Третий смысл

ТРЕТИЙ СМЫСЛ




























ЛЕВ ХАНИН










НОВОСИБИРСК
Издательство «….»200 ...год














Июньским днём сорок первого, подхватив детей, родители мои навсегда, оставили родной Вильно. Через два месяца очутились они в стороне, название которой, до сих пор недобро звучит для всего мира - Сибири. Там, в селе Гутово, в километрах ста от Новосибирска, я родился через десять лет после их чудесного спасения.
Село это правильнее было бы назвать поселением, где под надзором «органов» выживали ссыльные, поселенцы, спецпереселенцы, беженцы и немногие аборигены. С точки зрения тогдашней власти - всё каторжники или арестанты: в настоящем, прошлом и будущем.
Не удаляясь от тех мест далеко и надолго, живу и делаю всё, что полагается делать человеку, как бы с ним ни обходилась судьба. Человеку, имеющему все осно-вания думать, что история всего лишь цепь событий, в результате которых каждый из нас является на свет Божий.











































Между разговором услышанном на улице и диалогом, сочиненным писателем, такое же отличие, как между картой звездного неба и самим звездным небом.
Как-то, на вопрос некоей любительницы искусства «Мсье, неужели это женщина?» Матисс ответил: «Мадам, это картина».

Всё, что человек записывает на глине или бумаге, даже если это бухгалтерский квартальный отчёт – есть послание человека вечности.

Сочинение Шпенглера «Закат Европы» пронизано изумительной ненавистью к её настоящему, прошлому и будущему! И вот вам книга на все времена.

История - одно из имен времени, и как время, она необратима.

Луна, освещающая всё и всех. Беллетристика. ... Почему я ёе люб-лю?

«Поэзия по существу есть лингвистическая неизбежность». Иосиф Бродский

Гитлер, недоумок и недоучка, впитавший в себя интеллектуальные помои предшествующих столетий, едва не сотворил мир по собственному разумению. Адиков таких двенадцать в дюжине. Улицы, переполненные этой слизью.

Может ли человек стать хорошим по принуждению?

Совесть? У человека без чести!

У каждого дурня есть свой план спасения отчизны!

Все мы результат отбора. Одни - естественного, другие - противоестественного.

Художнику необходимо признание и, как однажды выразился Мая-ковский «немного хлеба и что-нибудь из штанов». Общество охотнее протягивает горячие угольки. Выдерживают не все и сходят с дистан-ции. Впрочем, и Гитлер считал себя непризнанным художником.

Поддержание жизни как основное дело всей жизни? Скучно? Вспомните Робинзона. Главное в жизни, все-таки, жизнь.
Но наступят времена, и повторишь сказанное когда-то Рабби Йом Товом: «Творец дал нам жизнь, и мы должны вернуть её ему собствен-ными руками».

Человек, не находя человечности пытается найти ее в Боге, который ведет себя «не по Божески», а чёрство и бесчеловечно.

Человек отбрасывает тень, но и тень отбрасывает человека.

Профессионалы ухудшают жизнь - дилетанты улучшают.

Жаль, что собственную жизнь невозможно сделать черновиком следующей.

Недобрые ... старые времена.

«Считай, что ты изменишь ход планет. Считай, что этот свет - не этот свет. Надейся, что желанного достигнешь. Считай, что так. А нет, считай, что нет». (Не Хайям).

Нас время делает стоиками.

То, как ты употребляешь слово «Бог», показывает, не кого ты име-ешь в виду, а что ты имеешь в виду». Витгенштейн.

Какие законы открывает сфрагистика, ономастика и, не побоюсь этого слова, фалеристика?

Из всех прожектов мироустройства человечество воплотило один – Ад. Но скроен он везде был по-разному: Колыма в России, фабрики смерти в Германии, народные коммуны в Китае, лагеря «перевоспита-ния» в Кампучии. Начинается ХХI век, кто знает, где и под каким названием он может появиться еще.

Гуманизм - очеловечивает? Но, черт возьми, почему так медленно!

По Платону, Аристотелю, Боэцию «Всякое существование является благом, а не существование тождественно злу!»

Любое представление реальности - условно.

Во все века идея Бога такая, какая она есть, противоречит человеку, каков он есть.

Так же, как относятся к Богу, необходимо относиться к человеку, хотя бы потому, что человек-то Бога и выдумал.

Ремарк заметил, что «самый мягкий характер у циников, самый не-выносимый у идеалистов». Действительно, идеалисты проливают свою и чужую кровь за идеалы, свои и чужие, циники же сами живут, как им вздумается, и другим не мешают делать то же самое.

После XIX столетия предполагалось, что XX век будет мягче, человечней. Но люди не поумнели, добрее не стали. Поэтому наши потомки пусть будут готовы к невероятным даже с точки зрения ХХ столетия несчастиям, которые уже пройдут мимо нас. Над нами. В прямом смысле этого слова.

Мир сейчас разрушить легче. Он стал меньше, но человек не стал больше.

Книга жизни человеческой начинается с «Книги Иова». Да и кончается ей же.

Огонь, осветивший ХХ век - ровный адский огонь, огонь горящей Хиросимы, огонь крематориев, огонь разбомбленных городов, холод-ный, мёртвый огонь человеческой безжалостности.

Мысль не стоит ничего. Дорого стоит недомыслие, ошибка.

Жизнь гораздо шире наших представлений о ней.

Божьи жернова мелют медленно, но скверно.

Люди, вскормленные помоями культуры XIX века, стали практика-ми массовых забоев людей в ХХ. Что-то мы приготовили для века ХХI?

Чтобы быть добрым, надо быть умным. Человеком.

Человечество? Это люди! Самые обычные люди.

Во времена инфляции. «Вам деньгами, или рублями по курсу?»

Все, что делает человека человеком, в природе отсутствует.

Картина фантастическая, немолодой и не очень трезвый обыватель, заснувший с газетой в руке перед включенным телевизором, вещающем о войне между странами, расположенными где-то в Экваториальной Африке.

Человек читает? Потому что он человек!

Иногда вспоминаю вопрос: «Молодой человек, а вы не боитесь, что Вас арестуют?». Прошло лет тридцать, и я смело могу сказать - бо-юсь!

Литература сгущает реальность. Но не является ею.

Реализм в искусстве? А вы сможете дышать нарисованным возду-хом?

Случайность - закономерность непознанная. Канту это было понятно.

«Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разу-мом, то уничтожится возможность жизни». Лев Толстой.

Юность? Зал ожидания без вывешенного расписания прибываю-щих и отбывающих поездов.

«Во всем лагере (Освенциме) была известны слова одного ковенского мальчика, сказанные им перед тем, как он поднялся на грузовик, который доставлял жертвы в газовые камеры. Он сказал: «Не плачьте, ребята, вы видели, как убивали ваших отцов, матерей и дедов. Теперь очередь за нами, мы там, на небесах, снова увидим их всех». Затем он обратился к эсэсовцам: «У меня только одна радость - вы тоже сдохнете». (Из показаний свидетеля на Нюрнбергском процессе).

Полный текст «Стенограмм Нюрнбергского процесса» и «Документов к ним» в Советском Союзе, единственной из стран победительниц, напечатан не был. Но перевод его недоступный никому лежит в какой-то специальной московской библиотеке под грифом «Совершенно секретно».

Большим свойственны те же глупости, что и маленьким. Последствия разные.

Эти страницы есть почти точный слепок моей души. Той её части, которую я безбоязненно могу показать кому угодно.

Каких собеседников можно выбрать в библиотеке ... Лучших из тех, что жили и живут на Земле.

Наука правильно жить? Вы думаете, философия, религия? Для большинства - астрология и хиромантия.

У меня нет прошлого, нет будущего, - есть настоящее. Так и живу.

Как мавзолей Ленина перед пирамидой Хеопса.

Рукописи не горят. Да! Но исчезают...

Пути разума неисповедимы.

Те, кто пребывают в ничтожестве, могут позволить себе всё, по-скольку они не несут ответственности ни за что! Как они опасны.

Иные мыслители применяют во всем блеске дары разума для того только, чтобы сокрушить разум. Испепелить его.
Эволюция? Как однажды выразился Лоренц, - приращение ценно-стей. Но не стоит забывать, что иные ценности направлены против человека!

Какие ещё чудеса Господь Бог должен совершить для доказательства своего существования? Ну, например, предъявить пас-порт.

Есть статьи, которые не надо писать. Все ясно из заглавия: «От общества истребления к обществу потребления».

Способны ли отшельники существовать в толпе себе подобных?

Все мы, если глядеть сверху, плотная, неотличимая для ленивого взгляда масса.

Мысли Маркса, сегодня это звучит странно, - мысли очень свобод-ного человека.

Всего не теряешь никогда!

Нет ничего такого, о чем одновременно нельзя сказать и очень плохо и очень хорошо.

Тосковал Агнон: «Из-за злодея Тита я родился в Галиции, но дол-жен был родиться в Иерусалиме».
 А что сказать обо мне? Что «Из-за злодеев Сталина и Гитлера», я родился в Сибири. Но, во-первых, всё-таки родился, а во-вторых, в ка-ких местах будут рождаться будущие изгнанники?

Хорошо, когда мысли лезут в голову, хуже, когда вылезают.

Интересное в жизни? То, что она непонятна!

На мой взгляд, причинно-следственные связи не стоит объявлять законами истории.

По понятным причинам Ад настоящий, реальный, воплощенный, всецело превосходит Ад вымышленный.

Некоторые исторические монографии читаются как прогноз пого-ды.

Очевидная мысль требует подчас строгих и неочевидных доказа-тельств.

В геологии, в отличие от истории, действует гораздо меньше фак-торов, но они более увесисты.

История повторяется? Да где, с кем, когда уже это было?

Строителям идеального общества всегда требуются заботливо спланированные тюрьмы и экономически эффективные фабрики смерти.

Пацифизм? Самая гуманная, самая полезная форма проявления лицемерия.

А смогла бы Анна Каренина удачно выйти замуж?

Насколько человек думает, что понимает другого человека, ровно настолько он ошибается. Но какой-то минимум взаимопонимания при-сутствует всегда.

История? Наука неестественная, и поэтому законов никаких иметь не может.

А может быть, историю смешивают с эволюцией?

Критика нечистого разума? – История!

«Вы думаете, я с двадцатым веком? Нет, я не с двадцатым, но и не с девятнадцатым».Мандельштам.

И после гибели цивилизации жизнь не прекращается.

Помнишь о смерти? Значит живешь!

Смысл есть, даже если его нет.

Кто очеловечит человека? Яхве? Будда? Христос? Аллах? ...Человек!

Историк в эмиграции? Историк всегда в эмиграции.

И среди монахов встречаются радикалы! Куда смотрит Будда?

Эпоха тотального лицемерия, наверное, безопасней эпохи всеоб-щей правдивости.

Искусствоведение – наука, описывающая нарисованное. И уже, поэтому сложна, проблематична и неубедительна.

Невинность взрослых младенцев ужасает.

Мандельштам, попав в тюрьму врангелевской контрразведки, спросил следователя: «А вы невинных отпускаете?» И его отпустили. И происходило это, кто бы мог подумать, в двадцатом веке!

Контекст и подтекст искать следует не в тексте, а вокруг.

В эпоху тотальной цензуры случались удивительные события. В начале восьмидесятых (то еще время!) на супере книжки Дж. Неру, среди прочих героев XX столетия, был репродуцирован портрет Л.Д.Троцкого (преступление, описанное в тогдашнем «Уголовном ко-дексе»). Никто не заметил! Исторические пустыни дают временами удивительные всходы.

Алхимик? Знает всё! Но ничего не может.

Для инквизиции и иных, ей подобных учреждений, невиновных быть не могло. Тем с большим остервенением вымучивались из несча-стных признания необходимые палачам.

Абсолютная нравственность? Ближе к абсолютному нулю.

Что первично? Дух? Материя? - Желание!

Где местопребывание Господа Бога? Конечно, в Аду, который придумали люди, которых придумал Он.

Людей объединяет и разъединяет одно и то же. То, что они люди!

Как-то я перевел фрашку Леца: «Ты посмотри, он за Христом бе-жит! Зачем? Сказать ему: «Ты - Жид!»

Нечистое воображение, подкрепляемое обильной жратвой. Безде-лье. Маркиз де Сад, в узилище сочиняющий «садистские» романы.

Как так? ... Люди живут несмотря ни на что.

«Будущее пахнет кровью, атеизмом и множеством побоев. Я сове-тую нашим потомкам появляться на свет с очень толстой кожей на спине». (Гейне). Почему-то из всех предсказаний сбываются, как правило, самые грустные?

Прости, Господи выдумавших Тебя: их глупость и их безвкусицу.

«После разрушения Храма, дар пророчества дан лишь пьянчугам и дуракам», говорится в Талмуде. Как не вспомнить Веничку Ерофеева, «мудилу грешного», как он говорил о себе.

«Очень немногие из тех, кто жил в XIX веке, предвидели, что на-ступит XX век». Станислав Ежи Лец.

«Гуревич - Григулевич»? - Это два очень разных историка.

Негодяй - моральный импотент.

Какими идиллическими кажутся времена, когда потрясенный видом земных катаклизмов Элизе Реклю изрек: «Внезапные потрясения Земли, разрушающие города, составляют самые ужасные катастрофы, какие только может вообразить человек».

В конце года подумай о том, что ты миновал тот день, месяц и час, когда ты предстанешь перед ликом Господа.

«На пожаре гетто многие погрели руки». Лец. Сегодня, и это очень чувствуется, у многих вновь руки начали зябнуть.

Знамя добра? Чудесно! Но, как правило, осеняет зло.

Как любит утешать моя матушка: «Чтобы у тебя горя больше не было».

Был я знаком с мыслителем, продумавшим теорию происхождения человека от страуса Другие, ему подобные, доказывают, что древние цивилизации выдуманы монахами средневековья. Но за Горация, Овидия, Платона сделать ничего нельзя. Талант - не банкнота! Подделать его невозможно. Бездарность не прощает таланту – не только талант, но самую жизнь его!

«...В эпоху средневековья, считалось, что человек не может выдер-жать подлинного вида дьявола». (Гуревич). Двадцатое столетие опро-вергло наивный трепет предков. Человек - выдержал! Десятилетиями люди отбивали поклоны у портретов Сталина, Бокассы, Гитлера, Мао ... и ничего, выжили.

Опыт наших отцов жить не помогает.

Надгробные памятники встречаются реже литературных.

Христос за две тысячи лет сделал столько, что споры о том, существовал он или нет, смысла не имеют.

Процесс очеловечивания продолжается! Но не дай Господи, чтобы прекратился.

Душу частями не продают.

Безумные теории, и это подозрительно, излагают весьма здраво-мыслящие люди.

Все надо успеть? Не спеши! Всё равно опоздал.

Я знаю, какую статью надо внести в конституции всех стран мира! «Человек имеет право подумать».

Человек до определенного времени обрастает корнями, связываю-щими его с жизнью, затем, они незаметно отмирают, облегчая ему встречу с миром иным.

Что такое верблюд? - рассуждал чукча за кружкой чая, - картинка на фантике!

Человек должен опасаться не грозного Бога, а собственной глупо-сти, под каким бы обличием она не выступала.

Сколько людей вместо «Истории моих бедствий», должны расска-зать « Историю моей глупости».

Страдание? Оживляет. Иногда.

Голодные? Секта вне идеологии.

«Бессмертие - главный признак раковой клетки». Из учебника.

«Маленькая ночная серенада», «Времена года», «Реквием». Это не то чтобы начало, середина или конец жизни. Это мелодии, звучащие одновременно всю жизнь.

«Нет насилия, - считал Эпиктет, - которое могло бы лишить нас свободы воли». И как бы не изощрялись палачи за прошедшие две ты-сячи лет, этот философ из рабов был прав.

Дозволенный сарказм - лучшее средство для вызова рвоты.

Сократ и Веничка, ёрники и кощуны, - одновременно учителя жизни. Но не дай Бог, чтобы у Венички завелся собственный Платон.

Я не знаю о себе многого, и дай Бог, не узнаю никогда!

Скучный я, неинтересный я, человек.

Есть большие мастера мелких пакостей.

Новизна не всегда свежа, это все-таки не осетрина.

Бывают гениальные и неизвестные вещи. Например? «Разговоры беженцев» - диалоги сочиненные Брехтом в Хельсинки в 1940 году. И упокоенные затем в одном из томов его сочинений.

Ад, изображенный Боттичелли, и Ад Брейгеля - это всего лишь юг и север местности, заселённый тысячью поколений грешников и праведников.

У Гомера были критики, и очень жесткие. Недаром он побирался по всей Элладе.

Самая приятная черта одиночества - ощущение того, что оно пре-ходяще.

Поэзия лирична в особо гадкие времена.

Вверх, вниз, а дух захватывает одинаково.

Художник должен быть уверен в своем призвании. Впрочем, и гра-фоманы не сомневаются в своей гениальности. Но некоторые из них, как выясняется через некоторое время, действительно таковы.

Тигр в клетке не тигр, а клетка с тигром.

Человек глядит в зеркало. Там он видит не себя, другого, который позволяет себя разглядывать сколь угодно долго.

«Любви к отечеству сильно мешает отсутствие выбора, как если бы человеку пришлось любить ту, на которой он женится, а не жениться на той, которую он любит». Брехт.

Большая любовь, как и малая, измерению не поддается.

Когда начальство играет в солдатики, гибнут люди.

Чего не знаешь, о том не жалеешь!

Иногда истина не может устоять перед напором дебила.

Философы? - Так это же просто люди! - до сих пор восклицают ражие хлопцы, убивая Сократа, продавая в рабство Платона, отправляя на фронт Витгенштейна, и в ГУЛАГ на мученическую смерть Павла Флоренского... Да, люди, всего лишь люди!

Фортуна счастливыми билетиками не торгует, «за так» не раздает, но, может быть, теряет. Иногда.

Мой псевдоним? Имя, отчество, фамилия. - Как в паспорте.

Иные публицисты очень обидчивы. О России, мол, пишут не так сладко, как им бы хотелось. Почитали бы они, что пишут о евреях им подобные. И как бы они взвыли, если бы это было написано о них.

Сколько Америк осталось не открытыми оттого, что на них наткнулись не вовремя.

Границы своей жизни человек пересекает беспошлинно.

Атеист, кому платишь десятину? (Вроде бы Лец).

Не ходи протоптанными тропами, ставят капканы именно там!

Хорошее знание истории, - такой же надежный поводырь в буду-щее, как составленный по всем правилам астрологический прогноз!

В противном случае бывает… противно.

Только люди читают. Чтобы быть человеком, читай!

Я пишу эту книгу всю жизнь. Сначала в уме, потом на бумаге. А что будет, когда дело дойдёт до типографии?

Только покойник долго выдерживает покой и одиночество.

Нормально, без сумасшедшинки, не прожить.

Бывают времена, когда приходится опуститься на четвереньки, чтобы в кромешной тьме нащупать дорогу.

Когда восклицаешь: «Не может быть?», задумайся. Уже сделано!

Когда ублюдок встретит ублюдка, они сначала покусают друг друга, но против человека объединятся немедленно.

Кто такие ублюдки? Это те, кто, осеняя себя лозунгами различных убеждений и вер, убивают и мучают людей.

Человек, помни! Ублюдок может отравить все источники.

Эволюция ублюдка - это регресс?

История фашизма, есть небольшой параграф в ещё ненаписанной «Всеобщей истории ублюдков от Каина до наших дней».

И умные ошибаются, и дураки, но все-таки дурак, это дурак - а ум-ный, это умный.

К чему пошлость прикасается, то она уничтожает!

Какими спорными бывают бесспорные мысли.

Каждый - другому чужой человек.

Вдохновенный палач? Бывают и такие. Становятся затем добычей других палачей, холодных ремесленников.

Недоучкам потребны толстые, но краткие энциклопедические сло-вари.

В конце семидесятых, в рамках борьбы с сионизмом существовал негласный запрет на изображение снежинок. Природа их штампует, и это подтвердили исследования Кеплера, только шестиконечными.
 Художники, особенно под Новый год, изворачивались, поскольку для цензоров ссылки на науку, никогда авторитетными не были. Как не вспомнить Салтыкова-Щедрина: «Строгое было время, хотя нельзя сказать, чтобы особенно умное».

Варвары - древнее прозвище ублюдков.

Нет таких глупостей, которыми человечество не переболело. Человек, не дай победить себя ублюдку.

Повезло св. Тересе, жила она не в двадцатом веке. Иначе не каза-лось ей Адом место, «где скверно пахнет и никто никого не любит».
 Минувшее столетие так устроило жизнь сотен миллионов людей, что Ад пригрезившейся святой, выглядит нестрашным. Обычный при-вокзальный нужник.

Хаос? Еще непонятый порядок!

Лихтенберг как-то написал: «Существуют две философии - одна для философов, другая для людей».
Прошло лет двести. Или философы еще не стали людьми, или люди все никак не соберутся в философы.

Жизнь? Дорога ниоткуда в никуда.

Самая материальная вещь во вселенной? - Мысль!

«Ерунда, ерунда, сплошная ерунда», - воскликнул один из братьев Гонкур на посмертной выставке Мане.

Телевидение? Сила! Отупляющая..

«Ремесло романиста состоит главным образом в том, чтобы, нани-зывать события одно на другое, делая это с железной логикой». (Алек-сандр Дюма). Чем не знаменитое чеховское ружье, стреляющее в конце третьего акта? К сожалению, жизнь от самых крепко сбитых романов и пьес отличается одним - логики в ней нет никакой.

«Страна, в которой нет недовольных, называется могущественной». (Из «Книги правителя области Шан»). Замечено китайским мудрецом совершенно точно, чтобы всем заткнуть рты, государство должно иметь могущество и развитую сеть тюрем, лагерей, трудовых армий и просто армию, и армию ... палачей.

Тоталитарный режим не выживает. Такое отечество, приведя под-данных к единому знаменателю, лишается иммунитета. И любая исто-рическая неожиданность его сводит в могилу. Для истории не важно, происходит, сей процесс быстро или, как писалось в некоторых некро-логах, «В результате тяжелой и продолжительной болезни...».

Люди думают и живут разнообразно.

Человек - человеку? Спиритус эст!

Языки разные, культуры иные, а логика всюду одна - человеческая!

Есть мелодия, известная всему миру. «Наvа Nаgilа».
Адресована она Господу Богу, и, судя по тому, что он сделал с на-родом, сочинившим ему такую веселую песню, кажется, что адресату она не понравилась.

Есть слова, понятные без букв. Даже звуки им не нужны.

Каждой эпохе присущи свои виды потех. Кровавых, в основном.

«Царских путей» не бывает. Свою дорогу каждый проходит сам.

Как заметила моя матушка о местном бомонде, «Жук и Жаба».

И снится мне сон. Кошмарный. Дон Кихот, штурмующий мельницу с автоматом наперевес.

Пророка слышно через тысячу лет.

Ошибки разума могут привести к потокам крови. Но война с разу-мом приводит к еще большим бедам.

Умный? Знаешь ли ты пределы своего разума?

Человек знает, кому он служит: Богу или Дьяволу. Ссылки на даль-тонизм, близорукость или на неумение читать, когда подписывался до-говор, при окончательном расчете во внимание не принимаются.

Кто знает пределы разума, при которых он еще способен улучшить жизнь, не уничтожая её?

Они не учатся. Они - учат!

История нашей цивилизации? - Роман! Без эпилога.

Когда бежишь по кругу и не на время, какая разница, где первый, кто последний? Бежишь и ладно.

Что бы ни произошло, одни приговаривают: «Жисть есть жисть!», другие: «Бог милостив»!

Лучший аргумент в споре с глухими и слепыми - молчание.

Все, что мне известно о войнах, опровергает афоризм герра генерала фон Клаузевица: «В основе военных действий лежит разум».

Стоит ли делать сегодняшние беды источником завтрашних несчастий.

Мальтус, конечно теоретик, но читали ли Мальтуса главные душе-губы – практики XX столетия:
Сталин - 42,6 миллиона человек;
Мао Дзэдун - 37,8 миллиона человек;
Гитлер - 20,9 миллиона человек;
Чан - Кайши - 10,2 миллиона человек;
Ленин - 4 миллиона человек;
Хидэки Тодзио - 3,9 миллиона человек;
Пол Пот - 2,4 миллиона человек.

Что скрывают пышные декорации самых помпезных эпох? Обыч-ную жизнь обычных людей. «Ты обманщик Вакерра и доносчик, Кле-ветник и выжига, Вакерра. И подлец, и разбойник, удивляюсь, Почему же без денег ты, Вакерра?» (Марциал) Такие вакерры, существуют всегда и везде. Но в летописи попадают не они, разве что Вакерра именуется каким-нибудь Юлием Цезарем.
 Вакерры предпочитают славе анонимность, полный кошелёк и набитое брюхо. Но пришпиленные художником к полотну эпохи, они навеки остаются в памяти теми, кем они есть на самом деле. Преступниками. Поэтому, власть, состоящая из вакерр, художников не любит, даже когда им приплачивает. «Лесбия слово дает, что любить она даром не станет. Верно: всегда за любовь Лесбия платит сама». (Марциал)

Новообращенный, помни, что новые Боги требуют человеческих жертвоприношений.

Чем обширнее средства информации, чем проще к ним доступ, тем больше необразованных людей.

XVIII и XIX века прошли под знаком преклонения перед разумом. За двести-триста лет люди ответили на ВСЕ вопросы, стоявшие перед ними тысячелетия. Астрономия и география. Физика и математика, ис-тория и философия и многие другие возникшие науки подняли человечество на новый уровень. И тут возникли новые вопросы, ответов на некоторые нет до сих пор. Эту паузу заполняют борцы с разумом - Астрологией и хиромантией, ловлей НЛО и поисками снежного человека и всего прочего, придуманного пытливым умом неандертальца!

Книгопечатание «ускорило развитие цивилизацию, но тем самым привело ее к варварству». Шарль Нодье.

Война с разумом? Самое неразумное дело!

Великие реформы, сходя на нет, оставляют после себя лишь идиомы - «Потемкинские деревни», «Столыпинские галстуки» и все такое прочее, не считая прямых и косвенных жертв этих реформ.

Король-то, конечно голый. Но он примеряет мундир палача.

Есть книги, в которых существуют залитые солнечным светом пространства соединенные дорогами и тропинками - это вечные кни-ги.

Появившись на свет, мысль может быть голой и босой, сирой и убогой. Но, если на нее упал отблеск истины, она останется жить.

Футурологи, как известно, всегда ошибаются. Будущее, не трепещи, в цель никто ещё не попал.

Не дожить бы до такого времени, когда «Россия» будут писать через «С» руническое.

Для развития человечества больше всего сделали и делают так на-зываемые непрактические люди. Ученые, поэты, изобретатели, просто - философы.

Что-то будет... Наука занимается вещами, которые и вообразить невозможно.

Пусть люди будут похожи друг на друга. Как Моисей и Сократ, как Будда и Христос!

Жизнь не должна быть сложней человека!

Неужели у природы в запасе есть ответы на все вопросы? Даже не-заданные?

Ум писателя ограничен умом читателя.

Все-таки кошмар от яви должен отличаться хотя бы на йоту!

Ладно, Дьявол, будь здоров!

Сколько разума отдано на выполнение самых безумных распоряже-ний начальства.

Покоритель иных миров должен помнить, что с картофелем и ку-курузой отважные первооткрыватели привезли табак и сифилис. Мо-раль?

Если вера основана на знании, то интересно знать, на знании че-го?

Пока дубина, чем бы технически она ни была, остается главным аргументом диалога, каменный век продолжается.

N - гениальный человек! Вы ошибаетесь. N - гениальный учёный, N – гениальный художник, но N - как человек, сплошная посредствен-ность.

Свобода - единственная шкала прогресса.

В результате распада иерархических связей, идущих еще от средневековья, в ХХ веке освободилось столько человеческой энергии, что её только чуть не хватило, чтобы испепелить всю землю.

Бесчеловечный человек? Все что угодно, только не человек!

Чтобы стать Богом, недостаточно, чтобы тебя распяли, надо еще быть сыном Бога.

Глупости жизни делают человека мудрым.

Никакое настоящее не сможет, даже если очень захочет, отменить будущее.

Двадцатое столетие - это эпоха, - эпоха, выдающаяся на фоне самых безрадостных времен пережитых людьми. Тут же рядом список чудес технологии, облегчающий жизнь всему человечеству. И у этого противоречия, что бы ни говорили, объяснения пока нет.

Хороший человек все-таки это профессия, но профессия не опла-чиваемая.

«... Лицемер, честолюбец, невежда, клеветник, нетерпимый человек - так называют тех, кто охотно удавил бы всех инакомыслящих». Дени Дидро.

Спрос на человечность растет в самые бесчеловечные времена.

Регресс безнравственности - это еще не прогресс нравственности!

«В центрах цивилизации жизнь до такой степени запуталась, что даже самый светлый ум уже не в состоянии схватить ее полностью, а, следовательно, делать какие-либо прогнозы, наше бытие, самое наше существование, всецело зависит от экономики, а это такая хитрая штука, что разобраться в ней мог бы только ум необыкновенный, какого в природе- то не существует! В связи с этим нельзя не вспомнит принцип неопределенности Гейзенберга». Брехт.

Книги похожи на людей, которые друг на друга не похожи.

Бессребреники? На вес золота!

Военная ... мысль? Лишнее зачеркнуть.

Исторические романы? Как правило, и не роман, и не история.

Есть столько способов убить время, а оно живучее - живет!

Мысль тени не отбрасывает, но след оставить может.

Человек? Иллюзия природы!

На «минуточку» Христом не станешь!

Неужели Паскаль думал о жизни человеческой, когда записывал удивительной красоты мысль: «Реки - это дороги, которые и сами дви-жутся, и нас несут туда, куда мы держим путь».

От мысли к мысли слова переводчик.

Образование, тонкое понимание музыки, как оказалось, на нравст-венность и человечность влияния не оказывают.

«В моральных делах не существует нейтралитета». Кант.

Следующий век покажет, исчезли или нет фанатичные поклонники «натурального» - абажуров и перчаток из человеческой кожи.

Плохо это или нет, но на человеке не предусмотрено место для штемпеля - «употребить до...».

Книги, которые не перечитывают, и читать не стоит.

Девиз некоторых режимов ХХ века: «Радость через силу»!

В душе каждого из нас есть место, где можно побыть Робинзоном.

В царстве мысли есть обширные экзотические провинции.

В пещере над Мертвым морем нашли медный свиток с вычеканен-ными указаниями, где и сколько спрятано сокровищ Иерусалимского храма. Конечно, бросились искать, но ничего не нашли. Знающие за две тысячи лет так и не выболтали тайну, а историки согласны с тем, что все записано на живом, разговорном арамейском языке. И на том спасибо.

Музыка, наверное, первый язык, на котором люди смогли разгова-ривать между собой, но его универсальность такова, что он может передать все, для чего по сию пору слов не найдено.

И фашизм тоже есть результат прогресса и эволюции.

Мир в одночасье не меняется.

Не знаю, что было в начале, слово или дело. В начале должна быть Мысль.

Даже Господь Бог не имеет права решать за меня.

«В Сибири пальмы не растут». (Вс. Иванов) А жаль!

За рулем не стоит размышлять об основах мироздания.

Кто не сомневается, тот не живет!

Права судить и осуждать нет ни у кого.

С Богом надо беседовать на равных, может и услышит.

Любое собрание сочинений Пушкина неполно, если там не будет его предсмертного обращения к книгам: «Прощайте, друзья!».

Иногда кажется, что цивилизация подбрасывает человеку игрушки, чтобы он меньше размышлял!

Надо понимать, что использование компьютера вместо пишущей машинки, как в своё время станок Гутенберга увеличило количество плохих книг.

Слова переносят мысли от головы к голове.

Самый жестокий судья - сам себе!

Идеалисты нужны, когда необходимо строить Пирамиды, Великие стены. В обычные времена сойдут и ленивые циники.

Боюсь ставить дату, вдруг станет последней!

Некоторые мысли мне не принадлежат, но хуже от того не стано-вятся.

Только воспоминания и труды историков из хаоса жизни творят гармонию.

Кроме боли изменяется все!

Фантастические романы? Сегодня кормят многих.

Вера? Доверие? Две большие разницы.

С жизнью не поиграешь! Но проиграть ее можно влегкую. Как так?

Боги живут автономной от людей жизнью, полагаю, не слишком о том сожалеют. Как и люди.

99% вопросов в жизни - это вопрос денег, остальное вопрос жизни и смерти.

Чуду свидетели не нужны.

Что бы знала вселенная о себе, если бы не человек!

Христос воскресал только раз, но и этого достаточно!

Сердце - лучший метроном!

В снегу клад не зарывают.

Каждое последующее поколение считает себя умнее предыдущего. Пока не подоспеет следующее.

Лишь ублюдок может одновременно поклонятся Богу и Маммоне.

Сон? Это жизнь, когда явь становится похожей на бред!

Трехлетним малышом, увидев ночной город впервые, я озадачил матушку вопросом: «А кто влепил окошки в небо?»

Сколько человечеств можно составить из семи миллиардов людей?

Книги, отдельной от читателей, судьбы не имеют.

Революционная эпоха рождает вихри, от которых человек либо стремительно умнеет, либо еще быстрее оскотинивается.

Мемуары, как правило, врут о людях и событиях, но правдиво говорят об их авторе. И все равно, их пишут. Смелые люди.

Обыватель - сила. Революционная!

Любая власть бесстрашна! Она не боится утонуть в крови и испачкаться в грязи.

На поле боя ветер разворачивает флаги в одну сторону!

Пожилые люди справедливо считают, что тело только скорлупка разума.

Колодцы, из которых я черпаю, – не иссякают!

Только свободный человек живет.

Область применения диалектики не ограничена. Даже филёры знают, что в маленьком городе следить, конечно, проще, но сделать этот процесс незаметным не представляется возможным.

Рвется неожиданно не там, где ждут разрыва, - где тонко, а всегда там, где толсто.

Надежда все-таки умирает предпоследней! Последним умирает тот, кто надеется.

Ненавижу Утопию - место, где воздуха нет, и люди не живут.

Чтоб жить, надо много пережить, к сожалению!

Какова судьба, таковы и её подарки.

«Люди, которые прямо презирают рассудок, отвергают разум и чу-раются его, точно он от природы испорчен, считаются взаправду, что горше всего - обладателям божественного света....» Спиноза

Ограниченность жизни делает ее осмысленной.

В конечном счете, время всех приковывает друг к другу.

Из парадоксов современного гуманизма; чтобы окончательно не вымер народ в Северной Корее, туда завозят тысячи тонн еды. В результате неплохо живет режим, доведший свой народ до людоедства. И что делать?

Плохие книги дохнут сами, как мухи осенью. А вместе с ними гиб-нет труд рецензентов и критиков, равно, хвалящих или хулящих еще живого покойника.

Можно ли человека временно исключить из списка живых?

Зарабатывать на жизнь поэзией все равно, как на это же самое зарабатывать любовью.

Сюжет жизни выясняется только после смерти.

Гёте, разумеется, гений! Но почему он позволяет себе быть невыносимо скучным?

Ирония заводится в расхлябанных стыках эпохи.

Оглянись и запомни. Это будущая Атлантида.

Постмодернизм? - Удушающе скучный центон.

Среди муравьев политические партии невозможны!

После лайфа кайфа не бывает!

Нет народа, который бы не знал толка в жратве.

Интеллектуальные занятия подходят не всем.

«В котле с кипящей водой нет холодного места». Их чаньских изречений.

Для некоторых список потерь равен опустевшему бумажнику.

За горизонт эпохи не заглянешь.

Нижеследующее не всегда следует из вышесказанного.

Люди даже и не подозревают, что они принадлежат к такой-то цивилизации.

Лишь древнеегипетским жуликам да музеям пригодились тонны сокровищ, накопленные фараонами для обеспечения собственного за-гробного блаженства. Всегдашнее несовпадение плана и результата.

Существуют ли человеческие взаимоотношения в мире животных?

Чем глубже ошибка, тем позднее она начинает проявляться.

По истоку об устье судить не следует. Даже если оно кровавое.

Умных всегда находится ровно столько, сколько обществу надо, но дураков почему-то всегда больше!

От чего зависит, что водка с соком всегда хуже, чем сок и лучше, чем водка?

Боюсь, на картине мира мы не различимы.

Страшно одинаково - знать и не знать!

Голод - не великий Философ.

Верить в то, что никогда не было и никогда не будет, - суть любой веры.

Роясь в хламе ушедших эпох, археологи выискивают останки Великих переворотов. Там им самое место.

Кассиодор, государственный деятель и христианский писатель темного времени, промежутка, когда окончательно сгинула Римская империя, и начиналось Средневековье, восславил своего императора Теодориха за дарованную подданным милость продавать своих детей «по собственной воле, а не по принуждению».

На том свете? Не умирают, но и не живут!

«Варварским душам свойственно верить иррациональным ощуще-ниям». Секст Эмпирик.

Видел репродукции акварелей Гитлера и вздохнул с облегчением. Действительно - бездарь!

Жизнь усложняется быстрее инструментария предсказателей, по-этому геруспики, футурологи древности, ошибались не чаще их сего-дняшних коллег, вооруженных компьютерами.

«Благородный муж - не инструмент», считал Конфуций, а осталь-ные? С ними, что? как с инструментом?

«Меньшим надо достигать большего» учили древние мудрецы, на-блюдая за дармовым рабским трудом, тогда как паровой двигатель мог быть создан и полторы-две тысячи лет тому назад.

Даже смерть не разлучит нас с собой!

Жизнь похожа на забег с передвижным финишем!

Может ли фанатик мыслить?

Святые и сволочи? Пропорция приблизительно одинакова среди всех слоев общества.

Самый прекрасный язык - это язык, на котором человек понимает человека.

В своей жизни, господа, я разберусь сам!

Чем ближе масса к критической, тем больше она смердит, и тем легче человеку с обонянием, держаться от нее подальше.

Натужно возлюбив Господа Бога, Достоевский легко возненавидел людей, открыв кое-что новое в человеческой натуре. Оказалось, и величайший разврат и величайшие злодейства присущи не обязательно натурам исключительным. Самые большие кровопийцы вылупились из Акакиев Акакиевичей. Для многих это и сегодня новость.

Куда летим? Вперед летим, но не быстрее времени.

«Под центоном понимается новое произведение, составленное из специально подобранных строк различных известных сочине-ний».Брюсов.

Гёте считал, что смех возникает тогда, когда «в трагедии происходит нечто неподобающее».

У времени отличный аппетит, оно пожирает всё.

Чем выше Гёте подымался к вершине Олимпа, тем холоднее и замкнутее становились его писания. Люди и Боги все-таки к жизни от-носятся по разному.

Жизнь - эквилибристика на паутинке между двумя вечностями.

Прошлое и будущее узнать невозможно, но представить ... отчего бы и нет!

 «Каждому человеку следует помнить, что для него и под его ответственность был сотворен мир». Из Агады.

Историк может объяснить механизм прошедшего, но он не должен его конструировать.

Как найдет будущий археолог компакт-диск, подумает и напишет, что это, скорее всего, украшение вождей некоторых племен от Африки до Европы, на рубеже XIX - XXI веков. И будет прав. По-своему.

Вершины цивилизации лежат в её могилах.

Говорить правду неопасно в те времена, когда все лгут.

«Любой донос хуже, чем тысяча плохо сделанных порнографиче-ских открыток. Любой Дон Хуанов список лучше, чем лучший про-скрипционный». Венедикт Ерофеев.

Тупые афоризмы смерти.

Князь Вяземский изрекая: «Повиновение не внушается разом: нужно взрастить его в привычках повинующихся», остался поэтом, но поэтом – административно - канцелярской сволочи.

Деньги есть такая вещь, которой чаще всего нет.

Традиции произвола, традиции коллективной жестокости. Роди-лись вместе с человечеством, и сгинут вместе с ним.

Имя - от матери, отчество - от отца, фамилия от предков!

Есть поступки, которые себе не простишь никогда.

«Эпоха Римской империи не была периодом интенсивного и про-грессивного развития мысли». Коллингвуд.

О скольких людях искалеченных временами, в которых им довелось жить, можно сказать, то, что сказала Эмма Гернштейн о своём друге, знаменитом историософе: «Он стал презирать и ненавидеть людей. И сам перестал быть человеком».

По стуку печатной машинки не угадать, что попадает на лист. Так же точно как за словами, никогда не узнаешь, о чём думает собеседник.

Лишь потребности вести точную бухгалтерию сделали необходи-мостью возникновение письменности. И как всегда изобретатели не предусмотрели последствий изобретения.

«Каждая эпоха по-своему объясняет историю, исходя из присущего ей понимания общественной причинности». Гуревич.

Автор, в отличие от Господа Бога, должен дать высказаться каждому персонажу.

Иные считают Тацита крайне пристрастным историком. Означает ли это, что описанные им злодейства Первых лиц Империи, недосто-верны.

Часто широта обобщений объясняется малым количеством фактов, на которых они выстроены.

Описание некоторых периодов жизни цивилизованных народов более всего напоминает кулинарную книгу для людоедов.

Иные доктора вместе с болезнью без всякого сожаления уничтожа-ют и болящего.

Большая жизнь состоит из маленьких радостей.

В действиях политиков и генералов логика присутствует, но как эпизод, но и тогда она отличается от человеческой.

Быть умным и считаться таковым - разные вещи.

Только монах, измученный целибатом, мог изречь: «Не следует ум-ножать сущности сверх необходимости».

Жизнь одинаково экспериментирует над разными людьми.

Время идеальный снайпер. Никогда не промахнётся.

Век кончился, как начался - заварухой на Балканах!

Время вообразить невозможно. Как смерть, как рождение.

Грех без наказания? Просто удовольствие!

Чуковскому разрешили бы издать «Библию для детей», если бы в ней не упоминались евреи.

Понтий Пилат был проконсулом, а не прокуратором. Какая разни-ца? А никакой! Для Христа.

Время - дитя одиночества.

Кто верит пророкам, тот их не слышит.

Войны, в первую очередь, уничтожают людей.

Лишь изрядно одичав, римляне вросли в цивилизацию.

За сто лет до Достоевского французский мыслитель Вовенарг описал основной нерв бытия его персонажей: «Кто способен всё претерпеть, тому дано на все дерзнуть».

Упаси Господи от снисхождения палача.

К жизни привыкаешь до самой смерти.

«Не то жалко, что человек родился или умер. Что он лишился своих денег, дома, имения: Все это не принадлежит человеку. А то жалко, когда человек теряет свою истинную собственность - свое человеческое достоинство». Эпиктет, в переводе Льва Толстого.

Прошлое - это то, что никоим образом изменить нельзя. Но иные пытаются сделать ему хотя бы пластическую операцию.

Конфуций отличался большим человеколюбием. Он был теорети-ком этого дела. Но, однажды, усмотрев непорядок в танце, он настоял, «чтобы церемониймейстер был наказан по закону. А танцующим отру-били руки и ноги» В человеколюбии, замечу, практика важнее теории. Во все времена было довольно теоретиков, но практиков значительно меньше.

«Мы там, где мы себя видим: ни время, ни расстояние, ни при чем». Дени Дидро.

Человек? Величина малая. Исчезающе малая. В этом совершенно уверены политики, генералы и палачи.

Делай всё, что можешь. Даже если ничего не можешь

Бывают такие паршивые овцы, у которых уже и клока шерсти нет.

Барабанный стилёк военных мемуаров.

Из двух зол, надо это понимать, в любом случае выбираешь зло.

Надо знать, во что веришь.

Людоеды показывают себя записными гуманистами, когда уговаривают добровольцев стать снедью для их стола.

«Как разумные люди бывают очень часто глупы, так и глупцы под-час отличаются сообразительностью». Генрих Гейне.

Там, где комментаторы и критики разводят руками и многозначи-тельно говорят «Ноу коммент», там, собственно, и начинается ис-кусство.

В начале девяностых мы увидели, как сносят памятники ушедшей эпохи. Традиция… традиция древняя и неумная. В самые незапамятные времена египтяне тратили много сил, отбивая носы у монументов усопших фараонов. И для того, чтобы затруднить им дыхание в мире ином, и чтобы сделать приятное фараону живому, царствующему.

Может быть всё. В том числе ничего.

Нетрадиционные методы лечения приводят к быстрой традицион-ной смерти.

Спесивые от сознания собственного интеллектуального превосходства, Маркс и друг его Энгельс, в конечном счете, обмишулились. Предполагать, что, возможно, быть умнее всего человечества, его прошлого и его будущего - глупо.

Высшая степень презрения к знаменитому человеку? Его изображения на денежной бумажке.

Человеку в отличие от человечества развиваться некуда. Разве можно стать умнее Сократа, гениальнее Ньютона, понимать жизнь лучше, чем автор «Экклезиаста», быть поэтичнее творца «Евгения Онегина», человечнее Будды и Христа?

Может ли культура одного народа прирастать грабежом культуры другого?

Что делает ублюдок, став корифеем всех наук? Во-первых, он начинает учить, и, во-вторых, убивать ученых.

Социологи творят свои мифы. Мифы, лишенные красоты, поэтич-ности, значительности. Пахнущие кровью не воображаемой, настоящей и, как правило, чужой.

Иссякнув, источник оставляет свой след.

Денег должно хватать на хлеб, сахар, чай и на самые необходимые излишества.

«Пусть будут твоими наставниками... бедность, скромность, низкое общественное положение, изгнание. Научившись презирать все это, ты будешь жить счастливо и умрешь спокойно».(Диоген Синопский). Прав, конечно, философ, но как «все это» может испортить характер ученика.

Таланты, способные устроить бурю в стакане воды, заметны в годы штиля. Когда же начинает штормить всерьёз, они исчезают, чтобы через десятилетия напомнить о себе письмом в редакцию, где уточняют ненужные детали никому не интересных событий.

Глупости жизни, способны сделать человека мудрее.

Мое место на Земле не займет никто.

Лучший учитель стоической философии? Марк Аврелий, Эпиктет, Сенека? - Жизнь!

Жизнь и смерть? Параллельные миры. Исчезают при пересечении. Законами геометрии данный случай не описывается.

Трудно сказать что-нибудь новенькое о мире... Чтобы понять «Симплиция Симплициссимуса» не надо быть «Простаком Проста-ковичем».

Философ - это человек, по-новому рассуждающий обо всем известных вещах.

Наглядевшись на дорвавшихся до власти «Хомо Новус», Эдмон Гонкур с раздражением записал в своем знаменитом дневнике: «Какими мелкими делает людей государственная власть, сосредоточенная в одних руках».

С годами лучше, отчетливее, понимается смысл замечания Гейне: «Мы понимаем развалины не ранее, чем сами становимся ими».

«Какое человеческое занятие более нуждается в убийстве, нежели политика, основанная на обмане и имеющая целью увеличение благо-состояния своей нации в ущерб прочим? Единственным плодом подобной варварской стратегии всегда оказывается война...» Это не Альберт Швейцер написал, не Лев Толстой, а Маркиз де Сад... Вот и верь устоявшимся репутациям.

Иногда очень красивое бывает очень скучным. Как балет.

Вопрос «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» как все благоглупости, имеет длинную родословную. Еще Петроний в романе «Сатирикон» описал разбогатевшего хамюгу, (действие происходит в годы правления Нерона) повелевшего на собственном надгробии вы-бить следующую надпись: «...оставил тридцать миллионов сестерциев и никогда не слушал ни одного философа». Зарабатывать на жизнь и думать о жизни - вещи разные и требуют разного ума.

Глупость живет по своим законам. Но чаще всего по общечелове-ческим.

Всеобщими могут быть только косность, скудоумие, глупость. У ума всегда есть имя, адрес. На худой конец, номер камеры или место на кладбище.

Они как будто не понимают, что, если, спасая себя, сожгут, обру-шат, уничтожат и предадут все и вся, то погибнут сами.

Всегда хочется заглянуть в будущее. Как говорил один из персона-жей Вальтера Скотта «опасность, которую предвидишь, уже не опас-ность».

Схемы социологов настолько плотно пригнаны к жизни, что при попытке напялить скроенный ими мундир на общество, оно начинает хрипеть от удушья.

Я так и не написал статью «Почему и зачем необходимо читать романы сэра Вальтера Скотта?» Ответ очевиден для каждого, кто не поленится перечитать его романы «Веверлеевского цикла».

Перечитывая «Историю одного города», понимаешь, что Салтыков-Щедрин написал ее на вырост! Дожить бы, когда книга эта станет просто одной из страниц великой русской литературы.

Труды господина портретиста Ш. вызывают омерзение оттого, что занимается он не своим делом. Как художник он бездарен, но одарен, как таксидермист. Он заманивает и убивает жертву, потрошит её, заливает формалином, сушит. Набивает где надо ватой, где необходимо соломой. Результат помещает в золоченную раму. Экспонат готов! Для экспозиции в музее Ш. имени художника Ш.

«Деспотические замашки тех, кто без конца разглагольствует о свободе» - разглядел Гёте у вожаков современной ему французской революции. Но как показал опыт всех прошлых и настоящих переворотов это особенность всех деятелей подобного рода. Они начинают разговоры о свободе для всех, но, взяв власть, они оставляют её только себе.

Жизнь? - Бесценна, не оттого ли, что дается даром?

Эпохи между собой не дружат.

«История, не армия – в ней всё нужно объяснять». Ортега - и - Гас-сет.

«Каждый должен иметь любимое во всей вселенной место». Тал-муд. Трактат «Сангедрин».

Чем легче пылинка, тем сложнее предсказать ее путь.

Мое чтение сегодня? - «Бои за историю», «Пути истории», История древнего мира», «Апология истории». И параллельно «На службе его величества», сочинение господина Флеминга о похождениях бравого Джеймса Бонда.

Знает себе цену, но скрывает от всех. Не купят все равно.

Разум и безумие друг друга не понимают, если говорят на одном языке.

«Думает, что он приставлен устраивать жизнь народа, когда надо устраивать свою». Лев Толстой.

Из некоторых абстракций получаются отличные прутья для клеток, в которых сидят люди.

Модный писатель исчезает вместе с порожденной им модой.

Откуда, например, в Туве может взяться Брунеллески? А ведь вполне может сыскаться.

Боль обесцвечивает краски жизни.

Главное в погоде? Чтобы она была!

Жизнь подчас бывает так оскорбительна.

Есть музыка вневременная, а есть сцепленная намертво с породив-шей ее эпохой. Звучание разное.

Что такое свобода? Когда впервые обретаешь ее, тогда понима-ешь.

Сколько у человека возможностей обмануться.

Те, кто правильно угадывают будущее, современникам неизвестны. Слишком высоко они стоят над эпохой, чтобы их могли различить.

Поразительное чутье, верный глаз, твердая рука, делают ублюдка незаменимым в деле охоты на человека. Список их призов больше каталога любой библиотеки и любого музея. Часто творцов уничтожали вместе с их творениями.

Известен случай, когда было верно предсказано событие, изменив-шее ход истории. Это была Первая мировая война, а описали ее причины, длительность и результаты задолго до её начала Бисмарк, Энгельс, Китченер.

Течение времени оставляет в прошлом мусор настоящего.

И среди обороняющих баррикаду, и среди штурмующих ее, всегда заметны умные люди.

Невыносимо, как снег в июне.

Тайна - это то, что не спрячешь.

Станислав Лем о себе: «Я разочарованный усовершенствователь мира».

Если на человека не давят обстоятельства, то от себе подобных он держится подальше.

В свое время Нидерланды стали самой богатой страной на Земле, имея следующие природой дарованные сокровища: «Море, ветер, тор-фяные болота и пески» автор этого наверняка списанного у кого-то за-мечания забыл о главном достоянии страны - свободе. Нидерланды ХVII века были самой свободной территорией Земли. В этом смысле будущее России обнадеживает. У неё есть все. Все, кроме свободы. «Все" осталось. Подождем, пока народ освоится со свободой.

Жизнь не каждому дает возможность прожить ее незаметно.

А подчас пускаешься на такие ухищрения, чтобы остаться честным человеком.

Суета фотографов обесценивает самые пышные церемонии.

Бытие гения не определяет, но убить может.

Погибший от нищеты и отчаяния Ван-Гог в последних своих работах напоминал жившего в XVII веке земляка своего, Херкюлеса Седерса. Работал Седерс много и упорно, но картины его за исключением немногих знатоков и ценителей, в числе которых был Рембрандт, оказались никому не нужны. Как горестно заметил его друг-биограф: «Это привело к тому, что безутешный художник стал пытаться заглушить свою печаль в вине, и однажды вечером, когда, по обыкновению, художник пьяный шел домой, он упал с лестницы и умер». В картинах гениев есть что-то, что вызывает раздражение и отвращение современников, но до тех пор, пока посмертная слава не бросит золотой отсвет на их уже знаменитые полотна.

Чем выше вскарабкивается человек по иерархической лестнице, тем все меньше человеческого в нем остается.

Как бывают назойливы бестелесные твари, копошащиеся по внут-ренней стороне телевизионной трубки.

Человеком со страху не станешь!

Не стоит отмахиваться от оккультизма как от скучной и банальной бредятины, хотя бы потому, что на руках его адептов в ХХ веке кровь миллионов.

Бывали времена, когда ублюдки удачно прикидывались людьми. Надолго их не хватало, к сожалению.

Даже самый высокий зиккурат не достает до небес.

Чтобы сорвать плоды с «древа познания», требуются усилия. Но для тех, кто ленится, всегда наготове суррогаты. Астрология, уфология, хиромантия и прочая разная эзотерика.

Жизнь - настолько серьёзное занятие, что серьезно к этому процессу относиться невозможно.

Кто бы придумал оптический прибор для политиков, чтобы они людей увидели.

Освобожденная ярость ублюдка может быть разрушительнее не-контролируемой ядерной реакции.

Славе Гомера, кроме его гения, разумеется, сильно способствовали успехи греческого, а затем римского оружия.

«Человек никогда не должен составлять исключение из общего правила». Талмуд. Трактат «Берахот».

Все-таки выхода в безвыходном положении нет, но некоторые умудряются его прорубить.

Берущий на себя функции Господа Бога перестает быть челове-ком.

«Как похотлив их патриотизм! Только пощекочешь их, а в них уже все заходится и грезится им, что они ублудили первую красавицу в ми-ре». кн. Петр Вяземский.

Для человека что самое главное? Чтобы ему не мешали!

Иногда слова ищут нужных им людей.

У собачьего племени должен быть свой Вергилий.

Сходящие с ума редко становятся сумасшедшими.

Когда все-таки успела разделиться литература: литература для лю-дей и литература для ублюдков.

К стуже и несправедливости привыкнуть невозможно.

Отношения между людьми неизменны. Усложняется мир вокруг человека..
 
Ублюдки принимают активное участие в жизни общества.

Палачи с фантазией ужасают.

Ну что такого произошло две тысячи лет тому назад? Оклеветали, арестовали, пытали, осудили, распяли. И по сей день вполне обыденное дело.

Пыль равно садится на все книги.

Может ли быть честным бедный человек?

Задыхаешься, если мысль тонет в косноязычие.

«У Рима было множество триумфаторов и мало хороших поэтов». Гельвеций.

Лето, утверждают авторы астрономического календаря, начинается 22 июня.

Как страшен Ад душевный, никакой Вергилий тебя оттуда не выведет.

Я надеюсь, что люди прозевают геологическую катастрофу, спо-собную их уничтожить.

Палачам надо назначать такую пенсию, чтобы у них даже мысли не возникло, перенести свой опыт еще, куда- нибудь.

Раны душевные, конечно, затягиваются, но как они при этом кровоточат.

Никакая иерархия не сможет пережить отмены мундиров.

Жизнь тяжелее, чем мы думаем, но не сложнее, чем мы предполагаем.

Провожу вечер в обществе: читая Леца и перелистывая альбом Ван-Гога.

Сибирь? Альтернативная вселенная.

В начале ХIХ века, два брата - рабби Зюся и рабби Эли Мейлах - заночевали в одной маленькой деревушке близ Кракова. Внезапно они почувствовали беспокойство и желание как можно скорее покинуть это место. И хотя было уже темно, они ушли из деревни и провели ночь в дороге. Имя той деревушки - Освенцим.

Любого смерть прихлопнет как муху.

История человечества? Еще не прочитанный комментарий к вечности.

Порядочность людей и порядочность ублюдков – не совпадают.

Правда - пытка! И для того, кто говорит, и для того, кто вынужден слушать.

Жизнь - это карабканье по ступенькам лестницы, которая приводит известно куда.

В отличие от Пигмалиона не каждый хотел бы видеть объект своих художнических усилий ожившим. Черт его знает, чем может окончиться подобная встреча.

Не знаю, как там кухарки, но палачи вполне могут управиться с го-сударством.

Луи де Бройль считал, что «одиночество усиливает мысль».

Никакой, даже самый точный план Ада, не облегчит побег оттуда.

Мысль, как ручеек, сама торит себе русло.

Ублюдки и во власти, и трутся возле.

Насмотревшись на возню политиков вокруг атомной бомбы, Эйн-штейн не без сарказма заметил, что если бы ему вновь довелось в начале жизни выбирать профессию, то он пошел бы в золотари.

В 1903 году в Чернобыле был погром, и цадики прокляли город в следующих выражениях: «чтобы пришло время, и ни зверь, ни человек не могли жить на этом месте».

Предчувствие путают с предвидением.

Именно маленькие люди обустроили большой мир.

Каждый век состоит из разного числа лет.

И большие философы подчас ловятся на маленьких подлостях.

Некоторые разделы высшей математики вполне сгодятся для исследований серьезных демонологов.

Когда время тайное делает явным, оно уже не интересует никого. Кроме, историков.

В отличие от людей ублюдки взаимозаменяемы. Поэтому любое государство опирается в основном на них.

Римляне внесли истинно римский порядок в окружающий их кро-вавый хаос. И крови стало больше.

Есть понятия относительные абсолютно: например, возраст.

Не прошло и тысячи лет, как высох океан крови, пролитой Римом, и тогда выяснилось, что были римляне людьми обыкновенными, но бессердечными. Но иначе и полмира не ограбишь и империю не по-строишь. А может, и не нужна была никому империя эта?

Не смешно, когда дебилы своим творчеством пронзают души кре-тинов.

И курю я, и пью я не без удовольствия.

По погоде календари не сверяют.

Любое писание ставшее, «Святым», делает интеллект его адепта трусоватым. Боится выйти за пределы.

Все помнит человек, но вспоминает избирательно.

Мыслящий - всегда еретик.

Надеюсь, понятно, почему справедливые и несправедливые войны вызывают одинаковое омерзение.

В мире, переполненном человеческими несчастиями, войнами, ре-волюциями, необходимо сохранить отстранённое к ним отношение, чтобы не увеличивать количество зла, которого в мире и без нас пре-достаточно.

Каких только бранных слов не удостоились пацифисты и либералы от разных партий и отдельных граждан вне партий, но эти люди и их взгляды, лучшее - что сможет предъявить человечество третьему тысячелетию.

Теоретики усушают и обедняют мир. Иначе его трудно объяснить.

Время пришло, пора спеть: «Прощай, проклятьем заклейменный ...»

Человечество прошло все! И по сколько раз?

Новообращенные всех религий, составляют грозную секту глупцов, разбивающих лбы себе и другим с нечеловеческим восторгом.

Человек? Всегда в меньшинстве!

Хочешь понять жизнь? Во-первых, окружи себя книгами, во-вторых, не отодвигай их.

Для многих конец их жизни означает конец мира вообще. Не знаю, дождется ли мир апокалипсиса, но для каждого, персонально грядет! «Ей- ей, грядет».

«Технически совершенный крематорий и даже безумно точные расчеты немецких генералов не мешают нацизму быть самой идиотской и самой чудовищной фантазией». М.А.Лифшиц.

Вечным истинам отмерен свой срок. Иногда короткий.

Бред, как правило, вызывают нормальные, но чрезмерные обстоя-тельства.

Это? Валькирия в кальсонах!

Человек - дитя природы? Незаконнорожденное.

Почему вы всегда то смеетесь, то улыбаетесь? Черт возьми, не могу же я все время плакать!

Жизнь все-таки переход через поле. Минное.

Иные для политических целей пудрят лысину и румянят задницу.

Еще ни одно учение никого и ничему не научило.

«Справедливость, - считал Гельвеций, - исчезает, когда она не обладает силой». К сожалению, как только справедливость наливается силой, она мгновенно оборачивается несправедливостью, тем более страшной, что выступает она под маской справедливости.

В любом ремесле есть свои глубины.

Люди рождены раздражать друг друга.

Рухнувшие иллюзии могут не погубить человека, но иные государства погибли под их обломками.

Унылая однообразность бездарности.

Палача наряжают не для того, чтобы успокоить жертву.

Природа, конечно, не виновна, что палачи всегда находят такие места для обустройства каторги, где человек не выживает.

Есть люди, которым всегда и везде плохо.

Боюсь, что сволочи могут просочиться даже в Рай.

И все-таки случаются необъяснимые вещи.

 «Там где собираются мошенники, всегда есть дураки». Норберт Винер.

Человек? - всегда одинок!

Похоже, что Земля создана Господом Богом как резервация для Человека Разумного.

Математика развивается сама из себя, не обращая внимания на мир, законы которого она помогает постичь. Так и живопись, оттолкнувшись от внешнего мира, живет по своим законам, а они, к счастью, «математическому исчислению не поддаются».

Служа дьяволу, они назойливо домогаются милостей у Господа.

Ублюдка в человеке, прежде всего, интересует происхождение.

Ты? - Конный монумент самому себе!

Мечта ублюдка измерить достоинство человека деньгами, которые у него или есть, или нет.

Человек, чтобы выжить, должен слушать гармонию вселенной.

Эх, если бы философы могли так же здорово владеть пером, как Дени Дидро. Не говоря, уже о том, чтобы думать не менее блестяще, чем он.

Некоторые истины, давно и хорошо известные человечеству, каж-дый должен для себя находить заново.

«Государство глупее, чем большинство его граждан». Норберт Ви-нер.

Веру в Бога поддерживает св.Писание, сделанное с нечеловеческой силой.

С рождения человека ставят на дорогу искупления чужих грехов. И никому свернуть, пока не удалось.

Сила на твоей стороне? Задумайся!

 «Катастрофа не есть завершение». Михаил Бахтин.

Евреи в Европе за две тысячи лет были низведены в касту неприкасаемых, поэтому их истребление не стало, и не могло стать трагедией, для народов, среди которых они жили и погибали.

Дав человеку ум и чувство наслаждения от интеллектуальной дея-тельности Природа, загнала себя в ловушку. Наступит время, когда она, как невеста, лишится своей главной тайны.

Очевидец не врет, он просто смотрит на происходящее с собственной колокольни.

Только цепь мешает собаке удрать от опасности и вынуждает ее ответственно исполнить свой долг.

Злодеи ускользнули от суда. Но не от смерти, которая подчас вы-ступает в роли высшего и неподкупного судьи.

Иная жизнь, мерцающая в музейных стенах. От нее сходят с ума.

Только от таланта писателя зависит, есть ли в его книге воздух и залитое светом пространство: или есть только слова, напечатанные на пыльной бумаге.

Умирая, трудно сохранять достоинство.

Жить, задавая вопросы самому себе, зная уже, что ответов на них нет и быть не может.

Земля, как выяснилось не так давно, уже из ближнего космоса вы-глядит необитаемой. А человек, если присмотреться поближе, подчас, кажется существом, душой не обремененным.

Закат подводит красную черту под прошедшим днем. Итожит Господь Бог.

Живут спорные мысли. Бесспорные - холодные камни, о которые спотыкаются бредущие по дороге мысли.

Смертью безвестной и мучительной...

И не жалко никого и ничего. И себя? И себя!

Слово уходит от первоначального смысла, вложенного в него человеком. Потому и живет.

Только парус объяснит ветер и море.

Стефан Цвейг писал о «всемирном терроре», который обрушивается на человека, беззащитного перед насилием.

Это только кажется, что мы понимаем язык, на котором разговари-ваем друг с другом.

Бездарные писатели пишут для начинающих критиков и бездарных читателей.

Ты немолод, некрасив, неудачлив. Что тебе остается? Не умничай, умник!

Да, дышу! Да, говорю! Да, надеюсь! И это все зря?

Народ - это те, кого всегда обманывают.

Эх, если бы слова хоть что-то означали.

Страшно то, что природа свои цели достигает человеком, который их не знает.

Человек должен торопиться. Это богам спешить некуда.

Разговорчив и убедителен, как персонаж рекламного ролика.

Сказать все? Честно и благородно? Честно – боюсь. Благородно - не получается.

Время играет с человеком по правилам ведомым одному ему. И оказывается, что пешки и есть те фигуры, которые разыграли партию между собой и временем.

Говоря о святом и намекая, чтобы ты добровольно стал жертвой, - тебя обманывают.

Иные вопросы и Господу Богу не задашь.

История жизни любого человека может быть загадочней истории всего Древнего Мира.

Смеющийся Дьявол показывает клыки. И церковные иерархи получали зарплату в кассе Тайной полиции согласно чину и выслуге лет по этому ведомству.

Мудрость не многословна, потому так много говорунов и так не-много философов.

Действительно - третьего не дано: либо думай о жизни, либо живи.

Эти люди не подозревали, что они - само время. Эпоха говорит те-ми, кто оказывается у нее под рукой. Я думаю о Высоцком и «Веничке» Ерофееве.

Гений начинает как маргинал и, в общем, кончает так же.

Плохо выговаривается: «Я на себе ставлю крест».

Если для мысли не найдешь нужных слов, то надо её оставить в покое.

Современники не понимают языка, на котором время разговаривает с ними.

Девушки. Грудастые и многообещающие, как богини древности.

Святые? Они-то знают толк в грехах!

Злосчастье усыновляет человека вместе с чадами и домочадцами.

Человек, если ему не мешают, всегда может сохранить мир в среде себе подобных..

Надоедливые, как пыль, и назойливые, как смерть.

Времена! Человек заставляет Природу жить по его законам.

Духовные горизонты редко перекрывают горизонт эпохи.

Это вам кажется, что мы говорим на одном языке.

Только счастливцы могут путать Аустерлиц с Ватерлоо.

Когда музы впадают в предсмертный трепет, слышно, как поскри-пывает перышко летописца.

Ненависть, в отличие от тела, не стареет.

Любая газетенка дает не меньше пищи для размышлений морали-ста, чем труды Канта по этике.

Лишь дряхлея, горы в своих недрах накапливают сокровища.

Палач перед палачом всегда желает выглядеть достойно.

Безнаказанность позволяет раскрыть ублюдку свои специфические способности.

Палач понимает, что если он пожалеет человека, то будет выглядеть непрофессионально.

Что для меня Господь Бог? Это случай, судьба, фатум, рок. Это то, что не должно произойти, но происходит. Это то, что должно случиться, но отчего-то не случается.

Конечно, дьявол может принудить людей прислуживать ему, но тогда они перестают быть людьми.

Для тех, кто не понимает значение слова «маргинал». Так вот, Иисус - типичный маргинал.

Когда историк, например, Прокопий Кесарийский, пишет официальную «Историю», а вослед ей «Тайную», похоже, что врет он в обоих случаях.

Как схожи мысль и привидение, - в углу не прищучить.

Требуется ровно столько же обстоятельств, чтобы быть счастливым и несчастным.

Эх, если бы любая война кончалась Нюрнбергом! Насколько бы это обстоятельство поубавило бы прыти политикам и генералам.

Не зови на помощь Дьявола - станешь чертом.

Человек побеждает! Жаль, что в конечном счете.

У мощи есть своя эстетика, но уж слишком она мрачная.

Человек, как правило, намеренно не врет, но и всей правды не говорит. Он более или менее правдоподобно оценивает ситуацию. Вот и все.

Погода и экономика имеют свои собственные законы, на которые человек оказывает только косвенное влияние.

В жизни каждого особый смысл имеют подробности, для другого смысла не имеющие.

Как лето ни свирепствует, а ветер с севера нагонит холод все рав-но.

Некоторые мудрецы не могут скрыть ни ослиных своих ушей, ни копыт, да и свиного рыла тоже скрыть не могут.

Представьте себе роман, в котором остались только реплики пер-сонажей да некоторые авторские размышления. Вот моя книга.

Почему люди устроены так? Потому что мир не устроен иначе.

Человечество забывчиво. Помнят немногие и немного.

Духовный горизонт радиуса и площади не имеет.

Беллетристика - хорошо написанное, легко читаемое изделие, на-прочь лишенное авторской интонации.

Когда власть в государстве захватывают бандиты, то трезвые, здра-вомыслящие обыватели им верно служат.

Ветер, вечер лепят над горизонтом из туч сооружения захватываю-щей красоты.

С людьми ублюдки воюют под лозунгами, «Верой и правдой», «Не за страх, а за совесть». Ох, сколько за этим крови...

Угадать движение времени не проще, чем уверенно сказать, где, когда и кого поразит молния.

Объект эволюции, если спросить его, никогда не захочет быть им.

Как приятно услышать: «Рисовать я, конечно, не умею, но зато и в живописи не разбираюсь».

Эволюция и революция делают одно и тоже.

Хорошо ли, плохо ли, но можно свою жизнь извести, комментируя чужую.

В человечности главное – терпимость.

Бывает падаль - интеллектуальная!

Если бы кто-то взял на себя труд и составил «Словарь чинов, зва-ний и рангов» всех времен и народов, вот был бы перечень тщеславия и глупости.

Утонуть в луже, утонуть в море - не одно и то же.

Лишь счастливцам удается в зрелом возрасте приобрести вредные привычки.

Кто знает, сколько мозгов воспламеняется интеллектуальной по-хабщиной?

«Особая мера», «десять лет без права переписки», «Окончательное решение» и ... сколько еще эвфемизмов изобретено трусливыми ублюдками, чтобы загородиться пустой фразой от факта, что ты, именно ты, палач, и именно ты убил человека.

Болтлив, как образованная посредственность.

Иные литераторы и историки утверждают, что не Шекспир автор своих сочинений. А кто же, интересуюсь я? «Герцог, - отвечают, - Рет-ленд какой-то!» Основания те же, как если бы кто-то утверждал, что Байрон, например, или Лев Толстой не были авторами своих творений. И говорили бы, если бы до сих пор не ощущалась теплота их земного бытия. Бездарность завистлива и не может простить гению гений.

Пока размышляют, возможно, или нет, появляется некто и делает.

Бездарность назойливо и обильно извергает из себя слова, когда-то ею проглоченные и не переваренные.

Сколько живых мыслей погребено на страницах заслуженно забы-тых книг.

Долгая жизнь немногим оставляет возможность быть великодуш-ным.

Прошлое еще потому кажется привлекательным, что нас там быть не может.

Ненависть обесцвечивает мысль.

Гений равен вселенной и никогда не устаревает. Сказано Пастернаком: «Талант, единственная новость, которая всегда нова ...».

Магия цифр имеет над человеком понятную власть.

Немногим подвластно не напрягаясь, ненароком, сказать о време-ни.
С возрастом накапливается не только мудрость, но и глупость.

Талант его обладателя не делает счастливее.

Комендант концлагеря, в котором томился Николай Заболоцкий, регулярно осведомлялся: «Пишет? Не пишет! То-то».

Мысль и слово не одно и тоже. А за слово и дело в некоторых странах дают одинаковый срок.

Из всего, что я знаю из польской литературы, на меня наибольшее впечатление произвели Станислав Лец и Станислав Лем. Лец умер в своей постели в 1966 году во время депортации из Польши уцелевших евреев. Лем избег этой процедуры, по-видимому, благодаря всесветной известности.

Ублюдок доверчив ко всем и ко всему, пока это не касается его бу-мажника.

Ты можешь предполагать все что угодно, а будет так - как будет!

Желая обильно пить и вкусно кушать, ублюдок чутко вслушивается в призывы теоретиков погромного дела.

Думаешь о своих ошибках и понимаешь, что проще воспитать, чем перевоспитать.

С приятным чувством говорить правду не всегда представляется возможным.

Судя по гравюре «Адам и Ева в Раю» работы Альбрехта Дюрера, наши первопредки были печальны еще до надкусывания яблока с древа Познания Добра и Зла.

Живя в перевернутом мире, лучше не пытаться встать на ноги.

И у особистов были профессиональные поговорки, например: «Куда жаловаться побежишь».

Некоторые таланты словами, от которых, как говорят, лошади ша-рахаются, способны выразить довольно тонкие мысли.

Насколько ты понимаешь мир, настолько он или прост, или сло-жен.

Когда людоеды захватывают власть, многие из лучших побуждений устраиваются им служить. Того не понимают дурашки, что их выстраивают в очередь к обеденному столу, а иных даже специально откармливают.

Немного же мыслей выуживается из глубокомысленных сочине-ний.

Идеалисты, освобождая одних, лишают свободы, жизни, имущества других. И середины нет. И спрятаться невозможно. Ты либо жертва, либо участник преступления.

Стоит ли тратить время, обсуждая то, что от нас совершенно не зависит.

Если желаемое совпало с действительностью, помни, жизнь в мире иллюзий, опасна.

«Консерваторы, - утверждал Гейне, - ничего кроме своей глупости не консервируют». Но именно запасы давно протухших консервов до сих пор питают авторов человекоубийственных теорий.

Они того не понимают, что другие это понимают.

Тело живет своею, отдельной от человека жизнью: то мышца в спине задергается, то колено заноет, то сердце защиплет. В конце кон-цов, когда телу надоест человек, оно от него освобождается.

Доходы, как жены, общими быть не могут.

Из того, что у меня есть, я точно знаю, чего у меня нет.

Мой читатель? - Это Я!

У голодных должны быть здоровые зубы и крепкие челюсти, чтобы медленно пережевывать ту еду, которая перепадает им иногда.

Конечно, свобода предполагает одиночество, но не одиночку.

Суд истории? Ненадежен, зачастую зависит от взглядов историка и последних указаний начальства на исследуемое событие.

Свобода пахнет снегом и Африкой.

Антисемитам искренне, от всей души желаю испытать хотя бы часть того, что по их милости претерпели евреи

В любви? Профессионализм? Так это по-другому называется!

Французы - народ способный. Французские тюрьмы и концлагеря удовольствия не доставляли и тамошним сидельцам жизни не продлевали. Но невозможно представить себе на перчатках и абажурах, сработанных из человеческой кожи, бирку с надписью «сделано во Франции». Все-таки, есть некоторый смысл в рассуждениях о национальном характере.

Искренность требует ума, такта и чувства меры. Как любое творче-ское дело. Поэтому она редко встречается и одинаково утомляет и говорящего, и слушающего.

Если у вас натура противоречивая, то руками разводить не стоит. Да, противоречивая, батенька, - человеческая.

За самой обаятельной идеологией стоят решительные и несенти-ментальные душегубы.

Даже фея не может одарить бездарность талантом. Помочь рекла-мой, напечататься? Да! Но и только.

Нечистая совесть изливается в запутанных и лживых мемуарах.

Из необходимости восхищаться трудно. Заметна неискренность.

Золотой Век? В прошлом? В будущем? Чтобы на моих глазах! Здесь и сейчас!

Как редко умение сказать то, что хотел сказать, теми словами, которыми нужно сказать.

По дорогам мысли в толпе ходить не стоит. Много пыли и окрест-ности не видны.

Никто не выиграл? Но зато никто не проиграл!

У инквизитора-гуманиста, гуманизм все-таки инквизиторский.

Подумаешь, банально! на поверхности лежало. А если я первый приметил эту «банальность»?

К старости человек напоминает «собаку Павлова», душу ему заме-щают условные рефлексы, накопленные в течение жизни.

Только образованным людям под силу увести слово от смысла.

Как инквизиторы в ХV веке обходились без технической воору-женности нынешней Тайной полиции? Судя по результатам, обош-лись.

Онемевший телевизор показывает, скольким людям язык не нужен и слова им лишни.

Ночью бреду домой, и вдруг, предстал передо мною Посланец смерти - Ангел, Малах Га-Мавет, все существо которого покрыто глаза-ми, и глаза эти спрашивают: «Ты боишься меня?» «Нет, - отвечаю, - не боюсь». Еще спрашивают: «Умереть хочешь?» «Нет, - отвечаю, - не хо-чу». Захлопал он половиною своих светлых глаз, помолчал и говорит: «Ну, тогда живи!»

Амулеты от смерти не спасают не потому, что они недейственны, а потому, что люди смертны.

И на мысли бывает мода, но как любая мода, она не всем к лицу и подчеркивает то, что хотелось бы скрыть.

Мы с тобой? Две стороны лезвия.

Я, наверное, человек счастливый. Всегда могу выпить с хорошими друзьями.

Шпионские мемуары отчетливо показывают, что промысел авторов подл, а сами они не привлекательны.

Ум узкий и неглубокий способен на очень широкие обобщения.

Ублюдки – идеалисты, способны истребить все, во имя воплощения собственных идеалов.

Тоска останавливает время, но укорачивает жизнь.

Жизнь-то я люблю, но не во всех ее проявлениях. Не во всех!

На белом свете - лишний я без тебя.

Иные эпохи опасны для человеческой жизни.

Мышление слишком гибкий инструмент, чтобы во всем можно бы-ло на него полагаться.

Наиболее оберегаемая тайна любого государства, пожалуй, в том, что его сановники глупы, преступны и продажны.

Мир для человека не больше окна, из которого он его видит.

Пустяки? Смертельно опасны.

«Очень многие живые участвовали в моей жизни и воздействовали на меня, вероятно, гораздо менее чем герои Шекспира, Толстого». Бу-нин.

Время отжимает эпоху. Остается мало имен. Или не остается во-все.

Фантазии частенько замещают реальность. Но если подменяют ее полностью? Тогда необходим курс строгого, но гуманного лечения.

Чехов называл себя «беллетристом», полагаю, не от скромности.

С ума сходят не от жизни. Скорее, оттого, что понять её совершен-но невозможно.

Те, кто объясняет жизнь с точки зрения здравого смысла, понимают её не больше самых отчаянных фантазеров.

Идеи мир меняют, но медленно и не так, как предполагалось.

Даже самый наблюдательный человек живет в мире иллюзий, которые он, гордясь своей наблюдательностью, наблюдает.

Как складно это у вас получается, что те, кто вас не любят, все как на подбор хамы, мерзавцы, циники и негодяи.

Наверное, не случайно стрелки часов напоминают лезвия мечей.

Только ли переселением душ можно объяснить сходную манеру мыслить у людей, разделенных веками и культурами.

«Таким образом, я живу довольный тем, что мне известен мой ко-нец, и я знаю условия Закона, который Бог дал, чтобы блюсти его. Я не строю воздушных замков, радуясь или обманывая себя ложными надеждами на вымышленные блага». Уриель Дакоста.

Маркс заглянул в ХХ век, и не хотелось бы думать, что и в ХХI, ко-гда говорил, что «глупость и суеверие тоже титаны».

Абстракции, воплощаемые в жизнь, могут ее, однако, прекратить.

Сколько обломков иллюзий лежат у недавно открытых границ.

В литературе ложь, как правило, выражается в наиболее искренней дневниковой, мемуарной форме.

История человеческой жизни имеет общий подзаголовок - «исто-рия моих бедствий».

От голода умирают скорее, чем от невозможности сочинять стихи, петь и рисовать. Но все-таки люди сначала выучились рисовать, сочи-нять, петь и плясать и лишь потом приручили животных и научились возделывать злаки.

Иллюзия слепца может быть многоцветнее иллюзии зрячего.

Только у жителя Сибири может появиться аллергия на снег.

Как огорчают свои и чужие глупости.

Когда наполеоновские «Сто дней» закончились крахом, император предложил Араго уплыть с ним в Южную Америку и там заняться нау-ками, к которым Наполеон имел природную склонность. Ученый подумал и отказался, и императору не осталось ничего, как подчиниться воле союзников и отправиться в ссылку. «Тщеславию светских людей», - считал Ренан, - ничего так не льстит, как воображение, будто они в случае разорения могли бы жить своим та-лантом».

Занятия искусством чаще всего самоутешают лишь автора.

Кто виноват, если мир так плохо мною думает о себе.

Иногда кажется, что мы лишь ползаем по дну мелкой лужи.

Человек вместе с природой до сих пор удачно обманывал пророков. Думаю, и футурологов обманет.

Мне интересней думать о том, что было, нежели о том, что будет. Прошлое, по крайней мере, существовало, а будущее? Кто его знает.

Горький считал провокаторов «гаже палачей». То, что это в сущности одно и то же, в начале ХХ века не догадывались.

Постоянно удивляет ничтожность, продажность, кровожадность правителей. Правы были афиняне, когда начальника себе выбирали на год по жребию. И ничего, страна выглядела не хуже соседних.

Любая жизнь наполнена пустяками, ерундой, но сама по себе - она весьма серьезное занятие.

«Причины в истории, как и в любой области, нельзя постулировать. Их надо искать...». Марк Блок..

Люди, частенько страдают за то, к чему они отношения не имеют.

Любой человек загадка. Но разгадки лучше не знать.

Человек может быть понятен только в сравнении среди себе подобных. Как раз там, где он и растворяется без остатка.

Слова для того и существуют, чтобы ими отговориться от жизни.

Земля может подавиться результатами человеческой деятельности.

Сколько зла принесло людям их невежество и их простодушие. Не меньше, чем знания и подозрительность.

У каждой эпохи своя интонация, различимая лишь тогда, когда наступает следующая эпоха.

Кислород становится воздухом, когда впитывает в себя испарения Земли.

Многие хотели бы стать страдальцами, не ощущая при этом ни боли, ни неудобств.

Слишком настойчиво преодолевая себя, можно стать неизвестно чем.

Почему сатира вызывает такую печаль? От безысходности, что ли?

Смерть? Возвращает нас не к праотцам, а к праэлементам!

Либо ты сбросишь свой крест, либо тебе придется тащиться крестным путем до конца.

Лец мечтал о каком-нибудь другом «отсчете времени, чтобы не на-ходиться в ХХ веке». Странно это читать в ХХ1веке.

Как сверкают искусственные зубы!

Время, описываемое летописцами, остается в истории, если это хорошая литература.

Несмотря на скрипучие голоса, скудоумие, тошнотворные мелодии, скольких людей притягивает зов Сирен - гадких существ с загноившимися глазами и отвисшими сиськами.

Поиски местоположения Ада и Рая бессмысленны. Каждый их носит в себе.

Пожалуй, смерть единственное бессмертное событие гарантировано происходящее. В среде живых.

В мудрости важна генеалогия.

Эх, скорость-то времени постоянна - триста шестьдесят пять дней в год.

Что бы ни произошло, не меняется ничего.

Только в одну и ту же лужу можно плюхнуться дважды.

Телевидение осуществило давнюю мечту эгалитаристов - на экране телевизора все выглядит равно мерзким.

Жизнь напоминает скучное приключение.

Старость наступает, когда теряется все и ничего нового не находится.

Вот так итог жизни! Дареный кофе, краденый сахар, да найденная ручка.

«Человек, у которого нет жалости ...» (Ежи Лец). Не человек!

Иногда, чтобы выжить, приходится понемногу распродавать себя.

Философские системы, кроме скверного запаха, оставляют после себя ровное безжизненное пространство.

Отчаяние, случалось, может выразить себя красиво.

За сколько-то тысяч лет человечество надышало вокруг себя - это и есть культура.

Трезвые и проницательные обманываются не реже простодушных и недальновидных.

Жизнь равно всех обводит вокруг пальца.

Жизнь такова, насколько тебе хватит воображения.

Всякая эпоха заканчивается потопом. Но Господь не всегда прила-гает усилия, чтобы спасти праведников.

Глупость, как и мудрость, неопровержима.

Жизнь по режиссерски подходит к человеку, заставляя его играть первую попавшуюся, чаще всего бессловесную роль.

Вышагивая в камере, можно очень далеко уйти. Три шага в одну сторону, да три шага в другую.

Эпоха отчего-то гораздо кровожаднее и глупее населяющих ее людей.

Пьяные от счастия требуют к себе таких же мер предосторожности, как пьяные просто.

Когда эпоха заражает своими хворями, это называется духом времени.

Жизнь всегда в одной поре - не простая, но тяжелая.

Некоторые мысли к разряду таковых не относятся.

Не надо много ума, чтобы подозрительно относиться ко всем, а любить только себя.

Хорошие люди часто живут плохой жизнью.

Ветер-то истории, он не в лицо дует, нет, не в лицо.

Негодяи всегда тянут одну и ту же мелодию, несмотря на исполняемую музыку, состав оркестра и имя дирижера.

Никто не знает, где прольются дождем эти тучи.

Авторы Святого Писания знали толк в рекламе.

Разумеется, людей убивают за душу, за ум, за талант, за острый язычок, но чаще всего, чтобы просто ограбить.

Когда говоришь то, что думаешь, всегда наступаешь, кому ни будь на его любимую мозоль, а это так неделикатно.

Слушают всех, разинув рот, а потом удивляются, почему от них разит дерьмом.

Спокойная жизнь не гарантирует спокойного сна.

Дар пророчества дается некоторым на время. Знать бы, кому и на какое.

Дурь не загримируешь.

Так ошибиться может только мудрец.

Увлечения палача смертельно опасны для окружающих.

Бывали эпохи, когда комментарии были интереснее и важнее ком-ментированного текста.

Возлюбив, Господь не приносит счастья объекту своего внимания.

Кому-то и слова мешают мыслить.

Чем фантаст одарённее, тем ближе он будет к жизни. Достоевский этот дар назвал «художественностью».

Грустно становится от мысли, что мы никогда не узнаем о чем думает амёба. Бессмертное существо.

Фантазия авторов сонника потрясает.

Те, для кого в конце книги печатают комментарии, их не читают.

Не со всяким временем стоит идти в ногу. А если подумать, то ни с каким не стоит.

У идиота всегда восторженный голос.

Для слепого солнечное затмение проходит незаметно.

Жил я во времена советские, теперь живу в антисоветские. Один черт, противно.

Маленьких людей большой мир с удовольствием сталкивает лба-ми.

Жизнь меняется с удручающим постоянством.

Свободы без счастья может быть сколько угодно, но счастья без свободы быть не может.

В споре с жизнью на кону одна ставка - жизнь. Твоя!

Если раньше человек зависел от природы, то теперь он зависит в такой же мере от цивилизации. Но стал ли он все-таки свободней.

Летние тучи с плоским темным брюхом, а над ним такое солнце. С ума сойти можно.

Существо, живущее небольшое число лет, любит порассуждать «с точки зрения вечности». Ушедшей.

Те, кто встречает по одежке, а провожает по уму, полагаю, ум оце-нить не в состоянии.

С бандюгами иногда приходится договариваться, но не на языке Сократа и Канта.

Что чувствует человек, становящийся персонажем?.

«Беда, - продолжал Швейк, - когда человек вдруг примется фило-софствовать: это всегда пахнет белой горячкой». Гашек.

Один мой товарищ заметил, что Лец, конечно, в России не жил, но зато долго сидел в фашистском концлагере.

Иным необходимо подсказать, что они могут быть добрыми.

Жизнь кажется гармоничной, когда вместе с эпохой клонится к упадку.

Все как-то не совпадает гуманизм общества с жизнью человека.

Сколько бы человек ни жил, жизнь не отпускает ему времени и пространства для изменения в лучшую сторону.

Инквизиторы не только внесли вклад в театрализацию человеко-убийства, но снабдили Тайную полицию всех стран и эпох солидной экспериментальной базой - методикой допросов, запугивания, изо-щренным пыточным инструментом. Эх, защитнички христианства.

И мысли необходимо эхо.

Эра, эпоха, век, - где в этих временных пространствах спрятаться человеку?

Банальность не ближе к истине, чем самые рискованные спекуля-ции.

Как ни подслащивай жизнь, медом ей все равно не стать.

Талантливой и сволочь может быть.

Все мы похожи друг на друга. Не случайно.

От любви остается воспоминание в виде застывшего балетного «па».

В сегодняшних войнах, будь они прокляты навечно, их алгебру определяют ученые, инженеры, а уж господа генералы арифметику.

Чтобы увидеть не то, что хотел бы увидеть, а то, что есть на самом деле, требуется самая высочайшая степень честности - честность интеллектуальная.

Даже в самые кровавые, нечеловеческие времена люди умудрялись быть счастливы. Есть еще природа.

Чтобы получилась хорошая книга, надо не врать самому себе хотя бы в черновиках.

Слухи о гении сталиных, гитлеров и прочих пол потов появляются, когда растерянные люди просто не могут понять, что палачам не требуются иных причин, кроме самых шкурных, чтобы убивать, убивать, убивать.

Если в минуты страха и растерянности иные мечутся в поисках подходящего фюрера, то не стоит удивляться, что, очнувшись в крова-вом болоте, они никак не поймут, как и зачем они забрели туда.

За баррикадой не спрячешься.

Чтобы предвидеть, для начала выучись видеть.

На минах, заложенных историей, подрываются и через сто лет.

Мысль иллюстрируется только мыслью.

Сколько нужно смелости и ума, чтобы идти своей дорогой.

Девятнадцатый век в России начался в 1861 году и кончился в 1991. Неужели нам еще предстоит пережить двадцатый век.

В жизни самый короткий путь почему-то всегда самый длинный.

Как ты мыслишь, так ты и существуешь.

Некоторые умудряются прикурить и от вулкана.

Хочется надеяться, что чем глубже ученый заглядывает в механизм вселенной, тем большим моралистом он становится.

Жизнь - это диалог человека с историей.

Мир спасет красота? Мир спасет добро, если успеет.

Письма в никуда - очень человеческий жанр.

Некоторые книги написаны из расчета на человеческую доверчи-вость.

Закрыть глаза и плыть по течению. Так можно прожить любое время. Вместе с жизнью.

Как отличить добро от зла, когда они вооружены?

Удивляются ли авторы словарей, сталкиваясь на улице с понятиями, опущенными ими при составлении этого самого словаря?

Талант никогда не ответит на вопрос: откуда он?

Из писателей, самые некудышние писатели - теоретики.

Потеряться среди двойников.

Из любого текста можно вычитать все что угодно. И редко то, что хотел сказать автор, то, ради чего он его собственно и написал.

«Я понимаю, что исчезновение культуры не означает исчезновение человеческих ценностей, а только определенных средств выражения этих ценностей. Витгенштейн.

Кажется, что врачи и политики выступают против остального человечества под лозунгом: «Хуже не будет, но и лучше не станет».

Конец всех революционных кружков, партий и иных конспираций один. Сидят уцелевшие участники удавшихся и неудавшихся переворотов за пивом с водкой и вычисляют: «Кто же стучал?».

Читаю: «Майкрософт изобретает искусственный разум» А если изобретет?

Истиной часто жертвуют ради красоты фразы.

Будущее похоже на очень нудного дядю, который внятно, но неучтиво объяснит тебе, дураку, где и в чем ты ошибался.

Прав был Лев Николаевич Толстой, отказывая управляющей касте в интеллектуальном и нравственном превосходстве перед управ-ляемыми.

Чти учителей своих даже, если их у тебя не было.

Передать ощущение от предмета искусства - само по себе искусст-во.

Когда слова как бы сами по себе складываются в мысль, это походит на чудо.

Адепты оккультизма становятся страшными и омерзительными, когда силой навязывают свои истины остальному человечеству.

Мысль нарушает закон сохранения энергии: возникая ни из чего, она не гибнет никогда.

Когда честно спрашиваешь сам себя, то не менее честно обманываешь себя сам.

Способный и подготовленный тупица создает вокруг себя резерва-цию, в которой мысли и свободе входа нет.

Конечно, можно жить дальше, если знать дальше на что?

Тайна и ложь чаще всего синонимы.

Мысль не может не быть оригинальной.

Пусть идея не осуществилась, но замысел, замысел был каков!

Может, морковка тоже ждет второго пришествия? Но все-таки, ближе к осени.

Как оно есть на самом деле, - всегда знаешь.

«А оптимистичнее всего сказано у Бен Акибы: «Все еще будет» (Лец). Я неправильно переписал мысль Леца. Ошибся. Бен Акиба-то сказал: «Все уже было».

Представьте себе сцену, залитую солнцем и кровью. Актеры, ко-нечно, люди, а Боги, все, какие ни есть, сидят в партере и с любопытством следят перипетии пьесы, финал которой им неведом.

Люди, одинаково тоскуют по разным поводам. Одни оттого, что еще не знают; другие оттого, что уже знают.

Мысль юна всегда. Дряхлость и старость ей не грозит

Неужели мысли, надуманные всем человечеством за все времена его бытия, исчезнут вместе с ним?

Есть банальнейшие рифмы, которыми каждый пишущий перебо-левает, как корью, но если в русском языке это «любовь - кровь», то в английском, например, «любовь - жизнь». Неужели это несовпадение случайно?

Мысль сама находит голову, в которой она расположена поселить-ся.

Интересно было бы заглянуть в протоколы Небесной канцелярии. Кое-что там может касаться и меня.

Когда вспоминаешь, какие нелепые идеи воспламеняли, да и сейчас возбуждает большинство человечества, то к роду людскому относишься без особого пиетета.

В одну и ту же голову без стука могут заходить мысли, враждебные друг другу. А голове - каково?

Мемуарист заставляет тебя ощупывать прошлое своими, не всегда честными глазами.

Солипсист заранее отвергает все доводы, в том числе и доводы собственного рассудка.

Я написал как-то: «Христом на минуточку не станешь!», но дело в том, что и человеком «на минуточку» стать невозможно.

Предчувствует человек или предвидит, но жизнь то подталкивает его к трамплину, то к краю пропасти. И все для того, чтобы не скучал, наверное.

Интересно бы прочесть последнюю страницу своей жизни. Что все-таки уготовано мне судьбой? Пусть ничего неожиданного, но все равно интересно. Хотя и страшно.

Бог всем судья, поэтому на всех ему наплевать. Надеюсь, на всех одинаково.

Осенью колос ждет, когда его срежут.

Присмотрелся недавно к одному полубогу - точно не человек.

«Никакие государственные деятели, даже диктаторы, не могут предвидеть ход событий». Уолтер Ширер.

Свободе доказательства не нужны.

Ах, эти революционеры - гуманисты! Захватили власть и ведут себя в стране так, как людоеды среди вегетарианцев.

Если верить свидетельству В.О.Ключевского, были времена, когда «Повесе, чтобы соблазнить женщину, нужно было больше понимания людей, чем Бисмарку, чтобы одурачить Европу».

Природа защищается от пророков. Тот, кто предвидит будущее, на него не влияет.

В первой трети двадцатого столетия, на очередном витке цивилизации, Европа вернулось к идолопоклонству в виде идеалопоклонства. Особых отличий не обнаружилось, только крови стало больше.

Легко быть скептиком, циником, агностиком. Несложно стать ве-рующим, идеалистом, непротивленцем. Трудно остаться просто человеком.

Прошлое кишит парадоксами оттого, что настоящее переполнено ими.

Отказавшись от разума, общество начинает тонуть в собственной крови, затем в чужой, пока не захлебнется.

Прошлого нет уже, будущего нет еще. Плывем в вечном сегодня.

Некоторыми словами и атеисты не ругаются.

Кто же знает больших поэтов маленьких стран?

Есть, есть Бог! Но почему должны погибнуть миллионы, пока Десница Его коснется Гитлера, мечущегося по бункеру, подобно крысе? Сколько людей должны умереть смертью мучительной и безвестной, пока Пол-Пота не загонят в джунгли? Сколько людей расстреляют и сгноят в лагерях, пока Сталин не испустит дух в собственной луже? Но сказал же ковенский мальчик: «Вы тоже издохнете!» Есть Бог? Наверное, есть!

Насколько же свобода беспредельна, если существует столько спо-собов ее ограничить.

Не стоит заблуждаться: именно варвары создали цивилизацию, в которую мы внесли столько зла и грязи.

«Замечательный человек! Я очень хотел бы с ним выпить». Лорд Байрон о сэре Вальтере Скотте.

Есть вопросы, на которые, как ни отвечай, все верно будет. Жаль, что их не знают экзаменаторы.

И все-таки люди ошибаются - говорил пессимист оптимисту. Все может быть, заметил собеседник, но иным, утверждающим это, случается быть преизрядными занудами.

То, что иные из палачей любят музыку и понимают изящные искусства, не говорит плохо об искусстве и хорошо о палачах.

Если бы олухи знали, сколько путных мыслей пришло в голову людям, чтобы заткнуть им глотку.

 «Христос, умирающий на кресте ради спасения человечества, не то же самое, что человечество, распинающее Христа ради своего спасения. Пусть результат один... Все равно это не одно и то же». Антонио Мачадо.

Самое верное доказательство прошлого - любой из нас. Если мы есть, значит, оно было. Доказательство будущего? в нашем страхе перед ним.

Человек не выдерживает испытания богатством, не выдерживает испытания славой, человек не выдерживает испытания нищетой. Но может быть человек, вообще, не создан для испытаний?

Парадокс? Но графоманы друг друга не читают.

Если умный человек недобрый, то он всё-таки дурак.

Многие хотели бы ощутить сладость свободы, но аромат свободы для них связан с запахом египетских котлов с мясом, поэтому вкус сво-боды для них недоступен.

Интерес к человеку категорически следует отличать от «интереса в человеке»!

Границы добра там же, где границы зла.

Редко ум и мудрость совпадают.

Для звуков и запаха одна среда распространения - воздух. Как важно его не отравить.

Сколько накопилось пыли в щелях мироздания за время существо-вания вселенной.

Во времена безвременья, когда ничего не происходит, происходит главное. Эпоха проходит.

В мире мысли бесстрашия может требоваться не меньше, чем безо-ружному на поле боя.

Неуютно человеку, старающемуся понять все.

Сколько есть возможностей заставить человека смотреть на мир чужими глазами. Говорить чужими словами. Но сколько надо приложить усилий, чтобы остаться самим собой.

Некоторые не предназначены человечеством для исполнения сво-его жизненного предназначения.

Жизнь со сном вступает в сложные отношения. Если жизнь хуже сна, то и просыпаться не стоит. Но ведь случается, что сон страшнее жизни, тогда и придумать-то нечего.

Уравнение тогда не имеет решения, когда все неизвестные извест-ны, а что делать? Неизвестно!

Жизнь кошмарна, когда у человека получается все.

Не знаю, как там мудрость, но глупость оплачивается полностью и сразу.

Человеку каждое мгновение приходится подтверждать свое существование.

Личности, знаете ли, встречаются всякие, цельные и бесцельные. Мне все-таки больше по душе бесцельные.

Глядя на процветающих ублюдков, думаешь: «Бог им судья!», но, может быть, Господь не занимается ими. Не быть человеком - это уже наказание. Правда, с точки зрения человека?

Умудриться быстро сделать жизнь? Остальное время доживаешь ее. И только.

Писатель мыслит персонажами. Философ категориями.

Беды человеку? От него самого!

Только время располагает патентом на установление истинной иерархии.

Леди бывают только первыми.

Ларошфуко заметил, что «зло имеет своих героев», но мне кажется, что у зла героев нет, есть лишь имена.

Разность потенциалов между людьми энергии не создает.

Музы не молчат. Невидимые, они порхают между стволами ору-дий.

Маркс взял девизом хорошую мысль «Подвергай все сомнению». В отместку его последователи за сомнения в его теории многих лишили свободы, имущества и жизни. Не создавай теорий, дурачок!

Чтобы ответить на самые простые вопросы, нельзя забывать о са-мых далеких островках вселенной.

Что бы ни делало время, но сотворенное однажды остается навсе-гда.

Мысль старая. Бессмертие свое ублюдки обеспечивают гибелью многих людей.

Искусство и общество развивается друг от друга независимо, но иногда соприкасаются.

Он? Вызывает недоумение, как старый журнал, выдернутый из подшивки того года, когда как раз ничего не происходило.

Вселенная – это сверкающий мириадами граней, неслышно вра-щающийся кристалл.
Поколению дано видеть лишь несколько из них. Сияние, коснув-шись художника, достигает будущего.
Так узнаётся мир.

Время? - Это люди будущего!

Когда-то искусство было наукой, а наука была искусством. И было это ремесло.

Мы не друг от друга устаем, а от жизни, которая одинаково подхо-дит к разным людям.

Искусство развивается своими законами. Может быть, общими с законами природы?

Все, как известно, Господь создал ни из чего. Кто интересно, какими усилиями, и в каких целях создал это «ничего»?

Самая изменчивая вещь во вселенной, разум человека, который хо-чет убедить себя и может убедить себя в чем угодно.

Человек должен быть умнее своей злости.

Купить бессмертную душу невозможно не потому что она не существует, а потому, что она ничего не стоит.

Когда смотришь на хари тех, кто решает твою судьбу, не спрашивая тебя, когда вспоминаешь физиономии тех, кто решал судьбу моих родителей, то разводишь руками и... смотришь в зеркало.

Надо же, книжка воспоминаний фашистского фельдмаршала Манштейна, под названием «Утраченные победы» вышла в России в 1999 году в издательстве «Терра-Фантастика».

О жизни каждого человека можно написать роман. Скучный или интересный, но роман.

Я не то чтобы иду в пропасть. Я не то чтобы лечу в пропасть, я уже на дне пропасти и не могу понять, почему я жив?

В девятнадцатом веке, даже средние по тогдашним меркам литера-торы писали обильно, но хорошо.

Скажи всё, не опустошая себя.

Собаки и кошки снисходят до позволения людям себя любить. От этого возник миф об особом отношении этих животных к людям.

Автор данной книги широко не известен.

Конечно, впереди - вечность, но жизнь-то при этом оказывается позади.

Чем сложнее мир, тем проще законы, которым он подчиняется.

Рукопись с авторской правкой напоминает только что родившегося ребёнка с необрезанной пуповиной. Зрелище для профессионалов.

«Только с горем я чувствую солидарность». Бродский.

Знать бы рецепт общественного устройства, при котором ублюдки, особо склонные к человекоубийству, никогда не находили возможности удовлетворять свои специфические наклонности.

Сколько людей умудряются как-то существовать на дне пропасти.

Когда мечты осуществляются, что делать человеку, пока не появятся новые.

Быть довольным или недовольным собой и миром - это больше, всё-таки, свойство характера, нежели мировоззрения.

Нетерпимость к другим всегда уравновешена тонким пониманием самого себя.

Воспоминания как объект воспитания могут иногда развлечь. Объект воспитания.

Сократ на суде дал урок осуждаемым, но никак не судьям.

В философских системах, коими были обильны два предыдущих столетия, не предусматривались ответы на вопросы, начинающиеся с «почему».

В России, десятилетиями, преподавание философии не только не поощрялось, но и запрещалось. Жили и думали, как могли, ну и доду-мались!

Сколько же их было, истинных, единственных Вер? А сколько будет еще?

В одну и ту же реку,
Однажды,
Ты войдёшь дважды.
Да вот беда,
Из этой реки
Не выйти уже никогда.

Заговорщики так же мало влияют на ход вещей, как и те, против кого направлены их конспирации. Единственное, что хорошо получается у тех и других, это убийство случайных людей.

«Сказки учат мечтать, мифы - жить, Сказка дарует утешение, миф - опыт». Франц Фюман.

Часы-то стрелками не для себя крутят.

Самые фантастические романы обнаруживают, что, в общем-то, природа не поощряет этого дара в человеке.

У человека мышление должно быть автономным по отношению к мышлению других людей.

Дом истории построен живыми, но населяют его тени.

Люди бывают «вертикальные» и «горизонтальные» - первые подчиняются и подчиняют, вторые не допускают над собой никакого насилия и никого не собираются подчинять. Впрочем, еще Лец заметил, что «вертикаль и горизонталь образуют крест».

Можешь не учить? Не учи!

Бессмыслица одного языка, полагаю, бессмыслицей другого переведена быть не может.

Может быть, это синонимы - забвение и прощение?

То, что выражает время максимально, вместе со временем исчезает навсегда.

Как усложнились бы покрой парадных мундиров, пышность лю-бовных мадригалов, этикет, если бы у человека был хвост.

За писателя говорят его персонажи, а кто скажет за меня?

Жизнь из многих ангелов лепит чертей, но я еще не встретил ни одного черта, ставшего ангелом. Все-таки, иные процессы, необрати-мы.

Зачастую мысль выражают словом, первым попавшимся на ум. Не всегда, конечно, удачным, но понятным, по крайней мере. Ведь и ка-менщик берет зачастую первый, попавшийся в руку кирпич, и стоит стена.

Если можешь что-то не делать, ну так и не делай! Не увеличивай количество бестолковой энергии во вселенной.

«Глупость многих людей с ясной головой и узким кругозором по-родила много катастроф». Уайтхед.

Не каждая атмосфера годна для дыхания. Цени ту, которая есть.

Мысль удачна, когда выражена наименьшим количеством наиболее точных слов.

Иные потомки рабов и слышать не хотят о прогрессе, забывая или не догадываясь, «Что рост техники - одна из самых значительных, среди прочих причин, по которым ослабла потребность в рабстве». Уайтхед.

Да, конечно, голод не великий философ, но большой изобрета-тель.

Как опасен мир, населенный людьми, боящимися воды и не знаю-щими мыла.

Когда не происходит ничего, происходит что-то то, чего мы не знаем.

Но только ночью видна вселенная!

       Мало того, что искусство в тепличных условиях гибнет, так оно там и появиться не сможет.

Вообразите себе, что Лаура, платоническая муза Петрарки - одна из прабабушек маркиза де Сада.

Объясняя необъяснимое, часто изрекаются глупости. Идиотизм разумных людей.

Философ, способный написать: «Наглядность - представленность скрытой реальности в формах вторичной чувственности», сдается мне, - жулик.

Биографии гениев написаны, с точки зрения литературы, весьма заурядно. Гениальные книги описывают жизнь самых обычных, заурядных людей.

Природа не позволит человеку обмануть себя. Из чувства самосо-хранения.

У времени есть своя плотность, но измеряется она не приборами, а человеческими жизнями.
Однажды я придумал длинное стихотворение, из одного слова «Бесконечнопечальноодинокий». Я тогда даже и не подозревал, что это нормальное состояние обычного человека.

В жизни человека все имеет смысл, хотя, кажется, смерть все обес-смысливает.

Они думают, что творят историю, на худой конец, они вообража-ют, что их творит история. А на самом деле, история их просто не за-мечает.

Удивительно, что труды Маркса и Энгельса в России сегодня мало кого интересуют. Представьте себе, что бы произошло с сочинениями Платона, Аристотеля, Томаса Мора, Кампанеллы, если бы нашлись безумцы и построили государство по предначертаниям этих выдающихся, вне всякого сомнения, умов. Оставшиеся после этого эксперимента в живых сожгли бы к чертовой матери все книги «отцов-основателей».

До того как антисемитизм стал теорией уничтожения, он был все- европейской модой, не миновавшей и Россию. В вихре ее кружились личности известные: Розанов, Флоренский, Брюсов, даже Блок ей отдал дань. Эх, «серебряный век», «декаданс», «конец века» и все такое прочее ... важное в той же степени.

Воспоминания - это много воображения и немного памяти.

В природе причина и следствие, как Бог и Дьявол в богословии, всего лишь разные имена одного и того же.

С возрастом больше понимаешь, но меньше чувствуешь.

Стиль Маркса - это стиль победной реляции, что добавило убеди-тельности его учению.

Борьба человека и Природы неизбежна. У каждого свои цели.

Только человек может понять порядок бессмысленного узора звездного неба.

Несмотря на невеликий свой рост, человек свысока посматривает на Природу. Как повзрослевший сын на свою постаревшую матушку. И может быть, отчасти и прав.

Мысль по сути своей беззвучна, но от иных бывает столько шума.

Некоторые, прикасаясь к истине, её оскверняют.

Тот, кто не ставит в грош чужую жизнь, не должен переоценивать свою.

Признаю только одну религию, как ее назвал Гегель - «Религия свободы».

Иные граждане всю индивидуальность, отпущенную им природой, вкладывают в трубное сморкание, и именно в тот момент, когда виртуоз, вдохновенно, в каменной тишине зала прочувственно играет тончайший, захватывающий слушателей пассаж.
 
А если мир не пронизан причинно-следственными связями?

Жизнь будет продолжаться до тех пор, пока кто-то внятно не ответит на очень простой вопрос: «Что есть истина?»

Меня вот такой вопрос занимает: зная, что учинят немцы с евреями в ХХ веке, остались бы при своих взглядах Достоевский, Карлейль, Трейчке, Зомбарт и иные именитые писатели и философы. Большие гуманисты и либералы ХIХ столетия.

Автор «Мемуаров» Казановы? «Племянник Рамо»!

Можно ли утверждать, что без Бетховена, Вагнера, Шиллера не было бы возможно появление Гитлера? Может быть, он такое же законное порождение немецкой культуры, как его современник Томас Манн.

Люди, как могут, пытаются отгородиться от матушки природы, но, в конечном счете, смогут ли они вернуть своей родительнице благодетельный её дар - смерть?

Все, что человек делает, требует от него усилий таланта, гения, мастерства, наконец, просто усидчивости. Лишь пошлость, кажется, порождает себя сама без труда.

Россия и Запад имеют амбивалентные отношения. Оказывается, крепостное право пришло в Россию из Германии, а паспорта, увы, из свободолюбивой Франции.

Скука висит в пространстве и живет сама по себе. Отдельно от че-ловека.

Как внезапно заболевшее животное настойчиво ищет необходимую для выздоровления травинку, так и человек в тяжелых для себя обстоятельствах находит музыку, помогающую ему выжить.

Человеку частенько приходиться контрацептироваться.

Время идет! Как бы его остановить? Ведь неясно совершенно, куда оно держит путь.

Материалисты отличаются от идеалистов тем, что первые считают сон - жизнью, а те наоборот, жизнь - сном.

Действительно, жизнь бытие делает гармоничным. Если тебе при-снился легкий, удивительный сон, то он тут же уравновесится некото-рым количеством тяжелых гадостей.

Человек должен дорожить тем, чего нет у него.

Слово - это Протей!

«Революция не более справедлива, чем извергающий вулкан или катящаяся лава». Ренан.

Чем человек становится старше, тем он делается глупее, но, сколько же усилий тратится на то, чтобы было со стороны незаметно. И это есть мудрость.

Некоторые утонченные натуры не могут взять в толк, как жить во времена, когда все продается, но не все покупается.

Романист, хорошо знающий историю события, которое он описывает, тем не менее, в угоду жанру, законы которого не позволяют следовать историческому сюжету, ломает и гнет, исторические события как придется.

Глупость и ерунда требуют такой же солидной доказательной базы, как любая другая продукция ума.

От Вагнера осталось много оперного грохота да одна мелодия – «Полёт Валькирий».

Публичная расправа требует от палачей максимального соблюде-ния декорума юридической справедливости.

На человека способного, говоря словами Пушкина, облиться «над вымыслом слезами» сильнее воздействуют книги. Там, как в жизни, всё происходит необратимо и всерьёз. Но с персонажами спектакля или фильма, что бы ни случилось, даже самый наивный зритель понимает, что актёрам ещё; жить да жить.

За одну минуту он успел надоесть до смерти. Тоже талант.

Хаим вполне может оказаться «грядущим Хамом», главное, чтобы по пути ему не удалось создать свеженького вероучения.

Жизнь никому не даёт возможности соригинальничать.

Автор изречения «Неделание - это высшее делание» был к людям недоверчив.

Если у него граната в руке, камень в ближнего своего он никогда не бросит.

Допустим, что у Иоганна Себастьяна фамилия была бы не Бах, а Бахус. Насколько изменился бы характер музыки?

Раздражает, как раб, объективно пишущий историю своих господ.

Природа уравновесила чаши, которые она держит в руках. В одной: рождение- рассвет – жизнь. В другой: болезнь - умирание – смерть.

Мелодии и мысли могут быть только оригинальными.

Над облаками явно другая жизнь, чем под ними.

Искусство - такая же часть природы, ну, например, как лес.

«Когда мы обращаем взгляд на прошлое, то первое, что мы видим, это руины». Гегель.

Среди сверкающей вселенной человек особенно одинок.

Искусство значит в жизни больше, чем кусок мяса, и столько же, сколько последние крохи хлеба.

Блеск наград и золото мундира уводит взгляд от лица их обладате-ля.

Всему на свете люди нескучные предпочтут одиночество.

Христос в поэму Блока «Двенадцать» шагнул из напыщенного памфлета Мережковского «Грядущий хам». Но кто бы мог предположить, что в первой половине ХХ века, Христос встанет во главе толпы «не против рабства, мещанства и хамства», как предположил Мережковский, а с толпой хамов и мещан попытается водворить всеобщее рабство.

Не замаскировать простенькой коммерческой операции – продажу своей и покупку чужой души.

Счастье человека в том, что он забывчив и смертен.

Смерть близкого существа – это смерть близкого существа, даже если это существо собака.

У некоторых чувствуется отчётливая тенденция … к предательст-ву.

Человек не одиночества боится. Он боится остаться с глазу на глаз. С самим собой.

Лечу ночью, а на меня Плеяды в упор глядят.

Детектив? Это что-то из фантастики. Где это вы видели, чтобы всё происходило по законам дедукции и индукции.

Ты пришёл не вовремя? Ну, уйди хотя бы вовремя.

Вы полагаете, что бывают справедливые войны?

Вымысел для человека так же важен, как еда и воздух. Поэтому все, кто сочиняет и не сочиняет, поглощают сочинённое.

Свифт свой день рождения называл «траурным днём». Увы, для этого Свифтом быть необязательно.

В каждый следующий день человек вынужден делать ещё шаг по горе времени. А чем выше, тем сил меньше и к Богу ближе.

Многие, чтобы вести человеческое существование, вынуждены за-ниматься занятиями нечеловеческими.

Как ему повезло! Ему ещё не успела надоесть жизнь, а он уже умер.

Сказал же Адорно: «Погром и есть самое настоящее ритуальное убийство».

И Чехов, братцы, ошибался, В одном из его рассказов, гостю под-носят «графинчик коньяка», из которого ему через пару строк наливают «рюмку водки».

Не то странно, что ты очутился в следующем веке, а то, что про-шлый, в одночасье стал позапрошлым.

Дневники – это клочья времени, из которых впоследствии эпохе шьют мантию.

Гнев бывает таким, что, кажется, пойдёшь по снегу километров пять, и все пять будешь проваливаться босыми ступнями до земли.

Тишина помогает мысли родиться, и она же убивает её.

Палачи одинаковы. Люди разные.

Есть науки отношения к природе не имеющие.

Как велико человеческое могущество? Стоит захотеть - и по свету, оторвавшемуся от звёзд неисчислимое количество лет назад, любой олух, может у шарлатана узнать свою судьбу.

Иные толстые книги, по сути своей, есть блестящий афоризм.

Молодость не то, чтобы имеет право на ошибку, нет, молодость имеет право на снисхождение.

Эволюция средств общения от глиняных табличек до интернета, говоря словами Бодлера, всё шире распространяет, «эстетические понятия людей, не привыкших думать».

Третий должен уйти … на четвереньках.

Серая жизнь зачастую уравновешивается яркими снами. И только.

Смерть – это когда перестаёшь сопротивляться жизни.

В основе иронии, считал Стендаль, лежат либо «веселье и беспеч-ность», либо «ненависть и несчастье».

Женщина – стихотворение - душа: видны с первого взгляда.

Жизнь закономерно соткана из противоречий.

Что может быть несправедливей справедливости?

В жизни? Смысл? Да вы что?

Всё будет хорошо. Может быть. Когда - нибудь. В конечном счёте.

Лучшее ждут. Худшее является не званным.

Служа злу, талант удесятеряет его, но добром сделать его не сможет никогда.

Проблему передачи мыслей на расстояние человечество решило многие тысячелетия тому назад, придумав письменность и школы, где человека учат читать и понимать прочитанное.

Природа не знает вчера и не понимает завтра.

Среди поэтов читаемых и почитаемых – дилетанты в большинст-ве.

Особенно густо ветвятся генеалогические деревья в земле.

Печать времени особо отчётлива на пошлости и банальности. Та-лант и гений вне и над временем, вскормленный им, не умирает вместе с ним.

Алхимия и астрология справедливо числятся в родоначальниках химии и астрономии. Но сколько не вспоминал, не смог припомнить, из каких заблуждений родились математика, филология, история и бо-таника.

У каждого есть своя родословная, даже если она ему неизвестна.

Эх, как это жизненно - пытаться прятаться от жизни.

Дневники - это попытка говорить с будущим напрямую.

Только цензор обязан внимательно читать всё.

Романтики в творчестве? В жизни были отъявленными циниками. Для равновесия, которое так ценит природа.

Добро, как и зло, не прогнозируемо.

То ли Гней Помпей, то ли Помпей Гнеевич? Кто их нынче разбе-рёт.

Как измерить ширину и глубину реки времени? Если никто её и поперёк не переплывал, ни в глубь не нырял.

Человек живёт в конусе, основание - его горизонт, а высота - звезда, которая ведёт человека.

«Мало утешения мне, что я был искренний идиот». Чуковский, из дневника.

Сколько людей отдали свою единственную жизнь ради абстракций, их совершенно не касающихся.

Затевают умники - расхлёбывают дураки.

Интересно, что полезней для организма? Кошмар или бес-сонница.

Однажды Фёдор Михайлович Достоевский не согласился со Львом Николаевичем Толстым. И в его романе «Идиот» князь Лев Николаевич Мышкин стал жить согласно вероучению от графа Льва Николаевича Толстого. Ничего хорошего из этого не вышло. Все злодейства были исполнены, все несчастья произошли - а красота мир не спасла. Пусть не истина - роман родится в споре. Важнее не о чём спорят, но кто спорит.

Цивилизация, внутри которой мы живём много тысяч лет, родилась, выросла и окрепла в пространстве между Средиземным, Чёрным, Каспийским и Красными морями и Персидским заливом. Это почти квадрат. Площадь его около сорока тысяч квадратных километров. Новосибирская область, в которой, как всем известно, не зародилось ничего, по площади в четыре раза больше.

Те, кто прошёл Ад, до конца жизни пованивают серой.

Странно ли то, что в настоящем Аду умирают, в выдуманном существуют вечно. Неужели бессмертие самое страшное, что может ждать человек?

В сумрачной комнате среди приснившихся людей неожиданно возник мой умерший пёс. Подняв голову, он, сам тень, внимательно следил за каждым движением незваных призраков, оберегая меня от них. Логика странного сна.

Лирические поэты - эгоисты, существа без воображения. Думают и говорят только о себе и даже не предполагают, что вокруг тоже люди живут.

Логично, но грустно.

Трусость старается оправдать всё и называет этот процесс пониманием.

Ты уверен, что говоришь правду? Тогда знай, что найдутся свидетели и бессчётное количество документов, уличающих тебя во лжи.

Для меня самое главное то, без чего я могу жить, но не выжить.

Те, кто пишут фантастические романы, знают, что собственно фантазии в них огорчительно мало.

«Римская империя была голым … выдолбленным стволом». Хёйзинга.

Талант? Не заразен!

Могильный холод прошлого и безразличие будущего.

«Но что именно знаем мы все, вместе взятые? Этого никто не знает». Антонио Мачадо.

Интересно, какие именно сочетания сегодняшних обстоятельств определяют завтра.

Князь Тьмы, посоветовавший персонажу известного романа следовать: «старому мудрому правилу - лечить подобное подобным», приходит в мир не для того, чтобы помогать хворающим пьяницам. Основное его занятие - консультировать политиков и генералов. Эти, судя по делам их, ждут подсказки чёрта, чтобы усилить зло войны и утяжелить террор. И чтобы меньше людей выжило.

Пророки? Заблудившиеся маяки!

В общем-то, уединение следует отличать от одиночества.

Вообразите себе, что Александр Пушкин родился бы не в конце восемнадцатого, а девятнадцатого столетия. Как бы на нём смотрелась роба каторжника?

Немецкий гимн «Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес» отлично укла-дывается на мотив «Стеньки Разина». Если бы в ХХ веке совпали эти два романса? Круто пришлось бы всему миру.

Не стоит щекотать чувство собственного достоинства печенега.

В человеке живёт множество разных людей, а случается ли так, что во множестве разных людей живёт один человек?

Островки нашего знания о мире сильно деформируют бездны на-шего незнания его.

Историки утверждают, чем древнее эпоха, тем она лучше известна и понятна, чем её современникам. Оттого они уверены, что свидетели умерли, а свидетельства истлели.

Человек, по-видимому, не всегда знает, что - то, что он знает, означает лишь то, что он об этом лишь догадывается.

Для кого-то и наш мир утопия.

Эх, взъерошенные романтики, если бы они могли знать, что натворят их наследнички.

Не облегчай жизнь своей совести.

Библейские пророки ссылались на Бога, чтобы их слушали. Про-роки – девятнадцатого столетия опирались на науку, чтобы их слуша-лись. Пророки – практики двадцатого столетия, ссылаясь одновременно и на Бога и на науку, истребили десятки миллионов людей, чтобы оставшиеся слышали и слушались только их.

Что за окном? Сплошная фантастика при полном отсутствии мис-тики.

Время умирает с человеком, в котором он живёт.

Восклицательный знак для дискуссии не аргумент.

Заметно, как изменяется объект измерения в зависимости от того, кто и чем его измеряет.

Человек неучёный, необразованный обречен, ежедневно делать открытия.

Многие книги, в том числе хорошие, были написаны для того, чтобы занять досуг умного, но не знающего, куда себя деть человека.

Какие безукоризненные, неопровержимые аргументы находятся, когда ты обманываешь сам себя.

Слепой ночью выглядит увереннее зрячего.

Всё можно было бы стерпеть, но не Господь распоряжается моей жизнью. Не Господь.

Жизнь, конечно, имеет известную длину, но с каждым прожитым днём в ней больше прошлого и меньше будущего.

Да, человечество развивается! От несчастья к ещё большему несчастью.

Сколько бед в ХХ столетии принесли необразованные люди с ин-женерным образованием и инженерным складом ума. Впрочем, тоже касается и гуманитариев.

Кто знает, как в человеке рождается совесть?

Бог с собой позволяет дискутировать как угодно. В отличие от людей.

Умный человек больше задаёт новых вопросов, чем отвечает на старые.

Кто бы издал «Словарь иностранных снов»?
 
Анатомы не считают, что люди устроены одинаково.

Н – безусловно, поэт, но - из разряда мелкой поэтической сволочи.

Прогресс, обогнав человека способен ужаснуть его, но уже не уди-вить.

Между Богом и человеком стоит искусство, с божественной силой исполненное человеком.

Героическая поэзия фальшивит во все времена, но более всего именно в героические.

Граф Лев Николаевич Толстой в Ясной Поляне дописывал и издавал «Войну и мир», пока Фёдор Михайлович Достоевский, скитаясь по самым потёртым углам Европы, работал над романом «Идиот». Князю Мышкину было дано имя графа Толстого. Намёк, как и всё прочее у Достоевского, принял парадоксальный характер. Если граф Лев Николаевич одарён до гениальности, то князь Лев Николаевич никаких иных талантов, кроме каллиграфических, не имеет. Если граф Лев Николаевич богат, то князь Лев Николаевич нищ. Если граф Лев Николаевич счастливый семьянин и, безусловно, нравится женщинам, то его романный тёзка – импотент. Если граф храбрец, доказавший свое бесстрашие, на знаменитом «четвёртом бастионе», то князю дают оплеуху, прекрасно понимая, что ничем при этом не рискуют. И вот это ничтожество, этот круглый нуль, эта несуществующая величина, князь Лев Николаевич говорит о вещах, дорогих графу Льву Николаевичу. Удивительно ли, что Толстой и Достоевский не встретились? Думаю, что Толстой, несмотря на своё «толстовство», не простил, не смог простить Достоевскому откровенного пасквиля.

Как наши сегодняшние предрассудки могут объяснить прошлое? Но именно они его и объясняют.

Самые благородные физиономии миру являют актёры.

Когда сообразишь, что твоя жизнь лишь оплата чьих-то счетов, обнаруживается, что ты уже задолжал столько, что и за тебя кому-то придётся платить.

А всё-таки чем добрый палач отличается от злого?

Никогда не поздно начать новую жизнь. Главное при этом не раз-рушить старую.

Когда появляется возможность для удовлетворения потребностей, куда-то пропадает потребность в их удовлетворении.

Тайна, загадка, неизведанное, непознанное, - как его не называй, всего лишь синоним невежества.

Иные лица умнее их обладателей.

Спроси палача, зачем он мучает человека? … он озабочен поисками истины.

И «плохие времена, - писал сэр Вальтер Скотт, - порождают не од-но зло».

О некоторых науках Природа не догадывается.

Он прожил 62 года по Цельсию и 87 по Фаренгейту, а когда уми-рал, вдруг сообразил, что и не жил вовсе.

Дурак легко обживает мир выдуманных им иллюзий.

Скачок гуманизма случился, когда фараоны, императоры, цари и прочие «начальники живота человеческого» стали забирать с собой на тот свет не живых людей, а более или менее их точные подобия. На радость антикварам, не говоря и о радости самих оригиналов.

Как бы впоследствии умные люди ни оправдывались, но во времена дурацкие они выглядят точно такими же идиотами, как и все остальные.

Литература, не вписывается ни в какие рамки, как жизнь, о которой она рассказывает.

Самое бессмысленное, но одновременно умиротворяющее занятие – пересчитывать пролетающие мимо тебя снежинки.

Тот, кто охотно дает, – берёт крайне неохотно.

Любая революция свирепо бьётся с правдой о ней, как с самой осатанелой контрреволюцией.

«Вагнер. Музыка рабов». Альбер Камю.

Пошлость и банальность, боясь одиночества, всегда идут вместе.

У этого писателя был дурной нрав, его не любили и если верить авторам мемуаров - справедливо не любили. Он давно умер. Те, кто знал его, тоже умерли. А его хорошие книги живут до сих пор.

Даже враг о тебе всей правды не скажет.

Равенство предполагает войну между уравниваемыми сторонами.

«Все романы со временем становятся историческими» (Алданов), но чем тогда становятся романы, собственно исторические, лет через сто после их написания?

Круглое лицо Вагнера на ренуаровском портрете напоминает фальшивую монету, не скрывающую своё происхождение.

Природа с человеком делает всё, что хочет, но и человек с Приро-дой, зато, всё, что может.
.
Что сказать о Фортуне? Да, конечно, улыбается. Но иногда. И чаще всё - таки задом.

Прошлое существует тогда и только тогда, когда есть будущее.

Главные бесы столетия, уверен, «Бесов» Достоевского не читали.

Мысль занятная и утешительная. Вечность можно разделить на две части: до меня и после. Об этом ещё толковали между собой авторы «Упанишад». А мы так и живем, умножая вечность на бесконечность наших собственных существований.
.
Мир случайностей не менее загадочен области таинственных закономерностей. Почему, например, буква «Ж» в кириллице похожа на жука и видом и звучанием.
Как прожить жизнь, в общем, всем ясно, но как протянуть день в этой жизни, уверен, не знает никто.

Человечество, несмотря на все имеющиеся у него органы чувств, данных природой и ум, наработанный в борьбе с ней, тычется во все стороны одновременно. Но, только так, оступаясь и падая, оно движется к истине.

Прошлое, судя по тому, что его объясняют взаимоисключающими гипотезами, никто не понимает. Следовательно, смысл настоящего, никому не внятен. С оптимизмом смотрю в будущее, оно непрони-цаемо.

Что сказать о человеке? Если это настоящая «вещь в себе», как думал Кант, и «монада», как считал Лейбниц.

Любое мгновение человеческой жизни заключает в себе существование всей вселенной.

Самое прекрасное в мире? Лицо человека! Впрочем, и самое ужас-ное в мире, то же лицо человека.

Добро и зло на противоположные чашечки весов не ук-ладываются.

Эти мудрецы, пользуясь самыми разумными доводами, сокрушают разум. Они не откажутся от оружия, выкованного врагом.

О какой исторической справедливости можно говорить, если историк остаётся в истории, только, если он хороший литератор.

Надеюсь, что авторитетные философы ошибаются, изрекая исти-ны, вроде: «Человеческая история не есть арена счастья»..

Не понимая происходящего, даже вчерашнюю погоду не предска-жешь.

Ну, я то знаю, что такое время! Всего лишь чёрточка между двумя датами. Рождения и смерти.

События двадцатого столетия отобрали мою настоящую судьбу, взамен подсунув другую. Она тоже моя, но любопытно, каковой была та, предназначенная мне изначально.

Лишь издыхая, палач имеет шанс вернуться в человека.

Интересно, что из окружающего меня сегодня станет в будущем добычей археологов?

Прав был Бунин, когда говорил, что литературные персонажи воз-действовали на него глубже и сильнее, чем окружающие его люди. Но если на Бунина впечатление произвели герои Шекспира, Пушкина, Гёте, то для многих сегодня это герои бесконечных телесериалов и копеечных романов.

Тоталитарные режимы похожи на раковою опухоль. Чем обширнее она разрастается и глубже проникает в тело, тем меньше ей, собственно, остаётся жить.

Пришёл и огорчил тем, что радовать нечем.

«Самое важное для художника, - говорил Ренуар, – знания, обретённые в музеях».

В жизнеописаниях художников девятнадцатого столетия, раздражают причитания биографов по поводу нищеты великих, как впоследствии выясняется, живописцев. Словно не живопись, а деньги были смыслом их жизни.

Если слова не становятся тем, что они обозначают, то действительно, это «слова, слова, слова».

Время по-разному подходит к людям. Одни живут в современности, другие застряли во временах диких, почти до гомеровских. Одни как Эйнштейн, Вавилов, Ци-Байши, Швейцер добавляют человечеству доброты, ума, красоты, другие проектируют и эксплуатируют газовые камеры. Когда времена и люди расходятся далеко, а Машина времени всё как-то не придумывается, тогда происходит взрыв. Две мировые в прошлом веке и что ещё впереди?

Чудо? Другое имя случайности!

Как они враждовали при жизни! Но их книги мирно соседствуют на полке, равно покрываясь пылью.

Иррационализм одинаково порождают и разум и вера.(Вера без разума и разум без веры) – одинаково склоняют к иррационализму.

Гейне навестил Гёте, и старец поинтересовался, чем молодой кол-лега изволит заниматься? Тот пренахально ответил, «Фауста» пишу, Ваше высокопревосходительство. После чего они расстались недовольные друг другом.

Сделал открытие в чрезвычайно узкой сфере, но всё - таки откры-тие, и всё - таки сделал!

«Что такое Война и мир? –объяснял Лев Николаевич Толстой, - Это не роман, ещё менее поэма, ещё менее историческая хроника. «Война и Мир» есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось».
«Та форма», есть трактат: С идеями, изложенными им в философ-ских главах, не соглашаются. Второй частью, где доказательства художественны – восхищаются. Подобная книга известна: называется - Библия.

Жизнь не вмещается в человека целиком.

По Вильяму Блейку истина становится истиной тогда, когда её не только докажут, но и уверуют.

Трагедия белой вороны? Когда она попадает в стаю. Белых ворон.

У бездарности существует иерархия.

Мысль и слово мешают друг - другу и не могут друг без друга. Как всё в этой жизни.

И тетрадь и книга, и пьеса и фильм, и жизнь неизбежно подходят к концу.

Достоевский, раздражённый успехом Льва Толстого, чей талант, впрочем, он не оспаривал, но и свой считал не ниже, вообразил Льва Николаевича персонажем скандального романа. Разумеется, Толстому эта метаморфоза совершенно не понравилась.

В девятнадцатом столетии берлинские филологи, издавая «Журнал немецкого средневекового юмора», откопали и напечатали вирши некоего шутника жившего в тринадцатом столетии. «В стране живёт слишком много евреев», сообщал он, и поэтому «хорошо было бы всех их сжечь» а тех, кто ускользнёт «продать по тридцать пфеннигов за человека». Тут не знаешь чему больше удивляться, то ли устойчивости людоедских черт тевтонского юмора, то ли тому, что натворили эти юмористы в Европе между 1933 и 1945 годами.

Можно объяснить всё. Но понять?

Свобода от одного, означает зависимость от другого.

Среди самого запутанного рельефа ручеёк свою дорогу находит сам.

Свободен, как сорвавшийся листок в потоке ветра, как щепка в ру-чье. Свободен?

Какие, интересно, подвиги из «тринадцати» мог бы совершить Ге-ракл, если бы он носил очки, со следующими диоптриями: на левом глазу – минус 3,5, а на правом – минус 5,5?

В романе Андрея Белого «Петербург» - «редактор консервативной газеты из либеральных поповичей» - так объяснял пружины современ-ных ему событий: «Понимаете теперь, сударыня, связь между японской войною, жидами, угрожающими нам монгольским нашествием, крамо-лой?». Не так давно известнейший историософ написал почти восьмисот страничный труд, чтобы сказать то же самое, обо всей истории России. Святое Писание так не читают, как читают эту пакость.

Духовные пустыни там, где нет томления «духовной жаждой».

Чтобы выжить, человеческое общество, часто бывает бесчеловеч-ным.

Насколько, эволюция предметов в Природе отсутствующих, выду-манных человеком, выполняет задачи эволюции естественной.

«Одна мысль заполняет бесконечность». Вильям Блейк.

Иногда, чтобы победить зло, достаточно не заметить его.

Ощущение бездны под самолётом, глубины под кораблём, беско-нечности вселенной и понимания того, что вокруг такие же люди, как и ты, – есть признак силы твоего воображения.
Судьба есть облако, плывущее по небу в виде рыбы.

Воспоминание, ожив в сознании человека, остаются там «неизменней пирамид».

Бывают времена, когда человек идёт по компасу, а там, на всех румбах: «Север», «Север», «Север», «Север».

Два народа одарили человечество вечными книгами: евреи – «Биб-лией»; русские – «Войной и Миром». Книги эти сходны тем, что существование надчеловеческих сил доказывается потрясающими художественными средствами. В Библии силы эти названы Богом, в «Войне и Мире», они есть – «хаотичное сцепление человеческих воль». И везде они сила всеразрушающая и беспощадная.

Я ни к чему не готовлюсь. Я готов ко всему.

Различие между древними и нами? «Истина сокрыта, – считал Де-мокрит - на дне глубокой пропасти». А мы полагаем, что истина сияет на недоступной вершине высокой горы.

Оккультизм, следствие недоумения человека перед жизнью. И Бога, вроде бы нет и законы Природы, вещь конвенциональная.

С рождением каждого человека наступает второе пришествие.

Интересно, кто из дураков первым изрёк, что, дескать, деньги - это зло!

К сожалению, во все времена особо говорливы те, кому сказать, в общем-то, нечего.

В Советском Союзе Спинозу не печатали более четырёх десятиле-тий. Даже «Тысячелетний Рейх», где его тоже не печатали, существовал двенадцать лет.

Жизнь каждому крест подбирает персонально.

А по временам нынешним, «заказал» Азеф Лопухина и горя бы не знал.
Человек - уравнивается с природой, творя то, что без него не осу-ществиться. И счастлив он, «как Бог», исполняя её назначение.


Свой авторитет отечество поддерживает здоровенным кулаком. И носителям государственной мудрости и власти дозволено быть: болту-нами, неучами, болванами и часто - преступниками. Обывателю предлагается быть счастливым, если мелкими.


Жизнь кишит парадоксами, как лужа бактериями. Заинтересован-ным, наука предъявляет взаимоотрицающие гипотезы.


Главное в человеке человечность. Всего-то, видеть человека не только в зеркале.


Я счастлив, когда делаю то, что могу сделать только я.


Жизнь, не пьеса. И ружья, стреляющие в последнем, в первом акте не всегда заметны. Историки поясняют,: современники событий - слепоглухонемые. Они правы.


Вы не боитесь одиночества? Только дурак его боится.


Ненавижу тех, кто дышит моим воздухом!

Когда слышу «а идише лидл», я печален. Частица, обломок, может быть единственный, оставшийся от уничтоженного мира. И оживает он во мне, фантомной, неуспокоимой болью.


Или продать любимую картину, или умереть от голода. На том свете у меня не будет возможности наслаждаться живописью. Так что выбора, собственно, нету никакого.


Жизнь не требует оправданий.


Космос таинственен тем, что ничего таинственного там нет.

Карамзин вывел градацию степеней тиранства, когда тиран «мог ещё губить, но уже не мог изумлять никакими новыми изобретениями лютости». Действительно, один ублюдок отличается от другого, лишь количеством несчастных, попавшихся в лапы человекообразному.

В пастернаковском романе назойливы евангельские мотивы, не имеющие к происходящему особого отношения.
Известно, как новообращённые разбивают лбы о зашарканные плиты храмов.


Представьте себе: сидят Бенедикт (Барух) Спиноза, Рене Декарт, Георг Фридрих Вильгельм Гегель и играют в «Тысячу». А Кант у них на прикупе. Глупейшая ситуация, а?


Что такое чудо? Сверхчувственное событие, посланное сверхъестественным существом, сверхъестественным способом. В общем, то, что не происходит ни с кем, нигде. И никогда.


Каждый живёт на необитаемом острове. Он и есть, тот самый, не-обитаемый остров.


Одиночество заставляет произносить монологи. Участвовать в диалогах. Пока не забудутся слова.


Одиночество желанно, когда не отвыкаешь от людей.


Станислав Рассадин, в книге о Сухово-Кобылине неожиданно заметил, что описание еды и питья у Хемингуэя и Ремарка убедительны оттого, что им бедолагам самим пришлось голодать преизрядно.


Усложнённый мир, для ориентира предлагает пиктограммы. Как в эпоху палеолита. Люди не меняются!

 
В Россию слава Достоевского пришла с ненавидимого им Запада. Умные, понимающие в своём ремесле люди, Ницше, Гессе, Ст. Цвейг, Андре Жид расчувствовались от его истерических и мизантропических воплей.


Мизантропами люди людей делают.


Разносторонний именно в тех областях знания, которые не нужны никому.


Достоевский? Завистливое, судорожное существо!

Люди не сразу отучили государство и церковь от скверной привычки, убивать несогласных с некоторыми действиями этих почтенных институтов. Для этого понадобились человекоубийственные катаклизмы.
А кое-где, до сих пор не отучили.


В среде людей власть не нужна.


Мы о мире знаем меньше, чем не знаем. Что искажает наши о нём знания.


Братья «по разуму» и на Земле не часто встречается. Что говорить о вселенной?


Главное чудо в том, что чудес Природа для нас не предусмотрела. Человеку приходится … импровизировать.


Жизнь - трагедия. Рассказать её весело, талант нужен.


Да, мир каузален! Да, мир детермирован! Но мириады этих каузальностей и детерминированностей так спутались, что ни каузальным, ни детерминированным он не выглядит.


Природа бесконечна, а человек? … Утешает себя тем, что её вмещает в себя, или воображает, что у него это получается.


Толкование устаревает быстрее оригинала.


Зеркало отражает видимость, да и ту, справа налево.


Рихард Вагнер – фашист до фашизма. Общеизвестно действие его опер на эрогенные зоны «фрау» и спинные мозги «юберменшей».
Вагнер женился на Козиме, дочке Ференца Листа. После чего он возненавидел евреев. А потом, сочинил сколько-то военно-патриотических опер…
А потом…
Ух, что потом было!
Фёдор Достоевский не любил Европы. Но писал романы слогом, похожим на небрежный перевод с чего-то среднеевропейского.
В Европе, книги его, произвели фурор.
В России традиционно считаются с европейской известностью. Он стал знаменит.
А потом, он женился на Анне Сниткиной и окончательно возненавидел евреев.
А потом….
Никаких потом!


Иосиф Сталин, не только танк, но и человек, жену любил. При-стреливши её, он возненавидел евреев.
Ему помешали их извести … Обстоятельства жизни и законы природы.
Он не успевал. Он нервничал.
Его хватил инсульт
А потом…
А потом жалели, что он многого не успел!

 
Жизнь, лишённая радостей, в себе сама радость.

 
Человек, крепость, которую смерть штурмует от зачатия до гибели. Но рано или поздно… брешь пробита. Защитники истреблены. Стены срыты, цитадель разрушена. И больше ничего не будет.


Горизонты знания и незнания совпадают.


Рассчитать «вероятность» чуда?


Оглушающее безмолвие? Тоже успех!


Часы отмеряют прошедшее время.


Волны ещё расходиться, а камень-то уже на дне.


Говорят, – не делай другому то, что не хотел бы, чтобы делали тебе. Согласен, если мне не будут делать того, что я не желаю делать другим.

Толстой (Лев) признал ум в некоей даме. Она в компании с ним и ещё одним талантом, промолчала весь день. Думаю, от того она молчала, что эти молодцы, ей бедняжке, не дали рта открыть.


Как заглянуть на страницы книги, той, в которой записана моя жизнь. Когда, где и как она кончится? На одних страничках хотелось бы задержаться. Иные выдрать, сославшись на полиграфический брак. С других свести библиотечные печати.
Счастье, такая вещь: находишь не там, где ищешь. Если, находишь. И… если, это счастье.


Стрелки крутятся на месте. Время идёт вперёд. А жизнь назад.


Революция – несчастье для современников. Но потомкам, подчас, приносит съедобные плоды.


 «В старости не скучно… то, что прельщало в молодости, - чуждо… Становишься одиноким. Всё более и более». Лев Толстой


Человек набит органами, которые так изобретательны по части разных болезней.

Прожектор вбирающий в себя мириады вздрагивающих снежинок.


Густо-меланхоличные лирики…


Спастись, оттолкнувшись от дна? Успокойся! ты не погибнешь, и не спасёшься. Тебе за всю жизнь не опуститься на дно.


Понятно, как «обладают» женщиной. Но те, кто «обладают» исти-ной? Бедняжка, ей-то, каково!


Наше, не такое весёлое настоящее, было для кого-то недосягаемым будущим. Эх, «небо в алмазах»…


Счастлив, когда вспоминаешь.


Неуловимые фотоны дают небу цвет и свет, потому оно необъят-ное. Поэтому бездонное.


«Всякий народ – это сборище палачей». Казанова

Стал старым и уродливым, притом, что никогда не был молодым и красивым.

Человек, не обремененный культурой, есть животное, не приспо-собленное к жизни. К человеческой, разумеется.


Планетный разум? Вмещается в черепную коробку. Например, мою.


Оказавшись без гроша, тут же, на месте, узнаёшь себе цену.


Находишь не там, где ищешь и не то, что искал.


Почему-то, женские «прелести», но мужские «достоинства».


Бывают ли Моцарты в среде Сальери и Сальери среди Моцартов?


Люблю плохо написанную, хорошую прозу.

Вечность забита нашим прошлым.

Время все грехи отпускает. И всем.

Мерзко-континентальный климат…

Время окружает дерево телом из годовых колец. Человек уже рож-дается в годовых кольцах. И умирает, когда они истончаются.

Я ещё… не в состоянии … уже.

Мы живём в мире иллюзий. Вопрос в том, свои они или чужие.

Фобос и Деймос. Террор и Пропаганда. Мир, где мы вынуждены жить.

Прошедшие времена оставляют нравы.

Смерть заставляет жить до последнего. Выдоха.

Сторицей воздалось тем, кто воздавал.

Циник-идеалист…

Умно ли поступает дурак думающий?

Злодеи тогда управляют народом, когда «используют настроение нации». Лихтенберг

Пустейшая фраза: «История, не терпит сослагательного наклоне-ния». А бумага? Она-то, всё стерпит.

Истины скрыты в старых книгах. И сжигают их тоже вместе.

Жизнь – это точка. А вокруг неё то, что имени не имеет.

Камни, холодные и бездушные, должны напоминать о теплоте прошлых существований.

Жизнь учит терпению. Всему остальному? Господь Бог!

Мысли человеческой всё на пользу. Лишь бы человек мыслил.

Вселенная, кажется, обходится без иерархии. Человеку есть, у кого учиться.

Природа шире вселенной?

Если шут относится к себе серьёзно, то он не шут, а дурак.

В юности хотел всех, но любил одну. Теперь, на пороге старости, люблю всех, но хочу одну.

Муза Вагнера? Валькирия в кальсонах, машущая бутафорским ме-чом и доступная любителям недорогого шпика.

Поэзия может быть «глуповатой», если умён поэт.

Стакан – есть стекло определённой формы.

Старость? Лысина, седая грудь, складки на брюхе, болезни ведущие правильную осаду организма… И здоровый цинизм в отношение всего, что вокруг.

Что сказать о человеке, когда ему комментарии к тексту, интересней самого текста.

Короля вынуждает играть свиту её отсутствие.

Мог бы Марсель Пруст (Прюст) сочинить повесть «Хаджи - Мю-рат»?

 Так порядочные люди не поступают. Так поступают непорядочные люди. Так поступают порядочные свиньи.

«Мысль изречённая есть ложь» – А мысль записанная? Дважды ложь? А как святые тексты?

«Заботясь о смягчении нравов, я многого не успел сделать». Веле-мир Хлебников.

Лекарства от смерти нет, но смерть от лекарств – пустячное дело.

В бездне, в которую мы валимся всю жизнь, есть дно. Место упо-коения.

Шапка невидимка известна давно – мода.

Есть люди похожие на шарик ртути, ускользают, испаряются. И ужасно вредны.

Охваченный страстью людоед: «Хочу тебя.… Съесть»!

Вкус? Мозоль интеллекта!

Боги, всё-таки, людьми не становятся. Но, если Богом становится человек, уверовавших Природа карает беспощадно.

Эхо – зеркало звука.

Чудеса не невозможное, делают возможным. Они непонятное, де-лают понятным.

«Приговор душе по деяниям плоти». Филипп де Комнин об обстоятельствах кончины короля Людовика 1Х.

«Никто не знает, почему, алхимикам не удаются их затеи». (Он же)

Мой старые друзья… Мои новые друзья… В сущности, у меня нет друзей.

Только порядочный человек способен на непорядочный поступок.

Из грехов не смертных, самый тошный – навязчивость.

Чем больше общаемся, тем реже встречаемся.

Мои современники, мои сограждане? Живут во все эпохи и везде.

Там где кончаются все дороги, там мысль начинает торить тропинку.

Вязнем в пепле, дышим смрадом горелой бумаги. И конечно: «Ру-кописи не горят!».

Помойные ямы оставленные романтиками по сю пору смердят.
Плоды разума чаще всего кормят неразумных.

Со времён Софокла или Монтеня не человек меняется, меняются средства его постижения.

Можно обогнать время? Так бывает. Но можно ли быть умнее вре-мени?

Придуманные человеком мифы раскраивают его вдоль и поперёк, нанося увечия не совместимые с жизнью. Но не живёт человек без ми-фов.

Природа в своём разнообразии однообразна. Лишь, человек свои-ми выдумками придаёт ей дополнительный блеск.

«Разрушение старцев – это созидание, а созидание юнцов – разру-шение». Из Талмуда.

Писатель неволен в своих персонажах.

Ум, большинству нужен, чтобы не открывать, а переоткрывать.

В войне цивилизации и варваров возникает что-то третье. Часто - страшненькое.

Сходство между «Историей одного города» и «Островом пингви-нов», равно их различию. «Остров» похож на вольтеровского «Кандида», а «История одного города» ни на что не похожа.

Что мы, люди обыкновенные? Если Леонардо, среди прочего, за-писал: «…Я буду думать, что учусь жить, а буду учиться умирать…» и ещё; «О, мой Леонардо, почему столько страданий?». Действительно, почему?

«Степь отпоёт», говорит умиравшему спутнику Велемир Хлебников. Но, почувствовав приближение смерти: «Спаси «Председателя Земного шара».
 О чём это? О поэте Хлебникове, о человеке Хлебникове, о человеке вообще? Кто знает?

Отравят воздух, испортят настроение, вытрясут душу. Потом жизнь отнимут. Обыкновенный фашизм.

«Странно думать, что наука, раньше такая безобидная, превратилась в страшилище, которое заставляет трепетать всех». Эйн-штейн.

Подчас и «добродетель вознаграждается». Вопрос, чем добродетель расплачивается?

Непонятно... Чем талантливей режиссёр, тем фальшивее выглядит фотографии сцен спектакля.
Мысль о врождённых преимуществах, пройдя головы теоретиков вроде Гобино и Чемберлена, подарила немцам уверенность, что среди людей самые первые это «арийцы», которые, конечно, есть немцы. И в ХХ столетие практики уж поупражнялись вовсю, доказывая своё пер-венство.
 
Радостно отпраздновал столетие до дня своего рождения.

Что-то, наверное, со зрением. Созвездия не различаю, а звёзды ви-жу.

Полёт листочка. Несёт ветер. Спуски, подъёмы головокружитель-ные, а земля - вот она. Рядом совсем.

И не происходит со мною ничего особенного. Но кажется мне, что счастливейшим днём моей жизни станет день моей смерти.

Вопреки Эйнштейну, самые страшные науки не те, которые ненароком изобрели оружие. А те, которые, делают его применение необходимым. Марксизм, расовые теории. Ну, не науки, разумеется. А квазинауки, притворяющиеся наукой. «Косящие» под неё.

Что-то меняется в воздухе, его составе и то, что казалось вечным мягко обваливается. И, не задев никого, отходит в бесконечность про-шлого.

«У неё слишком счастливая натура, чтобы она не смогла, в конце концов, обойтись без меня». Генрих Гейне о своей жене.

Желания одинаковы, но люди, всё-таки, разные.

Не бывшее оставить таковым непросто.

Лев Толстой толку в социальных теориях не видел. Плевал он на них. Разум, считал он, не в силах расчислить вектор человеческих дей-ствий, как в том уверяли главные умники Х1Х столетия.
Так что я толстовец!

Мы понимаем, что такое мало, но что такое много?

Велика ли разница между «Золотым ослом» и «Золотым телёнком»?

С жизнью, конечно, можно сыграть в шахматы, но всегда остаёшься наедине с безнадёжным эндшпилем.

Несчастным и безутешным Назон стал, после того, как был благо-получным счастливцем Овидием.

Время, не имеющее формы, несуществующее никак и нигде, под-вергают точному исчислению.

Мысли дерзкие, холодные, безнадёжные.… Как осень.

Расставаясь с замужней любовницей, понимай: не своё – верни.

«Спорт становится любимым предметом размышлений и скоро станет единственным методом мышления». Ключевский.

У тебя хороший вкус? ты не чистоплюй? Живи в России.
«Славянофильство - история двух-трёх гостиных в Москве и двух-трёх дел в московской полиции». Ключевский

Для России Х!Х века «Освобождение южных славян» было порывом естественно-принудительным, как за семьсот лет до того Крестовые походы для остальной Европы. Результаты те же. Да и отстали мы примерно на столько же.

 «Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий». Ключевский.

Мудрость не должна подтверждаться строгими доказательствами.

«Вера в разум есть не только вера в наш разум, но также – и даже более того – вера в разум других». Карл Поппер

Не убей они Лермонтова, кажется, воздух был бы другим.

Кто-то и где-то отделяет Добро от Зла. Я при этом не присутст-вую.

Не мечите бисер перед свиньями, даже, если за это платят.

Старина… Пол Пот.

Время лучший истолкователь.

История Христианства не понимает. И зло всегда порождает зло. И отвечает злом на зло.

Отличие человека от бактерии? Бактерия не осознаёт бессмыслен-ности жизни, а человек, увы …

Плохо, когда понимаешь, что хорошо тебе не будет уже никогда.

Самая доступная вещь? Шкура убитого медведя. Если, она человеческая.

Мы видим одно и то же, но по-разному понимаем.

Борьба за счастье… До предпоследнего счастливца.

Счастливцы и несчастливцы – несчастливы одинаково.

Средних лет, среднего роста, средних способностей… природа понуждает быть оригинальным.

Видишь чужую смерть. Свою, – увы!

Я учусь. Учить мне некогда.

Истины так уютно спрятались в старых книгах, пока их там не найдут, чтобы сжечь.

Картина: Сократ и Швейк улыбаясь «лучезарными харями», пьяные и счастливые, взявшись за руки, держат путь к Марианской впадине.

Как не живи, всё равно устанешь от жизни.

Истина зависит от места, времени года, настроения и состояния здоровья взыскующего её.

«Бог есть результат цепляния человека за вечность». С. Дубнов.

Пророк Магомет и барон Унгерн начинали одинаково. Но кончили по разному. Состав времени стал другим.
 
Несмотря на явные успехи наук, предсказатели продолжают свирепствовать.

Я пытаюсь их понять. Они пытаются меня убить. Вот и все совпа-дения.

О тоске приятней петь, чем её переживать.

Рассказать о жизни без «гнева и пристрастия»? О чужой, пожалуй-ста, сколько угодно.

Ты всего лишь научил оправдывать убийства. Убивать они умели без тебя.

«Пусть лучше на Земле прибавится один мудрец и вообще достой-ный человек, чем появится на небе одним блаженным больше». Пу Сунлин.
 
Невозможно стать самим собой, не цитируя. Перестаёшь быть со-бой, только цитируя.

Люди, о которых можно сказать, что всё человеческое им чуждо, в большинстве!

Главное - мы движущиеся частицы меняющегося чего-то.

Вглядываясь в завесу закрывающую от нас завтра. Наклонившись над колодцами вырытыми историками. Ничего не видно.

Память? Тоже, кладбище!

«Это был человек, который смотрел назад, но употреблял для своей цели новые средства». Грановский.

Они «случай ухватят за вихор» и думают, перед тем как свалятся в пропасть, что самого Господа Бога держат за бороду.

Издать разыскания биографии Христа в серии «Жизнь замечательных людей».

За тысячу лет до коммунистов крестоносцы воплощали свой идеал. Что интересно, с теми же результатами.

Люди частенько теряют друг друга из-за ерунды, которую ни по-нять, не избежать не в состоянии.

Они свою тоску переложили в звучные стихи: стихи улетучились, осталась тоска.

Зависть, по-видимому, то, истинно человеческое чувство, которое заполнив душу, уничтожает человека в человеке.

Я, менее всего расположен к страданиям. Я от них не получаю удовольствия. Я от них страдаю.

Слова «патетика» и «патока», наверное, однокоренные.

Воспоминания, как следы трассирующей пули …

В марте снежинки большие и заметно, какие они мохнатые.

Порядок слов человека, так же индивидуален, как узор капилляров на его пальцах.

Всё зависит от человека? Но от человека ничего не зависит!

У мощного и саркастичного Бродского было то зрение, при кото-ром наблюдаемый мир не скукоживается, не занавешивается «сиреневым туманом», но предстаёт во всём величии. Хотя оно, может и копейки не стоит.

Любая идеология – дерьмо. Адепта - делает палачом. Не согласного – трупом.

«Герои ушедшего времени»? Лосев А.Ф., Гумилёв Л.Н.

Большое - можно разглядеть. Великое – увидеть.

«Человечность – это осмысленное чувство, только воспитание его развивает и укрепляет». Гельвеций.

Можно убедить умного в том, что он дурак. Но дурака?

Большинство живут оттого лишь, что не знают когда умрут.

Голодные отъедаются быстро, но насыщаются не скоро.

Каждый устраивается в той картине мира, которую создает, и каж-дый, в ней занимает то место, в котором его видит другой.

Часы оттого старятся, что отсчитывают чужое время.

Время и лечит и убивает.

Салтыков - Щедрин видел мир так, что никоим образом, нигде, ничего хорошего, он не различал..

«Не – бытие», тоже форма существования.

Революция, как обширный, глубокий и необратимый в своих по-следствиях … погром.

Человек думает, что изменяет мир. Пусть! главное, чтобы не изме-нялся сам.

«Ваша фамилия происходит от имени собственного Хана. Фамилия была распространена в городах Могилёв, Невель, Витебск». www.jewish.ru

Такого, кажется, ни в одной стране не бывало.… По указу от 17 мая 1722 года «Синод обязал священников под угрозой жестоких наказаний раскрывать тайну исповеди».

Время, которое есть - это прошлое, которое было.

Имена родоначальников теряются в веках, но именно Фёдор Ми-хайлович Достоевский придал глубину и блеск роману. Роману в жанре доноса.

В счастливые для людей времена, «Граждане Нюрнберга (как говорил в своих лекциях Грановский) без суда вешали всех рыцарей попавшимся им в плен».

Исторический роман имеет к истории то отношение, как рассказ о том как Ричард Львиное Сердце ограбил Лондонские церкви, чтобы оплатить услуги интернет-провайдера.

Смерть обессмысливает жизнь, но жизни на это наплевать!

Сколько интеллекта, столько человека: границы его - купол вселенной или свод черепа.

В юности, от неуверенности в себе, жаждешь славы… но проходит сколько-то времени, тогда понимаешь, что для достижения твоих целей достаточно быть самим собой. Всего лишь!

Страх перед жизнью от знания её не зависит.

Сколько надо знаний и ума, чтобы понять красоту и гармонию науки. Потому её мало кто понимает.

Жизнь после смерти? - ёлка после Нового года!

О любви можно и так сказать: желание дать желанное желаемому.

Мысль, если она стоит того, человека переживёт. Лучше бы наоборот… ещё не из одной мысли человек не зародился.

В ХХ веке были удивительные поэты и безумные войны. Что вспомнят через тысячу лет?

Узники и изгнанники – поэты ХХ века, разделяют участь тех людей среди которых они живут.

Вера (истинная, глубокая) та, что «не – бывшее» делает «бывшим», и между прочим, «бывшее» может объявить «не – бывшим».

Каждый день, каждый из нас проживает грандиозную историю. Но нет в нас нет того романиста, который бы это рассказал другим.

Я – не дурак. У меня судьба такая.

Звезде всё равно, какой мы её видим.

Если, молящиеся Аллаху унаследуют европейскую культуру, станет больше европейцев. Если, европейцы примут ислам, станет больше рабов. Есть из чего выбирать.

Воспроизвести чужую интонацию несложно. Сложно найти свою, так, чтобы её воспроизвели другие.

В людях всё ещё мало … человеческого.

Откровенничать можно только с собой. И то … изредка.

У гуманизма своя история. В пятнадцатом веке один из герцогов графа Шароле (будущего Карла Смелого), отказался штурмовать Париж, оттого, что пожалел людей истребляемых с обеих сторон.

Глубина цивилизации измеряется количеством игрушек, занимаю-щих время человека.

Чтобы понять, сколько человеку счастия надо? Нужно, что бы у него счастья не было бы некоторое время вообще.

Когда-то, образованный человек знал латынь, греческий, верно су-дил о Платоне и Фоме Аквинском. Понимал основы алхимии, сочинял сонеты и не путался в астрологических формулах.
Сегодня, по другому.
В образовании, кажется, важнее не столько сумма знаний и картина мира, сколько усилия разума, чтобы понять то и другое.

Люди и рядом… и не докричаться.

Во времена, когда люди не живут, а выживают, самые страшные вещи выглядят… обыкновенными.

Плохо ли то, что мы зависим от людей, которые от нас не зависят?

Сколько человеку ума надо? Да, столько, чтобы глупостей не де-лать!

Биографии существ дорвавшихся до власти говорят, что государственный механизм единственный, на управление которым, не требуется справки районного психиатра.

Любят – «конкретное». Ненавидят – «абстрактное».

Труднее всего примириться с неизбежностью.

Культуры потому разные, что люди одинаковы.

История, это более или менее убедительное повествование о том, как мучительно трудно люди учатся уживаться друг с другом.

Лечение? Тоже форма самоубийства!

«Нет у мира разгадки, потому что нет в мире смысла». Сент-Экзюпери.

«Уже стемнело, и я приземлился в Дюссельдорфе…». Через сколько же столетий историки уточнят тип воздушного судна, на котором Гёте путешествовал по Германии 1792 года?

Цивилизация начинается войнами и, как это не звучит двусмысленно, кончится с ними.

Пусть остановятся все часы. Время всё равно будет просачиваться через меня.

Если не понимаешь, что за существо перед тобой, то трудно иметь с ним дело. Особенно, если оно человек.

В иные «однодневки» вложено столько таланта, что они становятся «нетленками».

Революции неэффективный и чудовищно кровавый способ реше-ния проблем. Но зачастую, единственно возможный.

Из рекламного буклета: «Живопись - оптом!». Эпоха.

Снам? Верю! Толкованиям? Нет!

Расхожее заблуждение: «Дескать, дураков-то поболее будет, чем умных». Жизнь бы пресеклась, если бы так оказалось на самом деле.

Волна поднялась. Волна опустилась. Люди пропали. И остались, странно сказать, посредственные книги.

Бывают писатели … непечатные.

Тот, кто умер, смерти не боится.

Разница между тем, что мы говорим и тем, что мы думаем? … Ис-тина!

Как хорошо, что двадцатый век … ушёл!

Разум человека ограничивает.

Я уже не читаю… Я перечитываю.

Поэты политику не делают, но и политика поэтов не производит.

Люди, как зеркала, стоящие друг перед другом, отражают или бес-конечность, или пустоту.

Родился - ничего не произошло. Умру - ничего не случится.

Чужие успехи меня не интересуют. Помню свои неудачи.
.
Чеховские рассказы, как кристалл. И светятся, и ничего лишнего.

Устроили революцию не «Бесы». «Мужик Марей» устроил.

Если мысль не поддаётся переложению на другой язык, то не мысль она - нечто иное.

«Правое дело», «Левое дело», «Сам за себя»… Ты - убийца. Тебе нет прощения, тебе нет спасения. Но и забвения тебе не будет!

Жизнь, как череда разрозненных событий, участия в которых избежал, если бы это было возможно.

Ещё не выстроен механизм, в котором человек мог быть винтиком.

Плохая литература удваивает реальность и без того отвратитель-ную.

Разум понимает, что он может ошибаться. Но разумны ли те, кто предлагают отказаться от него.
 
Где не господствовали христиане или мусульмане (Индия, Китай), там евреев за «это» не убивали.

Репутация автора и репутация его книг может не совпадать.

Лицемерие взращивает нравственные романы и плодит негодяев.

Совесть: Надо! Спит. Надо! Глазками захлопает.

Привыкнуть ко всему? И остаться человеком?

Абсурд! В теле ограниченном годами, душа желает пребывать веч-но.

В истории, как в теории Гейзенберга, чем яснее эпоха, тем незаметнее люди населяющие её.

Вечность твёрже алмаза. Никто в ней не то что следа, царапины не оставит.

С ладони исчезла линия жизни. Но я-то ещё живу.

Могут ли быть у человека неестественные потребности?

Фантастические размышления о мировом заговоре евреев, оберну-лись заговором мира против евреев.

Жизнь есть чудо, окружённое непроницаемой смертью.

Всё укладываю в пустоту, чтобы потом лечь в неё самому.

Смотришь на него и думаешь: «Жаль, что бывают излечимые бо-лезни».

В перспективе и параллельные сходятся.

Ищешь покой, зачем? Он придёт к тебе сам.

У времени нет истории.

Человек способен взлететь. Падая.

Мудрость от повторения стирается, а глупость? … крепчает!
Сквозь открытое окно небо присматривает за мной.

Жизнь, конечно, всё уравновешивает. Радость – горем, день – но-чью, но слёзы? Не уравновешиваются ничем.

Время, среди прочего, даёт заработать косметологам.

Прошлое, как и будущее, непроницаемо.

История евреев, это груда камней, способная завалить любого.

Что такое катастрофа? Смерть, по гречески.

Человек от человека отличается многим, но в основном... Один раньше умрёт, другой … позже.

Судьба так устраивает жизнь, что надо благодарить её за неудачи, которыми она тебя милостиво одаряет.

В пропасть, невидимую, между тем, что ты делаешь и тем, что ты за это хочешь, проваливаются и исчезают люди.

«Конечно, мир безумен. Безумны нищие на улицах Вены, безумен порядок, всё безумно и девушки в том числе». Илья Ильф. Из дневника.

Журналы тридцатых годов ещё доносят смрадное дыхание отрав-ленной эпохи.

Неудачи складывают жизнь.

Тот не человек, кто в другом человека не различает.

Революция уничтожает старое общество вместе с породившими её проблемами. Взамен созидает новые, пока их не решит следующая.

То, что можно представить, но невозможно почувствовать, можно назвать прошлым.

Самое прекрасное на земле? Небо!

Облако, огромное как континент, зависло надо мною. Пора оформлять бумаги на эмиграцию?

Он нашёл выход, приоткрыл дверь – вошли другие: и стали; гении и родоначальники.

Либо в тебе вечность. Либо ты в вечности.

Гумилёв (Л.Н.) даже не российский – советский ещё Шпенглер.

Странно, но когда я говорю, что я гений, мне не верят.
Никак. Ниоткуда. Никуда…

То без чего жить нельзя - убивает.

Приходится изменяться, чтобы не изменять себе самому.

Иосифу Бродскому не повезло. У него было много друзей.

Дети, как мины. Родители подрываются на них всю жизнь.

Умный, забывает, что было. Дурак, помнит чего не было.

Талант независим от человека.

Богословие дьявольски изощрено.

Птицы в небе, люди на дороге, истины живущие в книгах и не сгорающие вместе с ними.

«Даже Господь не предрешает, будет человек грешным или добро-детельным». Амора рабби бен Ханина, II век нашей эры.