01.11.77
Зельдес всё-таки отдал Иосифу для ремонта холодильник завода имени Ткаченко в Тирасполе. Завод почти в центре города и славен в разгаре лета запахами жареных кабачков. Так уж повелось, что когда этот запах плотно окутывает город, жители принимаются за закатки, и дома превращаются в консервные заводики. Но в это время года на заводе работают только ремонтные службы.
Болезнь матери требует всё больше и больше ухода, в основном, по ночам. Днём квартира напоминает учительскую. После занятий забегает Рая поболтать с бабой. Иосиф приходит с работы, чтобы сменить дочку. В Кишинёв на субботу и воскресенье возвращаются вместе. С матерью остаются сестра или Саша.
Изредка Иосиф встречается с Лилиан. Он не может и не хочет разобраться в себе. Проходит неделя,полторы, и Иосиф ищет встречи. Она, как и он, любит ходить пешком. Они находят уединённые места то ли в лесу вдоль Днестра между Тирасполем и Бендерами, то ли в округе Кицканского монастыря, а то и в самом. Если Лилиан слегка отстаёт в ходьбе, то настолько, чтобы Иосиф мог чувствовать её грудь, изгиб талии, плотные ноги; если операжает, то так, что мешает ему ходить, и тогда он обнимает её, так и продолжают. Её родителей, когда те были детьми, ещё до войны выслали в Поволжье. Всех немцев высылали, и их тоже. Возвратились в пятьдесят шестом. Лилиан тогда было два года. Иосиф старше её на девятнадцать лет
- Мне нравилось, - рассказывала она, - в чёрных перчатках прогуливаться по Покровской (центральная улица в Тирасполе), по городской стометровке. Не было мужчины, который прошёл бы мимо и на бросил взгляда восхищения. Я знала, что парни на меня ставят пари, но выигрывал тот, которого я выбирала.
- И меня выбрала?
- Ты отличался. Вся женская бухгалтерия точила о тебя зубы. Говорили, что ты опальный. Говорили, что должно быть горячий, потому что еврей. У меня евреев не было. Ты первый. Правильно говорили. Твои стихи я никому не показываю, сглазят.
- Стихи можно списать
- Если я это почувствую, мы перестанем встречаться.
Есть в Молдавии недалеко от села Копанка место под названием Старое русло Днестра. В ненастную погоду туда даже пешком не добраться. Проточная жизнь, динамика её ушла из этого уголка вместе с Днестром. Заросший пруд с вечерней симфонией лягушек и плеском рыбы на заре, могучим лесом и старым турецким садом, звенящей тишиной в полдень привлекают человека не только для отдыха, но и для оценки своего места в гармонии природы, не как её покорителя, а рождённого ею из самого совершенного и лучшего, что есть. Осенью, до дождей Старое русло выглядит по-другому. Лес, усыпанный жёлтой листвой на дне пасмурного неба, иногда просвечивается лучами прохладного солнца. Тишина, но какая-то другая, притаившаяся в ожидании надвигающихся перемен.
Турецкий лес шуршал листвой,
Деревья лысой головой
Кивали пасмурному небу.
В чащобе дикой и глухой
Забытый всеми пень большой
Весь опалённый желтизной,
Как старец с древней сединой,
Поведал мне свою легенду.
«В те времена на берегу Днестра
Хозяйкой жила тишина.
И только изредка в покой
Вплетался жуткий волчий вой.
Соседка, юная Сосна,
Нам украшением была:
Всё дело в том, что здесь росли
Одни лишь Буки да Грабы.
Моя широкая спина
Сосну от зимних ветров защищала,
А в жаркий день её листва
Мою хладила.
Казалось, жить бы мне с Сосной
Под солнцем вечным и луной
Столетья – малый срок для нас,
Тысячелетия – в самый раз.
Однажды в лес пришла беда.
Турецких янычар орда
С далёких войн домой плыла
По водам тихого Днестра.
Уж вечерело, за горой
Теснились тучи чередой.
Примолкли звери. На Сосну
Я руку положил свою.
Ты понимаешь, что рука
Корягой только лишь была.
Бытует мненье средь людей,
Что он глава природы всей.
Любовь и страсти лишь ему
Доступны только одному.
Ошибка это или нет,
Ты дашь в конце мне свой ответ.
В лесу над тёмною рекой
Они разбили стан большой.
Заполыхали над водой
Костры с обильною едой.
Под кроной плотною моей
Расположился сам Гирей
С дружиной личною своей.
Шумело войско разными цветами,
Обоз пестрел персидскими коврами,
Звон наковален, говор дальний
И грустный взгляд рабынь печальный.
Но вот удары топора
Раздались часто у шатра.
Любовь моя, красавица Сосна,
Слегка цепляясь за меня,
Как бы прощаясь навсегда,
Упала рядом у костра.
Зловещий символ, молний свет
Черкнул по небу свой привет.
Земля и небо, воздух – пища,
Канаты-корни, крона, листья.
Мы чувствуем небес движенье
И грозных сил земли трясенья.
Затих костёр, умолкли люди.
Дрожанье слабое земли
Я ощутил в тиши ночи
И понял – утренней зари
Мне не увидеть без Сосны.
И в час ночной, когда в смятенье
Пришли и небо и земля,
Слегка я корни отпустил,
И далее Гром всё завершил.
Крик, шум, проклятья, стоны –
Останки пышного костра
В лесу остались навсегда».
Замолк рассказчик. Дождь
Осенний уныло землю поливал,
Да Ветер меж деревьев голых
Со свистом листья догонял.
Иосиф бродил с Лилиан по Старому руслу, и недалеко от берега среди громадных деревьев они увидели подстать им тоже громадный старый пень. Иосиф, чтобы нарушить молчанье, оживить осеннюю грусть начал придумывать сказку в прозе. Стихи родились случайно, ночью. Заполняя дневник под сдерживаемые стоны матери, как маяк в бушующем море, внезапно пришла рифма.