой гений наградит спасительной лозою?
Символика «спасительной лозы» на первый взгляд не совсем понятна. Виноградная лоза – символ Аполлона, покровителя поэзии, искусства. Почему же он презрительно венчает ею поэта? Виноградная лоза — это и эмблема Диониса, бога вина и виноделия. Пушкин, видимо, предостерегает незадачливого собрата по перу от «опьянения» собственными стихами и некритического отношения к ним.

Мак – символ сна, отдыха и лени

С древнегреческой мифологией связан у Пушкина мак — метафора сна и сонных мечтаний:
 И в час безмолвной ночи,
Когда ленивый мак
Покроет томны очи…
«Городок». 1815.

На маках лени, в тихий час,
Он сладко засыпает…
<…>
Так в зимний вечер сладкий сон
Приходит к мирной сени,
Венчанной маком, и склонён
На посох томной лени…
«Мечтатель». 1815.

Друзья, вам сердце оставляю
И память прошлых красных дней,
Окованных счастливой ленью
На ложе маков и лилей…
«Моё завещание. Друзьям». 1815.

Лилия – символ девственности, красоты, царственности

Лилия (лилея) в произведениях Пушкина сходна по метафорическому значению с розой[18], но встречается гораздо реже. В селамных списках почти тождественны лишь белая роза и белая лилия, которые в западной христианской традиции являются также эмблемами Девы Марии. Лилия как эмблема рода французских королей Бурбонов упоминается в стихотворении «Девственницы», где говорится о Жанне д’Арк: «Она спасла французские лилеи...».
Розе обычно приписывается больше страстности, чувственности, а лилии – девственности и чистоты, восходящей к библейской традиции. В раннем стихотворении «К Наташе» (1813) увиденная во сне возлюбленная названа «девственной лилеей». В «Фавне и пастушке» (1815) о юной Лиле говорится:
С пятнадцатой весною,
Как лилия с зарёю,
Красавица цветёт.
Лилия как цветок, растущий в Царскосельском парке, упоминается в ранней редакции стихотворения «Воспоминания в Царском Селе» (1814):
Царицей средь полей лилея горделива
В роскошной красоте цветёт.
Эпитеты в описании цветка восходят к селамным традициям, где лилии приписывалась не только красота и девственность, но и царственность, гордость. Это метафорическое значение встречается в беловой рукописи «Евгения Онегина» в описании бала:
Подобна лилии крылатой,
Колеблясь, входит Лалла Рук,
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою…
Лалла Рук – это будущая императрица Александра Фёдоровна, которая во время заграничного путешествия в 1821 году в «живой картине» по поэме английского поэта Томаса Мура играла роль индийской принцессы Лаллы Рук, чьё имя буквально означает «Щёчка тюльпана»[19].
В «Евгении Онегине» Ленский, перед дуэлью думая об Ольге, решает спасти её от «развратителя» Онегина и не допустить:
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелёк;
Чтобы двухутренний цветок
Увял ещё полураскрытый.
«Евгений Онегин». Гл. V. Стр. XVII.

Ландыш и фиалка – символы нежности и скромности

С образом Ольги связаны также дикорастущие растения средней полосы лён и ландыш:
В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей она
Цвела, как ландыш потаенный,
Незнаемый в траве густой
Ни мотыльками, ни пчелой.
«Евгений Онегин». Гл. II. Стр. XXI.

Глаза, как небо, голубые,
Улыбка, локоны льняные…
«Евгений Онегин». Гл. II. Стр. XXIII.
Ландыш – символ девственности, скромности, нежности, лён – простоты. Нежная девушка с голубыми глазами и светлыми волосами была главной героиней популярных в пушкинское время произведений Ж.-Ж. Руссо, Карамзина, Бестужева. Эпитет «льняные» при описании внешности Ольги, думается, не случаен: он не только говорит о цвете волос[20], но и намекает на душевную простоту и наивность девушки, а также подчёркивает ординарность персонажа. Ландыш, лилия и «двухутренний цветок» — флористические эмблемы[21] Ольги. К ним можно добавить лён.
Сравнение прелестной девушки с ландышем ещё раз встречается у Пушкина в наброске начала поэмы «Бова», где говорится о дочери царя Зензевея:
Она мила, как ландыш мая,
Резва, как лань Кавказских гор.
К ландышу по символическому значению близка фиалка, обозначающая скромность, целомудренность, миловидность. В апологах И.И. Дмитриева, опубликованных в 1825 году, воспевается скромная и спокойная жизнь метафорической фиалки, растущей между розовым кустом и репейником. В 1826 году в Михайловском Языков при участии Пушкина сочинил «Нравоучительные четверостишия» – остроумные и довольно мудрые пародии на апологи Дмитриева. В четверостишии «Закон природы» подчёркнуты такие селамные достоинства метафорической фиалки, как скромность и миловидность:
Фиалка в воздухе свой аромат лила,
А волк злодействовал в пасущемся народе;
Он кровожаден был, фиалочка – мила:
Всяк следует своей природе.
Как элемент пейзажа ландыш и фиалка воспеваются в стихотворении Пушкина «Городок» (1815). Поэт описывает свой «сад веселый»,
Где липы престарелы
С черёмухой цветут,
Где мне в часы полдневны
Берёзок своды темны
Прохладну сень дают,
Где ландыш белоснежный
Сплелся с фиалкой нежной,
И быстрый ручеёк,
В струях неся цветок,
Невидимый для взора,
Лепечет у забора…
«Веселый сад» навеян пейзажами сельца Захарова, где поэт проводил лето маленьким ребёнком. Растения здесь реальные, не метафорические, но их «букет» создаёт впечатление юности, красоты, чистоты и радостного настроения.
В «Нравоучительных четверостишиях» упоминается ещё один полевой цветок:
Во ржи был василёк прекрасный,
Он взрос весною, летом цвел
И наконец увял в дни осени ненастной.
Вот смертного удел!
В русской народной поэзии василёк символизирует прекрасного юношу или девушку, а рожь – благополучие, богатство. Однако вряд ли в этом пародийном стихотворении Пушкиным и Языковым использована народная символика. Без потери смысла на месте василька мог быть любой цветок или растение с длительным периодом цветения.

Дуб – символ стойкости, мужественности, любви к Родине

Деревья в поэзии Пушкина в отличие от цветов гораздо чаще встречаются в описании ландшафтов вне метафорического смысла. Однако сам пейзаж нередко имеет символический подтекст. Примером могут быть пейзажи с дубом, обозначающим мощь, силу, защиту, долговечность, долголетие, любовь к Родине, верность.
У славян дуб – древо жизни. Это отражено в сказочных произведениях Пушкина:
У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том…
«Руслан и Людмила».

Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зелёный над холмом.
«Сказка о царе Салтане».
Дуб упоминается в стихотворении «Аквилон», написанном по мотивам известной басни «Дуб и тростник»: разбушевавшийся ветер аквилон свалил могучий дуб, но не гибкий тростник. В этом стихотворении угадывается также иносказательный смысл: поверженный дуб ассоциируется с умершим императором Александром I.
В «Полтаве» дубы символизируют верность России и мужество Кочубея и Искры, казнённых изменником Мазепой:
Цветёт в Диканьке древний ряд
Дубов, друзьями насаждённых;
Они о праотцах казнённых
Доныне внукам говорят.
Дуб как символ величия и долговечности Пушкин упоминает, размышляя о конце жизни и вечном упокоении:
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживёт мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.
 «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». 1829.

…Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мёртвые в торжественном покое.
<…>
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрёпанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя…
«Когда за городом, задумчив, я брожу…». 1836.

Склонённая сосна – природная эпитафия

В кладбищенских пейзажах у Пушкина часто присутствует сосна. Убитый Онегиным на дуэли Ленский похоронен у ручья, где «две сосны корнями срослись»[22]:
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поёт, цветёт шиповник,
И слышен говор ключевой, -
Там виден камень гробовой
В тени двух сосен устарелых.
«Евгений Онегин». Гл. VII. Стр. VI.
Вечнозелёная сосна символизировала бессмертие. Считалось, что её древесина предохраняет тело от тления, поэтому гробы делали из сосны и сажали сосны на кладбищах. Две старые склонённые сосны в приведённом отрывке ассоциируются со скорбью, журчащий ручеёк – с потоком времени. Шиповник в селаме означает любовь, а цветок шиповника в списке Олениной – несчастную любовь. Соловей поёт около шиповника, расцветшего у надгробия Ленского. Некогда воспетые им «романтические розы» превратились в цветы шиповника на могиле. Здесь можно уловить отголоски восточного сюжета «Соловей и роза». Сочетание сосен и шиповника в этой картине – природная эпитафия юному поэту, его флористическая эмблема[23].
Черновик этой строфы находится в так называемой третьей масонской тетради Пушкина[24]. Интересно, что рядом поэт нарисовал сломанное дерево и листики плюща, а на предыдущем листе — надгробный камень и снова листок плюща. С этой строфой на странице соседствует необработанный отрывок, где также упоминаются склонённые сосны:
В роще карийской[25], любезной ловцам, таится пещера,
Стройные сосны кругом склонились ветвями, и тенью
Вход её заслонён на воле бродящим в извивах
Плющем, любовником скал и расселин.
По-видимому, это начало какого-то романтического сюжета. Сочетание склонённой сосны и плюща, символизирующего верность и нежные чувства, возможно, говорит о том, что в пещере находится могила того, кто верно любил.
Плющ (повилика) в христианской традиции символизирует бессмертие. Он частый атрибут надгробий и в этом качестве у Пушкина употребляется как «трава забвения». В «Руслане и Людмиле» описана картина безвестного побоища, увиденного Русланом:
…копья, стрелы
В сырую землю вонзены,
И мирный плющ их обвивает…
В лицейской редакции стихотворения «К Дельвигу» юный Пушкин пишет о своей воображаемой ранней могиле:
И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой,
Забвенья порастёт ползущей повиликой!
В стихотворении «Безверие» (1816) унылый пейзаж, напоминающий кладбище, усиливает эмоциональное восприятие стиха об «увядшей душе» человека, потерявшего веру в Бога:
Найдите там его, где илистый ручей
Проходит медленно среди нагих полей;
Где сосен вековых таинственные сени,
Шумя, на влажный мох склонили вечны тени.
Взгляните – бродит он с увядшею душой,
Своей ужасною томимый пустотой...

Деревья средней полосы

Мрачные сосны доминируют в лесном пейзаже из пророческого сна Татьяны после святочного гадания «на сон»:
Пред ними лес; недвижны сосны
В своей нахмуренной красе;
Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берёз и лип нагих
Сияет луч светил ночных…
«Евгений Онегин». Гл. V. Стр. XIII.
Значение сна толкуется исходя из народных свадебных символов[26]. Так, переправа через реку означает одновременно женитьбу и путь к гибели, смерти, кум-медведь также связан со славянской свадебной символикой. С этой точки зрения следует рассматривать и пейзаж, увиденный во сне. В народных песнях[27] ель и сосна часто встречаются вместе и ассоциируются с печалью. В свадебном обряде подружки невесты вносят еловую ветку, обвитую лентами, и невеста над ней причитает. Осине, как правило, сопутствуют эпитет «горькая» и напевы о тоске, о трудном житье. Берёза, особенно нагая, обломанная, часто бывает образом женской печали и слёз. Липа тоже ассоциируется с горем, иногда с гибелью. Картина леса во сне Татьяны навевает тревожные предчувствия, связанные с мечтой героини о замужестве. Этот пейзаж перекликается с мнимым сном Наташи[28] в балладе «Жених» (1825):
С тропинки сбилась я: в глуши
Не слышно было ни души,
И сосны лишь, да ели
Вершинами шумели.
В «сельских» главах «Евгения Онегина» немало фольклорных мотивов и народной символики. Собирающие барскую ягоду девушки (гл. III, стр. XXXIX) поют о том, как заманят к своему хороводу молодца:
Закидаем вишеньем,
Вишеньем, малиною,
Красною смородиной…
Известный литературовед Ю.М. Лотман связывает эту песню с простонародными свадебными обрядами, когда невеста – «ягода», жених – «вишенье». На наш взгляд, символика песни несколько иная. Давать красные, спелые ягоды в народном фольклоре означает выражать любовь, симпатию, расположение. В песне высказывается кокетство крестьянских девушек, заигрывание с парнем, которому они на самом деле выражают благосклонность.
Ю.М. Лотман верно отметил, что «символическое значение мотива связывает эпизод с переживаниями героини», ожидающей ответа Онегина на своё письмо с признанием в любви. Узнав о его приезде, Татьяна в волнении устремилась в сад:
 …мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью,
И, задыхаясь, на скамью
Упала…
«Евгений Онегин». Гл. III. Стр. XXVIII
В этом эпизоде привлекает внимание сирень, которая в селамных списках означала первую чистую любовь. Обломанная сирень – предвестник любовной драмы, ожидающей Татьяну. На основании данного эпизода исследовательница К.И. Шарафадина заключила, что сирень – флористическая эмблема Татьяны, с чем нельзя согласиться. Пушкин не делает акцента на «кустах сирен», перечисляя в одном ряду с ними «куртины, мостики, лужок», потоптанные цветники и другие элементы усадебного парка. Сломанную сирень можно назвать эмблемой предстоящего объяснения Онегина с Татьяной, но не более того. Татьяна – неординарная героиня, она вне каких-либо флористических символов, которые искусственно ограничили бы восприятие её образа.
Имеющие неявное символическое значение растения упоминаются при описании образа жизни Зарецкого, который:
Под сень черёмух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Живёт, как истинный мудрец,
Капусту садит, как Гораций,
Разводит уток и гусей
И учит азбуке детей.
«Евгений Онегин». Гл. VI. Стр. VII.
В стихе «Под сень черёмух и акаций» обычно видят реминисценцию из стихотворения Батюшкова «Беседка муз», сюжет которого таков: черёмуха и акация посажены поэтом у беседки, под их сенью он черпает вдохновение в зрелости и собирается предаваться мечтам в старости. Возможно, Батюшков здесь учитывает, что в странах Средиземноморья акация символизировала отход от активных дел.
Хотя упоминаемый в стихотворении древнегреческий поэт Гораций в самом деле занимался огородничеством, живя в имении, подаренном ему Меценатом, капуста в приведённом отрывке не просто растение. Французская поговорка «сажать капусту» означает «вести сельскую жизнь». В светском обществе пушкинского времени поговорка была в ходу. Так, в шуточном послании к своей тётушке В.Д. Полторацкой, отправленном летом 1828 года, Анна Оленина представляет, как выйдет замуж за «барина Новоржевского» и будет вынуждена:
Заняться просто садом,
Садить капусту «рядом»,
Расходы дома проходить
И птичной двор свой разводить[29].
Однако в описании жизни Зарецкого можно усмотреть и фольклорную символику. Сажать капусту и черёмуху в народном песенном творчестве означает ухаживание за девушками. Недаром Зарецкий «отец семейства холостой».
Таким образом, народная символика играет важную роль в «Евгении Онегине». В качестве примера её использования в других произведениях приведём реплику Дружко, персонажа «Русалки»:
Не время ль нам княгиню выдать мужу
Да молодых в дверях осыпать хмелем?
На Руси существовал свадебный обычай осыпать молодых хмелем, символизирующим счастливую благополучную жизнь, как и виноград.
Типичные для средней полосы деревья многократно встречаются у Пушкина в поэтических зарисовках природы. Особого метафорического смысла им поэт не придаёт, но иногда сочетание растений в пейзаже создаёт настроение, связанное с их селамными значениями. Так, сочетание клёнов и тополей с «тюльпаном и розой» усиливает ощущение радости, юности и безоблачного счастья в описании «весёлого сада» в Захарове:
Где старых клёнов тёмный ряд
Возносится до небосклона
И глухо тополы шумят.

С смиренным заступом в руках
В лугах тропинку извиваю,
Тюльпан и розу поливаю –
И счастлив в утренних трудах;
Вот здесь, под дубом наклоненным,
С Горацием и Лафонтеном
В приятных погружён мечтах...
«Послание к Юдину». 1815.

Экзотические растения – символы славы, любви и благоденствия

В картинах южных пейзажей Пушкин упоминает экзотические растения, которые иногда имеют остающийся на втором плане символический смысл. В «Руслане и Людмиле» таков волшебный сад Черномора, предстающий пред глазами главной героини:
Пред нею зыблются, шумят
Великолепные дубровы,
Аллеи пальм, и лес лавровый,
И благородных миртов ряд,
И кедров гордые вершины,
И золотые апельсины
Зерцалом вод отражены;
Пригорки, рощи и долины
Весны огнём оживлены…
Здесь сочетаются элементы восточного исламского и греко-римского садов[30], что могло быть в резиденциях византийских императоров X-XI веков, где планировка регулярного парка (ряды миртов, аллеи пальм) переходила в пейзажные ландшафты. На наш взгляд, растения в саду Черномора подобраны не случайно и в «ансамбле» намекают на те достоинства, которыми чародей хочет пленить Людмилу: силу и знатность (кедр), триумф и славу (пальмы, лавры), любовь (мирты). Особого внимания заслуживают «золотые апельсины» — плод вечной молодости, девственности. По мифам, они росли в золотых садах, охраняемых нимфами Гесперидами.
Во время ссылки в Михайловском Пушкин несколько раз обращается к библейским источникам. Стихотворение «Вертоград моей сестры» (1825) сочинено по мотивам Песни Песней. Как и в первоисточнике, в нём описан сад, где растут:
Нард, алой и киннамон
Благовонием богаты:
Лишь повеет аквилон,
И закаплют ароматы.
В селамных списках алоэ означает честность и мудрость (ум), киннамон (корица) – красоту и любовь. Из нарда добывали масло, обладавшее чарующим ароматом. Возможно, в стихотворении помимо библейского парафраза содержится аллегорическое описание невинности и красоты молоденькой обитательницы Тригорского Евпраксии Николаевны Вульф[31].
Экзотический сад при гареме ханского дворца («Бахчисарайский фонтан») уже упоминался выше в связи с восточными мотивами на тему «Соловей и роза». Обитательниц гарема Пушкин уподобляет оранжерейным цветам:
В тени хранительной темницы
Утаены их красоты,
Так аравийские цветы
Живут за стёклами теплицы.
Печальная Зарема, забытая ханом Гиреем из-за любви к Марии, сравнивается с пальмой:
Как пальма, смятая грозою,
Поникла юной головою.
Пальма, типичное растение тропиков и субтропиков, имеет несколько селамных значений. В данном случае это женский символ. В Песне Песней, воспевая красоту возлюбленной, жених сравнивает её стан с пальмой. В Библии пальма символизирует также праведность и является эмблемой Иудеи. Не случайно Дева Мария изображалась рядом с пальмой. Такая картина воспевается в стихотворении Пушкина «Мадонна» (1830):
…Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный Спаситель –

Она с величием, он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
Примечательно, что в «Гавриилиаде» есть эпизод, где Дева Мария также изображена под пальмами:
В прохладе пальм, под говором ручья
Задумалась красавица моя…
Не лишена символического смысла пальма в вольных «Подражаниях Корану» (часть IX), написанных в 1824 году: уставший от блуждания по бесплодной пустыне путник уснул в оазисе возле пальмы, и над ним незаметно пролетели не часы, а века. По молитве проснувшегося путника Бог воскресил его ослицу и оживил засохшую пальму. В символике аравийских стран пальма, аналогично дубу у славян, является древом жизни.
В поэме «Полтава» несколько раз упоминается пирамидальный тополь. С «тополем киевских высот» сравнивается стройная Мария, подобно тому как в Песне Песней девушка сравнивается с пальмой. Совершенно иную роль играет тополь в одной из ключевых сцен поэмы: накануне казни Кочубея гетмана Мазепу мучает совесть, и в тихой украинской ночи ему чудится, что серебристые тополя, чьи листы «чуть трепещут»,
…стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
Мазепа, получивший европейское образование, хорошо знал греческую мифологию, где тополь выступал не только эмблемой Элизиума, но и символом верховного божества и судии Зевса.
В зарисовках южных пейзажей у Пушкина часто встречаются пирамидальные тополя, мирты, лавры и кипарисы вне их явного символического значения:
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где всё для сердца мило,
Где стройны тополы в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и тёмный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.
«Редеет облаков летучая гряда». 1820.
Это стихотворение включено поэтом в антологический цикл. В античной мифологии тополь – эмблема Элизиума; мирт означает любовь, нежность; кипарис – жизнь и смерть, горе. Выражение «нежный мирт и тёмный кипарис» характеризует единство тёмных и светлых сторон бытия. Сочетание растений в пейзаже усиливает ощущение благоденствия и полноты жизни.
В стихотворении «Кто знает край, где небо блещет…» (1828) вечнозелёные лавр и кипарис создают образ «рая полуденной природы»:
Где вечный лавр и кипарис[32]
На воле гордо разрослись;
Где пел Торквато[33] величавый…
Это стихотворение сочинено Пушкиным по поводу возвращения из Италии в Россию Марии Мусиной-Пушкиной[34], чья красота сравнивается с южными пейзажами.
Особое место в поэзии Пушкина занимает стихотворение «Анчар». О древе яда, давшем название стихотворению, было известно в пушкинское время из публикаций голландского врача Ф. Фурша и французского ботаника Жана Лешено де ля Тура. Это дерево растёт на Яве, его испарения ядовиты, а сок смертоносен, если попадает в кровь. На разных людей и животных анчар действует неодинаково. Некоторые птицы и ящерицы нечувствительны к его эфирам и могут спокойно сидеть на ветках и стволе. Одни люди отравляются ими, другие — нет. Яванцы добывали сок анчара и делали из него яд, который наносили на стрелы[35].
В стихотворении великого поэта анчар – символ вселенского зла, подобно яду, отравляющего всех к нему прикасающихся и используемого в своих целях властителями мира сего, невзирая на последствия.

Обобщённые цветы

Если вид растения несуществен, Пушкин употребляет обобщённые цветы. Однако нельзя согласиться с предположением С.В. Шервинского, будто «обобщённость могла происходить и оттого, что Пушкин едва ли интересовался сортами цветов, особенно полевых, и просто мало их знал»[36]. Выросший в Захарове поэт наверняка хорошо разбирался в названиях полевых и садовых цветов, хотя специально садоводством и цветоводством не увлекался.
Цветы без конкретизации вида он использует преимущественно тогда, когда важно не название и селамное значение, а другие свойства:
Прелестный возраст миновался,
Увяли первые цветы!
«Послание к Юдину». 1815.

Мой друг! И я певец! и мой смиренный путь
В цветах украсила богиня песнопенья…
«К Дельвигу». 1817.

Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей37.
Они унылые мечтанья
Живее пробуждают в нас…
Последнее стихотворение написано 16/29 октября 1825 года в ответ на посылку П.А. Осиповой из Тригорского букета цветов. Скорее всего, это были хризантемы: только они могут цвести самой поздней осенью и выдерживать лёгкие морозы. В селамных списках хризантемы связаны не только с осенью, тоской и печалью, но и с роскошью, богатством, великолепием. Поэту была важна ассоциация именно с последними цветами, созерцание которых вызывает грустные воспоминания. Если бы он конкретизировал вид цветов, стихи воспринимались бы иначе.
Пушкин сознательно отходит от селамной символики в стихотворении «Цветок» (1828). Название засушенного в книге цветка поэт не указывает, переключая внимание на человеческие переживания:
Где цвёл? когда? какой весною?
И долго ль цвёл? и сорван кем?
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?

На память нежного ль свиданья
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
Ясно, что речь идёт о дикорастущем весеннем (или весенне-летнем) цветке. Это мог быть цветок дикой груши, вишни или яблони. В селамных списках они означают соответственно надежду, нежность и раскаяние. Возможно, в книгу попал подснежник (надежда), ландыш (чистота и смирение, возвращение счастья) или трёхцветная фиалка (воспоминания, «я разделяю ваши чувства»), садовую форму которой называют анютиными глазками.
Однако Пушкин предпочёл «неведомый цветок», поскольку любое видовое название ограничило бы полёт «странной мечты» поэта. У читателей, увлечённых языком цветов, оно вызвало бы не соответствующие его замыслу ассоциации. Стихотворение «Цветок» «построено на последовательном отказе от эмблем сентименталистского стиля, в наполнении их непосредственным, конкретным психологическим переживанием»[38].
С наступлением зрелости Пушкин всё реже употребляет в своих стихотворениях флористические метафоры и вообще названия растений. Это наглядно можно проследить по приведённой ниже таблице[39], составленной нами с использованием «Словаря языка Пушкина»[40].
В отрочестве и юности Пушкин чаще всего упоминает растения в своих стихах, причём преимущественно в метафорическом смысле. Наибольшее число употреблений розы, лавра, мирта, лилии и терна приходится на лицейский период в связи с увлечением поэта античной мифологией, анакреонтикой и соответствующей символикой. В отношении дуба, сосны, винограда и ели такой закономерности не наблюдается, поскольку эти растения гораздо чаще используются для описания ландшафтов вне их селамных значений.
Обобщённые цветы в период молодости Пушкин употребляет чуть реже, чем в юности, но с наступлением зрелости «охладевает» к флористическим метафорам, лишь изредка прибегая к ним при обращении к античным источникам[41].

Количество упоминаний растений в поэтических произведениях Пушкина

Название Всего Юность Молодость Зрелость

Цвет,цветы,
цветок    110         69        48        1
Роза          89         47        37       5
Лавр         31         17        12       2
Дуб          18           7         6        5
Мирт        14          9         4        1
Сосна       13          5         6        2
Лилия      12         10         2        0
Виноград 12          4         7        1
Терн,
терние     12          8         2        2
Ель            9          1         8        0
Итого    320      169      132      19


Таким образом, символика растений занимает существенное место в поэтическом творчестве Пушкина, особенно в период юности и молодости. «Язык Флоры» помогает ему выразить в одном-двух словах порой целую гамму образов, понятных современникам. Если в юности поэт тяготеет к мифологической символике, усвоенной европейской культурой (прежде всего, французской), то в молодости всё чаще обращается к славянским фольклорным традициям. В «Евгении Онегине» «флористический мотив романа показывает живую связь Пушкина с книжной и бытовой культурой его времени. Своего рода ключом к этому аспекту романа в стихах служит формула автора, где названы все основные стихии, помеченные флористикой как обжитое ею пространство: «Цветы, любовь, деревня, праздность…» — мир природы и мир чувств, сфера быта и культуры, которые гармонично перетекают друг в друга, рождая феномен творчества»[42].
Эти слова можно отнести ко всей поэзии Пушкина.

       Ссылки и комментарии

1 Альбом Елизаветы Николаевны Ушаковой. Факсимильное воспроизведение. – СПб.: Logos, 1999.
2 Возможно, Фелькнер (псевдоним – Афанасьев) Александр Иванович (ок. 1815 — не ранее 1880), воспитанник Пажеского корпуса, в 1835-1843 годах служивший в Преображенском полку. Был знаком с А.С. Пушкиным, автор малодостоверных воспоминаний о встрече с поэтом в 1836 году.
3 Текст и его интерпретация приводятся по книге: Шарафадина К.И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи: источники, семантика, формы. – СПб.: Петербургский институт печати, 2003. С. 135-136.
4 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999. С. 136-143.
5 Шарафадина К.И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи: источники, семантика, формы. – СПб.: Петербургский институт печати, 2003. С. 165-176.
Исследовательница обнаружила в русском переводе селамного списка Олениной ошибки и неточности, которые учтены в настоящей книге.
6 Шервинский С.В. Цветы в поэзии Пушкина // Поэтика и стилистика русской литературы. – Л.: Наука, 1971. С. 134-140.
7 Наиболее употребительные названия растений у Пушкина таковы: роза (101), лавр (40), дуб (28), сосна (21), липа (21), мирт (17), виноград (17), ива (13), тополь (12), лилия (12), терн и терние (12), берёза (11), тростник (10), ель (10), плющ (10), кипарис (8), клён (6), мак (6). Число употреблений указано в скобках по «Словарю языка Пушкина».
8 Альманах «Северные цветы» обычно готовился к печати в ноябре, а выходил в свет в конце декабря.
9 В черновой редакции этого стиха «Мои весенние цветы» говорилось о ранней поэзии.
10 Пушкинскую метафору «подхватила» Анна Ахматова, написавшая о Царском Селе: «Здесь столько лир повешено на ветки».
11 Этот пресс в настоящее время находится в фондах музея-дачи А.С. Пушкина в г. Пушкине Ленинградской области.
12 Некоторые исследователи усматривают здесь намёк на неувядаемую красоту императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги императора Александра I, привлекавшей своей необыкновенной моложавостью.
13 Кибальник С.А. Об автобиографизме пушкинской лирики михайловского периода // Временник Пушкинской комиссии. – СПб.: Наука, 1993. Вып. 25. С. 107-114.
14 В переработанном и сокращённом варианте стихи включены как песня в «Сцены из рыцарских времён».
15 Шервинский С.В. Цветы в поэзии Пушкина // Поэтика и стилистика русской литературы. – Л.: Наука, 1971. С. 138.
16 Чубукова Е.В. О литературных источниках стихотворения «Гроб Анакреона» // Традиции и новаторство в русской литературе XIX века. – Горький: Горьковский педагогический институт, 1983. С. 12-19.
17 Пинда – горный массив в Греции, включающий Олимп, Парнас, Геликон и другие горы.
18 В «Гавриилиаде» цветы, лилии, розы употребляются для обозначения интимных мест и содержат эротические намёки.
19 Название цветка тюльпана, символизирующего девственную прелесть, происходит от персидского слова «тюрбан».
20 Можно было бы для описания светлых волос использовать другой эпитет, например, «златые».
21 Шарафадина К.И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи: источники, семантика, формы. – СПб.: Петербургский институт печати, 2003.
22 «Евгений Онегин». Гл. VI. Стр. XL.
23 Шарафадина К.И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи: источники, семантика, формы. – СПб.: Петербургский институт печати, 2003.
24 Рабочие тетради / А.С. Пушкин. – СПб.: ИРЛИ РАН (Пушкинский дом), Консорциум сотрудничества с Санкт-Петербургом, 1996. Т. 5. Рабочая тетрадь ПД 845. Л. 35.
25 Кария – область в Малой Азии.
26 Лотман Ю.М. Пушкин. – СПб.: Искусство-СПБ, 1998. С. 654-658.
27 Автамонов Я. Символика растений в великорусских песнях // Журнал Министерства народного просвещения. 1902. № 11-12.
28 Своим рассказом Наташа обличила сватавшегося к ней жениха, оказавшегося разбойником. Прототипом этого героя, возможно, был разбойник Кудеяр. См.: Панова В. О балладе Пушкина «Жених» // Аврора. 1993. № 7. C. 82-85.
29 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999. С. 62.
30 Ширгазин О.Р. Усадебные ландшафты в творчестве Пушкина // А.С. Пушкин в Москве и Подмосковье. Материалы IV Пушкинской конференции 15-17 октября 1999 года. – Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 2000. С. 104-127.
31 Кибальник С.А. Об автобиографизме пушкинской лирики михайловского периода // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 25. – СПб.: Наука, 1993. С. 107-114.
32 Авторские реминисценции этого и двух последующих стихов присутствуют в неоконченном стихотворении 1830 года «Когда порой воспоминанье…».
33 Торквато Тассо (1544-1595), итальянский поэт эпохи позднего Возрождения.
34 Мусина-Пушкина Мария Александровна (1801-1853), урождённая княжна Урусова, встречалась с А.С. Пушкиным в 1820 – 1830-х годах в домах родителей и мужа И.А. Мусина-Пушкина. В 1838 году вторично вышла замуж за лицейского друга Пушкина А.М. Горчакова.
35 Боголюбова В.Г. Ещё раз об источниках «Анчара» // Пушкин: исследования и материалы. – М.-Л.: Издательство АН СССР, 1958. Т. 2. С. 310-323.
36 Шервинский С.В. Цветы в поэзии Пушкина // Поэтика и стилистика русской литературы. – Л.: Наука, 1971. С. 134-140.
37 С.В. Шервинский отмечал, что стих «Роскошных первенцев полей» не соответствует реалиям природы средней полосы России. Однако если вспомнить бурное цветение, например, ранних одуванчиков, покрывающих целые луга, то эпитет «роскошные» покажется вполне объективным.
38 Шарафадина К.И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи: источники, семантика, формы. – СПб.: Петербургский институт печати, 2003. С. 292.
39 В таблице приведено 10 наиболее часто встречающихся в поэзии Пушкина растений, причём количество употреблений даётся без учета метафорического, переносного или иного значения. Так, в строке «цвет, цветы, цветок» учтено и понятие цвета как окраски. В третьей графе в скобках дано число употреблений в лицейский период (1813-1817 годы). В последней строке указано число упоминаний только 10 растений, вошедших в таблицу.
40 Словарь языка Пушкина: в 4 т. – М.: Азбуковник, 2000.
41 Примером могут служить стихи «Из Ксенофана Колофонского» (1832), «Бог весёлый винограда» (1832), «Кто из богов мне возвратил…» (1835).
42 Шарафадина К.И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи: источники, семантика, формы. – СПб.: Петербургский институт печати, 2003. С. 291.

       Библиография

1. Автамонов Я. Символика растений в великорусских песнях // Журнал Министерства народного просвещения. 1902. № 11-12.
2. Альбом Елизаветы Николаевны Ушаковой. Факсимильное воспроизведение. – СПб.: Logos, 1999.
3. Боголюбова В.Г. Ещё раз об источниках «Анчара» // Пушкин: исследования и материалы. – М. – Л.: Издательство АН СССР, 1958. Т. 2. С. 310-323.
4. Кибальник С.А. Об автобиографизме пушкинской лирики михайловского периода // Временник Пушкинской комиссии. – СПб.: Наука, 1993. Вып. 25. С. 107-114.
5. Купер Дж. Энциклопедия символов. – М.: Золотой век, 1995. Т. 4.
6. Лотман Ю.М. Пушкин. – СПб.: Искусство-СПБ, 1998.
7. Лысюк Е.А. Пушкинский вертоград: цветы и травы Михайловского. – Великие Луки: АРБОР, 2000.
8. Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. – СПб.: Академический проект, 1999.
9. Панова В. О балладе Пушкина «Жених» // Аврора. 1993. № 7. C. 82-85.
10. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. – М.-Л.: Издательство АН СССР, 1949.
11. Рабочие тетради / А.С. Пушкин. – СПб.: ИРЛИ РАН (Пушкинский дом). Консорциум сотрудничества с Санкт-Петербургом, 1996. Т. 5.
12. Словарь языка Пушкина: в 4 т. – М.: Азбуковник, 2000.
13. Чубукова Е.В. О литературных источниках стихотворения «Гроб Анакреона» // Традиции и новаторство в русской литературе XIX века. – Горький: Горьковский педагогический институт, 1983. С. 12-19.
14. Шарафадина К.И. «Алфавит Флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи: источники, семантика, формы. – СПб.: Петербургский институт печати, 2003.
15. Шервинский С.В. Цветы в поэзии Пушкина // Поэтика и стилистика русской литературы. – Л.: Наука, 1971. С. 134-140.
16. Ширгазин О.Р. Усадебные ландшафты в творчестве Пушкина // А.С. Пушкин в Москве и Подмосковье. Материалы IV Пушкинской конференции 15-17 октября 1999 ода. – Большие Вязёмы: ГИЛМЗ А.С. Пушкина, 2000. С. 104-127.


Статья опубликована в книге:

Егорова Е.Н. «Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки. – Москва: Московская областная организация Союза писателей России: ДМУП “Информационный центр”, 2006. – 232 с.

Иллюстрация:
Афанасьев А. Рисунок розы в альбоме Ел.Н. Ушаковой. Л. 12.