глава из романа «Код Дурищевой»
Мотоцикл с Наумом и Сидором плавно подкатил к Крейзюкинскому музею. И увидели они такую картину. На крыше музея сидел дед Чапай и что–то мирно мастерил топором.
– Вот повадился, – недовольно пробурчал Мышонкин.
– Его просто тянет к искусству, – рассудительно сказал Малахольный.
– Ага, к высокому. Вон куда забрался, – съехидничал Наум.
В это время Чапай слишком сильно замахнулся топором, и он вырвался у него из рук. Пролетев, как томагавк, над головами Наума и Сидора, топор воткнулся в ствол березы.
– Эй, Чингачгук отмороженный, – заорал Мышонкин.
Он хотел добавить еще колоритных эпитетов, но не успел. Дед Чапай потерял рав-новесие и тоже полетел, видимо, посчитав себя птицей. Полет его был не столь красив и эффектен, как полет топора. Дед Чапай угодил прямо в деревянную бочку с водой. Обру-чи лопнули. И бочка раскрылась во все стороны, как лотос, выплеснув всю воду.
– Ты, Ихтиандр пикирующий, – закричал, заходясь, Мышонкин, – ты что делаешь?!
Дед Чапай ничего не ответил. Он и сам не ожидал от себя таких способностей. Не ожидал их и Бублик, стоявший у крыльца. Такого шапито он отродясь не видел. Бублик и подумать не мог, что дед способен на такую акробатику с метанием топора. На шум вы-бежала Степанида Эдуардовна и бросилась к Чапаю.
– Что ты орешь? – закричала она Науму, – человек чуть не убился.
– Он нас чуть топором не зарубил, бабушка, ни за что ни про что, – обиделся Мы-шонкин.
– Это просто кармический экзистенциал, – благородным баритоном сообщил свой вывод Малахольный.
Все замерли в молчании и уставились на фельдшера. Наум никак не мог понять, ругательство это или медицинский термин. Первым отмер пострадавший дед Чапай, ре-шивший, что второе.
– А лекарство от него какое есть? – вопросил он из разрушенной бочки, – ну, спирт там или горчичники?
– Это актуальная реализация кармического закона в событийном контексте, – раз-ведя руками, пояснил Малахольный, совершенно всех запутав.
– Эта ведьма совсем ему мозги набекрень перекосила, – раздраженно буркнул Мышонкин.
– Значит, спирт, – по–своему всё понял Чапай.
Ему помогли подняться и отвели в избу, где он принял первую порцию лекарства от заморской хреновины. И, надо сказать, что отечественное средство подействовало бла-готворно. Чапаю стало легче. Более того, никаких повреждений летающий, как сокол, плотник не получил.
– Ты зачем, старый хрен, полез на крышу? – не унимался Мышонкин.
– Наум, – вступилась за Чапая Степанида Эдуардовна, – он просто благородно ре-шил помочь отремонтировать крышу. И тут с ним случилась экзистенциальная карма. Это с каждым может случиться.
– Не приведи, Господи, – взмолился Мышонкин, – уж лучше просто родимчик. С ним хоть понятно, что делать. А вашу канцерогенную карму не то что не знаешь, как ле-чить, её выговорить невозможно.
– Только спирт, – вступил в разговор дед Чапай, – универсальное русское лекарст-во. Главное, не передозировать.
– Карма – это основное понятие бытия, – продолжал разъяснения Малахольный, – её можно рассматривать с разных сторон.
– Это ты точно подметил, – Чапая от спирта начинало развозить, – карма карме рознь. У кого карма большая, упругая, приятно потрогать. А у кого тощенькая, как у ку-рицы. Тьфу. Без слез не взглянешь. Вот у продавщицы Евдокии карма так карма. Любо дорого смотреть. И с какой стороны на нее не смотри – залюбуешься.
– Философ Рабиндранат Матадор определял карму как аксиальный концепт бытия, – поделился Сидор.
– Так а я тебе о том и говорю, – принимая вторую порцию лекарства, сказал Чапай, – я с твоим кагором полностью согласен. Если у бабы карма качественная, то мужик лю-бой концепт сделает аксиально. Ведь для нас важно, чтобы женское начало совпадало с мужским концом.
– Многие философы занимались соотношением мужского и женского начала, – со-общил Малахольный.
– Да что там философы, – деда понесло на масштабы, – все народы планеты этим занимаются. Особенно по ночам.
– На Востоке, в Японии на это свой взгляд, – Сидор решил быть конкретнее, – придет уставший самурай к гейше, положит рядом свой акинак, выпьет сакэ. Гейша прочитает ему хокку…
– Да что они могут, самураи?! – перебил его дед Чапай, – придет наш мужик с ра-боты, повесит телогрейку, выпьет водки, жена ему такую хокку прочитает, твоим самура-ям мало не покажется.
– Понимаешь, – Сидор изобразил в воздухе что–то похожее на иероглиф, – для японцев очень важна недосказанность.
– А нам нужна ясность, – рубанул Чапай, – нам нужен смысл, избыток смысла. Мы должны быть переполнены смыслом. Мы должны купаться в смысле.
– Красиво излагаешь, – восхитился Малахольный, – как Сикхарткха.
– Как кто? – изумился дед, – и как у тебя язык узлом не завязался?!
– А с ним логопед работает, – ехидно сказал Мышонкин, – его бы еще психиатру показать, а то у него в последнее время крыша шатается.
Наум горько пожалел о том, что сказал. Ибо Чапай начал беспокойно ерзать на месте.
– Где он? – сказал дед, встал и нетвердой походкой вышел на улицу.
– Что с ним? – удивился Малахольный.
– Что, что? Видать твоя шизофрения заразная, – опять съехидничал Наум.
Судя по грохоту и смачным ругательствам, дед Чапай не сразу одолел крыльцо. Наконец дверь открылась, но снова захлопнулась. И она не желала покоряться дедушке. Вдруг дверь распахнулась настежь. И в комнату ввалил Чапай с топором в руке.
– Щас отремонтируем. Где его крыша? – добродушно сказал дед и направился к Сидору Малахольному.
– Стой, чудовище, – закричала Аршенбубен.
– Стой, стрелять буду, – закричал Мышонкин.
Дед Чапай с искренним удивлением остановился и начал качаться, как сакура на ветру. Топор выпал из его рук.
– Так крыша же, – с полным непониманием сказал дедуся.
– Нейрохирург самодельный, – продолжала кричать вышедшая из себя Степанида Эдуардовна, – Наум выразился образно, в переносном смысле. Что Сидор у нас со стран-ностями.
– А–а–а, – заулыбался Чапай, – это топором не лечится.
Чудом избежавший внезапной трепанации черепа Малахольный лично проводил деда обратно к столу.
– Вот видишь что творят твои вьетнамские причуды, – сказал Малахольному Мы-шонкин.
– Вот видишь что творят твои шуточки, внучок, – сказала Степанида Эдуардовна, забрала от греха подальше топор и ушла готовит русскую чайную церемонию.
– Это у него от нервного потрясения. Он ведь в бочку вон с какой высоты упал! – рассудительно сказал Сидор, осторожно исключив слово «крыша».
Но осторожность была теперь не нужна. Дед Чапай уже громко храпел и видел сны про карму, самураев и почему–то муравьев.
Бублик был потрясен всем. И внезапной и очень сложной философией русских. И её же внезапными результатами.