В начале XX века в процветающем Николо-Угрешском монастыре проживало около 200 монахов. Обитель имела большую территорию, окруженную красивой кирпичной оградой, несколько кирпичных благоустроенных гостиниц и хозяйственных построек за ее пределами. Невдалеке располагалась монастырская Угрешская слобода и основанное монастырем народное училище.
Революционное лихолетье и гонения на церковь не обошли обитель стороной. Многие монастыри использовались новыми властями под тюрьмы, но Угреша избежала этой печальной участи. До лета 1925 года здесь еще оставалось около 40 монахов во главе с настоятелем архимандритом Макарием. В Архиерейском доме жил на покое опальный митрополит Московский Макарий (Невский-Парвицкий). Иноки Угрешского монастыря нашли в нем доброго пастыря, по очереди приходили служить с ним и относились к нему с большой любовью. Монастырская община сосуществовала в детской колонией Наркомфина, созданной весной 1918 года. В колонии еще сохранялись элементы религиозного воспитания. Воспитанники часто пели заутреню в церкви во имя преподобного Сергия Радонежского, а на Пасху - обедню. Регентом детского хора был завхоз колонии.
В 1924 г. Московским отделом народного образования (МОНО) на Угреше был организован Красный детский городок на 950 детей, в который входило четыре детских дома. МОНО ходатайствовал “о закрытии шести церквей бывшего Николо-Угрешского монастыря ввиду недопустимости соседства с находящимся в монастыре Детским Городком”. На основании постановлений Моссовета от 26 мая 1925 г. и Президиума ВЦИК от 7 июля 1925 г. (№№ 13-19) в бывшем Николо-Угрешском монастыре подлежали закрытию четыре храма: церковь Иоанна Предтечи, храм Успения, Никольский и Спасо-Преображенский соборы. Постановлением предписывалось следующее: “Предоставить помещение первой и второй из них для расширения Детского Городка, а третью и четвертую передать в ведение отдела по делам музеев Главнауки Наркомпроса как археологические и художественные памятники, помещения же которых временно использовать под склад предметов культа закрываемых церквей”. К сожалению, последняя часть этого постановления исполнена не была.
МОНО планировал расширить Детский городок, увеличив число детдомов до семи. Под детдом № 7 собирались занять Архиерейский дом, который нуждался в ремонте. Летом 1925 г. митрополит Макарий был перевезен в Котельники и помещен в доме Меланьи Павловны Трагейм - на “Меланьиной даче”. В феврале 1926 г. святитель скончался от воспаления легких. Его похоронили довольно скромно 19 февраля в ограде Казанской церкви Котельников, которая была закрыта осенью 1927 года. На Угреше последней закрыли Петропавловскую церковь, где до 1926 года еще служили шесть монахов.
Однако планам по расширению Детского городка не суждено было полностью воплотиться в жизнь. В те годы в Советской России широко развернулась борьба с беспризорностью и правонарушениями в среде подростков. Беспризорность явилась страшным следствием Гражданской войны, голода в Поволжье и репрессий первых лет советской власти. Проблема стояла очень остро. По данным Н.К. Крупской, в 1923 году «армия» беспризорников в России насчитывала около 7 млн. человек, и только 800 тысяч из них были помещены в детские дома и колонии.
Одной из форм ликвидации беспризорности стали трудовые коммуны, которые создавались по всей стране при различных организациях и учреждениях: Наркомпросе, ВЧК (позднее ОГПУ-НКВД) и других. В отдельных трудкоммунах воспитывалось сразу несколько тысяч человек. Задачей этих учреждений было дать возможность испорченным улицей и обездоленным подросткам привыкнуть в рабочей среде к самостоятельному труду и нормальному образу жизни. Всего трудкоммун было около 60, в том числе 12 в Москве. В Московской области находилось две крупные трудкоммуны при ОГПУ-НКВД. Инициатором и вдохновителем создания коммун при этом ведомстве выступил Ф.Э. Дзержинский, бывавший в трудкоммуне № 1, созданной в Болшеве 11 августа 1924 года. Однако душой этого дела был Матвей Самойлович Погребинский, заведующий трудкоммуной № 1, который стал прототипом Сергеева в известном фильме “Путевка в жизнь”. Он принимал деятельное участие и в организации трудкоммуны № 2 на территории Николо-Угрешского монастыря в 1927 году, уже после скоропостижной кончины Дзержинского в 1926 году. Погребинский много помогал начинающим педагогам, лично ездил по тюрьмам отбирать молодежь в трудкоммуны. Коммунары очень любили Погребинского, его портреты висели в их клубах. Матвей Самойлович поддерживал тесную связь ними и приезжал в коммуны и после того, как был назначен начальником НКВД г. Горького. К сожалению, он в числе других руководителей НКВД в 1938 году был репрессирован, и его имя надолго предано забвению.
Хотя официально трудкоммуна № 2 была создана приказом Хозяйственного отдела ОГПУ 30 августа 1927 года, но фактически вела свое начало от Звенигородской детской колонии, существовавшей с 1925 года на территории Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде. В колонии воспитывалось около 1300 детей, для которых монастырские помещения были слишком тесны. Негде было разместить мастерские и учебные классы. От безделья ребята хулиганили, устраивали массовые побеги, играли в «партизанскую войну», а однажды устроили своеобразный «бунт», который описал М. Горький в очерке «По Союзу Советов»: «Тысяча триста смелых ребят, собранных в тихом Звенигороде и не занятых трудом, решили объявить войну скуке мещанского городка. Они достали где-то изрядное количество пороха, наделали ружей из водопроводных труб, и однажды ночью в городе загремели выстрелы. Крови не было пролито, но некоторые юные воины пострадали от ожогов, а обыватели от страха. Пострадали, конечно, и стекла окон».
Этот «бунт» и подтолкнул руководство ОГПУ к организации трудкоммуны № 2 на базе Звенигородской детской колонии с переводом ее в просторные постройки Николо-Угрешский монастыря близ Люберец.
Первым управляющим трудкоммуны стал Федор Григорьевич Мелехов, старый большевик, уже имевший опыт работы в Болшевской трудкоммуне. На его плечи легла перевозка ребят, их обустройство на Угреше, организация мастерских и учебных классов. Самых младших детей определили в детские дома, а примерно 750 подростков перевезли на Угрешу небольшими группами. К ним присоединили полторы сотни старших мальчиков из Детского Городка, остальных ребят (около 450 человек) перевели в другие детские учреждения. Переезд завершили в начале 1928 года. Под жилье использовали благоустроенные монастырские гостиницы и братские корпуса. Под сапожную и столярную мастерские заняли бывшие Патриаршие палаты. Вскоре организовали слесарную мастерскую. Скульптурная мастерская появилась по инициативе М.С. Погребинского, который заметил склонность ребят к лепке из глины.
В 1930 году Ф.Г. Мелехова перевели на другую работу. По некоторым сведениям, его назначили в одну из коммун на севере России, но попасть туда он не успел, т.к. вскоре погиб в результате несчастного случая.
Управляющим коммуной стал Павел Степанович Перепелкин, опытный инженер, ранее работавший в Хозяйственном отделе ОГПУ. Он проработал пять лет, и под его руководством коммуна достигла больших успехов. Несколько лет П.С. Перепелкин управлял всеми трудкоммунами СССР.
Заместитель по технической части инженер-полковник Тимофей Николаевич Архипов был конструктором-изобретателем и талантливым организатором производства. По воспоминаниям коммунаров, его отличали строгость и простота в обращении.
Заместитель управляющего по воспитательной части Ефим Павлович Смелянский получил опыт работы в этой должности в Болшевской трудкоммуне. Он хорошо был знаком с преступным миром, знал психологию беспризорников, ездил по тюрьмам и лагерям для отбора кандидатов в трудкоммуны. Смелянский обладал широкой гуманитарной эрудицией, увлекался литературой, историей, в свободное время много занимался с воспитанниками, которые его любили и доверяли ему.
Заместителем управляющего по политической части и секретарем партийной организации трудкоммуны являлся Михаил Петрович Щербаков, в последствии в годы Великой Отечественной войны возглавлявший подпольный обком на оккупированной врагом территории Московской области.
Разделение обязанностей между руководителями трудкоммуны было во многом условно. Архипов большое внимание уделял организации спортивных команд. Вместе с Перепелкиным он нередко работал наравне с воспитанниками в мастерских и на заводах, увлекая ребят личным примером. Позднее был создан штат инженеров-воспитателей, в число которых входил Михаил Иосифович Терентьев, впоследствии известный краевед, опубликовавший серию очерков о трудкоммуне в газете «Люберецкая правда».
О людях, много сил отдавших делу перевоспитания беспризорников, можно сказать словами М. Горького: «Все эти ликвидаторы беспризорности – не мечтатели, не фантазеры; это, должно быть, новый тип педагогов, это люди, сгорающие в огне действенной любви к детям, а, прежде всего, это люди, которые, мне кажется, хорошо сознают и чувствуют свою ответственность перед лицом детей».
В своей работе они руководствовались трудами известного педагога А.С. Макаренко. «Мы следовали этой единственно правильной тропе, положив уяснение психологии людей в основу всей воспитательной работы, проводимой нами в трудкоммунах. Мы научились отыскивать в каждом человеке из преступного мира то хорошее, что в нем еще осталось, не угасло, научились это хорошее, не горящее огнем, а чуть-чуть тлеющее, раздувать в большой пожар человеческой души. Мы воспитывали доверием и трудом, стараясь найти индивидуальный подход к каждому новичку», - рассказывал М.И. Терентьев.
Принципы воспитания отражались в лозунгах, понятных коммунарам:
• «Хошь живи, хошь уходи»;
• «Все отвечают за каждого, каждый отвечает за всех»
• «Чтобы жить трудовой жизнью, надо уметь что-нибудь делать»
• «Воспитывая из себя сознательного пролетария, помогай сделаться им и другим».
• «У нас все должны учиться»
• «Каждый должен украшать дом, в котором живет, улицу, по которой ходит»
• «Честь коммуны превыше всего, все в ответе за нее»
• «В коммуне сухой закон для всех»
• «Будь вежлив в обращении со всеми»
• «Пресекай азартные игры и воровство»
• «Человек труда никогда не позволит себе присвоить чужую копейку».
Все ребята, попадавшие в трудкоммуну, имели непростые судьбы. Поначалу большинство составляли несудимые беспризорники. Это были либо сироты, либо дети, брошенные на произвол судьбы непутевыми родителями. Как правило, подростки привыкли к вольготной жизни, познали всю «прелесть» путешествий в ящиках под вагонами, ночевок в повалах и на чердаках, игры в карты, выпивки, курения. Многие промышляли мелким воровством, некоторые девочки проституцией. Старшие ребята попались на более крупных делах, получали за них различные сроки тюремного заключения.
Вот один из типичных примеров. Анна Михина в 12 лет лишилась матери, отец вскоре вторично женился. Мачеха настояла на том, чтобы девочка жила самостоятельно на выделенную ей долю из хозяйства. Размер этого «наследства» был столь невелик, что Аня проела его за три дня. Некоторое время она работала нянькой, но потом ей отказали от места. Оказавшись снова на улице, девочка пристала к компании карманных воров, в 15 лет стала любовницей одного из них. Вскоре «дружок» был арестован, судим и отправлен в Соловецкие лагеря. Анна пыталась устроиться на работу, но не смогла, снова вернулась в воровскую компанию, участвовала в краже ценностей из Исторического музея. На следующий день после преступления девушку арестовали: выдали свои же. Осудили ее на 10 лет с отбыванием наказания в Соловецких лагерях. Оттуда Анну взяли в Болшевскую трудкоммуну, но вскоре перевели на Угрешу. Сначала девушка не желала работать, прикидывалась больной. Соседки-коммунарки иронически называли ее «хворенькой» и даже убирали за ней койку. Это продолжалось недолго. Вскоре Анна подчинилась общему трудовому ритму, стала регулярно ходить на работу, добросовестно трудиться, что сразу было замечено и поощрено педагогами. Анну выбрали старостой общежития, а через год заместителем воспитателя. Девушка освоила профессию слесаря-сборщика, увлеклась занятиями в драматическом кружке. Судимость с нее была снята.
В трудовой коммуне большую роль в воспитании играл не только хорошо организованный труд вместе с вольнонаемными работниками, но и весь коллектив воспитанников. Было развито самоуправление: высшим органом являлось общее собрание коммунаров, избиравшее исполнительный орган – центральное бюро актива, которому подчинялись советы общежитий и охрана. Комендантами общежитий выбирали членов трудкоммуны. Они единственные имели право ношения оружия. Старостами общежитий и помощниками воспитателя также были коммунары.
Председатель бюро актива Алексей Чекмазов, переведенный из Болшевской коммуны, в прошлом был известным вором-аферистом, имел десятка два судимостей. Взяли в коммуну № 1 его под личную ответственность М.С. Погребинского, сумевшего разглядеть в таком, казалось, отпетом преступнике хорошие черты и организаторские способности. Позднее Алексей был директором музыкальной фабрики трудкоммуны, увлекся литературой, сотрудничал в местных газетах и журнале «За коммуну». Судимости с него были сняты. Он сам не раз ездил по тюрьмам отбирать молодежь в трудкоммуну. Его личный пример оказывал большое влияние на новичков.
Первые 2-3 года в трудкоммуну попадали в основном беспризорные подростки, а позднее принимались молодые заключенные до 25 лет, но встречались люди и гораздо старше. Не брали осужденных по политическим статьям и совершивших тяжкие преступления против личности: убийство, изнасилование и т.п. Хотя вооруженной охраны не было, судимые коммунары не имели права выходить за территорию без увольнительной записки, им не выдавались паспорта. Непросто было приучить разболтанных ребят к нормальной жизни, но воровство и побеги были редким явлением. За 11 лет за это из коммуны исключили не более 10 человек. Прием в коммунары проходил на заседании бюро актива. За новичка поручался один из старых авторитетных членов коммуны, с кого судимость была уже снята. Быстро ощутив всю разницу своего положения в тюрьме и в коммуне, новички старались не подавать повода для возвращения в места лишения свободы.
Первые успехи в работе трудкоммуны стали очевидны уже в 1928 году. Знаменательным событием было посещение Максима Горького, приехавшего 8 июня 1928 года с сыном Максимом и известным публицистом Михаилом Кольцовым, опубликовавшим в газете «Правда» от 8 июля 1828 года большой очерк «В монастыре»: «...Над широко раскрытыми воротами Николо-Угрешского монастыря полощется алый лоскут: «Привет нашему другу Максиму Горькому!». Адресат приветствия огорчен и даже раздражен. Ему приелись парадные встречи, мешающие разглядеть жизнь в ее обычном, непарадном свете. Он неспокойно прищелкивает пальцами и ругается…
Несколько десятков пар ног с предельной скоростью мчатся к гостям. Несколько десятков пар ладош начинают свое оглушительное дело. Горький ликвидирует парад на корню:
- Что у вас руки казенные что ли? Бросьте, ребята, эту суетню.
Лед торжественности разодран на куски. Вместо него полощется половодье грубовато-ласковых и демократически фамильярных чувств…
Здесь у каждого свое место, свои обязанности, болтаться в рабочее время больше нескольких минут неудобно и не принято. Орда, занявшая каменные громады Николо-Угрешского монастыря, работает, как на заправской фабрике, где производительность труда не нуждается в агитационных компаниях…
В старых стенах прорубили широкие окна. Сюда вторглись снопы света, лязг и свист металла, гудение моторов, скороговорка ручных молотков…
Разве не странно, должно быть, видеть Горькому, человеку предреволюционного поколения, эти сотни молодых проворных рук, забывающих дорогу в карманы прохожих и ловко мастерящих предметы необычного вида.
- Что это вы производите?
- Железные зажимы для пинг-понга.
- А это?
- Туфли для баскетбола, футбольные мячи, башмаки для велосипедов.
- И что же, хорошо они идут?
- Ого!».
Максим Горький описал свой визит в трудкоммуну № 2 в очерке «По Союзу Советов»:
«… Я видел 1300 беспризорных в Николо-Угрешском монастыре…
Часть мальчиков занята производством обуви для себя, другая делала койки, иные мальчики работали на кухне и в хлебопекарне, большинство деятельно помогало каменщикам и плотникам, которые перестраивали корпуса монастырских гостиниц под слесарную и деревообделочную мастерские. Подавали материал, убирали мусор, устраивали клумбы для цветов, в монастырском парке рыли канавы, стараясь найти скважину, через которую уходили воды пруда (Речь идет о нижнем пруде.). Вокруг церквей монастыря – волны веселого шума. С полсотни мальчуганов работает в скульптурной мастерской…
Мальчики делают пепельницы, лепят различные фигурки, портреты Льва Толстого, все это ярко раскрашивается и уже находит сбыт в кооперативной лавке колонии. Какой-то безыменный парень лет шестнадцати, лицом удивительно похожий на Федора Шаляпина в молодости, устроил в парке около монастырской стены «биосад», как называет он огромную клетку из проволоки; в клетке сидят птенцы сороки, слепые совята, еж и большая жаба, которой он дал имя Банкир…
Мальчик-брюнет с тонкими чертами лица, с матовой кожей на щеках, стройный и, должно быть, знакомый с другой жизнью, моментально написал и подарил мне очень хорошие стихи. Потом оказалось, что это стихи не его и уже были напечатаны.
Всюду мелькает Ленька, одиннадцатилетний кокет, но уже четыре года беспризорный. Он только что возвратился из маленького путешествия под вагонами в Ташкент и обратно. Маленький, плотный, круглоголовый, он похож на трехпудовую гирю. На детском лице с пухлыми губами блестят хорошие, умные глаза. Вот он идет - вразвалочку, руки в карманах – по дорожке парка, как франт по бульвару, идет к крыльцу кельи заведующего колонией (Комнаты заведующего трудкоммуной располагались в Архиерейском доме). На крыльце сидит сам заведующий, я, мои спутники: сын и секретарь…».
Как писал М. Кольцов, коммунары показали Горькому и глиняную статуэтку, изображающую самого писателя. Статуэтка получила снисходительное одобрение писателя.
Леонид Свидерский, о котором идет речь в этом отрывке, в коммуне после побега прижился, учился, работал сборщиком инкубаторов на заводе «Спартак», затем плановиком. Повзрослев, он выбыл из коммуны. Дальнейшая судьба его неизвестна.
Горького приняли в почетные члены трудкоммуны и устроили ему торжественные проводы в бывшем Преображенском соборе. Вот как описывает их Михаил Кольцов: «Можно ли представить себе, не видя воочию, этот огромный, в пять этажей высотой, гулкий сводчатый колодезь собора, размалеванный снизу доверху аляповатой церковной живописью 60-80-ых годов, и дощатую эстраду перед алтарем? И духовой оркестр на эстраде! И застрявшие на подмостках после спектакля декорации, и картонный гроб с надписью «Капитал», и бутафорский мусорный ящик с надписью «Спальня беспризорного»! И партер из скамеек посреди собора, и тысячу лиц, полудетских, но осмысленных, тронутых страданиями и опасностями, голодом и нищетой, овеянных скитаниями, бодрых и гордых возвращением к честной жизни, взбудораженных присутствием человека, чье восхождение из социальных низов на вершины культуры каждый из них пробует повторить!».
Суждение Кольцова относительно церковной живописи отражает веяние того времени и не соответствует действительности. Преображенский собор возведен в 1880-1894 годах в память 500-летия Куликовской битвы и основания монастыря по проекту известного архитектора А.С. Каминского. Стенопись, выполненная по эскизам Каминского под его личным наблюдением, была высокохудожественной, о чем свидетельствуют сохранившиеся фотографии. В начале 1930-х годов в Преображенском соборе были сделаны межэтажные перекрытия, устроены грубые прямоугольные окна. В те трудные времена помещений не хватало, поэтому использовали даже пространство подкупольных барабанов. В храме размещались фабрика-кухня, столовая, различные мастерские, аудитории завода-ВТУЗА, спортзал... Величественное здание не раз страдало т пожаров. Росписи были полностью утрачены. В заново освященном в 2000 году Преображенском соборе стенописи планируется воссоздать. Разрушение архитектурного ансамбля Николо-Угрешского монастыря было отрицательной стороной деятельности коммуны. Храмы были осквернены, постепенно утратили вид культовых построек, древнейший Никольский собор в 1940 году был вообще разобран. Все это было плодом насаждаемого советским государством массового атеизма.
Поскольку упор в трудкоммуне № 2 был сделан на трудовое воспитание в коллективе, необходимо было расширять производство. Как писал А.С. Макаренко, «Логика хозяйства и логика труда вместе дают железную логику коммуны». Под руководством опытных вольнонаемных мастеров коммунары постепенно осваивали рабочие профессии, мастерские оснащались передовым по тому времени оборудованием. Уже в 1928 году было выпущено продукции на 221 тысячу рублей и даже получена небольшая прибыль. В 1929 году начал сказываться недостаток производственных помещений. Хозяйственное управление ОГПУ выделило значительные денежные средства на строительство заводов и фабрик. Возводились новые корпуса, закупалось современное импортное оборудование. Одновременно построили новую сушилку, парокотельную установку, электроподстанцию, провели шоссейную дорогу. Строительство железнодорожной ветки до станции Панки нашло отражение в знаменитом фильме «Путевка в жизнь», снимавшемся преимущественно в Болшевской коммуне.
Самым мощным предприятием трудкоммуны был инкубаторный завод «Спартак», часть продукции которого шла на экспорт. Помимо инкубаторов и брудеров завод выпускал промышленные вентиляторы и электроаппаратуру. К концу 1932 года в трудкоммуне действовало уже четыре завода: «Спартак», фибролитовый, электроремонтный и радиозавод. Работала музыкальная фабрика, где был еще бильярдный цех. Обувные мастерские вместе с 252 квалифицированными коммунарами перевели в Болшевскую трудкоммуну. По данным газеты «Дзержинец за 13 апреля 1937 года, объем производства предприятий составил около 72 млн. рублей в текущих ценах, а численность работающих была около 5000 человек, из которых 20% коммунаров.
Большое внимание уделялось в трудкоммуне производственному обучению. Если поначалу коммунаров обучали прямо в мастерских, то позднее при каждом заводе открылись фабрично-заводские училища, работала общеобразовательная средняя школа, вечерняя школа для взрослых. В 1932 году начал работу ВТУЗ, являвшийся филиалом вечернего отделения Московского энергетического института. Во ВТУЗе на разных курсах занималось примерно 120 человек и еще 300 человек обучалось на рабфаке. Для проведения занятий приезжало 26 преподавателей МЭИ. Первыми получили дипломы инженеров 28 человек в 1938 году. Над ВТУЗом шефствовал Московский электрозавод. Некоторые коммунары ездили на учебу в Москву: в консерваторию, Литературный институт, художественные училища и другие учебные заведения.
С ростом производства привлекалось все больше вольнонаемных работников, приезжавших с семьями, да и сами повзрослевшие коммунары становились семейными. Поэтому одновременно стоились жилые дома из производимого в коммуне фибролита. В начале 1930-х годов появилась уже целая новая улица (ныне часть ул. Бондарева). Благоустраивались скверы, были разбиты цветники, устроены фонтаны. Коммуна все больше превращалась в рабочий поселок, где проживало уже около 10 тысяч человек.
Был возведен кирпичный клуб в стиле конструктивизма, являющийся памятником архитектуры той эпохи (Ныне дворец культуры «Вертикаль» находится в аварийном состоянии и реконструкции не подлежит. На его месте будет возведен новый дворец культуры и Областной кукольный театр.). В клубе работала библиотека, в различных кружках занималось около 700 человек. Особенными успехами выделялись студия живописи, народные театры, четыре оркестра и ансамбль песни и пляски, создателем которого был известный композитор и хоровой дирижер А.В. Александров. Руководил этим коллективом коммунар А. Тихомиров. Часть участников ансамбля позднее перешла в знаменитый ансамбль песни и пляски Красной Армии. Особой любовью коммунаров и окрестных жителей пользовались постановки театра-студии, где ставились и классические пьесы, и современные. В многотиражной газете «Дзержинец», издававшейся в 1937-1939 годах, работал ответственным секретарем известный поэт Ярослав Смеляков, писавший не только производственные репортажи, но и рецензии на постановки театра, которым руководил режиссер В.В. Виноградов. Стихотворение «Машенька» Смеляков посвятил талантливой самодеятельной актрисе Марии Мамоновой (в замужестве Проворовой), к которой питал неразделенную сердечную склонность:
На шаткой сцене зрительного зала
На фоне намалеванных небес
Она, светясь от радости, играла
Чекисток, комсомолок и принцесс.
Лукавый взгляд и зыбкая походка,
И голосок, волнительный насквозь…
Мещаночка, девчонка, счетоводка,
Нельзя понять, откуда что бралось?
Театральные коллективы трудкоммуны показывали свои спектакли в Люберцах и Москве, а на сцене местного клуба выступали известные артисты, в числе которых Л. Собинов, И. Козловский, А. Нежданова, В. Качалов, И. Москвин. В середине 1930-х годов в трудкоммуне снималась кинокартина «Ангел», продолжение известного фильма «Путевка в жизнь». В съемках участвовало около сотни коммунаров.
Многие коммунары занимались спортом. Построенный стадион был в то время самым большим в Ухтомском районе. При первичной организации ОСОАВИАХИМа работали баскетбольная, футбольная, легкоатлетическая, парашютная секции, лодочная станция, кружок планеристов, располагавший собственными планерами и учебными самолетами. Футбольная команда была наиболее известной. Она принимала на своем поле московские команды «Спартак» и «Динамо», а однажды даже сборную Уругвая. Спортсмены ежегодно участвовали в торжествах на Красной площади.
Совместно с Болшевской трудкоммуной издавалась газета «Коммунар» (1933-1936 годы), журнал «За коммуну». В 1936 году, когда отмечалось десятилетие со дня смерти Ф.Э. Дзержинского, трудкоммуне № 2 было присвоено его имя, которое унаследовал ставший самостоятельной административной единицей в 1938 году рабочий поселок. В том же году в сквере перед монастырем на средства коммунаров был установлен бетонный памятник Ф.Э. Дзержинскому. На территории поселка были установлены также бюсты В.И. Ленина, И.В. Сталина, М. Горького.
Издаваемая в те годы местная газета «Дзержинец» выходила тиражом 1500-2000 экземпляров дважды в неделю. К сотрудничеству в качестве рабкоров привлекались коммунары. Содержание газеты отражало жизнь коммуны: производственные успехи и проблемы, социалистическое соревнование, культурные и спортивные мероприятия, работу партийной, комсомольской и профсоюзной организаций. Печатались всевозможные агитационные материалы. Не вдаваясь в подробности деятельности этих организаций, которая была вполне в духе того времени, отметим, что комсомольская ячейка насчитывала около 800 членов и являлась одной из самых крупных в районе. В профсоюзах, по данным газеты «Дзержинец» от 13июля 1937 года, состояло 2640 человек, т.е. больше половины работающих.
К сожалению, не только эту в целом весьма позитивную информацию можно почерпнуть из подшивок «Дзержинца». Помещались там и статьи типа «Вооружимся бдительностью», направленные против якобы действовавших «врагов народа». Волна сталинских репрессий прокатилась по трудкоммуне в конце 1937-1938 годах. Пострадали многие коммунары и вольнонаемные работники, прежде всего руководители высшего и среднего звена. Особенно много людей арестовали на фибролитовом заводе, где работал инженером «враг народа» Глебов, приемный сын репрессированного политического деятеля Л.Б. Каменева. Поводом для арестов могла послужить любая производственная неурядица, объявленная «вредительской»: поломка станков, очереди на автобус, якобы недостаточная рентабельность фибролита и т.п.
В конце 1937 года арестовали директора фибролитового завода Н.Е. Малахова, заведующего отделом М.И. Сафронова, механика А.Н. Разумова-Сергеева, помощника директора завода «Спартак» Я.Я. Маслова, калькуляторщика А.В. Емельянова, руководителя группы снабжения П.П. Эгле, заведующего сбытом трудкоммуны И.И. Бурцева и многих других (Митюшкин В. Репрессии 1937-1938 годов. – «Угрешские вести», 2001, №№ 30-32.). Им предъявили абсурдные обвинения в принадлежности к террористическим контрреволюционным организациям. Все они были расстреляны в январе 1938 года по приговорам пресловутых «троек». Добрались и до Е.П. Смелянского, который тогда был управляющим коммуной. Его также репрессировали и расстреляли в начале 1938 года, семью выслали. В тот же период, как отмечалось выше, арестовали и М.С. Погребинского. Такова была «награда» властей за самоотверженную работу этих людей по ликвидации беспризорности. Все они посмертно реабилитированы после 1956 года, а настоящая благодарность к ним осталась в памяти их воспитанников, которым они действительно дали «путевку в жизнь».
К концу 1930-х годов в СССР уже не было той армии беспризорных, которая существовала раньше как продукт революционных потрясений, репрессий и голода. В этом смысле беспризорность была ликвидирована. Однако молодежь, попадавшая за решетку за мелкие правонарушения, обретала новую жизнь в трудкоммунах и еще нуждалась в них. К сожалению, изменившаяся внутриполитическая обстановка и, возможно, репрессии привели к тому, что решением Административно-хозяйственного управления НКВД от 30 декабря 1938 года все три крупные трудовые коммуны этого ведомства – в Болшеве, поселке имени Дзержинского и в Харькове были реорганизованы в производственные комбинаты НКВД. Об этом сообщила газета «Дзержинец» 17 января 1939 года.
Всего в трудкоммуне № 2, по оценке М.И. Терентьева, было воспитано около 4500 беспризорников и молодых правонарушителей. В чем же заключался тогда главный «секрет» успеха этого дела? Думается, успех был обусловлен не только особым педагогическим подходом коллективного воспитания, но и организацией за счет государственных капиталовложений крупного современного производства с вовлечением в него коммунаров наравне с вольнонаемными работниками. Причем создавались условия не только для труда, но и для общения, творчества, отдыха и развлечений, а также обеспечивалось проживание повзрослевших воспитанников в рабочем поселке. В таком сочетании, видимо, и был «секрет» того, что бывшие правонарушители, полностью изменившие свой образ жизни, больше не возвращались в преступную среду. Этот опыт может быть полезен в наши дни, когда детская беспризорность растет уже по иным социальным причинам: алкоголизм, наркомания, безработица, миграция населения из бывших союзных республик…
В полном объеме повторить опыт 1930-х годов теперь, конечно, невозможно, поскольку экономическая и культурная среда изменилась. Отрадно, что одна из улиц г. Дзержинского в память о трудовой коммуне названа в ее честь. Николо-Угрешский монастырь, где она некогда располагалась, в декабре 1990 г. решением Мособлсовета был возвращен русской православной церкви и ныне обрел почти прежнее великолепие. Возобновилась монашеская жизнь и строгий чин длинных монастырских богослужений. Под звон колоколов и бой курантов собираются в храмы многочисленные прихожане и паломники, в числе которых, возможно, есть бывшие коммунары и их потомки. Все возвращается на круги своя.
Литература
1. Крупская Н.К. Педагогические сочинения. - Москва, 1958, т.2, с. 240.
2. Горький М. Собрание сочинений в 18 т. – Москва, 1962, т. 11, с. 255-256, 262.
3. Кольцов М. В монастыре. – Правда, 8 июля 1928 г.
4. Макаренко А.С. Собрание сочинений в 7 томах. – Москва, 1958, .т.7, с. 381.
5. Терентьев М.И. Очерки в газете «Люберецкая правда», 1965 , 27 марта, 3 июня; 1967, 27 февраля, 5 мая, 29 мая, 27 июня; 1968, 28 марта.
6. Митюшкин В. Репрессии 1937-1938 годов. – «Угрешские вести», 2001, №№ 30-32. и другие очерки этого автора, опубликованные в «Угрешских вестях» в 1996-2003 гг.
Статья опубликована в книге:
Егорова Е.Н., Антонова И.В. Угреша. Страницы истории. - Дзержинский: ДМУП "Информационный центр", 2005.
Иллюстрация:
Вид на клую коммунаров и Николо-Угрешский монастырь. Фото Красильникова А.Н. 1930-е гг.
Из фондов Дзержинского краеведческого музея.